Я подошел к ним:
      – Привет, Джерри.
      Он оглянулся:
      – Привет, Шелл.
      – Представишь меня своему другу?
      Может, он и был другом Джерри, но только не моим. Я прочел это по выражению его лица.
      – Кому? – переспросил Джерри. – Ах да. Это Уоррен Фелпс. Мы только что познакомились.
      Тем не менее, он представил нас.
      – Мы с мистером Фелпсом познакомились прошлым вечером, – сообщил я. – Почти познакомились.
      Ни один из нас не протянул руку другому.
      – Ему очень нужно связаться с мисс Джин Джакс, – сказал Вэйл и добавил, бросив на меня быстрый взгляд: – Я сказал, что не видел ее, но... э... как только встречу, сразу дам ему знать.
      – Угу. Вполне разумно, – согласился я.
      Джерри посмотрел на часы и заторопился.
      – Ну что ж, мне пора. – Он кивнул Уоррену Фелпсу и мне. – Большую часть дня я буду в своем кабинете. Уйду только на церемонию перерезания ленточки. Ты, конечно, будешь там, Шелл?
      – Думаю, да.
      – Ты должен обязательно присутствовать. Кстати, ты не опаздываешь на встречу? – Он снова глянул на часы. – Уже почти одиннадцать.
      – Встреча? Ах да.
      Совещание членов жюри. Инструкции, судейские правила и тому подобное. Девушка получит выговор, если не испечет пирог. Я не горел желанием идти на это собрание, но Монако сказал, что я должен. Мне было жаль тратить время на формальности, хотя при сложившихся обстоятельствах это уже не имело, пожалуй, существенного значения.
      Джерри еще раз кивнул и убежал по своим делам.
      Фелпс тоже собрался уходить, но я придержал его:
      – Одну минутку.
      До сих пор он никак не выказал своего отношения ко мне, даже рта не открыл. Я подошел к нему вплотную и спросил:
      – Может, расскажете, зачем вам так понадобилась мисс Джакс?
      – Нет, не расскажу.
      – О'кей. Значит, будете отвечать легавым.
      Он без труда понял, кого я подразумеваю под "легавыми". Его брови угрожающе нависли над глазами.
      – Почему это должно интересовать полицейских?
      Я заговорил с подчеркнутым равнодушием:
      – Как вам только что сообщил мистер Вэйл, мисс Джакс нигде нет. Это заинтересует полицейских. Более того, мне придется проинформировать сержанта Торгесена, что вы спрашивали о ней у мистера Вэйла. И у Кэрол Ширинг вчера вечером. И у других девушек тоже, насколько мне известно.
      Он почему-то уставился молча куда-то за мою спину. Потом, очевидно, решил стать более общительным:
      – Черт, нет ничего удивительного в том, что я ищу ее. Мы должны были встретиться с Джин вчера вечером. Во всяком случае, она обещала мне позвонить. И сегодня тоже.
      Он замолчал. Я никак не отозвался, просто ждал. Наконец он продолжил:
      – Мы собираемся пожениться. Если получится.
      – Если получится?
      – Ну, если ей удастся добиться развода.
      – Вот как. По-моему, я уже слышал, что она замужем.
      – Была. И по-моему, пока не развелась. Сукин сын сбежал, бросив ее.
      – Когда?
      – Чуть больше года назад. А вам-то что до этого?
      – Скажем так, я друг сержанта Торгесена.
      Он не сумел скрыть кислой мины. Похоже, мистер Фелпс не был жарким поклонником легавых.
      – Как зовут ее мужа? – спросил я.
      Мне показалось, он не собирается отвечать, но все же сказал:
      – Морис. Морис Бутель.
      – Вам известно, где они поженились? И когда?
      – Она говорила, в Сан-Хосе. Примерно два года назад. Тогда ее звали Джин Кертис.
      – Почему она не назвалась Джин Бутель? Или Кертис?
      – О, она мечтает стать звездой. Какой-то агент представил ее в прессе как Джин Джакс. Лучше звучит, больше подходит для сцены и прочая чепуха.
      – Значит, в Сан-Хосе? В северной Калифорнии?
      – Верно.
      – Он смылся? Сбежал от нее?
      Фелпс кивнул:
      – Вместе с семью тысячами долларов, которые она заработала. В основном демонстрируя модели одежды. – Он помолчал, словно вспоминал что-то. – Мы хорошо ладили. Мне бы очень хотелось знать... Не в курсе, где она может быть?
      – Боюсь, я ничем не могу вам помочь. Но вы мне еще понадобитесь. Вы остановились в "Хане"?
      Он отрицательно мотнул головой и сообщил название другой местной гостиницы.
      – Между прочим, – сказал я, – я видел, как вы вчера общались с Кэрол Ширинг. Что вы делали потом? Остались на приеме?
      – Я пробыл еще минут пятнадцать. Я всего лишь хотел найти Джин. Меня сюда не приглашали. Так что я просто поболтался здесь с полчаса и ушел.
      Если это правда, значит, он не мог стукнуть меня по голове. Да я и не подозревал его. Даже если это все-таки был он, стал бы он со мной откровенничать.
      Расставшись с Фелпсом, я попытался найти Торгесена; оказалось, он уже уехал, поэтому я позвонил ему в управление и отловил его только со второго раза.
      Я сообщил ему все, что узнал от Фелпса.
      – Спасибо за информацию, Скотт. Мне уже известно, что ее звали Джин Бутель, – получил данные из отдела транспортных средств. Мы потеряли много времени из-за отсутствия регистрационной карточки. Машина принадлежала ей. Но мы не знали, как звали мужа.
      – Полагаю, вы проверите в Сан-Хосе?
      – Прямо сейчас. Джин Кертис и Морис Бутель; поженились около двух лет назад, так?
      – Примерно. Фелпс не знает точную дату. Сержант, когда получите эти сведения, сообщите мне все, что узнаете о муже. Возраст, внешность, ну, сами понимаете. Я был бы очень признателен.
      – Посмотрим, – ответил он. – В любом случае я позвоню еще сегодня.
      – Надеюсь. Вряд ли удастся получить эту информацию в ближайшие полчаса.
      Я, конечно, пошутил. Ему было, видимо, очень смешно.
      В перерыве между звонками Торгесену я набрал номер Лиссы, но мне опять никто не ответил. Я попробовал еще раз – увы, безуспешно. Тогда я позвонил Мисти Ломбард.
      Она ответила сладким, нежным голосом. Ее тихое "алло" проникло в самую отдаленную глубину моей души, и между нами произошел интимный, фривольный диалог, о котором не буду вам докладывать.
      После обмена нежностями я сказал:
      – Милая, говорят, сегодня состоится великое открытие с перерезанием ленточки и пламенными речами. Не хочешь пойти на церемонию со мной, чтобы я не умер от скуки?
      – Я бы с удовольствием, Шелл. К сожалению, не могу.
      – Не можешь?
      – Меня уже пригласили.
      – Пригласили? Но ты... я... мы... я думал...
      – Он позвонил несколько минут назад. Если бы ты объявился на десять минут раньше, я бы с радостью сказала "да". Тебе не следовало оставлять меня одну на все утро.
      – Оставлять одну? Дорогая, я думал... С кем ты идешь?
      – Я не должна разглашать.
      – Не должна? Что это значит?
      – Он попросил меня никому не сообщать, только и всего. Сюрприз. Он зайдет за мной около двенадцати и объяснит подробности. Думаю, это какая-нибудь особая церемония и я буду в ней участвовать.
      – Послушай, а если он предложит тебе выпрыгнуть из пушки вместе с фейерверком...
      – Не беспокойся.
      – Не стоит доверять мужчинам.
      – Я знаю, – засмеялась она.
      Мы опять обменялись милыми и приятными глупостями, о которых я умолчу. Наконец Мисти сказала:
      – Все, я кладу трубку. В любом случае увидимся на собрании. Я уже выхожу.
      – Да, хорошо, я займу тебе место.
      – Я буду сидеть с Саймоном Лифом.
      – Ты меня избегаешь?
      Ее смех напоминал весенний говорливый ручеек.
      – Не совсем. Увидимся позже, Шелл. – Она добавила еще несколько нежных слов, и я положил трубку, продолжая улыбаться – и недоумевать, с кем же она идет на церемонию. И почему это обстоятельство нужно скрывать.
      Время приближалось к одиннадцати, и я помчался в зал заседаний, где вот-вот должно было начаться заведомо занудное собрание. Я оказался прав: оно уже начиналось и было впрямь невероятно занудным.
      Я познакомился с другими судьями, в частности с модельером из Нью-Йорка с тонкими усиками, напоминавшими зубочистку, которой отшлифовали слишком много зубов, и его прославленной моделью, которая была чуть ниже меня и весила чуть больше, чем моя левая нога. Я подумал, что она носит бюстгальтер исключительно для тепла, как некоторые используют лейкопластырь, чтобы скрыть мелкие прыщики. Я не представлял, как они собираются голосовать и за кого. Но оставались еще восемь судей, включая Мисти, Саймона Лифа и меня, так что, надеюсь, конкурс все-таки окажется впечатляющим зрелищем.
      Пришла Мисти – с Саймоном Лифом. Она мне улыбнулась, но не сказала ни слова, а он кивнул и вежливо поздоровался: "Доброе утро, Скотт". Они заняли свои места, продолжая оживленно беседовать.
      Я попытался было привлечь внимание Мисти, ничего не добился и сел на свое место. В десяти футах от Мисти. Все шло не так, как мне бы хотелось. Может, на мне лежит проклятие?
      Кто-то раздал папки с правилами оценки различных частей женской анатомии. Довольно интересно, надо заметить, хотя у меня свое мнение и свои критерии. Вскоре появился Орманд Монако, призвал всех к тишине и произнес небольшую речь. Он рад, что мы все согласились помочь в проведении этого крупного мероприятия; он не сомневается, что каждый из нас сделает все возможное для того, чтобы открытие "Кублай-хана" превратилось в грандиозное празднество, а конкурс талантов прошел весело и радостно. Потом он представил мистера Лифа, который скажет несколько слов, а сам отправился продолжать подготовку к церемонии открытия.
      Саймон Лиф вышел на середину зала заседаний, встал за небольшую трибуну и оглядел нас с видом человека, который первым заметил сквозь туман берега Северной Америки.
      – Достоинство, – провозгласил он. Он продолжал осматривать пенящиеся волны, раскинувшиеся просторы, скалистые горы. – Достоинство, – повторил он.
      "Это еще, надо полагать, не все", – подумал я. Я наклонился вперед и снова сделал попытку перемигнуться с Мисти. И опять безуспешно.
      – Достоинство! – выкрикнул что было мочи Саймон Лиф.
      Ну и речь. Может, он следует старинному совету, который гласит: "Расскажи, о чем собираешься говорить, потом расскажи, о чем ты говоришь, а потом расскажи, о чем ты говорил". О, я понял. Мы все поняли.
      – Вот что я хотел вам сказать сегодня, – заявил Саймон Лиф. – Все мое сообщение заключается в одном слове.
      "В трех словах", – мысленно поправил я.
      – Мы провели тщательную подготовку, – продолжал он, – чтобы все мероприятия, начиная с церемонии открытия сегодня в полдень и заканчивая вечерним конкурсом, прошли гладко и профессионально. Все наши действия должны быть проникнуты духом достоинства, аурой хорошего вкуса, окрашены благородным румянцем так, чтобы никто, даже самый придирчивый критик, не мог обвинить нас в непристойности.
      "Тебе следовало бы закончить там же, где ты начал", – хотелось посоветовать мне мэтру. Судя по всему, Лиф принадлежал к тому типу людей, для которых звук собственного голоса слаще небесной музыки. Хотя, возможно, я был к нему не совсем объективен.
      – На нас смотрит весь мир! – воскликнул он. – Вероятно, никто не запомнит то, что мы тут говорим, но то, что мы делаем... Ах. – Он сбился с текста. – Ах, ах.
      Лиф потер лоб, словно стараясь достучаться до забытых фраз. Может быть, с того места, где он стоял, он прозревал не только калифорнийское побережье, но и Южную Америку. Очевидно, он был дальнозорким человеком.
      – То, что мы делаем, отзовется во всех уголках, в каждой щелке – во всем мире. На нас лежит огромная ответственность. Каждый из нас, вместе и по отдельности, представляет "Куб-лай-хан" – этот цветок юности, жизни, яркой сексуа... э-э-э... юной, невинной женственности. И, – он направил указующий перст куда-то в небо, – и... "Саймон Лиф продакшнс"!
      А, так вот где собака зарыта. Но мне было непонятно, как каждый из нас вместе со всеми может совершить что-нибудь такое, что где-то, в какой-то щелке отзовется. Теперь мне действительно стало интересно.
      Он говорил еще целую минуту. Особо подчеркнул, что среди судей не должно быть никакого веселья – и, уж конечно, никакой выпивки, по крайней мере до вынесения оценок. Мы должны предстать перед "всем миром" облаченные в святые одежды беспристрастности, воплощать собой мудрость и благочестие монахов, богомольцев и ангелов, для того чтобы весь мир узнал, что "Кублай-хан" – этот цветок женственности – и "Саймон Лиф продакшнс" представляют собой само... – Он глубоко вздохнул, закатил очи горе, тряхнул головой: – Достоинство!
      Естественно, это было кульминацией собрания. После захватывающей речи Саймона Лифа деловые инструкции – время и место нашей встречи перед началом конкурса, список призов и тому подобное – казались безумно скучными. Наше действо закончилось к половине двенадцатого, и после неудачной попытки вырвать Мисти из лап Саймона Лифа, нашего современного Демосфена, я ушел.
      Комната Лиссы Велдон находилась в северном крыле "Хана", и я не стал ей звонить, а направился прямиком туда, набрав по дороге полные легкие чистого, свежего воздуха. Я нажал кнопку на двери номера 218, и мое сердце слегка зашлось.
      На этот раз она оказалась дома.

      Дверь немного приоткрылась, и на меня уставился черный глаз с зелеными крапинками.
      Но вот глаз широко распахнулся со своим обычным выражением удивления, и она открыла дверь со словами:
      – Шелл, радость моя. Я думала, это Булл. Хотя для него еще слишком рано.
      – Может быть, сейчас слишком рано и для меня.
      Видимо, она вылетела из-под душа – на ее коротких черных волосах сверкали и переливались алмазными горошинами капельки воды. Влага поблескивала на шелковистой коже плеч, шеи и верхней части груди – остального не было видно, потому что она прижимала к себе пушистое белое полотенце, которое явно схватила на бегу.
      Хотя бы одно из моих здешних умозаключений оказалось правильным, его подтвердила и Лисса:
      – Я только что из душа. Собираюсь на перерезание ленточки. Заходи.
      – В душ?
      Она хихикнула:
      – Можешь помыться, если хочешь. А я уже все.
      – Вообще-то меня уже умыли. Но я, пожалуй, войду.
      И я вошел.
      – Быстро закрой дверь, – приказал я, – иначе нас затопчут в толчее.
      – В толчее?
      – За нами могут наблюдать из коридора. Ворвется толпа. Закрой и забаррикадируй дверь, придвинь к ней кровать. Я пристрелю первых шестерых.
      – О, только не кровать, радость моя, – возразила она. – Закрой глаза.
      – Зачем? Они уже видят.
      – Мне нужно поправить полотенце.
      Я закрыл глаза и даже не подсматривал, пока она не сказала:
      – Все, теперь я прикрыта со всех сторон.
      Я посмотрел на нее:
      – Это спорный вопрос.
      Полотенце было завязано прямо под мышками. Под ним скрывалась самая важная часть ее восхитительного, стройного тела – от роскошных грудей до середины великолепных бедер. Но все остальное обжигало своей соблазнительной наготой – округлые плечи, вздымающаяся над полотенцем грудь были голыми, как попка младенца.
      – Я сейчас оденусь, – объявила она. – Ты, наверное, хочешь узнать, говорила ли я с Буллом Харпером.
      – Да.
      – Говорила. Он действительно встречался с Джин, и она ему рассказала, что пыталась увидеться с мистером Сардисом, да так и не смогла пробиться к нему. Она попросила Булла устроить ей с ним встречу.
      – И он устроил?
      – Не знаю. Он мне не сказал. Он странный – если ему надоедает о чем-нибудь толковать, он просто молчит. Его и с места не сдвинешь.
      – Я подозревал, что он именно такой. Когда Джин говорила с Буллом?
      – В четверг под вечер. Она приходила в дом, чтобы встретиться с ним.
      – Ты хочешь сказать, в поместье Сардиса?
      – Да, Булл еще был там; она приходила около четырех вечера. Хочешь "Мартини"?
      – Что?
      – "Мартини" хочешь? Я приготовила его перед тем, как прыгнула в душ. Мне нужно было как-то продержаться на этой церемонии. Со всеми их речами и восхвалением всех и каждого.
      – Ну, я вообще-то не пью "Мартини" днем. Но... да, пожалуй, выпью. Один бокал.
      – Что значит "один бокал"? – В ее девственно-невинных глазах заплясали язычки пламени. – Я сделала целый кувшин.
      – Ну, тогда наливай.
      Пока она наливала, позвякивая льдом в кувшине – между прочим, она неправильно приготовила "Мартини", никогда нельзя класть лед в кувшин, – я спросил:
      – Джин объяснила Буллу, для чего ей понадобился Сардис?
      – Нет. Он ее спрашивал, но она увильнула от конкретного ответа. Придется пить из старых больших стаканов, у меня нет этих симпатичных маленьких фужерчиков. Сядь и расслабься, у нас есть еще минутка.
      Минутка для чего? Я был слегка озадачен. Она протянула мне почти полный стакан, и я присел на краешек кровати.
      Комната у нее маленькая, один угол занимала аккуратно застеленная кровать, у стены – низенький туалетный столик из темного резного дерева, справа от меня расположился бамбуковый столик, а прямо напротив – приоткрытая дверь в ванную комнату. Мне был виден темно-красный коврик и душевой шланг, висевший на крючке.
      Я отхлебнул "Мартини" и взлетел над кроватью, будто подброшенный пружиной. Наверное, туда все-таки стоило положить льда, и побольше.
      – Бр-р, – вырвалось у меня.
      – Что-нибудь не так? – поинтересовалась Лисса. – Может быть, коктейль слишком крепкий?
      – Все замечательно, – похвалил я. – Бр-р... замечательно. Только смотри, чтобы между нами не пробежала искра.
      – Не могу вспомнить, добавила я вермут или нет. По вкусу похоже на вермут?
      – Откуда я знаю? Через минуту это не будет иметь никакого значения.
      – Тебе не нравится мой коктейль.
      – Что ты, я в восторге.
      – Но ты все время фыркаешь, как лошадь.
      – О чем ты? Бр-р. Это... это здорово.
      – Я никогда не пробовала этот джин.
      – Хм...
      – Зато в животе сразу становится тепло.
      – Там все и начинается. – К этому моменту я сделал еще один большой глоток. – Готов поспорить, с помощью этой штуки можно вылечить язву. Она тотчас закроется, как умирающие морские анемоны.
      Мы болтали о всякой чепухе. Я спросил, где ее соседка по комнате, если она вообще существует. Выяснилось, что соседка существует – китаянка по имени Вонг, – но она ушла несколько часов назад. Когда у меня вырвалось замечание, что я рад отсутствию ее соседки по имени Вонг, я ненадолго замолчал и задумался, не стоит ли мне допить оставшийся "Мартини". Черт возьми, к этому времени я уже выпил оставшийся "Мартини". Ну, почти весь.
      Судя по всему, он затеял драку со всей той дрянью, которой я травился вчера. С теми маленькими огненными хищниками, резвящимися в моей двенадцатиперстной кишке. Я не знал, что такое двенадцатиперстная кишка, но начинал догадываться, где она находится. Не нужно было пить этот "Мартини", пожалел я, – увы, слишком поздно. Лучше бы я попробовал мангусту.
      Наконец мне удалось выговорить:
      – Лисса.
      – Да, Шелл?
      – Что еще сказал тебе Булл?
      – Я тебе уже все передала. Джин очень нужно было увидеть мистера Сардиса, и она попросила Булла помочь ей с ним встретиться. Сказала, что мистер Сардис не откажется поговорить с ней. Я помню, она утверждала, что это касается его дочери и поэтому он обязательно захочет поговорить с ней.
      – Дочери Сардиса? Нейры?
      – Думаю, да. Булл говорит, она просто сказала, что дело касается его дочери. И чтобы Булл сообщил старику об этом.
      – Интересно. Послушай, когда снова увидишься с Буллом, постарайся узнать, устроил он встречу Джин и Сардиса или нет, хорошо?
      – Конечно. Я увижу его очень скоро. Кстати, мне надо что-нибудь надеть. – Она наклонила свой стакан с "Мартини" и лихо выпила. – Отличный напиток.
      – С каждым глотком становится все лучше и лучше.
      Я говорил правду. Теперь он напоминал новокаин. Мне начинало казаться, что эта адская смесь прошествовала мимо моего желудка и направилась прямо в сердце и в уши. Ну да, все верно: я же еще не обедал. Между прочим, и не завтракал. Я вообще ничего не ел с восьми часов вчерашнего вечера. Хорошо, хоть вчера заправился как следует.
      – Это действительно так важно? – спросила Лисса. – Насчет Джин и мистера Сардиса?
      – Крайне важно. И чем раньше ты узнаешь и скажешь мне, тем лучше.
      – Тогда я спрошу его в первую очередь. В самую-самую первую.
      – Отлично. Очень-очень отлично.
      – Еще хочешь?
      – У меня еще есть. Немного, но...
      – Давай налью. Пока лед не растаял.
      – Давай. Знаешь, а ведь лед надо вынимать. По крайней мере, так говорят эксперты. А мне иногда нравится считать себя экс...
      – Здесь не так много, как я думала. Авось нам хватит.
      – О, вполне хватит.
      Лисса стояла прямо передо мной с кувшином в руке и, наклонившись, наливала "Мартини". Она закрутила полотенце узлом на спине, который, видимо, с самого начала был слабо затянут и теперь, если мои глаза меня не обманывали, начал развязываться. Она ходила по комнате, готовила и наливала "Мартини" и – вне всяких сомнений, сейчас оно развяжется.
      Полотенце заскользило вниз по высокой гладкой груди, и я крикнул: "Лисса!" До нее вдруг дошло, что происходит, она воскликнула "Ой!" и потянулась за полотенцем.
      Это был кошмар.
      Она наливала этот жуткий "Мартини", я подставил ей свой стакан, и, когда она завопила и потянулась за полотенцем, кувшин, который она держала в руке, ударился о мой стакан. В одно мгновение джин полился рекой, это был просто шквал "Мартини". Лисса еще раз ойкнула, попыталась удержать полотенце – и... оно упало.
      Внезапно все кончилось. Кувшин и стакан лежали на полу. Рядом валялось смятое белое полотенце. Лисса все еще тянула руку за полотенцем, которое было совсем не там, куда она устремилась. А я приподнялся с кровати, подавшись вперед и хватая руками воздух в нелепой попытке помочь Лиссе.
      Несколько секунд мы стояли в полном оцепенении и молча взирали друг на друга. Частично мой временный паралич был вызван неожиданно пролитым "Мартини". Но главная причина стояла прямо передо мной – Лисса, обнаженная Лисса.
      Это была Ева ночи, современная и еще более обворожительная Цирцея. Ее грудь медленно поднималась и опускалась, чувственные губы трепетали на распутном лице, все ее тело пело песнь сирены, древнюю, как сам мир.
      Я не знаю, что могло бы произойти, – хотя догадываюсь, однако в этот критический миг что-то странное царапнуло мое сознание. Странное и мокрое. Как будто что-то странное и мокрое просочилось на мои брюки. Я не мог отвести глаз от Лиссы, но эта странная и сочащаяся мокрота становилась все более противно-осязаемой, и наконец я глянул вниз.
      "Так вот куда делись наши "Мартини"!" – озарило наконец-то меня.
      "Мартини"... или как там называлось свирепое пойло.
      Начнем с того, что мне сразу не понравился этот неприятный, ядовитый и, вероятно, смертоносный привкус новокаина. В нем было что-то разрушительное, подлое, даже дьявольское. Это странно сочащееся зелье может нанести серьезный вред человеку.
      Я бы не беспокоился так сильно, если бы оно вылилось, скажем, мне на ноги. Но нет. Эта отрава не тронула мой беговой механизм. С ногами все было в порядке. Они даже не намокли. Я волновался за свою двенадцатиперстную кишку.
      Пока я размышлял, Лисса наклонилась и подняла полотенце. В любое другое время я бы почувствовал сожаление, но только не сейчас: сейчас у меня были более важные дела.
      – Лисса, – недоуменно произнес я, – эта бутылка с джином...
      – Да?
      – На этикетке нет, случайно, черепа с костями или чего-нибудь подобного?
      – Нет. Там нарисована девушка.
      – Хоро... Девушка?
      – Да, симпатичная девушка...
      – Какая разница? Девушка есть девушка...
      – С розой в зубах...
      – С розой в...
      – И написано "джин". Просто "джин".
      – Ну да. Написано-то небось от руки. Теперь все ясно. О, Лисса, нужно что-то предпринять.
      – Я думаю, тебе лучше снять брюки.
      – Нужно что-то... Что?
      – Тебе нужно снять брюки.
      – Я думал, мне послышалось.
      – Снимай, и я их тебе поглажу.
      – Ты, наверное, шутишь.
      – Это займет всего одну минуту. Я их просто отпарю.
      – А это поможет?
      – Шелл, почему ты так перепугался?
      – Детка, страх не входит в число моих проблем.
      Она топнула ногой:
      – Снимай брюки!
      – Повтори еще раз! – крикнул я.
      – Шелл, я сейчас проткну тебе глаз...
      – Ладно, ладно, – согласился я, стягивая брюки, – если ты этого хочешь, пожалуйста, я не против. Черт возьми, полагаю, мы оба не против.
      Лисса схватила мои брюки и удалилась. Немного подождав, я поинтересовался:
      – И это все?
      Она не ответила.
      Во время нашего диалога Лисса торопливо передвигалась по комнате, но я не обращал внимания на ее действия, так как был занят только своими проблемами. Теперь же я заметил, что она разложила гладильную доску и поставила на нее утюг. На краю доски она повесила мои замечательные брюки с изумительными красными полосками.
      – Ты собираешься гладить мои брюки, да?
      – Сколько раз я должна тебе это повторить?
      – Чем больше, тем лучше.
      – Надо вывести это мокрое пятно от "Мартини". Ты же не можешь уйти отсюда в таких пьяных брюках.
      – "Мартини"-то был сухим. Но ты права. Я должен присутствовать на церемонии перерезания ленточки, и, естественно, я не могу пойти туда в таком виде. Это было бы... да, это было бы нарушением достоинства.
      Лисса конечно же снова подвязала полотенце, но она без конца сновала туда-сюда, и оно опять начало развязываться. На этот раз она завязала его спереди, где-то на плече, и создавалось впечатление, что на ней надето короткое, пушистое белое платье с глубоким вырезом и разрезом до самого уха. Она была очаровательна.
      – Лисса, – сказал я, – ты прелестна. Особенно в этом наряде.
      Она улыбнулась, сверкнув глазами:
      – Эффектное платье, правда?
      – Просто блеск. Знаешь, мы были бы потрясающей парой – ты в этом наряде и я в костюме магараджи. Что?
      – Особенно сейчас, солнце мое, – сказала она.
      Она повернулась ко мне и провела кончиком языка по своим красным пухлым губам. Мне даже показалось, что я услышал шипящий звук, который раздается, когда женщина мокрым пальцем пробует раскаленный утюг. Что-то изменилось: воздух стал более плотным, напряженным. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.
      Что-то должно было случиться. И оно случилось. Может быть, это было не то, что я думал, но что-то точно произошло.
      Я сделал короткий шажок в ее сторону, она медленно двинулась ко мне и остановилась в полшаге. Узел на ее плече распустился, полотенце сползло по роскошной груди и застыло на самой выступающей точке, поднимаясь и опускаясь вместе с ее бурным дыханием.
      Я заглянул в туманную глубину ее глаз – они стали полностью зелеными. Она облизывала губы быстрыми движениями языка, беспрестанно шевеля ими. Она даже не шелохнулась, чтобы завязать узел.