Ричард С. Пратер
      "Шелл Скотт"
      Раскопай эту чертову могилу
      перевод О. Лапиковой
      Глава 1
      Ритуальное заведение братьев Рэнд выглядело столь уютно и респектабельно, что невольно хотелось умереть - лишь бы попасть в него.
      Невысокое, строгих линий здание белого цвета глянцевито поблескивало в лучах солнца, напоминая приплюснутый Тадж-Махал или какой-нибудь древнегреческий храм. Располагалось оно в нескольких милях севернее Лос-Анджелеса, сразу через дорогу от кладбища тех же братьев Рэнд. Кладбищенская территория занимала двадцать акров заботливо ухоженной земли со сверкающим озерцом и двумя ручьями, которые, извиваясь между надгробий, как бы питали своими серебристыми струйками мраморные изваяния нимф, фавнов и, возможно, останки отдельных страдавших при жизни от жажды усопших.
      Мое имя в сокращенном варианте звучит точно так же - Шелл.* Но вряд ли меня можно причислить к останкам. Просто меня зовут Шелдон Скотт. И, как правило, я предпочитаю более оживленное общество. Вот и сейчас прибыл сюда не навестить чью-то могилу, а по делу.
      * Шелл - игра слов: останки, остов и одновременно снаряд, граната (англ.).
      Кстати, о деле: я - частный детектив, занимающийся расследованиями в том дурдоме, который известен как Лос-Анджелес с его пригородами, и в частности Голливудом. А сюда в этот напоенный весенними ароматами послеполуденный час одного из майских вторников меня привела необходимость кое-что подготовить для задуманного мною небольшого представления. И до того как здесь начнется маленький, но эффектный фейерверк, оставалось уже менее пяти минут.
      Заряженный "кольт-спешиал" 38-го калибра находился у меня под пиджаком, сердце билось ровно и спокойно... Пора. Бросив беглый взгляд на кладбище, я развернулся, перешел улицу, поднялся по гладким ступеням лестницы между толстыми дорическими колоннами и вошел в святилище храма братьев Рэнд - возможно, чтобы быть там убитым... со всеми вытекающими для меня последствиями.
      Стоило мне переступить порог, как из скрытых динамиков полился поток нежнейшей музыки. И хотя мелодия называлась "Всем сердцем люблю тебя", в ней отчетливо слышались холодные, безжизненные интонации, будто ей тихонько подпевала сама Смерть. Мои каблуки стучали по мраморным плитам, а ноздри прочно закупорил запах лилий. Я шел по прохладному, сумрачному коридору, ботинки неприятно поскрипывали. Наконец я оказался в просторном помещении с темно-красным ковром во весь пол. На стенах висели писанные маслом картины, позолоченные стулья располагали к нынешней беседе, в черной вазе на белом мраморном столе красовались гладиолусы.
      Справа от меня находился небольшой стол с треугольной деревянной табличкой, на которой золотыми буквами было выведено: "Мистер Трупенни". За табличкой сидел высокий, худой мужчина с вытянутым лицом и отрешенным взглядом святого, слегка напоминавшим выражение глаз голодной газели.
      Мужчина поднялся и неторопливо вышел из-за стола. Он был настолько худ, что вполне мог служить школьным пособием по анатомии - необыкновенно длинный скелетообразный экземпляр с блестевшими заинтересованной надеждой глазами.
      - Слуш-ш-шаю вас? - Его низкий голос плавно, словно подхваченный легким взмахом голубиных крыльев, взмыл ввысь. - Чем могу быть полезен?
      Я почувствовал себя не в своей тарелке. В его голосе звучало слишком уж явное желание оказаться мне полезным, а я вовсе не нуждался в той помощи, которую он привык оказывать своим клиентам. Трупенни двинулся на меня торжественной, выверенной походкой человека, несущего невидимый гроб. Внимательные большие глаза, словно снимая мерку, блуждали по потенциальному покойнику.
      А может, подумалось мне, он узнал меня. Мне никогда не приходилось встречаться с этим типом, и сомневаюсь, чтобы он когда-либо видел меня, но не исключено, что некие доброхоты описали Трупенни мою наружность. Впрочем, вряд ли их можно назвать доброжелателями, если учесть, сколь лихо они прошлись дубинкой по моей голове. К тому же узнать меня довольно легко, даже по весьма приблизительному описанию: рост - шесть футов два дюйма; вес - двести пять фунтов; коротко стриженные светлые волосы, постоянно торчащие ежиком, будто они вздыбились и поседели за одну ночь и так до сих пор не могут оправиться от пережитого потрясения. Круто изломанные брови благодаря своей белизне резко выделяются на фоне темного загара, приобретенного мною еще в морской пехоте. Кроме того, знающим меня хорошо известно, что я люблю оживлять свое скромное одеяние какой-нибудь броской цветистой деталью. Вот и теперь Трупенни, вежливо вздернув брови, пялился на мой галстук, напоминавший двух удавов - красного и синего, схлестнувшихся не на жизнь, а на смерть в бутылке молока.
      - Это вы мистер Трупенни? - спросил я.
      - Совершенно верно. А вы кто, сэр? И что вас привело к нам?
      - Меня зовут Шелдон, мистер Трупенни. - Что правда, то правда - так полностью звучит мое имя. - Насколько я понимаю, тела, ожидающие погребения, находятся у вас в отдельном помещении, специально приспособленном для столь скорбных целей?
      - Ну конечно, мистер Шелдон. - Воздев длинную руку, он указующе вытянул костлявый палец. - В морге. В самом конце зала. Сразу же за Серебряной капеллой. - Трупенни виновато улыбнулся. - На данный момент там находится только один покойник - мы редко производим более одного-двух погребений в неделю.
      - А нельзя ли... мне взглянуть? Я надеюсь, что ошибаюсь, но...
      - Понимаю. Следуйте за мной. - Трупенни повернулся и, раздражающе медленно передвигая ноги, поплелся по мощенному мраморными плитами коридору.
      Мысленно подгоняя его, я шел следом. Напряжение мое нарастало. Я глянул на часы: оставалось еще две минуты. Когда мы, достигнув середины коридора, проходили мимо небольшой комнаты, дверь ее распахнулась и оттуда кто-то вышел. Пока дверь была открыта, я успел мельком заметить небольшой стол, стулья, металлический сейф и шкафы с выдвижными ящичками архива. Именно сюда я и стремился попасть.
      И тут меня словно ослепило. Что за восхитительное и совершенно неожиданное зрелище - в подобном-то месте! Я с таким торопливо-напряженным вниманием рассматривал комнату, что совсем не обратил внимания на того, кто оттуда вышел. А вышла девушка, да еще какая девушка!
      Она взглянула на меня, и ее брови тоже взлетели вверх, как минуту назад у мистера Трупенни; затем она быстрым шагом нагнала моего провожатого, который шаркал ногами в нескольких футах впереди меня. Убегающие секунды и вообще представление о времени напрочь вылетели из моей головы. Застыв на месте, я сморгнул и уставился на нее, понимая, что выгляжу ошарашенным деревенщиной.
      Это была высокая, стройная девушка с золотистыми волосами и такой классически идеальной фигурой, которая могла бы заставить встать из гроба не только молодых покойников. Ее лицо открылось лишь мельком, но и этого оказалось более чем достаточно - мне страстно захотелось видеть его снова и снова. Вместе с тем я следил, как она стремительно приближается к Трупенни, и то, как она двигалась, мне ужасно нравилось. Ее движения походили на упругую грацию голодного тигра-людоеда - и это в то время, когда большинство красоток чувствуют себя раздетыми, если не упакованы по моде 60-х в корсет или не затянуты широким плотным поясом, что помогает им двигаться с грацией катящегося с горы тюка с тряпьем. Возникшее создание не просто шло - нет, ее походка выглядела чувственной, наполненной естественными, волнообразными движениями плоти, совершенно раскованными, ничем не стесненными, зовущими. Она что-то сказала Трупенни, но я не уловил, что именно, поскольку застыл столбом на месте, а секунды с тиканьем убегали прочь.
      Она повернулась, подошла ко мне и, немного помолчав и испытующе глядя мне в глаза, непринужденно сказала:
      - Здравствуйте.
      На ней была черная юбка и такая же черная блузка с глубоким вырезом. Юбка так плотно облегала бедра, что казалось, ткань вот-вот расползется по швам, а такие, как у нее, мягкие, пунцовые губы природа предназначает исключительно для жарких поцелуев. Хорошо смотрелись высокие скулы и маленькие ямочки на щеках, и только глаза - печальные и голубые, словно в них застыли слезы, - не соответствовали внутреннему огню, таящемуся во всех частях ее тела...
      Во всех частях ее тела... да-а... Хоть они и были обтянуты траурной одеждой, но от этого выглядели еще более сексуальными. К тому же, надо полагать, траур сбрасывали в промежутках между выполнением служебных обязанностей; моя необузданная фантазия тут же представила, будто она всегда таким образом и носит свою одежду - словно нудистка, совершающая стремительный марш-бросок между двумя родственными лагерями.
      - Здравствуйте, - запоздало отозвался я.
      Девушка кивнула и направилась к двери, из которой вышла, - все тем же летящим шагом, как будто торопилась на пожар. Не трудно представить, что с такими губами, с такой фигурой и с такой походкой - да еще учитывая нетерпение ее явных или потенциальных любовников, - она вынуждена нестись, как на пожар. Особенно, если всегда одевается подобным образом.
      Она сказала: "Здравствуйте"; я ответил: "Здравствуйте". Всего-то два слова. Но они показались мне или моему воображению более многозначительными, нежели обстоятельный и откровенный разговор.
      И тут-то - когда мне пришло в голову: а какого черта она делает в этой покойницкой? - все и началось.
      Снаружи, со стороны кладбища - я-то знал, откуда именно, потому что сам закладывал эти штуковины за мраморные постаменты толстомясых наяд, послышался непонятный шум. Сначала - тихий, низкий свист, постепенно набирающий силу, потом - весь угрожающий какофонический набор звуков из гула, свиста, скрежета и рокота, который становился все громче и громче, пока - бабах!!! - не разразился оглушительным взрывом.
      Тут же запела свою партию вторая ракета, - я установил их там шесть штук - и когда с полным набором шумовых эффектов она стартовала где-то высоко в небе, послышались новые звуки, смешавшиеся с гулом и грохотом разрывов самой первой - трах-бабах!!! Здорово получилось!
      Дверь кабинета распахнулась, и девушка крикнула:
      - Что случилось?
      - Что случилось? - эхом повторил позади меня Трупенни.
      И я подхватил:
      - Да, что случилось?
      Далее - немая сцена, внутри здания повисла ошеломляющая тишина. А снаружи грохотало так, будто кладбище взлетало на воздух, а кости, черепа и ребра покойников разбрасывало во все стороны. Неожиданно оба, Трупенни и красотка, припустили рысью по коридору по направлению к источнику скрежета - давно не смазанным петлям врат ада, - который усиливался слоновой икотой и ревом труб Судного дня. Даже я, постановщик спектакля, не ожидал подобного звукового удара, способного вынести всех - за исключением разве что покойников - прочь из обиталища скорби. Еще чуть-чуть громче, и устроенный мною кавардак поднял бы, наверное, и их.
      На панику, собственно, я и рассчитывал.
      Я подождал еще немного. Тигроподобная красотка далеко опередила мистера Трупенни. Она уже вылетела наружу и стремительно пересекла улицу. Однако и Трупенни, собравшись с силами, сделал рывок, который позволил бы ему либо догнать ее, либо с честью рухнуть замертво.
      Одним прыжком подскочив к оставленной блондинкой открытой двери, я проскользнул внутрь и ринулся прямиком к шкафам с архивом. Отыскав ящик, помеченный "Га-Гу", я выдвинул его. Внутри находились картонные папки с отпечатанными на корешках именами. Торопливо перебрав их, я нашел "Гре-Гри"...
      Бабах! - донеслось с улицы напоследок. И - звенящая тишина.
      До Четвертого июля* оставалось еще почти полтора месяца, так что пускай Трупенни и девушка полюбуются на первый в этом сезоне фейерверк. Если верить оптовику, у которого я приобрел праздничные ракеты, их называют "супербабахалки". Я поджег пятиминутные запальные шнуры шести здоровенных ракет, которые вполне сгодились бы для освещения дальних концов причальных пирсов современного порта или арены Колизея. Полагаю, даже в Колизее грохот получился бы достаточно впечатляющим, но что творилось на кладбище - уму непостижимо. Однако у меня на все про все оставалось не более одной-двух минут. Мои руки вспотели.
      * Четвертое июля - День независимости США.
      "Гри-Гру-Грэ"... ну, наконец-то! В папке находился один-единственный бланк. На нем несколько отпечатанных на машинке строк: фамилия, адрес на Гринфилд-авеню, ряд цифр - суммы накладных расходов, общий итог. Потом еще несколько пометок и в самом низу сделанная от руки запись: "Оплачено полностью".
      Снаружи не доносилось ни звука. Но внутри у меня все ходуном ходило. Раны на голове - там, где вчера вечером по ней прошлись обтянутой кожей дубинкой, - здорово саднили. Внимательно изучив имевшуюся на бланке информацию, я удостоверился, что достаточно хорошо запомнил ее. Потом, положив папку на место и задвинув ящик, подошел к двери и приоткрыл ее. В коридоре никого не было. Оставив дверь, как она была, я не спеша двинулся по мраморным плитам к выходу. Я нарочно разместил свои шумелки в дальнем конце кладбища, поэтому, пока я не дошел до выхода, те двое даже не посмотрели в мою сторону.
      Когда мистер Трупенни наконец обратил на меня внимание, я уже стоял, прислонившись к одной из белых колонн. Сам он, опустившись на колени, ощупывал какой-то предмет, лежащий на земле. Потом встал, бросил несколько слов девушке и, повернувшись, направился обратно.
      Я не двинулся с места, а когда Трупенни подошел, спросил:
      - Что это было? Светопреставление?
      - Фейерверк. Какие-то шутихи. Я в них не разбираюсь, - мрачно ответил он.
      - Шутихи? - переспросил я.
      - Ну да. Такие, знаете ли, бабахалки.
      - И все? А грохоту, как при воздушном налете. - Я немного помолчал. Так вот, в общем, я ждал вас, чтобы сообщить, что этот... э... покойник не тот, кто меня интересует. Благодарю вас, мистер Трупенни.
      Красавица блондинка направилась в нашу сторону.
      - Вот как? - произнес мистер Трупенни. - А какие покойники вас интересуют, мистер Скотт?
      - Теперь это не важно. Еще раз спасибо.
      Я неторопливо зашагал по ступенькам, но внезапно остановился: навстречу мне спешила блондинка. Я просто не мог не полюбоваться ею... ну хоть немного.
      Она поравнялась со мной.
      - Приветик. Не правда ли, странно?
      - Еще бы. Мистер Трупенни говорит, что это шутихи.
      - В том-то и дело. Должно быть, малолетние преступники решили превратить кладбище в свой развлекательный полигон.
      - Навряд ли они захотят здесь обосноваться, - сказал я. - По-моему, не стоит судить их слишком строго. В конце концов, плохие дети - расхожая выдумка. Бывают только плохие родители, у которых тоже были плохие родители. И у тех тоже... и так далее...
      Она рассмеялась, показав ровные, белые, но довольно острые зубки.
      - А вы тоже принадлежите к плохим родителям? - Совсем невинный вопрос, а звучал в ее устах так, словно, задавая его, она впивалась зубами в вашу яремную вену.
      - Нет, я всего лишь плохой холостяк... А может, и хороший - сам точно не знаю.
      - Плохой холостяк - все равно что хороший холостяк, - улыбнулась блондинка.
      Я ответил улыбкой.
      - А вашим клиентам позволительно поинтересоваться, как вас зовут?
      - Таким, как вы, - да. Я Джун Кори. Ну, всего. - И она вспорхнула вверх по ступенькам.
      Даже в момент нависшей опасности я бы не отказался от удовольствия полюбоваться открывшимся мне зрелищем. Затем, повернувшись, я пошел по дороге, которая отделяла кладбище от заведения братьев Рэнд. Перед тем как заняться минированием местности шумовыми бомбами, я припарковал свой небесно-голубой "кадиллак" с откидным верхом в укромном местечке, подальше от любопытных глаз. Пройдя примерно с полквартала и уже потянувшись к дверной ручке автомобиля, я застыл на месте, внезапно осознав случившееся.
      Позвольте, я же сообщил мистеру Трупенни, что меня зовут Шелдон. Он так ко мне и обращался - в первый, по крайней мере, раз. Но потом Трупенни, изрядно взволнованный расследованием устроенного мною ракетного налета, обратился ко мне: мистер Скотт! Значит, его предупредили? Назвали меня?
      По моей спине пробежала холодная дрожь, и мурашки, забравшись под скальп, заморозили затылок. Я принялся оглядываться, почуяв опасность. Но было уже слишком поздно...
      Видимо, поджидая меня, он лежал на сиденье "кадиллака", потому что возник, словно соткавшись из воздуха. Он сидел, ухмыляясь и сжимая в правой руке здоровенную пушку, направленную мне прямо в грудь. И все же я попытался нырнуть в сторону, одновременно нащупывая под пиджаком свой кольт, потому что узнал негодяя. Это был Джейк Лютер, который вчера вечером вместе со своим приятелем отделал меня дубинкой по голове, пообещав в следующий раз непременно прикончить.
      Не успели мои пальцы коснуться револьвера, как Джейк буркнул:
      - Угомонись. Сзади тебя Пот.
      И я ему поверил. Опустив руку, я повернул голову и увидел, что Пот тут как тут, в нескольких футах, и направляется к нам. Будь кольт у меня в руке, я не промазал бы даже с расстояния в сотню ярдов.
      Пот* - под столь характерным прозвищем Винс Поттер получил известность среди своих приятелей: воров, бандитов и наемных убийц, или любителей больших и легких денег, как они называют себя на своем жаргоне. В нем было примерно пять футов девять дюймов роста и около двухсот пятидесяти дерьмовых фунтов дерьмового веса. Да и весь он был какой-то квадратный, мощный и неимоверно широкий. Когда-то Пот выступал в цирке силачом; он и сейчас накачивался гирями, штангой, а может быть, даже подниманием слонов. Походил он на переразвитого штангиста, который не сумел вовремя остановиться: по всему его телу уродливыми буграми вздымались мускулы, шея почти отсутствовала, отчего казалось, что голова посажена прямо на ссутулившиеся плечи.
      * Пот - горшок (англ.).
      Под глазом у него виднелся внушительный синяк. Это я разукрасил его вчера вечером, однако победа все равно осталась за ним. А если точнее, за ним, Джейком и дубинкой. Я снова взглянул на Джейка с его здоровенной пушкой 45-го калибра, а он назидательно произнес:
      - Я же предупреждал тебя, Скотт. А ты не послушался.
      - Пошел к черту.
      Джейк рассмеялся, хотя я не назвал бы это смехом. В нем и с лупой не отыщешь ничего веселого. Высокий, тощий и злобный, с маленькой угловатой головкой и тонкими усиками над короткой верхней губой, Джейк Лютер был хладнокровным и расчетливым профессиональным убийцей, отличавшимся собственным стилем работы.
      - Залезай сюда, - велел он.
      Пот положил мне на спину свою тяжелую лапу с короткими, толстыми пальцами и подтолкнул. Я больно врезался в борт машины, едва не оставив на кузове вмятину. Джейк отодвинулся к противоположной дверце "кадиллака"; отверстие его ствола слегка поплыло, целясь то в солнечное сплетение, то в живот, то в селезенку, - все, с точки зрения классификации ранения, достаточно скверные места.
      Пот быстро схватил меня за руки и ловко спеленал их клейкой лентой за спиной. Мгновение спустя я очутился между сидений: Джейк справа, а Пот за рулем. Джейк вынул из плечевой кобуры мой кольт и, обшарив карманы, спрятал свою пушку. Пот запустил двигатель, и мы двинулись по трехполосной дороге. Примерно через квартал "кадиллак" поравнялся с их собственным черным, блестящим "бьюиком-электра".
      - Как вам удалось найти меня, парни? - поинтересовался я.
      - Заткнись.
      - Послушайте, вы, несчастные уб... а-ах!
      Джейк пустил в ход свою пушку, треснув меня рукояткой по голове. Не так сильно, чтобы я отрубился, но - случайно или намеренно - он попал по и без того болезненной шишке. И тут меня разобрало идиотское любопытство можно ли набить шишку на уже имеющейся? И я решил, что обязательно поэкспериментирую на черепушке Джейка - если, конечно, такая возможность представится. На что, при сложившихся обстоятельствах, рассчитывать практически не приходилось.
      Я напрягся, натягивая ленту на запястьях. Не поддается. И черта с два мне удастся выскочить на ходу - даже если бы каким-то чудом удалось потом где-то затаиться. Единственное, что относительно радовало меня во всей этой сверхкритической ситуации, - мы удалялись от кладбища. Пока.
      Насколько я знал этих ребят - а знал я их достаточно хорошо, - мы сюда еще вернемся.
      Глава 2
      Когда я принял к производству порученное мне дело, то не был еще знаком ни с Джейком, ни с Полом и даже не подозревал, какие сюрпризы обрушатся на мою голову. Обычно такие девушки, как Эвелин Спринг, не являются их предвестниками. Во всяком случае, не часто.
      В мой офис она вошла так тихо, что, не оторви я взгляд от стола, мог бы и не заметить ее присутствия. Появилась она в среду, двадцать четвертого мая, где-то около полудня - стояла у двери и робко смотрела на меня. Не девушка - картинка: маленькая, изящная, с волосами пепельного оттенка, лет двадцати двух - двадцати трех, фигурка стройная, кожа гладкая, губки нежные, глазки просто чудесные. Серый костюм подчеркивал ее элегантность, в руке она держала скомканный носовой платок. Такой носовой платок неизменный опознавательный знак женщины, переступившей порог конторы частного детектива. Мокрый от слез и смятый от волнения и беспокойства, он чем-то напоминает белый флаг капитуляции или повязку на тщательно скрываемой ране. Сейчас пальцы хорошенькой блондиночки мяли платок медленными, нервными движениями.
      - Вы - мистер Шелдон Скотт?
      Именно это значилось на моей вывеске: "Шелдон Скотт. Расследования".
      - Да, это я. - Я встал и приветливо улыбнулся. - Проходите.
      Выйдя из-за стола, я пододвинул ей одно из глубоких кожаных кресел. Когда я вернулся на свое место, девушка назвала себя:
      - Меня зовут Эвелин Спринг. И я... я никогда раньше не обращалась к детективу...
      Пока шло знакомство, она немного успокоилась, затем перешла к делу. Причина ее тревоги и беспокойства - судьба брата. Он исчез.
      Эвелин и ее брат, Дэнни Спринг, жили порознь, каждый в собственной квартире, однако два-три раза в неделю он звонил или забегал повидаться с сестрой. Так было и в субботу, тринадцатого мая. Дэнни твердо намеревался навестить ее на следующий день, но не появился и даже не позвонил. С тех пор Эвелин его не видела и ничего о нем не слышала.
      - А может, вы перепутали день? - спросил я.
      - Ни в коем случае. Ведь в воскресенье - мой день рождения. Дэнни пообещал принести подарок, поэтому я была уверена, что он придет. - Мисс Спринг помолчала. - Если сможет, конечно. Неделю назад я заявила в полицию о его исчезновении, но, похоже, они пока ничего не могут мне сообщить.
      А вот это уже плохой признак. Полиция Лос-Анджелеса умеет работать, и если они ничего не нарыли на Дэнни Спринга, то, значит, дела обстоят неважнецки. Я позвонил в управление полиции, в отдел по расследованию убийств; уже многие годы я сотрудничаю с полицией Лос-Анджелеса, и нас связывают самые дружеские отношения. Более того, Фил Сэмсон, начальник отдела по расследованию убийств, - мой закадычный друг.
      Через несколько секунд я уже разговаривал с Эмерсоном из бюро розыска пропавших. Убедившись после заявления Эвелин, что Спринг не арестован и не попал в больницу, они проверили его квартиру, никого не обнаружили в ней, вещи находились на своих местах. Все выглядело так, будто парень ненадолго ушел из дома и вот-вот вернется. И нигде, включая морг, никаких следов Спринга - ни живого, ни мертвого.
      Повесив трубку, я повернулся к Эвелин:
      - Действительно, у них, к сожалению, никаких сведений.
      Она сидела неподвижно и смотрела на меня своими прекрасными, нежно-зелеными глазами. Ее глаза напомнили мне о летней морской волне, белой пене прибоя, о прохладе и покое, о вечном и неизменном. Ее светлые, вьющиеся непослушными кудряшками волосы были коротко острижены, загорелое лицо дышало здоровьем, серый жакет, резко сужаясь в талии, плотно облегал грудь.
      Мисс Спринг вздохнула. Ей, конечно, известно, что полиция делает все возможное, но она надеялась, что у меня получится лучше и быстрее. Она принесла с собой двести пятьдесят долларов, и я принял от нее сотню в качестве аванса. Потом она достала из сумочки глянцевую фотографию размером четыре на пять дюймов.
      - Это Дэнни, - сказала мисс Спринг. - Снимался несколько месяцев назад. Ему двадцать девять.
      На фото он выглядел старше. Темные глаза, вьющиеся черные волосы должно быть, жесткие и непослушные, - и бесшабашная ухмылка. Довольно симпатичный, но застывшие черты лица несколько тяжеловаты и, похоже, не по возрасту начали расплываться. Эвелин сообщила, что ей не нравилась компания брата и последнее время она все больше за него беспокоилась. А за нынешний год он вообще сильно изменился - в еще худшую сторону.
      - Что касается его компании... Вы не могли бы назвать кое-кого по именам? Была ли у него постоянная подружка?
      - Я не знаю, кто его друзья - истинная правда. Просто видела его вместе с ними. Большинство из них похожи на оборванцев, бродяг - словом, битников. Но я никогда не слышала, чтобы он обращался к кому-нибудь по имени - за исключением Фрэнка. По-моему, это самый близкий друг Дэнни.
      - Какой Фрэнк?
      Эвелин покачала головой.
      - Просто Фрэнк. Дэнни называл его только так. - Она описала мне этого парня, добавила несколько слов о своем брате, хотела еще что-то сказать, но запнулась. И вдруг словно плотину прорвало: - Мне кажется, Дэнни употреблял наркотики.
      - Наркотики? Какие? Сильнодействующие? Героин? Может, морфин?
      - Какой-то из них.
      - А вы сообщили полиции?
      - Нет. Но, думаю, они и сами это выяснили. Без моей помощи. Господи, я и в самом деле не нахожу себе места.
      - А почему вы решили, что брат наркоман?
      - Признаюсь, я раньше как-то ничего не замечала. Но он бывал временами таким... ну... раздражительным, что ли. Затем снова вел себя как ни в чем не бывало. Когда я заходила к нему домой, мне казалось, что он в порядке. Иногда, правда, начинал вдруг зевать и чихать, глаза становились какими-то пустыми, мутными. Я довольно долго ничего не подозревала. Наконец пошла в библиотеку, полистала книжки и узнала, что означают подобные симптомы. Это ломка - так это называется.
      Ломка... Медицинский термин для обозначения сущего ада. Она может наступить в любой момент после последнего укола - все зависит от того, насколько сильна тяга к наркотику и к какой дозе привык наркоман. Сначала ничего страшного. Зевота, чихание, нервозность, сонливость. Потом что-то происходит с глазами - они становятся мутными, водянистыми. Особой боли пока нет. Она приходит дня через два-три. И все летит к черту, наступают адские мучения: выламывающий суставы жестокий озноб, перед глазами дикое мельтешение и вспышки света, тошнота, понос, судороги, сводящие ноги, а затем и все тело. Наркомана крутит, выворачивает наизнанку, давит, его бьет лихорадка, прошибает холодный липкий пот и... боль, боль, одна сплошная боль... Нестерпимая, заставляющая кричать... И - безысходность, затравленность, страх... Именно в таком состоянии бедняга готов на все ради дозы наркотика. На кражу, ограбление, торговлю собой, убийство... на что угодно.
      Иногда, если не удается добыть дозу, он падает и катается по полу. После нескольких таких приступов может наступить конец. Такие дела...
      - Тогда все представляется несколько в ином свете, детка, - задумчиво произнес я.
      Глаза Эвелин расширились, она быстро заморгала. Я не понял ее смущения, потом до меня дошло, что это ее реакция на "детку".
      - Не обижайтесь на "детку". - Я подсластил извинение улыбкой. - Будем считать это тлетворным влиянием Голливуда.
      - Вы меня так удивили! Серьезный разговор, и вдруг... Я просто оторопела.
      - Знаете, я называю так практически всех своих знакомых. Кроме мужчин, разумеется, - даже Голливуд не способен развратить меня до подобной степени. Но впредь обязуюсь звать вас не иначе, как мисс Спринг...
      - Ой нет, что вы... - Она вдруг хлопнула ладошками, непроизвольно зажала их между коленей и от души рассмеялась. Она выглядела настолько трогательной, похожей на шаловливого ребенка, что мне захотелось взять ее на руки, побаюкать, усадить к себе на колени...
      Несколько секунд спустя Эвелин, опомнившись, вернулась из детства и глубоко вздохнула. Но мне по-прежнему хотелось ее побаюкать и усадить на колени.
      Тряхнув головой, дабы избавиться от наваждения, я сказал:
      - Ну хорошо, мисс Спринг, детка... вот черт, извините, мисс Спринг, это многое меняет. Не расскажете ли мне все, что знаете о Дэнни? И о тех переменах в нем, которые особо бросились вам в глаза.
      Как она теперь предполагает, все началось около года назад. Шесть или семь месяцев подряд Дэнни занимал у нее деньги, никогда не объясняя, для чего. Набралась почти тысяча долларов. А потом, где-то месяца четыре назад, он перестал брать в долг - похоже, у него появился собственный источник дохода. Заработок? Нет, Дэнни никогда не работал; по крайней мере, Эвелин такого за ним не знала.
      Девушка помолчала, нахмурилась, преодолевая, видимо, какие-то сомнения.
      - Я хочу рассказать вам еще кое о чем, мистер Скотт.
      - Зовите меня просто Шелл.
      - Шелл? - Она улыбнулась. - Хорошо. Не знаю, имеет ли это какое-то значение, но скрывать от вас, думаю, не стоит. Все произошло в субботу, когда я последний раз виделась с Дэнни. У меня дома. Зазвонил телефон, и какой-то мужчина спросил, здесь ли Дэнни. Я передала ему трубку. Брат немного послушал, а потом говорит: "Ну конечно, Джим. Я отыщу Фрэнка и..." И тут тот, другой стал кричать на Дэнни. Даже мне было слышно. Дэнни, похоже, испугался. Он извинился и повесил трубку. Я спросила, что случилось, но он ответил: ничего. А я возьми и брякни: мол, кто такой Джим? Дэнни побледнел - вы поверите? - и сердито гаркнул, что не знает никакого Джима.
      - Но он ведь при вас называл своего собеседника Джимом, не так ли?
      - Да. Я и сказала Дэнни, что слышала, как он произнес это имя. Дэнни совсем вышел из себя, а может, просто не сумел скрыть испуг. Горячо пытался убедить меня, что не знает никого по имени Джим, а потом взял с меня обещание никогда и никому не говорить, что он упоминал это имя. И сразу же ушел.
      - А фамилию этого Джима вы, случайно, не знаете?