Если бы я вскочил на ноги секунд через десять после удара и пулей промчался по территории и по номерам отеля, может быть, и разыскал бы своего обидчика. Но когда я наконец доковылял до "Кублай-хана", было уже слишком поздно. Мне оставалось лишь принять три таблетки аспирина, что я и сделал.
      Помимо всего прочего, я совершенно запутался. Голова глухо звенела. Мозги пенились, словно огромный котел с "алказельтцер". Я чувствовал себя умственным гигантом – потому, наверное, что явственно ОЩУЩАЛ свой мозг. В этом-то и заключается главная проблема, когда тебе вышибают мозги: любая глупость кажется гениальным озарением. К сожалению, в тот момент я не понимал столь очевидной истины.
      Первую "блестящую победу" в своем расследовании я одержал в Оружейной комнате, которую нашел с большим трудом. Я помнил, что Орманд Монако встречается здесь с гостями, но у меня в потрясенных мозгах все перепуталось, и я забрел в Пушечную комнату. Оружейная, Пушечная – какая, к черту, разница?
      Наконец я все же нашел Оружейную комнату, с шумом распахнул дверь и сразу увидел Орманда Монако. Он сидел за столом вместе с дюжиной мужчин и женщин, некоторые из них были в костюмах, другие – в вечерних платьях. Сначала я увидел худого, угловатого Монако, все остальные казались сплошным расплывчатым пятном. Монако был в своем жемчужно-сером смокинге с яркими фуляровыми лацканами, которые так гармонировали с сединой в его волосах.
      Я, громко топая, подошел к нему и пронзил его испепеляющим взглядом.
      – Так вот вы где! – гневно заявил я. – И где же вы были?
      Все, как один, повернули головы в мою сторону, но Орманд Монако среагировал быстрее остальных.
      – Что такое? – удивился он. – В чем дело?
      – Не надо спрашивать меня, в чем дело, – сказал я. – Из этого вам точно не распутаться. Спутаться... Выпутаться? Послушайте, я вас видел.
      Его лицо выражало ужас. Это хорошо: значит, я его напугал. Он обвел взглядом всех сидевших за столом.
      – Губернатор, – обратился он к кому-то, – господин мэр, мистер Лиф. Я должен извиниться за мистера Скотта. Прошу прощения, миссис Шмил, – добавил он.
      "Миссис Флиб". Я плохо различал имена, которые он называл. "Генерал Стонк". Боже, как болит голова. Наверное, трех таблеток аспирина было мало.
      Монако тревожно, изучающе смотрел на меня.
      – Мистер Скотт, – заговорил он успокаивающим тоном – таким голосом разговаривают дрессировщики с молодыми клыкастыми львами, – вы немного выпили, так ведь? У вас глаза покраснели.
      – Выпил-шмипил, – передразнил его я. – О, простите, если я назвал чье-то имя. Я как раз перехожу к делу. Насчет... хм... Я думал об этом еще минуту назад.
      Монако встал и увел меня от стола.
      – Может, вы оставите меня и моих гостей и позволите нам закончить важный деловой разговор без посторонних?
      – Вы выходили из этой комнаты в течение последних десяти минут? Или около того? Ну, скажем, в течение часа.
      Монако искоса глянул на меня, бросил взгляд на стол, потом опять уставился мне в зрачки. Он выглядел обеспокоенным.
      – Я действительно выходил один раз. Искал мистера Вэйла, – виновато произнес он. – Вообще-то я вернулся всего несколько минут назад. Хотя я совершенно не понимаю, какое дело...
      – Так и не нашли его?
      – Нет, действительно не нашел, – подтвердил Монако. – Однако...
      – А как насчет Булла Харпера?
      – А что насчет Булла Харпера?
      – Вот об этом я и спрашиваю.
      – Ну так что там насчет его?
      – Его вы тоже не видели, да?
      – Нет, а почему я должен был...
      – Мне это кажется очень подозрительным, а вы как думаете?
      – Мистер Скотт, я не понимаю, повторяю, не понимаю, о чем вы говорите.
      Я задумался, а потом признался:
      – И я тоже.
      – Предлагаю перенести нашу беседу на другое время.
      – Ага, – согласился я – похоже, аспирин начинал действовать, – например, на следующий ноябрь?
      С этими загадочными словами я удалился.
      Мне так и не удалось найти Булла Харпера. Я постучал в дверь комнаты Лиссы, номер 218, но либо никого не было дома, либо не хотели открывать. Зато я нашел Джерри Вэйла; у него я тоже ничего не выяснил.
      Я знал только, что кто-то ударил меня по голове и этот кто-то хотел меня убить. Уже где-то около полуночи я понял, что ничего не добьюсь, бесцельно шляясь по отелю. И решил выпить в одном из баров.
      К этому времени я более или менее пришел в норму, правда, в голове засела тупая, ноющая боль. Зато предметы перед глазами перестали кружиться, и я вдруг понял, что мне стоит сесть и спокойно подумать за прохладным коктейлем, – наверняка это принесет больше пользы, чем мои последние маломотивированные действия. И я направился в "Сераль".
      И столкнулся с Мисти Ломбард.
      На этот раз встреча не была физическим столкновением, я просто заметил ее, когда вошел в вестибюль, и подождал, пока она подойдет.
      – Привет, привет. Ты как раз искала меня. Тебе меня не хватало, и ты отправилась на поиски...
      – Я иду в "Сераль".
      – Где мистер Лиф?
      – Все еще на совещании.
      – Вот дурак.
      – Он говорил со мной и сказал, что, вероятно, не освободится до утра. Поэтому я решила сбежать от всей этой толпы – ты не находишь, что они начинают понемногу сходить с ума?
      – Это точно.
      – Я решила выпить в тишине перед тем, как отправиться спать.
      – Наши желания совпадают, Мисти. Давай выпьем вместе.
      Она слегка прикусила губу и, прикрыв глаза, склонила голову набок. Потом улыбнулась и задорно сказала:
      – А почему бы нет?
      Мы сели у стойки и пропустили по паре коктейлей; я почти не помню, о чем мы говорили. Кажется, я рассказал ей, что меня стукнули по голове, а она мне сочувствовала; еще я попросил ее поподробнее припомнить ее разговор с Джин Джакс, и она очень старалась. К сожалению, ничего нового я не узнал. Так что мы просто сидели и болтали с Мисти; я слушал ее тихий, завораживающий голос и любовался ею.
      Наконец она сказала:
      – Мне пора спать. Завтра я должна быть с ясными глазами.
      – Твои глаза всегда будут ясными. Я провожу тебя домой, то есть до твоего номера, хорошо? Тебе опасно ходить тут одной.
      – Даже когда вокруг полно людей?
      – Тем более. Среди них ведь попадаются мужчины.
      – А ты собираешься защищать меня от мужчин, да?
      – От всех, кроме одного, – заверил я пылко.
      Мы пересекли вестибюль, вышли через главный вход на улицу и по усыпанной гравием дорожке направились к южному крылу, в котором находился ее номер. У двери она остановилась, хотела что-то сказать и вроде как бы засмущалась. Немного помолчав, она предложила:
      – Не хочешь ли зайти выпить стаканчик на ночь, Шелл? Если ты не слишком устал...
      – С удовольствием. Еще один мне не повредит.
      – Не очень повредит. – Она повеселела. – Мы выпьем всего по стаканчику. Мне обязательно нужно хоть капельку поспать.
      Мы вошли внутрь. Комната была маленькой, но со вкусом обставленной. Пушистый голубой ковер на полу, светло-голубые шторы на окнах, низкий диван цвета морской волны, на стенах какие-то картины, достаточно яркие. Массивный торшер около дивана ненавязчиво освещал уютное гнездышко.
      Справа размещалась небольшая кухонька и стойка с двумя стульями, а через полуоткрытую дверь слева я заметил тускло освещенную спальню. Горничная уже сняла покрывало и отбросила одеяло, и постель поджидала свою хозяйку.
      "Поджидает свою хозяйку... гм..." – мечтательно подумал я, а Мисти крикнула из кухни:
      – Здесь только бурбон с водой. И мой херес.
      – Бурбон с водой как раз то, что нужно.
      Через минуту она вернулась с коктейлями и села рядом со мной на низкий диван. Должно быть, пока Мисти хлопотала на кухне, она включила магнитофон, потому что комнату заполнила музыка. Струнные и духовые инструменты наигрывали приятную, расслабляющую мелодию.
      Мисти сбросила свои остроносые туфли и облегченно вздохнула:
      – О боже, как хорошо. Ты не возражаешь?
      – Ты шутишь? Даже отсюда я чувствую, как тебе хорошо.
      Я сидел в футе от нее. Она рассмеялась и сделала глоток хереса.
      – Только не говори мне, что у тебя есть телепатические способности.
      – У меня есть кое-что получше.
      Она опять засмеялась, вытянула свои роскошные ноги и положила их на антикварный кофейный столик с зеркальной крышкой, а я наклонился к ней, обнял ее за плечи и поцеловал.
      Я удивился не меньше, чем она.
      Я поцеловал ее совершенно непроизвольно, это не было заранее обдуманным действием. Не могу, конечно, утверждать, что такая мыслишка не закрадывалась мне в голову, – просто я вообще не думал о том, что делаю. Я смотрел, как она двигается с какой-то мягкой, животной грацией, и слушал ее тихий, гортанный смех, – и в следующее мгновение я оказался около нее, а мои губы прильнули к ее.
      Она напряглась и попыталась высвободиться. Но только попыталась. Через секунду ее тело расслабилось, а губы стали жаркими, влажными и податливыми. Я обхватил ее за талию и прижал к себе, она прильнула ко мне всем телом и обняла за шею.
      Когда наши губы разомкнулись, я выдохнул:
      – Мисти...
      А она широко открыла глаза и прошептала:
      – Не говори ничего, Шелл. Ничего не говори.
      Ее огромные, чудесные глаза были прямо передо мной. Я смотрел и смотрел в них, в самую их глубину, а потом их таинственная темнота скрылась под гладкими веками. И наши губы снова встретились.
      Всего один стаканчик, сказала она. Мы так его и не допили...

* * *

      Утром я наскоро проглотил кофе на завтрак – я всегда начинаю день с чашки кофе – и выехал по Дезерт-Вью-Драйв. Верх моего "кадиллака" я опустил, и солнце пока не обжигало мою многострадальную голову, все еще облаченную в тюрбан.
      Да, в тюрбан, потому что почти все участники вчерашнего приема и сегодня будут присутствовать в "Кублай-хане" – на волнующей церемонии перерезания ленточки – и до этого момента должны были оставаться в маскарадных одеяниях. Поэтому я все еще был в своем костюме магараджи. Кроме того, мне нравилось его носить. В нем я чувствовал себя... ну, как бы пожарником.
      Старые мудрые доктора говорят, что алкоголь выходит из пьяницы – или, скорее, принявшего алкоголь человека – где-то двадцать четыре часа спустя. После моего последнего Укуса Гремучей Змеи – или как там называлась та штука, которая жгла меня вчера вечером, – прошло гораздо меньше времени. Так что у меня в желудке еще полыхали кое-какие маленькие огненные змейки.
      Что бы там ни было, чувствовал я себя великолепно.
      Стояло прекрасное утро. Даже если бы шел дождь и гремел гром, оно все равно было бы прекрасным. Потому что, несмотря на пробитый череп, после Мисти, несвязных слов и нежных губ я чувствовал прилив энергии и пребывал в состоянии благодушной эйфории.
      Я двинулся по тому же маршруту, что и вчера днем, и по дороге размышлял, зачем Джин Джакс ездила к Монако и кто мчался за ней со скоростью девяносто миль в час. И за ней ли гнался водитель той, другой машины.
      Совершенно очевидно, что кто-то либо следил за ней, либо заранее знал, что она наведается к Монако. Убийцы не имеют обыкновения прятаться у дороги и расстреливать всех, кто проедет мимо. Я сбавил скорость и свернул с Дезерт-Драйв на Юкка-роуд, доехал до того места, где вчерашняя машина свернула с дороги, и у знака "РАНЧО ХАРДИНГА" взял влево.
      По узкой дороге я поднялся на вершину Мшистой горы и осмотрелся. Отсюда все было видно как на ладони. Я сразу заметил ранчо – больше здесь просто некуда было ехать. В двух милях от горы расположился низенький серый домик – видимо, это и было ранчо Хардинга, – огороженный белым забором, а рядом с домом виднелась, как мне показалось, конюшня. Во всяком случае, рядом паслись две явно скучающие лошади.
      У подножия горы пролегли две неглубоких борозды, по которым изредка проезжали машины. Наверное, охотники. Мальчишки, стреляющие по кроликам, жизнерадостные парни с ружьями. А вчера еще и мужчина с крупнокалиберным пистолетом. Он проехал полмили направо, поднялся на гору и спустился с нее – и вот, пожалуйста, он готов встретить любого, кто проедет по Юкка-роуд.
      Я не поехал по этому маршруту – полиция наверняка прочесала там каждый клочок земли, – а направился прямо к ранчо. Прочный низенький домик был построен из серых цементных блоков, внутренний дворик тоже залит цементом.
      Я вышел из машины и направился к дому, но не успел я постучать в дверь, как она открылась и на пороге возникла высокая, стройная женщина средних лет.
      – Здравствуйте. – Она удивленно смотрела на меня.
      – Доброе утро. Это ранчо Хардинга?
      – Да. Я – миссис Хардинг.
      – Ваш муж дома?
      – Нет, он в Лос-Анджелесе. Уже четыре дня.
      – К вам приходили помощники шерифа?
      – Да, вчера вечером. С ними был сержант Торгесен.
      Я поморщился. Я вдруг вспомнил, что так и не заехал к сержанту. Он просил меня обязательно это сделать и в конце добавил что-то угрожающее, типа: "Мне не понравится, если вы забудете".
      Мне не понадобилось много времени, чтобы получить ответы на интересующие меня вопросы, так как миссис Хардинг уже прошла эту процедуру с Торгесеном. Вчера она весь день провела в одиночестве, и к ней никто не заезжал; ее мужа, естественно, здесь не было, потому что он в Лос-Анджелесе. В любом случае у него не темно-синий седан, а черный "империал".
      Я спросил:
      – Вы слышали выстрелы?
      – Мне показалось, что да. Я решила, что кто-то, видимо, охотится. Я выглянула из дома, но ничего не увидела. И никого.
      Ну, вроде все. Мне нужно было удостовериться, что никто не мчался на ранчо Хардинга со скоростью девяносто миль в час и что мой друг в синем седане здесь не появлялся. Я поблагодарил миссис Хардинг и поехал обратно в "Кублай-хан", приплюсовав эту скромную толику информации к другим сведениям, которых, к моему удивлению, оказалось не так уж мало.
      Похоже, я понемногу продвигаюсь вперед – по крайней мере, я так думал. Я взял радиотелефон и позвонил в службу шерифа в Индио.
      Через пару минут я дозвонился до сержанта Торгесена, и, когда он услышал, кто говорит, произнес ледяным тоном:
      – Замечательно. Где вы, черт возьми, пропадали?
      – В "Кублай-хане", конечно. Где же еще? А сейчас я как раз готов ехать к вам, как мы и договаривались. Возможно, мне следовало бы сначала переодеться...
      – Я не имел в виду, что вы должны приехать в любой день, когда вам нечего будет делать, Скотт. Я должен... Ладно. Нет смысла приезжать сейчас: меня здесь не будет. Я отправляюсь в "Кублай-хан".
      – Хорошо, можем встретиться там, если вас устроит.
      – В любом случае будет нужно приехать и подписать показания, но в "Хане" меня вполне устроит. Я хочу поговорить.
      – Есть новости?
      – Да, есть кое-что. – Он замешкался, потом добавил: – Сейчас чуть больше половины десятого. Я буду около десяти. Встретимся у входа.
      – Договорились.
      Интересно, что происходит? Судя по тону Торгесена, что-то не очень хорошее для меня. Ладно, скоро узнаю. Приехав в отель, я сам припарковал "кадиллак" и встал у входа. Я успел выкурить две сигареты, прежде чем появился Торгесен на черно-белой машине.
      Он отвел меня в сторону и заявил:
      – Это официальная беседа, Скотт. Дружеская, но официальная.
      – О'кей.
      – Вчера вечером во время нашего разговора мистер Монако сказал, что нанял вас, хотя в подробности не вдавался. Не хотите ли просветить меня? Не только чем пришлось заниматься, но и что удалось обнаружить.
      Я немного подумал.
      – Да, хорошо. Естественно, я сообщу об этом Монако, думаю, вряд ли он будет возражать против моего сотрудничества с законом. Если ему нечего скрывать.
      Губы Торгесена дернулись, но я так и не понял – то ли он пытался улыбнуться, то ли ругнуться.
      – Для чего он вас нанял?
      – Сначала для поисков Джин Джакс, которая к тому времени пропала.
      – Ага. А за что он платит сейчас?
      – Ну, во-первых, за судейство конкурса красоты...
      Торгесен хохотнул. У него был приятный смех, когда он этого хотел.
      – А во-вторых, – продолжал я, – за то, чтобы я нашел убийцу мисс Джакс и Сардиса – в общем, распутал это дело. – Я помялся и мрачно добавил: – Желательно к двенадцати часам дня.
      – Двенадцати часам какого дня?
      – Сегодняшнего.
      Да, смех у него был просто потрясающий. Он так ржал, что у него из глаз брызнули слезы, казалось, его вот-вот хватит кондрашка. Я обиделся и попытался его остановить:
      – Хорошо. Послушайте, мне тоже смешно. Может, хватит?
      – У-у-у, – стонал он. – Вот это шутка. Живот надорвешь. Черт, поеду домой...
      – Сержант...
      – У-у-у...
      – Послушайте, вам интересно, что я скажу, или нет?
      – Ладно, ладно. Конечно. Черт, мне при... – Он опять закатился. Наконец он справился с приступом хохота и закончил фразу: – Пригодится любая помощь.
      – Очень смешно.
      Я доложил ему о своих действиях и вкратце рассказал все, что мне удалось выяснить. А поскольку Торгесен раз-другой не удержался и фыркнул, я не стал особо распространяться.
      Он переваривал несколько секунд услышанное. А когда заговорил, на его лице не осталось и тени веселья.
      – Полагаю, вы знаете, что Сардис вложил деньги в этот дворец, в "Кублай-хан"?
      – Сардис? Эфрим Сардис?
      – Да, Эфрим Сардис. Не изображайте идиота, Скотт.
      Я прищурил глаза:
      – Первый раз слышу об этом, сержант.
      – Скотт, если увижу вранье, я разорву вашу милость на клочки...
      – Остановитесь. Если бы я действительно понимал всю эту бредятину, я бы так и сказал вам. Или если бы захотел скрыть это от полиции, то просто промолчал бы или послал кое-кого к черту. Так о чем идет речь? Неужели в самом деле Сардис вложил какие-то деньги в этот отель?
      Несколько секунд он с видом обвинителя смотрел на меня, сверкая глазами, потом принял решение.
      – Если вы действительно не знаете, то очень скоро узнаете. Монако потратил триста или четыреста тысяч – согласитесь, это всего лишь капля в море. Основной вклад сделал Сардис.
      Я растерянно заморгал:
      – Надо так понимать, что "Кублай-хан" не принадлежит Монако?
      – Принадлежит? – Торгесен хищно ощерился, в уголках его рта собрались морщины. – Монако всегда был только прикрытием для Сардиса.
      Мы помолчали, а потом он уточнил, продолжая ухмыляться:
      – Того парня, которого убили.

      Я прокручивал его слова у себя в голове, пытаясь переварить сногсшибательную новость, а в итоге лишь заработал несварение.
      Похоже, Орманд Монако оказался фальшивкой. А с каким видом, не стесняясь, принимает поздравления, предназначавшиеся совсем другому человеку. И я не забыл визит Джин к нему домой; тот факт, что его не оказалось на месте, когда я приехал; а также тот факт, что его видели у особняка Сардиса во время или почти во время убийства; его неестественную реакцию на сообщение о смерти Сардиса. Помимо всего прочего.
      И это мой клиент. Как мило.
      – Как об этом стало известно? – спросил я Торгесена.
      – Мы просматривали бумаги из сейфа Сардиса. Думали, может, они нам подскажут мотив для убийства. Нашли договор между Сардисом и Монако, подписанный ими обоими и заверенный их адвокатами. По этому договору Сардис вкладывает миллионы, а сам остается в тени – он никогда не любил шумихи вокруг своего имени, – и для всех владельцем считается Монако... Вы уверены, Скотт, что не знали этого?
      – Да, уверен. Не собираюсь повторять еще раз. – Он хмыкнул, а я спросил: – Еще кто-нибудь вкладывал деньги в "Хан"?
      – Нет, насколько нам известно.
      – Теперь, после смерти Сардиса, кто будет владельцем?
      – Пока еще точно не знаю. Вообще-то владельцем должна стать его дочь, хотя родители Сардиса еще живы; кроме того, есть бывшая жена, которая живет где-то на востоке. Мы еще не получили завещания – его составляла какая-то нью-йоркская фирма. Сегодня нам должны прислать копию.
      – Они, случайно, не заключали договор о взаимном страховании? Ну, когда в случае смерти одного из партнеров другой получает предприятие в собственное распоряжение или закрывает его, отхватив при этом солидный кусок наличными?
      – Насколько нам известно, нет. Мы пока проверяем и сортируем документы из сейфа Сардиса – жуть, сколько там всякого барахла. Не говоря уж о тридцати тысячах долларов. Мне бы такой сейф.
      – Тридцать штук? Наличными?
      – Ага. Хотя странно. Должно было быть пятьдесят. Так нам сообщил мистер Вэйл, пока мы были там. Его жена это подтвердила, сказала, что отец всегда держал пятьдесят тысяч в сейфе – на всякий случай. Наверное, на карманные расходы.
      – Что случилось с двадцатью тысячами?
      Он поджал губы.
      – Этого нам пока никто не смог объяснить.
      Я, раздумывая, произнес:
      – Эти тридцать тысяч, случайно, не в стодолларовых банкнотах?
      Он посмотрел на меня с интересом:
      – Все – в стодолларовых бумажках. У вас еще есть шанс стать сыщиком, Скотт.
      К черту его подковырки, важно то, что он сказал.
      – Полагаю, у вас встреча с Монако?
      – Точно.
      – Ничего, если я поприсутствую?
      Он недовольно поморщился, но в конце концов согласился.
      – Между прочим, раз Монако платит мне за то, чтобы я нашел того, кто грохнул Сардиса, – те деньги, что вы обнаружили, должны быть, я думаю, перечислены в Мемориальный фонд сержанта Торгесена. А вообще маловероятно, что Монако сам прикончил Сардиса.
      – Может, и маловероятно. Хотя я бы так категорично не утверждал. Давайте послушаем его самого.
      Мы нашли Монако в его кабинете. Столь же роскошном, как у Джерри Вэйла, только в два раза большем; ну, в конце концов, Монако – мультимиллионер, владелец "Кублай-хана". Мы с сержантом сели за стол, и Торгесен просто изложил Монако все, что знал, все, что минуту назад рассказывал мне. Он не хитрил, не задавал никаких каверзных вопросов, просто выложил все как есть, а потом спросил:
      – Что скажете?
      Пока Торгесен говорил, Монако разглядывал крышку своего стола, и прошло несколько томительных мгновений, прежде чем он поднял голову. Он глянул на меня, потом на сержанта Торгесена.
      – Ничего, – ответил он. – Все сущая правда. Как только я узнал о смерти Эфрима, сразу понял, что истина обязательно выплывет. Жаль, хотя сейчас это не имеет большого значения. Эфрим был моим близким другом – вот это имеет значение.
      Он держался спокойно, как сытый удав. Даже спокойнее. Правда, он сам сказал, что ждал такого развития событий.
      – Это все, что вы хотите сообщить, мистер Монако?
      – Да, сержант. Мне нечего дополнить. Я не совершил никакого преступления.
      Торгесен внимательно посмотрел на меня, откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу.
      – Теперь, когда ваш... ваш партнер мертв, кто является владельцем "Кублай-хана"?
      – Нейра, наверное. Мои интересы защищены – то есть я не понесу каких-либо финансовых потерь. Что касается вклада Эфрима, он распоряжался им по своему усмотрению.
      – Другими словами, вы ничего не выигрываете от его смерти.
      – Абсолютно. Наоборот, я потерял друга.
      – Вы по-прежнему утверждаете, что просто катались по имению Сардиса?
      – Не по имению Сардиса. А мимо него. Да, просто катался. Мы уже тысячу раз говорили об этом, сержант.
      – Вы не входили в дом. Вы не знали об убийстве мистера Сардиса, пока я не сообщил вам. Правильно?
      – Правильно.
      На этот раз Монако не теребил в руках пачку сигарет, но я по-прежнему был убежден, что он лжет.
      Мысли Торгесена явно текли в том же направлении.
      – Честно говоря, мистер Монако, когда я сообщил вам о смерти мистера Сардиса, мне показалось, что вас это не удивило.
      – Ваши видения, сержант, меня совершенно не трогают. – Монако был холоднее льда в морозильнике, но через секунду немного расслабился и продолжал: – Известие о смерти Эфрима потрясло меня. Но я не мог не вспомнить о нашем договоре, о том, про который вы только что говорили. Я моментально понял – если документ станет достоянием гласности, бремя ответственности неизбежно падет на меня. Более того, это может нанести серьезный ущерб репутации "Кублай-хана", попросту уничтожить его.
      – Ага.
      В кабинете повисла тишина, потом Монако возобновил свою речь:
      – Нанимая мистера Скотта, я действительно предложил ему солидное вознаграждение в случае, если он успешно завершит свое расследование до... за короткий период времени. – Он глянул на меня: – Я питал слабую надежду, что дело можно завершить быстро и с меня снимут бремя ответственности прежде, чем обнаружат договор между мной и Эфримом. – Он пожал плечами. – Я знал, что его найдут через несколько часов, максимум через день.
      Я не мог сосредоточиться на его словах, потому что Торгесен вдруг начал издавать какие-то странные, квакающие звуки и его круглое лицо немного покраснело.
      Несколько секунд мы удивленно наблюдали за Торгесеном. Наконец Монако спросил:
      – С вами все в порядке, сержант?
      – Да, все... у-у-у... ой... все нормально. – Он взял себя в руки и резко спросил: – Как насчет Джин Джакс?
      – Не понимаю.
      – Когда вы с ней познакомились?
      – Я ведь уже говорил вам. В среду утром здесь, в отеле.
      – До этого вы ее не знали?
      – Нет.
      – Никогда раньше ее не видели?
      – Нет, насколько мне известно.
      – Теперь, когда у вас было время подумать, вам не пришло в голову, кто мог желать смерти мистера Сардиса?
      Монако спокойно выдержал его взгляд.
      – Мне нечего добавить.
      – Хорошо. Спасибо, мистер Монако.
      Все, разговор окончен – вот так сразу. Я подумал, уж не знает ли Торгесен что-нибудь такое, что неведомо мне. Вполне возможно. Он встал, кивнул мне и вышел.
      – Нужно было сказать мне сразу, – заметил я с упреком.
      – Не читайте мне нотации, мистер Скотт.
      – А кто читает нотации? Повторяю – вы должны были рассказать мне о договоре между вами и Сардисом. Чем больше я знаю, тем больше у меня шансов на удачу.
      Он провел рукой по своим седым волосам.
      – Как вы думаете, сержант Торгесен действительно подозревает меня в убийстве?
      – Черт возьми, даже я вас подозреваю. Было бы странно, если бы он не принимал в расчет эту версию.
      – Мистер Скотт! – взорвался он. – Ваши слова...
      – Спокойно. Вы сами меня спросили. А теперь скажите, вы действительно были поражены, узнав об убийстве Сардиса?
      – Вы слышали, что я сказал сержанту.
      – Слышал. Ставлю десять к одному, что он вам не поверил... тоже.
      – Вам больше нечем заняться, мистер Скотт?
      – У меня полно дел. И некоторые из них я делаю прямо сейчас. Например, я хотел спросить вас о вечеринке, на которой вы были несколько недель назад. В гостинице "Беверли-Хиллз". Там были некоторые из финал исток, уже отобранные для конкурса талантов. Насколько мне известно, вы пришли с Сардисом и Вэйлами.
      – Правильно. Что вы хотите узнать?
      – Зачем вы приехали туда? Просто повеселиться?
      – Я больше не хожу на вечеринки ради развлечения, мистер Скотт. Они стали частью моего бизнеса. На ту вечеринку, например, я пришел, чтобы окончательно обговорить с мистером Лифом все детали завтрашнего конкурса. Финансовые расходы и другие вопросы, и главным образом роль или роли в его телесериале, которые достанутся победителям, а также кому они достанутся.
      – То есть кто из присутствующих девушек получит конфетку?
      – Вы – циник. Победителей мы не знали тогда, не знаем и сейчас – ведь конкурс пройдет только завтра. Я имел в виду, что мы должны были обсудить, кому присуждать награды – только девушке, занявшей первое место, или другие победительницы тоже могут рассчитывать на какие-нибудь второстепенные роли. – Он вздохнул. – Нам нужна была такая информация, во-первых, для того, чтобы подготовить участниц, а во-вторых, для рекламы. Это вас устраивает?
      Я пропустил колкость мимо ушей.
      – Не желаете рассказать мне, почему мистер Сардис скрывал, что является истинным владельцем "Кублай-хана"?
      – Не желаю. Но все-таки расскажу. На самом деле во всем этом нет ничего таинственного. Как вы, наверное, знаете, я несколько лет жил и работал в Голливуде. Меня там хорошо знают, у меня много связей, много друзей. Я достаточно близко знаком с различными нужными людьми; некоторые из них богаты, другие обладают серьезным влиянием не только в Голливуде, но и в Вашингтоне, Нью-Йорке, Флориде, в Европе – почти во всем мире. Если владельцем "Кублай-хана" все будут считать меня, я могу рассчитывать на благоприятное освещение в средствах массовой информации, на присутствие множества именитых гостей, на огромное количество бесплатной рекламы. Вам это не кажется целесообразным?
      – Да, пожалуй. Немного нечестно, зато весьма целесообразно.
      Он вспыхнул. Но вежливо произнес:
      – Да, мы прибегли к небольшому обману, и вряд ли нас с Эфримом за это следует казнить. И уж тем более это не заслуживает такого пристального внимания с вашей стороны, мистер Скотт.
      Я пожал плечами. Может быть, да, а может быть, и нет.