Думаете, я не разглядел ее и она только показалась мне такой красавицей? Так вот, позвольте вам доложить: до этого я видел ее как сквозь мутное стекло.
      Вблизи она оказалась мягкой и горячей. Кожа – гладкая, как шелк, глаза – темные, почти черные, с зелеными крапинками цвета мокрого мха, или морской волны, или изумрудов. Они были большими и круглыми, и этот удивленный взгляд придавал ей вид девственной невинности – но только пока вы смотрите в ее глаза. Если вы опустите взгляд чуть ниже, то увидите то место, где умирает девственница и рождается вакханка.
      Ее губы распускались ярким, плотоядным цветком – ловушка и гибель для мужчин; эти жаркие губы молча испепеляли вас, они зовуще шевелились, словно вспоминая долгие, страстные поцелуи; эти губы были пухлыми и влажными, казались мягкими, сладкими и неотразимыми на распутном лице. Не верите? Друзья мои, это надо было видеть.
      Ее лицо находилось в шести дюймах от моего. Я поднялся во весь свой рост и подошел к ней почти вплотную, глядя на красотку сверху вниз.
      Я наклонился еще ближе и, продолжая улыбаться, спросил:
      – Надеюсь, твой привет означает "Привет, ура!"?
      – "Привет, салют!", милый.
      – Здорово. Ты только что убила во мне три тысячи кровяных телец.
      – Какой кошмар, – притворно испугалась она.
      – Леди, – я начал подстраиваться под ее стиль, – вы лучше любого переливания крови, вы – сама плазма. Думаю, мы могли бы сыграть свинг вместе, если бы я знал мелодию.
      – О, нет ничего проще, милый. Я вступлю, а ты что-нибудь сымпровизируешь.
      – Хей-хо, кажется, я понял как. Теперь бы найти где...
      – Я знаю где.
      – Ну так веди меня туда.
      – Это недалеко, папочка.
      – И там играют свинг?
      – Вот именно, там. – Ее улыбка стала зазывнее и жарче, пару раз она задорно щелкнула пальцами.
      Я тоже решил пощелкать.
      – "Школьные годы, – пропел я, – школьные годы, золотые деньки..." Звучит неплохо.
      – Здорово. И очень просто, милый. Стоит только начать, и все пойдет как по маслу.
      – Леди, с вами я снова чувствую себя маленьким мальчиком.
      – Ты – лжец, папочка. Я хочу сказать... – она улыбнулась с видом Лукреции Борджиа, помешивающей любовный суп, – я хочу сказать: ты – л-ж-е-ц, большой белый папочка. – На этот раз она понизила голос и произнесла фразу с каким-то гортанным звуком. Ее голос действовал на меня как электрический разряд, как возбудитель, как предощущение смерти на электрическом стуле. Ее слова пронзали меня и включали все бешено работающие счетчики моего естества.
      Я сглотнул и согласился:
      – Как скажешь.
      – А ты что скажешь?
      – О'кей.
      – Кстати, – сказала она, – спасибо. За то, что избавил меня от этого старого, вонючего медведя.
      – Не за что. Я сделал это с удовольствием.
      Она оглядела меня с ног до головы – от моего восхитительного тюрбана до великолепного красного пиджака с медалями на груди и потрясающих брюк с полосками – и воскликнула:
      – Ух ты, у тебя классный костюм. Ты кто, пожарник?
      – Хм... – сухо ответил я. – Хм... Любой дурак поймет, что я – магараджа.
      – Кто?
      – Магараджа!
      – Ты – конный полицейский. В смешной шапке.
      – Значит, в смешной. Ну... может, тебя все же устроит магараджа?
      Она доверительно улыбнулась:
      – Как скажешь.
      Она наклонилась вперед; ее грудь коснулась моей. Я опустил глаза и посмотрел на эти роскошные выпуклости, рвущиеся наружу из голубого платья, словно им неприятно было даже столь незначительное ограничение свободы. Я надеялся, что она не поцарапает их о дурацкие медали. Она придвинулась еще ближе, и ее свободолюбивые груди заколыхались, готовые выскочить наружу. Я сглотнул, едва дыша.
      – Детка, ты расплавишь мои медали. Давай... давай... давай выпьем.
      Я окликнул бармена, поднял вверх два пальца и показал на стойку. Он кивнул, но с таким видом, будто пожалел, что познакомил меня с "Поцелуем кобры".
      Когда нам принесли коктейли, моя новая жизнерадостная подруга внимательно посмотрела на них, и ее большие, круглые, удивленные глаза стали еще больше, круглее и удивленнее.
      – Ты пьешь это?
      – Конечно. Это всего лишь пятый.
      – Ты выпил пять?
      – Ну да, около того. Но ты не волнуйся, я знаю меру. – Я прижал два пальца к каждому глазу и добавил: – Особенно когда трезвый. – После этого предложил: – По-моему, мне лучше сесть. Надо... э... отдышаться. Думаю, нам обоим лучше присесть.
      Она чуть отодвинулась, всего на полдюйма, и посмотрела на меня своими невинными глазами:
      – Здесь только один стул.
      – Значит, он твой, весь твой. Если, конечно, ты не хочешь устроиться у меня на коленях.
      Она опять улыбнулась, на этот раз как Лукреция, колдующая над завершающим блюдом:
      – Можно было бы, но на мне нет эластичного пояса. Поэтому я не могу.
      Она опустилась на стул, ее движения были такими же плавными, как трение двух шарикоподшипников, плавающих в кварте арахисового масла.
      – Нет пояса? – Мой голос зазвенел от восторга. – Этого лучшего друга старых дев? Этого врага человечества? Аллилуйя! Да ты же можешь спасти цивилизацию!
      – Ты хочешь сказать, мы... то есть ты хочешь сказать, что наши мнения совпадают?
      Меня немного смутил ее переход на сухую официальную лексику, словно она заговорила на иностранном языке. Я хотел бы соответствовать ей, но не мог. Может, она полиглот.
      Поэтому я просто ответил:
      – Да. Так уж вышло, что я – яростный противник поясов и корсетов. Будь моя воля, я бы выкрал их все и сжег. Ну а теперь, Тонкие Трусики, скажи мне, черт возьми, как тебя зовут?
      Она рассмеялась, запрокинув голову. Потом наклонилась и посмотрела на меня невинным, сияющим взором:
      – Меня зовут мисс Велдон. Мисс Велдон. А имя – Лисса. Так как меня зовут?
      – Лисса, как же еще?
      – А ты кто?
      – Шелл Скотт.
      – И что ты здесь делаешь, Шелл Скотт? Ты – один из этих больших важных шишек?
      – Нет. Я – дете... – Я вовремя опомнился. – Я буду судьей на завтрашнем конкурсе красоты.
      – У-у-у! – взвизгнула она. – Проголосуй за меня, проголосуй за меня.
      – Ты участвуешь в конкурсе?
      – Еще бы.
      В этот момент я вспомнил, зачем я здесь. Раз уж я разговариваю с одной из конкурсанток, почему бы не воспользоваться ситуацией. Поэтому я задал ей вопрос:
      – Ты знаешь еще каких-нибудь участниц конкурса, Лисса?
      – Я всех знаю. Вернее, со всеми знакома.
      – А Джин Джакс?
      – Конечно, она настоящая красавица... – Лисса недовольно зыркнула на меня: – Странно, что ты спрашиваешь о ней.
      – Почему странно?
      – Она должна была жить в одной комнате с Кэрол, еще одной участницей конкурса – Кэрол Ширинг. Но Кэрол говорит, что вчера она не пришла ночевать. Разве не странно?
      – Как сказать.
      – И, кроме того, вчера Джин задавала мне кучу вопросов. По-моему, она и других девушек расспрашивала.
      – Да? О чем же?
      – Что нам известно об этой шишке, мистере Сардисе.
      Я мысленно подчеркнул, ощутив легкий электрический разряд.
      – Сардис? – как можно небрежнее переспросил я. – Эфрим Сардис?
      – Угу. Ты его знаешь?
      – Никогда не встречал, – честно ответил я. – Но слышал о нем. Что она хотела узнать о Сардисе?
      – Ну, кто он такой, где живет, настолько ли богат, как о нем говорят, и все в таком роде.
      – И что ты ей сказала?
      – Сказала, что почти ничего о нем не знаю, но, если ей так интересно, пусть спросит у Булла Харпера.
      – Кто это – Булл Харпер?
      Она нахмурилась:
      – А почему тебя все это так вдруг заинтересовало?
      – Я любопытный малый. Так кто такой Булл Харпер?
      – Если хочешь знать, он – мой друг. Хороший друг. Он не задает мне всякие дурацкие вопросы.
      – Почему он должен знать Сардиса?
      Ей определенно не нравилась моя дотошность.
      – Он – телохранитель мистера Сардиса. Кроме того, он водит его машину и все такое прочее. Если ты не перестанешь терзать меня вопросами, я просто встану и уйду.
      Эта минута нашего разговора была весьма плодотворной, и мне совсем не хотелось, чтобы Лисса ушла. По ряду причин. Поэтому я примирительно улыбнулся и сказал:
      – Ну тогда вернемся к началу беседы. На чем мы остановились? Ах да, ты – Лисса Велдон. Ну а я – Шелл Скотт. Что скажешь?
      Ее сурового вида как не бывало. Она опять прищелкнула пальцами:
      – Классно. И ты – самый классный парень. Это точно.
      – Да, но за суровой, грубоватой внешностью скрывается нежная душа.
      – Мне нравится то, что снаружи, – небрежно заметила она.
      – Значит, наши мнения совпадают. Я тоже восхищался тем, что снаружи, но боюсь, как бы мне не оказаться вне игры. А теперь, раз уж мы вернулись к корсетам, позволь мне преклонить колени перед твоей мудростью, предусмотрительностью, легкомысленностью и твоим изумительным телом. Если только ты действительно настолько умна и отважна, чтобы не носить пояс.
      – Проверь.
      – А?
      Она сидела на стуле, повернувшись ко мне в полоборота, а я стоял совсем рядом. И увидел, скорее, даже почувствовал, как в глубине ее темно-зеленых глаз что-то шевельнулось, пробежала искра, словно вспышка зарницы, когда она заявила:
      – Под этой оболочкой ничего нет, только я.
      – Ни пояса, ниче... – Я поднял глаза к потолку. – Ни...
      – Ничего. Можешь проверить, если не веришь.
      Она взяла мою руку, положила ее себе на бедро и провела по гладкой округлости. Округлость была теплой – нет, я почувствовал жар ее тела, он обжигал мои пальцы. Озорница не обманула – под платьем не было ничего, кроме Лиссы.
      Мы смотрели друг другу в глаза, но что-то на другом конце бара привлекло ее внимание и задержало на несколько секунд, потом она снова повернулась ко мне.
      Она облизнула губы и сказала:
      – Я думала, старый вонючий медведь отправит тебя в нокаут.
      – Боюсь, это он и собирался сделать.
      – Думаешь, он бы смог? Справился бы?
      – Не знаю. Маловероятно, но трудно сказать наверняка. Возможно, ему бы и повезло.
      – Ты хорошо дерешься?
      – Хорошо. А какого черта? Какая тебе разница?
      – Мне – никакой, – печально ответила она. – А вот для тебя есть разница.
      – Как это?
      Она опять повернулась в ту сторону, куда смотрела несколько минут назад, и произнесла на нормальном языке:
      – Надеюсь, ты не просто хорошо дерешься, Скотт. Лучше бы тебе быть мастером драки.
      А ведь у меня созревало предчувствие.
      Да. Я чувствовал, что должно произойти нечто ужасное.
      Я знал: если оглянусь, то увижу там то, что мне совсем не хочется видеть. И в этот момент в моей глупой башке с одной извилиной вновь зашевелились мысли о неизбежности некоторых событий.
      Я оглянулся.
      Первое, что я увидел, был Джерри Вэйл. Вернулся, наконец!
      Нет, не то.
      Это стояло в дверях.
      Такого огромного, такого черного негра я еще не встречал. Он был неправдоподобно громадным.
      Вэйл был одного роста со мной, шесть футов два дюйма, но появившийся монстр на три дюйма возвышался над Вэйлом и, готов поклясться, весил не меньше тысячи фунтов. Ну уж, двести восемьдесят наверняка. А я сейчас мог справиться лишь с восьмьюдесятью.
      Он казался гигантским, страшным, грозным и – с первого взгляда видно – дьявольски опасным. У меня засосало под ложечкой – он буравил взглядом меня.
      Для меня все было ясно как божий день, как сломанный нос на моей физиономии: он пришел по мою душу.
      Может, сначала у него были другие намерения: скорее всего, он собирался повеселиться, встретиться со своей девушкой или просто выпить. Какая теперь разница? Сейчас ему нужен я.
      – Лисса, – прошептал я. – Лисса, куколка, Тонкие Тр-р... Кто... кто это?
      – Это Булл. Мой парень.
      – Ты называешь это парнем?
      Объект нашего испуганного веселья, свирепо сжав челюсти, в упор смотрел на Лиссу и на меня. Его глаза метали разноцветные молнии: красные, розовые и голубые. А я, как победитель чемпионата мира по идиотизму и глупости, продолжал сжимать дружелюбную задницу Лиссы. Ну что ж, теперь этим дружкам придется расстаться.
      Громилоподобный черный монстр со сверкающими глазами двинулся ко мне, взвинченный и заведенный. Вероятно, его завела Лисса. Она и меня завела – вот в чем проблема. Перед этим живым танком стоял Джерри Вэйл, но исполинский орангутанг не стал его обходить, он пошел напролом. Его плечо задело Вэйла, и Джерри завертелся волчком и грохнулся на соседний стол; зазвенела разбитая посуда.
      Вероятно, первое, что я должен сделать – это отпустить задницу Лиссы. Я не очень-то быстро соображал. Булл приближался. И с каждым шагом становился все страшнее.
      Я успел сказать Лиссе:
      – Милая, все было замечательно, пока это было.
      Не очень удачная фраза, но я вложил в нее столько чувства! В конце концов, я пережил незабываемые минуты. Мы недавно познакомились, но уже хорошо узнали друг друга, и я торопился сообщить Лиссе, что никогда ее не забуду, что бы со мной ни случилось.
      – Он в бешенстве, – сказала Лисса. – О, я вижу, он не в себе.
      – Да? Откуда ты знаешь?
      Слова, впрочем, сейчас уже не имели значения.
      Я повернулся навстречу Буллу. Он уже был совсем близко. Я встал в стойку и твердо посмотрел на него. Немногим раньше Джерри Вэйл шел тем же путем и с теми же намерениями. И все-таки немножко по-другому. Он плыл, как военная лодка викингов. А этот катился, как землетрясение, как лавина, разрушающая все на своем пути.
      "А чего ты ждал?" – спросил я себя.
      У меня было, было ведь предчувствие. Отовсюду раздавался шепот летучих мышей – а я их не слушал.
      Я демонстрировал свою силу, изображал супермена, флиртовал с Лиссой, и посмотрите на меня теперь. Ну все, ребята, мелькнула печальная мыслишка, скоро мне хана. Нет, поправил я себя, не скоро, а через минуту.
      Даже не через минуту. Через секунду.
      Я приготовился. Что бы ни произошло, полагаю, я сам напросился. Где-то вдалеке слышалось "па-ра-ба-пам". Разве я повел себя умно? Только не я.
      Вот так я и стоял – под дождем и без зонта.

      Булл остановился в футе от нас и уставился на меня – сверху вниз. Он смотрел долгую секунду, которая показалась мне целой минутой, потом повернул свою громадную башку в сторону моей новой девушки.
      – Лисса, детка, – произнес он. Его голос напоминал рокот давно потухшего вулкана, готовящегося извергнуть огнедышащую лаву и уничтожить все живое. – Лисса, детка, уйди отсюда.
      – Угомонись, Булл Харпер. Угомонись, или я выколю тебе глаз каблуком.
      – Лисса, детка...
      – Прекрати называть меня "детка". Я знаю, что означает это выражение твоего тупого лица. Ты хочешь кого-нибудь убить, так ведь?
      Я издал легкий стон.
      – Это не твое дело, – огрызнулся Булл.
      – Ты – мое дело, милый. – Она немного помолчала и добавила: – И он – тоже, если хочешь знать. Он – хороший человек.
      – Да? – Он пристально посмотрел на нее, потом придвинулся поближе ко мне. – Эй, – сказал он. – Эй. Я видел, как ты трогал ее нежную попку.
      – О?
      Вот он. Момент истины. Что я мог ему сказать? Что могло бы отвлечь его от убийства? В моем мозгу что-то заело, и я, как ни напрягался, не мог придумать подходящего ответа.
      – Ну, мистер Харпер, – начал я. – Или Булл. Ничего, если я буду называть вас Буллом? А... Итак, мистер Харпер, вы... вы уверены, что видели именно то, что видели?
      – Я видел это своими собственными глазами, и я знаю, что я видел.
      – В этом есть какой-то смысл...
      – Ну давай говори. Ты трогал или нет?
      Я вздохнул и расставил ноги пошире:
      – Да. Трогал.
      – Ха! Я же говорил, что мои глаза меня не обманывают.
      И тогда он сделал очень интересную вещь. Он сжал свои пальцы в два громадных кулака. Потом разжал – с явным намерением обрушить их на мою голову. Я приготовился увернуться и попытаться ударить его несколько раз прежде, чем он покончит со мной.
      И, как всегда в минуты смертельной опасности, мой мозг начал работать быстрее. Там, в лабиринтах извилин, забитых выбитыми змеиными зубами, родился нужный ответ. И все стало ясно и понятно, у меня даже голова закружилась. Что я мог сказать этому смертоносному катку в момент истины? Конечно, истину – что же еще? Ну, может, только немного приукрашенную.
      – Подожди, – быстро проговорил я. – Да, ты знаешь, что я сделал. Но разве тебе не интересно почему?
      Он немного помедлил.
      – Да не особенно.
      – Конечно, тебе интересно. Любой нормальный человек захочет знать почему.
      – Думаю, я знаю почему. Почему же еще?
      – Ну, – протянул я, лихорадочно подыскивая подходящие слова, – в этом... тоже есть какой-то смысл.
      – Булл Харпер, выслушай этого человека.
      Малышка Лисса все еще пыталась что-нибудь сделать для меня. Я взглянул на нее с благодарностью, потом повернулся к Буллу:
      – Я с ней согласен.
      – Выслушать что? – спросил Булл. – Что я должен слушать-то?
      – Я тебе скажу, Булл, – торжественно, тоном проповедника заговорил я. – Ты знаешь, что Лисса не носит пояс?
      – Да, черт тебя возьми, знаю.
      – Хорошо. А теперь слушай меня внимательно. Я давно убежден, что пояса и корсеты – это адская мука, это орудия пыток не только для женщин, которые себя в них заковывают, но и для мужчин – да, особенно для мужчин, которые испытывают даже больше страданий, чем жены, любовницы, матери и даже дети, носящие пояса благодаря очковтирательству и промывке мозгов. Я видел женщин с недостаточным весом, носящих пояса. Можешь себе представить?
      – Нет. И черт с ними.
      – Подожди минутку. Я пытаюсь тебе сказать...
      – Ты несешь какую-то чушь. При чем тут Лисса?
      – На самом деле, при чем? Ну... э... хм... Я только что решил создать международную организацию по уничтожению этой угрозы красоте, здоровью и гигиене. Представляешь? Она будет называться Общество упразднения корсетов, сокращенно – ОУК, и я не сказал об этом Лиссе, потому что просто не успел.
      – Я ничего не...
      – Конечно, прежде всего я должен был удостовериться, что она – на моей стороне, что она не какая-нибудь поклонница корсетов, обманом проникшая в мои ряды и ведущая подрывную деятельность. Другими словами, что она действительно не носит пояс.
      – Я не понимаю ни одного слова, – поморщился он. – И собираюсь вправить тебе мозги. То есть вышибить...
      Он уже приготовился. Снова появились эти огромные кулаки, готовые к действию, но осознание того что он целую минуту слушал меня, вместо того чтобы ударить, плюс близость смертоносной комбинации из пяти пальцев придали силы моей глотке и моим мозгам. Я разогрелся достаточно, чтобы говорить и заставлять его слушать. Я чувствовал, что, если мне удастся проговорить всю ночь, может, я еще увижу рассвет.
      Поэтому, когда он уже занес кулак для удара, я быстро заговорил, немного повысив голос, который звучал как у балаганного зазывалы:
      – Постой, постой, приятель. Встань-ка сюда и возьми себя за уши, потому что сейчас ты услышишь рассказ, от которого у тебя отвалятся уши, если не будешь держать их покрепче.
      Мое давление подскочило на пятьдесят пунктов, но, ей-богу, Булл все еще этого не сделал. Он действительно слушал. Временная отсрочка придала крылья моему языку, и с этого момента он запорхал, как ласточка.
      – Так уж вышло, – быстро продолжал я, – что я – самый главный корсетоненавистник к западу от Скалистых гор. Когда у меня будет достаточно власти в качестве президента ОУК, я приму основополагающие акты, объявляющие корсеты вне закона. А пока собираюсь работать с энтомологами над разведением специальной породы жуков, которые сожрут их все, как саранча в прериях.
      Я вдруг с ужасом осознал, что больше не слышу звяканья посуды и шума голосов. Мужчины и женщины за соседними столами повернулись ко мне и слушали, а их лица выражали различную гамму чувств: от интереса и изумления до неприкрытого отвращения.
      Меня понесло, я уже не мог остановиться. Громадная рука Булла потянулась к его оттопыренному уху, но пока он еще за него не держался, поэтому я не стал останавливаться или понижать голос, а торопливо продолжал ораторствовать:
      – Хочу, чтобы ты понял, Булл. Я считаю, что с каждого дюйма корсета или пояса нужно взимать налог в тысячу долларов. Если женщинам так уж необходимо носить эти мерзкие штуки, пусть платят за те многочисленные разочарования – неизбежно ведущие к войнам и катастрофам, – причиной которых они, несомненно, являются. И вот еще что: если, вместо того чтобы просто уничтожить их или отдать на съедение жукам, мы передадим их военным, Пентагон сможет разработать миллионы катапульт, которые мы будем использовать для подавления партизанского движения в красном Китае. Я думаю, им особенно пригодятся пояса из прочных эластичных тканей, которые никогда не изнашиваются, даже если их стирать с мылом.
      Какой-то придурок завопил: "Правильно!" – и кое-где раздались неуверенные аплодисменты. "Черт, – подумал я, – они могут сбить меня с мысли, главное – не останавливаться".
      – А теперь послушай. Вернувшись к естественной гигиене, женщины автоматически станут умнее. Сначала, конечно, их испугают приступы головокружения – ведь когда они снимут жгуты, которые долгое время перетягивали их артерии, вены, печень, почки и мочевые пузыри, кровь хлынет им в голову и они начнут терять сознание и падать, как камни. Главное же, что в конечном итоге они все-таки станут умнее, благодаря активному питанию мозга. А сейчас они такие унылые и безрадостные – вам об этом скажет любой, кто заставал их врасплох, схватившись за всю их нелепую амуницию.
      При этих словах раздался гром аплодисментов. Уголком глаза я видел хлопающих в ладоши мужчин – да, все они были мужчинами, – некоторые даже одобрительно свистели, а один тип среднего возраста завопил:
      – Ты слышала, Сара?
      Я продолжал, не обращая на них внимания, теперь уже не только для Булла, но и для всех присутствующих в "Серале":
      – Друзья, это произошло со мной, словно я натолкнулся на открытую дверь в темноте. Поверьте, эта идея охватит города и веси. Со временем мы сотрем корсеты с лица земли. А теперь подумайте, что все это значит! Подумайте об этом, друзья! Дети больше не будут просто лежать в кроватке и тихо булькать, они украсят мир улыбками, в их жилах будет петь и свободно циркулировать густая красная кровь. Мужья, вернувшись домой после тяжелого трудового дня, застанут дома веселых, заждавшихся жен, которые радостно прыгнут им на шею прямо с середины комнаты. Миллионы женщин впервые за долгие годы глубоко вздохнут и поднимут такой ветер, что он разгонит весь смог! Мужики, вы со мной?
      У меня это случайно вырвалось, но, ей-богу, они были со мной – прогремело дружное "Да!". Из разных концов зала доносились крики "Конечно!" и "Расскажи еще!".
      Теперь я завелся по-настоящему.
      – Мужики, – заорал я во все горло, – единомышленники! Я вижу восход солнца! Впереди нас ждут светлые дни! Я вижу мужчин, объединенных под знаменами ОУКа – под моим руководством, естественно, – и требующих соблюдения прав, данных им Господом! И наконец, предмет стольких насмешек и издевательств займет свое достойное место в нашей культуре, мы сохраним его в нашей памяти. В залах конгресса, в крупных городах и ратушах воздвигнут памятники старомодным задницам. Они так и стоят у меня перед глазами: огромные гранитные попы, возвышающиеся, как два полумесяца, по всей стране – на севере, юге, западе и востоке. Куда ни бросишь взгляд – всюду попки. Дух захватывает. Мужики, шансы велики, возможности безграничны. Одним ударом мы уничтожим пояса и корсеты, сотрем с лица земли агрессию и партизанские войны, восстановим здоровую раскованность заторможенных женщин, повысим налоги, украсим ландшафты и вернем радость и счастье всему человечеству. Итак, друзья и соратники, вот что я вам скажу: долой корсеты! Назад к природе! Вперед и вверх! И – навстречу к победе!
      Грянул гром аплодисментов. Все разом заорали. Несколько мужчин вскочили со своих мест и шумно затопали ногами, а три женщины встали и удалились твердой поступью. У них, конечно, ничего не колыхалось при ходьбе, поэтому и поступь была твердой.
      Булл очень внимательно смотрел на меня, на его лице отражалась напряженная работа мысли. Наконец он сказал:
      – Хорошо. Забудем твой треп и вернемся к тому, что я видел, как ты трогаешь ее нежную попку.
      – О, черт, – не выдержал я. – Ладно, бей меня.
      – Булл Харпер! – вступила Лисса. – Я выколю тебе глаза каблуками. Клянусь, ты, любитель...
      Меня вдруг осенило.
      – Постой! – завопил я. Мне пришлось кричать, чтобы Булл мог услышать меня в неутихавшем гвалте голосов. – Подожди минутку!
      Булл смотрел на Лиссу, а теперь снова повернулся ко мне.
      – Булл, – торжественно заявил я, – разве ты не понимаешь? Ты не можешь ударить меня. Только не сейчас.
      – Не могу?
      – Конечно нет. Если ты дорожишь своей жизнью. Оглянись вокруг, Булл. Неужели ты не видишь? Это мои... мои люди. Они со мной. Я их... их лидер теперь. Дошло?
      – Пока нет.