— Завещание было представлено сегодня. Они здорово торопятся, и им, может быть, удастся получить официальное утверждение в ближайшие десять дней.
— Если только мы не остановим их как-нибудь.
— Но как вы проникните в офис Гордона? Да и в сейф, если доберетесь туда живым?
— В первый же день приезда в город я встретил знакомого «медвежатника». Его зовут Джеймс Питерсон. Он может помочь мне — за деньги, конечно. В «кадиллаке» у меня есть мини-камера и вспышка, словом, все, что нужно. Мне только понадобится помощь восьми небесных ангелов-хранителей.
И я вовсе не шутил. Предположим даже, что я найду Пити, а мне вовсе не улыбалась перспектива открыто проехать по городу и ярко освещенной автостоянке, где была запаркована моя машина. Я даже не знал, обнаружили ли ее копы.
Бумажный пакет так и валялся у двери, куда я его бросил. Я поднял его и перенес на кровать.
— Так что вы припасли мне, золотце? Фальшивую бороду и шубу из енота?
— Пакет получился большой, потому что я купила вам кое-что из одежды: джинсы, в которых здесь ходят все, — я подумала, что в них вы будете менее заметны, хотя
ничто,конечно, не сделает вас
незаметным.Но по крайней мере вы будете красиво смотреться, когда вас подстрелят.
Я ухмыльнулся:
— Бетти, такой вы мне нравитесь больше. Почаще бы за нами гонялись бандиты. Вы кажетесь более свободной, более раскованной... более забавной. Мы, идущие на смерть, приветствуем вас!
На какое-то мгновение она снова напряглась, и на ее лице вновь появилось то странно замороженное выражение. Однако оно тут же исчезло, и она как-то загадочно улыбнулась:
— Шелл, вы знаете, что впервые за долгие годы я оказалась наедине с мужчиной? И вы первый мужчина, которого... — она помолчала мгновение, лицо ее вспыхнуло, — я поцеловала за последние два года. — Она чуть прикусила нижнюю губу, не спуская с меня глаз. — И самое забавное — я действительно чувствую себя раскованной. — Она сглотнула, и вдруг улыбка угасла на ее лице. — Может быть, оттого, что меня подкарауливает смерть, мне хочется жить?
Некоторое время я не мог ничего придумать в ответ, и она тоже молчала. Наконец я сказал:
— Ну что ж, посмотрим, как будет выглядеть хорошо одетый труп.
В пакете я нашел джинсы и куртку, а также дурацкое кепи с синим козырьком, темно-синюю футболку с короткими рукавами, черную краску для волос, безопасную бритву и лезвия.
— Бетти, это превосходно! — Я собрал все в кучу. — Когда я вернусь, вы меня не узнаете. — И я направился к двери в ванную комнату.
— Надеюсь, вы не будете выглядеть так, что мне не захотелось бы с вами познакомиться. Это будет просто ужасно!
Захлопнув дверь ванной комнаты, я взглянул на себя в зеркало. В самом деле, я выглядел отвратительно. Глаза покраснели, лицо осунулось. Лицо у меня и так-то не подарок, а сейчас оно еще и покрылось многодневной щетиной. Зато борода у меня не совсем обычная. Растет она быстро — не белая, как мои волосы, но и не черная, а этакая пятнистая, как шкура полинявшего леопарда. Вздрогнув от своего вида, я принялся бриться, но вовремя спохватился и оставил усы.
Через полчаса, после поспешной окраски волос и душа, уже в джинсах и жокейском кепи, я вернулся в спальню.
— О, Шелл! — воскликнула Бетти. — Вы смотритесь обворожительно! Что случилось с вашей губой?
— С губой? О, я покрасил немного свои усы. Заодно с волосами. Ну а губа окрасилась случайно. Так как я выгляжу?
— Ну... довольно зловеще.
— Черт! Я-то надеялся, что сексуально.
Она покачала головой и сжала губы, однако все же не удержалась от улыбки, а потом и вовсе громко расхохоталась, запрокинув голову и закрыв глаза. Я пошел обратно в ванную к зеркалу и взглянул на себя еще раз. Не так уж я был смешон!
Возвратившись снова в спальню, я подошел к телефону, стоявшему на столике у кровати, и раскрыл телефонный справочник, слушая, как смех Бетти перешел в какое-то бульканье. Найдя телефон бара «У Бродяги», я набрал номер.
— Кому вы звоните? — поинтересовалась Бетти.
— В бар Норриса «У Бродяги». Просто ныряю вслепую. — Я замолчал. — Может, не так уж и вслепую. Сделайте мне одолжение, а?
— Конечно. Какое именно?
— Возьмите трубку, попросите позвать Пити. Если попросят уточнить, какого Пити, назовите Джеймса Питерсона.
Она кивнула, и я протянул ей трубку. В микрофон она сказала:
— Нельзя ли позвать Пити? — Потом прикрыла ладонью микрофон и сообщила: — Его ищут. Что дальше?
— Напомните Пити, что познакомились с ним в Лос-Анджелесе... э... в баре «Санрайс». Обычно он болтался там. Вы случайно узнали, что он здесь, в городе, и захотели встретиться с ним. Скажите, чтобы он дождался вас в клубе.
— И он мне поверит?
— Еще как! Если женщина обещает ему свидание, он подождет.
Она послушала телефон, бросила:
— Спасибо! — Положила трубку. — Его там нет.
Я нашел номер телефона бара «У Мегеры», и она набрала его.
— Текст тот же, — сказал я. — Если и тут его не окажется, тогда не знаю, где его искать. Если с ним поговорю я, он может улизнуть и даже проболтаться кому-нибудь. Так что попробуем уловку с вами еще раз.
На этот раз его подозвали к телефону, и Бетти поймала его на крючок. Она была восхитительна — в ее голосе послышались нежный шепот и хрипотца, которых раньше я в нем не замечал. Заключила она разговор так:
— Хорошо, Пити! Очень жаль, что ты меня не помнишь. Но могу поспорить, что сразу вспомнишь, как только увидишь. — Она коротко рассмеялась. Я нахмурился: что, черт возьми, он там говорит? Я-то
зналПити. Тем временем она ворковала: — Что? О, я буду в красном платье с глубоким декольте... Что?.. О! Ты этого не сделаешь!.. Сделаешь? Пока, Пити. Жди меня. — И она положила трубку.
Лукаво глядя на меня, выгнув дугой одну бровь, с весьма проказливым выражением на лице, она проговорила:
— Пожалуй, мне следует встретиться с ним.
— Ну уж нет. С ним встречусь я. Бог мы мой...
— Чего это вы так разволновались?
— Как? И вовсе я не разволновался! Я... не знаю.
Она светло улыбнулась. Это была очень женственная улыбка — лукавая, ироничная улыбка женщины в полном расцвете красоты, прекрасно сознающей свою неотразимость. Вероятно, никогда еще она не разговаривала ни с одним мужчиной так, как только что разговаривала с Пити. Она явно наслаждалась беседой. Как если бы события последних дней и особенно последней ночи размыли воздвигнутую ею где-то внутри себя плотину сдержанности.
— Шелл, вы собираетесь уже уходить?
— Практически сию минуту.
Она пожала плечами:
— Тогда я сосну, пожалуй.
— Пожалуй.
Я принес свою одежду из ванной комнаты, а она зашла туда и заперла за собой дверь. Слушая шум душа, я вывернул карманы своего костюма и переложил все в джинсы. Надевая на руку часы, я заметил, что они показывают полночь. Нужно было сказать еще пару вещей Бетти, и я уселся на стул и подождал ее. Чтобы скрасить ожидание, я рассматривал почтовую открытку, найденную в кармане пиджака, куда я положил ее еще в Лос-Анджелесе. Я все еще разглядывал подпись Эмметта, вспоминая проведенные вместе веселые денечки, когда послышался голос Бетти:
— Шелл!
— Да?
— Я выхожу.
— Ну и выходите.
— Я из душа, и на мне ничего нет.
— Ну и что? Выходите.
— Закройте глаза. Не смотрите.
— Один глаз закрыт. — Я подождал — ничего. — О'кей. Оба глаза закрыты. Наглухо. Ну, почти.
Они таки закрыты, и я по-честному не открываю их. Слышу — как распахивается дверь, как ее босые ноги шлепают по ковру, легкий шепоток, когда она проходит мимо, шелест простыней, когда она откидывает покрывала. Скрипят пружины, и я уже знаю, что следующий шорох производит Бетти, скользящая по постели под одеяла и касающаяся своей кожей холодных простыней. И я думаю: «Пора отойти от сыскного дела. Нет смысла попадать в подобные ситуации. Они могут убивать не менее эффективно, чем дырка в голове».
— Ладно, можете открыть глаза.
И я открываю. Бетти лежит в постели, подсунув подушки под голову и закинув руки, покрытые темными волосиками. Плед натянут до подбородка. Она мило улыбается и возвещает:
— Я просто ожила!
— Прекрасно. А я чувствую себя уже полумертвым. Послушайте, Бетти, или как вы там назвались Питерсону? Кучи Уильямс? Послушайте, Кучи, хочу поставить вас в известность о моих предполагаемых действиях. На всякий случай.
Ее лицо посерьезнело.
— Понятно.
— О'кей. Отсюда я отправлюсь на автостоянку на углу Двенадцатой и Перечной улиц, где я оставил мой «кадиллак». Возьму из багажа фотоаппарат и прихвачу с собой Пити. Мы вломимся в офис Гордона и вскроем сейф. Если завещание там, я сниму фотокопии. Вы сидите здесь смирно и не высовывайтесь. Я не вернусь, пока не закончу дело. Я позвоню.
— Но одни фотокопии мало что дадут, не так ли?
— Для начала сойдет. Золотце, эти злыдни приперли нас к стенке, годится любая мелочь. Крупные улики я надеюсь добыть у самого Барона. Он, вероятно, единственный, кто знает все про операции с куплей-продажей в Сиклиффе. Может, нам удастся вырвать у него признание?
Она нахмурилась:
. — Не понимаю...
— У меня есть парочка идей. Вы ведь у меня сообразительная, Кучи, так что слушайте внимательно и скажите, что вы насчет этого думаете.
Когда я снова назвал ее Кучи, она хихикнула, что вызвало естественное волнообразное движение пледа.
Мне потребовались две-три минуты, чтобы подробно объяснить ей свой план, а она то и дело глубоко вздыхала. Плед, плотно подоткнутый до самого ее подбородка, потихонечку спадал. И я падал духом. Наконец, заключил:
— Такие вот дела. Лучшего я придумать не могу, если прикинуть, в какой мы глубокой яме.
Задумавшись, Бетти наморщила лицо. Размышляя над сказанным мною, она перекатилась на бок и приподнялась на локте. Плед начал сползать, и она машинально поправила его другой рукой, но, очевидно, так была занята своими мыслями, что не заметила, как ухватила угол простыни. Бетти все еще была полностью укрыта, но одно дело быть под простыней и пледом и совсем другое — под одной простыней!
— Будь я проклята! — воскликнула она. — А получится?
Бетти придерживала простыню у горла, которая четко обрисовывала каждый изгиб ее тела. Я прочистил горло и брякнул:
— Должно. Если только я ухитрюсь залезть в мой собственный «кадиллак», отыскать этого парня Пити, не попасться на глаза копам, не нарваться на бандитов, добраться до Барона и заставить его говорить.
Помолчав, она спросила:
— Вам не понадобится помощь с Бароном? Теперь нахмурился я:
— Пожалуй. Но я справлюсь и сам.
— Минутку, Шелл. — Она казалась слегка раздраженной. — Вы знаете не хуже меня, что — говоря вашими же словами — я в такой же глубокой яме, как и вы. Мне нельзя даже показываться в редакции, пока все не кончится. И я не менее вас заинтересована в том, чтобы упечь Барона и его компанию за решетку. Поэтому я помогу вам. Так что не обращайтесь со мной, как с ребенком. Вы прекрасно знаете, что я давно не ребенок.
— Ага... э... догадываюсь. Может, вы и правы. Позже я вам позвоню. Оставим тревоги на потом, когда придет пора тревог.
Все время, пока мы разговаривали, я крутил в руках открытку Дэйна. Бетти обратила на нее внимание и спросила:
— Что это?
Я протянул ее Бетти:
— Последняя открытка от Эма. Написана в типичной для него манере. С нее-то все и началось.
Она прочитала открытку:
— О Боже!
В голову мне пришла неожиданная мысль и я сказал.
— Чуть не забыл одну важную вещь. Копы уже знают, что мы вдвоем убежали из «Лэнни». Если случайно я окажусь один на один с Карвером, скажем, под замком, если останусь еще в живых, он... наверняка попытается узнать у меня, где находитесь вы. — Я судорожно проглотил ком в горле. — Не думаю, что проговорюсь, но вдруг. Так что если я не свяжусь с вами до утра, смывайтесь к черту! Понятно?
Она сердито насупилась:
— Но если я скроюсь отсюда, а у вас все будет в порядке, как я вас найду? Где мне искать вас?
— Если все будет о'кей, я вернусь сюда до восхода солнца. Если же нет, мы могли бы встретиться... например, у помоста Красного Креста. Не очень-то мы можем шляться по городу, но я буду появляться там, если смогу, раз в четыре часа, начиная с восьми утра. В восемь, в двенадцать, в четыре и так далее. О'кей?
Она согласно кивнула.
Я усмехнулся:
— Итак, трибуна Красного Креста — наш опорный пункт. Кто знает, может, мне даже придется прятаться в ожидании вас под этой чертовой штуковиной. Как бы то ни было, вы смоетесь отсюда на восходе солнца. Договорились?
Она облизала губы:
— Да.
— Ну, так пока, золотце! Нужно повидать старину Пити до закрытия баров.
Я повернулся к двери.
— Шелл, — так тихо прошептала она, что я едва расслышал ее.
Я обернулся, и она попросила:
— Шелл, поцелуйте меня на прощанье. Один разок. Но поцелуйте хорошенько.
Она все еще опиралась на локоть, небрежно придерживая левой рукой простыню на груди. Она склонила голову и уже не улыбалась.
Подходя к ней, я увидел, как она облизнула губы. Мягко опустившись на краешек постели, я просунул руки под ее плед. Обе ее руки обвились вокруг моей шеи, когда я нагнулся к ней и заглянул в ее глаза за мгновение до того, как закрыл свои и наши губы встретились.
Дрожь пробежала по ее телу, и руки Бетти сжали меня еще крепче. Мои пальцы ощущали теплоту и мягкость кожи на ее плечах.
Я поцеловал ее, как она и просила, поцеловал ее от души. Однако мне следовало знать, что одним поцелуем я не удовлетворюсь. Как, впрочем, и она.
Я поднялся, потушил свет и вернулся к постели. Бары, припомнил я, открыты до двух часов ночи.
Глава 15
Я едва успел в бар «У Мегеры».
Достать фотокамеру из моего «кадиллака» оказалось проще, чем я предполагал: я небрежно подошел к нему, отпер багажник, все взял, закрыл его и быстренько смылся. Совершенно очевидно, что копы еще не обнаружили мою машину — иначе мне было бы не добраться до «Мегеры».
Шел уже третий час ночи. Так оно оказалось даже лучше: бар опустел, если не считать старину Пити и одну молодую парочку, которая вскоре ушла. Но не Пити. Он вроде и не собирался уходить.
Стоя на тротуаре, я видел через зеркальное окно, как упрямый старина Пити с грустью оглядывает окружающую его пустоту.
Наконец Пити решительно поднялся и направился к двери. Когда он вышел, я окликнул его:
— Пити! Эй, Пити!
Он резко обернулся:
— Какого черта ты тут делаешь?
— Я попросил Кучи позвонить тебе. Мне необходимо с тобой потолковать.
— А где она?
— Она не придет, Пити. Извини, старина. Я хотел встретиться с тобой, но не мог позвонить тебе сам и даже боялся называть свое имя. У меня земля горит под ногами в этом городе.
С полминуты он просто таращился на меня, потом обронил:
— Ну и сукин же ты сын!
Пару минут он клял всех моих предков, пока мне не удалось успокоить его и довести до него свою задумку и он не пришел наконец в норму и не спросил:
— Так что за дельце? — Он прищурился. — Что, черт возьми, ты сделал со своей отвратительной физиономией? И почему ты так вырядился?
Я выпалил без задержки:
— Мне пришлось замаскироваться.
— Ага, конечно. — Он развел руками и громко захохотал.
— Вот, в чем штука, Пити, старина. Не знаю, согласишься ты или нет? Всей наличности у меня четыре сотни и двадцатка. Четыре сотни твои за вскрытие «консервной банки». Вся наличность, которая окажется в ней, тоже твоя.
— Четыре сотни, а? Негусто. Думаешь, в «консервной банке» будут баксы?
— Без понятия.
Он нахмурился:
— Где это? Ты все разнюхал?
— Нет. Не знаю даже, что там за ящик. Только где он находится, и все.
Выражение его лица красноречиво говорило, что так дела не делаются. Однако через пару минут он бросил:
— Ладно, рискнем. Если бы я не был на мели, не стал бы даже слушать тебя.
— Скажи мне одну вещь: ты заодно с Норрисом?
— Ни на кого я не пашу. Я тебе уже говорил, что прохлаждаюсь в отпуске. Я и близко не подойду к Норрису, если...
— Да нет. Сейф в адвокатском офисе. И тебе следует знать, к нему проявляет интерес еще кое-кто. Если нас прихватят, то утром нас соберут с асфальта. Буду с тобой откровенен, Пити. Если в ящике баксов не окажется, я подкину тебе еще пару сотен. Если, конечно, мы его вскроем.
Он чуть поразмышлял и проронил:
— О'кей. Гони четыре сотни. Но я ничего не гарантирую.
Я отдал ему деньги, и он спросил:
— Где коробка?
— В четырех-пяти кварталах отсюда.
— Встретимся здесь через полчаса. Схожу за инструментом. — И он ушел.
Через полчаса Пити подъехал на новом «форде». Я сел, он доехал до улицы Платанов и припарковался прямо перед Брэден-Билдинг, объяснив, что не желает жизнерадостно тащить по улице тонну оборудования. Ему потребовалось ровно пятнадцать секунд, чтобы открыть входную дверь, и я помог ему поднять часть его инструмента на четвертый этаж и донести до комнаты 420 — офиса адвоката Ферриса Гордона. Пити практически одним дуновением отпер дверь, и мы вошли внутрь. В едином лице он действовал за целую шайку.
Старина Пити начал обход помещения, а я воспользовался своим карманным фонариком, чтобы осмотреться. Слева стояло несколько стульев, посередине — письменный стол со вращающимся креслом за ним. В левом углу стоял большой зеленый сейф, в паре футов у левой стены было два окна, выходящих в переулок, соединенный с Главной улицей. Большие окна были прикрыты спущенными жалюзи. Я подошел к окну, выглянул наружу. В нескольких футах слева от меня вверх и вниз по стене лепилась пожарная лестница, ее площадка была расположена прямо напротив двери в конце коридора, проходившего за стеной офиса адвоката. Я опустил жалюзи и подошел к старине Пити.
Он закончил осмотр сейфа с помощью своего фонаря и заключил:
— Черт, просто конфетка. Зубами можно прогрызть. Мы его вспорем.
— У него есть какая-нибудь сигнальная система?
— Ага, игрушечная. Я уже сунул «жучок». — И Пити взялся за дрель.
Она почти не производила шума, и через несколько минут он попросил:
— Дай-ка мне «консервный нож». — Я поднес ему секцию тяжелой изогнутой ваги с заостренным концом, и он заверил меня: — Все равно что открыть банку с бобами.
Я развесил уши и понадеялся, что минут через десять мы уберемся оттуда, однако на работу ушло больше часа. Присоединив кусок трубы к «консервному ножу», он отодрал стальной лист, потом забарабанил большим молотком по зубилу, отбивая куски огнеупорного кирпича и глины и производя при этом, как мне казалось, адский шум. В конце концов он встал, смахнул пот со лба и возвестил:
— Готово.
Настала моя очередь. Встав на колени перед развороченным сейфом, я посветил фонариком внутрь. В сейфе оказалась масса юридических документов, которые я переворошил, не находя ничего интересного для себя. Потом, уже во вскрытом стариной Пити металлическом ящике, я обнаружил завещание Эмметта Дэйна. Во всяком случае, завещание с подписью: «Эмметт Дэйн».
Четыре плотных хрустких листа с текстом, отпечатанным на машинке через два интервала. На последнем листе, подписанном «Эмметт Дэйн», стояли также подписи двух свидетелей, удостоверивших завещание. Ни одна из фамилий не была мне знакома. Сзади к завещанию скрепкой было прикреплено что-то еще. Я снял скрепку и посмотрел на то, что оказалось в моих руках. Полдюжины других юридических на вид бумаг, очевидно, принадлежавших Дэйну, с его подписью. Но было кое-что еще: пять глянцевых фотографий четыре на пять дюймов. Пять фотографий Дэйна с... Дороти Крэйг.
На каждой из них Эм и Дороти сидели вдвоем на трех — за столиком и на двух — в отгороженных нишах ресторана. На трех перед ними стояли бокалы с напитками, на двух виднелись остатки обеда. На снимках с бокалами Дороти была в черном платье с глубоким вырезом, на остальных — в штапельном с прямоугольным воротничком. И на каждой фотографии Дороти исхитрилась принять позу, свидетельствующую об их интимной близости: склонившись к Дэйну на одной, улыбаясь ему в лицо на другой, положив свою руку на его плечо на третьей...
В целом впечатление создавалось такое, что пожилой мужчина наслаждался редкими минутами общения с молодой и желанной женщиной. Вероятно, именно такого эффекта и добивались Барон и Дороти, когда делались снимки. Разумеется, на них Эмметт Дэйн просто обсуждал творящийся в Сиклиффе бардак с Лилит Мэннинг, как он думал. Любой же посторонний посчитал бы, что Дэйн обедал и выпивал со своей «невестой» Дороти Крэйг, которой он завещал позднее целое состояние.
Постепенно до меня дошло, что они спланировали все задолго до того, как Дороти голой резвилась ради меня в бассейне; заранее задумали убийство Дэйна, готовя всю эту бутафорию. По крайней мере, решил я, не мой приезд в Сиклифф привел к его смерти. Разве что Барон несколько ускорил из-за меня осуществление их планов, однако Дэйна они убили бы в любом случае. Людей убивают и за полтинник, и даже меньше, тут же речь шла о миллионе или более того.
До сих пор в офисе адвоката почти не было света, а сейчас мне пришлось пользоваться лампой-вспышкой. Мне это совсем не нравилось, но ничего не поделаешь. Пока я переснимал листы завещания Дэйна и полдюжины других документов, старина Пити рылся в сейфе. Слышалось его бормотанье:
— Похоже, ты будешь мне должен пару сотен, Шелл.
Я продолжал заниматься своим делом. Помимо четырех листов завещания был еще один лист — приписка к завещанию, в соответствии с которой определенная недвижимость переходила к Шелдону Скотту. Она явно была сфабрикована в спешке — после того как Барон решил окончательно убрать меня. Так и появился мой дополнительный мотив для убийства Дэйна.
— Эй! У меня странное ощущение, — напомнил о себе Пити.
Я бросил взгляд на него:
— В чем дело?
Он быстро провел лучом фонарика по жалюзи:
— Эти штуковины закрыты. Но наверху есть щели. И твои чертовы вспышки, должно быть, заметны снаружи.
Я выматерился. Мы таки не обнаружили щели при осмотре офиса. Я успокоил его, заверив:
— Я почти закончил.
— Поспеши-ка. Мне это совсем не нравится.
— Ты можешь сваливать. Нашел что-нибудь?
— Паршивые бумажки. Около сотни баксов. Я делаю ноги.
Он вышел из офиса и затворил за собой дверь. Сделав последний снимок, я собрал все бумаги и засунул обратно в сейф. Только я подобрал использованные лампочки для вспышки, уложил их вместе с фотокамерой в сумочку и повесил ее себе на шею, как в коридоре послышалось торопливое шлепанье ног.
Пока я засовывал вспышку в карман, бегущий проскочил мимо двери. Потом в коридоре раздались еще шаги и громкий вскрик. Сразу же за ним последовал взрывной треск нескольких выстрелов, не меньше дюжины. Я прыгнул к окну и откинул жалюзи. До меня донесся пронзительный вопль агонии, несколько выстрелов, потом все стихло.
Снова зашлепали ноги, прозвучали крики мужчин. Повозившись со шпингалетами окна, я поднял раму, наклонился и протянул левую руку, пытаясь достать поручень пожарной лестницы. Но до него оставалось еще около ярда, и я вспотел от натуги, прислушиваясь к шуму за дверью офиса. Я бросил взгляд на улицу и ощутил пустоту, отделяющую меня от асфальта, затем поставил правую ступню на подоконник и оперся обеими ногами, ухватившись для равновесия правой рукой за раму.
Я прыгнул влево, вытянув перед собой руки и вытаращив глаза на стремительно приближающиеся перила площадки пожарной лестницы. Разделявшие нас три фута показались мне целой милей. Заставляя себя забыть об окружающей меня пустоте, я летел, протянув вперед руки со скрюченными пальцами, которые в следующее мгновение вцепились в холодный металл. Ухватившись за перила, я подтянулся и приземлился на площадку.
Четырьмя этажами ниже луч фонарика пробежал по тротуару и нацелился вверх, в мою сторону. Я разглядел фигуры мужчин на тротуаре, когда луч фонарика вернулся вниз. Сзади себя я услышал, как распахнулась дверь офиса и туда ввалились несколько человек, и поспешно полез по пожарной лестнице вверх, к крыше. Поднявшись на один пролет, я бросил взгляд вниз и увидел свет, проникающий сквозь жалюзи на окнах офиса Гордона.
Я карабкался вверх по металлическим ступенькам с максимальной скоростью, на которую был только способен, сердце бешено колотилось, ладони взмокли от пота. Несомненно, копы! Выстрелы явно произведены из полицейских револьверов, а тот пронзительный, предсмертный вопль издал конечно же старина Пити. И я знал, что он уже мертв. Кто-то, видимо, заметил яркое сверкание моей вспышки и позвонил в полицию. Карвер наверняка проявляет особый интерес к офису Гордона и без сомнения явится сюда.
Шестой пролет, седьмой. Осталось лишь несколько футов до крыши. И тут меня накрыл луч света, выхвативший мою фигуру из темноты так внезапно, что я даже пошатнулся. Треснул выстрел, пуля с визгом срикошетила о металл рядом со мной и злобно пропела в воздухе. Я стремительно проскочил последние ступеньки и достиг верха, когда прозвучало еще несколько выстрелов и пули прозвенели, попав в пожарную лестницу. Что-то дернуло меня за куртку, когда я уже перекатывался через бетонную стенку, ограничивающую крышу. Железные ступеньки пожарной лестницы загудели под тяжелыми шагами.
Я выхватил из кармана маленький фонарик, включил его и, пользуясь его светом, побежал через крышу к выходящей в переулок тыльной стене здания. Там должна быть пожарная лестница, просто
должнабыть! Я достиг края — эта сторона дома была пуста!
За узким проулком находилось другое здание, которое было на несколько футов ниже того, на крыше которого я оказался и стену которого прочерчивала металлическая паутина пожарной лестницы. Ее верхняя площадка находилась в десяти футах ниже, но слишком далеко — мне было не допрыгнуть до нее через проулок.
Сзади меня, с другой стороны крыши, на пожарной лестнице уже звенели верхние ступеньки. Я выхватил кольт, повернулся и выстрелил в бетонную стену. Пуля громко шмякнулась в бетон, и звон на лестнице стих. После моего выстрела на некоторое время установилась полная тишина.
Я не двигался. В горле у меня пересохло, кровь отчаянно стучала в висках. Я аккуратно положил включенный фонарик на бетонную стену напротив огражденной площадки пожарной лестницы на противоположной стороне проулка, направив его луч туда, где должны были вынырнуть копы. Я побежал по крыше в том направлении, где они прятались за стеной. На бегу я еще раз выстрелил в стену, чтобы не дать им высунуться из-за нее, и, остановившись, разрядил последний патрон из моего кольта. Повернулся и побежал обратно на свет своего фонарика, лежащего на бетонной площадке, разогнался изо всех сил, стараясь не думать ни о чем, и не спускал глаз со световой точки.
Я должен был прыгнуть. Так, по крайней мере, я получал хоть какой-то шанс. Оставаясь же на крыше, я его терял. Я бежал прямо на свет фонарика, взвился по пожарной лестнице вверх над бетонной стенкой и вложил всю силу своего тела в толчок правой ногой в шести дюймах от фонарика, стараясь взлететь как можно выше над густой темнотой под собой, над твердым покрытием переулка семью этажами ниже.
Глыба соседнего здания внезапно выросла прямо перед моими глазами, и, когда я начал падать вниз, здание скользнуло вверх и ближе ко мне каким-то жутким, ужасающе смазанным движением, словно бросилось мне навстречу и как бы взлетело надо мной. Мои руки были выставлены вперед, перекрыв мне почти все поле зрения, однако я увидел какое-то сумасшедшее завихрение. В следующее мгновение я врезался в стену здания.
Удар сотряс все мое тело, кости мои затрещали, воздух с шумом вырвался из моих легких, и густая тьма стала обволакивать мой мозг. Однако сознания я не потерял и чувствовал, как боль разрывает мою плоть, как грубая кирпичная кладка обдирает мне кожу. Последовал еще один удар — моя голова стукнулась обо что-то твердое, и на сей раз все ощущения исчезли.
Без сознания я пробыл, видимо, лишь несколько секунд, и, когда ощущение боли вернулось ко мне, я сообразил, что лежу на боку, на твердых металлических ребрах площадки пожарной лестницы. Мое лицо горело, и теплая кровь выступила в тех местах, где была содрана кожа. Мускулы левого плеча, казалось, были порваны, грудь разрывала боль, прожигая ребра. Но, по крайней мере, была боль, было ощущение боли.
Подтянув под себя ноги, я встал и шагнул к двери передо мной. Она была заперта; верхняя половина была из матового стекла. Я снял куртку, обмотал ее вокруг кулака и разбил стекло, потом, кинув куртку на торчащие в раме осколки, нырнул внутрь. Полежав секунду, я поднялся и побежал.
Мчался я как в тумане, без единой мысли в голове, и мне почудилось, что я бегу долгие мили коридоров, спускаясь по бесконечным лестницам. Я продирался сквозь кромешную тьму с пустыми руками. Прошли, казалось, часы, прежде чем я сообразил, что потерял револьвер и что на мне уже не было куртки. Фотокамера в чехле все еще болталась у меня на шее. Я чувствовал, как кровь сочится из моего лба и затекает в глаз, и смахивал ее на бегу. Где-то далеко слышался вой сирен.
Достигнув первого этажа, я остановился, судорожно втягивая воздух в легкие. Сердце дико колотилось, голова кружилась. Я бесшумно прошел по коридору и остановился в нескольких футах от распахнутой двери, в которую просачивался свет с улицы, пытаясь сообразить, почему она не закрыта и не заперта. Где-то в глубине здания слышались какие-то движения и тихие голоса.
Подойдя вплотную к двери, я прижался к притолоке и оглядел улицу. Несколько машин были припаркованы у тротуара, но я не увидел никого ни в них, ни рядом с ними. Поблизости не было ничего похожего на полицейскую машину. Я шагнул на тротуар, повернул налево и спокойно пошел вперед.
Холодный воздух через несколько шагов настолько освежил меня, что я даже сообразил, где нахожусь — на улице Каштанов, и что я иду в сторону Главной улицы.
