Забавная штука. Если посреди африканской саванны услышишь пару высоких нот трубы, непременно подумаешь, что это подает голос какое-то животное. Но если на верхнем Этаже Эмпайр-Стейт-Билдинг зашипит питон, наверняка подумаешь, что это свистит сквозь зубы какой-нибудь шалопай посыльный.
      Вот почему, когда в центре Лос-Анджелеса мимо моего уха просвистела первая пуля, я не обратил на это внимания.
      Я только-только проглотил свой обычный завтрак, состоявший из кофе и тостов, проглядывая в газетах огромные заголовки о самом свеженьком убийстве в Лос-Анджелесе. Убили некоего Лобо Красавчика, и это предвещало взрыв насилия. Я подъехал в моем старом желтом “кадиллаке” с откидным верхом к Гамильтон-Билдинг на Бродвее, остановился и с минуту щурился на окружающий туманный мир, не менее серый, чем мой габардиновый костюм.
      Выбравшись из машины, я направился в сторону Гамильтон-Билдинг, где находилась моя контора, когда у моего уха раздался первый свист.
      Ну и что? Я его услышал, подумал еще, что бы это могло летать в лос-анджелесском смоге, и продолжил свой путь.
      В десять часов утра на Бродвее полно народу, спешащего на распродажу в одном из больших магазинов, вышедшего из своих контор, чтобы выпить кофе. Большой оранжево-зеленый трамвай прогромыхал в сторону Четвертой улицы, звеня на ходу. Поэтому я даже не заметил еле слышного треска и звона, раздавшегося, когда пуля пробила зеркальное стекло витрины бара “У Пита”, рядом со входом в Гамильтон-Билдинг.
      Я сделал еще шаг, увидел небольшое отверстие с радиальными трещинами в стекле и внезапно все понял. Подсознание выхватило из памяти сотни звуков, подобных этому жуткому свисту, которые мне довелось слышать во времена службы в морской пехоте в южной части Тихого океана. Я уже не думал, а отдался рефлексам: нырнул в щель в тротуаре, как в лисью нору, и покатился по асфальту. На этот раз я услышал треск второй пули, щелкнувшей в огромное стекло над моей головой, и кинулся на четвереньках в проулок слева от Гамильтон-Билдинг.
      Через секунду я наконец-то понял: кто-то пытается сделать из частного сыщика Шелла Скотта шестифутовый труп, со стоящими дыбом белокурыми волосами и очень холодной кровью.
      Мельком я увидел двух пешеходов, следивших с открытым ртом, как я прополз в проулок. Вскочив на ноги, я выхватил из-под пиджака свой револьвер 38-го калибра. Ближайший ко мне мужчина перестал пялиться на меня, пронзительно вскрикнул и был таков. Я слышал, как он прошлепал по тротуару, испуская время от времени визг, который вскоре затерялся вдали.
      Все случилось настолько быстро, что у меня даже не было времени подумать, что же происходит. Я прижимался к грубой кирпичной стене, сжимая в руке револьвер и стараясь смотреть сразу во все стороны. На краю проулка остановилась женщина, направлявшаяся в сторону Третьей улицы, и вытаращила на меня глаза. Она не закричала и не бросилась бежать, а просто выкатила свои глазищи на меня и пушку в моей руке так, словно ее хватил удар. Только челюсть двигалась как бы сама собой. Она отвалилась, потом захлопнулась, вновь открылась и закрылась, будто женщина жевала десяток жевательных резинок сразу. Думаю, что я тоже выглядел достаточно глупо, но все же не до такой степени, как она. С ней поравнялся мужчина и тоже уставился на меня. Я махнул им, чтобы они убирались. Прохожий схватил женщину за руку, и оба исчезли из виду.
      Я не мог стоять там целый день. Если кто-то и выпустил пару пуль по мне, он уже наверняка скрылся. Пора посмотреть наконец, что происходит. Мой “кадиллак” был припаркован у тротуара, и, наклонившись, я мог видеть его передний бампер. Казалось, нас с ним разделяла добрая стометровка. Я согнулся и кинулся к машине.
      Ничего не случилось. С разбега я врезался в дверь и скользнул вдоль машины, прикрываясь ею и обратясь лицом к витрине бара “У Пита”. Я мог рассмотреть два отверстия: одно – довольно высоко, другое – внизу. Я также смог увидеть, где обе пули поразили выставку напитков внутри заведения. У Пита была лицензия на розничную продажу, и витрина его была уставлена бутылками виски. Это значило, что выстрелы были произведены откуда-то с северо-востока, с другой стороны Бродвея и с определенной высоты. Возможно, из одного из офисных зданий, выходивших на улицу. Я скользнул назад к багажнику машины, чтобы можно было открыть дверцу, дотянулся до ручки и нажал на нее, ожидая в любой момент новых выстрелов. Пока дверца открывалась, я успел оглядеть тротуар.
      Там крутилось около двадцати дураков, которые глазели на меня, как на сумасшедшего. Если бы я действительно свихнулся, я мог бы без труда перещелкать их по одному. Внезапно мне подумалось, а не помешался ли я на самом деле.
      Но разбираться в этом у меня не было времени. Я проскользнул в кабину, согнулся над рулем с ощущением холодка в затылке, завел машину, развернулся и тронулся по Бродвею к северу. Я засунул свой кольт в кобуру под мышкой и оглядел улицу. Справа было несколько зданий, где мог бы укрыться стрелок и откуда прекрасно были видны и тротуар, где я только что был, и то место, на котором я находился в данный момент. Слишком многое нужно было осмотреть, тем не менее я собирался сделать это в любом случае.
      За сорок пять минут я обежал множество домов, опросил множество людей и получил нулевой результат. Бесполезно было искать контору или комнату с видом на улицу, из которой мог бы стрелять снайпер, и я убедился в безнадежности своих усилий.
      Когда я вернулся к Гамильтон-Билдинг, перед ним уже стоял полицейский автомобиль. Я втиснулся сзади него и остался сидеть в своей машине. Полицейский в форме опрашивал какую-то женщину у входа в здание. Знакомый мне сержант в штатском – Дэнни Руссо – осматривал пулевые отверстия в витрине Пита. Внутри Пит тряс головой, подсчитывая убытки. Дэнни обернулся и увидел меня.
      – Привет, Шелл, – сказал он. – Будь осторожен, тут появился какой-то чокнутый.
      – Чокнутый?
      – Ага. – Он подошел к машине и облокотился на дверцу. – Бегает тут какой-то парень, размахивая наганом и стреляя куда попало.
      – Это я.
      – Чего-чего? – вытаращился он на меня, но я к этому уже привык.
      – Вероятно, это был я. Те дырки в стекле, – кивнул я на витрину, – кто-то пытался сделать их во мне. Поэтому я кинулся в проулок, выхватил револьвер и тем напугал народ.
      Он продолжал пялиться на меня. Потом его худощавое лицо расслабилось, и он улыбнулся:
      – Конечно же! Какой травки ты накурился сегодня?
      – Иди ты к дьяволу, Дэнни. Это серьезно. Кто-то дважды стрелял в меня. Только что я пытался найти откуда, но неудачно.
      – Это точно?
      – Ей-богу!
      Дэнни открыл дверцу, скользнул на соседнее сиденье, сдвинул назад свою коричневую шляпу и поскреб голову.
      – Ну и дела, – проворчал он. – Мне сообщили, что в управление вбежал задыхающийся мужчина и сказал, что с каким-то типом здесь случился припадок; он упал на тротуар, выхватил наган и давай стрелять во все стороны.
      Должно быть, это был тот парень, что припустился, повизгивая, без оглядки. Моя контора находится на Бродвее между Третьей и Четвертой улицами, и до полицейского управления было четыре квартала. Не хотел бы я пробежать столько, хотя и был в хорошей форме.
      Дэнни осклабился:
      – У нас есть превосходное описание припадочного. По словам прибежавшего к нам парня, тот был пяти футов ростом, совершенно лысый и с пластырем, наклеенным над глазами.
      Я почувствовал себя оскорбленным. Во мне чуть больше шести футов двух дюймов, вешу я двести фунтов. И никакого пластыря над глазами – такие уж у меня брови: в середине они вздымаются вверх, потом опускаются к уголкам моих серых глаз. И почти такие же белые, как мои волосы. Пластырь! И какой же я лысый в свои-то тридцать лет. У меня белокурые волосы с дюйм длиной, и покрывают они всю голову.
      – Что бы там ни говорил тот тип, – пробормотал я, – это был я. Просто пришлось пригнуться немного. И прошу тебя, не распространяйся особо относительно этих примет.
      Дэнни усмехнулся и спросил:
      – Кто в тебя стрелял?
      – Не знаю. Не имею ни малейшего представления.
      – Давай-ка выкладывай, кто, по-твоему, мог стрелять.
      – Ты что, не понял? Я же сказал, что не знаю. Так уж случилось. Я чуть на физиономию не брякнулся, когда у моего уха просвистела пуля.
      Дэнни продолжал смотреть на меня, тихо насвистывая.
      – Расскажи-ка поподробнее, – произнес он наконец. Я рассказал все, что знал, и это ему не понравилось. Мне и самому это не нравилось.
      – Неужели не догадываешься, кто бы это мог быть? Не глупи, Шелл. Если кто-то объявил на тебя охоту, тебе понадобится помощь.
      Я покачал головой:
      – Это все, что я знаю. Если б знал еще что-нибудь, обязательно рассказал бы тебе. Какого черта, не думаешь же ты, что мне это нравится?
      Он достал сигареты, взял одну и протянул мне пачку. Зажигая одну за другой спички, которые проникавший в открытые окна “кадиллака” ветер тут же задувал, Дэнни небрежно спросил меня:
      – Шелл, ты, случайно, ничего не знаешь о Лобо? Он имел в виду Красавчика Лобо, о котором я прочитал за утренним кофе. Он был найден в канаве недалеко от города с тремя пулями в голове. Между Лобо и мною не было никакой приязни, и, по мне, его голова была прекрасным местом для тех трех пуль.
      Я от души невзлюбил Лобо месяца три назад. Тогда я работал для некоего Марти Сэйдера, попросившего узнать недельный доход одной букмекерской конторы на Слосон-авеню. Я не допытывался, зачем ему нужна была та информация. Он объяснил только, что ее нельзя получить, обратившись в эту контору или в полицию, а самому ему не хотелось связываться. По его словам, он навел справки в округе и убедился, что я самая подходящая кандидатура для выполнения такого задания. Лесть вам не поможет, мистер Сэйдер, сказал я себе. Но когда он шикарно угостил меня с подругой (теперь и не вспомню, как ее звали) в своем ночном клубе под названием “Подвал” и объяснил, что за эти сведения меня ожидает неплохое вознаграждение, я попытался что-то узнать, но безуспешно.
      На ту работу я потратил четыре дня. Но уже на второй день Красавчик Лобо остановил меня, сказал, что слышал где-то, будто я сую нос не в свои дела, и посоветовал мне катиться подальше. Я поблагодарил его за участие и продолжал делать свое дело. В следующий раз Лобо уже не был так вежлив и попытался припугнуть меня более убедительно. Когда я сказал ему, что мы живем в свободной стране, он схватил меня за галстук и начал дергать из стороны в сторону. Пришлось сломать ему большой палец, и только тогда он оставил мой галстук в покое.
      После этого Лобо перешел на словесные оскорбления и предупредил, что, если я не прекращу вынюхивать, меня ожидают неприятности. Он не уточнил, что за неприятности, но, насколько я помню, сказал: “Ты еще так молод, Скотт”. Лобо не стал развивать свою мысль, но оба мы понимали, о чем идет речь. Мне не понравился этот прозрачный намек на мою раннюю кончину, и все же я продолжил свое расследование, пока не стало очевидным, что оно никуда не вело. Об этом я сообщил Сэйдеру и конечно же не получил обещанного вознаграждения. Больше того, Сэйдер дал понять, что он отнюдь не питает сердечного расположения к тем, кто его подвел. Ничто, даже напоминание о сломанном пальце Лобо, не могло убедить Сэйдера в том, что я его не обманывал и заслужил-таки вознаграждение. На этом дело, как я думал, и закончилось. И все же интересно, что случилось бы, столкнись я с Лобо еще раз. Но с тремя дырками в голове он меня уже не волновал.
      Еще прежде Лобо не произвел на меня впечатления человека, который был сам себе хозяин, скорее он работал на кого-то. Потом я узнал, что он был правой рукой Коллиера Брида, большого человека в Лос-Анджелесе. Кроме большого живота, он имел большой вес в бизнесе и приложил свои жирные пальцы к разного рода законным и незаконным сделкам по всему Западу. Некоторые прямо утверждали, что на Западном берегу Брид представлял национальный “синдикат”, который контролировал весь подпольный бизнес. Брида вызывали в сенатский комитет по расследованию преступной деятельности, но он сумел убедить всех, что был честным деловым человеком, и никто пока не доказал обратного.
      До сегодняшнего утра Лобо был ближайшим помощником Брида. Думая об этом, я вспомнил о самом важном, быть может, последствии эпизода со сломанным пальцем Лобо. Примерно неделю спустя до моего сведения было доведено следующее высказывание самого великого Брида: “Если этот осел Скотт еще хоть один раз сунет свой нос в мои дела, он будет покойным Шеллом Скоттом”. Это указывало на две вещи: во-первых, что я действительно сунул свой нос в делишки Брида; во-вторых, что он был очень этим раздосадован.
      У Дэнни потухла уже пятая спичка подряд, и я сказал:
      – Подожди, я дам тебе прикурить. И я ничего не знаю о Лобо.
      Из кармана пиджака я достал свою хваленую “ветронепроницаемую” зажигалку “зиппо”, купить которую соблазнила меня ее реклама: “Зачем делать зип-зип-зип, когда достаточно одного “зип”.
      Я сделал “зип”, поднес пламя зажигалки к сигарете Дэнни и добавил:
      – Я знаю лишь то, что вычитал в газете: кто-то продырявил Лобо. Не такая уж большая потеря.
      – Для Лос-Анджелеса нет, – ответил Дэнни, – но Бриду это будет не по нраву.
      Я прикурил свою сигарету, сделал затяжку и молча выпустил дым через нос.
      – Ну что ж. Кажется все же странным, что ты понятия не имеешь о том, кто бы мог в тебя стрелять.
      – В самом деле странно. Я и сам в замешательстве. – Подумав минутку, я добавил:
      – Послушай, Дэнни. В свое время я помог засадить несколько местных парней, но все они еще сидят. Это точно. Так что, честно говоря, не могу понять, кто и почему стрелял в меня.
      – Но кто-то ведь стрелял.
      – Действительно стрелял, – согласился я. И, поскольку Дэнни молчал, добавил:
      – По поводу Лобо: недавно у меня была с ним стычка.
      – Что за стычка?
      – Я вел одно расследование. Безуспешно. Я не смог разузнать то, что интересовало моего клиента. Лобо решил, что я должен отказаться от своей затеи. Похоже, я наступал на пятки ему или кому-то еще.
      – До меня дошли кое-какие слухи об этом. Ты отказался от расследования?
      – Ты спятил? Нет, конечно. Я просто не смог ничего узнать. Во всяком случае, не я прикончил Лобо. Вот и все.
      – И ты представления не имеешь о том, кто в тебя стрелял?
      – Ни малейшего, Дэнни.
      Он разглядывал меня с минуту, потом сказал:
      – Хорошо, Шелл. Тебе не нужна охрана?
      – Да нет. Во всяком случае, пока я не узнаю побольше об этом. Может, то был автомобильный выхлоп? Он посмотрел на пулевые отверстия в витрине:
      – Вот именно! Как я раньше не подумал об этом? Мы обменялись сияющими безмятежными улыбками и вылезли из машины. Мне не захотелось торчать на улице, и я, махнув рукой Дэнни и постовому, вошел в здание и поднялся на лифте в контору на втором этаже. Увидев печатные буквы на стекле своей двери: “Шелдон Скотт. Расследования”, я представил себе, как через несколько дней кто-то соскребет краску, освобождая место для нового имени. С этой бодрой мыслью отпер дверь и вошел в свой кабинет.
      Прежде чем переступить порог, я убедился, что в нем никого нет. Только рыбки в четырехведерном аквариуме, стоявшем на книжном шкафу, подавали признаки жизни. Маленькие энергичные тропические рыбки сюрреалистического цвета радуги и овощного супа. Захлопнув за собой дверь, я подошел к шкафу и насколько мог бодро сказал:
      "Привет, рыбки!” Я все еще не пришел в себя, и нервы мои были натянуты до предела. Рыбки шевелили хвостами и строили мне глазки. Самые предприимчивые самцы воспользовались случаем, чтобы внезапно напасть на самочек. Я проверил температуру воды, насыпал немного мяса краба в кормушку для мам и пап, манки и креветочного пюре на зеленые листья риккии, плавающие на поверхности, куда могли прокрасться рыбьи детки и ухватить свой кусок.
      Если у тебя есть рыбки, значит, будут и рыбьи детки. Рыбки, подобно людям, плодятся, как ненормальные. Только в отличие от людей, развязывающих войны, рыбки сами пожирают свое потомство, чтобы избежать перенаселения. Поэтому мальки и прячутся в риккии. Если бы у людей была своя риккия, я бы спрятался в ней.
      На какое-то время я расслабился, наблюдая, как резвятся ярко расцвеченные рыбки. Потом подошел к большому окну, выходящему на Бродвей, встал сбоку от него, разглядывая пешеходов и размышляя о пулях, просвистевших над моим ухом.
      Насилие – это часть моей профессии, в меня стреляли и раньше. Частным детективом я стал вскоре после окончания Второй мировой войны и увольнения из морской пехоты. С тех пор по мне было выпущено несколько пуль. Одна из них даже срезала кусочек моего уха, после чего многие стали задавать глупые вопросы типа: “Что это приключилось с твоим ухом?” И всем я говорил, что мне его откусила одна красотка. Это ухо и нос, сломанный еще на Окинаве и немного искривленный, придают мне слегка угрожающий вид, который пока еще никого не напугал, но исключил меня из разряда образцовых мужчин.
      Итак, в меня стреляли и раньше, но почти всегда я знал или имел представление о том, кто стрелял и почему. На этот же раз я не знал ничего. Лос-Анджелес имел свою долю убийств, но, насколько я понимал, его дневная квота была исчерпана смертью Красавчика Лобо.
      Убийство это отличалось некоторыми странностями. Даже в газетном описании кончины Лобо говорилось не столько о нем самом, сколько о двух других: Коллиере Бриде, толстом хозяине Лобо, и Марти Сэйдере, том самом, что поручил мне расследование, во время которого я и столкнулся с Лобо. Само по себе это уже вызывало интерес. После того задания я проявил любопытство в отношении Марти Сэйдера. От некоторых темных личностей, с которыми приходилось сталкиваться по работе, я слышал, что Сэйдер – тип с великими идеями и низменными принципами. Оказалось, что ночной клуб, в котором я провел одну пьяную ночь, был всего лишь одним из доходных предприятий Сэйдера. И похоже, единственным его легальным предприятием.
      Газеты намекали на то, что Марти пытается захватить чужую “территорию”, и даже ухитрились, не говоря этого прямо, в завуалированной форме намекнуть, что территория эта принадлежит Бриду. Начинала складываться определенная схема. Сейчас, после гибели подручного Брида, я начинал чуять недоброе в утреннем воздухе.
      Вопрос Дэнни о том, знаю ли я что-нибудь об убийстве Лобо, направил мои размышления в это русло. Я попытался отмахнуться от них. Никак не хотелось оказаться замешанным в том недобром, что я почуял. На первый взгляд мне нечего было опасаться Типы вроде Брида и Сэйдера обычно не нанимают частных сыщиков, а прибегают к другим способам улаживания споров, предпочитая обрезы и бомбы.
      Но чем больше я раздумывал над распространившимися слухами о захвате чужой территории, над тем, что сразу после убийства Лобо кто-то выпустил в меня пару почти смертельных пуль, тем меньше нравились мне всплески моего болезненного воображения. Из-за стычки с Лобо трехмесячной давности я оказался тогда как бы втиснутым между Сэйдером и Бридом и сейчас невольно подумал, не очутился ли я снова в этом положении. Вот это уже походило на патологию, и я сказал себе: к черту!
      Я все еще стоял сбоку от окна, инстинктивно держась в укрытии на случай, если бы оказались еще желающие подстрелить меня, когда увидел девушку. Точнее, женщину. По правде говоря, даже при самом гибком воображении ее нельзя было назвать девушкой. Чтобы отделаться от подавленного настроения, я уже хотел было вернуться к книжному шкафу, взять книгу Генри Миллера “Тропик Рака”, расположиться удобно во вращающемся кресле, вытянуть ноги на стол и перечитать незабываемые страницы. Но стоило мне увидеть эту женщину, как я напрочь забыл о Миллере, что само по себе дает представление о том впечатлении, какое она произвела на меня.
      Первое, что привлекло мое внимание, – это как она была одета. На ней были мальчишечьи темно-синие брючки и пушистый светло-голубой полусвитер, оставлявший открытым ее животик. Она стояла в дверях магазина на другой стороне улицы, но даже на таком расстоянии она привлекла и удержала мой взгляд. Лица ее я не мог разглядеть, но видел великолепные длинные рыжие волосы, стройную фигурку с рельефно обрисованной грудью и очень женственными бедрами в мальчишечьих штанах.
      Даже если бы она не выглядела так роскошно, ее странное поведение привлекло бы мое внимание. Она осматривала тротуар, не высовываясь из подъезда, будто не желала, чтобы ее увидели с улицы. Сначала мне даже показалось, что она бросала взгляды на мое окно, туда, где я стоял.
      Но потом у меня уже не было сомнений. Она взглянула на окно, сделала пару нерешительных шагов, словно намеревалась пересечь улицу, но вернулась назад и вновь поглядела на мое окно. Меня это так заинтересовало, что я совсем забыл о своем намерении не высовываться, вышел на свет и уставился на красавицу внизу.
      Она увидела меня, выпрямилась и вдруг замахала мне рукой. Челюсть у меня, видимо, отвалилась, как у тех пешеходов, что недавно глазели на меня Через секунду я раскрыл рот еще больше.
      Продолжая смотреть на меня, она покинула подъезд и побежала через улицу, соблазнительно покачивая всем телом. Зрелище было упоительное.
      Она не обращала внимания на машины. Раздался визг тормозов, и одна машина остановилась, едва не сбив ее. Последовал удар, когда следующая машина врезалась в первую.
      Шум напугал ее, она внезапно остановилась, прикрыла лицо рукой и огляделась Водители пялили на нее глаза – такую красотку не каждый день увидишь. Один пошляк высунулся из машины и присвистнул от восторга. Я мог его понять.
      Я мог бы и сам засвистеть, если бы мне вдруг не пришло в голову, что я представлял собой прекрасную мишень, выставившись в окне. Мне также пришло на ум, что я смотрел не в ту сторону – на улицу, вместо того чтобы взглянуть на незапертую дверь кабинета.
      Только обе эти мысли пришли мне в голову слишком поздно. Я еще не успел повернуться, как беда вошла в дверь.

      Беда явилась в лице худого сорокалетнего малого небольшого росточка, но с очень большой пушкой в правой руке. Я узнал пистолет 45-го калибра, но не его обладателя. Больше того, у меня не было ни малейшего желания знакомиться с ним.
      – Живей, Скотт! – сказал он. – На выход.
      – Что? В чем...
      – Не тяни, мистер, – прикрикнул он на меня, поторапливая движением своего пистолета. – Поспеши.
      До меня наконец дошло: кто-то настолько был зол на меня, что не останавливался ни перед чем. Это было так убедительно, что я не стал спорить. Держа руки на виду, я двинулся вокруг стола в его сторону. Когда я оказался в паре шагов от него, он сказал:
      – Достаточно. Положи руки на затылок и переплети пальцы.
      Я сделал, как мне было приказано.
      – Не пытайся что-то предпринять, Скотт, – сказал он, наставив пистолет на мою грудь, протянул левую руку и извлек из кобуры мой револьвер. Спрятав его в карман, он отступил в сторону и кивнул на дверь:
      – Ты выходишь первым.
      Я приблизился к двери и остановился. Он подошел слева и тихо сказал:
      – Шевелись, если не хочешь головной боли.
      – Да в чем дело-то? – спросил я. – Уж не ты ли стрелял сегодня в меня?
      Он пошевелил рукой с пистолетом, в то время как уголки его губ опустились вниз. Он вел себя как настоящий головорез. Он был чуть выше пяти футов, но чувствовал себя гигантом, держа меня на мушке. Он мягко проговорил:
      – Ты, должно быть, плохо слышал меня, Скотт. Я сказал: поторопись! Так что двигай!
      Я вел себя заторможенно все утро, но сейчас я почувствовал жар. Я горел желанием размазать этого типа по стене. Он стоял в шаге от меня, так близко, что я мог до него дотронуться. Но я не пытался это сделать. Он был готов на все, а я не знал, как отвлечь его внимание.
      Зубы его были сжаты так, что вздулись желваки. Я опустил руки с затылка и потянулся к дверной ручке, как вдруг услышал – мы оба услышали – стук высоких каблуков, спешивших по коридору в нашу сторону.
      Я опустил руку и взглянул на малыша. Шаги приближались. Он облизал губы и, казалось, еще уменьшился в росте. Я ждал своего шанса.
      – Лучше переждать, – предложил я.
      Он не ответил, но не спускал с меня глаз и держал меня на прицеле.
      Стук каблучков быстро приблизился к двери моего кабинета и смолк. Дверная ручка шевельнулась.
      Однажды мой друг-вышибала научил меня одному приему. Он работал в одной забегаловке, и иной раз ему приходилось “успокаивать” сразу двух-трех парней. И никогда его не подводил следующий трюк: глядя на одного, врезать другому и, глядя на третьего, вмазать первому. Если нанести достаточно сильные удары, останешься один на один. Конечно же при условии, что “клиенты” не держат в руках огромных пистолетов.
      Я же имел дело всего с одним типом. Я все еще смотрел на него, когда задергалась дверная ручка и у него расширились зрачки. Дверь начала раскрываться вовнутрь, я повернул голову к двери и в тот же миг резко взмахнул левой рукой, уповая на Бога, что это движение не обернется похоронами Шелла Скотта. Я ждал выстрела, но единственное, что услышал, – глухой удар моего кулака по его челюсти.
      Дверь раскрылась сантиметров на тридцать и уперлась в мой правый ботинок, пока моя голова крутанулась влево. Паренек складывался вдвое, и пистолет уже падал из его руки. Он плюхнулся на пол, въехал в стену и затих. Мне захотелось наступить на его лицо.
      Дверь вновь ударилась в мой ботинок, но я его не отодвинул. Я не сомневался, что ко мне рвалась очаровательная незнакомка, только что перебежавшая улицу. Но как бы роскошна она ни была, сейчас мне было важно другое. В меня уже стреляли утром, и этот паренек, лежавший без сознания на моем ковре, мог бы мне что-то объяснить.
      Да, это была та самая очаровательная куколка, что остановила все уличное движение. Она наполовину протиснулась между дверью и стеной, и это было самое обворожительное протискивание, какое я только видел в своей жизни. Она застряла, ее левая рука сжимала маленькую черную сумочку с красными завязками наверху, а половина ее шерстяного свитера отчаянно выпятилась в мою сторону. И когда она с трудом прошептала: “О, мистер Скотт”, я взглянул наконец на ее лицо.
      Оно заслуживало не только первого взгляда. Ярко-голубые глаза прекрасно сочетались с рыжими волосами, спадавшими на одно плечо, и с влажными, блестящими и зовущими губами.
      – О, мистер Скотт, – вновь прошептала она. – Слава Богу, вы живы.
      Еще бы! Я не только был жив, но и чувствовал себя превосходно. Я всего лишь дрожал как осиновый листок. И голова моя шла кругом.
      – Дорогуша, – промолвил я, – я очень занят и... Она меня не слышала. Она что-то залепетала и, казалось, была готова рассыпаться. Ее очаровательное личико исказилось, а ярко-голубые глаза наполнились страхом. Она проговорила речитативом:
      – Они-меня-заперли-но-я-выбралась-через-механичес-кого-подавалыцика-в-кафе-“У-Кларка" – и-сразу-же-броси-лась-сюда...
      – Что? – заорал я. – Через что ты выбралась? Она все еще не слышала меня и продолжала, как ненормальная.
      – Как только я смогла, я начала звонить и звонить, но никто не отвечал. И я так обрадовалась, когда увидела вас.
      – Детка, – промолвил я, – успокойся. О чем, черт возьми, ты говоришь?
      Какую-то минуту она беспомощно смотрела на меня, потом тяжело вздохнула:
      – Я так виновата перед вами. Но я была так напугана, что я., ой!
      Я в это время бросил взгляд на паренька, чтобы убедиться, что он на месте. Извергая поток слов, она проследила за моим взглядом и увидела наконец типа на полу. Он прижимался к ковру правой стороной своей физиономии, но левый его профиль был на виду. Увидев его, она заверещала.
      Я подумал было, что ее удивил вид растянувшегося на полу типа, ведь не каждый день увидишь такое. Но она меня удивила еще больше, бессвязно пролепетав:
      – Это – как его – он же работает на Сэйдера! О, мамочка!
      И тут же начала протискиваться обратно в коридор.
      – Эй, подожди-ка, – взревел я. – Что за дела?
      – Я не хочу, чтобы он меня увидел. Нельзя, чтобы он меня увидел. Он работает на Сэйдера. Избавьтесь от него, быстро – Милая, не могу же я выбросить его из окна. В чем дело-то?
      – Я должна поговорить с вами. Это необходимо. – Она чуть не кричала.
      – Детка, – пытался я убедить ее, – успокойся, расслабься. Не так уж все и плохо. Послушай-ка, внизу, справа от входа, – бар “У Пита”. Спустись туда и выпей пару рюмок. Я там буду, как только освобожусь от этого, – показал я на лежащего на полу парня.
      – Хорошо, – сказала она, – но поторопитесь. – Сделав паузу, она выпалила. – Сэйдер охотится за вами. Вас ждут большие неприятности. Да и меня тоже. Они хотят убить нас. И они это сделают Я знаю И все из-за меня, из-за меня, – почти причитала она. Она выскользнула из двери, и ее каблуки застучали по коридору, пока я, высунув голову за дверь, наблюдал за ней, не получая даже удовольствия от обворожительного покачивания ее бедер. В глазах у меня играли чертики из мультиков.
      Она же сказала “Они хотят убить нас”. Не преследовать судебным порядком, не оскорбить нас словесно. Ничего подобного. Убить нас! Я попытался связать это как-то с моими предыдущими размышлениями, когда парень, распростертый на полу, захрипел.
      Я захлопнул дверь, задвинул засов, поднял с пола пистолет и достал мой револьвер из кармана малыша. Затем я подошел к аквариуму, зачерпнул немного воды, постаравшись не захватить при этом рыбьих деток, и вылил ее на лицо малыша. У меня все еще было желание наступить на него.
      Мне пришлось еще дважды принести воды, прежде чем он вновь застонал и открыл глаза. Я подхватил его под мышки, протащил через комнату и глубоко засунул в кресло за моим столом. Он тряхнул головой, взглянул на меня и нервно обвел взглядом комнату.
      Я наклонился над ним и прошипел:
      – Послушай, приятель. Я собираюсь сломать тебе челюсть или даже шею. Если ты не начнешь с самого начала и не выложишь все, что знаешь. Кто ты? Почему ты попер на меня с пушкой? Кто в меня стрелял сегодня утром?
      Он облизал губы с нервозностью в глазах, но ничего не сказал.