Но в то же время была и другая задача – под названием "Доктор Уиллим". Еще тогда, в кабине телефона, я просмотрел желтые страницы телефонного справочника в разделе "Врачи и хирурги, доктора медицины". Там нашлась пара Уильямсов, с буквой "с", но Уиллима не было. Я их всех просмотрел по одному. Потом перешел к букве "М". И тут я сразу нашел, что искал: доктор Мейси. Доктор Уиллим Мейси. По крайней мере, она без ошибок написала его имя. Он психиатр, а его адрес – Родео-Драйв.
И это, без сомнения, как-то связано со всем этим делом.
* * *
У доктора Мейси был небольшой, но очень хорошо обставленный особняк, и в очень дорогом районе. Мне подумалось, что его обитатели выходят на Родео-Драйв скорее через боковой выход, чем через главный. Я прошел по серому высохшему ковру к письменному столу, за которым сидела леди средних лет с мешками под глазами, и сказал ей, что хотел бы повидать доктора Мейси.
– О, я не могу сделать этого, – информировала она меня. – Ни в коем случае!
Я понял, что должен был записаться на прием эдак лет пять или семь назад. Тогда я попросил у леди конверт, запечатал туда измятый листок найденного письма и сказал ей, что если она покажет это доктору Мейси, то он захочет увидеть меня.
Она бросила на меня взгляд, говоривший, что она не совсем поверила, что мне очень, очень надо видеть доктора Мейси. Но все-таки взяла мою необычную записку.
Это было похоже на магию.
Женщина вышла.
Через полминуты появилась молодая, стройная, хорошо одетая, но очень сердитая женщина. Она остановилась. Повернувшись в сторону кабинета доктора, она закричала:
– Я никогда не была так... я пришла сюда... как вы только могли?
В дверях кабинета возник высокий, чуть полноватый, приятного вида мужчина с бакенбардами и в роговых очках.
– Мне очень жаль, миссис Миллс, но это неизбежно. Это будет, разумеется, не... – Здесь его взгляд упал на меня, и он удивленно заморгал. Может быть, он ожидал кого-то другого? После паузы доктор моргнул еще пару раз и продолжил: – Сегодняшний визит не будет занесен в счет...
– Надеюсь, что нет. – Дама вынеслась наружу и громко хлопнула дверью.
Я поднялся.
Доктор Мейси начал было говорить что-то мне, потом пожал плечами и направился обратно в кабинет. Я прошел за ним и закрыл за собой дверь.
Он подошел к своему дивану – настоящему, низкому, из темной кожи, изрядно потрепанному – и присел на его край. Потянувшись к карману, он достал оттуда конверт и листок бумаги, которые я ему передал. Они были свернуты в шарик.
– А я полагал, что рассчитался с вами, – сказал он, не глядя на меня.
Я промолчал, отдавая ему инициативу.
– Я дал вам все, что мог. – Он посмотрел на меня и снова удивленно заморгал. – Вы не похожи на...
Теперь первоначальный шок прошел, и он собрался. Может быть, у него возникли подозрения насчет меня. И я быстро сказал:
– Вы имеете в виду другого человека? Здоровенного типа, лысоватого, с большими ногами?
У него не возникло никакой особой реакции.
– Да. А вы что, передаете меня друг другу?
– Он не мог прийти на этот раз, – объяснил я. – Его убили вчера.
– Вот это плохо, – заметил он, однако не скрывая удовольствия. – А я-то думал, что покончил с... со всем этим.
Он показал мне смятые бумажки в руке.
– Вы никогда не избавитесь от шантажа, доктор.
При моих словах врач вздрогнул, заморгал еще чаще и сказал, устремив глаза на стол:
– Думаю, что нет.
Психиатры иногда записывают бессвязные излияния и слова своих пациентов. Потом, в спокойной обстановке, они проверяют каждое слово, каждый нюанс и изменение интонации больного, чтобы втиснуть все это во фрейдовские схемы.
Поэтому я сказал:
– Отключите "жучок"!
– Жучок? – Мейси снова моргнул. – Ах, магнитофон! Ну конечно.
Он скривился. Но все же прошел к столу, выдвинул ящик, нажал кнопку и уселся за стол.
– Ну и что вы хотите на этот раз?
– То же самое, что и раньше, – ответил я. – Сведений. Вы ведь не давали тому типу денег, правда? – Теперь и я сделал вид, что подозреваю что-то. – Или давали?
Он заморгал еще сильнее:
– Вы сами отлично знаете, что я не платил этой скотине, этому параноику с... – Врач замолчал. – А кто вы, собственно, такой? И где вы взяли письмо Джеррилли? – спросил он чуть погодя.
Я усмехнулся.
– Кто вы? – повторил он. – Не мог я вас видеть...
Я понял, что не получу многого от доктора Уиллима Мейси. Но это ничего. Он уже сказал мне почти все, что мне было нужно. Я знал, что письмо написала Джеррилли. И что он платил, но, возможно, платил не деньгами. Я мог бы сообщить ему свое имя, а также что я частный детектив и все такое. Но люди, которых шантажируют, никогда не подверглись бы шантажу, если бы с самого начала рассказали все полиции или даже частному детективу. Почти наверняка он пустил бы пробный шар.
И было ясно, что скоро доктор сам во всем разберется. Мои фотографии часто появлялись в местных газетах, и не исключено, что он мог их там видеть. И, кроме того, я хотел бы надеяться, что я не был похож на негодяя.
Но я попробовал еще один ход:
– Вы платили секретной информацией из своих записей, верно, доктор? Ленты, содержание записей и тому подобный материал?
Он долгое время не отвечал. Наконец проговорил:
– Я вам ровным счетом ничего не собираюсь говорить. Я... собираюсь вызвать полицию.
И он положил руку на настольный телефон. Я выжидал. Человек, которому нечего скрывать, может обратиться к закону.
– Ну так давайте, – сказал я.
Мейси не стал звонить.
– Я настаиваю, чтобы вы сказали мне, кто вы такой, – потребовал он.
– Я Шелл Скотт, доктор Мейси. Частный детектив. В интересах моего клиента я...
Он не дал мне закончить и набросился на меня:
– Частный детектив! – В его устах это звучало так, будто это было куда хуже, чем эдипов комплекс. – Я вызываю полицию!
И он на этот раз начал набирать номер: он не боялся частного детектива.
– Я сделаю так, что вас арестуют, – пригрозил он мне. – Вы лишитесь лицензии.
– А что вы скажете им, доктор? – полюбопытствовал я.
– Что вы пытались шантажировать...
– Неправда, доктор. Снова неправда, – укоризненно улыбнулся я.
Он уставился на меня, держа трубку около уха.
– Я не делал попытки шантажировать вас, – медленно сказал я. – Ничего от вас не требовал, кроме информации. Правда, я не назвал вам своего имени, но вы почему-то сразу предположили, что я такой же мерзавец, который пришел выманивать у вас деньги? А я только детектив, который ведет расследование.
Доктор Мейси обдумывал то, что я сказал.
А я добавил:
– Кроме всего прочего, вы не захотите, чтобы стало известно о Джеррилли?
Он огляделся по сторонам, усиленно моргая. Нет, он явно не хотел, чтобы в полиции узнали о Джеррилли. И положил телефонную трубку.
– А теперь, – сказал я, – если вы сочтете возможным говорить со мной на равных, то у меня есть хороший шанс помочь вам.
– Идите вон отсюда, – бросил он сквозь зубы.
Вот так все обернулось. Я предложил свои услуги, но доктор Мейси не хотел иметь со мной никакого дела. И уж конечно, не собирался мне ничего говорить. По крайней мере, сверх того, что уже сказал.
Я встал и протянул руку к бумажкам, которые он все еще держал в руке.
– Я забираю это, – проговорил я.
Иногда самоуверенность срабатывает. Но не на этот раз. Он отодвинул стул и поднялся на ноги, комкая бумажки в правой руке.
– Вам придется драться со мной за них.
Видимо, этот доктор был гораздо наглее, чем я думал. А может, он просто был перепуган до полусмерти.
– Держите их у себя, ладно. Мне они больше не нужны. – Я выпрямился. – Смотрите, доктор Мейси, вы явно потерпели поражение. Но поверьте, я мог бы на самом деле помочь вам стряхнуть со спины этих людей. Если только скажете мне правду о...
– Я ничего вам не скажу. – Он побледнел, но на его щеках выступили пятна румянца.
– Позвольте все же вам сказать, – медленно продолжил я. – Девушка, написавшая вам письмо, то самое, страничку из которого вы сейчас держите в руках, – Джеррилли, – или ваша пациентка, или подружка. Нет, скорее пациентка. Она пишет, что обратилась к вам за помощью. С восклицательными знаками.
Доктор судорожно сглотнул и, казалось, побледнел еще больше, но не сказал ни слова.
– Она попала в беду, – сказал я. – Мягко говоря. Прямо здесь, на вашем диване, согласно ее же свидетельствам. Ну, чтобы сделать эту длинную историю покороче, я скажу, что шантажисты прижали вас этой информацией, а может, и еще какой-то.
Он поднялся на ноги.
– И вы платили, – невозмутимо продолжал я, – но не деньгами. Люди, которые занимались этим делом, хотели получить деньги, но не от вас. Вы для них – золотое дно. От вас они могли получать – и я ставлю десять против одного, что они получали, – информацию о влиятельных, богатых и знаменитых людях в Голливуде и Беверли-Хиллз. Ну, что вы на это скажете?
Судя по выражению его лица, я попал в точку, но он не промолвил ни слова.
– Среди людей, о которых вы передали бандитам немало строго личной информации и которые непременно должны пострадать, как только она станет известна всем, была и актриса Вивиан Вир-джин. Примерно девять месяцев назад она прервала съемки и стала наблюдаться у психиатра – у вас, доктор Мейси. Шесть месяцев назад, после того как она поделилась с вами некоторыми личными секретами, ее начали шантажировать. Несомненно, преступники пользовались информацией, полученной от вас. Ваши шантажисты брали информацию, которую выжимали из вас, и использовали ее для шантажа этой женщины и, возможно, других людей. – Я немного подождал. – Ну, что скажете, доктор?
Он буквально испепелял меня ненавидящим взглядом.
– Вы – лжец, – сказал он. – Здесь нет ни слова правды. Ни одного. Вы, – его взгляд немного просветлел, – больны. Вы больны.
Я покачал головой:
– Я, может быть, немного спятил, но уж никак не болен. Да, думаю, что и не спятил. – Я повернулся к двери, но задержался и решил попробовать еще раз. – Вы делаете ошибку, доктор, еще одну ошибку. Я ничем не хочу связывать вас и не хочу прибавлять вам неприятностей. Как раз напротив. Если станете сотрудничать со мной, то дадите мне хороший шанс помочь вам.
Доктор пришел в состояние, похожее на сдерживаемое бешенство. Руки его дрожали, глаза горели дьявольским огнем.
А я как ни в чем не бывало продолжал:
– Я сказал вам правду. Тот, другой тип, грязный подонок, убит. Но я вам не сказал, что это я его убил. Я на вашей стороне. Я пытаюсь...
Мое сообщение, что я убил сборщика, совсем не помогло. Но мне показалось, что это кое-что подсказало ему. Доктор быстро выдвинул ящик стола, покопался в нем, потом задвинул его и взялся за нижний ящик.
Я немедленно сделал вывод о том, что он держит пистолет в ящиках стола, но не помнит, в котором именно. Я выхватил свой прежде, чем он вспомнил.
Да, все это было мне известно уже давно. Но было трудно не впасть в старую человеческую ошибку. Давайте посмотрим на так называемых социальных работников – благотворителей и политиканов, охотников за голосами избирателей. Бесполезно пытаться помогать людям, пока они не попросят о помощи. Или, по крайней мере, до тех пор, пока они не захотят ее принять.
Но по крайней мере, я все же чему-то научился. К тому же меня пока не застрелили. В данном случае, очевидно, потому, что доктор Мейси так и не вспомнил, куда он подевал свой пистолет.
Лупоглазый, конечно, совсем другое дело. Он всегда знает, где находится его пистолет. Он не часто гуляет с девочками. В результате он уделяет много внимания и любовной заботы своему оружию. Он с ним назначает свидания. И носит его, как предмет своего обожания, у самого сердца.
Этот неповоротливый слизняк совсем бессловесный, зато он знает, где расположено сердце. Ему не надо открывать разные там ящики, чтобы отыскать его.
Да, Лупоглазый – человек другого сорта.
Глава 19
Было примерно одиннадцать тридцать дня, и в это раннее время трудно сказать, где может находиться Лупоглазый. В более позднее время появился бы верный шанс отыскать его и Джанта вместе с телохранителями за столиком ресторана "Апач". Но это "позже" наступит гораздо позже.
Я сделал несколько телефонных звонков, пытаясь определить место, где он находится, но безуспешно и снова подумал об Анетте.
Анетта была в числе тех нескольких дюжин людей, которым я настойчиво названивал в течение последних тридцати шести часов. Анетте я звонил и раньше, потому что знал, что с месяц назад она как-то раз появилась на людях с Лупоглазым. Но девушка не смогла мне дать никаких полезных для меня сведений. Скорее всего, она сообщила бы все, что знает, если бы знала. Потому что, как мне кажется, практически для любого одного свидания с Лупоглазым вполне достаточно. Даже чересчур много. Но Анетта сказала, что он все еще жаждет второго свидания и продолжает звонить ей. Так что девушка могла бы знать, где найти его.
Анетта была второразрядной актрисой в "Свенк-театре" на Спринг-стрит – девушкой второго ряда, как она сама себя называла. Но ее имя значилось в первых строках афиш. Она занималась стриптизом, и я как-то видел ее номер и готов биться об заклад, что она нравилась Лупоглазому даже больше, чем его пистолет. Это могло сработать.
Если получится, то будет неплохо. А еще один из тех трех десятицентовиков, которые я тогда потратил, был предназначен для звонка Рону Смиту. Этот бывший судебный репортер сейчас работает в офисе во Дворце правосудия, который помещается в нескольких кварталах от "Свенк-театра". Я знал, что судья Кроффер председательствует на сессии Верховного суда в одном из залов Дворца, и Смит согласился дать мне знать – если я перезвоню, – когда судья отправляется на ленч. Несмотря на напряженный режим работы, судья всегда откладывает судебное заседание ради ленча. Часто даже на пару часов. А к этому времени судья Кроффер, наверное, уже проголодался, поэтому у меня было мало времени.
Итак, чтобы не откладывать дела, я поехал к Анетте. Она не появлялась в театре до часу дня, чтобы не прийти раньше третьеразрядных актеров. И я понял, что девушка была там своим человеком. Так оно и было.
Анетта объяснила, что Лупоглазый обошелся с ней как с дурочкой и грубо обидел ее, поэтому она согласна помогать мне. Я предупредил, что если операция сорвется, то Лупоглазый заподозрит, что это она указала на него. И это может для нее плохо обернуться. Однако я пообещал сделать все, что в моих силах, чтобы ничего плохого с ней не случилось.
Но Анетта не очень-то тревожилась. Она была уверена, что имеет влияние на Лупоглазого и сможет диктовать ему, если будет нужно.
– Кроме того, – продолжала девушка, – мне не придется даже просить его приехать. Я только поздороваюсь с ним и сделаю парочку заманчивых движений, и он тут же попросит разрешения приехать посмотреть мой номер. Так, значит, я скажу ему, будто невзначай. Он примчится.
"Женщины, – подумал я, – большие практики в области серой и черной магии".
Так или иначе, как Шерри знала, как меня найти, так и Анетта могла разыскать Лупоглазого, и я позвонил в Хэмилтон-Билдинг и связался с Хэзел, маленькой прелестной девочкой, которая сидела там на коммутаторе второго этажа.
– Хэзел, это Шелл. Те двое парней, о которых я тебе звонил, появились?
– Несколько минут назад, Шелл. О боже, они так сурово выглядят. Кто они такие?
– Это я тебе после скажу. А они и должны строго выглядеть. Пошли их в "Свенк-театр", ладно?
– "Свенк"? Шелл, я удивляюсь вам...
– Нет, нечего тут удивляться, – ответил я и повесил трубку. – О'кей, – сказал я Анетте.
Она набрала два номера и дозвонилась по второму.
– Привет, Кларенс, – сказала она, – как ты там, дружок?
Она слушала, потом посмотрела на меня, высунула язык и, скорчив гримаску, улыбнулась.
– О, Кларенс! Я же сказала тебе, чтобы ты не говорил мне таких вещей, – проворковала она таким тоном, что мне самому захотелось сказать ей такие вещи. – Что? Репетирую новый номер. О нет, Кларенс, нет. Тебе не нужно приезжать. Но если только немного... что?
Анетта посмотрела на меня и подмигнула. Практически все было устроено. Я удивился, почему не бывает женщин-детективов. Им не потребовалось бы даже носить оружие.
А может быть, мы идем вообще по неправильному следу? Кларенс? Кто это такой – Кларенс, черт побери?
– Тс-с, – прошипел я. – Анетта, не Кларенс! Лупоглазый!
Она не обратила на меня внимания.
– Хорошо, если ты хочешь, Кларенс. А я думала, что ты не хочешь. Я еще не отработала некоторые движения. Что? О, да ты сам дьявол! На самом деле? Да, я как раз хотела поговорить с тобой, дорогой.
– Тс-с! Не Кларенс! – снова зашипел я.
– Ну, хватит тебе говорить такое, – продолжала она ворковать в трубку. – Нет, ты лучше не приезжай, пока я не отработаю до совершенства это движение. Пока, Кларенс! – Она повесила трубку. – Ну вот, – сказала мне девушка. – Он будет здесь, вы и опомниться не успеете. И ему никогда не догадаться, что я хотела, чтобы он приехал.
– Кто приедет? – нахмурился я. – Почему вы произносили это чертово имя, если это был Лупоглазый?
– Глупенький, это и был сам Лупоглазый, – торжествующе заявила она.
– Кларенс? Я так понимаю, что Лупоглазый – это Джой Га-релла. А что, разве существуют два человека по прозвищу Лупоглазый? – Я по-прежнему ничего не понимал.
– Шелл, можете вы послушать? Джой – это не настоящее его имя. Он – Кларенс Гарелла. Едва ли кто-нибудь, кроме меня, знает его настоящее имя. А он рассказал мне все о себе. О деп... депривации
в детстве и обо всем другом... Ему не нравилось имя Кларенс, и он еще ребенком стал называть себя Джой.
Я кивнул, испытывая чувство, похожее на печаль. Мне было очень жаль Кларенса Гареллу. И даже если он попал под эту "депривацию" и оказался в руках тюремных психиатров и социальных работников, все равно у него было тяжелое детство. Да и став взрослым, он не сделался уж очень счастливым. И мне было жаль его. Но что мешало этому парню взяться не за кольт 45-го калибра, а за кирку и лопату? Странно, но он никогда не испытывал такого стремления.
Кроме того, он застрелил нескольких парней. Убил по меньшей мере двух или трех. И вчера привозил ко мне в "Спартан" этого профессионального киллера, этого подонка с холодными глазами, чтобы он застрелил меня. И этот Кларенс должен был знать, что если киллеру удастся убить меня, то он вгонит одну-две пули и в Шерри. Больше того, Кларенс той ночью хотел сбить и раздавить меня машиной. Но, жалея его, я никоим образом не пытался оправдать его действия. Я собирался как следует рассчитаться с Лупоглазым, если мне это удастся.
Я поблагодарил Анетту, пожелал ей успеха в отработке ее движений и направился к Спринг-стрит. Двое мужчин, которых послала Хэзел из моего офиса, только что подъехали и парковали машину на стоянке на противоположной стороне улицы. Я надеялся, что это как раз те двое, которые нужны, хотя мы ни разу не встречались. Я купил три билета в кассе "Свенк-театра" и стал ждать.
Парни выглядели отлично. Один – моего роста, другой – пониже, но гораздо массивнее. Он был похож на бывшего защитника в регби. Оба в темных костюмах и фетровых шляпах с заломленными полями.
Они узнали меня и стали рядом на тротуаре. Я убедился, что это мои люди. Того, повыше, звали Джилл, а бывшего защитника – Тони. А потом провел их в фойе театра.
– Вы знаете, что вам предстоит делать? – спросил я их.
Тот, что повыше, кивнул:
– Приблизительно. Эд сказал, что вы нам расскажете.
Его голос напоминал урчание собаки, грызущей кость. Приятный и грозный.
– О'кей. Единственное, чего я хочу, – это чтобы вы стояли возле меня. Ничего незаконного. Эта первая часть вашей работы будет почти легальной. Потом, конечно, могут возникнуть неприятности. Пока не говорите ни слова. Позднее, если потребуется, вы будете говорить, что все делали по моим указаниям.
– Ну и роль, – проворчал Тони.
– Прямо как полицейские, – сказал я.
Джилл заметил:
– Я как-то играл роль патрульного на автотрассе в пьесе "Ад на дороге". Так вот...
– Хватит об этом, – оборвал я его, хотя знал, что актеры все одинаковые и очень обидчивые. – Как-нибудь в другой раз. У нас всего несколько минут. Так вот, слушайте сценарий.
И я все им растолковал. Они вовсе не были им довольны. Особенно когда я сказал: "Этот тип, запомните, он не актер. Хотя вы можете посчитать его плохим актером. Он – гангстер. Если он вытащит оружие, я тут же его пристрелю".
Они одновременно сделали глотательное движение.
– Оружие, – повторил Тони. – Это что, пистолет?
– Да.
Он сглотнул снова.
– Я обычно играл людей, в которых стреляют. И никогда в жизни не играл полицейского. Это они стреляют...
– Послушайте, – раздраженно заметил я, – я просил двух парней, которые хоть что-то могут сделать за бумажку в сто долларов. Могу дать по две сотни каждому, если вы сделаете все как надо. Но если хотите уйти, то идите немедленно. Я все сделаю один.
Высокий спросил:
– Вы думаете, он попадется на это?
– Полностью уверен, что попадется. И все, что вам надо сделать – это только сердито посмотреть на него.
– Две сотни баксов? – переспросил Тони.
Я вытащил бумажник, вынул из него две сотенные бумажки и четыре по полсотни и держал деньги перед собой.
Джилл взял две сотенные купюры и сказал:
– Я согласен.
Низкий немного помедлил, но потом буркнул:
– Черт, – и взял полусотенные бумажки.
– Отлично. Я и на самом деле не думаю, что могут возникнуть трудности. Здесь ничего не будет. Ну а если что, то пригнитесь. – Я усмехнулся. – И подумайте только, какую забавную историю вы сможете рассказать на ближайшей вечеринке. Особенно если... внимание, – прервал я себя. – Вот он идет.
Лупоглазый входил в фойе. Он протягивал контролеру билет в своей огромной ручище и вроде бы даже подпрыгивал на пятках от сладостного предвкушения того, что ему предстоит. Похоже, ему не хватило времени, чтобы подстричь свои бакенбарды, хотя и благоухал крепким, опьяняющим запахом лосьона после бритья. Клочья рыжих волос торчали сзади.
Я направился к нему навстречу.
Бандит увидел меня и остановился, все еще подпрыгивая от радостного предвкушения. Уголки его плоских губ задвигались вверх-вниз. Он сунул руку под пальто. Поближе к сердцу. Да, он знал, где оно находилось, и я не думал, что он проверяет его биение.
Два последних шага показались мне самыми длинными, но я все же сделал их.
– Джозеф Гарелла, – твердо произнес я. – Вы арестованы.
Глава 20
Его большие тусклые глаза сразу сузились, полуприкрытые жирными веками, почти лишенными ресниц.
– Да? – откликнулся он. – К чертям. Ты же не коп.
Потом Лупоглазый повернул голову и посмотрел поверх моего плеча. Я тоже рискнул на мгновение обернуться назад. Все шло как надо. Джилл и Тони с каменными лицами, твердой походкой шли по ковру фойе. Они не спускали глаз с бандита.
Вот что хорошо у профессиональных актеров. Когда они войдут в роль, она как бы становится частью их собственной жизни. А эти двое хорошо вгрызлись в свои роли. И когда они остановились прямо за мной, я испугался, что тот, который пониже, Тони, слишком много взял на себя.
Он наверное, насмотрелся в кино на полицейских, которые носят служебный пистолет в кобуре, висящей слева, на поясе. Как бы то ни было, прижимая руку к пальто как раз в том месте, он весь подался вперед. На его лице застыло выражение человека, который испытывает жестокую боль, прижимая свою грыжу. Его могли тут же застрелить, но он до конца оставался актером, играющим на публику.
– Нет, – ответил я Лупоглазому, – я не коп. Но, согласно пункту восемь-три-семь калифорнийского уложения о наказаниях, одно частное лицо может арестовать другое "за публичное нарушение порядка или за попытку нарушения в его присутствии". Так что вбей себе это в башку, Лупоглазый, если только сможешь. Ты под арестом по закону.
Вид двоих людей за моей спиной привел его в растерянность, но он все еще держал свою толстую руку под пальто.
– За что? – спросил он.
– За подозрение в нападении со смертоносным оружием. Есть и еще за что брать – за тайный сговор, соучастие в уголовном преступлении. Но обвинения в нападении со смертоносным оружием вполне достаточно, чтобы задержать тебя.
– Со смертоносным оружием? Что еще за оружие?
– Ну-ка, вспомни прошлую ночь, Лупоглазый, – жестко проговорил я, – когда ты хотел сбить меня своим драндулетом. Вот он-то и есть смертоносное оружие, совершенно точно.
– Но вы не могли меня видеть, – запротестовал верзила.
– Да брось ты. Как думаешь, откуда я узнал, что в машине был ты, Лупоглазый?
Он подумал и медленно кивнул:
– Да, черт побери, вы меня прихватили. – Он покосился своими совиными глазами на сопровождавших меня мужчин, опустил руку и сказал: – А я-то думал, что вы так и не узнаете, что это был я.
– А я все-таки узнал, – с удовлетворением сказал я.
Мы перевалили только через первое препятствие, и я почувствовал, как струйка пота потекла у меня из-под воротника по спине.
Не мешкая, я залез к нему под пальто и вытащил оттуда пистолет. Он протянул руки вперед, но не схватился за него. А я быстро сунул оружие в свой задний карман.
– О'кей, пошли.
Лупоглазый облизал губы, посмотрел на театр, где гасли огни, на тот проход, за которым его ожидали первый ряд кресел, радость и наслаждение. И его массивные плечи опустились.
– Вы ничего мне не пришьете, – упрямо заявил он, но все-таки пошел со мной.
Я провел бандита к своему "кадиллаку" и бросил через плечо Джиллу и Тони:
– Я забираю подозреваемого с собой. А вы следуйте за нами.
Я весь взмок. Мне еще одна знакомая девушка говорила, что я горазд потеть. Этот эпизод в фойе "Свенк-театра" был только первым препятствием, которое надо было преодолеть. И похоже, это была самая легкая часть дела. Весь успех операции зависел от дальнейшего. Надо было быстро скрутить Лупоглазого и не дать ему времени подумать и опомниться. Даже учитывая, что этот неповоротливый тип очень медленно соображает.
Но так часто случалось, когда я реализовывал одну из своих блестящих идей. Чем больше я проникал вглубь, тем менее ясной она мне представлялась. И этот сценарий тоже не был исключением. Лупоглазый сидел рядом со мной на переднем сиденье моего "кадиллака", а я по радиотелефону снова вызвал Рона Смита. Того самого, которому я уже звонил во Дворец правосудия. Лупоглазый сидел насупив брови, весь погруженный в раздумья.
Когда я связался со Смитом, то спросил:
– Что там с судьей Кроффером?
– Ушел пять минут назад. Двухчасовой перерыв на ленч, – ответил он.
– Хорошо, – вздохнул я.
– Не очень-то хорошо, – откликнулся Рон. – Я не знал, что придет так много людей, Шелл. Если у меня возникнут неприятности...
Я ничего не мог объяснить ему при Лупоглазом, который сидел рядом, а поэтому сказал:
– Можно это отложить? Я все скажу, когда мы приедем.
– Ну ладно... о'кей.
У меня было еще много вопросов к нему, но пришлось их отложить. И я повесил трубку.
А Лупоглазый, погруженный в глубокие раздумья, все пытался понять, как его выследили, и наконец спросил:
– А как это могло случиться, что вы поджидали меня у входа в "Свенк-театр"? А? Скажите мне, Скотт.
Я посмотрел на него.
– А мы знали, что ты рано или поздно появишься здесь, Лупоглазый, – откровенно ответил я. – Вот мы и устроили тут засаду. И ждали, пока ты попадешь в нашу ловушку.
Он выпалил любимое бандитское словечко, а потом добавил:
– Ну и олух же я. Угодил прямо в нее.
Впервые за все это время я подумал, что моя затея может сработать. И теперь я надеялся, что все должно получиться, не должно сорваться.
Я влился в поток машин, и мои два помощника следовали за мною. Я подъехал прямо ко Дворцу правосудия, припарковался, вышел из машины и открыл правую дверцу. Лупоглазый тупо спросил:
– Здесь? Но это же не тюрьма...
– Конечно нет, – подтвердил я. – Что это с тобой? Ну-ка, поворачивайся!
Второй автомобиль тоже подъехал, Джилл и Тони уже направлялись к нам. Лупоглазый, снова прищурившись, вышел из машины. Я взял его за локоть и повел во Дворец правосудия, в судебную комнату Кроффера.
Перед большими двойными дверями стоял красавец актер Эд Хауэлл.
Мы приблизились к нему, и Лупоглазый с подозрением спросил:
– А что это здесь делает этот здоровенный ниггер?
Ну конечно, вы слышали такое, но едва ли видели своими глазами. Я замахнулся правой рукой на Лупоглазого, но Эд крепко схватил меня за запястье.
Я посмотрел на него, а он подмигнул мне. На его возбужденном лице было выражение полного восхищения.
Чуть наклонив голову, он пошел по коридору.
Мне надо было накоротке поговорить с ним, и я сказал Лупоглазому:
– Подожди здесь. Я посмотрю, все ли там готово для нас.
– Готово? – не понял он.
Его глаза, и так не слишком яркие, стали совсем тусклыми. Он был в растерянности. Отлично. Я как раз и добивался, чтобы он оказался в растерянности.
Я глянул на Джилла и Тони, стоявших у него за спиной:
– Присмотрите за ним, ребята!
Джилл пожал плечами, будто хотел сказать: "А чего за ним смотреть?" А Тони чуть поднял руки, а потом снова их опустил. Он уже больше не играл человека, который готов стрелять.
– Но... – попытался что-то сказать Лупоглазый.
Я повернулся на каблуках и быстро пошел к Эду.
