До места, где жил Финли Пайк, было отсюда не очень далеко. Вниз по бульвару Голливуд до Гейбл, а потом по трехполосной автодороге до квартала 22-100. Но задолго до того, как я подъехал к месту, я понял, что меня опередил не только Гордон Уэверли.
      У края тротуара стояла патрульная полицейская машина, красный сигнал пульсировал над ее ветровым стеклом. Другая полицейская машина с радиосвязью была припаркована на бетонной подъездной дороге, ведущей к коричневому каркасному дому. Я пока не мог разглядеть номера дома, но подозревал, что это и есть тот самый, номер 2217. И это не было беспочвенное подозрение. Во всех входных дверях соседних домов виднелся свет, и группы людей толпились на тротуарах.
      Мне это не нравилось. Люди редко собираются вместе, чтобы посмотреть на молодых любовников, или на радужные переливы крыльев бабочек, или как птички разбивают клювами маленькие белые яички, или на какие-нибудь столь же приятные вещи. Они собираются, чтобы поглазеть на пожар, катастрофу, с вожделением глядят на отвратительные сцены, и особенно на те, где наносятся увечья и умирают люди. Нет, мне совсем это не нравилось. Я просто нюхом почувствовал запах крови. А затылок у меня стал чуть похолоднее, на самую малость.
      Поскольку я был целиком поглощен этими невеселыми мыслями, в меня чуть не врезался другой автомобиль. Это был большой черный седан "империал", который на полной скорости летел на меня с левой стороны. Я как раз сворачивал в перекресток, когда лучи его фар ослепили меня.
      Интуитивно глянув налево, я вывернул руль и ударил по тормозам. Меня занесло, и заднее колесо чуть не налетело на ограждение тротуара. "Империал" проскочил на Гейбл-авеню, его тоже занесло, шины завизжали на асфальте, и он оказался рядом со мной. Я вцепился в руль и в то же время умудрился бросить быстрый взгляд в тот автомобиль. Хватило одного мгновения, чтобы я все-таки успел разглядеть там два лица.
      Оба лица были обращены ко мне, рты широко открыты, и глаза вытаращены, так же как, наверное, и мои. Лица людей были искажены этой внезапно возникшей опасностью, но я узнал их обоих. Там, на заднем сиденье "империала", были еще двое парней, но я узнал только тех, кто сидел спереди. Тот, что был ближе ко мне, бывший вор с ловкими пальцами, в отличие от большинства людей этой профессии, перешел от вытаскивания бумажников и кошельков к другому занятию – стал нажимать на спусковой крючок револьвера 45-го калибра. А другой, тот, что сидел за рулем, был абсолютно безмозглым типом, но отличным водителем. Несмотря на полное отсутствие всяких талантов, он мог водить машину хоть на автотреке в Индианаполисе, ездить в любых условиях и не поцарапать даже крыла автомобиля.
      Он не поцарапал и крыла моего "кадиллака", что само по себе было уже маленьким чудом. Обе машины были вынуждены остановиться. "Империал" посередине улицы, а мой "кадиллак" справа от него, почти прижатый к тротуару. Я тронул машину вперед. Просто так, не думая. По крайней мере, без всякой определенной мысли.
      Я понимал, что надвигается что-то неприятное, и знал, что эти две рожи принадлежат отъявленным негодяям, которые, в свою очередь, принадлежат крутому бандиту по имени Аль Джант. И еще я знал, что этот Аль Джант с огромным удовольствием при первой же возможности выпотрошил бы меня. Обмотал бы мои собственные, кишки вокруг моей же шеи и задушил бы ими.
      Но эта мысль только мелькнула у меня в голове, если вообще она появилась. Я просто переключил мотор "кадиллака" на низшую скорость, выехал вперед, поставил его перед их машиной и заблокировал ее. Потом вылез из машины, подошел к "империалу" и склонился к его открытому окну. Я разглядел покрытое оспинами лицо Д.Б. Кестера, бывшего вора-карманника, ставшего киллером, которого обычно называли Джи-Би.
      – Хэлло, Джи-Би, – непринужденно бросил я. – Тебя послал Аль?
      – Какой еще Аль? – не понял бандит.
      – Капоне , разумеется! Черт побери, – Аль Джант, – пояснил я.
      – У тебя в голове что, камни? – зло огрызнулся Джи-Би. – Мы просто катаемся вокруг, ищем девочек.
      Я рассмеялся:
      – Ну конечно. Я же вижу, вы пьете пиво и высматриваете юбку. А что это за шум здесь вокруг Пайка? Аль послал вас убить кого-то?
      Я чуть заглянул через плечо Джи-Би и увидел широкую, тяжелую, жирную рожу Лупоглазого Джоя Гареллы. Лучше всего типа с таким именем надо было бы называть Джой Горилла, но и кличка Лупоглазый тоже хорошо подходила для этого неповоротливого, похожего на слизняка человека. Его лицо было еще розовее, чем фасад "Инсайда". И если не считать маленького расплющенного носа, жирных красных губ и торчащих прядей рыжих волос, оно, казалось, состояло только из одних глаз. Два огромных, водянистых, пустых глаза цвета жидкого утреннего тумана с веками без ресниц доминировали на его лице, занимали всю его поверхность. Он напоминал человека, которого превратили в сову.
      – Привет, Лупоглазый, – поздоровался я. – А где же пожар? Кого вы собираетесь поджечь?
      – Скотт, будь ты проклят, – раздраженно сказал Джи-Би, – я же объяснил тебе, что мы...
      – Ищете девочек.
      Но он уже не слушал меня. Внимание всей банды, сидящей в машине, было приковано к тому, что происходило впереди нас.
      Кучки людей. Автомобили. Вспышки красных мигалок. И все это означало одно: там были копы!
      – Полиция! – завопил Джи-Би.
      Он ткнул большим пальцем Лупоглазого под ребра, и прежде, чем я смог помешать им, машина дала задний ход, развернулась и умчалась по той же дороге, по которой они приехали сюда.
      Приехали в спешке. Уехали в спешке. И все они – люди Аля Джанта. Мне было о чем подумать, но только не сейчас. Я запустил мотор "кадиллака", проехал вперед и остановился у кромки тротуара, как раз напротив места события. То есть дома под номером 2217.
      Когда я вышел из машины, мое внимание привлекло что-то белое, лежавшее на проезжей части перед правым передним крылом, недалеко от края тротуара. Все, что будет найдено на "месте преступления", может оказаться очень важным, а я уже наполовину не сомневался в том, что здесь произошло что-то гораздо более серьезное, чем штраф за плевок на тротуар. Поэтому я поднял это.
      Сначала я подумал, что это листок из письма. Однако, прочитав несколько строк, решил, что это, скорее всего, набросок статьи в журнал "Чистосердечное признание". Написанный идиотом. Чтобы это читали сумасшедшие люди, которые специально соберутся для этого.
      Но мельком я отметил нечто интересное. Это было в самом конце страницы:
      "...и я забеременела прямо тогда на его проклятой софе! Так что у меня будет ребенок, и он об этом еще не знает. Должна ли я сказать ему? Не могу отделаться от чувства беспокойства. Может быть, ему надо сказать. Но он не отнесется к этому так же серьезно, как я. Конечно, у меня есть деньги на аборт. Но у меня даже мысли не было никогда, что я обращусь за помощью – помощью! Ха-ха! – к доктору Уиллим..."
      На этом письмо обрывалось.
      Парни Аля Джанта. Вот оно что. Но прежде надо посмотреть, что происходит на противоположной стороне улицы.
      Вход в дом охранял широкоплечий сержант полиции по имени Кен Карвер, человек со стальными мускулами и громадными ручищами. Солидный, надежный, спокойный полисмен, хорошо знающий свое дело. В просторечии – "хороший коп", впрочем, как и большинство из них.
      Увидев меня, он приподнял густую бровь:
      – Ну и нюх у тебя, Скотт, – как у муравьеда! Как ты пронюхал про это дело?
      – Ничего я не пронюхал, Кен. Я... вроде как бы меня только что нанял мистер Гордон Уэверли...
      – Для чего? – поинтересовался сержант.
      Я покачал головой:
      – Пока я и сам не знаю. Знаю только, что должен был встретиться с ним в его офисе, догадался, что он отправился сюда, и приехал сам, чтобы найти его. Может, скажешь мне, где его найти.
      – Возможно, – кивнул Кен. – Гордон Уэверли, да? Ты считаешь, что он нанял тебя? И не знаешь зачем?
      – Точно, не знаю, – подтвердил я.
      – Лучше тебе хорошенько подумать. – Кен ткнул через плечо большим пальцем. – Он там, внутри. Похоже, это он убил парня по имени Финли Пайк.

      Это на самом деле выглядело именно так. Я хорошо знал Кена и был в долгих дружеских отношениях с лейтенантом Биллом Роулинсом, поэтому меня впустили в дом, чтобы я мог посмотреть.
      Одно было только совершенно ясно. Если человека, лежавшего на полу, звали Финли Пайк, то Финли Пайк был мертв.
      Этот маленький мужчина лежал на ковре лицом вниз. И если у него еще недавно, этим вечером, голова была покрыта волосами, то сейчас она представляла собой месиво из костей, крови и серо-розовой массы. В нескольких футах от него, в лужице чего-то липкого, валялась фигурка идола из мрамора или слоновой кости.
      Никто еще ничего не трогал, команда криминальной лаборатории только что приехала из департамента полиции. Техник посыпал порошком вещи, чтобы снять отпечатки пальцев, а лейтенант Роулинс стоял справа от меня и беседовал с человеком, сидевшим в мягком кресле красной кожи, – сухощавым загорелым мужчиной с худым, почти аскетическим лицом и седыми, зачесанными назад волосами.
      Мы никогда раньше не встречались, но почти все в Голливуде знали его в лицо – это был Гордон Уэверли. Мой клиент. Но клиент ли? Это оставалось пока неясным.
      В свете вспышки аппарата полицейского фотографа, который делал очередной снимок, я заметил на голове Уэверли красную полосу от удара, спускающуюся от седых волос к виску.
      Впустив меня в дом, сержант Кен вошел сам, чтобы переговорить с Роулинсом. Лейтенант еще раз оглядел все вокруг, коротко бросил что-то Уэверли и прошел через комнату ко мне.
      – Привет, Шелл. Что это мне Кен сказал насчет тебя и Уэверли? Работаешь ты на него или нет?
      Я ухмыльнулся:
      – Кен знает примерно столько же, сколько и я, Билл. – Я рассказал ему о телефонном разговоре с Уэверли и добавил: – Я был у него в офисе, и мне сказали, что он поехал сюда. Вот я и примчался. Вот и все.
      – Интересно, – протянул Роулинс. – Так ты не знаешь, что он от тебя хотел?
      – Ничего не знаю, – повторил я. – Уверяю, что может разразиться большой скандал, и все. Слишком секретно, чтобы объяснять по телефону, как я полагаю.
      – Да, дело идет именно к хорошенькому небольшому скандальчику. Что-то неясно, зачем он хотел привлечь тебя на свою сторону, а потом приехал сюда один и убил этого парня.
      – Неясно. А это он убил Пайка?
      – Почти никаких сомнений на этот счет, – уверенно сказал лейтенант. – Когда мы приехали сюда, то жертва, – он кивнул в сторону трупа, – лежала вот так же. Уэверли в полном сознании, на ногах, стоял и смотрел на него.
      – Только не говорите мне, что он сжимал в руках орудие убийства...
      Роулинс с улыбкой прервал меня:
      – Нет сомнений, что он проломил череп вот этим идолом. Он и сейчас лежит на том же месте, в нескольких футах от тела жертвы. Издатель утверждает, что его сбили с ног, и он упал туда, где лежит этот идол, рядом с ним. Едва смог подняться на ноги, когда мы вошли. Говорит, что его тоже ударили по голове этой же вещью.
      – А что еще он говорит? – поинтересовался я.
      – Да не много. Приехал, чтобы повидаться с Пайком, ему не ответили, дверь не была заперта, и он вошел. Увидел Пайка на полу, а рядом с ним – кожаный кейс. Атташе-кейс, похоже открытый. Набитый какими-то бумагами.
      – Какими-то бумагами? Или он сказал что-то определенное?
      – Он не знает, что это за бумаги, – продолжал лейтенант Роулинс. – Он подошел к Пайку, нагнулся и получил удар по голове. Вот и все, что он знает. Кроме того, что не убивал этого человека. По крайней мере, так он говорит.
      – Он объяснил, зачем хотел повидаться с Пайком?
      Лейтенант отрицательно покачал головой.
      – А как вы оказались здесь так быстро? – спросил я. – Анонимный телефонный звонок?
      Роулинс некоторое время молча внимательно смотрел на меня. Потом с расстановкой произнес:
      – Похоже, что ты уже работаешь на этого человека.
      – Может быть, – уклончиво сказал я. – А может, и нет. Но мне хотелось бы поговорить с ним. Как думаешь, это можно будет сделать?
      Он пожевал губами.
      – О'кей. Только быстро.
      – А можно я поговорю с Уэверли один на один? – попросил я.
      – Ни в коем случае, – запротестовал лейтенант Роулинс. – Нельзя даже тебе. Мы сейчас заберем его в город и оформим. Он задержан. Ты хочешь поговорить с ним – о'кей. Но только при мне.
      – Ну ладно. Почему вы приехали сюда, Билл?
      – Ты был прав. Получили телефонный звонок, имя не назвали, скорее всего кто-то из соседей. Но – вот что интересно – звонок был отсюда – с Гейбл-авеню, 2217.
      – Черт возьми! Если вызов был анонимный, откуда вы знаете, что звонили именно с этого телефона? Только не говорите мне, что можете проследить...
      – Нет. Нам немного повезло. После того как вызов был принят дежурным, мы связались с телефонной компанией. Обычное дело, мы ничего не ожидали от нее. Но оператор, который обслуживал вызов, смог назвать нам абонента. Телефонная трубка была снята в течение двух или трех минут. Потом кто-то, предположительно Уэверли, связался с оператором и вызвал нас.
      – А почему это обязательно должен быть Уэверли? – не унимался я.
      – А кто же еще?
      – И ты на самом деле думаешь, что он убил Пайка и потом сам позвонил блюстителям закона, чтобы они приехали и арестовали его?
      – Да хватит тебе, Шелл. Почему бы ему не позвонить? Ведь все можно представить так, будто он не собирался убивать этого человека. Ударив Пайка по голове, он испугался, что его здесь застанут и все откроется. Даже ты смог сообразить, куда он поехал из своего офиса. Поэтому он выдумал какую-то дутую историю о другом убийце и позвонил нам. Кстати, совсем не новый прием.
      – Это верно. Но кто же тогда ударил его по голове? – не сдавался я.
      – Да у него там просто большая шишка, он вполне мог набить ее себе сам, Шелл. Может, ему показалось, что так картина будет выглядеть более правдоподобной.
      – А какие же могли быть у него мотивы?
      – Вот это единственное, чего мы не знаем. Но мы раскопаем. – Роулинс посмотрел на Уэверли. – Он еще не в себе, подожди минутку, потом поговоришь.
      Я согласился.
      Я еще раз огляделся вокруг. Полиция работала не покладая рук. Но все это мне было хорошо известно, поэтому я обратил все свое внимание на комнату. Стены и потолки были кремовые, а все остальное – красного и пурпурного цвета. Часто такие оттенки очень хорошо сочетаются. Но не здесь. Красный цвет напоминал мне налитые кровью глаза, а пурпурный – кровавые шрамы, и все это вызывало в памяти лицо пьяницы после хорошей драки.
      Я поразился, насколько удачным оказалось это сравнение, потому что в комнате все было перевернуто. Красный журнальный столик валялся около пурпурного дивана, красная с пурпурным лампа – парень был просто помешан на красном и пурпурном – была сброшена с маленького столика, и ее основание разбито. Стул, такой же, как и тот, на котором сидел Уэверли, валялся у стены. Я предположил, что кто-то ворвался сюда и устроил весь этот погром. Или Пайку уж очень нравилось любоваться стенами.
      На двух или трех из них висели яркие абстрактные картины в золоченых рамах, и в дополнение к той фигурке, которую использовали как орудие убийства, в разных концах комнаты стояли другие идолы, в том числе фигурка, напоминающая индуса с высунутым языком, и странного вида керамический сосуд, похожий на ночной горшок.
      И я подумал, что же это был за человек, который из шикарного розового офиса мог приезжать домой в такую комнату?
      Но важнее этого – что за человек Гордон Уэверли?
      Если судить по его репутации, издатель "Инсайда" был гораздо порядочнее тех людей, которые делают все эти коммерческие телевизионные шоу. И главная причина того, что его еженедельник "Инсайд" повсеместно популярен и всеми уважаем за точность и сбалансированность содержания, – личность самого Уэверли. Мне казалось, что этот человек занимался издательским делом всю свою сознательную жизнь. Писатель, редактор, издатель сначала журналов с короткими рассказами, а потом и книг. Он был главным держателем акций издательской компании "Уэверли, Смит инкорпорейшн", которую основал пятнадцать или двадцать лет назад. За все пятьдесят лет жизни он ни разу не был втянут в скандал. Гордон Уэверли был широко известен в местной политике, являлся членом многих общественных организаций. Его даже просили выдвинуть свою кандидатуру на должность мэра, но он отказался. И уж конечно, этот человек был знаком со многими именами в Голливуде.
      И все же это не означало, что он не мог проломить Пайку череп.
      Лейтенант Роулинс обернулся и поманил меня пальцем.
      Когда я подошел к нему, Гордон Уэверли несколько неуверенно встал на ноги и протянул мне руку. Я пожал ее, и он сказал:
      – Здравствуйте, мистер Скотт. – У него был мягкий, сочный голос. – Я не ожидал, что обстоятельства сложатся таким образом, когда приглашал вас к себе.
      – Будем надеяться, что так. – Я покосился на труп Пайка. – Это вы убили его?
      – Нет. – Издатель отрицательно покачал головой.
      И это было все, что он сказал. Всего только одно слово.
      – Я звонил вам, имея в виду совершенно другое дело, – проговорил он после продолжительной паузы. – Теперь мы о нем забудем. А моя секретарша передала вам чек?
      – Да, передала, – подтвердил я.
      Он кивнул:
      – Тогда я прошу вас принять его в качестве гонорара за то, что вы поможете мне доказать, что я не убивал мистера Пайка. И конечно, попытаетесь отыскать настоящего убийцу. Вы согласны?
      Никаких окольных разговоров, никаких уверток. Мне это понравилось. Если предположить, конечно, что это не он стукнул Пайка по голове и говорит со мной совершенно откровенно.
      – Я не уверен, что могу это сделать, мистер Уэверли, – неопределенно ответил я.
      – Вы должны дать мне ответ как можно скорее. Прежде, чем меня отсюда увезут. Меня обвиняют в этом преступлении.
      – Я знаю. А что здесь случилось? Расскажите мне.
      Он рассказал мне то же, что говорил Роулинс.
      – Если вы стояли около Пайка, когда вас ударили, почему тогда оказались в нескольких футах от него, а не рядом с ним? – с некоторым сомнением спросил я.
      – Я не стоял на ногах, а опустился на колени, – начал издатель. – Почему оказался на этом месте, когда пришел в себя, – не имею ни малейшего представления... На самом деле я даже не помню этого удара. Может быть, я брел или полз – я просто не знаю. – Он удрученно покачал головой.
      – А этот маленький кейс на полу возле трупа, – задал я вопрос. – Вы только посмотрели на него и на бумаги. Вы не рылись в них?
      – Конечно нет. Это был просто какой-то атташе-кейс, – продолжал Уэверли. – Он лежал на ковре, рядом с бумагами, часть которых рассыпалась, будто его уронили. Мистер Пайк тоже лежал на ковре. Я испугался, подумал, что ему стало плохо, что он упал в обморок или с ним случился сердечный приступ. Мне показалось, что кейс был у него в руках и он выронил его, когда падал. И еще мне показалось вполне естественным, что он потерял сознание. Я совершенно не представлял себе... – Уэверли на мгновение замолчал, и его губы чуть скривились. – А потом я увидел его голову.
      – Прекрасно.
      – А что насчет Наташи Антуанетт? – поинтересовался я.
      – Мне нечего сказать о Наташе Антуанетт.
      Отлично. Его взгляд, все еще затуманенный от полученного шока, обрел твердость. Он смотрел мне прямо в глаза.
      Роулинс вмешался в наш разговор:
      – А при чем тут Наташа Антуанетт?
      – Сам не знаю, – ответил я.
      Лейтенант озабоченно скривился, но не стал продолжать.
      А я действительно не знал, какого черта поинтересовался Наташей. Но, несмотря на это, я все-таки решил и дальше беседовать с мистером Уэверли. Главным образом из-за его ответа на мой последний вопрос. Мне почему-то казалось, что он не станет лгать мне. Он будет полагаться на меня. И по крайней мере, в этом случае будет говорить правду. Хотя вполне легко мог бы и соврать.