Меня разбудил телефонный звонок.
      Оба будильника еще не сработали. Кто, черт возьми, так рано поднимает меня в воскресное утро?
      Не стану врать, будто я всегда просыпаюсь с радостным предвкушением нового дня. Иной раз приходится и избавиться от дурного настроения. Так что я ответил на звонок отнюдь не ликующим голосом.
      Звонил репортер из "Геральд Стандарт". Эта газета мне нравится, она довольно объективно печатает статьи представителей обоих политических направлений, но вообще-то поддерживает кандидатуру Дэвида Эмерсона на пост Президента.
      Репортеру, конечно, не терпелось выяснить подробности моего вчерашнего визита к Джонни Трою. Я рассказал ему все, как было, не сомневаясь, что моя информация не будет ни искажена, ни дополнена отсебятиной. Этого репортера я хорошо знал, он был честным и способным человеком. Но все равно день начался не так, как мне хотелось.
      Еще четыре аналогичных звонка чуть попозже не улучшили моего настроения. Вообще-то удивляться не приходится, ведь в данный момент самоубийство Джонни Троя было более сенсационным известием, нежели приближающиеся выборы.
      Я был единственным "посторонним", который разговаривал с Троем в субботу, так что все вызывало повышенный интерес. Мое имя упоминалось решительно во всех отчетах о его гибели. Но, в основном, они были заполнены подробностями жизни Джонни, начиная с его знакомства с Себастьяном. Надо сказать, что о жизни певца до этого времени почти ничего не было известно.
      Я позвонил в отдел убийств, но Сэмсона на месте не оказалось. Поэтому я сказал, что позвоню позднее, сам же занялся приготовлением завтрака. Впрочем, это сильно сказано. Я как раз никогда его не готовлю. Даже маисовую кашу мне не удается толком сварить. По большей части у меня получается какая-то несъедобная клейкая масса. На этот раз было то же самое. Я со вздохом посмотрел на плоды своего кулинарного искусства, опустошил кастрюлю в помойное ведро и залил ее водой. На этом завтрак закончился. К счастью, по утрам я никогда не испытываю чувство голода.
      После этого я позвонил Сэмсону и поймал его.
      – Что в отношении моей просьбы? Что-нибудь есть в архивах?
      – Здесь ничего, Шелл. Но ФБР отреагировало.
      – Выкладывай.
      – Чарли Вайт чист, как стеклышко. Но Фрэнсис Бойл провел шесть месяцев, с февраля по июль 1961 года включительно в тюрьме за угон автомобилей. В Сан-Франциско.
      – Я не совсем понял. Кто такой Фрэнсис Бойл?
      – Джонни Трой. Это его настоящее имя.
      Ну что я за недотепа?
      В Голливуде ты не найдешь ни одного человека, который выступал бы под собственным именем. Вообще-то в этом нет ничего плохого, но некоторые девушки используют не только фальшивые имена, но и фальшивые волосы, ресницы, зубы, бюсты. По-моему, они сейчас разрабатывают еще кое-что. Так что в скором времени мы, мужчины, будем получать больше удовольствия в магазинах скобяных товаров.
      Я задумчиво произнес:
      – Шесть месяцев, да? Теперь мне ясно, почему он и его союзники, вроде Себастьяна, не хотели, чтобы копались в его прошлом. Да и потом, "поет Фрэнсис Бойл" звучит простовато...
      Внезапно я нахмурился.
      – Больше ничего? Он не застрелил ни одной старушки или...
      – Нет, похоже на то, что эти полгода пошли ему на пользу. Сообщать это в прессу не имеет смысла. Теперь он мертв, после того за ним нет никаких грехов.
      Совсем как сын Джека Джексона, – подумал я. – Иногда цель достигается одним звонким шлепком. Конечно, бывает и так, что после трех-четырех мелких правонарушений, оставшихся практически ненаказанными, парень теряет чувство страха и решает ограбить банк или убить богатую старушку.
      – Большое спасибо, Сэм. Есть что-нибудь еще?
      Новостей не было. Тони Алгвин исчез. Кубби ничего не говорил. А Сэм, к счастью, не получал новых жалоб на грубое обращение Шелла Скотта с покойным Джонни Троем.
      Я положил трубку, привел себя в порядок, накормил рыбок и вышел из дома, думая о том, что зачастую неудачное начало не означает, что весь день пропал.
      Сильвия Вайт тепло мне улыбнулась и сказала:
      – Ох, теперь я олл-райт. Тогда я была в страшном напряжении, но сегодня я не стану плакать.
      Я предварительно ей позвонил, проинформировал о событиях вчерашнего дня и предупредил, что заеду к ней в отель. Мы сидели уже минут десять в ее комнате, разговаривали о ее брате, об этом деле, о смерти Джонни Троя. Она казалась менее напряженной, чем вчера утром, потому что мы уже немножко познакомились.
      – Это так страшно, не правда ли? – говорила она.
      – Сначала Чарли, а теперь вот Джонни.
      – Вы знали Троя?
      – Я встречалась с ним всего лишь раз. С месяц назад, когда он приезжал в "Ройалкрег" повидать Чарли. Он был таким красавцем, что у меня даже мурашки побежали по телу.
      Я подумал, что ее тоже можно назвать "мурашкой". Рост у нее был всего четыре фута одиннадцать дюймов, как она доложила. Вместе с тем она была совершенно очаровательной куколкой, именно так я ее назвал, когда увидел впервые. Ее фиалковые глаза поблескивали, тоненький голос звенел. Черные волосы были закручены на затылке в пучок, или как это называется у девушек? Он делал ее дюйма на два повыше.
      Я спросил:
      – Вам не пришло в голову что-нибудь еще, что Чарли сказал про Мордехая Витерса?
      – Я все вам рассказала, Шелл. Я была у него последний раз в воскресенье. Неделю назад. Больше я уже не видела его в живых.
      Она помолчала.
      – Я вам говорила, что целый месяц он ужасно нервничал, был страшно напряженным, а тут расслабился. Я сказала ему об этом, он рассмеялся и сказал, что доктор, старик Мордехай, помог ему. Вот тут-то он и упомянул о том, что ходил к нему на консультацию, но не стал вдаваться в подробности. В то воскресенье он был в странном настроении. И он без конца гонял одну и ту же пластинку. Я до сих пор слышу ее.
      – Пластинку? Какую пластинку?
      – Первая, записанная Джонни еще до того, как о нем кто-то узнал. "Аннабел Ли".
      Это был приятный, легкий разговор, от солнца комната нагрелась, но мне вдруг показалось, что солнце нырнуло за тучу. Холодок пробежал у меня по спине. "Аннабел Ли"... "Мы любили любовью, которая была больше любви...". Та самая пластинка, которую вчера вечером снова и снова проигрывал Джонни Трой.
      – Чарли повторял ее много раз?
      – Да. Это была его любимая пластинка из всего большого репертуара Джонни, так он сказал. Даже хотя она была старая, поцарапанная, куда хуже всех других. Чарли считал, что голос Джонни тогда звучал лучше, естественнее и натуральнее, без всяких микрофонов, которые теперь используют, чтобы усилить звук.
      Я понял, что Чарли имел в виду. Певец, очевидно, чувствовал это яснее, а он был тоже певцом. Джонни все эти ухищрения не требовались, но он, естественно, не хотел быть белой вороной среди прочего безголосого воронья и делал то же самое, что и остальные. Пожалуй, самым важным выводом в результате моей встречи с Сильвией было то, что я наконец-то уверовал в самоубийство Джонни. Допустим, что Чарли действительно прыгнул с балкона. После того как десятки раз прослушал "Аннабел Ли", свою любимую пластинку Джонни. А после этого сам Трой, тоскуя по другу на протяжении двух дней, слушал "Аннабел Ли" снова и снова, думая о Чарли, о днях, проведенных вместе.... А после этого – пуля в сердце, Такое возможно. На секунду мне пришла в голову мысль о старой пластинке "Мрачное воскресение", которая потом была запрещена, потому что многие люди кончали с собой, прослушав ее. Но то была действительно какая-то пугающая песня, призывающая "со всем покончить" и "неслышно уйти из жизни".
      – Мне бы хотелось прослушать эту пластинку, – сказал я. – Что с ней случилось после того, как Чарли...
      – Я запаковала все его вещи и временно спрятала их. Его пластинки находятся... в одной из коробок. Я хорошо помню, как положила ее с остальными пластинками. Вы хотите, чтобы я ее достала?
      – Ну, мне бы хотелось ее послушать, но я не знаю, где вторая. Сейчас мне надо кое-чем заняться, Сильвия, так что я позвоню вам позднее.
      Она проводила меня до двери.
      – Пока, Шелл.
      Я помахал ей рукой.
      – Увидимся позднее, Сильвия.
      От себя я позвонил капитану Сэмсону и договорился с ним, что я осмотрю апартаменты Троя. В гостиной я первым делом подошел к проигрывателю, на котором вчера стояла эта пластинка. Сейчас ее там не было. Значит, она должна быть где-то поблизости. Только ее нигде не было. Я потратил много времени на поиски, говорил с обслуживающим персоналом отеля, звонил в полицию. "Аннабел Ли" исчезла. Полицейский офицер, приехавший в апартаменты по вызову, заявил, что никакой пластинки на проигрывателе не было, когда он приезжал. Это показалось мне странным. И настораживающим...
      Допустим, что она находилась все еще в проигрывателе, но он был отключен, когда Трой умер. Если это предположить, выходило, что кто-то ее оттуда убрал и унес с собой до появления полиции. То есть, кто-то мог находиться во время смерти Троя или же сразу после того, как это случилось, в помещении. Я снова позвонил Сильвии Вайт, сказал, что передумал и буду очень признателен, если она найдет "Аннабел Ли" в вещах брата. Она ответила, что на это потребуется какое-то время, но я могу на нее рассчитывать.
      Потом я поехал в "Дипломат-отель". Джо Рэйс бывал там по воскресеньям.

      Поместье Рэйса оценивалось в двести тысяч долларов. Оно находилось в Беверли-Хилз. Кроме того, он арендовал коттедж у плавательного бассейна в "Дипломат-отеле" на все уик-энды. Отель и церковь находились на расстоянии четырех кварталов друг от друга на Уилширском бульваре. Таким образом, сходив с женой в церковь и бросив на блюдо стодолларовую бумажку, он прятался в своем коттедже и купался в бассейне. Сразу же после церковной службы его жена отправлялась домой, предоставляя ему полную свободу и возможность развлекаться по своему усмотрению.
      И коттедж, и имение, и щедрые пожертвования были небольшой частью тех огромных прибылей, которые он получал за вымогательства, убийства, от торговли наркотиками, игорных домов и тому подобных занятий. Однажды его осудили за правонарушения, но он не провел ни единого дня в тюрьме.
      Я нашел его возле бассейна.
      Он растянулся в шезлонге под зонтом. У его ног на траве сидела довольно привлекательная блондинка, которая забавлялась тем, что оттягивала кожу у него на голени. Он выглядел, как печальный недовольный Будда, большой и грузный, порочный толстяк с таким взглядом, который заставил бы отнести его к разряду грешников даже в том случае, если бы он в ангельском обличии распевал псалмы, призывающие ко всеобщей любви. А блондинка... Наверное, она тоже была грешницей, иначе бы не находилась возле Рэйса, хотя внешне это не было заметно. Правда, я видел ее со спины, она была безупречна. Девица из отеля? Они плохих не держат. "Дипломат" мне нравился, я просто не выносил Джо Рэйса.
      Он меня тоже не любил. Увидев меня, он выдвинул вперед челюсть с таким видом, будто надумал поддеть меня рогами или вцепиться в горло по-бульдожьи.
      Я остановился возле зонта, подтянул стул и сел. Обычно я веду себя вежливее. Однако не с типами, которые пытаются убить меня. И, разумеется, не с руководителями мафии.
      – Хэлло, Джо, – сказал я. – Возражаете, если я к вам присоединюсь?
      – Да.
      – Но я хотел спросить вас о некоторых парнях.
      – Спрашивайте. Вы уже здесь.
      Глаза у него были какие-то мутные, налитые кровью. Мне они чем-то напоминали горящее топливное масло.
      – Что за парни?
      – Снэг и Кубби, а также я...
      – Никогда не слышал про таких.
      – Тони Алгвин?
      – Не знаю.
      – Что вы скажете про Фрэнсиса Бойля?
      – Никогда о нем не слышал.
      Он немного выпрямился. Складки на его груди и животе заколыхались. Ногой он ткнул блондинку под зад.
      – Иди, поиграй с деньгами, бэби.
      – Дорогой, у меня нет никаких денег.
      – Ты бессовестная лгунья. Я дал тебе сотню. Иди...
      Он остановился, немного подумал, глядя на то место, куда он ее пнул, затем потянулся за чековой книжкой и авторучкой. Закрыв от меня существенные подробности, он что-то написал на чеке, вырвал его и протянул блондинке.
      – Иди, поиграй вот с этим.
      Она взглянула на чек, глаза у нее округлились.
      – Но, дорогой...
      – Ты хочешь это наличными? Или тебе хочется получить пинок под зад еще раз? Отправляйся и купи себе панталоны из норки. Проваливай.
      Она послушно поднялась.
      Я спросил Рэйса:
      – Что в отношении Чарли Вайта?
      – Никогда о нем не слышал!
      Блондинка шла так покачивая бедрами, что у меня на секунду остановилось сердце, а потом бешено заколотилось. От нашего столика она прямиком двинулась к другому под пляжным зонтом, где сидел мужчина в черном костюме. Мне показалось, что запах его пота доносится до нас. Он был рослым с жесткими черными усами и огромной лысиной, которую не могли скрыть несколько жалких волосков.
      Я заметил:
      – Она оставила вас ради другого. Сколько же вы ей дали?
      – Доллар. Как всегда.
      – Джо, ваш шарм равняется вашей красоте. Их превышает только ваша щедрость.
      Он обдумал мое изречение, почти улыбнулся, подумал снова. Меня всегда возмущает довольно широко распространенное мнение о выдающемся уме, которым должен обладать преступник, в особенности член мафии. Возможно, найдется один на тысячу, но остальные чувствуют себя творцами, если без посторонней помощи шнуруют себе ботинки. Они любуются плодами своего труда и горделиво восклицают: "Ну, что скажете?" Возможно, я преувеличиваю, но самую малость! Особого ума не требуется, чтобы нажать на курок, обвести вокруг пальца простака или избить напуганного человека. Внезапно в этот момент я присмотрелся к лысому в пропотевшем пиджаке и узнал его. Его имя было Билл Кончак, но его чаще называли по-другому, и он, очевидно, носил пиджак для того, чтобы скрыть пару пистолетов и нож. Внешне он отличался страшной неопрятностью. Его арестовывали за нападение с оружием, одно обвинение было в вымогательстве, два – в изнасиловании. Остальные были сняты за отсутствием доказательств. В конце концов, это было его слово против их. Он работал на Джо Рэйса.
      – Еще одно имя.
      – Да?
      – Билл Кончак.
      Он повернул голову и посмотрел на того.
      – Никогда не слыхал о таком...
      Помолчал и снова немного подумал:
      – Нет, я слышал о нем. Вы имеете в виду мистера Кончака? Он живет здесь, в отеле.
      – У вас под рукой. Стоит его поманить или окликнуть...
      – Поманить?
      – Вместо сигнала. Я хочу сказать, он на вас работает.
      – Черта с два. Он не работает. Никто не работает.
      – Что-то не верится.
      – Скотт, я хочу вас удивить. Вместо того, чтобы утопить вас в бассейне, я отвечу вам на все, что вы у меня спросите. Мне нечего скрывать, и все, чего я хочу, чтобы вы здесь закончили и смотались.
      – О'кей.
      Я ему не верил, но попробовать стоило. И, к моему великому удивлению, он был гораздо более общителен, чем я ожидал. Я надеялся, что мне удастся кое-что вытянуть из него. Именно поэтому я сюда и пришел. И он не обманул моих надежд. Мы еще немного поиграли в "я никогда о нем не слыхал", затем я сказал:
      – Спасибо за помощь. Я прекрасно знаю, что Тони Алгвин работает на вас.
      – Работал. Но не работает...
      Я поразился:
      – Вы признаете, что он на вас работал?
      – Да, но сейчас нет.
      – С каких пор?
      – Вот уже пару месяцев. Он обычно выполнял мои поручения.
      – Да. Пойди и убей этого парня, убей того парня, купи какого-нибудь яда, – сказал я. – Рад слышать, что он больше на вас не работает и не работал в то время, когда Снэг и Кубби пытались меня убить.
      – Пытались убить? Жаль, что они этого не сделали.
      Последнее прозвучало не зло, всего лишь искренне.
      – Не уверен, что вы знаете, – продолжал я, – но Снэг умер, а Кубби в тюрьме, старается всех уверить, что у него не все дома.
      – Он не раскроет свою проклятую...
      Рэйс спохватился чуточку поздно, но, как ни странно, не нырнул под стол и не стал поливать меня пулями. Он просто уныло усмехнулся и пробормотал:
      – Я подумал о другом человеке.
      – Да. Раз уж мы заговорили о чеках... – Я посмотрел на столик Кончака. Он сам ушел, а блондинка осталась, она пила что-то розовое из высокого бокала.
      – Я слышал, вы внесли большую сумму в поддержку кампании за избрание Хорейна Хэмбла. Не прямо, конечно, но через Себастьяна. Себастьяна вы знаете, не так ли? – Он арендовал аудиторию у Шрайна для торжественного обеда в честь Себастьяна, об этом сообщалось во всех газетах.
      Поэтому меня не удивил его ответ:
      – Конечно. Я знаю Юлисса. Прекрасный парень.
      – Валяйте дальше. Ну и каков же был размер вашего вклада? Как обычно, доллар?
      Он немного подумал, прежде чем ответить, посмотрел на блондинку, потом перевел свои масляные глазки на меня.
      – Пара сотен тысяч. Что из этого?
      Меня так поразила его откровенность, что я на секунду потерял дар речи. Затевая этот разговор, я намеревался выложить ему все то, что мне было известно о его деятельности, и проверить его реакцию. Рэйс продолжал:
      – Почему нельзя материально поддержать партию, которой ты симпатизируешь? Разве не все так поступают?
      – К сожалению, далеко не все. Но что вы сами от этого получите?
      Конечно, я представлял, чего он добивается. Не представляло секрета то, что если из Государственного департамента уйдут все старшие офицеры службы безопасности, появится возможность выдавать паспорта и визы на въезд лицам, которым их не следовало бы выдавать, вроде известных мошенников и их приспешников, блокировать решения о принудительной высылке из страны нежелательных лиц. Скажем, саботаж мафии. Все это сулило колоссальные деньги, и, хотя подобные махинации казались отвратительными, такие соображения никого не останавливали.
      – Я просто патриот, – сказал Рэйс.
      – Да?
      Тут мне в голову пришла еще одна мысль. Все преступные элементы станут голосовать в конечном счете за Хэмбла. Ходили упорные слухи, что некто Мидас Капер, подобие мальчика на побегушках у мафии, передал Хэмблу не то чек, не то наличными. Предполагалось, что эти деньги тоже пойдут на предвыборную кампанию.
      – Вы руководствуетесь всего лишь соображениями патриотизма? – повторил я.
      – Я слышал, что мафиози из других городов подкинули Хэмблу полимиллиона. Они тоже патриоты?
      Я усмехался, но впервые на физиономии Рэйса появилось гневное выражение. Даже трудно поверить, что столь розовощекое пухлое лицо может стать таким суровым и холодным. В черных глазах вспыхнули огоньки.
      Потом он сказал:
      – В Америке не существует никакой мафии. Это миф. Давно уже доказано, что это измышления газетчиков.
      – О'кей, я остаюсь при своем мнении, но спорить с вами не стану... Вы продолжаете получать героин из Китая?
      На этот раз я подумал, что если бы у него под рукой был дробовик, он непременно пустил его в ход. Видеть Рэйса в гневе неприятно. Я понял совершенно отчетливо, что тот готов решительно на любое преступление, каким бы зверским или извращенным оно ни было, если только ему предоставится возможность и это будет выгодно ему самому. Вне всякого сомнения, он постарается меня убить. Он уже предпринял одну попытку, но теперь все будет иначе. Он не станет действовать так примитивно. Поэтому последующее меня поразило: Рэйс подавил в себе гнев. И почти миролюбиво сказал:
      – Скотт. Вы сильно рискуете... Вы прекрасно знаете, что меня в этом не уличали. Я этим не занимаюсь.
      – Некоторые из ваших парней угодили в Сан-Квентин.
      – Только не мои парни!
      – О'кей, забудем об этом. Нам обоим известно, что вы – друг Себастьяна, как минимум, знакомый. Так что, пожалуйста, не пытайтесь меня уверить, что никогда не слышали о Джонни Трое или Чарли Вайте.
      – Черт возьми, разумеется, я слышал о них. Кто же их не знает?
      – Как в отношении Фрэнсиса Бойля?
      Он покачал головой.
      – Кто это такой?
      Я внимательно следил за ним.
      – Один парень, – сказал я. – У меня, понимаете, мелькнула мысль, что вы, возможно, всего лишь возможно, шантажировали Джонни Троя. Или даже Чарли Вайта.
      – Вы действительно страшно рискуете.
      Он с шумом выпустил воздух через ноздри.
      – Я не шантажирую и не шантажировал никого. Что вы еще желаете знать?
      Мы поговорили еще несколько минут, но я не услышал больше ничего стоящего. Наконец он сказал:
      – Все, Скотт. Вы не можете пожаловаться на то, что я не старался вам помочь.
      В этом он был совершенно прав, но меня ставила в тупик причина такой откровенности. Пока я еще не разобрался, что дал мне этот разговор, но он, несомненно, что-то дал.
      Рэйс поднялся и зашагал к своему коттеджу. Часы показывали без двадцати минут четыре. Я тоже поднялся и ушел. По пути я прошел мимо блондинки, которая в одиночестве тянула через соломку остатки своего розового зелья.
      Я спросил любезно:
      – Что вы собираетесь купить на все эти деньги?
      Она подняла на меня каменное лицо.
      – Панталоны из норки.

      Я поехал прямиком в отель и поднялся к себе в квартиру, чтобы принять душ. Мне хотелось смыть с себя Джо Рэйса. Обмотавшись полотенцем вокруг бедер, я возвратился в гостиную, плюхнулся на диван и потянулся к телефону.
      Я позвонил Сильвии и сразу же услышал ее голосок.
      – Привет, – сказал я. – Шелл Скотт... Вы нашли ту пластинку?
      – Да, Шелл. Она сейчас вам нужна?
      – Я бы хотел проверить ее позднее. Как она полностью называется и все прочее?
      – Одну минуточку.
      Она бросила трубку, но тут же возвратилась.
      – На сорок пять оборотов. "Аннабел Ли". Вокал – Джонни Трои с квинтетом Эрика Маннинга.
      – Квинтет Эрика Маннинга? Никогда о таком не слыхал!
      – Я тоже. Вторая сторона такая же, только здесь "Возвращение домой".
      – "Возвращение домой" и "Аннабел Ли". А Чарли слушал только "Аннабел Ли", верно? Не обе стороны?
      – Нет, только "Аннабел".
      – Кто выпустил?
      – Ах, да, "Империал".
      – Возможно, это пустяки, Сильвия, но я все равно хочу все проверить до конца. Как смотрите на то, чтобы я заехал к вам и забрал ее?
      – Если хотите, я сама могу ее привезти. Все равно мне нечего делать...
      Действительно, чем ей было себя занять? Похороны Чарли были назначены на завтра.
      Я сказал:
      – Хорошо. Одевайтесь и привезите пластинку, а потом мы вместе поедем пообедать. О'кей?
      – Замечательно. Принимаю с удовольствием ваше предложение. Я умираю от голода.
      Услышав это, я понял, что могу сказать то же самое про себя. Я остался без завтрака, а потом у меня не было времени заскочить куда-нибудь перекусить.
      – Вот и хорошо. Потому что я поневоле постился, так что вам предстоит увидеть картину обжорства, которая навсегда останется у вас в памяти. Только не удивляйтесь, хорошо?.. Не от невоспитанности, а от необходимости сохранить себя в живых.
      – Правда? А я вот очень мало ем...
      – Сегодня вечером вы будете есть, как волк. Только поторопитесь, хорошо?
      – Мне еще нужно принять душ и переодеться... Через час?
      – О'кей, не копайтесь! В 17 часов?
      Она засмеялась.
      – Годится, Сильвия. Думаю, я дотяну.
      Я повесил трубку, улыбаясь. Она прелесть. Не совсем в моем вкусе, конечно, но, возможно, она еще подрастет? После того как я побрился и оделся, на часах было всего лишь 16.30. Я полез в холодильник, но потом решил подавить свой инстинкт. Скоро приедет Сильвия. Я захлопнул дверцу, послонялся по кухне и вернулся в гостиную.
      Усевшись на диван, я снова занялся телефоном. Квинтет Эрика Маннинга? О'кей. Что ж, использую это время на то, чтобы все выяснить про пластинку. Самое странное, что я о ней никогда не слышал. Два местных разговора ничего не дали, тогда я дозвонился до владельца компании по продаже пластинок.
      Он сказал, что это маленькая чикагская компания, появившаяся лет двадцать назад и все еще существующая. Покопавшись в своих архивах, он нашел, что получил сто пятьдесят пластинок "Аннабел Ли" и "Возвращение домой" несколько лет назад, продал штук тридцать, остальные отправил обратно.
      Я позвонил в Чикаго. Мне удалось связаться с одним из руководителей по имени Гордон. Мне явно повезло, потому что компания в этот день не работала. Я объяснил, что мне требовалось, он попросил подождать у телефона. В ожидании его возвращения я лениво осмотрел свои владения, рыбок, Амелию, потом закурил сигарету. Затягиваясь, я внезапно почувствовал, что что-то было не в порядке. Что именно – я не знал. Может, мне почудилось? Я прислушался. Ничего. Только внизу проносились машины.
      В трубке раздался голос Гордона:
      – Да, кое-какая информация имеется, мистер Скотт. Мы сделали эту пластинку в марте 1961, десять тысяч дисков, триста пятьдесят отправили в Калифорнию. Приблизительно половина была возвращена. И тут случилось нечто странное.
      Нам удалось продать весь остаток, около шестисот штук, прошу прощения, шести тысяч, шесть лет назад одной компании. Ну-ка, дайте сообразить...
      Пока мы разговаривали, я осмотрел комнату и улыбнулся Амелии. Она висела немного косо. Конечно, у нее вообще имеется тенденция кривиться, но на этот раз это бросалось в глаза.
      Гордон продолжал:
      – Это было в октябре 1962 года. Весь остаток – в Троянские заведения.
      – Кому?
      – Троянским предприятиям.
      Что ж, это имело смысл. Приобрести старые пластинки, если Себастьян готовился навести свой знаменитый лоск на Троя, затем представить его публике под звуки фанфар и бой барабанов. Его "Чудо любви" произвело фурор. Думаю, что я поступил бы точно так же, а особенно, если пластинка не была экстра-класса. Пластинки "Империала" не производили на меня большого впечатления.
      Амелия продолжала меня изводить.
      Гордон сказал все, что ему было известно. Я поблагодарил, и мы повесили трубки. Разумеется, первым делом я подошел к Амелии, потянулся к раме и замер. Медленно чертыхнулся, осторожно вернулся назад, ступая по ковру... Посвистывая, я прошел в спальню, снял ботинки, взял фонарик и пошел обратно к Амелии. Светя фонариком и прижимая лицо к стене, я нашел его.
      Малюсенький кубик размером в полдюйма. Комнатный радиопередатчик-микрофон. Я вернулся снова в спальню и обулся. Нет смысла искать другие. Возможно, их и не было. Кроме того, радиус его действия не мог превышать нескольких кварталов. Так что, если мне немного повезет, я устрою этому любителю подслушивать чужие разговоры весьма неприятный сюрприз.
      Я пустил воду на кухне, стал что-то напевать, чтобы создать больше шума. Потом проверил пистолет, вышел из гостиной, но вспомнил про Сильвию. Было без пяти минут пять. Я торопливо нацарапал записку, попросил войти внутрь и подождать меня, прикрепил ее к двери куском пластыря и оставил дверь незапертой.
      Я почувствовал растущее во мне приятное возбуждение. Этот микрофон появился у меня в квартире где-то на этой неделе, ведь я периодически проверяю свои апартаменты. Более того, я не сомневался, что он оказался за портретом Амелии не позднее вчерашнего дня, после того как я стал расследовать "несчастный случай" с Чарли Вайтом.