Я вошел в комнату и захлопнул за собой дверь. Глаз я увидел тут же — у противоположной стены. Белок сверкал в полумраке, искусственная радужка была почти полностью обращена к полу. Трехглазый привалился к стене в углу. Он валялся на спине, скорчившись, с разбитым лицом. Пустая глазница была похожа на дыру в черепе. Лицо его окровавлено и уже похолодело. С момента смерти прошло немало времени.
      В комнате царил разгром. Трехглазый отчаянно сражался за жизнь, хоть и был хил и хрупок. Его одежда была изодрана в клочья, а кончики пальцев левой руки обагрены чьей-то кровью. Я отвернулся. Вряд ли существует более отвратительное зрелище, чем лицо задушенного человека.
      Постель находилась в полном беспорядке. Все указывало на то, что Трехглазый был в постели, когда все произошло или, вернее, начало происходить. Я — представил, как он лежит в темноте, дверь открывается, кто-то входит и направляется к спящему. Оглядев еще раз комнату, я спустился вниз к портье.
      Старикан посмотрел на меня пустым взглядом.
      — Трехглазый дома? — спросил я.
      Он поскреб поросль серой щетины на щеке и пожал плечами.
      — Вы знаете, о ком я говорю? Комната двадцать семь.
      — Знаю кто, но не ведаю, дома он или нет.
      Портье неспешно повернул голову и посмотрел на ячейки, где хранили ключи. Его взгляд упал на номер 27, после чего старик так же медленно повернулся ко мне. Казалось, прошла вечность.
      — Ага. Он дома.
      — У него были посетители вчера вечером или сегодня утром?
      — Не знаю.
      — Кто-нибудь сидит за конторкой, кроме вас?
      — Нет. Только я. Иногда я отправляюсь спать, и тогда следует позвонить.
      Он начал показывать на звонок, но еще задолго до того, как его дрожащий палец завершил свой путь, я сдался.
      — Можно воспользоваться телефоном?
      — Валяйте.
      Палец поплыл в направлении аппарата, но я опять опередил его и набрал номер Сэмсона. Коротко я обрисовал картину.
      — Это все. Как только твои парни прибудут, я уеду, конечно, если не буду им нужен. Я лишь нашел покойника, а мне надо закончить еще кучу дел.
      — Валяй, Шелл. Полагаешь, есть связь с твоим расследованием?
      — Да. Похоже, что кто-то начинает пугаться.
      — Береги палец на ноге.
      — Постараюсь. Пока.
      Я повесил трубку и вышел на улицу в тот моменту, когда серый «форд» с помятым спереди крылом начал подруливать к тротуару; он отъехал в тот момент, когда подкатил полицейский фургон. За десять минут я удовлетворил любопытство полицейских и был свободен.
      Однако, прежде чем окончательно покинуть отель, я попытался в телефонном справочнике отыскать «Дженерал Энтерпрайзис, Инкорпорейтед».
      Компании в справочнике не оказалось, что меня весьма озадачило.
      Не составляло труда выяснить, где Оффи ведет свои дела и где его можно застать. Его офис занимал несколько помещений в модерновом здании на Сансет-бульвар неподалеку от Ван-Несс. От улицы здание отделяла зеленая лужайка, рассеченная белоснежной пешеходной дорожкой. Я приблизился к дверям, открыл их и ступил в божественную, очищенную кондиционером, дорогую прохладу. У Оффи — все самое лучшее, включая секретаршу, восседавшую в приемной.
      На красотке были темная юбка и розовый свитер, который она, видимо, вязала сама и, закончив вещь только наполовину, бросила это занятие.
      Оффи был очень стар, и я рассудил, что девица устраивает демонстрацию своих достоинств только для посетителей. С каждой секундой я ощущал себя все более юным. Секретарша занимала стратегически очень выгодную позицию, бросаясь в глаза в тот момент, когда вы открывали дверь. Ее формы мгновенно полностью овладевали вашим вниманием, и мыслями тоже. Короче говоря, девица захватывала вас целиком.
      Она улыбнулась мне, и я поспешил осмотреть приемную, поняв, что, если не сделаю этого сразу, не сумею сделать никогда. Закрытые двери с матовыми стеклами без орнамента, гладкие стены справа и слева. Больше ничего. Оставалось лишь повернуться и направиться к ее столу.
      Это была отнюдь не миниатюрная особа. По совести говоря, у нее все было весьма больших размеров. Казалось, что она здорово переросла свое одеяние. Секретарша была копией рисунка Коула для журнала «Плейбой» — чувственная блондинка с огромными карими глазами и другими огромными принадлежностями, о существовании которых вы знаете, но не очень часто видите. Или видите не так хорошо. Одним словом, видите гораздо реже, чем вам того хочется.
      — До-о-брый день, — проникновенно пропела она. — Чем я мо-о-гу ваа-м помочь?
      С огромным трудом я удержался от того, чтобы откровенно не выложить ей свои желания, но, преодолев себя, решительно произнес:
      — Мне надо повидаться с Оффи.
      Улыбка не сходила с ее лица.
      — О, вы друг мистера Оффенбранда?
      — Не совсем, однако я убежден...
      — Как вас зовут?
      — Шелл Скотт.
      Она заморгала от неожиданности.
      — О, вы тот самый Шелл Скотт? Я слышала о вас. Ну, конечно, вы не кто иной, как Шелл Скотт.
      — Вы правы, — сказал я галантно, — кто же иной, как не я.
      Мы могли бы достигнуть вершин искусства беседы, но она спросила:
      — Вы договаривались о встрече?
      — Нет. Но это не важно. Я уверен, что он примет меня.
      — А я уверена в обратном. Он никого не принимает без предварительной договоренности.
      — Держу пари, что вас он принимает.
      Ее глазки совершили обороты, словно «чертово колесо». Девица захихикала.
      — Еще бы. Ему же восемьдесят шесть. — Она опять хихикнула, как бы подумав о том, что мне было неизвестно. Несомненно, она знала множество вещей, о которых я не имел ни малейшего представления.
      — В таком случае, моя хорошая, загляните к нему в кабинет и объявите, что вы находитесь в приемной и хотите его повидать, — предложил я.
      Ее лицо выражало полное недоумение.
      — Что-то не пойму, куда вы клоните.
      — Вы сделаете это для меня, детка, не правда ли? Скажите Оффи, что Шелл Скотт хочет поговорить с ним. Сообщите также, что беседа будет идти о человеке по имени Эндон Пупелл. Это может подействовать.
      Она пораскинула мозгами, поднялась, одернула свитер, сделав себя еще более неотразимой, выступила из-за стола, промолвив: «Чудненько», — и завихляла бедрами по направлению к закрытым дверям справа от меня.
      Я успел выкурить половину сигареты к тому времени, когда она выплыла из кабинета Оффи. Она уселась на свое место за столом, спокойно взглянула на меня и сказала:
      — Вы были не правы. Все-таки он не желает вас принимать.
      — Попытаемся еще разок. Скажите ему, что на самом деле я хочу поговорить с ним о «Дженерал Энтерпрайзис, Инкорпорейтед». И о необеспеченном чеке. Не забудьте упомянуть, что чек был на сто тысяч долларов.
      Она повторила свое действо, мягко покачивая бедрами из стороны в сторону под таинственную музыку, звуки которой не достигали моих ушей.
      Скорее всего это была медленная румба в комбинации с быстрым вальсом.
      На этот раз, выйдя из кабинета, она остановилась у открытых дверей и произнесла:
      — Вы можете пройти, мистер Скотт.
      Это приглашение, собственно, сообщило мне все, что я хотел узнать, но все-таки я вошел в кабинет. Оффенбранд восседал за угольного цвета столом шириной эдак футов в двенадцать. Хотя магнат был невысок, но каким-то чудесным образом огромный стол не превращал его в карлика, и если ему было восемьдесят шесть лет, то внешне он не тянул на свой возраст. Вполне возможно, что блондинка в приемной предназначалась вовсе не для посетителей.
      Он поднялся во весь рост — пять футов пять дюймов, — смуглый, с копной курчавых седых волос на голове.
      — Мистер Скотт, — сказал он твердым голосом, — прошу вас, объясните.
      Его карие глаза уверенно смотрели на меня и, казалось, были холоднее, чем мороженая фрикаделька.
      — Здравствуйте, мистер Оффенбранд, — начал я, — сейчас я все объясню. Этим, собственно, и вызван мой визит.
      Осмотревшись вокруг, я нашел кожаное кресло и уселся в него.
      Он занял свое место за столом, ожидая продолжения.
      — В обмен на мои объяснения я хотел бы сам получить несколько ответов. В частности об Эндоне Пупелле.
      — Посмотрим.
      — Хорошо. Для начала скажите, кто руководит «Дженерал Энтерпрайзис»?
      Ответа не последовало.
      — Человек по имени Эд Норман, — продолжал я, — выплачивает «Дженерал Энтерпрайзис» по сто тысяч каждый месяц. Я не знаю почему, может быть, вы мне скажете, но предполагаю, что это погашение кредита не меньше, чем в миллион долларов. Последний чек на «Дженерал Энтерпрайзис» Норман выписал, когда у него на текущем счету было лишь тридцать три тысячи и четыре тысячи на срочном. Через два дня, семнадцатого июня, он внес на счет сто пятьдесят тысяч. Поэтому чек был оплачен. Но в течение двух дней он не имел обеспечения. Вам интересно?
      — Чрезвычайно. Конечно, если вы говорите правду, мистер Скотт.
      — Все соответствует действительности. Вы возглавляете «Дженерал Энтерпрайзис». Я — детектив, как вы, наверное, знаете. И из того, что мне известно о вас, я заключаю, что вам было бы дьявольски неприятно, если бы некто принимал вас за молокососа. Похоже, что этот некто решил обойтись с вами как с сосунком.
      Он не произнес ни слова, лишь в лице добавилось жесткости.
      — Для вас ведь важна не сумма, которую вы получили, а то, как к вам относятся и как это было сделано. Кроме того, где гарантия, что следующий чек будет оплачен? Ведь я прав, не так ли?
      Он помолчал минуту или две, прежде чем ответил:
      — Да. Это все?
      — Все, что я знаю точно. Но вы понимаете, что догадываюсь я о гораздо большем. Правильно ли я догадался, что вы контролируете «Дженерал Энтерпрайзис»?
      — Я не контролирую компанию. «Дженерал Энтерпрайзис» — это я. Мистеру Норману срочно потребовались средства. На его клуб. В то время еще шло строительство. Я авансировал его на миллион двести тысяч.
      — Что вы можете сказать об Эндоне Пупелле?
      — Он тоже хотел занять пятьсот тысяч. Однако я никогда не даю столько, сколько просят. Мы договорились, что в течение года он выплачивает мне двести пятьдесят. В результате моя прибыль составляет сотню, что, я считаю, вполне справедливо.
      Когда Оффи сказал «сотню», он имел в виду сто тысяч, этот человек говорил о тысячах, как я о четвертаках. Во всяком случае, получалось так, что он дал Пупеллу сто пятьдесят тысяч.
      — Вы, видимо, не выписывали чек? — спросил я.
      В какой-то момент мне даже показалось, что Оффи подавил улыбку.
      Его губы искривились, когда он произнес:
      — Это были наличные. Один из моих людей лично доставил ему деньги.
      — И еще один вопрос, мистер Оффенбранд. Какое обеспечение предложил вам Пупелл? Как вы понимаете, я знаком и с его банковским счетом.
      — Хорошее обеспечение. Он заявил, что метит на пятнадцать с половиной миллионов долларов. Деньги от меня он получил лишь после церемонии бракосочетания.
      — Это было шестнадцатого июня.
      — Видимо.
      Я знал, что теперь его тоже интересуют точные даты, поэтому не удивился, когда Оффи нажал на кнопку переговорного устройства и сказал:
      — Дафния. Пупелл. Дату.
      Через секунду послышался ее голос:
      — Июнь шестнадцатого.
      — Как и следовало ожидать, — заметил я. — А что, если он не сможет вернуть вам долг?
      Эта идея, видимо, показалась ему забавной.
      — О, обычно они мне платят, мистер Скотт. Так или иначе.
      — Благодарю вас, мистер Оффенбранд. — Я поднялся с кресла и направился к двери. Но, прежде чем я достиг ее, до меня донеслось:
      — Это я должен быть благодарен вам, мистер Скотт. Ваша информация оказалась весьма любопытной. Интересно знать, чем все кончится. Ведь вы мне сообщите, не так ли?
      — Я полагал, что вы сами предпримете необходимые шаги.
      — Зачем, если кто-то может сделать мою работу.
      Естественно, он имел в виду меня.
      Когда я поворачивал ручку двери, последовал вопрос:
      — Она мертва?
      Я повернулся к нему.
      — Кто?
      — Миссис Редстоун.
      — Да. Она мертва.
      — Вам, вероятно, будет небезынтересно замечание мистера Пупелла во время моей с ним беседы. Относительно обеспечения займа. Насколько я могу припомнить, он сказал: «В конце концов, старушка не будет жить вечно».
      Он наслаждался ситуацией, наслаждался моей реакцией на его слова.
      — Интересно. И представьте, она не жила вечно. Бессмертных людей не существует, не так ли? — сказал я и вышел из кабинета.

      Дафния автоматически улыбнулась, как только я опять появился в приемной. Я подошел к ее столу, оперся на него и дернул головой в направлении кабинета Оффи.
      — Просто искрится радостью и счастьем.
      — Кто? Мистер Оффенбранд?
      — Конечно, не он, а тот, другой парень в его кабинете.
      Ее лицо приняло глупо-задумчивое выражение, и мне пришлось поспешно закончить:
      — Шучу, шучу. Ясно, что мистер Оффенбранд, кто же еще. Ваш босс веселый малый.
      — Ну, он совсем неплох.
      — Однако с вашими возможностями вы могли бы рассчитывать на лучшее.
      Я широко осклабился прямо ей в лицо, чтобы безошибочно донести смысл моих слов. От затянувшейся улыбки мне начало сводить челюсти, когда она наконец произнесла:
      — Вы думаете? — И подняла руку. — Взгляните-ка сюда.
      Это был тот еще браслет! Он сверкал, как Таймс-сквер ночью, — полфунта металла, усаженного камнями. Камни были не что иное, как бриллианты. По меньшей мере пятьдесят штук опоясывали серебряную ленту, а посередине находилось нечто зеленое, прозрачное, по форме смахивающее на огурец.
      — О, — сказал я тихо, без энтузиазма, — тогда конечно...
      Дафния захихикала в ответ.
      — И ему уже восемьдесят шесть. Может быть, он припомнит меня в завещании.
      — Детка, он не намеревается помирать.
      Итак, я был отвергнут. Оставалось лишь злорадно надеяться, что их счастье не продлится долго. Может быть, Оффи и не собирается помирать, но если он не будет воздерживаться, эта Дафния быстро загонит его в гроб.
      Направляясь к своему «кадиллаку», я опять заметил серый автомобиль с вмятиной на крыле. Это был «форд», который раньше болтался у обиталища Трехглазого. Сейчас он был припаркован на противоположной стороне улицы в соседнем квартале. В машине никого не было видно, однако нельзя было исключить, что водитель сполз вниз на сиденье, чтобы остаться незамеченным. Я подошел к «кадиллаку», сел в него, достал револьвер из кобуры и положил на сиденье рядом. «Кадиллак» медленно двинулся по Сансет-бульвару. Я пытался так рассчитать скорость движения, чтобы в тот момент, когда моя машина будет проезжать мимо «форда», его ничто не закрывало.
      Затем я резко нажал на акселератор и вывернул руль. Моя телега совершила короткий быстрый разворот, ее поднесло к запаркованной машине.
      С пистолетом в руке я в момент остановки укрылся за правой дверцей «кадиллака». Однако ничего не произошло. «Форд» был пуст. Я выскочил из машины и, прежде чем вернуть оружие в кобуру, бросил взгляд в оба конца улицы и на противоположный тротуар. Ни одной подозрительной фигуры. Какое-то такси скрылось за углом следующего квартала. Оно откатило от конторы Оффи. Мимо меня текло уличное движение, водители бросали удивленные взгляды на нелепо остановленный «кадиллак».
      Несомненно, за мной был хвост по дороге сюда. Тот, кто следил, выполнил свою работу чисто. Осмотрев «форд» снаружи и внутри, я не обнаружил ничего, что могло бы навести на след. Скорее всего автомобиль был краденый.
      Рядом затормозила патрульная машина. В ней оказались знакомые ребята из полицейского управления в Голливуде, и, прежде чем отъехать, я все им рассказал. Они пообещали — выяснить все о владельце серого «форда».
      На этот раз я сделал все, чтобы убедиться в том, что за мной никто не следит. Вернувшись в центр города, я оставил машину на платной стоянке, прошел пешком немного назад и остановил такси. Я попросил водителя покатать меня по округе, прежде чем высадить у Паркер-Билдинг, где при жизни детектив Пол Йетс содержал свою контору.
      Я поднялся на четвертый этаж и нашел двери с вывеской: «Сыскное агентство Йетса». За дверью во вращающемся кресле, забросив ноги на стол, восседал сержант Биллингз. Это был грубоватый, но обаятельный холостяк с шестилетним стажем работы в отделе расследования убийств.
      Когда я вошел, он поднялся на ноги и сладко потянулся.
      — Привет, Шелл. Капитан звонил, сказал, что ты придешь меня навестить.
      — И как давно ты здесь веселишься, Билл?
      — Да с того дня, когда нашли Йетса. Совсем дошел от безделья.
      — Так ничего и не произошло? Может быть, гориллы вваливались под видом клиентов?
      — Тише, чем на Фосрет-Лаун. Даже клиенты не появлялись. Этот Йетс, видимо, не любил себя утруждать.
      — Даже слишком. Поэтому я и здесь. Всегда испытываю теплые чувства по отношению к убитым детективам. Это все? — Я указал на серый шкаф у стены, в котором хранились документы.
      — Все бумаги там. — Он зевнул. — Как долго ты собираешься здесь пробыть?
      — По меньшей мере полчаса. Может, дольше, в зависимости от обстоятельств.
      — Я пойду быстренько проглочу гамбургер.
      — Можешь глотать не торопясь. Думаю, просмотр досье займет некоторое время.
      Он вновь потянулся и вышел. Я осмотрелся. Небольшая комната, восемь на двенадцать футов, письменный стол, вращающееся кресло, два деревянных стула для посетителей, на полу сильно потертый палас. Крышка стола во многих местах обожжена сигаретами. Одно окно было открыто, я взглянул вниз на Восьмую авеню и на фигурки, снующие четырьмя этажами ниже. Затем приступил к просмотру досье. Четыре ящика были почти полностью забиты папками. Меж них торчали разделители с буквами алфавита и индексами. Я вытащил наугад одну папку для того, чтобы сравнить записи со стилем доклада, переданного Йетсом миссис Редстоун.