С третьим бокалом виски в руке я высунулся из окна и вдохнул утренний смог, наполнив легкие бензином, керосином, радиоактивными осадками, стронцием-90, ДДТ, опьяняющим чадом дизельного топлива и другими ароматами просыпающегося города.
      Говорят, глубокое дыхание полезно, но я как-то не почувствовал себя лучше. Отчего бы? Депрессия? Но это не похоже на меня. Может быть, подействовал восход солнца? На горизонте показался край светила. Но я видел также маслянисто-серые клубы, проблески зловеще-красного, мертвенные оттенки зеленовато-синего и желто-зеленые тона, напоминающие о желчи. И это картина кисти природы? Пожалуй, ей следует избрать другое хобби.
      Вот, наверное, в чем дело: в этом угрюмом восходе. А может, в том, что столько людей недавно отдали концы. Всего за несколько последних часов. И за несколько последних минут. Не только здесь, в Лос-Анджелесе и Голливуде, но и повсюду. В разных уголках Земли. Люди умирают как мухи. Грустно было об этом думать.
      Вообще размышлять о смерти – невеселое дело. Обычно я все-таки думаю о живых.
      Возможно, нехарактерное для меня чувство депрессии, опустошенности объяснялось еще и тем, что я, как оказалось, выкладывался, расследуя это дело, задаром. Практически задаром.
      От скончавшегося Чейма я не мог уже получить ничего. Но на Глэдис Джелликоу, хотя оно и не требовало всех двадцати четырех часов, у меня все же ушло два календарных дня, и я почти непрерывно был занят, за исключением тех двадцати минут, что мне удалось поспать. Так что я предъявил ей счет на двести долларов. Ей это показалось жестоким, о чем она мне и сообщила по телефону. Я разозлился и сказал, что, если ей кажется это дорого, она может пустить по ветру эти доллары, бумажку за бумажкой.
      Итак, от Чейма никаких миллионов. От дорогой Глэдис, может, двести долларов, а может, – ни шиша.
      Но кто говорит, что счастье в деньгах? Только не я. Конечно, деньги играют в жизни важную роль. Но черт с ними! Была и другая сторона в этом деле, более существенная: оно закончилось для меня счастливо.
      В меня стреляли, но ни разу не попали. Я участвовал всего в одной рукопашной схватке, да и то вышел победителем.
      Но самым замечательным событием, благодаря которому все мне казалось пустяком, было знакомство с Сильвией Ардент и Зиной Табур.
      Не так часто мужчине выпадает такая удача в жизни – познакомиться и, скажем так, узнать даже одну такую женщину, как Зина Табур или Сильвия Ардент. Мне казалось, счастье мое безмерно.
      Отнять это счастье у меня никто не мог – кроме меня самого. И исполнившись мазохистскими настроениями, я мысленно простился с этими красавицами навсегда. На миг я ощутил боль потери. Но только на миг.
      Ведь у меня останутся воспоминания. Чудесные воспоминания. Моя память навсегда сохранит прекрасные мгновения, которые из двадцати четырех часов непрерывной деятельности, разговоров и прочего были самыми яркими минутами. Эти картины всегда будут стоять перед моим взором.
      Я все еще стоял у окна, глядя на небеса, окрашенные в багряные, красные и желтые тона. Казалось, они были больны и вот-вот испустят последний хриплый вздох.
      Позади зазвонил телефон.
      Кто мог звонить в такой час? Еще одна Глэдис? Это было бы уже слишком. Я сразу понял, что меня ждет, стоило мне взглянуть на ее лицо и удавоподобную фигуру... Нет, вряд ли это какая-нибудь Глэдис. Таких, как она, найдется немного.
      Я знал, кто мне не мог позвонить: Эдди Лэш, Рыкун Макги, Маккиффер, Виктор Пайн. Все они мертвы. А также Гидеон Чейм и Уилфред Джефферсон Джелликоу. Не могли позвонить Кларенс Ладлоу, Уоррен Барр, хозяин бара и некоторые другие, кто оказался за решеткой. Сколько людей угодило в тюрьму или в могилу! Похоже, все, кого бы я ни коснулся, превращались в хладные трупы. Но оказалось, не все.
      Я схватил трубку.
      – Да! – рявкнул я. – Что за...
      – Зелл?
      – Гм?
      – Зелл, это ты?
      – Привет... Зина? Да, это Шелл. Что... что ты хочешь?
      – Тебя, Зелл. – Голос был немного странный не похожий на Зинин, но с ее звонким "з".
      – Меня? – настороженно спросил я.
      – Тебя.
      – Зачем?
      – Зкажу, когда приедешь зюда.
      – Приеду? Да я только что уехал... навсегда... я полагаю. Зина?
      – Да?
      – У тебя какой-то чудной голос. Непохожий.
      – Прозто потому, что это Зильвия.
      Я окаменел:
      – Зиль... Сильвия? Какая Сильвия?
      – Сильвия Ардент.
      Я услышал ее веселый смех:
      – Зелл?
      – Сильвия?
      – Нет, это Зина. Хочешь поговорить з Зильвией?
      – Послушай, у меня нет настроения для... для... Что это все значит?
      – Ну... ты значала разбудил Зильвию, потом разбудил меня. И теперь мы обе зовзем уже прознулизь.
      – Это я, кажется, уже понял. Но Сильвия была на "Индейском ранчо", когда я ее разбудил. Как же оказалось...
      – Она мне звонила, но у меня были заткнуты уши, и я не злышала. А когда ты разбудил меня, я позвонила ей. Мы обо взем поговорили, и она приехала зюда.
      – О чем это обо всем вы поговорили? – Она не ответила, и я тупо переспросил: – Приехала туда, да?
      Я услышал приглушенный голос Зины, как будто она повернула голову в сторону: "Зильвия, он хочет знать, ты и правда здезь? Как его убедить?" И тут они обе стали кричать и болтать одновременно:
      – Зелл, Шелл, мы обе здесь, Зина и я.
      – Разве ты не убедилзя? Ты злышишь? Зильвия говорит вмезте зо мной?
      – Да. И что же? – Я немного подумал. – Ага, понятно, – продолжал я. – Я разбудил Сильвию, потом тебя. И вы, хитрюги, встретились и решили мне отомстить. Тоже разбудить меня. Но я, ха-ха, даже еще не ложился.
      Наверное, они слушали обе, приложив два прелестных ушка к трубке, потому что сначала заговорила одна, потом другая:
      – Шелл, мы и правда решили тебе отомстить. По-своему. Ты ужасный тип, знаешь? Ты...
      – ...зекзуальный маньяк, Зелл. Вот ты кто...
      – ...бабник, развратник...
      – ...тебе должно быть зтыдно...
      – Мы провели голосование, Шелл. И решили...
      – Голосование? – ухитрился я вставить слово. – На какой предмет?
      – Стоит ли Зине и мне тебя простить...
      – Значала мы решили, что не зтоит, но потом выпили джина з тоником, позмотрели на возход золнца...
      – Джина с тоником? – удалось переспросить мне. Поверьте, это нелегко, когда говоришь сразу с двумя обольстительницами. Особенно если они навеселе... слегка с приветом... такие очаровательные, стройные, пылкие...
      Я отвлекся, а диалог в трубке продолжался:
      – В первом голозовании ты проиграл. Два голоза были против.
      – Потом мы проголосовали еще раз. Один – за, один – против. А последний раз – два голоса против.
      – Только наоборот, не так, как первый раз. Ты выиграл выборы, Зелл.
      – Выиграл? Наверное, вы хлебнули слишком крепкого тоника. Какие такие выборы я выиграл?
      – Не хочу говорить по телефону. Не взе можно зказать по телефону.
      – Мы тебе все объясним, когда ты приедешь, Шелл.
      – Так ты приедешь? Зкажи, Зелл.
      – Приехать туда? Где вы обе?
      – Конечно.
      – А почему бы и нет?
      – А-а, понимаю. Вы посовещались и решили меня убить.
      – Что ты, Зелл! Мы не зобираемзя этого делать.
      – Шелл, ты боишься к нам приехать?
      – Изпугалзя, да? Зелл Зкотт – труз? Зтреляет, деретзя з мужчинами, а з женщинами трузит...
      – Неправда!
      – Тогда приезжай. И поскорее.
      – Даже если бы я согласился сделать такую глупость, мне еще надо одеться. Я собирался ложиться спать. На мне только мой... мой несколько необычный халат.
      – Приезжай, в чем езть, одетый, неодетый. Какая разница?
      – Но... но вдруг меня арестуют? У меня и так хватает проблем с копами. Они и в самом деле могут меня сцапать. Я этого просто не переживу.
      – Папочка, даем тебе десять секунд на размышление. Иначе прощай навеки.
      – Лучше зоглашайзя, дорогой. Она не шутит. И я тоже!
      – Десять... девять... восемь...
      – Вы что, смеетесь! – крикнул я. – Да вы ж меня на Луну запулите. Или убьете. Засаду устроите...
      – Земь... шезть... пять...
      Они даже считали по очереди.
      – Послушайте, не могу же я выскочить, размахивая фалдами своего китайского халата. Появиться на улице в таком виде – это десять лет заработать. Да особенно на улицах Голливуда. О господи!..
      – Четыре...
      – Но...
      – Три...
      – Но...
      – Два...
      – Ну...
      – Один!
      – Не кладите трубку! Я выезжаю!
      – Поторопись, Шелл.
      – Да, дорогой, поторопизь.
      Это были последние слова, которые я услышал. Я положил трубку, схватил ключи от машины и выскочил за дверь.
      Может, они свихнулись. Может, свихнулся я. Может, они собрались зло и жестоко подшутить надо мной. Запрут, например, дверь и будут смотреть в окно и хохотать как безумные.
      Или, может...
      Я вскочил в машину, включил зажигание и вылетел из гаража на аллею, а потом на улицу. "Что бы ни случилось, – думал я, – это – жизнь, дружище, и если хочешь жить, время от времени приходится рисковать".
      А если речь идет о такой прелестнице, как Зина Табур, которая в одну-единственную ночь способна доставить удовольствия всей "Тысячи и одной ночи", или о такой соблазнительной красотке, как Сильвия, которая, родись она эскимоской, растопила бы на Аляске все иглу? В общем, рисковать.
      Свернув на дорогу, ведущую к Зине... и Сильвии, я взглянул на утреннее небо и был поражен его красотой. В рассветной сероватой дымке оно сияло всеми оттенками алого, розового, багряного и фиолетового.
      Такие великолепные восходы – одна из достопримечательностей Южной Калифорнии.