Как есть безумный человек! Я, меж тем, готовлю себе постель, кошму от седла отвязал, резиновую подушку надул. А офицер с места не двигается. Я ему говорю:
– Господин офицер, давайте спать! Утро вечера мудренее.
– Сейчас, – отвечает он и велит занести седло.
– Это зачем?
– Как зачем? Спать, – отвечает. – Я всегда его под головой держу.
– И подушки у вас нет? – Нет и никогда не было!
– А накрываетесь чем?
– Шинелью!… Не беспокойтесь, пожалуйста, я всегда так.
Подивился я на него, и легли мы спать рядом. Он не спит, смотрит на огонь ночника, как-то пристально, не мигая, лежит не раздевшись, даже сапог не снял, шпорами в землю уперся.
Обернулся ко мне и говорит:
– Хорошо, что война тут у вас пошла. А то на Амуре скучно стало.
– Как так?
Начал он тут рассказывать совсем чудесные вещи.
Должен я при этом заметить, что никакого хвастовства тут не было. По-особенному все это офицер рассказывал, медленно и как бы нехотя.
Понял я из всего рассказа то, что он из Петербурга на Амур был послан, на Амуре, на пари, один на тигра ходил, в тайге бродил без оружия и пищи два дня, реку переплывал и от всего этого одну лишь скуку чувствовал и что ему, как вода и пища, военные подвиги необходимы.
Много он мне тут говорил. Все хорошо запомнил я и заснул в эту ночь поздно. Наутро мой офицер раньше меня встал, умылся, попросил у хозяина бритву и начал бороду намыливать. Я в это время стал свои вещи перед выездом собирать и на дне сумки нашел молитву тибетскую, которую мне один лама подарил.
Держу я эту молитву в руках, вдруг слышу, кто-то за моей спиной встал и тяжело дышит. Смотрю – это мой офицер стоит с намыленной щекой и рассматривает молитву. Потом в таком волнении говорит:
– Я такие вещи видел в музее. По надписи судя, эта молитва от пули бережет. Ради бога, подарите мне ее, прошу вас!
– Сделайте одолжение, господин офицер, – говорю. Она мне не нужна… Возьмите, если она вас интересует…
– Да, да… Давайте ее… Спасибо большое!
Сказав это, спрятал он молитву за пазуху, сел и опять начал бриться.
Скоро оседлали нам коней и поехали мы дальше.
Проводник, который дорогу должен указывать, на офицера все смотрит и языком щелкает от удивления на его посадку – офицер в седле как монгол сидит!
Целый день мы с ним ехали и все разговаривали о здешних делах.
Он упорно на своей точке стоит и над моими рассуждениями о великих людях, которые я здесь привожу, смеется.
– Что ж, – говорит, – господин философ, вы Наполеона какой-нибудь чайник заставите изобретать? Это неправильная у вас философия, что великие люди обязаны одно добро делать. Кто разрушать все хочет, тому до чайников дела нет.
И договорился он сам до своего вероисповедания, сказал, что всю жизнь к буддизму склонялся. Я не вытерпел и говорю:
– Какой же вы буддист, с позволения сказать, когда вы кровожадность проповедуете?
– А Джа-Лама сердце вырывал?
– Это тоже отклонение, извращение, так Сказать.
– Ничего подобного… Буддизм сохраняет чистоту духа, а тело – простая материя. Зачем же мне тело жалеть, раз дух бессмертен?
– А зачем вы себе молитву от пули взяли?
Он усмехнулся, ничего не ответил и разговор на другое перевел.
Между тем время идет, смеркается, и, когда совсем стемнело, заметил я, что мы не по той дороге едем.
Тропа какая-то вокруг озера идет, камыш мерзлый по стременам звенит, свежих следов нет.
Потом в котловину попали; черные кусты кругом, небо низко висит, и кажется, что до него нагайкой можно дотронуться. Ищем дороги и не найдем.
Тут мой спутник потемнел и взялся за проводника…
Монголишко оробел и от страха сказать ничего не может. Тут самое главное и началось.
Что тут было, господи боже!
Взял офицер саблю и плашмя стал проводника избивать. Монголишко с коня пал, на брюхо лег и мертвым сразу прикинулся. Офицер меня оттолкнул, когда я заступиться за человека хотел, сел в седло и говорит:
– Едем прямо!
– Куда? Все равно дороги нет.
– Вот там жилье есть! Оттуда дым доносит.
Какой тут дым? – думаю. Ветер такой, что ничего не разберешь.
– Куда мы поедем с вами без проводника? – Ничего, не беспокойтесь. Он нас догонит.
Пожал я плечами и поехал за ним, сам не зная почему во веем ему повинуясь.
В эту минуту я и подумал о том, какие люди бывают жестокие и что я перед его жестокостью – ничтожная единица.
Попадись к такому на войне, он из тебя лепешку сделает, в пыль превратит, все заставит сделать.
Скоро наш монголишко, слышим, шумит сзади, нас догоняет и сам прощенья у офицера просит.
И что самое удивительное, так это то, что действительно офицер нас к жилью привел.
Обогрелись мы там как следует, а наутро он у меня просит:
– Вы мне письмо должны к Джа-Ламе дать, слышите?
Голос у него такой, что я содрогнулся, но собрал все силы и отвечаю:
– Нет, не сделаю я этого никогда. С вашей душой к этому делу вас нельзя допускать.
– Так вы мне письма не дадите?
Подошел он ко мне вплотную и прямо мне в глаза поглядел, не мигая. Я на него, в свою очередь, поглядел в упор и говорю:
– Нет, господин офицер, мое слово крепко!
Повел мой офицер плечами, усмехнулся и руку мне протянул:
– Ну, что ж, – говорит, – ничего не поделать. Люблю людей, у которых свое слово есть. Прощайте! Сам поеду и всего добьюсь.
Поднял плечи свои высоко, стукнул шашкой и вышел на двор.
Думаю я, что страшный человек мне тогда попался. Легко ли в себе такую тоску и жестокость носить?
Теперь я и думаю, что мне довелось поступить справедливо. Не допустил я, не помог своим словом и делом совершению безумств, которые до сих пор страницы Истории черной кровью испятнали.
Волнуют очень меня записки мои. Вчера собрался я труд свой печатать, ходил по комнате, вспоминая прошедшие дни, потом спать лег и видел во сне друга своего, Джа-Ламу, перерожденца Амурсаны.
Будто слезает он с седла, подходит ко мне, протягивает руку и говорит:
– Здравствуй, русский брат! Помнишь, как мы с тобой делили пищу и ночлег?
Помню дальше, смотрит он на меня, и как всегда улыбка на щеке у него, как паучок, бегает.
– Русский брат! Мы с тобой не только оружие держали. Помнишь, как ты мне посоветовал монголам плуги дать и русскую обувь заводить?
Действительно, настоял я тогда на том, чтобы после необходимого пролития крови великий воитель прославил себя и добрыми полезными делами.
А мой новый знакомый способен ли на добрые и великие дела?
Конечно, нет! И поэтому люди такие, как он, могут лишь злодеями быть. Злодей, с тоской в груди, опасней всего на свете, хуже всякого убийцы, который из нужды ближнему своему брюхо распарывает.
Поэтому и Джа-Ламе, великому проливателю крови, я все жестокости прощаю. Но вот моего нового знакомого в тот день я никак простить не мог.
– Нечего сказать, хороший буддист, подающий руку насилию.
Великое заклинание буддистское говорит: «ом-мани-па-дмэ-хум», и значит это: «О, ты, сокровище, покоящееся на лотосе!»
Разве может божество на лотосе запятнать себя кровью, и разве лотос растет средь кровавых луж?
Боюсь я, что над суждениями моими посмеется образованный читатель, ибо опять повторяю, учен я на медные деньги, на медные деньги труды наших писателей покупал, а читал их в седле, гоняя купеческие гурты по пустыням Монголии, а также Западного Китая.
Итак, тороплюсь я кончить эту запись и хочу только сказать, что сделана она для того, чтобы показать будущему моему читателю, какие бывают люди, которых и земле тяжело носить.
Всем известны мои взгляды на право отнятия жизни, но тут я должен сказать с болью в сердце, что такие люди, как помянутый много раз здесь офицер, жить на земле не могут и даже не должны. Их сама судьба порешит, а если этого долго не будет, то, простите, и я при всех своих взглядах сам пошлю смерть ему. От этого чудесные весы справедливости всей вселенной содрогнутся лишь на минуту, а после пребудут навеки в благодетельном спокойствии.
Где сейчас дикий герой записи моей? С тех пор, как уехал он со станции почтовой в степи и в седло сел, не слышал я о нем ничего. Чем тешит он безумное сердце свое и где и какой ценой, может быть, могилу себе нашел?
Сейчас снова великие бедствия черным крылом осенили мою вторую родину, Колыбель Народов, великое сердце вселенной… Сердце это не должно остановиться, не засушат его великие пески, и укажем мы отсюда Востоку – Тибету, Индии и другим странам новый великий и ясный путь…»
Тихон Турсуков положил на минуту перо и задумался; дожидаясь опять, когда высохнут чернила новой страницы.
Турсуков писал черной жирной тушью; ряды острых, как вороненая сталь, слов радовали его своей стройностью.
Турсуков думал, что эта стройность совпадает со строгим течением его мыслей. Он тихо барабанил пальцами по столу, дул на исписанный лист, помогая туши сохнуть.
Толстые жилы на его шее бились спокойно и ровно.
Вдруг Турсуков прислушался: ему показалось, что кто-то застучал в окно. Стук повторился, он был отрывистым и осторожным. Вслед за этим на окне вырос силуэт конской головы, руки, державшей натянутый повод.
Всадник, подъехавший к самому окну, постучал в стекло третий раз. В окне мелькнула поднятая рука. Турсуков ответил ей обратным условным стуком и быстро пошел к дверям.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
целиком посвященная «царице Тамаре»
Мечтания прапорщика Куликова
Царица Тамара вошла в его жизнь, как свеча, быстро осветившая недра темной комнаты.
Ведь это было поистине так, ибо царица Тамара заставила прапорщика Куликова впервые за его короткую жизнь почувствовать странное, неизвестное до этого, тревожное и, вместе с тем, незабываемое чувство.
Куликов часто восстанавливал в своей памяти все, связанное с чудесным явлением женщины. Его мысли вырастали, как деревья, стройным порядком вначале, но после ломались и падали под напором ветра, олицетворявшего трезвый разум.
Но однажды Куликов полностью восстановил и навсегда запомнил минуты первого томления, заставившие его уже взрослым думать над тем, каким образом его сознание восприняло таинственный ток.
Вот что вспомнил Куликов.
… Ему восемь лет, он живет в тихом и глухом городке, где его отец строит железную дорогу.
В городе много необычайного и странного для мальчика.
Во-первых, на пыльной площади около желтого, похожего на отцовскую чернильницу, собора всегда сидит почтенный Моргун-Поплевкин. Он собирает подаяние по дворам, а имя свое получил в знак своей таинственной привычки часто моргать бесцветными ресницами и сплевывать под ноги прохожим.
У Моргуна-Поплевкина есть друзья – страшный бородач, которого зовут Мужиком Андроном, и толстый босяк с синей губой, по кличке Чернослив. Все трое иногда, как это видел мальчик, пьют водку из одной бутылки и после валяются в бурьяне около собора, пока друзей не выгонит оттуда чахоточный городовой со странной фамилией – Американцев.
Это, конечно, самые интересные и загадочные люди! Кроме них есть еще торговец лимонами и апельсинами – Огонек. Взрослые говорят, что Огонек ходит за своим заманчивым товаром на «линию».
И вот мальчик, во сне, видит, как Огонек идет пешком, как всегда, за город. Огонек проходит луга, поросшие незабудками, минует мохнатый и черный волок и, наконец, попадает в чудесную зону, где находится склад его сокровищ.
Там, на золотой, обязательно круглой поляне, лежат – направо апельсины, а налево – лимоны. Их разделяет знаменитая «линия», прямая, почти невидимая черта.
Огонек садится у этой обетованной грани, закуривает папиросу «Трезвон» и начинает набивать свою котомку.
Апельсины завернуты в тонкую благоухающую бумагу, на которой изображен кудрявый всадник на золотом коне, – обертка лимонов украшена видом огнедышащей горы. (Вулканы или огнедышащие горы – так сказано в книге, которую читал мальчику недавно отец.)
В город Огонек приходит обыкновенно босиком, навеселе. У ручья, за околицей он каждый раз моет запыленные ноги, но каждый раз не может отмыть ногтей, и поэтому кажется, что торговец апельсинами ходит на черных подковах.
Огонек часто приносит свои сокровища в дом родителей мальчика, и тогда у ребенка бывает много золотых бумажек с портретом Гарибальди.
Эти бумажки можно унести Муре и Тоне, хоть они и ничего не понимают в военном деле, как девчонки. Человек на золотом коне держит в руке шпагу, и, следовательно, он – военный.
Мура и Тоня – погодки. Они очень похожи друг на друга и, зная это, говорят мальчику: «Мы обе – вылитые мамы. Мы очень похожи на нашу маму».
Их мать – необыкновенная женщина. Она учит городских детей грамоте.
В доме мамы Инны, как зовут дети маму девочек, живет даже сирота – глухонемой мальчик в голубой матроске. Он играет на большой золотой трубе, и в это время в золоте трубы отражаются рояль, громадный глобус и чучело волка, которого волки в своей семье, по рассказам Муры, звали Иваном Михайловичем.
Глухонемой мальчик умеет читать и находить на глобусе Лондон, чего еще не могут делать Мура и Тоня.
Коля Куликов уже прошел весь букварь, убедясь, что буква «ф» действительно чем-то похожа на филина, а «с» – суха, как сухарь, нарисованный возле этой буквы. Через год Коля уже читает все, что попадается ему под руку из книг отца. Там есть замечательная книга со стихами и картинками на отдельных листах. На каждом листе – четыре картинки с подписями из четырех строчек.
В этой книге Коля впервые прочел стихи о царице Тамаре, успел их забыть, пока сама царица не заявила о своем мучительном существовании.
Все произошло в один из зимних вечеров, когда на холодных окнах росли ледяные цветы и у волка Ивана Михайловича особенно ярко светились стеклянные глаза. Мама Инна оставила Колю сегодня ночевать у себя, так как он засиделся у девочек. Дети сидят в углу и рассказывают друг другу страшные истории.
– К нам может прийти Моргун-Поплевкин, – шепчет Мура, кладя голову на плечо Тони.
– И Мужик Андрон, – добавляет Тоня, косясь на Ивана Михайловича.
– Ничего, мы им покажем! – храбро говорит Коля. Он мужчина, он должен быть отважен, как апельсиновый Гарибальди.
– Мама Инна даст мне ружье, – добавляет он. – Я буду стрелять в них, и они испугаются. И тогда на помощь прибежит Американцев. У него револьвер на красном шнурке. Он их посадит в кутузку!
– А что это такое? – спрашивает Тоня, преисполняясь гордостью за чужую отвагу.
– Кутузка – это меленькая тюрьма. Мне Огонек говорил, что там бегают крысы. Моего папу садили в большую тюрьму, когда он был студентом.
– О, я боюсь крыс. Они рыжие!… – тянет Мура и вдруг начинает прислушиваться. Глаза ее делаются большими и неподвижными.
– Кто-то стучит! – прерывающимся голосом говорит Мура и начинает хныкать. – Я ничего плохого Моргуну-Поплевкину не делала, никогда не дразнила, ей-богу…
Дети замирают на минуту. Стук продолжается. Коля слышит этот стук. Ну, конечно, это пришли Мужик Андрон с Моргуном-Поплсвкиным! Они стучат в стеклянную дверь террасы. Если сейчас собрать силы и посмотреть в окно – Коля увидит все.
–: Мама Инна! – кричит Коля. – Дай мне скорее ружье! Пойдем и прогоним их.
Но мамы Инны нет в соседней комнате. Она ушла с нянькой к дверям. Слышно, как они с кем-то говорят, затем скрежет длинного дверного крюка дает понять, что мама Инна сама отворяет дверь пришедшим. Может быть, это Огонек с апельсинами?
Нет, это не то!
Прихожая наполняется громкими криками восторга и поцелуями. Поцелуи щелкают, как соловьи.
Мама Инна врывается в комнату, таща за руку высокую женщину в заиндевевшей шали.
Шаль пахнет мятой и снегом. У гостьи замерзли руки, и мама Инна сама снимает с нее шаль и расстегивает пуговицы шубы.
Гостья медленно выходит из шубы; сначала показываются плечи, грудь, и, наконец, незнакомая женщина стоит среди комнаты такой, какой она была бы здесь, не приезжая ниоткуда.
Она – черноволоса и странна, она сразу оказывается доброй – в ее багаже, как говорит гостья, есть подарки для всех.
– Это ваша тетя Тамара, девочки, – говорит мама Инна Муре и Тоне. – Помните, я вам много раз говорила про нее?
– Помним, – отвечают хором девочки.
– Она приехала с Кавказа в гости к нам, – продолжает мама Инна.
– С Кавказа?! – повторяет растерянно Коля, исподлобья разглядывая незнакомку.
Он вдруг вспоминает книгу со стихами и рисунками, по четыре на странице. Там написано о царице Тамаре…
Конечно, это царица Тамара!
Но зачем она приехала сюда с Кавказа? Она там живет в башне на вершине скалы. Но как она будет жить здесь, в этом доме? Надо спросить ее завтра же, боится ли она Огонька и Моргуна-Поплевкина? Конечно, нет! Царицы не боятся никого, ей сам Американцев будет отдавать честь.
На картине в книжке она изображена очень похоже, только там на ней другой наряд.
– Инна, – говорит певуче царица Тамара матери девочек. – Я насилу попала к тебе сегодня; на Николе-Поломе мужики настоящие грабители. Когда я сошла с поезда – мне пришлось долго торговаться с ними.:
Один из «грабителей» стоит у дверей, вертя в руках кнут. Он топчется на месте, дожидаясь приглашения ночевать на кухне.
– Бабушка, – говорит мама Инна няньке, – накорми кучера и положи его спать. Хочешь водки?
– Покорно благодарим, – радостно улыбается «грабитель» и с придыханием опрокидывает в рот принесенный холодный стакан.
Как могли доверить царицу Тамару такому мужику?
Мама Инна садит царицу Тамару в кресло и долго сидит, обнявшись с гостьей. Мама Инна вытирает платком набежавшие слезы.
– Я всегда была права в отношении этого субъекта, – говорит она царице Тамаре. – Он недостоин тебя.
Мама Инна смотрит на детей и вдруг спохватывается.
– Десятый час, – кричит она. – Вы должны давно спать… Тамара, прости, я их сейчас уложу.
Коля идет вслед за мамой Инной. Он безразлично ступает на лунные пятна, украшающие пол. В другое время он бы обязательно задержался около пятен и попробовал бы их поймать руками. Сейчас Коле не до этого.
Ложась в постель, он спрашивает маму Инну:
– Мама Инна, а что такое субъект?
– Спи, а то я пожалуюсь твоей маме. Что с тобой сегодня?
– Ничего, – бормочет мальчик. – Покойной ночи, мама Инна. Я только хотел узнать, что это такое… А ее не тронет грабитель?
Мама Инна тушит свет. Лиловый туман наполняет комнату, принося мгновенный сон.
… Утром Коля бежит на кухню. Оконные стекла разрезаны длинными солнечными лучами. «Грабитель» сидит с нянькой за столом и пьет чай вприкуску. Голубые куски сахара трещат на крепких зубах кучера.
– Она из каких народов будет, приезжая-то? – спрашивает мужик.
– Вроде как персиянка, – отвечает старуха и, увидев Колю, гонит его из кухни.
Уходя, Коля вспоминает, что он не убрал своей постели, и быстро идет в детскую.
И там – о, счастье! – под подушкой он находит толстую плитку шоколада, которой он не заметил раньше. На коричневой обертке изображен негр в красной шапке, несущий на подносе дымящуюся белую чашку. Негр улыбается, и его глаза похожи на перламутровые пуговицы. Коля благоговейно берет шоколад. Конечно, его могла подарить только царица Тамара!
При упоминании этого имени Коля бросает пить молоко и начинает прислушиваться к легким шагам, летящим из соседней комнаты.
В дверях показывается царица Тамара. На ней черное платье, таящее запах духов, и красные перстни на длинных пальцах. Кроме того, когда она поднимает руку, к ее локтю скатывается браслет. Он изображает змею и оставляет розовую полосу на коже, когда змея медленно сползает по руке.
Коля, заглядевшись на змею, проливает молоко на стол. Он с ужасом прислушивается к падающим каплям.
– Зачем же ты шалишь? – спрашивает царица Тамара Колю и кладет руку на его голову.
Золотая змея путается в мягких прядях. Коля поднимает голову, и его глаза встречаются с глазами царицы Тамары. Они наполняются черным огнем.
Неужели она живет, в самом деле, в башне? Башня, вероятно, выше городской каланчи, около которой стоит Американцев. Конечно, и Терек не похож на здешнюю Унжу; Терек ревет в ущельях и разрывает горы.
И эти глаза видят и черные кручи и орлов, тех, что изображены на картине, висящей в комнате, где мама Инна учит детей.
– Я не шалю, – отвечает Коля, чувствуя, что его голос застревает в горле, наполненном радостью.
В этот же день Коля почувствовал, что он должен сказать царице Тамаре все, мучившее его.
Он выбрал минуту, когда царица Тамара сидела в кожаном кресле совсем одна, около волка Ивана Михайловича и читала толстую книгу.
Мальчик подошел к ней.
Ее шаль, как всегда, благоухала мятой и морозом, золотая змея покоилась у запястья.
Коля подошел к царице и, запинаясь, спросил:
– Правда, что вы живете в башне? Царица Тамара подняла удивленные глаза.
– В какой башне, мальчик?
– В высокой башне, где внизу – река, – сказал с отчаянием Коля, готовый разрыдаться оттого, что царица сразу не может понять его.
Царица Тамара положила книгу и протянула руку. Змея опять легла на голову мальчика…
– Вы живете в башне, – забормотал Коля. – Вы… вы, – он запнулся, – убиваете людей…
– Откуда ты взял это, милый? – ласково спросила царица Тамара и шевельнулась так, что ее духи вздохнули вместе с черным шелком.
– Я читал это в книге. Вы – царица Тамара, да? – спросил Коля, вобрав воздух грудью.
Царица Тамара с удивлением посмотрела на мальчика и спросила:
– Сколько тебе лет? Восемь? И ты уже читал Лермонтова?… Ты очень умный мальчик. На тебе это!
Царица Тамара достала откуда-то большую плитку шоколада.
– Это очень хороший шоколад… Посмотри – на нем нарисован индеец. Ты читал про них? Утром я тебе подарила негра, а теперь у тебя будет индеец. Скоро ты будешь читать про индейцев. Я тебе пришлю книгу «Кожаный Чулок». Что же ты не берешь шоколада, мальчик?
Коля не двигается с места. Первый гнев покрывает его своей мятущеюся тенью. Ему сейчас не нужно шоколада с индейцем, не нужно книги про Кожаный Чулок!
Коля готов расплакаться, пол комнаты ходит в его глазах, как желтое колесо.
Он вдруг бежит к роялю, заползает под него и, в неистовстве, начинает ломать шоколад. Он рвет обертку с чудесным индейцем в пестрых перьях. Он не слышит, как царица Тамара пытается его остановить, не видит, как она нагибается над ним и гладит мальчика по голове.
Его существо потрясено тем, что царица Тамара не поняла его, не оценила смятения его встревоженного бытия.
– Инна! – кричит, наконец, почти в страхе царица Тамара и отходит к окну, пока в комнате не появляется мать девочек.
Обе женщины успокаивают Колю, но он продолжает топтать шоколад ногами. Никакие уговоры не могут заставить его вылезть из-под рояля.
Наконец Коля, обессилев от слез, начинает рассматривать свои руки, покрытые сладкой коричневой пылью. Он успокоенно трогает колесики на ножках рояля, исподлобья глядя на царицу Тамару и маму Инну. Они стоят у окна и о чем-то тихо говорят. Это продолжается довольно долго, и, наконец, мама Инна, вздохнув, произносит:
– Та права, Тамара!… Он развивается слишком рано, это вредно. Я поговорю с родителями…
Обе женщины не обращают внимания на Колю. Царица Тамара, конечно, даже не поглядит на него сегодня. Она предпочитает разговаривать с каким-то таинственным Субъектом.
Кто он такой? Может быть, можно подговорить Моргуна-Поплевкина и он как следует напугает этого самого Субъекта?
– Царица Тамара, – осмелев, говорит Коля. – Послушайте, Субъект боится Моргуна-Поплевкина? Он вас обидел? Царица Тамара долго смеется, опять обнявшись с мамой Инной, и говорит Коле:
– Субъекта здесь нет… Однако я, наконец, нашла себе заступника!
– Ну и пусть… Я возьму с собой Огонька и Мужика Андрона. Мы его найдем все вместе и напугаем!
– Иди, храбрец, сюда, – зовет мальчика царица Тамара.
Коля послушно вылезает из-под рояля и, шмыгая носом, идет к окну.
– Ну, поклонник Лермонтова, успокоился? – ласково спрашивает Колю царица и берет его на руки. Коля укалывается щекой о маленький кавказский кинжальчик-брошку и вдруг перестает ощущать окружающее.
Рука царицы Тамары лежит на его голове, он видит склоненное над ним сияющее лицо и вдруг снова плачет длинными, опустошающими все его существо, слезами счастья.
– Что с тобой? – спрашивает царица Тамара. – Успокойся, мальчик. Я вовсе не живу в башне и никого не убиваю. Разве я такая страшная?
– Нет, – отвечает Коля прерывающимся голосом. О, если бы он мог рассказать царице Тамаре сейчас все!
Мура и Тоня не понимают ничего. Они играют с безглазыми куклами и ссорятся из-за красного волчка. Разве с ними можно говорить о чем-нибудь большом, например, о войне или о том, как он, когда будет большим, заступится за Царицу и обязательно проучит Субъекта. Все-таки он будет похож на Гарибальди! Коля поднимает глаза и встречает взгляд царицы Тамары. Его отяжелевшие от слез ресницы вздрагивают, и вдруг наполненная солнцем комната заливается стремительным мраком.
Пришествие мрака совпадает с глухим и тягостным шумом. Тело мальчика делается легким, и он теряет сознание.
Когда он приходит в себя, он видит, что мама Инна держит в руке круглую ложку с лекарством. Коля обязан выпить его. Ручка ложки похожа на золотой жгут. Мальчику кажется, что тонкий солнечный луч, прыгающий по ложке, крепко затянут этим жгутом и хочет вырваться из золотого плена.
Мама Инна закупоривает желтый флакон и заботливо складывает белый язык рецепта. Она говорит почти шепотом:
– Коля, мы сейчас пойдем с тобой к тебе домой!
– Где царица Тамара? Почему ее здесь нет?
– Тетя Тамара отдыхает в саду. Она не царица – она тетя Тамара… Глупый мальчик, ты читаешь то, чего еще не понимаешь!
Через полчаса они медленно идут по ветхим панелям городка.
Встречные здороваются с мамой Инной.
На зеленом пустыре, за старой часовней, путники встречают Мужика Андрона и Чернослива.
Бродяги играют в карты, лежа на земле. Оба они вываляны в пуху одуванчиков; рядом с игроками стоит бутылка с красным воротником на горле.
В тот день мама Инна долго разговаривала с родителями Коли. Ребенок сидел в другой комнате и смотрел старые стереоскопические фотографии Порт-Артура и Маньчжурии, которые когда-то привез отец. Коля тысячи раз видел эти мохнатые гаоляны, зубчатые кумирни и ватные кофты китайцев. Но сейчас мальчику приходится вновь разглядывать все это, потому что отец занят серьезным делом и велел Коле побыть одному.
О чем отец может говорить с мамой Инной? Он сегодня опять надел форменную куртку с желтыми холодными пуговицами. Пуговицы имеют вкус рыбьего жира. Когда Коля был совсем маленьким, он раз из любопытства лизнул пуговицы языком и с тех пор возненавидел их за напоминание ненавистного запаха.
Когда «серьезный разговор», наконец, окончился, отец сам пришел в комнату к Коле и погладил его по голове. Мальчик отложил китайцев, судно «Жемчуг» и узорные фанзы.
– Коля, – сказал отец ласково. – Мы с мамой решили отдать тебя в гимназию. Ты уже научился кое-чему у. Инны Александровны.
Коля стал гимназистом, воспитанником приготовительного класса Классической Гимназии, как было сказано в новой тетради для отметок, выданной ему классным надзирателем.
Мальчик, встречая на улице Муру и Тоню, гордо поправлял толстую серебряную бляху и рассказывал о своих подвигах. Жизнь шла своим чередом. Царица Тамара, как сказала мама Инна, уехала снова на свой Кавказ, уже после того, как Коля из-за нее побил своего одноклассника, купеческого сына Галанина.
Галанин позволил себе усомниться в царственности Тамары и при этом сказал:
– Мне папа говорил, что на Кавказе князь – тот, у кого есть с полудесяток баранов! Знаем мы таких цариц!
– Знаешь? – спросил Коля Галанина и ударил его в широкую переносицу.
Когда Коля был во втором классе, судьба приготовила ему новую встречу с царицей Тамарой.
Она приехала к маме Инне на целое лето. Ее черный шелк шелестел так же, как и раньше, матовое лицо казалось слишком бледным от черных ресниц.
Она не забыла обещания и привезла Коле «Кожаный Чулок».
Скоро у нее сломались золотые часики, и она попросила Колю проводить ее к часовому мастеру.
Гордый поручением мальчик шел рядом с царицей Тамарой по рыжим пустырям городка, где репейник походил на больших колючих мух.
Репейник приставал к платью женщины, она срывала с черного шелка колючие шары; когда царица Тамара нагибалась – золотая змея по-прежнему скатывалась на ее ладонь.
В этот день Коля осознал, что царица Тамара в башне никогда не жила, но ему хотелось, чтобы это было на самом деле.
По дороге к часовщику между ними произошел такой разговор.
Царица Тамара: Коля, помнишь, когда ты был совсем маленьким, когда я приехала сюда в первый раз, ты меня принимал за настоящую царицу Тамару?
Коля: Я и сейчас вас так называю… Кто вам подарил такую змею? Я ее тоже помню… Смотрите – вон видна наша гимназия. Вы в гимназии учились?
Царица Тамара: Эту вещь подарил мне мой бывший муж, ты его называл Субъектом… Ах, Коля, какие вопросы… Я, конечно, учила все, что ты учишь сейчас. Когда я приезжала сюда в первый раз, я только что кончила гимназию.
Коля: А у вас ели мел? У нас почти весь класс ест… Потом мы играем в перышки…
Царица Тамара: Девочки этим не занимались, Коля. Как здесь много репейника!