Мария Кармен снимала небольшой домик на пляже в одной или двух милях от города, на берегу океана. Она поставила «кадиллак» за домом, взяла меня за руку и потащила к двери; не потому, что я упирался, а потому что она знала дорогу в темноте и не любила терять время.
      Когда мы очутились внутри, она захлопнула дверь и включила свет.
      — Ну вот. Это твое убежище. Нравится?
      Если честно, то в данный момент меня бы устроил любой барак. Домик оказался очень даже уютным. Освещение было скрытым и мягким, на стенах висели цветные эстампы, гармонировавшие с яркой обивкой удобных диванов и легких стульев. Пол был застлан большой циновкой. А в нескольких ярдах шумел прибой.
      — Чудесно, — сказал я. — Мог бы не вылезать отсюда целый год.
      Она улыбнулась.
      — Я пробуду здесь всего два месяца. — Она оглядела меня с ног до головы. — Парень, да ты похож на пугало. Переоденься-ка во что-нибудь сухое.
      Я хотел было отмочить в ответ какую-нибудь шутку, но не успел. Мария вышла из комнаты, тут же вернулась, схватила меня за руку и потащила за собой.
      — Я включила нагреватель. Через пять минут будет горячая вода.
      Она открыла дверь и втолкнула меня в ванную комнату, в углу которой была большая, обложенная кафелем ванна.
      — Залазь, — скомандовала она. — Простудиться можно даже в Акапулько. Ну что, парень, хорошо я о тебе забочусь?
      — Да-а. Горячая водичка — это великолепно.
      Я ждал, когда она выйдет, чтобы раздеться.
      — Ты что, собрался купаться в одежде? — удивилась она. И лукаво улыбнулась.
      — Нет. Сроду не купался в одежде. — Мария прислонилась к стене и не спускала с меня глаз. — Все дело в том, что обычно я купаюсь в полном одиночестве. Ха-ха.
      Она поддержала мой смех.
      — Так вот что тебя гложет. — Она подошла ко мне, ее макушка оказалась на линии моего подбородка, и указала пальцем на кобуру, которая так и висела у меня подмышкой. — Это для чего? Для оружия?
      — Ну да, разумеется.
      Она поиграла ремешком, стащила с меня воинские доспехи и расстегнула рубашку. Я не позволил ей снять ее.
      — Ну-ну, потише. Я сам.
      — У меня это лучше получится. — Она улыбнулась. — Пусти.
      — Нет, нет.
      — Ну ладно, Шелл. — Она вздохнула. — Выстави это мне за дверь.
      — За дверь!
      — Угу. А я тем временем приготовлю нам выпить. Так я на самом деле тебе не нужна?
      — Нет, нет. Разумеется, ты на самом деле... Вот чертовка, я только хотел сказать, что смогу раздеться сам.
      — Я именно так тебя и поняла. — Она улыбнулась. — Можешь бросить мне за дверь одежду, не нарушив своего драгоценного одиночества.
      Она слегка ущипнула меня за грудь, повернулась и вышла.
      Я разделся и открыл кран с буквой "С". Исходя из моего мексиканского опыта, я знал, что если на кране написано «caliente» горячая и «fria» холодная — это еще ничего не значит, вернее значит, что из холодного крана будет литься холодная, а из горячего — ледяная. Однако из этого крана на самом деле потекла горячая вода. Вероятно, нагреватель у Марии был в порядке. Да, у нее на самом деле все было в порядке.
      Я сделал погорячей, скомкал свою мокрую одежду и шагнул к двери.
      — Эй!
      Я услышал приближающееся постукивание высоких каблучков Марии.
      — Эй! Сделал мне потеплей?
      Потеплей? Ей? Может, я чего-то не расслышал?
      — Ну... — начал было я.
      — Ты снял наконец одежду?
      — Да. Я... Держи!
      Она приоткрыла дверь и, просунув в нее руку, попыталась встретиться с моей. У нее ни черта не получилось. В конце концов мне все-таки удалось всучить ей этот мокрый узел.
      Она хохотала, как девчонка на свидании, я услышал между приступами смеха:
      — Минуточку. Я принесу тебе выпить.
      Каблучки застучали по коридору и через минуту вернулись. Мое тело покрылось мурашками. Я больше не слышал стука каблучков, я слышал шлепанье босых ног, точно такое, как в «Эль Пенаско». Что ж, Мария у себя дома и может, если ей вздумается, ходить босиком. И ванная комната ее.
      Она снова просунула руку в дверь. Теперь в ней был высокий стакан, в каких делают ромовый коктейль. Я не знал, что в нем, но схватил стакан одной рукой, другой схватил за руку Марию и стал пить из стакана. Мне было все равно, что в нем, лишь бы были градусы. К тому же я в некотором роде оживший мертвец. Я выпил все до капельки, не выпуская ее руки, поставил ей на ладонь пустой стакан и сказал:
      — Еще.
      — Ого-го! Сию минуту.
      Я расхохотался. Она, вероятно, принесла два стакана, потому что буквально через полсекунды появился новый, который я тут же схватил.
      — Благодарю. Это что, твой?
      — Пей. Я сделаю себе еще.
      Все, что бы она ни сказала, вызывало у меня приступ смеха. На этот раз я чуть было не лопнул от него. Я сделал глоток и услышал шлепанье ее босых ног. Мне становилось все лучше и лучше. Тепло было и внутри, и снаружи, главное же вокруг не было ни одного гангстера.
      Я даже не слышал, как она вернулась. Просто открылась дверь и в нее вошла Мария. Определенно, она собиралась принять душ. И тоже не собиралась делать это в одежде. У нее в руке был высокий стакан, она захлопнула за собой дверь и отпила из него.
      — Ты, кажется, о'кей, — сказала она и улыбнулась.
      Я промычал что-то нечленораздельное.
      Она опустошила свой стакан, поставила его на маленький туалетный столик, увидела мой недопитый коктейль и протянула его мне.
      — Хочешь?
      — Да, пожалуй. Спасибо. Хочу, кажется, да, да, хочу.
      Я выпил все одним залпом. Она взяла у меня стакан и поставила его на туалетный столик рядом со своим. В мой открытый рот бежала вода. Я видел, что Мария идет на меня. Да, да, именно идет.
      — Подвинься, Шелл, дорогой. Дай местечко Марии.
      Я подвинулся в самый угол ванны. Все было в полном порядке.
      — Заходи, — сказал я. — Водичка отменная.
      — М-мм, — промурлыкала она, ступив под душ. — Восхитительно.
      Я не знал, что мне сказать, но мне очень хотелось что-нибудь сказать. Если я ничего не скажу, Мария еще решит, что я неотесанный болван. Однако, согласитесь, в такую минуту жуть как трудно подобрать единственно верную фразу.
      — Ты, Мария, такая красотка, — изрек я.
      Она молча взяла мыло.
      — У тебя здесь так чудесно, — снова поднатужился я. — Такой прелестный уголок.
      — Хорошая водичка, — сказала она. — Потри мне спину.
      Черт побери, если она не желает со мной разговаривать, и не надо. Потру ей спину. Что я и сделал. Потом то, это, еще что-то. Она каждый раз твердила: «М-мм, хорошая водичка».
      В конце концов вода сделалась холодной, и тут меня осенило, что я сыт по горло всем этим: и нахальным коридорным, и парением над безднами, и попытками вести под душем ничего не значащий светский разговор.
      — Малышка, давай-ка лучше выбираться из этой тесной квартиры, — сказал я.
      Что мы и сделали. Она повела меня в спальню, и мы даже дошли до кровати. Правда, с трудом.
      Маленькая акробатка была потрясающа. Когда она плясала в ресторане, я, можно сказать, ничего не заметил. То была лишь разминка перед игрой, а это уже был чемпионат.
      Сзади меня было раскрытое окно, в котором в любой момент могла появиться зловещая физиономия и изрешетить меня пулями. Пускай хоть целая дюжина физиономий с гранатометами — плевать я хотел. Похоже, меня это теперь не касалось. Все это осталось где-то там, в прошлом. Хотя я всем своим существом остро, как никогда раньше, ощущал скоротечность нашей жизни.
      Шло время, полное необычных ощущений, поколебавших мою веру в законы возможного. По правде говоря, и вероятного тоже. Наконец стало тихо и покойно, как в могиле. И я решил, что это, быть может, смерть.
      — Шелл? — через какое-то время подала голос Мария.
      — А, ты здесь.
      — Шелл, — повторила она.
      — Да?
      — Встань и зажги свет.
      — Легко сказать «встань и зажги свет». Господи, встань и зажги свет. Ты полагаешь, я способен на это? У меня такое ощущение, будто я вывихнул все тело.
      — Шелл.
      — Да?
      — Ты знаешь, что я из себя представляю?
      — Да. Ты шпионка от синдиката. Ты вывела меня из строя. Теперь они захватят весь мир.
      — Ну, в этом я не разбираюсь. Я хотела сказать, что я теперь представляю из себя развалину. И это твоя заслуга. Я ни за что не смогу встать и зажечь свет.
      — Ну и черт с ним. Зачем нам свет? Пускай всегда будет темно и приятно.
      — Шелл.
      — Да?
      — Спокойной ночи, Шелл.
      — Спокойной ночи, Мария.
      Больше мы ничего не сказали друг другу. Засыпая, я думал о том, что завтра Мария Кармен вряд ли будет в состоянии выступать.

      Лучше бы этого утра никогда не было. Мария Кармен принимала душ, напевая «та-ра-ра-бум-ди-я», эдакое своеобразное выражение полноты и радости бытия. Мне удалось вытянуть одну ногу и почти коснуться ею пола. Я делал попытки дотянуться носками обеих ног до ковра, когда Мария вышла из ванной, облаченная в атласный халат. Она была свежа, как утренняя роса, и сияла красотой. В ней ключом била энергия.
      Мария присела на краешек кровати и внимательно на меня посмотрела.
      — Привет. Как дела у моего мальчика?
      Я ей ничего не ответил — все и так было ясно. В настоящий момент я переживал новый вид похмелья, явившийся следствием неумеренных возлияний в «Лас Америкас» и в особенности в «Эль Пенаско», смешанных с изрядной порцией океанской водицы, некоторым количеством воды из-под душа плюс тем, что поднесла мне Мария, ну, и кое-чем еще.
      Она присмотрелась ко мне внимательней.
      — Твои глаза мечут громы и молнии.
      — Знала бы ты, что творится у меня внутри.
      — Хочешь сказать, там еще страшней?
      — Готов растерзать их в клочки и развеять по ветру.
      — Понятно. Держу пари, я знаю, кого именно.
      — Ладно, оставим это. — Я скрипнул зубами и закрыл глаза. — Какой сегодня день недели? И который час?
      — Одиннадцать утра, среда, тринадцатое апреля 1952 года. Сияет солнце, синеет море, небольшой...
      — Закройся. Итак, пока что все спокойно.
      Мария рассмеялась.
      — Да, спокойно. Вставай, я покормлю тебя завтраком.
      Я простонал.
      — Не стоит изощряться. Просто принеси мне тарелочку бурбона.
      Она вышла и минуты через две вернулась, неся в руках шипучку Алька Зельцер и какую-то бурду, которую я выпил, даже не распробовав ее вкуса. Мария села на кровать и взяла меня за руку. Я посоветовал ей пощупать мой пульс.
      Промаявшись примерно с час, я к полудню подкрепился и взял себя в руки. Это было довольно трудно сделать, так как я состоял из одних кусочков. Однако к тому времени, как Мария спросила: «Чем собираешься заняться сегодня, мой дикарь?», я был вполне сносным факсимиле Шелла Скотта.
      — Пока еще не знаю, мой маленький огнемет, — к этому времени мы уже обзавелись несколькими ласковыми прозвищами каждый. — Но есть кое-какие идейки. В данный момент хотелось бы на полчасика воспользоваться твоей спальней.
      — Всего на полчасика?
      Она улыбнулась.
      — В абсолютном и полном одиночестве, — уточнил я. — Мне требуется подумать. Я ведь ко всему прочему еще и мыслитель. Итак, как насчет того, чтобы оставить меня на полчаса в покое?
      Она красиво надула губки.
      — Я думала, мы поплаваем. Или покатаемся на водных лыжах. Я могла бы обучить тебя этому делу.
      — Ты хорошо на них катаешься?
      — О да. Я бы и тебя в два счета обучила.
      — Как-нибудь в другой раз. Сейчас я должен решать глобальные проблемы.
      — В моей спальне?
      — Мария, это самое подходящее место для решения самых запутанных проблем.
      — О'кей. Пойду позагораю.
      Я вернулся в спальню и растянулся на кровати. Мария вошла туда за мной следом, сняла халат и облачилась в купальник. Я закрыл глаза. Черт возьми, мне необходимо подумать. Однако я их закрыл уже после того, как она ушла.
      Я расслабился, попытался собрать воедино кое-какие фрагменты, припомнив события минувших дней в свете всего известного мне на сегодня. Теперь я знал гораздо больше, чем когда взялся за это дело, но был все так же далек от искомого.
      Все это — бумаги, пленка, документы находятся здесь, в Акапулько, или же где-то поблизости. И тот, кто ими владеет, наверняка не знает их истинную ценность, хотя бы одного документа Министерства Обороны, для Соединенных Штатов. Похоже, тот, в чьих руках это досье, то есть убийца Пулеметчика, полагает, что все это представляет интерес лишь для Винсента Торелли. Ну и, разумеется, для Джо. Судя по всему, Торелли больше всех остальных рвется наложить на эти бумаги лапу — благодаря им он может проникнуть в профсоюз Джо, насчитывающий 800 тысяч членов. С точки зрения Торелли эти бумаги бесценны.
      Следует принять во внимание тот факт, что субъект, завладевший всеми этими материалами, вполне может быть сейчас на пути в Китай. Однако же сто к одному, что он сейчас в Акапулько и готовится к сделке с Торелли. Если уже не вступает в эту самую сделку. Я подозревал, что этот субъект — женщина.
      И снова я ворошил свою память. Пулеметчик был весьма хитер. Он владел целым состоянием, которое заработал исключительно своим горбом. И знал ему цену. И тем не менее Пулеметчика убили и похитили бумаги. Он вполне мог путешествовать с женщиной: бронь в «Лас Америкас» была на имя мистера и миссис Якоб Бродни, а не на одного мистера Бродни. Да, рядом с ним вполне могла быть женщина. То есть в постели. Кстати, он и был убит в постели.
      Я рассмотрел со всех сторон еще и такую возможность: убийца Пулеметчика, неважно мужчина это или женщина, мог знать о том, что тот забронировал номер в «Лас Америкас» и поспешил туда. Ведь и я направился туда прямым ходом. Увы, в данный момент пребывание в «Лас Америкас» могло существенно повредить моему здоровью. Вчера перед тем, как пойти в бассейн, я справился у дежурного клерка, и он мне ответил, что кроме меня бронью не интересовался никто. И все-таки я рассчитывал узнать там что-нибудь еще и намеревался сегодня же копнуть в тех окрестностях.
      Я мысленно наметил себе, что нужно сделать сегодня: снова справиться у клерка, связаться с Глорией и выяснить, живой я или мертвый, а также спросить, не слышала ли она о готовящихся либо уже свершившихся сделках. Возможно, досье уже находится в наманикюренных руках Торелли. В таком случае мне лучше не соваться. Однако до тех пор, пока я не буду знать наверняка, где это досье (возможно, я никогда об этом не узнаю), я не должен терять надежду на то, что мне удастся раздобыть эти бумаги, а потому решить загодя, как поступить, когда они окажутся у меня в руках. Что ж, мой план должен быть неуязвим. Иным он просто не может быть — ведь как только бумаги окажутятся у меня, объединенные силы мафии и синдиката вынесут мне смертный приговор. В принципе, то же самое сделают и комми, которые, похоже, тоже охотятся за этими самыми пленками и документами. Однако, мне кажется, Джо сделает все возможное, чтобы его приятели из партии не пронюхали о том, что у него в руках была та архиважная бумага из Пентагона и что она сплыла. А то ведь может случиться так, что этой вины может оказаться вполне достаточно для того, чтобы кокнуть Джо.
      Итак, добыв это досье, я окажусь со всех сторон окруженным врагами. И если мне захочется остаться в победителях, а заодно и в живых, следует завладеть бумагами тайно. Хотя вполне возможно, что Торелли уже читает их и посмеивается над всем светом.
      Мне не терпелось вступить в борьбу, для начала разузнав положение дел, но я еще минут двадцать обмозговывал со всех сторон каждую деталь.
      Выйдя в гостиную, я набрал «Лас Америкас» и попросил позвать к телефону дежурного клерка, Рафаэля. Когда он взял трубку, я сказал:
      — Это тот тип, который позавчера отвалил тебе сотню американских долларов. Помнишь?
      — Что? А, да. Но я думал...
      — Что ты думал? Только говори тише.
      — Я слышал, что... что вы утонули. Разве вы?..
      — Совершенно верно. Я занимался плаванием. И что в связи с этим предпринято?
      — Обследуется океанское дно в районе «Эль Пенаско». Замечательно. Именно это мне и было нужно. Похоже, эти мерзавцы считают, что я уже на том свете. И будут так считать, пока кто-нибудь из них меня не увидит.
      — Спасибо, — поблагодарил я Рафаэля. — Ну, а кто-нибудь интересовался мной или апартаментами один ноль три?
      — Вчера какой-то страхолюдина. Я сказал ему насчет... аннуляции. Как вы велели.
      — Хорошо. — Это когда Торелли посылал кого-то из своих проверить мои слова. — И этот страхолюдина тебя обидел, Рафаэль?
      — Нет. Просто он спросил, кто живет в сто третьем, ну я ему все Это и сказал.
      — Спасибо, дружок. А теперь слушай: забудь, что мы с тобой разговаривали. Ты все еще думаешь, будто я на дне. Мне так лучше. Понимаешь?
      — Ну...
      Я знал, в чем было дело. Старая песня.
      — В самом скором времени я загляну и подброшу еще сотню долларов. Как в прошлый раз. Ну, теперь помнишь, что об этом нужно забыть?
      — Да, сэр.
      — Больше никто, кроме этого вчерашнего страхолюдины не приходил? Может, сегодня? Никто не интересовался мной или моими апартаментами? Рафаэль, а?
      — Нет, только он.
      — О'кей. Держи ушки на макушке, ладно? Свяжусь с тобой чуть позже. Может, даже сегодня. А ту сотню ты вскоре получишь. Значит, тебе ничего про меня не известно.
      Он сказал, что все понял, и я повесил трубку. Потом набрал отель «Эль Энкантадо», коттедж 27. Если ответит мужской голос, придется отказаться от разговора с Глорией. В трубке послышался ее нежный голосок:
      — Але?
      — Глория? Только не прыгай в окно. Это тот, кто виснет на скалах и летает по воздуху.
      — О! — В трубке замолкло, но не надолго. — А я боялась, что...
      — Оставим это. Ты одна?
      — Да.
      — Переключись на главный вестибюль и жди. Я позвоню тебе по внутреннему телефону, с которым все в порядке. О'кей?
      — Через пять минут.
      Прошло четыре минуты. Сгорая от нетерпения, я набрал номер коммутатора отеля, назвал фамилию Глории и попросил соединить по внутреннему. Когда она взяла трубку, я сказал:
      — Все ясно?
      — Угу. Это на самом деле ты, Шелл?
      — Я. — Ввиду спешки мы свели до минимума всякие охи и вздохи по случаю... и так далее. — Ну что, Глория, скандал еще не разразился? — поинтересовался я. — Слышно что-нибудь относительно партии товара для Торелли от Пулеметчика?
      — Нет, Шелл. Я бы наверняка об этом знала. Джордж буквально не отходит от меня, так что он бы обязательно проболтался мне.
      — Даже после вчерашнего?
      Она рассмеялась.
      — Даже. Я рвала и метала, а когда успокоилась, объяснила Джорджу, что распсиховалась из-за него, потому что ему может за это нагореть от Торелли. И я как в воду глядела. Второму, этому Шутнику, тоже влетело.
      — Отлично. Глория, а ты уверена, что по поводу товара пока ничего не слышно? Может, готовится какая-то сделка, а?
      — Нет, Шелл, пока что нет. Джордж говорит, Торелли сам как на иголках. Оказывается, это ужасно важно.
      — Да. Скорей всего так оно и есть.
      Я никак не мог взять в толк, почему о бумагах все еще не было ни слуху, ни духу. Хотя, подумал я, если Торелли на самом деле на иголках, как выразилась Глория, он с каждой минутой все больше и больше жаждет получить сей лакомый кусочек. Так вот в чем дело... Толково сработано — цена-то растет как на дрожжах. Но и рисковано тоже. Пожалуй, это единственное объяснение тому, почему бумаги не были предложены Торелли в течение двух дней, минувших с убийства Пулеметчика. Но тот, кто прострелил Пулеметчику мозги, сделал это не шутки ради.
      Вдруг мне в голову пришла странная мысль, которую сходу выразил словами:
      — Глория, а вы с Джорджем расписаны, а?
      — Что? Фу, глупый вопрос! Мы расписались в Лос-Анджелесе. Чего это тебе...
      — Прошу прощения, я просто так, — перебил я ее. — Забудь.
      Черт побери, да ведь я хватаюсь за соломинки. Она живет вместе с Джорджем, и я могу без труда навести справки относительно регистрации их брака. Но это ни к чему. Нет, Глория вне всякого сомнения моя союзница. Итак, окончательно и бесповоротно исключив Глорию из вражеского стана, я имел теперь на одного врага меньше. Что-то мелькнуло у меня в голове, я чуть было за что-то не ухватился... Увы, мелькнуло и скрылось. На какой-то момент мной овладело то самое чувство разочарования, которое посещает человека, стоит ему осознать, что он упустил из виду что-то очень важное. Наконец я сказал:
      — О'кей, голубушка, спасибо тебе. Не прозевай скандальчик. Сейчас у меня кое-какие дела, но я позвоню тебе попозже. Ты не ждешь Джорджа?
      — Он и сейчас у Торелли в «Лас Америкас». Похоже, он проторчит там весь день.
      — О'кей, позвоню попозже. У меня предчувствие, что грядет буря.
      — Шелл, будь осторожен.
      — Буду, Глория. Пока.
      Я повесил трубку. Потом вызвал такси, условился, что водитель будет ждать меня на перекрестке в трех кварталах от дома Марии, подошел к окну и позвал Марию. Она побежала на мой зов, и это было восхитительное зрелище. Впорхнув в переднюю дверь, она плюхнулась на диван и кокетливо изогнулась, отчего сказанное ею прозвучало архидвусмысленно:
      — Ты что-то хочешь от меня?
      — Да. — Я улыбнулся. — Но я сделан из холодной стали. Мне придется тебя покинуть.
      — Уже?
      Она слегка нахмурилась.
      — У меня уйма дел. Пора. Даже нет времени принять душ.
      — Чем-нибудь могу тебе помочь? — серьезно спросила она.
      — Нет. Спасибо тебе, Мария. Ты могла из-за меня в такое вляпаться. Здесь сшивается всякая шушера. Я воспользовался твоим телефоном, но вряд ли кому-то известно о том, что я провел у тебя ночь, поэтому с тобой ничего не случится, если ты, разумеется, забудешь, что видела меня после моего прыжка в океан. Я не шучу. Иначе тебя могут сильно обидеть или даже убить.
      Она все еще хмурилась.
      — Забудешь... Но ведь мы еще увидимся с тобой, правда?
      Юмористка. К тому же мне давно пора сматываться.
      — Мария, если у меня останется хотя бы одна нога, я к тебе прискачу, — пообещал я. — Но сейчас мне необходимо заняться делом. Тем самым, ради которого я здесь. По крайней мере постараться это сделать.
      Я подошел к двери и выглянул наружу. Там вовсю сияло солнце. Мне было страшновато снова очутиться во внешнем мире, ибо я все еще не достиг своей безупречной формы, К тому же и вид у меня был далеко не безупречный: мне явно следовало побриться, и хотя Мария и отутюжила мою одежду, брюки сели и теперь годились разве на какого-нибудь коротышку, а не на мужчину ростом в шесть футов два дюйма. Но как бы там ни было, это были брюки, к тому же единственные.
      Мария Кармен коснулась моего плеча. Я обернулся. Она молча обвила меня руками, приподнялась на пальчики и поцеловала в губы. И тут же отошла.
      — Это чтобы ты меня не забыл, — пояснила она. — Мы, акробаты, должны держаться друг друга. Ну, а если... если у тебя будет две ноги, возвращайся бегом.