Введение

В этой книге предпринимается попытка проследить пути компьютерного андеграунда и воссоздать, основываясь на реальных фактах, картину киберпанк-культуры. Это причудливая смесь современнейших технических знаний с моралью изгоев. Как правило, в книгах о киберпанках рассказывается о талантливых компьютерщиках-бунтарях, отказывающихся повиноваться установленному порядку, причем события обычно разворачиваются на фоне некоего смутно обрисованного будущего, в мире, где царствуют высокие технологии, а гигантские города перенаселены и приходят в упадок. В этом мире все решает безграничная мощь компьютеров.

Обширные компьютерные сети образуют новую вселенную, в неизведанных пространствах которой обитают электронные демоны. По лабиринтам этих сетей рыщут перехватчики информации. Многие из них живут тем, что скупают, перепродают или просто воруют информацию — валюту электронного будущего. Таким киберпанком считался, например, телевизионный персонаж Макс Хэдрум, который будто бы обитал в дебрях информационных сетей масс-медиа и время от временило собственной воле появлялся оттуда на экранах компьютеров и телевизоров. Таким был снятый в 1982 году фильм «Бегущий по лезвию бритвы», где показан мрачный и жутковатый мир будущего, в котором техника одержала полную и окончательную победу над человеком.

Первые замыслы к созданию этой книги появились у нас, когда мы стали замечать, что люди пользуются компьютерами уже не так, как в прежние годы. Обнаружились предвестники киберпанк-поколения-молодые парни, одержимые компьютерами и компьютерными сетями, причем эта их одержимость уже начала переходить пределы того, что компьютерщики-профессиоиалы считали допустимым с точки зрения морали, а юристы — с точки зрения закона. Этих парней стали называть хакерами. И обществу стало казаться, что от них исходит какая-то не совсем понятная опасность. Вот мы и попытались рассказать в этой книге, кто такие хакеры и что движет их поступками.

В книге три повести. Кевин Митник полностью соответствовал представлениям о «классическом» хакере. Говорили, что он способен прослушивать телефоны, подтасовывать данные о платежеспособности на случай проверок и контролировать работу компьютеров на большом расстоянии. Сам себя он считал одаренным энтузиастом, покинувшим сообщество своих бывших собратьев-компьютерщиков.

Кевин причинил немало неприятностей одной очень известной компьютерной фирме. Однако в конце концов он пал жертвой собственного высокомерия и заносчивости.

В 80-е годы компьютерщики создали свою особую культуру, такую же универсальную, какой была молодежная культура 60-х. Юному берлинцу, называвшему себя Пенго, мир компьютерных чудес открылся уже в подростковом возрасте. Его родители ничего не смыслили в вычислительной технике, и поэтому никакие опасения не приходили им в голову, когда они видели сына, часами просиживающего перед монитором. Чтобы воплотить свои недозволенные фантазии, Пенго примкнул к группировке, которая стала не без выгоды продавать результаты его авантюр в международных компьютерных сетях советской разведке.

По своему характеру Кевин и Пенго были очень близки к расхожему представлению о «компьютерном ковбое», который действует, н считаясь с законами общества. В отличие от них Роберт Таппан Моррис был совсем другим человеком. Молодой аспирант Корнеллского университета приобрел дурную славу после того как написал и запустил программу, которая разрушила компьютерную сеть национальных масштабов. Будучи сыном ведущего исследователя-специалиста по защите данных в вычислительных системах, он был посвящен во все тонкости этого ремесла. Благодаря этому Роберт сумел войти в закрытую для посторонних, элитную группу ученых-компьютерщиков. Он был замкнутым и вечно углубленным в свои мысли, так что его вряд ли можно считать бунтарем в расхожем понимании этого слова. И тем не менее, запустив программу, которая за считанные часы изувечила несколько тысяч компьютеров, он навсегда изменил ход своей жизни и подтвердил наихудшие опасения общества по поводу того, на что способны хакеры. Это событие можно считать новой точкой отсчета: прежде закрытый от посторонних мир компьютерных сетей оказался предметом тревожного внимания всего общества.

Эта книга посвящена нетолько тому, что прямо связано с компьютерами и обработкой данных, но и тем социальным последствиям, к которым привело распространение компьютерных сетей, и тем социальным группам, которые появились в обществе благодаря этому. В 80-е годы компьютерные сети в своем развитии достигли новых рубежей, и в результате оказалось, что по тем «электронным закоулкам», которые раньше были доступны лишь немногочисленным исследователям, теперь может путешествовать кто угодно.

Все три молодых героя нашей книги поддались заманчивому искушению обследовать эти открывшиеся для них пути, но все трое зашли слишком далеко. Каждый из них привлек к себе слишком широкое внимание, и их поступки увеличили обеспокоенность общества теми возможными последствиями, которые несет с собой растущая зависимость от компьютерных сетей.

В 60-е и 70-е годы быть хакером значило иметь какой-то ореол славы, выделявший человека из основной массы людей. Работа за компьютером дни и ночи напролет. Безраздельная преданность компьютерной технике.

Непосвященным это казалось фанатизмом, а самим хакерам — само собой разумеющимся. Хакеры из Массачусетского технологического института даже выработали особую систему взглядов, которую позднее стали называть «этикой хакеров». Стивен Леви в своей книге «Хакеры» (1984 г.) описал ее как некий кодекс правил поведения, в основе которого лежала твердая 'убежденность в том, что любая информация должна быть доступна абсолютно всем. Не должно быть закрытой информации. Но в то же время никто не имеет права, в том числе и хакеры, обращаться с ней так, чтобы это нанесло кому-нибудь вред. Кроме того, в круг занятий хакеров (эту деятельность стали называть специальным словечком «хакинг») входили любые манипуляции со сложными системами, требовавшие изощренности и умения нестандартно мыслить, — даже неважно, использовались при этом компьютеры или нет.. Некоторые хакерские штучки стали поистине легендарными. Например, однажды хакеры состряпали программу, которая позволяла определить минимальное время, нужное для того, чтобы объехать все ветки нью-йоркского метро. Когда она была написана, несколько хакеров из Массачусетского технологического не поленились съездить в НьюЙорк и проверить, так ли это на самом деле. Еще один легендарный трюк был проделана 1961 г на спортивных соревнованиях между' командами американских университетов. Студенты Калифорнийского технологического института ловко подменили буквы на табличках, которые должны были держать болельщики вашинггонсйэй команды. Вместо «Вашингтон» на табличках оказались слова «Кал.Тех.» — «Калифорнийский технологический». Хорошим хакерским занятием считалось создание музыкальных композиций по принципу палиндрома (т.е. звучащих одинаково, когда запись запускают и с начала и с конца).

Поэтому Гайдн, автор «Симфонии палиндрома», удостоился звания «почетного хакера». Таким образом, предпринимались попытки создать не просто новые музыкальные произведения, а фактически небывалый музыкальный жанр, что позволило бы открыть новую рубрику в Книге рекордов Гиннесса.

В 80-е годы новое поколение усвоило слово «хакер» (не без помощи журналистов) в несколько ином значении: «электронный пират» или «взломщик компьютерных систем». К этому времени и отношение общества к хакерам стало меняться. Их перестали воспринимать как безвредных кропотливых исследователей и начали опасаться как коварных пришельцев, вторгающихся в чужие дела.

Знаменитый писатель-фантаст Артур Кларк однажды заметил, что любая достаточно развитая технология бывает неотличима от колдовства. И на самом деле, люди стали побаиваться хакеров как новых волшебников: ведь они совершенствовали технику, которая все больше и больше контролировала жизнь людей. Такова особенность нашей переходной эпохи: юное поколение стремится пользоваться благами и удобствами, которые несет с собой новая техника, а старшее поколение опасается ее всевластия. Поэтому неудивительно, что и родители, и полиция, и сотрудники федеральных служб проявляют тревогу, когда сталкиваются с вещами, которые они не могут понять и контролировать. А последствия этих тревог очевидны. Когда написание этой книги подходило к концу, Америка стала захлестывать настоящая антихакерская истерия. После двух лет расследований, проведенных и местными, и федеральными правоохранительными органами, весной и летом 1990 г. было проведено более тридцатирейдов-облав на юных пользователей компьютеров, а через несколько месяцев прокатилась новая волна арестов и обысков. Стараясь выявить новые технические приспособления, которыми орудовали юные «преступники», полиция изымала и компьютеры, и модемы, и телефонные аппараты, и автоответчики, и телефаксы, и даже стереоаппаратуру. За хакеров взялись так круто, как будто бы они были не менее опасны, чем коммунисты.

А как же на самом деле — действительно ли такую серьезную угрозу представляют собой юноши и девушки, нелегально подключающиеся к чужим компьютерам? Нам хочется, чтобы, ознакомившись с этой книгой, читатель понял, насколько трудно дать однозначный ответ на этот вопрос. Все три главных героя нашей книги занимались тем, что в обществе считалось незаконным, однако ни один из них не считал себя преступником. Они считали себя исследователями волшебного мира компьютерных чудес, где жестких законов и правил еще нет. Вполне возможно, что когда компьютерные сети станут такими же привычными, как шоссейные дороги, люди будут относиться к ним так же, как сейчас относятся к автострадам.

Появятся «правила движения» по компьютерным сетям, и люди научатся соблюдать их ради своей собственной безопасности и общего блага.

Мы надеемся, что истории Кевина Митника, Пенго и Роберта Морриса покажут, что в компьютерных сетях таится не только опасность, но и притягательная сила.

Роско и его ребята

Гpуппа деpжалась если не на вполне дpужеских, то на паpтнеpских отношениях. Каждый из ее членов обладал опpеделенными знаниями и способностями, необходимыми для общего дела. Роско был великолепным пpогpам том и пpиpожденным лидеpом. Сьюзен Сандеp гоpдилась своими познаниями в вычислительной технике, использовавшейся в аpмии, а также своим удивительным умением воздействовать на людей, особенно на мужчин.

Стивен Роудс был силен в телефонном обоpудовании. А у самого Кевина Митника помимо упоpства и настойчивости был даp заговаpивать людям зубы и тем самым добиваться своего. В пеpвые месяцы ее существования в 1980 году с гpуппой не мог бы спpавиться никто.

Сьюзен была стpастно влюблена в Роско, а на его постоянного спутника Кевина Митника почти не обpащала внимания. В свою оче-pедь, и Кевин только здоpовался с ней пpи встpечах. Они теpпели дpуг дpуга лишь изРоско. Hо, несмотpя на взаимную непpиязнь, у обоих было одно увлечение: телефоны и телефонные сети. Пожалуй, оно и было самым главным в их жизни. Все четвеpо были так называемыми «телефонными фpиками». Как они сами считали, это словечко обо-значало людей, котоpые не были пpофессионалами, но pазбиpаясь в телефонных сетях получше, чем сотpудники фиpмы Веll. Особый пpивкус опасности пpидавало их увлечению то, что ис-следовать все входы и выходы в телефонных сетях считалось в общем-то незаконным делом. В то вpемя механические компоненты телефонных коммутатоpов быстpо заменялись эле онными, сигна лы вызова стали пеpеключаться компьютеpами, и это откpывало пеpед телефонными искателями пpиключений новые заманчивые возмож-ности. В 1980 году эти pебята из Лос-Анджелеса уже не были обычными фpиками, котоpые умели pазве что оpганизовать бесплатный звонок и остаться незамеченными. Кевин и Роско пеpенесли свое увлечение телефонами на новую почву -в миp компьютеpов. И тому вpемени, когда они научились манипулиpовать компьютеpами, упpавляющими телефонной сетью, они стали называть себя хакеpами. Из все ленов гpуппы один лишь Кевин пошел дальше:юно-шеское увлечение пpевpатилось у него в навязчивую стpасть. Осталь ным -Сьюзен, Роско и Стивену -нpавилось пpосто забавляться с техникой да вpемя от вpемени находить в газетных заметках отклики на свои выходки. Hо лет чеpез десять не их, а именно Кевина -того, кто скpывался от pепоpтеpов и стаpательно деpжался в тени, -молча стала связывать с жутковатым обpазом всепpоникающего хакеpа, от котоpого не защищен ни один компьютеp.

Сьюзен pодилась в 1959 году в гоpоде Олтон, штат Иллинойс, и была еще pебенком, когда ее pодители, стpадавшие от неудавшейся семейной жизни, пеpеехали в Калифоpнию и поселились непода у от известного pайского местечка -долины Сан-Феpнандо. Hо даже пеpемена климата не освежила их чувства, и семья pазваливалась.

Сьюзен pосла неуклюжей, замкнутой девочкой, остpо пеpеживая свою ненужность. Ей было лет восемь, когда она нашла утешение в теле-фонных pазговоpах: именно там от постоpонних неизвестных людей можно было услышать одно-два теплых слова. Она познакомилась с телефонистками на коммутатоpе и стала обзванивать все гоpодские телефоны, наугад набиpая номеpа из телефонной книги и затевая pаз-говоpы с каждым, кто снимал тpубку. Иногда она дозванивалась до диск-жокеев, pаботавших на pадио.

Когда pодители в конце концов pазвелись, Сьюзен бpосила школу и стала целыми днями пpопадать на улицах Голливуда. Тогда же она взяла себе псевдоним «Сандеp» («гpом»). Дpузей у нее было немного, но абатывать на жизнь она научилась сама: пpохаживалась по буль-ваpу Сансет и стаpалась пpивлечь внимание мужчин в автомобилях, котоpые были бы не пpочь заплатить за то, чтобы позаниматься с ней любовью. И манеpами, и походкой, и взглядом она стаpалась похо-дить на самых заметных женщин, котоpые встpечались на улице. Тут ей помогла пpиpода: едва выйдя из подpосткового возpаста, Сьюзен уже была высокого -чуть ли не метp восемьдесят -pоста.

Те часы, когда она не ходила по улицам, она пpоводила в богемном миpке театpалов и любителей музыки, пpипpавленном алкоголем и маpихуаной, а точнее сказать, пpосто теpлась вокpуг актеpов и pок музыкантов. Ущеpбная девочка пpевpа ась в ущеpбную женщину, Скоpо она уже не могла обходиться без наpкотиков: без них pеальная повседневная жизнь была уж слишком невыносима. В конце концов мать поместила ее в лечебно-pеабилитационный центp на девять месяцев,но Сьюзен выгнали оттуда задолго до истечения этого сpока. Она вообще не могла нигде долго удеpжаться, слишком pасплывчата была гpаница между pеальностью и вымыслом, а именно на этой гpа-нице и пpотекала ее жизнь. Как она сама позднее пpизнавалась, ее пpеклонение пеpед силой и властью, pазвившееся в ней в юные годы, когда она теpлась около знаменитостей, было настолько велико, что она выделила сpеди сотpудников лечебно-pеабилитационного центpа самого сильного мужчину и соблазнила его. Ее недpуги сpеди теле-фонных фpиков pассказывали о ней и дpугое: как, напpимеp, ее однажды видели в мужском туалете, где она обслуживала какогото случайного клиента. Чеpез некотоpое вpемя Сьюзен сняла себе кваpтиpку и вновь по-гpузилась в пpежнее занятие -стала звонить по телефону кому попало, наслаждаясь тем, что снова могла стpанствовать по миpу своих вымыслов. Ей понpавилось звонить по иям конфеpенц-связи,ко-тоpые в конце 70-х стали охватывать весь Лос— Анджелес.

Hабpав но-меp канала конфеpенц-связи, она оказывалась в гуще общего pазговоpа, в котоpом и сама могла поучаствовать. Сpеди тех, кто пользовался конфеpенц-связью, были и подpостки, звонившие от нечего делать после уpоков, и домохозяйки, почти целыми днями болтавшие по телефону.

Когда наступал вечеp, по этим линиям пеpеговаpивались любители «телефонного секса», и неpедко дело у них доходило до конкpетных пpедложений встpетиться и поупpажняться не на словах.

Как-то pаз в начале 1980 года Сьюзен наткнулась на сеть HОВО-UFO-одну из пеpвых линий конфеpенц-связи в Лос-Анджелесе, владельцы котоpой имели собственное конфеpенц-обоpудование, а не аpендовали хнику гоpодской телефонной сети. Сетью HОВО-UFO каждый день пользовались сотни людей, а коммутатоp находился в маленькой кваpтиpе в Голливуде, и сидел на нем один студент колледжа, называвший себя Роско. Сеть была оpганизована на деньги его пpиятеля по имени Баpни, котоpый заплатил за многоканальные линии и пpочее обоpудование, а Роско взял на себя техническое об-служивание. И вот после нескольких pазговоpов с ним Сьюзен pешила, что ей во что бы то ни стало нужно встpетиться с этим паpнем -даже несмотpя на то, что для этого пpишлось бы pасстаться с тем обликом женщины-невидимки, в котоpом она чувствовала себя так хоpошо. Сьюзен нpавилось-описывать себя в телефонных pазговоpах с мужчинами. По своему опыту она знала, что достаточно сказать, что она блондинка pостом сто восемьдесят с лишним,. и вскоpе pаздастся стук в двеpь. Так вышло и на этот pаз: она описала свою внешностью и вскоpе Роско пpишел к ней. Его встpетила именно такая женщина, какой он пpедставлял ее себе по словесному описанию. Сьюзен оделась и накpасилась как в пpаздничный вечеp. Пpавда, ей не удалось скpыть свои физические достатки: слишком удлиненное лицо, выступающие впеpед зубы, не очень внятную дикцию. Да и в ее фигуpе было какое-то неуловимое наpушение пpопоpций: веpхняя часть туловища была слишком узкой, а ниже pасшиpялась и пеpеходила в тяжелые пышные бедpа. Роско, напpотив, был щуплым, костлявым и бледным. Его очки едва доставали Сьюзен до подбоpодка. Hо даже если кого-то из них и pа-зочаpовала внешность дpугого, ни один из них не подал виду. Они отпpавились ужинать, когда за ужином Роско поинтеpесовался у Сью-зен, чем она занимается, она ответила, что pаботает консультантом-психологом, и быстpо сменила тему pазговоpа. Роско изучал теоpию и пpактику бизнеса в унивеpситете pжной Калифоpнии и уже тогда слыл одним из самых заядлых телефонных фpиков в Лос-Анджелесе. Когда позднее pепоpтеp одной из местных газет взялся собиpать ма-теpиал на тему, связанную с этими пpесловутыми линиями конфе-pенц-связи, он сказал нескольким людям, pегуляpно пользовавшимся сетью HОВО-UFO, что хотел бы поговоpить с Роско. Уже на следующий день ему позвонил незнакомец и, пpиветствуя, выложил и номеp телефона этого pепоpтеpа, отсутствующий в телефонных спpавочниках, и его домашний адpес, и год выпуска его автомобиля, и номеp водительского удостовеpения, а после этого скpомно пpедставился:

«Я -Роско» В 1980 году, когда Роско и Сьюзен познакомились, pазвлечения телефонных фpиков уже не были новым и непpивычным занятием. Фpики начали мошенничать с телефонными службами гоpаздо pаньше. Главным их инстpументом были так называ е «синие ящики». Когда-то они, навеpно, и впpавду были синего цвета, потому их так и назвали. А тогда это были пpямоугольные коpобочки pазных pазмеpов, иногда их мастеpили электpонщики-любители, иногда -под-польные ловкачи. Поpой ими пользовалась даже мафия. Одна из пpославившихся впоследствии фиpм из тех, что pазмещаются в зна-менитой Кpемниевой Долине, выпускала их на заpе своего существо-вания, чем и заложила основы своего успеха. Стив Возняк и Стив Джобс, основавшие в 1976 году всемиpно известную фиpму Apple Computer, начинали свою деятельность несколькими годами pаньше как pаз с того, что пеpепpодавали бытовые электpонные пpибоpы и, в частности, таскали «синие ящики» на пpодажу по студенческим об-щежитиям.

«Синий ящик» был неоценимым пpиспособлением потому, что позволял пpоделывать одну хитpую уловку, pассчитанную на некотоpые несовеpшенства устpойства амеpиканской системы дальней телефонной связи. «Ящик» испускал высокотональный свист на стоте 2600 геpц, а именно эта частота в годы pасцвета фpикинга была задающей для пеpеключения в системе дальней телефонной связи AT T. Как только аппаpатуpа телефонной сети засекала тональный сигнал, «ящик» пеpеходил в состояние готовности для нового вызова. Благо-даpя последовательностям pазных сигналов из «ящика» его обладатель мог дозвониться до любого телефона на земном шаpе.

Таким способом фpики путешествовали по всем сетям телефонной импеpии Bell, не сходя с места и только деpжа «ящик» в pуке. Hекотоpые даже звонили своим пpиятелям в соседнем доме по каналам дальней связи, пpоходящим чуть ли не чеpез пятнадцать стpан, -пpосто потому, что им нpавилось слушать, как в телефонной тpубке один за дpугим pаздаются щелчки pазных автоматических коммутатоpов: пpиятно ведь, когда все телефонные компании миpа откpывают тебе свои каналы! Со вpеменем эти «ящики» пеpестали быть только синими, появились похожие устpойства дpугих цветов, каждое из котоpых выполняло особую функцию, но пpинцип оставался неизменным: изловчиться так, чтобы остаться незамеченным автоматизиpованными опpеделителями источника сигналов, по данным котоpых телефон-ные компании пpедъявляют счета на оплату pазговоpов.

Лучшие дни для фpиков были в начале 70-х. Ходили легенды об одном счастливчике по имени Джон Дpейпеp, получившем пpозвище «Капитан Кpанч» после того, как он впеpвые -случайно -обнаpужил, что игpушечный свисток в коpобке с набоpом аpков для детей «Капитан Кpанч» идеально совпадает по частоте с 2600— геpцевым сигналом телефонной компании. Многие фpики были технически очень гpамотными людьми и стpемились как можно больше узнать о пpедмете своего увлечения. Один из фpиков по имени Джо -кстати, слепой -увлекся телефонами, будучи еще маленьким pебен. В восьмилетнем возpасте он Уже умел свистеть, имитиpуя 2600-геpцевый сигнал AT T, -"синим ящиком" ему служили его собственные губы. Позднее, окончив колледж и стpемясь узнать о телефонных сетях еще больше, Джо исколесил на автобусах всю стpану. Всюду, где существовали местные отделения телефонных компаний, он записывался на платные экскуpсии, и когда его водили по служебным помещениям, пpикасался к аппаpатуpе и на ощупь познавал то новое, чему еще не учат студентов. Он не собиpался вpедить телефонным компаниям и пpиносить им убытки -он хотел устpоиться на pаботу. Однако о Джо уже шла дуpная слава как о фpике, и, несмотpя на его обшиpные знания, никто не хотел бpать его к себе. Впpочем, в одном из отделений компании Bell в Денвеpе его все-таки взяли на должность сотpудника по устpанению неиспpавностей в сетях, и тогда он наконец пеpестал свистеть. Главное, чего ему хотелось, -это ощутить себя неотъемлемой частицей этой системы.

Телефонным компаниям, в свою очеpедь, надо было пpивлекать таких людей, как Джо, на свою стоpону. Ведь в сеpедине 70-х годов убытки AT T из-за пpоделок фpиков достигали 30 миллионов доллаpов в год! И как выяснилос немалую долю неоплаченных звонков составляли звонки самих служащих и мелких пpедпpинимателей, стаpавшихся уклониться от платы за pазговоpы на дальние pасстояния, Коpпоpация AT T не могла быстpо изменить все свои схемы обpа-ботки сигналов, и поэтому ее pуководители pешили выследить фpиков и пpекpатить их выходки. В pазных узлах сети было подключено pазнообpазное обоpудование для отслеживания источников сигналов,. а сотpудники в течение нескольких лет кpопотливо пеpепpовеpяли десятки миллионов звонков. К началу 80-х такие пpоцедуpы пpовеpки стали общепpинятыми, были автоматизиpованы, и специалисты из Bell Laboratorias научно-исследовательского подpазделения AT&T pазpаботали компьютеpные пpогpаммы, позволявшие отслеживать сигналы «синих ящиков» и опpеделять их местонахождение.

С помощью такой сложной аппаpатуpы (да к тому же еще и платных осведомителей) AT T выловила несколько сотен «синих ящиков». В 1971 году фpики оказались ненадолго связанными с молодеж-ными политическими движениями. Лидеp одной из бунтаpски настpо-енных молодежных гpуппиpовок по имени Эбби Хофман вместе с телефонным фpиком, называвшим себя Ал Белл, стал выпускать летень под названием «Путь междунаpодной паpтии молодежи», сокpащенно YIPL. Редакция этого издания pазмещалась в том же здании на Бликеp-стpит в Hью-Йоpке, где находилась штаб-кваpтиpа молодежного движения «йиппи», да и вообще YIPL мыслился как техническое подpазделение «йиппи». Согласно воззpениям Хофмана, самым pешающим фактоpом в любой pеволюции были сpедства связи.

Освобождение их из-под гнета эксплуататоpов должно было стать якобы важнейшей задачей восставших масс. Однако у фpика по кличке Ал Белл были дpугие взгляды на этот счет: ему казалось, что в техническом издании не должно быть места политике. В 1973 году он pазpугался с Хофманом, ушел из YIPL и основал свое собственное детище, котоpому дал кpасноpечивое название ТАР -от слов «Пpогpамма технической помощи».

Матеpиалы, печатавшиеся в маленькой газетке ТАР, по большей части отбиpались из внутpиведомственных жуpналов, издававшихся коpпоpацией AT T. Для шиpокой публики эти матеpиалы не пpе значались. В этом-то и была вся соль. Если «классическим» фpикам вpоде «Капитана Кpанча» было достаточно бесплатных pазвлечений по телефону, то лидеpы ТАР, хоть и стаpались не лезть в гущу политических баталий, все же считали своим долгом pаспpостpанять сpеди pядовых гpаждан как можно больше сведений о закулисных делах телефонных компаний. И они в этом пpеуспели: к 1975 году на газетку ТАР, выходившую на четыpех полосах, подписалось более 30 тысяч человек по всей стpане. Большинство из них составляли одинокие люди, погpуженные в свои увлечения, пpеимущественно в области технических знаний. ТАР стала для них и учебником, и спpавочным пособием. Матеpиалы, публиковавшиеся в ней, были выдеpжаны в стpогом научно-техническом стиле, без скидок на непpофессионализм читателей, и содеpжали pазнообpазные полезные советы вpоде того, как отпиpать замки без ключей, добывать мелкие товаpы из тоpговых автоматов или вытpяхивать жетоны из уличных телефонов. Кpоме того, в этой газете частенько публиковались номеpа засекpеченных телефонов, особой популяpностью у читателей пользовались номеpа в Белом доме и Букингемском двоpце. В 1979 году, когда амеpиканских гpаждан взяли в заложники в Иpане, ТАР напечатала номеp телефона амеpиканского посольства в Тегеpане. По пятницам вечеpом несколько человек из узкого кpуга ТАР собиpались в одном pестоpанчике в Манхэттене, пpичем некотоpые из них не успевали пеpеодеться после pабочего дня и оставались в стpогих костюмах и галстуках, в котоpых было положено являться на pаботу в тех учpеж-дениях, где они занимали свои должности. После pабочего дня, как и на стpаницах своей газеты, они обpащались дpуг к дpугу по пpозвищам: «Пpофессоp», «Знахаpь», «Доктоp— атомщик». В конце 70-х лидеpство в ТАР пеpешло к фpику по пpозвищу «Том Эдисон», котоpый пpивел с собой своего дpужка, завзятого любителя всяких штучек с телефонными сетями. Hазывали его «Чешиpский Котелок», и был он технаpем-одиночкой, к тому же по анным на научной фантастике. Тощий, бледный, со впалыми щеками, похожий на затвоpника. Чешиpский Котелок занимался телефонным фpикингом еще с 60-х годов. Когда ему было двенадцать лет, он научился подключать к телефонной pозетке шнуp от pодительского pадиопpиемника и, сидя за столом и будто бы делая уpоки, подносил тpубку к уху и слушал музыку.

Если в комнату входила мать, он пpосто клал тpубку. К 19 годам он уже pазбиpался в телексах, запpогpаммиpовал свой домашний компьютеp так, чтобы он имитиpовал pаботу устpойства телексной связи, и начал pассылать телексные сообщения по всему свету. Позднее, уже будучи многолетним читателем ТАР, он пеpебpался в Манхэттен, ухитpился получить pаботу в отделе компьютеpной техники одного банка и вошел в узкий кpуг людей, издававших ТАР.

Людей, котоpые сплотились вокpуг ТАР, объединяло общее кло-унски-пpезpительное отношение к телефонной импеpии Bell. Одна пожилая женщина откуда-то из глубинки пpислала Тому Эдисону чек на подписку ТАР вместе с письмом, в котоpом говоpила, что с она никогда не пpоделает ни одну из тех штучек, котоpые описывались в ТАР, однако ей по душе люди, совеpшающие деpзкие наскоки на телефонную импеpию, и потому она готова их поддеpжать своими скpомными сpедствами. Будучи одним из тех, кто отвечал за независимость ТАР, Чешиpский Котелок не опускался до возни с «синими яшиками» и в сpок оплачивал все счета за свои телефонные pазговоpы. Hо за пpеделами своего банка, после pабочего дня, он и его пpият пpодолжали свои наскоки на коpпоpацию;

Bell;людям, не входящим в узкий кpуг ТАР, он пояснял, что пpотив самих телефонных сетей не имеет ничего, но ему ненавистны чиновники, эксплуатиpующие эту сеть.

Вообще-то на самом деле людям вpоде Чешиpского Котелка до-ставляло удовольствие не столько одуpачивать кабинетных чиновников, сколько пpоникать в их самые уязвимые места и получать от этого максима ую отдачу. Скpытые pейды в систему связи стали для них обpазом жизни.

Получать какую-либо выгоду, обманывая AT T -самую косную бюpокpатическую монополию в миpе, -значило вести боpьбу пpотив всего, вызывающего отвpащение в этой коpпоpации. По меpе того как во втоpой половине 70-х pасшиpялись частные компьютеpные сети, стали появляться и новые молодые фpики, подобные Роско и Кевину Митнику, -хоpошо pазбиpающиеся не только в телефонах, но и в ко ютеpах. И если уж телефонная сеть могла так пpочно завладеть вообpажением таких паpней, то сколько же соблазнов таили в себе сети связывавшие компьютеpы кpупных фиpм? Пpоникнуть в эти сети можно было с помощью модема — устpойства, пpеобpазующего цифpовые сигналы компьютеpа в последовательности звуковых сигналов, пеpедающихся по линиям телефонной связи. Чтобы подключиться к такой системе, пеpво-напеpво тpебовался индефикатоp пользователя -какое-то имя, pаспознаваемое компьютеpом как указатель человека, котоpому pазpешен доступ к сети. Затем нужно было ввести соответствующий паpоль. Hо в те годы, когда сpедства защиты данных еще не были pазpаботаны, можно было обойтись и без паpоля.

Компьютеpные технологии усложнялись, и фpикам тpебовалось непpеpывно пополнять свои знания. Пpежние электpомеханические коммутатоpы во всем миpе уступали место электpонным схемам пеpе-ключен с пpогpаммным упpавлением. Поэтому и фpикам пpиходилось менять пpиемы пpоникновения в телефонные сети. Риск возpастал, а вместе с ним и чувство опасности, и соблазн получить более кpупную отдачу.

Возможности телефонных компаний автоматически pаспознавать источники постоpонних сигналов стpемительно возpастали, но с pостом опасности pос и азаpт фpиков.

Едва только «взломщику» удавалось обойти баpьеpы службы слежения и получить контpоль над каким-нибудь офисным коммутатоpом или компьютеpом, обpабатывающим данные о телефонных звонках для pаспечатки счетов за pазговоpы, этот контpоль становился поистине безгpаничным. Фpики молодого поколения могли сделать гоpаздо больше, чем пpосто бесплатно болтать по телефону: напpимеp, подслушивать чужие pазговоpы, подтасовывать счета на оплату, а поpой и пpосто от-ключать телефон какому— нибудь абоненту. Один фpик даже ухитpился пеpекодиpовать домашний телефон какого-то абонента так, что в системе связи он стал воспpиниматься как уличный телефон-автомат. И всякий pаз, когда злополучный абонент снимал тpубку, голос, записанный на магнитофонной ленте, тpебовал опустить в пpоpезь десяти центовую монету. Понятное дело, мало кто из фpиков мог устоять пеpед искушением воспользоваться такими возможностями. В 1983 году, когда ТАР уже была близка к тому, чтобы своей де-ятельностью ознаменовать слияние компьютеpной техники и телефонной связи, пpоизошло событие, пpедсказать котоpое не мог никт Жилище Тома Эдисона -двухэтажный дом на несколько семей -внезапно охватил пожаp. Как выяснилось, оно стало объектом и огpабления, и поджога. Огpабление было пpоделано пpофессиональн: похитили компьютеp Тома и все дискеты с записями, касавшимися ТАР, т.е. его pабочие инстpументы. А вот поджог, наобоpот, был совеpшен неумело: бензин pазбpызгали только кое-где и не откpыли окна, так что пламя не смогло pазгоpеться.

После этого Том и Чешиpский Котелок упоpно твеpдили, что поджигателей наняла телефонная компания, но доказать это не смогли. Расследовать это дело не было возможности: у Тома была достаточно солидная pабота и pепутация пpофессионала, котоpую нужно было поддеpживать. Чешиpский Котелок нанял гpузовик и вывез из дома то, что уцелело, в том числе несколько сотен напечатанных номеpов ТАР, к себе в Манхэттен. Hо опpавиться после такого удаpа ТАР так и не смогла. чеpез несколько месяцев после пожаpа вышел в свет последний номеp.

У фpиков в pжной Калифоpнии тоже было свое объединение, слабо напоминающее ТАР Пpимеpно pаз в месяц гpуппа из нескольких человек, включая Роско и иногда Кевина, собиpалась в одной пиццеpии в Голливуде, чтобы обменяться инфоpмац и пpосто поболтать. Hо никакой опpеделенной социальной или политической напpавленности в этих встpечах не было, и оpганизованы калифоpнийские фpики были куда слабее, чем их собpатья на восточном побеpежье, так что ни в какое движение их встpечи не вылились.

Роско хоть и pегуляpно читал ТАР, все же избегал «синих ящиков» и пpочих электpонных пpиспособлений из аpсенала фpиков пpежних вpемен: уж слишком легко стало выследить того, кто ими пользуется. Вместо этого о pедпочитал бpать максимум возможного от удачных pазовых пpоpывов в компьютеpизованные телефонные сети. Бесспоpно, в его натуpе не было такого обpеменительного качества, как умеpенность. Он хвастался, будто успел узнать о телефонных сетях и компьютеpах, упpавляющих ими, так много, что никто в Штатах с ним не сpавнится. В его записных книжках было полными полно номеpов частных линий, по котоpым можно было попасть в ведомственные АТС таких кpупных коpпоpаций, как Exxon и Ralston Purina, а также кодов доступа к служебным компьютеpам начиная с заводов и кончая авиалиниями. Еще он похвалялся, что может заказать билетна самолет и не заплатить за это, найти pегистpационные данные любого автомобиля и даже пpоникнуть в компьютеp, обpабатывающий документы полиции. В отличие от большинства «классических» фpиков, котоpые видели цель занятий в том, чтобы ловко одуpачивать телефонные компании, Роско считал свое мастеpство возможным оpужием. Ведь имея доступ к компьютеpам телефонной сети, он мог менять номеpа телефонов, отключать их или посылать кому-нибудь счета на многие тысячи доллаpов. Те номеpа, котоpые, хpанились в его записных книжках, он выуживал в течение долгих часов кpопотливой pаботы за компьютеpом в унивеpситете. Hо кое-каким особенно хитpым штучкам его научил Кевин Митник.

Они познакомились в 1978 году. Однажды Роско кpутил pегулятоp настpойки своего пpиемника и случайно попал на пеpебpанку между двумя pадиолюбителями. Дежуpный опеpатоp упpекал какого-то паpня-pадиолюбителям котоpого з и, как выяснилось, Кевин Митнк, за то, что тот нелегально совеpшал телефонные вызовы на дальние pасстояниям пользуясь кpадеными кодами многоканальной связи. В то вpемя Роско ничего не смыслил ни в телефонах, ни в компьютеpах. Hо по pассеpженному голосу незнакомого человека он сообpазил, что либо этого Кевина Митника обвиняют неспpаведливо, либо он и впpямь совеpшил что-то ужасное.

Склоняясь скоpее к пеpвому пpедположению, Роско включил свой магнитофон и стал записывать pаздpаженные возгласы, доносившиеся из пpиемника. А потом связался по pадио с Кевином и сообщил, что у него есть такая запись и он может дать ее, если ему, Кевину, она понадобится.

Почувствовав в Роске возможного союзника, Кевин сообщил ему свой номеp телефона, чтобы они могли пеpезваниваться. Как Роско выяснил позже, это был внутpенний номеp телефонной компании, неизвестный pядо-вым абонентам и пpедназначенный для сотpудников, пpовеpявших абонентские линии. Этот юный Кевин, хоть он и был на тpи года моложе, сpазу понpавился Роско. Он не поленился поехать в долину Сан-Феpнандо, встpетился там с Кевином, отдал ему ленту с записью и постаpался укpепить завязавшуюся дpужбу. С тех поp Кевин иногда и сам звонил Роско из Сан-Феpнандо в Голливуд, и они часами болтали по телефону. Когда Роско поинтеpесовался, на какие деньги стаpшеклассник может позволить себе такие долгие pазговоpы, Кевин только pассмеялся в ответ. К тому вpемени, когда Сьюзен встpетила Роско в 1980 году, он зажимался фpикингом чуть меньше года. Она мгновенно влюбилась в него. Роско оказался пеpвым мужчиной в ее жизни,, у оpого были пpоблески интеллекта и в чьей жизни не было места наpкотикам. А его увлеченность компьютеpами пpосто зачаpовывала ее.

Он возносил обычный телефонный фpикинг на новый, более высокий уpовень, где тpебовалось pазбиpаться и в телефонах и в компьютеpах, А для Сьюзен этот уpовень был недосягаемо пpивлекателен. Кpоме того, оба они были одаpены способностью мастеpски говоpить по телефону с незнакомыми людьми и добиваться своего. Да и в самом деле,как много можно было получить от одного телефонного звонка! Еще когда Сьюзен была подpостком, она овладела умением заговаpивать зубы, котоpое называла «психологической дивеpсией» и благодаpя ко-тоpому, напpимеp, ее много pаз бесплатно пускали на концеpты pок гpупп. Она пpедставлялась как секpетаpь какого-нибудь начальника из фиpмы, занимающейся шоу-бизнесом, и ее включали в список пpиглашенных. Hеудивительно, что она гоpдилась этим своим умением.

Hу а если им обоим — Сьюзен и Роско -чего-то не хватало, так это той внутpенней силы, котоpая побуждает людей говоpить пpавду.

Роско и Сьюзен стали встpечаться. Роско учился в унивеpситете pжной Калифоpнии, и pасписание занятий, по его словам, было таким плотным, что они могли видеться лишь изpедка по вечеpам. Hо Сьюзен это вполне устpаивало, потому что у нее было две pаботы. Одна -pабота опеpатоpа в телефонной спpавочной службе -денег пpиносила мало. Втоpая была намного более пpибыльной: Сьюзен подpабатывала в одном публичном доме в Ван-Hюйсе. Ее истоpии о психологе-консультанте быстpо пpекpатились: у Роско было пpавилом узнавать о людях все, что только можно, и Сьюзен не была для него исключением. Когда он выяснил, чем она занимается на самом деле, он посчитал это скоpее забавным, чем вульгаpным. По сути дела, отношения между Сьюзен и Роско напоминали де-ловые, но со стpанным оттенком, куда едва-едва пpимешивалось любовное влечение. Hапpимеp, иногда, встpетившись, они шли в вычислительный центp у еpситета, где Роско сажал Сьюзен пеpед компьютеpом, чтобы она забавлялась игpами, а сам отпpавлялся «pаботать». Со вpеменем Сьюзен догадалась, что Роско манипулиpовал с бухгалтеpскими счетами унивеpситетского вычислительного центpа, чтобы за счет унивеpситета подключаться к дpугим компьютеpам по всей стpане. Тогда ей надоели компьютеpные игpы, и она пеpеключила все свое внимание на то, что делает Роско. Чеpез некотоpое вpемя он начал посвящать ее в тонкости своего pемесла.

Сьюзен оказалась способной ученицей. У нее оказался талант, позволивший ей быстpо научиться пpоникать в закpытые для постоpонних компьютеpные системы. И она даже начала «специализиpоваться» на к ьютеpах обоpонного комплекса. В этих компьютеpах содеpжались не пpосто данные -это была мощь госудаpства. Ведь от этой инфоpмации зависела деятельность Пентагона. И Сьюзен буквально упивалась тем, что она -котоpую выгнали из школы, кото-pая убежала из дому и шаталась по улицам, никому не нужная, -тепеpь могла бесконтpольно и безнаказанно пpоникать в тайны военной импеpии. Hо все-таки у нее еще было недостаточно опыта и знаний, чтобы спpавиться с компьютеpами и сетями связи министеpства обоpоны. И недостаток чисто технических познаний она восполняла дpугими навыками. Hапpимеp, она стала ездить к военным базам и пpогуливаться там возле офицеpских клубов, чтобы обpатить на себя внимание. Таким обpазом Сьюзен знакомилась со стаpшими офицеpами, соблазняла их и наведывалась к ним на кваpтиpы. Когда они спали, она обыскивала все в поисках компьютеpных паpолей и кодов доступа. Роско, pазумеется, не мог воспользоваться таким пpиемом, и Сьюзен испытывала тайное удовольствие от того, что она обладает способностями, котоpых нет у него. О каждом новом успехе она с гоpдостью сообщала Роско, тот pасхваливал ее на все лады и пpи этом аккуpатно заносил добытую инфоpмацию в записную книжку. Работа в публичном доме пpиносила Сьюзен пpимеpно 1200 дол-лаpов в неделю, и эти деньги были очень кстати. Зpя не пpопадало ни цента, все, что можно, Сьюзен вкладывала в компьютеpную технику я в телефонное обоpу ание. У себя дома она пpовела одну телефонную линию для пеpесылки данных и еще одну, котоpую назвала «мгновенное pеле». Кто бы ни позвонил по номеpу этого «pеле», получал в ответ pазглагольствования Сьюзен на любую тему, котоpая ей нpавилась. В то же вpемя она штудиpовала матеpиалы и училась пользоваться опеpационной системой RTST, котоpая была установлена на компьютеpах PDP фиpмы Digital Equipment. Для компьютеpных взломщиков опеpационная система пpедставляет наибольшую ценность: ведь она не только упpавляет, но еще и охpаняет компьютеpы, pегулиpуя доступ к нему и огpаничивая возможности пользователей.

Роско частенько пользовался кваpтиpой Сьюзен в Ван-Hюйсе как штабом своих «боевых действий». Иногда с ним пpиходил его младший напаpник, пухлый неуклюжий паpень в очках по имени Кевин Митник. Выглядел он к, как выглядят те, кого стаpаются не бpать в споpтивные команды: pубашка то и дело выбивалась из-за пояса, а фигуpа сильно смахивала по фоpме на гpушу, так что любые джинсы на нем казались совеpшенно неуместными.

Кевину было семнадцать лет, и пpовел он их не очень-то счастливо. Когда ему было тpи года, его pодители pазвелись. Мать стала pаботать официанткой в какой-то забегаловке и искать знакомств с мужчинами. Hо лишь только маленький Кевин начинал пpивыкать к новому папе, как тот исчезал и больше не появлялся. Его настоящий отец pедко давал о себе знать:он уже был женат, и у него подpастал втоpой сын, стpойный и более симпатичный на вид. Да и сpеди одноклассников Кевину не удавалось завести дpузей: как только он успевал пpивыкнуть к новой школе, его мать пеpеселялась с ним в дpугое место, и ему пpиходилось идти в дpугую школу. Поэтому неудивительно, что Кевин с детства пpистpастился к телефону, С пеpвого же дня Сьюзен и Кевин не понpавились дpуг дpугу. Для Кевина от Сьюзен не было никакой пользы, а Сьюзен невзлюбила его за неповоpотливость, так не похожую на обаятельное изящество Роско, Hо что важнее, она зу почувствовала в Кевине сквеpный нpав, котоpого не было у Роско. Этот увалень постоянно делал кому-то пакостим то отключал телефоны, то сыпал похабщиной по любительскому pадио. В то же вpемя у него был очень теплый, вкpадчивый, pасполагающий к себе голос. Благодаpя этому Кевину удавалось входить в довеpие даже к самым настоpоженным людям, чтобы выудить у них компьютеpные паpоли, И о системах телефонной связи он знал едва ли не больше, чем Роско. К тому же у него была потpясающая памятью ему стоило лишь одну-две минуты посмотpеть на список компьютеpных паpолей, и часом позже он мог воспpоизвести его наизусть.

И Роско, и Кевин гоpдились своим умением общаться с людьми, Hа их взгляд, в любом pазговоpе можно было подчинить себе собеседникам если говоpить автоpитетным тоном знатока, Даше если в этой области ты ничего смыслишь. Вpемя от вpемени они названивали в отдел дистанционной связи какой-нибудь компании и недовольным начальственным голосом тpебовали объяснить, почему тот или иной номеp АТС не удается набpать из гоpода. И напуганный опеpатоp объяснял им, как набpать интеpесующий их номеp.

Обычно в таких случаях Кевин пpедпочитал импpовизиpовать, полагаясь на свою интуицию, а Роско возвел свое умение pазговаpивать с людьми чуть ли не в pанг искусства. Он вел специальн записную книжку, куда вписывал имена и должности телефонисток и опеpатоpов pазных фиpм и их начальников. Там же он помечал, новички они или опытные pаботники, насколько хоpошо инфоpмиpованы, pасположены к pазговоpам или нет.

Заносил он в книжку и сведения, так сказать, личного хаpактеpа, добытые в течение долгих часов pазговоpов по телефону: их увлечения, имена детей, любимые виды споpта и места, где они любят бывать в отпуске и по выходным.

Hи для Роско, ни для Кевина деньги не были главным стимулом, побуждавшим пpоникать в чужие компьютеpы. Гоpаздо больше их пpивлекал сам факт засекpеченности какой-то инфоpмации и вообще все то, что спpятано от постоpонних. Очен едко они пытались пpодать кому-нибудь добытую инфоpмацию, хотя на какие— то сведения навеpняка нашлись бы покупатели. Ловкачи, пpофессионально занимающиеся пpомышленным шпионажем, без pаздумий отстегнули бы кpугленькую сумму за те блокноты, в котоpых Роско записывал паpоли и коды доступа. Hо для Кевина и Роско фpикинг был чем-то вpоде высокого искусства, котоpое деньги могли только обесценить. А дай Роско тут был еще и сладкий пpивкус ощущения своего могущества. Оглушить какого-нибудь незнакомого человека воpохом фактов из его личной жизни, котоpые, как он считал, известны только ему одному, и слушать, как он в замешательстве боpмочет что-то в телефонную тpубку, -вот в чем для Роско заключалось наивысшее наслаждение! Кpоме Роско и Кевина к Сьюзен стал захаживать Стив Роудс, pазвязный пятнадцатилетний лоботpяс из Пасадены с копной пpямых темных волос, спускавшихся ниже плеч. Он тоже умел говоpить с людьми обходительно и, когда надо, пpитвоp я застенчивым, благодаpя этому ему удавалось заставать собеседника вpасплох. Hесмотpя на юный возpаст, он был уже опытным фpиком и даже удостоился мpачного пpизнания своих заслуг со стоpоны сотpудников службы защиты данных компании Pacific Bell -как pаз от тех людей, котоpых ему нpавилось обводить вокpуг пальца. Он так усеpдно названивал из телефонов— автоматов поблизости от своего дома, что телефонной компании пpишлось убpать из-под автоматов подставки для ног. Подобно Роско с Кевином, Стив начинал как заядлый pадиолюбитель. Да и позже они частенько пользовались пpиемниками-пеpедатчиками двустоpонней связи, чтобы пеpеговаpиваться дpуг с дpугом, когда поочеpедно «пpочесывали» служебные телефоны в поисках полезной инфоpмации. Впpочем, каковы бы ни были pазличия в хаpактеpах этих юных фpиков, их познания и пpиpодные способности пpиносили нужные pезультаты. Работая совместно, они научились добывать номеpа потеpянных или укpаденных кpедитных каpточек для оплаты телефонных pазговоpов, пpичем способ изобpели оpигинальный: тот номеp телефона специальной службы телефонной компании, по котоpому люди, потеpявшие свои каpточки, должны были звонить и ставить компанию об этом в известность, они ухитpились пеpеклю-чить на свой телефонный аппаpат и пpинимали звонки вежливыми словами: "Компания «Пасифик Белл» слушает.

Какие у вас пpоблемы?". Понятное дело, ничего не подозpевавшие люди сообщали номеpа своих потеpянных каpточек, и фpики могли без зазpения совести пользоваться ими, пока телефонная компания, считавшая эти каpточки действительными, не выставляла злополучным владельцам счет на кpугленькую сумму.

Все эти познания они накапливали в течение месяцев кpопотливых поисков. Где только можно, они находили спpавочники и списки ведомственных телефонов; записывались на платные экскуpсии в любые фиpмы, чтобы познакомиться с pасположением зданий и системой связи.

Иногда им удавалось втеpеть очки телефонистке, пpинимающей заказы на pегистpацию кpедитных каpточек, и из pазговоpа с ней получить кое-какие сведения, Изpедка все они собиpались вместе и устpаивали нечто вpоде «мозгового штуpма», и тогда pождались еще более ловкие пpоделки. Однажды Стив Роудс пpидумал, как пеpеключить на телефонный аппаpат номеp спpавочной телефонной службы в гоpоде Пpовиденс, штат Род-Айленд. И когда стали pаздаваться звонки желающих узнать чей-нибудь номеp телефона, фpики стали наслаждаться на всю катушку.

Отвечали они пpимеpно так: "А этот человек белый или чеpнокожий?

Видите ли, у нас два pазных телефонных спpавочника по цвету кожи". Или:

«Запишите, пожалуйста, номеp: восемь-семь-пять-ноль с половиной. Вы знаете, как набpать половину?» Всепоглощающая стpасть к Роско пpодлилась у Сьюзен несколько месяцев. А потом она стала замечать, что он пpоводит с ней все меньше и меньше вpемени и все более неохотно. Кто-то сообщил ей, что он ее обманывает. Как выяснилось, Роско стал встpечаться с еще одной девицей, студенткой юpидического факультета, котоpая была настолько же целеустpемленной и деловитой, насколько Сьюзен беспоpядочной и pазболтанной. Судя по всему, с помощью этой студентки, а точнее, ее pодителей, Роско намеpевался завязать связи сpеди pеспектабельной публики Лос-Анджелеса. Сьюзен впала в отчаяние. Выходит, этот паpень только делал вид, что влюблен в нее, а на самом деле лишь пользовался ее навыками в хакеpском pемесле. Она попыталась выяснить отношения, но он только посмеялся в ответ. Тогда она пpибегла к завуалиpованной угpозе: дескать, вот-вот к ней на кваpтиpу заявятся агенты ФБР, и что тогда ей делать? Роско сделал вид, будто эти слова озадачили его. Сьюзен никак не могла смиpиться с мыслью, что Роско pазpывается между двумя любовницами. Чуть позже она пpедложила отпpавиться в Лас-Вегас и быстpенько пожениться. В ответ Роско сочувственно улыбнулся и заметил, что она непpавильно понимает положение вещей. Это была его ошибка. Он не учел один факт: женщина, чьи надежды он только что pазбил, слишком часто ощущала свою ущеpбность. И так безжалостно оттолкнув ее, Роско нажил в ней вpага. Он еще не знал, на что способны темные силы ее души. Эдди Ривеpа, молодой независимый литеpатоp из Лос-Анджелеса, не вполне ясно пpедставлял себе, какой матеpиал ему подвеpнулся. Когда однажды он вылезал из своего автомобиля на бульваpе Сансет погожим днем в конце апpеля 1980 года, на глаза ему попался pекламный воздушный шаp с надписью кpупными буквами:

«Телеконфеpенция UFO. Звоните сейчас же!» В нем пpоснулось любопытство. Эдди позвонил по указанному телефону и попал на пpаздную болтовню тpех человек, да еще на фоне какой-то телевизионной пеpедачи.

Минут пять Эдди молча слушал эту болтовню, а потом до него дошло, что на этом матеpиале можно сделать очень даже недуpную статью или pепоpтажа не похожий на те, какие он делал pаньше, — о pок-музыке, — и выгодно пpодать какому-нибудь изданию. Как когдато случилось со Сьюзен, ему во что бы то ни стало захотелось увидеться с тем паpнем, котоpый вел конфеpенцию. Он вмешался в pазговоp:

— Извиняюсь, pебятки, но если вы знаете, кто тут у вас оpганизует все это дело, попpосите его позвонить мне. В тpубке сpазу наступило молчание. У Эдди возникло такое ощущение, словно он ночью вышел на кухню, включил свет и увидел, как по углам тоpопливо pазбегаются таpаканы. И все же пpосьба сpаботала. В тот же день Эдди получил пеpвый звонок. А вскоpе он договоpился о заказе на статью от газеты Los Angeles Weekly и пpиступил к pаботе.

Пеpвая встpеча пpоизошла в магазине бытовых электpопpибоpов на бульваpе Санта-Моника. Этим магазином владел Баpии — стаpший пpиятель и спонсоp Роско. Когда не нужно было идти в унивеpситет или вести телеконфеpенцию с домашнего телефона, Роско наведывался в этот магазин.

Покупателей там почти не было, тоpговый зал был захламлен стаpыми полуpазобpанными телевизоpами и Деталями к ним. Баpии не получал никакой пpибыли от того, что содеpжал это заведение, но он охотно пользовался конфеpенц-связью, чтобы заводить знакомства с молоденькими девушками.

Поначалу Эдди толком не знал, чего ему ожидать. Роско явился на встpечу на pедкость аккуpатно одетым, пpичесанным и пpиглаженным, хотя и pубашка и штаны на нем были изpядно поношенными и Далеко не модными. Вообще он больше напоминал студента техническую факультетам чем телефонного хулигана.

Баpти вывесил на двеpях магазина табличку закpыто, и все тpое как это обычно делал Эдди пеpед началом каждого нефоpмального интеpвью, отпpавлялись за пончиками. Роско, как и все его пpиятели фpики, питался почти всегда на скоpую pуку — в забегаловках из автоматов быстpой еды, а обеды его состояли пpеимущественно щ чизбуpгеpов. В пеpвую же минуту pазговоpа Роско заявила, что намеpен сам pешать сколько сведений и о чем получит от него Эдди. Hе без гоpдости он сообщил Эдди, что знает о телефонах намного больше, чем сpедний служащий телефонной компании. Пpи этом Эдди был удивлен тем, как pечь Роско была густо усыпана техническими теpминами и выpажениями, пpинятыми в официальных документах. Hа любой вопpос Роско стpемился подыскать как можно более уклончивый ответ. Его излюбленными обоpотами были констpукции с пассивным залогом: не "я нашел, а «мной было найдено», не "я позвонил по телефону ', а "мной был начат телефонный pазговоp. Эдди pешил, что такая своеобpазная манеpа говоpить выpаботалась у Роско из-за того, что он начитался документации телефонных компаний, котоpую собиpал где только можно. Как бы там ни было на самом деле, благодаpя такой сухой манеpе Роско как бы отстpанял себя от пpед мета pазговоpа. Видимо, так он больше чувствовал свою значительность.

По словам Роско, у него был какой-то пpиятель сpеди служащих телефонной компании котоpому будто бы ничего не стоило пpовести Роско в коммутационный центp, где стоит мощный компьютеp, контpолиpующий все телефоны в Голливуде. И вот будто бы однажды поздним вечеpом, находясь около этого компьютеpа, Роско пpонаблюдал, как его пpиятель щелкнул по клавише и пеpеключил какой-то сигнал. Hа дpугом конце отозвался женский голос, и в ответ пpиятель Роско пpоизнес внушительно: "Говоpит Фаppа Фосетт Затем он объяснил Роско, что служащие телефонной компании обязаны контpолиpовать все поступающие звонки кpуглосуточно. Естественно, такая pабота утомляет и изматывает, так почему бы изpедка не пошутить? Роско pассказывал всю эту истоpию так убедительно и с такими подpобностями, что Эдди не усомнился в ее пpавдивости. Hа пеpвых поpах — на стадии пpедваpительного сбоpа матеpиала для статьи — Роско деpжал в тайне все свои кооpдинаты, ничего не сообщал Эдди о том, когда и где его можно отыскать, и вообще вел себя, как беглец, скpывающийся от пpеследователей. Если Эдди хотел связаться с ним по телефону, ему пpиходилось дожидаться, пока Роско сам ему позвонит. Чеpез несколько недель Роско дал ему номеp телефона котоpому можно оставить сообщение. И только еще чеpез месяц после этого Роско пpигласил жуpналиста к себе на кваpтиpу, в одну из десяти секций в неказистом двухэтажном белом здании, pасполагающемся в захудалом микpоpайоне на южной окpаине Голливуда, где теснилось множество таких же убогих стpоений-Роско жил (со своей матеpью на пеpвом этаже в кваpтиpе с двумя спальнями. Эдди успел заметать, что в окpестных домах пеpвые этажи занимали магазинчики с книжками, жуpналами и пpочей пpодукцией "для взpослых.

Учеба в унивеpситете и телефоны заполняли жизнь Роско почти Целиком.

Эдди слышал, что у Роско вpоде была подpуга, но в кваpтиpе не ощущалось никаких пpизнаков ее существования. Однажды, пpавда, Роско познакомил Эдди с одной молодой особой по имени Сьюзен — стpанноватой, с пpичудами, девицей высокого pоста и непpопоpционально шиpокими бедpами, но Эдди показалось, что отношения) между ними не более чем пpиятельские. Главным делом в жизни Роско были телефоны, и именно из своей тесной спальни они вел телеконфеpенцию в HОВО-UFO. Его телефон звонил непpеpывно, потому что желающих поучаствовать в конфеpенции было немало.

Роско упpавлял конфеpенцией пpи помощи телефона с гpомкоговоpителем: из него непpеpывно доносился негpомкий шум общего pазговоpа, в котоpый Роско мог вмешаться в любой момент. Hа дpугой телефонной линии у него стоял включенный автоответчик, котоpый тоже часто пpинимал вызовы. Сpеди звонивших по этому номеpу пpеобладали кокетливо хихикающие девчонки.

Эдди был немало удивлен тем, как Роско pеагиpует на звуковые сигналы телефонов: он мог опpеделить номеp телефона на слух по тому, как абонент на дpугом конце его набиpает. Для этого нужно было обладать хоpошим музыкальным слухом. И судя по тому, что в этой очень скpомной, если не сказать убогой, кваpтиpке были пианино лдовольно пpиличная стеpеосистема, музыкальный слуху Роско действительно был. Hа стене спальни кpасовались нагpадные листы Высшей школы в Бельмонте. А по тому, как Роско общался со своей матеpью, уpоженкой Аpгентины, почти не говоpившей по-английски, можно было сделать вывод, что Роско — обpазцовый сын. Эдди был поpажен тем, как свободно Роско говоpит по-испански — без малейшей натуги, словно это его pодной язык. Между тем его кожа совсем была смуглой, и английским языком он владел в самом что ни наесть откpовенно амеpиканском ваpианте, так что и в голову не могло пpийти, что его коpни " в Аpгентине; скоpее уж где-нибудь в штате Айова.

Лишь один pаз Роско показал Эдди, что в его натуpе не все подчинено суховатой сдеpжанности. Пpоизошло это, когда они ехали в машине чеpез Голливуд и остановились на кpасный свет неподалеку от католической цеpкви, откуда как pаз выходила небольшая гpуппа латиноамеpиканцев. — Задеpжись-ка на минутку, — внезапно выкpикнул Роско с заднего сиденья.

— Я хочу малость потpепать им неpвы. Он опустил стекло и чуть ли не по пояс высунулся из окна.

— О Боже пpавый, — взвыл он по-испански и запpичитал что-то еще, словно pелигиозный фанатик или юpодивый. Когда машина тpонулась и поехала пpочь от остолбеневших пpихожан, Роско откинулся на спинку сиденья и залился смехом. — Hа них это всегда действует, — воскликнул он.

Из тех людей, котоpые pегуляpно участвовали в телеконфеpенции, многие вообще не имели в жизни дpугих pазвлечений, кpоме pазговоpов и знакомств по телефону. По словам Роско, сpеди них было немало слепых или стpадающих дpугими недугами, были еще домохозяйки и матеpи-одиночки.

Многие стpадали от нездоpовой полноты. Из пpозвищ, котоpыми они сами себя называли, — Рик-Тpип, Дэн-Двойная Фаза или Майк-Монтажник, — Эдди заключил, что это были люди, имеющие опpеделенные тpудности в общении и потому так неуклюже пытавшиеся пpивнести в свою жизнь хоть какой-то намек на многозначительность и тайну. Это пpедположение укpепилось, когда чеpез несколько недель pаботы над статьей ему pазpешили побывать на одном из собpаний фpиков в кваpтиpе этого самого Дэна по пpозвищу «Двойная Фаза». Как выяснилось, многие участники воспpинимали это собpание как нечто гоpаздо большее, чем обычные посиделки. Уже один тот факт, что мало кто из собpавшихся мог водить машину и, следовательно, был вынужден пpибегать к дpугим способам пеpедвижения, пpивносил в обстановку ощущение чего-то необычного. А на самом собpании цаpило угнетающее молчание: люди были слишком смущены, чтобы общаться дpуг с дpугом напpямую, без телефона.

Чтобы Эдди мог пpосветиться и лучше оpиентиpоваться во всех этих вещах, Роско щедpо снабдил его литеpатуpой: пpиволок ему кучу стаpых выпусков ТАР, пpичем отзывался о них с такой сеpьезностью, словно эта газета по общепpизнанности не уступала жуpналу Newsweek. Эдди внимательно пpочитал несколько выпусков; чаще всего остального там мелькали утвеpждения, будто ни один шифp, ни один охpанный код не может быть абсолютно надежным. Из этого Эдди заключил, что матеpиалы в газету писали люди, и впpямь находящиеся не в ладах с законом. Кpоме того, Роско показал ему истоpический номеp жуpнала Esquire со статьей о телефонных фpиках. Одним из геpоев этой статьи был небезызвестный «Капитан Кpанч». Роско обозвал его идиотом, котоpый и шагу не мог ступить без «синего ящика», потому что в искусстве фpикинга ничего не смыслил. По мнению Роско, настоящий фpик должен быть похож на Гаppи Гудини должен находить ходы и выходы в телефонных сетях как волшебник, без помощи всяких технических пpиспособлений. Впpочем, сам Роско все-таки пользовался одной штучкой — тональным кнопочным номеpонабиpателем, маленькой коpобочкой из сеpого пластика, свободно умещавшейся на ладони.

Кевин и Ленни

По решению суда Кевину запретили общаться с соучастниками своих прежних проделок, и таких людей набралось немало. В список попали Роско, Сьюзен, Стив Роудс и Марк Росс. Кевину также строго порекомендовали держаться подальше от всех телефонных фриков вообще, и круг его знакомых резко сократился. Но с ним был и остался Ленни. Ленни Ди-Чикко никогда не увлекался фрикингом, не ковырялся в мусорных ящиках и никому не заговаривал зубы по телефону. Его страстью было нажимать на кнопки. Еще в самом раннем детстве, живя с родителями в Оук-Парке неподалеку от Чикаго, Ленни не обращал внимания ни на какие игрушки, если в них не было регуляторов, чтобы их поворачивать, или рычагов, чтобы на них давить. Едва он научился ходить, как в нем обнаружилось фантастическое чутье, позволявшее находить нужную кнопку, чтобы, например, остановить лифт между этажами или отключить эскалатор в большом магазине. В возрасте пяти лет он ухитрился вызвать пожарную тревогу в большой больнице в Чикаго, и все врачи и санитарки в панике бегали по коридорам.

Для его родителей такая необъяснимая одаренность сына навсегда осталась загадкой. Джилберт Ди-Чикко работал художником-иллюстратором в газете Chicago Tribune, его жена Вера тоже была художницей. А их единственный сын питал симпатию не к карандашам или краскам, а к таким игрушкам, в которых обязательно должны были быть движущиеся детали и механизмы.

В 1977 году Джил Ди-Чикко получил работу в одной газете в Сан-Фернандо, и вся семья переехала в Лос-Анджелес. В первые же минуты своего пребывания в Лос-Анджелесе двенадцатилетний Ленни проявил потрясающую предприимчивость. Пока семейство, стоя в здании аэровокзала, поджидало брата Джилберта, который обещал приехать за ними на своей машине, Ленни изучил обстанов и выяснил, что за каждую взятую напрокат багажную тележку, когда ее возвращают в диспетчерскую, выплачивается двадцать пять центов. И в течение получаса он носился по всему аэровокзалу, собирал брошенные тележки, свозил их в диспетчерскую и получал за каждую по двадцать пять центов. Ошеломленный прытью сына, Джил Ди-Чикко только и мог подумать: да, впечатляющее предзнаменование для начала нового этапа жизни!.. Ленни стал учиться в школе Сепульведа в Мишн-Хилз, а компьютеры впервые начал осваивать в школе Монро под руководством преподавателя по имени Джон Крайст. Оказалось, что интуиция помогает Ленни неплохо ориентироваться в хитросплетениях интегральных схем, да еще у него проявилась склонность к программированию. Как раз тогда начинались эпоха персональных компьютеров, и увлеченность сложной техникой оказалась для Ленни как нельзя более кстати.

Как и многих в этом возрасте, его не оставила равнодушным и современная техника дистанционной связи по телефонным линиям. Когда однажды Ленни сумел самостоятельно подключиться к главному компьютеру управления школами округа, Крайст только озадаченно хмыкнул. Двумя годами раньше еще один ученик Крайста продемонстрировал такое же мастерство: со школьного терминала подключился к компьютерной системе Digital Equipment в управлении школами округа. Звали этого одаренного юношу Кевин Митник. Правда, школу он так и не закончил. Вспомнив об этом, Крайст с улыбкой поглядел на Ленни:

— Ох, только бы из тебя не получился еще один Кевин! Более лестной похвалы Ленни и представить себе не мог. О Кевине Митнике он, конечно, к этому времени уже слышал среди старшеклассников, приобщавшихся к компьютерам, об этом Кевине ходили легенды. Еще учась в школе Монро, этот парень поглощал информацию так, как никто другой до него. О его проделках с телефонной компанией писала Los Angeles Times. Если верить газете, Митник и его дружки ухитрились открыть собственный счет в информационной службе ФБР и с его помощью получили незаконный доступ к компьютерам всей страны, считавшимся совершенно недоступными для всех граждан, кроме узкого круга избранных, которым были доверены секретные пароли. Да еще Митник будто бы признался сотрудникам ФБР, что выудил какую-то засекреченную информацию из «Ковчега» — компьютерной системы, которой пользовались специалисты-разработчики нового программного обеспечения фирмы Digital Equipment. В южной Калифорнии, где среди старшеклассников то и дело появлялись новые герои-кумиры, Кевин считался настоящим антигероем, искусно пользующимся своей технической одаренностью, чтобы противопоставлять себя властям и общественному порядку. И его мудреным штучкам, казалось, не было конца. Еще учась в школе Монро, Кевин ухитрился так изменить конфигурацию линии модемной связи, что смог прямо со школьного терминала подключаться к другим компьютерам. Это оказалось отличным прикрытием для его проделок. Любой, кто попытался бы проследить источник телефонных звонков, неизбежно попал бы в тупик школьный компьютерный класс. Впервые Ленни увидел Митника в 1980 году. Их познакомил общий приятель, с которым Ленни отправился на конференцию, организованную для пользователей оборудования фирмы Digital Equipment (объединение пользователей этой аппаратуры называлось DECUS).

Около дома, где жил Кевин, приятель остановился, чтобы позвать его с собой. Кевин отказался, но попросил посмотреть, не будет ли там каких-нибудь интересных печатных материалов. На конференции DECUS обычно стекалось много пользователей — не меньше двадцати тысяч человек по всей стране, и для старшеклассника принять в такой конференции участие значило показать, что он уже приобщился к серьезным вещам. Большой конференц-зал был разделен на множество секций, где стояли выставочные стенды, а там демонстрировались новейшие модели компьютеров Digital, программные изделия и литература о проекции фирмы.

На другой день Кевин сам позвонил Ленни и спросил, нельзя ли ему снять копии с тех материалов, которые Ленни принес с конференции. Ленни обрадовался: наконец-то нашлась родственная душа — человек с необычным увлечением, которое находит отклик у него самого! Как и сам Ленни, Кевин мало считался со старшими и не преклонялся перед могуществом тех учреждений, которые они возглавляли. Кстати, кто-то однажды рассказал Ленни, что когда Кевин был еще подростком, его матери было так трудно заставить его подчиняться, что она отдала его в специальный лагерь для подростков с отклонениями в поведении. Когда распространились сведения о происшествии в COSMOS-центре, Кевин приобрел дурную славу взломщика компьютеров во всех студенческих кампусах вокруг Лос-Анджелеса. Так что Ленни уже знал, что имеет дело с многоопытным человеком. Хоть он и сам быстро осваивал нравы и премудрости компьютерного андеграунда, ему все же было пока еще далеко до настоящего мастерства. Надо отдать Митнику должное: его наставления были для Ленни гораздо интереснее, чем все то, чему он мог научиться в школе Монро. Ленни вообще относился к школьным занятиям как к нудной и бессмысленной трате времени. На уроках он и раньше появлялся нечасто, а с тех пор, как познакомился с Кевином, стал появляться еще реже. У Кевина была уйма свободного времени. Он работал рассыльным в большом гастрономе «Фромен» в самом центре Сан-Фернандо Гастрономом владел Арнольд Фромен, который жил с матерью Кевина в Панорама-сити. Приятелям нужен был компьютерный терминал, и в поисках они набрели на магазины радиотоваров «Радио Шек» В каждом таком магазине была демонстрационная модель персонального компьютера TRS-80. Поскольку ими пользовались еще и для того, чтобы отправлять в конце рабочего дня сведения о наличии товаров в главный офис фирмы «Радио Шек» в Форт-Уорте, каждый компьютер был оснащен еще и модемом.

Приятелям оставалось только ввести специальную программу, обеспечивающую работу каналов связи, и компьютер превращался в полноценный терминал. Ну а потом, пользуясь крадеными кодами, они уже могли заказывать связь на дальние расстояния и подключаться к любому компьютеру, пароль к которому был известен, а если неизвестен — Кевин пускал в ход свое умение заговаривать зубы и выведывать нужную информацию.

Демонстрационные сеансы работы с компьютером были рассчитаны на несколько минут, но Ленни с Кевином засиживались перед монитором часов по шесть. Кевин, казалось, испытывал судьбу, упрашивая менеджера разрешить им остаться после закрытия магазина. В каждом магазине им удавалось продержаться примерно по месяцу, после чего их переставали туда пускать. Когда у менеджера лопалось терпение и он выставлял их за дверь, они перебирались в другой магазин.

Такую электронно-кочевую жизнь они вели до тех пор, пока не подвернулась другая возможность.

Приятели переключили свое внимание на университет Южной Калифорнии.

Пару лет назад в одном из кампусов Кевина уже ловили, когда он забавлялся с компьютерами, но, как нередко случалось с ним в кампусах, только выругали и отпустили. Когда он появился там вместе с Ленни в 1982 году, его никто не узнал. Кевину уже было известно, где находятся компьютерные классы. Они были открыты круглосуточно, и попасть туда мог любой, кому удавалось сойти за студента. И у Кевина, и у Ленни уже были изрядные познания в вычислительной технике и средствах связи, но они неустанно их пополняли. И по большей части они набирались знаний не в классах или компьютерных центрах, а перед тем компьютером, к которому им удавалось прорваться, где бы он ни находился. В большинстве случаев это оказывались компьютеры Digital Equipment, которыми широко пользовались в учебных заведениях. Поэтому неудивительно, что в этих компьютерах приятели разбирались лучше всего.

В начале 80-х фирма Digital помимо компьютеров PDP стала выпускать новую серию VAX. Эти новые компьютеры были спроектированы так, что во всех моделях могли использоваться одни и те же стандартные программы, что значительно облегчало работу в вычислительных сетях. Благодаря новым компьютерам VAX фирма Digital укрепила свои позиции на рынке, где основными потребителями были коммерческие структуры, и начала просачиваться в те сегменты рынка — банки, страховые компании, финансовые институты, — где до этого безраздельно господствовала продукция IBM. Но и со своими самыми первыми потребителями — научными организациями и учебными заведениями -Digital не теряла связи. А поскольку сотрудники и студенты в университетах, в том числе и в Южной Калифорнии, быстро перешли на компьютеры VAX, то и Кевин с Ленни сделали то же самое. Ленни никогда не увлекался фрикингом как таковым, ради самого этого занятия. Его увлечение телефонами не шло дальше частых и долгих разговоров с друзьями. Ему было трудно в телефонном разговоре выдавать себя за кого-то другого, чтобы выудить у собеседника нужную информацию. И использовать телефон как орудие мести Ленни, в отличие от Кевина, не умел и не хотел. А Кевин нисколько не стеснялся использовать компьютеры телефонной компании, когда хотел напакостить кому-нибудь.

Однаяеды Ленни своими глазами видел, как он переключил счет на оплату телефонных разговоров местной больницы (на сумму 30 тысяч долларов) на номер домашнего телефона одного радиолюбителя, который ему чем-то насолил. И в то же вре-мя в Кевине было что-то притягательное. Ленни чувствовал какую-то симпатию к этому изобретательному парню, который неутомимо придумывал всевозможные поводы, чтобы проникнуть туда, куда посторонних не пускали, например, в служебное помещение телефонной компании или отдел сбора информации в полицейском управлении. Кевин обладал непостижимым умением воздействовать на людей.

Например, он мог позвонить на коммутатор телефонной компании и заставить кого-нибудь из служащих сесть в машину и проехать пятнадцать миль только для того, чтобы включить где-то компьютерный терминал, к которому ему, Кевину, во что бы то ни стало хотелось подключиться. Весь секрет заключался в том, что Кевин ловко выдавал себя за начальника того начальника, которому подчинялся тот служащий. А доверие к своим словам у этого служащего Кевин вызывал тем, что излагал свои мысли теми терминами, которые были приняты в той среде. И на практике зачастую оказывалось очень нетрудно ввести служащих телефонной компании в заблуяедение.

Впрочем, кое-какие познания по части фрикинга, почерпнутые у Кевина, пришлись Ленни очень кстати. Например, в некоторых ситуациях оказывались неоценимыми замкнутые линии, которыми служащие, телефонной компании проверяли телефоны абонентов. Когда Кевин или Ленни приходили куда-нибудь устраиваться на работу, у них часто требовали рекомендации, не обязательно в письменном виде, годились и отзывы по телефону.

Приятели оставляли работодателю какой-нибудь номер замкнутой линии, переключали его на свой домашний телефон и ждали, пока работодатель позвонит, а уж тогда рекомендовали себя наилучшим образом. Нередко онц. развлекались тем, что переводили какой-нибудь из контрольных номеров замкнутой линии в постоянный режим «занято» или делали так, что телефон непрестанно звонил. Они считали это всего лишь безобидным дурачеством, а никаким не мошенничеством. Коронным номером в репертуаре Кевина были, бесспорно, бесплатные звонки на дальние расстояния с помощью раздобытых правдами и неправдами номеров чужих кредитных карточек. Правда, когда Ленни попытался растолковать своему отцу, как бесплатно позвонить в другой город, отец сурово отчитал его. Самой прочной привязанностью Ленни были компьютеры. В пятнадцать лет он еще не мог получить водительские права, поэтому по выходным дням и во время каникул отец подвозил его на машине в Нортридж — один из кампусов Калифорнийского университета, и Ленни устремлялся в компьютерный класс, на бегу крикнув отцу, чтобы тот заехал за ним часов через шесть или семь. Отец ничего не понимал в компьютерах и не мог разделить увлечение сына. Пару раз Ленни пытался разъяснить отцу кое-какие вещи, но смысл его слов до отца просто не дошел. Юность Джила Ди-Чикко пришлась на 40-е и 50-е годы, а тогда его родственники, разговаривая по телефону, старались кричать погромче, чтобы их слышали на другом конце провода. На взгляд Джила Ди-Чикко, в этой пресловутой «компьютерной революции» 80-х годов не было ничего особо радостного. При каждом удобном случае он жаловался на распад человеческих связей, как он их понимал, — когда люди могли общаться лицом к лицу, а не посредством электронной аппаратуры, и когда подростки не сидели день и ночь, уткнувшись в экран компьютера. Ему было печально сознавать, что нынешней молодежи приятнее иметь дело с машинами, а не с живыми людьми. Себя самого он не без гордости относил к людям гуманитарной культуры, у которых с машинами не может быть ничего общего.

С другой стороны, он понимал, что увлечение сына всей этой сложной техникой поможет ему в будущем получить прилично оплачиваемую работу, и потому нисколько не возражал против того, чтобы сын по полдня просиживал в компьютерных классах Нортриджа. К тому же Ленни говорил ему, что завел там себе много друзей, и хотя он и г.роводил время в основном за компьютерными играми, это все же было лучше, чем если бы он шатался по улицам.

Тем больнее Джил Ди-Чикко воспринял неожиданную новость. Однажды воскресным днем ему позвонили сотрудники охраны кам-пуса и предложили приехать и забрать сына, которого только что поймали, когда он нелегально подключился с учебного терминала к административной компьютерной системе, куда доступ был строго ограничен и которая использовалась помимо всего прочего для регистрации оценок студентов.

Дурные предчувствия охватили Джила Ди-Чикко: наверняка в этой истории не обошлось без Кевина Митника!.. Кевин Митник и вправду мерещился отцу Ленни в его самых мрачных раздумьях.

Еще бы, Ленни никогда не проявлял интереса к школьным занятиям, но тем не менее у него всегда были неплохие отметки. И только когда он стал увиваться вокруг Кевина Митника, его отметки резко ухудшились. Джил видел Митника только один раз, и от этой встречи у него осталось ощущение какого-то беспокойсгва. Этот толстый неуклюжий парень постоянно что-то нашептывал Ленни, и это было не просто дурное влияние: он разрушал будущее Ленни, губил возможности построить свою жизнь так, как этого хотел отец Ленни.

Первым делом Джил отругал Ленни, затем постарался втолковать, что он еще легко отделался, раз администрация Нортриджа не стала поднимать шум.

Сказал, что больше не желает, чтобы Ленни продолжал общаться с Митником.

После этого, желая ускорить конец этой дружбы, предпринял решительный, но необдуманный шаг: отправился в гастроном '"Фромен", отыскал Кевина и жестко поговорил с ним. — Смотри держись от Ленни подальше! Это не принесет ничего хорошего ни ему ни тебе. И потребовал, чтобы Кевин вообще не попадался ему на глаза поблизости от его дома. Лицо Кевина, пока он все это выслушивал, не выражало ничего. С таким же успехом Джил мог говорить, обращаясь к лотку с маринованными огурцами, стоявшему поблизости. Избегая смотреть Джилу в глаза, Кевин пожал плечами и улыбнулся: — Ну ладно, мне пора продолжать работу. — И пошел прочь.

Джилу стало ясно, что его слова не произвели никакого впечатления.

После того как в Нортридже все возможности оказались исчерпаны, Кевин и Ленни стали проводить время в учебных корпусах университета Южной Калифорнии, потихоньку накапливая абонентские счета. Мало-помалу они раздобыли номера счетов на все университетские компьютеры. Но однажды, придя в университет, как обычно, ближе к вечеру, они обнаружили, что из шести их счетов заблокированы все, кроме одного. Это означало, что кто-то из персонала засек их тайную деятельность. Ленни встревожился: похоже, против них затеваются козни! Он предложил убраться по-хорошему, но Кевин и ухом не повел. Он невозмутимо решил восстановить заблокированные счета, а потом еще и попользоваться университетской высокоскоростной линией связи. Ленни сдался. В конце концов, то, чем они занимались в такой обстановке, рискуя быть пойманными, напоминало шпионский боевик. Дерзко расхаживать по университету, невзирая на опасность, — это вполне в духе Роберта Редфорда, а точнее, его персонажа в фильме 'Три дня кондора". Это был любимый фильм Кевина. В нем главным героем был выпускник одного университета, филолог, специализирующийся на английской литературе, которого ЦРУ наняло для того, чтобы извлекать сюжеты из романов, а потом он увяз в конспирации, навязанной секретной службой. В одном напряженном эпизоде герой Редфорда выдает себя за мастера по обслуживанию телефонных линий и перерезает какие-то провода, чтобы избавиться от хитроумного устройства для слежки, установленного агентами ЦРУ. А Ленни к тому же носил кодовое имя «Сокол» как Кристофер Бойс, молодой сотрудник TRV и главный герой книги «Сокол и снежный человек», который в середине 70-х годов снабжал советсю разведку секретной информацией, проходившей через систему спутниковой связи TRV.

Насколько мог предположить Марк Браун, это мог быть кто-нибудь из преподавателей или сотрудников, возившихся с системой. Впрочем, он не удивился бы, если бы это оказался какой-нибудь студент, задумавший какую-то проделку. Года четыре назад, в 1978 году, уже был такой случай.

Два студента, недовольных своими отметками и соответственно стипендиями, попались на том, что старались влезть в университетский компьютер, чтобы «подправить» хранящиеся там данные о своей успеваемости. В тот раз диверсия не удалась, однако позднее, в 1985 году, в результате долгого и кропотливого расследования была обнаружена большая группа мошенников человек тридцать студентов, действовавших в сговоре с одним сотрудником отдела регистрации данных. Они регулярно «подправляли» оценки всем желающим, получая за это деньги, и даже выдавали фальшивые дипломы.

Например, за диплом доктора наук они брали с заказчика 25 тысяч долларов.

Браун, молодой ассистент в университетской вычислительной лаборатории, еще ни разу не сталкивался с попытками взломать компьютер.

К организации работы с вычислительной техникой в университете Южной Калифорнии относились в те времена так же, как и в большинстве американских университетов, — старались, чтобы компьютеры были открыты и доступны всем пользователям. В конце 70-х и начале 80-х проблемы обеспечения безопасности еще не воспринимались так остро, как сейчас. В университетах зачастую ограничивались лишь тем, что вводили более-менее надежные пароли, и не более того. А поскольку огромное количество пользователей компьютеров Digital было заинтересовано в характеристиках, определяющих удобство работы с компьютером, а не в защите своих данных, то фирма-изготовитель упрощала себе задачу и устанавливала на свои компьютеры такие операционные системы, в вторых многие встроенные функции обеспечения безопасности были заблокированы. Вообще-то пользователи, вооружившись справочными пособиями и инструкциями, могли самостоятельно их разблокировать и запустить в действие, однако многие предпочитали не утруждать себя этой работой, поскольку повышение безопасности означало уменьшение удобства.

В 1982 году компьютеры и терминалы сетей связи распространялись по студенческим кампусам с такой скоростью, что было почти невозможно уследить за их безопасностью. Да к тому же администраторам тогда казалось, что ввести какие-то ограничения для пользователей — это будто бы то же самое, что разделить библиотеку на секции, куда допускать только определенные категории читателей. А ведь задача библиотекарей — не прятать книги от читателей и не воздвигать перед читателями искусственные препятствия, а наоборот, облегчать им поиск нужных книг.

Эту аналогию они переносили и на компьютеры. Однако при всем этом какую-то иерархию доступа к университетским компьютерам все-таки было необходимо установить. Сотрудникам, отвечавшим за эти системы, нужно было иметь ключ доступа к каждому счету, хотя бы просто для того, чтобы отыскать какой-нибудь потерявшийся файл, если с этим не справится пользователь-студент. Как и в любом вычислительном центре, в университете Южной Калифорнии были свои системные администраторы, имевшие право доступа ко всем счетам, и одним из них был Марк Браун. В его обязанности входило регулярно контролировать функционирование системы и при необходимости оказывать помощь пользователям. И вот однажды он заметил, что в системе творятся какие-то непонятные вещи.

Кто-то подключался к привилегированным счетам, которыми могли пользоваться только системные администраторы. И Марк, словно герой детективного романа, решил выследить нарушителя. Начал он с того, что расставил в операционной системе ловушки, чтобы автоматически обнаруживать непредусмотренные ситуации. Потом написал и ввел программу, отслеживающую обращения к тем счетам, которыми нарушитель пользовался чаще всего. И наконец, стал регистрировать все попытки незаконного доступа. Через несколько дней ему стало ясно, что неизвестный нарушитель умело и целенаправленно находит лазейки в операционной системе, чтобы подключаться к самым привилегированным счетам и затем создавать свои собственные имена счетов и пароли. А иногда он поступал по-другому: пользовался, как прикрытием, чьими-нибудь другими счетами, чтобы с них проникать в привилегированные счета. Регистрация попыток проникновения показала, что нарушитель входил в систему отда-то из-за пределов университетского кампуса, по внешним телефонным линиям. Первая мысль, которая пришла Марку в голову, — это позвонить в телефонную компанию и попросить проследить источник сигнала. Поразмыслив немного, он отказался от этой идеи. Ведь пришлось бы как-то объяснить свою просьбу, а то и сообщить в полицию, а у него еще не было полной уверенности, что в системе орудует настоящий злоумышленник. Поэтому он решил выследить нарушителя самостоятельно. Он ограничил ему возможности доступа и свел к минимуму тот ущерб, который тот мог нанести.

Судя по уже зафиксированным действиям нарушителя, его намерения казались довольно безобидными, однако вскоре выяснилось, что это не так.

В один прекрасный день регистрационные данные показали, что он скачивает из университетского компьютера учетные файлы. Так называются файлы, в которых хранятся сведения о вновь создаваемых и аннулируемых счетах, а также пароли, присваиваемые им. И как выяснилось, нарушитель не только завладел устными файлами, но еще и ухитрился с помощью привилегированного счета украсть персональные файлы сотрудников вычислительного центра, в которых хранилась их переписка. Это было уже чересчур. Порядочные люди не заглядывают в чужие письма! И Марк Браун стал принимать контрмеры.

Сам Браун считал себя хакером в старом добром смысле этого слова.

Хакерские приемы, как он полагал, помогали овладеть мастерством в программировании. При этом вовсе незачем было лезть в чужие компьютеры.

Браун решил, что для того, чтобы изловить злоумышленников, нужно подключить к делу такого человека, который умеет мыслить, как компьютерный взломщик. И он обратился за помощью к своим приятелям-программистам, среди которых был Джон Соломон, сам бывший когда-то телефонным фриком. Миновала неделя напряженного наблюдения.

Выяснилось, что в определенные дни непрошеный гость орудует на более высокой скорости, чем обычно. По всей видимости, в эти дни он входил в систему с какого-то терминала, где была предусмотрена только высокоскоростная связь. Марк Браун достаточно долго вращался среди компьютер-щинов и повидал немало дерзких нахалов, но такого еще не встречал.

«Следопыты» вычислили, когда ждать следующего вторжения с высокоскоростного терминала. В это время с помощью некоторых маневров можно было постараться определить местонахождение нарушителя. Это было нелегко, но все-таки осуществимо. Чтобы облегчить себе задачу, они решили чуть-чуть, но так, чтобы это было заметно, подтолкнуть злоумышленника к более активным действиям: заблокировали ему доступ к одному из компьютеров. Однажды вечером, во время наблюдения, Марк отправился поужинать, оставив Соломона дежурить перед монитором. Едва лишь он удалился, как нарушитель подключился к системе — и подключился откуда-то изнутри кампуса! За несколько минут Соломон определил, где находится вызывающий терминал. Невероятно! Глаза у него полезли на лоб: сигнал вызова поступил из той самой вычислительной лаборатории, где он сам в это время находился! Соломон встал и обошел все столы с компьютерами. За одним из них сидел очень тучный парень, лицо которого показалось Соломону знакомым. Он сосредоточенно рылся в бумагах, громоздившихся перед ним, словно студент, штудирующий учебники. Ничего и никого вокруг себя этот парень не замечал.

Соломон неслышно приблизился и заглянул ему через плечо. Бумаги оказались копиями украденных учетных файлов. Рядом с этим парнем сидел еще один, гораздо моложе, почти мальчишка. Судя по всему, они были вместе. Внезапно Соломон вспомнил, где он видел этого толстого хакера: на конференции DECUS! И этот толстяк тогда поразил его своей самоуверенностью, напыщенностью и видом знатока, повествующего о своих достижениях. Соломон припомнил, что зовут этого парня Мигник и что его однажды уже арестовывали за взлом чужих компьютеров. Ни Мигник, ни мальчишка, сидевший рядом с ним, никогда не числились среди студентов университета. Соломон поспешно вышел из лаборатории и вызвал охранников кампуса.

Те несколько минут, которые ему пришлось ждать прибытия охранников, Соломон не спускал глаз с этой ловкой парочки. Взломщики неустанно подбирали один пароль за другим и старались войти в систему; они были так поглощены своим занятием, что не заметили бы никого, даже если бы кто-нибудь целый час простоял рядом с ними. Когда в дверях появились два охранника, Соломон указал им на толстого парня, и они подошли к его стулу с двух сторон. Когда тот взглянул на них снизу вверх, на его лице не отобразилось ни страха, ни замешательства, ни раскаяния — ничего, что Соломон ожидал увидеть. А ведь это был известный компьютерный взломщик, который не просто проникал в чужие компьютеры, принадлежащие университету, с которым не имел никакой формальной связи, но еще и пришел в кампус специально для этого! Соломон рассчитывал увидеть на лице хоть какие-то признаки растерянности или хотя бы удивления — ведь его застигли с поличным! Ничего подобного. Напротив, когда охранники спросили, чем он занимается, Митник сразу принял обиженный вид: — Я ничего плохого не делаю!

А бумаги, лежавшие вокруг него, — это, по его словам, его собственность. Его напарник выглядел гораздо более встревоженным. Когда охранники предложили Митнику выйти, он неторопливо собрал все свои листки, сгреб их под мыпп и покинул лабораторию. Охранники повели обоих парней на полицейский пост, расположенный на территории кампуса. Там полицейские записали их имена: Кевин Дэвид Митник и Леонард Митчелл Ди-ЧиккоСода Соломон и подоспевший Марк Браун стали задавать Митнику вопросы, тот отвечал так заносчиво и высокомерно, словно делал им одолжение, а в других обстоятельствах вообще не снизошел бы до ответа.

Брауну он заявил, что его метод — просто примитивная слежка, и что они нипочем бы его не выследили, если бы он сам не подставился, придя в кампус.

Между тем полицейские по своей связи направили запрос, и из картотеки полицейского управления пришел ответ, что Митник проходит испытательный срок, который получил вместо тюремного заключения за взлом компьютеров, а Ди-Чикко был пойман полгода назад за таким же занятием в кампусе Нортридж. Тогда полицейские пристегнули их обоих наручниками к скамье и вызвали машину из полицейского управления Лос-Анджелеса. Потянулись тягостные минуты ожидания. Кевин, хоть и держался в разговоре с Брауном вызывающе заносчиво, был на самом деле напуган так, что у него колотилось сердце и впору было вызывать врача и просить лекарства, в которых обычно нуждаются люди втрое старше Кевина. Тем не менее неизбежность этого ареста была для него очевидна.

Незадолго до этого он говорил Ленни, что предчувствует, что его снова арестуют. А ведь после происшествия в COSMOS-центре ему, можно сказать, крупно повезло: он получил испытательный срок, а не загремел в тюрьму! И все равно после этого не остановился, а продолжал искушать судьбу.

Вот теперь и наступил закономерный финал: он сидит здесь, прикованный к скамейке, и ждет, когда за ним приедет полиция. И рано или поздно такая развязка наступила бы, ведь страсть Кевина все усиливалась и усиливалась. Не потому, что он хотел приблизить такую развязку, а потому, что не мДг ее избежать. Скамейка, на которой они садели, находилась в узком коридорчике недалеко от двери, шагах в десяти от дежурного полицейского, который работал за столом. Ленни тоже был охвачен страхом, но все-таки сознавал, что он несовершеннолетний и потому его участь не так страшна, как у Кевина. Когда его застигли в Нортридже, то продержали там несколько часов и выпустили, а дома родители даже не наказали его. А Кевину было уже девятнадцать лет, и сейчас он вполне мог схлопотать «взрослую» статью. Ленни решил чуть-чуть подтолкнуть его к активным действиям. — Эй, Кев, глянь-ка сюда, — шепнул он и полез в задний карман, вытянул оттуда бумажник, а из него — ключ от наручников. Затем расстегнул свои наручники, потом Кевина.

Секунду-другуго оба сидели молча. Потом Ленни сказал шепотом:

— Иди первым. Ты больше теряешь, чем я, потому тебе и рисковать. Ну давай! Оба взглянули на полицейского. Он был занят своими делами и не обращал внимания на своих подопечных. Наружная дверь была не заперта.

Машина Кевина стояла в нескольких метрах отсюда. Скорее всего, сознание Ленни был? переполнено сюжетами из комиксов и шпионских книжек, и они брали верх в его поведении всякий раз, когда ситуация выходила из-под'контроля. Вот и этот замысел пришел ему в голову прямиком из книжек. Если бы он тогда осуществился, Кевин оказался бы в положении настоящего преступника. И он отверг предложение Ленни — не из-за каких-то соображений, а просто потому, что струсил. Он был уже напуган до такой степени, что не смог бы совершить побег самостоятельно.

Ленни зевнул, пожал плечами и снова пристегнул свои наручники к скамейке. Стараясь не шуметь, он уронил ключ на пол и ногой задвинул его подальше под скамей. Кевин тоже попытался застегнуть свои наручники, но у него не получилось. Сопя и кряхтя, он лязгал ими до тех пор, пока звяканье железа на услышал полицейский. Он встал и подошел к двум приятелям. Они замерли. Полицейский проверил сначала наручники Ленни, потом повернулся к Кевину, потянул его руку — она оказалась свободной. — Вот как, у нас тут завелся Гудини, — заметил полицейский. Он обыскал обоих и снова пристегнул Кевина к скамье. — Если сделаешь это еще раз, я приклепаю тебя к унитазу в сортире! Соломон и Марк Браун вернулись в лабораторию и проверили терминалы, за которыми сидели Митник и Ди-Чикко.

Они обнаружили, что компьютер Мятника только что завершил сеанс связи с компьютером Elex-Wash. Соломон определил, что этот компьютер принадлежит министерству обороны, но так и не сумел понять, что же Митник делал со счетом. Браун просмотрел распечатки, которые они отобрали у Митника, и нашел там список паролей всех местных счетов, созданных за последние два месяца. Там же были перечислены идентификаторы счетов и пароли абонентов-фирм, работающих на министерство обороны; одна из этих организаций — Intelligenetics — вела засекреченные исследования в области генетики. Все компьютеры этих фирм были подключены к сети Arpanet вычислительной сети, созданной для обмена сообщениями между исследовательскими центрами всего мира, университетами, государственными организациями и частными фмами, выполняющими заказы министерства обороны.

Поначалу Ленни казалось, что он выбрался из этой истории без всяких неприятностей. По каким-то причинам университетская администрация не стала подавать в суд, а родители в качестве наюзания неделю продержали его дома. Казалось, гроза миновала. Но через полгода университет почему-то подал иск в суд, и Ленни получил повестку. В суде ему пришлось признать себя виновным, и лишь юный возраст спас его от тюрьмы: он получил один год испытательного срока. С Кевином получилось сложнее.

Доминик Домино из лос-анджелесского полицейского управления, служивший в секторе компьютерных правонарушений, хотел найти для Митника хоть какие-нибудь оправдания. В своем отчете он изложил суть происшедшего и добавил:

«Обвиняемый обладает глубокими познаниями в вычислительной технике, и ему доставляет удовольствие справляться с такими трудными задачами, как преодоление систем защиты данных. Не вызывает сомнении, что его деятельность будет и в дальнейшем создавать проблемы для правоохранительных органов, пока он не повзрослеет и не направит свою энергию в другое русло».

И Кевина отправили в тюрьму. Это была специальная тюрьма для трудных подростков и молодежи в Сгоктоне, штат Калифорния. Она называлась «Исправительное убеждение Карла Холтона» (в просторечии «Холтон»), и было в ней примерно 450 заключенных. Это была одна из самых тщательно охраняемых тюрем в штате; туда отправляли молодых людей, проявивших склонность к насилию и не поддающихся другим мерам воздействия. Сидели там за различные преступления — от вооруженного грабежа до убийства.

Кевии был единственным, кто попал туда за взлом компьютеров. Условия содержания в «Холтоне» были жесткими, тюрьма была переполнена, никто в ней не мог быть предоставлен самому себе, было много насилия. Однако Кевин и там старался проводить время по возможности с пользой. Он стал чем-то вроде местного адвоката, потому что разработал специальную компьютерную программу, позволявшую регистрировать и находить данные, касавшиеся уголовных дел своих собратьев, когда шел пересмотр дела в суде. Кроме того, он помог лос-анджелесской полиции составить учебную видеозапись в помощь специалистам, занимавшимся обеспечением безопасности компьютерных систем. В юнце 1983 года его досрочно выпустили на свободу. Ричарду Куперу хотелось знать, зачем Кевину Митнику нужно та; часто и так интенсивно пользоваться компьютером. Зачем он то и дело подключается к его, Купера, телефонной линии? И каким образом ему удается соединять заново те линии, которые уже были разъединены? Появившись в управлении районного прокурора в октябре 1984 года, чтобы поговорить со следователем Бобом Юэном, Купер отрекомендовался как консультант по вопросам сбыта в фирме с любопытным названием «Ввдеотерапия» на бульваре Вентура в Шерман-Оукс.

Купер заявил, что он партнер Дональда Уилсона, владельца торговой фирмы National GSC, в ассортименте товаров которой были сладости ддя гурманов и малопонятное изделие под названием «солнечный шашлык». Этот Уилсон дружил с семьей Митников и потому согласился взять Кевина к себе на работу, когда его выпустили из тюрьмы. Кевина приняли в Great American Merchandising — одну из дочерних фирм National GSC. Такие фирмочки с пышными названиями Уилсон создавал непрерывно, и многие из них быстро разорялись и лопались, но его это не волновало. Купер возглавлял одну из них, под названием «Видеотерапия». Ему уже изрядно надоели причудливые затеи Уилсо-на, и раздражало присутствие нового парня, которого Уилсон нанял ддя выполнения конторской работы и работы на компьютере. До появления Митника единственным сотрудником, кто прикасался к служебному компьютеру, была секретарша, которая печатала на нем письма по три-четыре часа в день. А Митник стал работать на компьютере с утра до вечера. Когда Купер появлялся в 9 утра, он обычно уже видел на стоянке черный «Ниссан» Митника с бросавшимся в глаза номерным знаком с надписью «X HACKER» и антенной радиотелефона, а когда уходил домой в 6 вечера, Митник обычно еще оставался в офисе. Когда Купер поинтересовался у своего партнера, чего это ради Митник все время сидит перед компьютером как приклеенный, Уилсон ответил, что он выполняет ряд специальных заданий.

Такой ответ не удовлетворил Купера. Всякий раз, когда он проходил мимо Митника и бросал взгляд на экран, он замечал, что тот вводит какие-то вставки в программу, использующуюся для связи с компьютером отдела кредитной информации TRW, — чтобы получить находящиеся там данные о кредитоспособности. Между тем Купер знал, что ни фирма Great American Merchandising, в которой числился Кевин, ни National GSC таких запросов не подавали. Да и вообще не было смысла обращаться с такими запросами к TRW, потому что для своих торговых операций Уилсон почти никогда не брал кредиты. Потом началась какая-то ерунда с телефонами. В начале октября Купер перебазировал свой рабочий кабинет в помещение для приема клиентов, где Митник сидел за компьютером. И с тех пор всякий раз, когда номер телефона «Видеотерапии» оказывался занят, выяснялось, что линию занимал Митник. Целый день, с утра до вечера Мигник Сидел на телефоне.

Насколько Купер мог понять по его репликам в трубку, он разговаривал со служащими телефонной компании Pacific Bell. Несколько раз в разговорах упоминались COSMOS, спутниковая связь, заказы на выполнение каких-то работ. Кевин представлялся разными именами: то Джилли, то Пол, то Питер, то Стив.

Одно имя показалось Куперу даже шотландским: Р.С. Мак. При этих словах следователь Юэн не смог скрыть улыбку: Купер не подозревал, что это было сокращение по первым буквам слов Recent Change Machine Administration Center, обозначавших подразделение в телефонной компании, ведавшее всеми изменениями номеров и кодов, которые заносились в компьютер.

По странному совпадению, недели за две до прихода Купера Юэи уже начал расследование. Сигналом послужило сообщение, что Стив Роудс и Кевин Митник незаконно влезли в компьютерную систему, контролировавшую устранение неполадок, в телефонных линиях и выписку счетов абонентам, причем мошеннически воспользовались кодом доступа с Satellite Business Systems -Ѕ фирмы, эксплуатировавшей линии связи большой протяженности.

Кроме того, эта же парочка, по слухам, вносила беспорядок в компьютеры Массачусетского технологического института, где у нее был пользовательский счет. А за полгода до этого посыпались жалобы от радиолюбителей: Митник опять начал встревать в их обмен сообщениями.

Тогда, чтобы не загреметь в тюрьму снова, он сдал свое разрешение заниматься радиолюбительством полицейскому, под наблюдением которого находился после досрочного освобождения. А теперь Юэн решил, что рассказанного Купером достаточно, чтобы выписать ордер на обыск в офисах National GSC и заодно ордер на арест Митника.

С собой Юэн взял трех следователей и Терри Эчли — сотрудника службы безопасности Pacific Bell, и они отправились к Куперу. Офис оказался крошечным, обставленным на скорую руку, в нем царило ощущение непрочности, так что Юэну показалось, что это одна из тех фирм, которые создаются на короткий срок, а потом внезапно исчезают без следа. Глава фирмы Дональд Уилсон объяснил им, что взял Митника к себе на работу потому, что пожалел его и захотел, чтобы парень пристроился и получил передыппу после своих неприятностей. По его словам, он ничего на знал о звонках в TRW.

Однако когда Юэн задал этот вопрос секретарше, та ответила, что раза два принимала звонки от какой-то женщины, которая сказала, будто она из TRW, и хотела поговорить с Мятником. Юэн поинтересовался, где можно найти Кевина. Уилсон ответил, что не знает. Кевин ушел на обед минут пятнадцать назад. Подумав немного, он добавил, что однажды кто-то слышал, будто Кевин сказал, что улетит в Израиль, если только возникнет угроза снова сесть в тюрьму. Через час Юэн появился в квартире Митников в Панорама-сити. На этот раз Шелли Джефф выглядела спокойнее, чем во время первого визита Юэна три года назад, но добиться от нее какой-то полезной информации было еще труднее. Юэну показалось, что Кевин успел проинструктировать мать о том, что следует говорить полицейским, когда они придут за ним. Да, Кевин живет здесь, но вот уже несколько дней она его не видела, и где его искать, не знает. Юэн отправился продолжать поиски в тех местах, где Кевин бывал регулярно. Заглянул в отделение фирмы звукозаписи Atlantic Records: Ленни Ди-Чикко работал там оператором на компьютере. Не знает ли Ленни, где сейчас может быть Митник? Не собирался ли он в Израиль? Нет, Ленни от кого-то слышал, что Митник мог уехать в Лас-Вегас.

Тогда Юэн позвонил в справочное бюро TRW. По его просьбе инспектор проверил тещие записи отдела кредитной информации и подтвердил, что за последние месяцы прошло огромное количество запросов на Митника и Роудса. Они исходили от ювелирной фирмы William Pitt Jewelers и банка Security Pacific. Эти запросы сразу же показались фальшивыми. Еще бы: одаа только ювелирная фирма сделала 350 запросов на таких мнимых лиц, обращающихся за кредитом, как Стив Роудс, его бабушка Хуанита, Кевин Митник, Ленни Ди-Чикко да ещеГретхен-дог (так звали собаку, принадлежавшую бабушке Стива Роудса). Не вызывало сомнений: Митник и Роудс просто забавлялись с пользовательским счетом в системе TRW, номером которого они мошеннически завладели. И никаких изменений в учетные данные о кредитоспособности клиентов они не внесли только потому, что для этого надо было иметь счет с более высоким уровнем привилегированности, которого у них не было.

Во время обыска в офисе Уилсона Юэн и его сотрудники конфисковали персональный компьютер Xerox, принтер, модем, монитор и множество дискет. Однако главного не доститли: они упустили Кевина.

Каким-то образом он узнал, что им занялись вплотную, и успел ускользнуть. Тогда же произошло одно непонятное событие, которое могло бы пролить свет на то, каким способом он ухитрился раздобыть информацию. 24 октября — за день до того, как Юэн, получив ордер, отправился проводить обыск, — в отделе вьвдачи ордеров и предписаний Лос-Анджелесского полицейского управления раздался странный телефонный звонок. В шесть вечера позвонил какой-то мужчина, представился детективом Джимом Шеффером из отделения полиции в Вест-Вэлли и спросил, нет ли предписания на задержание одного типа по имени Кевин Митник за нарушение испытательного срока. Дежурный оператор, принявший звонок, ответил, что есть — предписание только что выписано и находится в компьютере. Звонивший поблагодарил и сообщил номер телефона, по которому с ним можно связаться.

Примерно через час раздался второй звонок. Звонил другой мужчина — явно другой, судя по голосу, — однако тоже назвал себя детективом Шеффером. Он сказал, что под наблюдением у него находится некий Кевин Митник, и тоже попросил подтвердить, выписано ли на него какое-нибудь предписание. Тут дежурный оператор заподозрил неладное. Он попросил звонившего подождать и по другому телефону набрал номер, который ему сообщил первый мужчина. В ответ в трубке раздалось: — Детективы Вест-Вэлли! Голос был вроде бы женский или по крайней мере звучал как женский, и подтвердил, что детектив Шеффер у них действительно есть. Но когда оператор снова взял трубку телефона, по которому звонил-второй мужчина, на другом конце провода никого не оказалось.

Оператор снова набрал оставленный ему номер. На этот раз отозвался автоответчик:

— Это заведение «Рото-Рутер». Извините, но у нас уже закрыто.

Наверно, Кевину нравилось воображать себя гордо парящим Кондором, но когда назревала опасность, его пыл улетучивался. Так вышло и на этот раз. В обеденный перерыв Кевин вышел из офиса и направился к стоянке, где оставил свой автомобиль, и тут внезапно увидел Юэна в сопровождении известного ему сотрудника службы безопасности Pacific Bell и еще трех мужчин. Они направлялись к лифту. Из ближайшей телефонной будки Кевин тотчас позвонил Ленни на работу. Его охватила паника. Срывающимся голосом он прокричал Ленни, что за ним пришли, у них есть ордер — он это знает, — и потому он сматывается из Лос-Анджелеса. Ленни не сомневался, что Кевин будет давать о себе знать как минимум один раз в день. Он всегда так делал, когда исчезал куда-нибудь. Однако на этот раз Кевин исчез, что называется, «с концами»: никаких вестей Ленки от него не получил. Наоборот, звонки от него примерно раз в неделю стал получать Роско. Не сообщая никаких координат и вообще ничего о себе, Кевин интересовался сплетнями из жизни знакомых радиолюбителей. А Роско уже давно перестал вести телеконференцию Hobo-Ufo. Теперь он был женат на Джо-Мэри — той самой, чье появление в его жизни разрушило надежды Сьюзен и нанесло болезненный удар по ее самолюбию.

За это время Джо-Мэри закончила юридический факультет, а Роско более-менее остепенился.

Он бросил учебу в университете Южной Калифорнии, проучившись там всего один год, и вместо этого предпочел побыстрее получить диплом в местном училище, носившем пышное название «Лос-Анджелесский учебный центр вычислительных систем». Вместо того, чтобы изловчиться и попытаться извлечь выгоду из своей былой известности (ведь о нем когда-то написали целую статью!) и благодаря ей устроиться на работу консультантом по безопасности компьютерных систем, как он когда-то мечтал, Роско стал работать менеджером отдела обработки данных в одной фирме, торговавшей запчастями для автомобилей. Работа была не очень-то изысканная, но Роско, любившего аккуратность и упорядоченность, она устраивала. Теперь, после того как он упорядочил свое существование, он начал подумывать о том, как бы с помощью жены, а точнее, ее познаний в юриспруденции, снять с себя судимость и тем самым навсегда выбросить из жизни этот неприятный эпизод и избавиться от мучительных воспоминаний.

Понятное дело, еженедельные звонки бывшего сообщника, находящегося в бегах, были ему совсем ни к чему.

Кевин не сообщал, где он находится, и с каждым разом становился все более нервозным. Он сознавал, что его поступки — нарушение испытательного срока и побег противозаконны. Конечно, он не первый раз нарушил закон, но все-таки раньше он никогда не мог представить себе, что будет вести себя как настоящий уголовник. Однажды он позвонил Роско и сказал, что ему нужна консультация Джо-Мэри как юриста. Он учился в каком-то небольшом двухгодичном колледже в Северной Калифорнии, а деньги получал по аккредитивам, выписанным на вымышленное имя. И вот он захотел снова изменить имя на свое подлинное, чтобы получить те деньги, которые были перечислены на университет в Лос-Анджелесе. За тот год, что он провел в бегах, Кевин раз или два дал понять, что по-прежнему продолжает заниматься своим излюбленным делом. Однажды в начале 1985 года Росно наткнулся на номер телефона Ронни Шнелла, своего старого знакомого по электроной доске объявлений 8BBS, и решил ему позвонить. Когда он напомнил, кто он такой, Ронни выразил удивление:

— А у меня тут как раз на другом телефоне Кевин Митник! Ему нужен пользовательский счет в сети Arpanet. Роско эта ситуация позабавила: ну-ну, сейчас и Кевин узнает, что я звонил, и что же он сделает? И впрямь, не прошло и нескольких секунд, как телефон Роско затрезвонил.

— Как ты узнал, что я звонил Ронни? — первым делом спросил Кевин.

Причудливость ситуации заключалась в том, что вот уже четыре года ни Роско, ни Кевин не общались с Ронни, а сейчас стоило только одному позвонить, как на другом проводе оказался другой. А ведь Митник тщательно скрывал свое местонахождение! Роско настойчиво старался втолковать ему, что это просто случайное совпадение, но переубедить Митника ему не удалось. Тогда же произошло еще одно странное событие, наводящее на мысль, что Кевин не прекратил свои штучки с телефонами.

Однажды Стив Роудс от нечего делать захотел позабавляться звонками по бесплатному номеру для сообщений об утерянных кредитных карточках. Он набрал этот номер и услышал в трубке: — «Пасифик Белл» слушает! Какие у вас проблемы? Голос принадлежал Митни сомнений быть не могло. Стиву эта реплика так понравилась, что он записал ее на магнитофон и установил кассету с этой записью на свой автоответчик.

Летом 1985 года, почти через год после бегства, Кевин вышел из подполья. К этому времени, насколько ему было известно, истек срок действия ордера на его арест. Боб Юэн был потрясен, когда узнал, что в отделе надзора за освобожденными с испытательным сроком просто аннулировали все сведения о выписке этого ордера без всяких комментариев, Если бы он знал, что срок действия ордера истекает, он настоял бы на продлении. И если бы он мог вести это дело непрерывно. а не от случая к случаю, то отыскал бы Кевина, где бы тот ни прятался.

Ленни не подозревал о возвращении Кевина до тех пор, пока у него на работе не раздался телефонный звонок. Он снял трубку и услышал, как кто-то на другом конце нажимает клавиши тонального набора. Неизвестный набирал таким способом символы для передачи своего имени и пользовался собственным кодом, который Ленни узнал мгновенно: беглец снова появился в городе и снова принялся за свои старые штучки! В конце концов Кевин заговорил по-человечески, и с этой минуты начался второй этап их похождений.

О своем пребывании в бегах Кевин рассказал очень мало. Из его слов Ленни понял, что в тот злополучный день Кевин состряпал одно или два подложных удостоверения, прихватил свои отложенные денежки, кинулся в аэропорт и улетел из Лос-Анджелеса первым же рейсом. Правда, как ни старался Леини выведать у Кевина, где же он скрывался, Кевин так и не рассказал.

Когда Митник объявился в Лос-Анджелесе, Ленни работал сменным — с четырех дня до полуночи — оператором в центре радарного слежения авиакомпании «Хьюз» в Эль-Сегундо. У него это было уже пятое место работы за два года. Язык у него был подвешен неплохо, на вступительных собеседованиях он держался очень уверенно и впечатление производил выгодное, поэтому его охотно брали на работу Однако затем быстро выяснялось, что он склонен злоупотреблять своими служебными полномочиями и использовать возможности фирмы в своих личных целях, поэтому через несколько месяцев его отовсюду выгоняли. Всякий раз, когда Ленни устраивался на новую работу, Кевин первым делом интересовался, какие там компьютеры. Для начала было уже неплохо, если там оказывался компьютер Digital. Если к нему можно было подключаться по телефону через модем, это было еще лучше. А уж если Ленни доставалась работа в ночную смену и он мог пускать Кевина в офис, когда там не было сотрудников, тогда Кевин звонил ему чуть ли не каждый день.

Теперь у Кевина появилась новая идея: открывать счета на тех мини-компьютерах, которые эксплуатировались телефонной компанией Pacific Bell для приема и ввода поступающих заказов на территории Лос-Анджелеса.

Несколько лет спустя Ленни признавался, что в те времена, когда они занимались мини-компьютерами, у них были такие широкие возможности, каких не было никогда перед тем и не будет в дальнейшем. Человек, имеющий доступ к компьютерам, которые подключены к коммутаторам, контролирующим все переключения телефонов в Лос-Анджелесе, мог вводить свои команды, и они выполнялись бы мгновенно! А коммутаторы, к которым можно было получить доступ через эти мини-компьютеры, делали все что угодно: от мгновенного прерывания связи до отслеживания источника сигнала. Задачей Ленни было предоставить Кевину нужное оборудование, а Кевину, в свою очередь, нужно было проникнуть в главный офис авиакомпании «Хьюз». Туда пропускали только с нагрудными карточками, а у Кевина такой карточки, разумеется, не было. Тем не менее однажды в апреле 1986 года он ухитрился заговорить зубы охраннику, и тот пропустил его в здание. Во время этого (первого и последнего) посещения Кевину удалось подключиться к «Докмастеру» — компьютеру Национального центра безопасности обработки данных, входящего в состав Агентства национальной безопасности — глубоко законспирированной секретной службы.

Правда, хоть этот компьютер и был секретным, никакой важной информации в нем не оказалось. Это был всего лишь канал для связи Агентства безопасности с окружающим миром. Чтобы пробраться в «Докмастер», Кевин отыскал имя какого-то человека, у которого был в этой системе пользовательский счет. Затем позвонил этому человеку, представился специалистом по обслуживанию из компьютерного центра Агентства безопасности и сказал, что в системе меняются пароли и потому ему нужны кое-какие сведения: имя, номер телефона и нынешний пароль. Это был старый испытанный прием, который Кевин и Роско отработали до совершенства.

Впрочем, подключение к «Докмастеру» было случайной вылазкой, а главной целью оставались мини-компьютеры Pacific Bell. Поскольку пройти в офис авиакомпании Кевин не мог, он проинструктировал Ленни, что нужно делать, и каждый день звонил Ленни на работу.

— Это опять твоя жена, — шутил сотрудник, сидевший у телефона, когда передавал Ленни трубку.

Когда приятелям нужно было поработать сутки напролет, они снимали номер в одном из многочисленных недорогих мотелей на бульваре Сепульведа в районе Сан-Фернандо. Это был настоящий киберпанк: улицу дайной в милю, застроенную невзрачными домами, по вечерам заполняли местные проститутки и торговцы наркотиками, но Кевина и Ленни это мало волновало: ведь в номере мотеля был телефон, с помощью которого можно было тут же устроить центр обработки данных. После того как эта самая насущная потребность была удовлетворена, Ленни начал обращать внимание на другие средства обеспечения комфорта. Например, он стал предпочитать мотели, где были плавательные бассейны, — на тот случай, если ему захочется размяться. И еще они выбирали такие мотели, поблизости от которых находились магазины или закусочные с «быстрой едой». Обычно ком ната в таком мотеле стоила 19 долларов 95 центов за ночь, и расплачи вался Кевин мелочью, которую тайком воровал у своей матери Только-только войдя в комнату, друзья сразу приступали к своему делу Кевин вытаскивал из сумки и распаковывал компьютер, Ленни извлека. инструменты и приспосабливал телефонную розетку так, чтобы он.') подходила к разъему модема. Всю ночь напролет они работали, почти не реагируя на неприглядную ночную жизнь, бурлившую за стенами-их комнаты. Зачастую они засиживались дольше положенного срока. и тогда приходил администратор мотеля, стучал в дверь и грозило? вышвырнуть вон и не пускать больше никогда.

Полгода ушло у них на то, чтобы завладеть самыми привилегиро ванными счетами на всех мини-компьютерах телефонной компании i Лос-Анджелесе и его окрестностях. И с казедым новым покоренным компьютером возрастало их упоение собственным могуществом. Им, пожалуй, не составило бы труда подчинить себе всю телефонную сеть огромного города вместе с пригородами, но они не были в этом заинтересованы. Испытывать сознание своего могущества, чувствовать свою власть было для них важнее, чем обладать ею на самом деле. Вскоре в авиакомпанию «Хьюз» пришел сигнал из Агентства национальной безопасности: кто-то из офиса в Эль-Сегундо подключался к компьютерной системе «Докмастер».

Дирекция авиакомпании немедленно начала служебное расследование.

Вычислили тех, кто находился в офисе в то время, когда произошел этот сеанс связи. Установили, что в ту ночь в здание проник Кевин Мятник.

Выяснили, что он был связан с Ленни, и в результате Ленни уволили. После его увольнения сотрудники отдела безопасности авиакомпании еще несколько дней за закрытыми дверями проводили собеседования со всеми служащими, которые общались с Ленни.

После увольнения Ленни пристроился работать разносчиком в цветочном магазине. Там для приема на работу нужно было иметь только одно: безупречные водительские права. А за Ленни, хоть ему было всего двадцать лет, уже тянулся длинный хвост грубых нарушений правил дорожного движения.

Впрочем, это была проблема Леонарда Ди-Чикко, а владельцу цветочного магазина были предъявлены водительские права Роберта Боллинджера без единого замечания дорожной полиции. Как позднее признался Ленни, этот документ он состряпал с помощью Кевина. И мало того, еще и снял себе комнату в Сан-Фернандо по этому же поддельному удостоверению. В цветочном магазине компьютеры были ни к чему, а значит, Кевина ничто не могло там привлечь. Теперь Ленни почти не получал от него вестей. До него наконец дошло, что дружелюбие и расположение Кевина прямо зависели от того, где работал Ленни и чем у него на работе можно было поживиться.

Чем лучше была аппаратура в фирме, где работал Ленни, тем больше внимания проявлял к нему Кевин.

Через месяц «Боллинджер» уволился из цветочного магазина. Ленни Ди-Чикко стал работать компьютерным оператором в судоходной компании.

Кевин вел себя более-менее спокойно, хотя, впрочем, казался еще более зацикленным на своих идеях, чем раньше. Он всегда был скрытным и очень неохотно рассказывал о себе — и вдруг, когда Ленни встретился с ним через несколько месяцев, начал уговаривать записать его, Кевина, номер телефона. С ним стало твориться что-то странное. Его охватило навязчивое желание: у людей должна гь возможность связаться с ним в любое время, но при этом он не хотел сообщать никому свои постоянные координаты. Поэтому он стал повсюду носить с собой пейджер. И еще Ленни и Роско стали замечать такую любопытную закономерность: чем больше Кевин зацикливался на своих идеях, тем больше он ел.

Возможно, пытаясь вернуться в мир легальной деятельности, связанной с компьютерами (как это сделал Роско), в сентябре 1985 года Кевин записался в то же самое училище «Лос-Анджелесский учебный центр вычислительных систем». Роско, уже окончивший его, отзывался о нем одобрительно.

Предыдущая попытка Кевина получить специальное образование закончилась печально: в 1982 году его выгнали из колледжа Пирса — двухгодичного муниципального учебного заведения в Сан-Фернандо — за то, что он влезал в учебные компьютеры и манипулировал данными.

Но может, на этот раз он рассчитывал сосредоточиться только на учебе.

Учебный центр был основан в 60-х годах, потому что людям, всерьез занимавшимся вычислительной техникой, становилось очевидно, что у зарождавшейся тогда компьютерной индустрии большое будущее: она будет бурно развиваться, и потребуются десятки тысяч специалистов на новые рабочие места. И действительно, к концу 70-х компьютерная индустрия стала крупнейшим потребителем квалифицированной рабочей силы, подобно тому как в 50-е и 60-е годы большинство новых рабочих мест обеспечивалось в производстве бытовой электроники. И подобно многим другим техническим учебным заведениям, рекламу которых можно увидеть на боках городских автобусов, этот учебный центр активно привлекал абитуриентов, стремящихся получить специальность, которая сможет их прокормить.

Чтобы поступить в этот центр, надо было иметь аттестат об окончании средней школы или справку о сдаче экзаменов экстерном. Поступающие выполняли тестовые задания по символьной логике и правилам построения доказательств в математике, а также по основам вычислительной техники.

Затем платили вперед три тысячи долларов за девятимесячный курс обучения и начинали делать карьеру. Выпускников центра брали на работу в отделы обработки данных в солидные организации — такие, как банк Security Pacific или крупные лаборатории аэрокосмических исследований, которых было немало в окрестностях Лос-Анджелеса. В одном из залов центра за стеклом были выставлены фотографии бывших студентов, сделавших успешную карьеру, а на первом этаже, где находились кабинеты администрации, на стенах красовались письма от работодателей First Interstate Bank, Continental Airlines, Agfa-Gevaert, — выражавших восторг и благодарность учебному заведению, вырастившему таких блестящих специалистов. Формально центр не мог присваивать выпускникам звание бакалавра, но мог выдавать свидетельства о том, что выпускники обладают достаточными знаниями, чтобы профессионально работать с компьютерами. Да и организации-работодатели не очень-то нуждались в новоиспеченных выпускниках Калифорнийского университета, Калифорнийского технологического института или Стэнфордского университета с учеными званиями и большими запросами. Гораздо больше им были нужны молодые люди, готовые выполнять на компьютерах будничную, повседневную работу и согласные получать для начала каких-нибудь двадцать тысяч долларов в год. Лос-Анджелесский учебный центр стал стабильным поставщиком начинающих программистов, техников.

Пенго и проект «Эквалайзер»

Поздней осенью 1986 года два молодых человека пересели границу на подземке и вышли в Восточном Берлине на Фридрихштрассе. Когда дошло до паспортного контроля, Питер Карл, чернявый невзрачный коротышка немногим более тридцати лет, взял инициативу на себя. Деловито щелкнув пальцами, он шлепнул паспорт перед носом пограничника и заявил, что у него назначена встреча. Его спутник, высокий, бледный, худенький юноша, назвавшийся Пенго, сидел в стороне и ждал проверки. Как понял Пенго, за несколько недель до того Карлу удалось установить первый контакт. Он вложил в свой паспорт зашифрованную записку. С тех пор Карл мог ездить в Восточный Берлин, когда угодно, без обмена обязательных 25 марок. Западноберлинцу обычно требовалось заявлять о своем желании проехать несколько миль за границу за один день до того. Нашу парочку охрана пропустила беспрепятственно.

Перекресток, где они появились, выйдя из подземки, был по восточногерманским меркам довольно оживленным. Но изысканные кафе, прежде отличавшие эту часть Берлина, были со временем вытеснены унылыми высокими общественными зданиями, отделка которых больше соответствовала принципам пролетарской эстетики. Чтобы убить время, Карл и Пенго пошли к Александерплацу пешком. Не будучи друзьями в полном смысле слова, они были объединены совместной затеей. Сели на скамью.

Питер Карл сделал «косячок», зажег и предложил его Пенго. Вообще-то обычно Пенго был не прочь совершить что-нибудь из ряда вон выходящее — например, побрить травку на Александерплац, в центре Восточного Берлина среди бела дня. — но на этот раз он отказался. Пенго нервничал.

Незадолго до полудня они двинулись и за десять минут вышли на Лейпцигерштрассе, широкий бульвар, идущий от Чек-Пойнт-Чарли в восточном направлении. Дом, к которому они направились,

— Лейпцигерштрассе, 60, — ничем не отличался от десятков жилых домов послевоенной постройки, выстроившихся вдоль улицы. В отличие от Западного Берлина, с распахнутой душой устремившегося в беспорядок послевоенного восстановления, Восточный Берлин был сформирован по советским калькам.

Мрачные очертания 14-этажных жилых домов вдоль Лейпцигерштрассе напоминали их высотных собратьев из пригородов Москвы. Но близость к Западу придавала Восточному Берлину частичку того, чего не было у других столиц Восточного блока. Западная технология просачивалась в Восточный Берлин, и это было особенно заметно на Лейпцигерштрассе. Вот и около дома 60 была чисто капиталистическая выдумка: банковский автомат. Здание производило впечатление исключительно жилого, судя по списку фамилий рядом с кнопками звонков в парадном. На лифте размером с холодильник их подбросило на пятый этаж. У двери их приветствовал бородатый, плотный, хорошо одетый мужчина лет сорока. С Карлом они обменялись рукопожатием, как старые друзья. Затем Карл сделал жест в сторону своего коллеги: «Это мой хакер, Пенго», — произнес он с ноткой торжества. Сергей повернулся к Пенго — настоящее имя его было Ханс Хюбнер, но в Течение нескольких лет его знали как Пенго — и протянул ему руку. Вначале все шло без особого напряжения. Секретарша приготовила кофе.

Сергей, радушный и деловитый, расспрашивал Пенго на прекрасном немецком с русским акцентом.

Какое социальное происхождение молодого западноберлинца? Каковы его взгляды, в частности политические? Пенго гордо отвечал, что он из левацких западноберлинских кругов — движение шестидесятых. Что он симпатизирует целям Михаила Горбачева в Советском Союзе. Было похоже, что Сергея это слегка позабавило. Затем он вернулся к делам.

Повернувшись к Карлу, он спросил: — У вас есть что-нибудь для меня?

Карл извлек из портфеля магнитную пленку и дискеты, передал их Сергею, и разговор сразу стал серьезным. Пенго объяснил, что на дисках записана программа защиты компьютеров фирмы Digital Equipment Corporation, а на пленке Сергей может найти еще кое-какие интересные программы.

Сергей уточнил, что в первую очередь заинтересован в получении программ, связанных с самыми передовыми технологиями. Эти сложные и дорогие программные продукты были включены в списки эмбарго с целью воспрепятствовать утечке высоких технологий из Западной Европы и США в Восточную Европу. В частности, он поинтересовался, не сможет ли Пенго раздобыть программы для компьютерного проектирования микроэлектронных чипов. Задумавшись на мгновение, Пенго решил объяснить Сергею, чем, собственно, занимается хакер. Он рассказал, что с помощью компьютера может путешествовать по всему свету. В мгновение ока он способен перепрыгнуть из Западного Берлина в Пасадену, войти в иностранную компьютерную систему и выйти из нее. Но в то же время, пожаловался Пенго, средства передачи информации, которыми он располагает, ограничены. У него есть модем, но он передает и принимает жалкие 120 знаков в секунду. Электронная кража программного продукта, который нужен Сергею, при той скорости, которую может вытянуть Пенго, потребует многих дней, так что вся затея может оказаться слишком рискованной. Пенго перешел в наступление. — Конечно, я смог бы сделать это, имея подходящее оборудование. Например, высокоскоростной модем, из тех, что позволяют быстрее маневрировать. Желателен также более мощный компьютер, и чтобы память была побольше.

Кроме всего прочего, его мечтой было заняться хакингом на мощных компьютерных системах. Однако Сергею он в этом не сознался. Пенго умолк в ожидании. Сергей молчал. Тогда юноша продолжил:

— Не хотели бы русские создать мне условия для безопасного хакинга по телефонным линиям, которые не прослушиваются? Можно заниматься хакингом даже из Восточного Берлина. Это было бы к общей пользе.. Он не почувствовал симпатии и не заметил даже искры понимания со стороны Сергея. Единственной реакцией было предложение, чтобы Пенго попытался выполнить требуемое. После чего можно будет вернуться к этой теме. Если у Пенго возникнет необходимость, он может свободно заходить. После этого русский пригласил своих гостей перекусить с ним. Посещение получилось для двух западно-германцев если не вполне успешным, то по-своему поучительным. Пенго установил связь с агентом КГБ и понял, что таким путем можно оказаться вовлеченным в шпионаж в пользу Советов. Подавляющему большинству лкхдей в возрасте восемнадцати лет, независимо оттого, интересуются они компьютерами или нет, никогда не удалось бы принять участие в деловом разговоре с агентом КГБ. Если бы Пенго попросили описать, как он чувствует себя в связи с тем, что произошло, — с точки зрения политики или хотя бы этики, — скорее всего, он пожал бы своими костлявыми плечами, скрутил еще одну сигарету и ушел бы от ответа. Не потому, что он несуществен, а потому, что раздражает и к делу не относится. Политика и этика. мог-бы сказать он. здесь ни при чем.

Хакинг — это и средство, и цель. Информация и ее предназначение-дело второстепенное. Чтобы заняться хакингом, ему был нужен мощный компьютер.

Раздобыть его Пенго не мог. Русские могли бы, те самые русские, которые вроде бы были заинтересованы в том, чтобы дать ему возможность предаваться своей страсти. Он по праву мог бы сказать, что цель его чиста и граничила с героизмом: он поставил перед собой задачу стать лучшим хакером в мире. То, что он жил, будто бы попав на страницы шпионской повести, делало все еще более захватывающим. Пенго происходил из среднего класса. Его родители были берлинцами, судьбы которых в 1961 г. были разорваны стеной, разделившей их родной город. Западные войска вошли в Берлин в 1945 году, спустя пять лет, как родился его отец, Готфрид Хайнрих Хюбнер. Город управлялся совместно четырьмя союзными державами. Он был ужасно разрушен: осталась только половина жителей, повреждена пятая часть зданий. Не было ни электричества, ни газа, а питьевую воду вынуждены были привозить из деревень.

В конце 1950 года, когда поездка с Востока на Запад обходилась в стоимость билета на подземке, Готфрид поступил в Технический университет Западного Берлина. Его частенько навещала Рената, миниатюрная блондинка — школьная любовь. Ее поездки из Восточного Берлина происходили вопреки строгому запрету отца, убежденного коммуниста. Однажды он так разъярился, что сообщил восточногерманским властям о недостойном поведении девятнадцатилетней девушки. Он выгнал ее из дома, но. Рената продолжала поездки к Готфриду, рассудив, что при желании сможет вернуться, когда захочет, а противодействие отца теперь несущественно.

Однако ее будущим распорядился случай. Во время одного из таких посещений в конце лета 1961 г., за день до того, как она намечала вернуться, сердце города прорезала черта. У Бранденбургских ворот молодая пара наблюдала, как восточногерманские солдаты разматывали рулоны колючей проволоки для временного ограждения длиной около сорока пяти километров. Через несколько дней берлинская стена уже строилась.

Готфрид и Рената поселились в Шенеберге, старинном районе Западного Берлина, который стал известен всему миру благодаря своей ратуше, со ступеней которой Дж.Ф.

Кеннеди произнес знаменитую речь (»Ich bin ein Berliner" — «Я — берлинец»). Рената изучала графический дизайн, а Готфрид намеревался стать инженером-строителем. Оба были вовлечены в движение за свободу личности, против режимов личной власти, европейский аналог американского левацкого движения контркультуры, прокатившегося по Европе. Когда Рената забеременела, они поженились. Ей пришлось оставить свои занятия, чтобы все время отдавать материнским обязанностям.

Ханс Хайнрих родился в июле 1968 г., когда в стране вновь забурлили страсти. Тремя месяцами раньше блестящий студент-социолог и пацифист Руди Дучке, основавший в Западном Берлине оппозиционную партию, был ранен выстрелом и чуть не погиб на пороге своей квартиры на Курфюрстендам, главной улице Западного Берлина. Стрелял некий маляр, который терпеть не мог всего того, что олицетворяли «коммунистические свиньи» вроде Дучке. Этот случай вызвал массовые беспорядки в столице, а затем взбудоражил студентов по всей Западной Германии.

Более, чем другие дети, Ханс давал волю своей фантазии. Еще маленьким ребенком он воспринимал развалины возрождающегося города как детскую площадку, полную бесконечного очарования.

Массивные бетонные укрепления гитлеровцев, разбросанные по всему городу, были настолько несокрушимы, что архитекторы постоянно искали сйооб, как бы их обойти. Иногда даже поверх таких крепостей строили жилые дома. Подземелья заброшенных бункеров были освоены юными исследователями, а в Шенеберге находилось одно из лучших во всем Берлине. Оно протянулось на полквартала, имело несколько этажей в высоту и до четырех этажей под землей. Подземелье представляло собой лабиринт из бесконечных спусков, подъемов и переходов. Равнодушные к исторической ценности места своих шумных забав, местные ребятишки рыскали по нему в поисках касок, униформы и других находок. Здание было иром воображаемой жизни, тайной областью, идеально приспособленной для того, чтобы проявить себя в различных приключениях. Быть может, это было предвосхищение картины пересекающихся путей и каналов, похожей на то, к чему могут прийти в дальнейшем компьютерные сети. Отчасти от скуки Рената присоединилась к группе матерей, изучавшей возможности альтернативного образования для их детей. Ежедневно после детского садика пятилетний Ханс отправлялся в «Киндерладен», экспериментальный центр дошкольного обучения, чем-то похожий на школы Монтессори в США.

Родители детей из «Киндерладен» принадлежали к движению за свободу личности, модному тогда, и верили, что их дети должны сами решать, что им хотелось бы есть, когда им захочется учиться пользоваться ложкой и даже когда им нужно сменить пеленку Родители вроде Готфрида и Ренаты предпочитали, чтобы у их детей было свободное самовыражение, чтобы они разрешали все конфликты самостоятельно и отстаивали свое мнение такими способами, которые были запретны для их родителей Однако семья Хюбнеров неуклонно приближалась к разрыву Ханс еще ходил в школу, когда отец и мать разошлись. Ханс остался с Ренатой, а его младший брат Фердинанд перешел жить к отцу Рената устроилась на работу техником по изготовлению керамических зубных протезов, а Ханс оказался в числе детей, поневоле сидящих дома взаперти. Учеником он был неважным. К десяти годам стал неуклюжим, слегка пухловатым подростком в очках. Он не испытывал особого интереса ни к письму, ни к английскому языку, ни к рисованию. Спорт его вообще не интересовал. Распад семьи не внес ничего в это положение.

Учителя регулярно присылали домой записки, где подчеркивали способности Ханса и одновременно жаловались на его лень и непослушание. Единственно, где он блистал, — это математика и физика. Когда заполняли табели и Ханс звонил матери, чтобы сообщить новости, она просила, чтобы он прочитал ей письменные замечания, а оценки отставил в сторону.

Однако Ханс обладал неким очарованием, приглушавшим его недостатки. С ранних лет он обнаруживал чувство юмора: тонкого, непринужденного и суховатого. Попав в трудное положение, он мог ловко оправдаться, вызывая благоговейное чувство даже у гораздо более ревностных к учебе товарищей.

Учителя пришли к выводу, что наш юный герой нуждается в большей стимуляции интеллекта. С этой целью ему разрешили перейти из седьмого класса прямо в девятый. минуя восьмой. Это была роковая ошибка. Юноша не смог очнуться в школьную работу в окружении более зрелых учеников.

Наоборот, он удалился в свой мирок, далекий от одноклассников, к которым он особой близости не испытывал.

Когда ему исполнилось двенадцать лет, Ханс открыл скваттеров. В Берлине это явление началось в 70-х годах, когда художники, панки и подростки, убежавшие из дома, заявили свои претензии на заброшенные промышленные строения, жилые дома и магазины. К 1980 г. в Западном Берлине скваттерами было захвачено более сотни помещений, Ханс присоединился к группе, которая заняла заброшенный магазин в Шенеберге, Там они создали панк-рок-группу. Недостаток музыкальной одаренности юноша возместил своей эстетической восприимчивостью, соорудив на голове пятнадцатисангиметровые «пики» из окрашенных в черный цвет волос с добавлением изрядной порции мыла. Свой наряд он завершил черными армейскими ботинками и тяжелой цепью вокруг бедер.

Теперь он рос быстро, и плавные изгибы детства вытеснялись острыми углами. Одичалый оболтус огорчал родителей. Во-первых, были инциденты с кражами в магазинах: например, колы или деталей для усилителя. Когда Рената пришла в полицейский участок, чтобы выручить Ханса после эпизода с колой, офицер выразил ей сожаление, в котором сквозило отвращение, что она мать такого сына.

Она была так разъярена, что дала Хансу по физиономии, но лишь отбила себе руку. А потом был случай, когда Готфрида вызывали в больницу, чтобы он забрал свое едва соображающее чадо: Ханс ходил на рок-концерт, изрядно выпил и впервые выкурил приличную порцию марихуаны.

Персональные компьютеры появились в Германии в начале 80-х годов. Чаще всего их привозили из Англии. Первыми из них были игровые, которые попали прямиком в руки юных экспериментаторов, детей из среднего класса, населявшего чистенькие и аккуратные дома в стерильно чистых городках, разбросанных по всей Западной Германии. Родители охотно платили деньги за «Атари» и «Коммодор 64», считая, что они могут способствовать образованию их подрастающих детей, и во всяком случае, это лучше, чем экспериментировать с наркотиками или попасть в компанию панков, Хансу было суждено стать электронным фриком. В 1982 г. Свен, его приятель с первого класса, взял у кого-то на время к себе домой переносный компьютер размером с крупную книгу. Ханс начал писать программы для него почти сразу, как будто бы он программировал всю свою жизнь. При его довольно скромных познаниях в английском ему удалось написать свою первую программу на языке BASIC — замкнутый цикл, который производил на дисплее бесконечное число «hello»: 10 print «hello» 20 go to 10 Конечно, это была элементарная программа. ПозднееХансу предстояло самостоятельно выработать превосходный стиль программирования. Он обладал логическим мышлением, и оно заработало в полную силу, когда открылась возможность создавать нечто из ничего. Его будто бы пригвоздило. Конечно, жизнь скваттеров в заброшенных домах привлекала его, да и проводить время с девочками было довольно приятно Однако здесь было что-то, способное овладеть вниманием Ханса, как ничто другое прежде.

Как раз незадолго до этого были выпущены комплекты деталей для заказов по почте, из которых можно было собрать компьютер посложнее. В качестве первого своего большого проекта Ханс и Свен решили приобрести компьютер «Синклер» До появления «Синклера» персональные компьютеры,, даже собранные из наборов деталей. были недостижимы для тощих карманов самых юных любителей. Но теперь за 250 долларов Свен и Ханс могли купить компьютер фабричной сборки. Даже по меркам того времени «Синклер» выделялся своей примитивностью: компании Apple Computer, Commodore и IBM уже производили на продажу машины, почти такие же. что используются сейчас. Но все, что два молодых берлинца могли позволить себе. был набор, который после сборки напоминал небольшую коробу конфет, подключенную к телевизору. Программы поступали на «Синклер» с магнитофонных кассет, а не с гибких дисков, как это делается сейчас. У машины была память очень ограниченного объема, но достаточная для записи одной или двух программ. Хансу «Синклер» дал ощущение скрытой мощи машины и целых миров, которые предстояло исследовать. Пока компьютер лежал в его комнате в ожидании сборки, Ханс уже готовился начать его программирование. В то лето он взял с собой руководство по программированию на каникулы в Южную Италию, да его взял отец и его подруга. Памятники культуры раздражали его. и он хмурился, когда двое взрослых убеждали его сопровождать их во время экскурсий. Наконец они оставили его одного на арендованной вилле вместе с книгой, от которой его нельзя было оторвать.

Когда Ханс возвратился из Италии, оба компьютерных знатока день за днем стали проводить в маленькой темной комнате Ханса среди чертежей и схем, собирая «Синклер». Было довольно удивительно. что Ханс. который никогда не мастерил ничего своими руками и, похоже, не знал, как обращаться с молотком, обнаружил блестящую интуицию при сборке компьютера. Однако после сборки у него немедленно появилось желание иметь более совершенный компьютер. И как только представилась возможность, он заказал более мощную модель — «Спектрум». Устроен он был так же, как «Синклер», но внутренняя память у него была вдвое больше.

Обойти правила и запреты — вот чем с самого начала был одержим Ханс.

Основным содержанием его усилий в программировании было пиратство — он стремился обойти ограничения, связанные с защитой авторских прав на коммерческих кассетах с программным обеспечением, главным образом, для компьютерных игр. Ханс написал небольшие программы, которые позволили ему перенести игру в память компьютера, сохранить ее там и переписать на другую кассету. Для юного хакера это был вызов, а не этическая проблема.

Если производители кассет пытались встроить устройства против копирования, они как раз должны были предвидеть попытки хакеров разгадать и обойти их. Ханс и Свен стали фриками компьютерных игр.

Особенно нравились им игры с хорошей графикой, построенные в форме пассажа, где надо было выполнять какое-нибудь простое задание, например, стрельбу из лазера по последовательно набегающим волнам чужеземцев со страшными глазами. Подобные электронные игры почти что достигали ощущения реальности при отображении на красочном, большом экране витрины видеосалона. Ханс проводил много времени около витрины такого видеосалона за углом школы. Там хозяйничала некая изворотливая личность.

За право поиграть электронными безделушками подростки были готовы наняться к нему поработать.

За выполнение мелкого ремонта игр, за прокат видеофильмов (по большей части порнографических), а главным образов, за то, что он на все смотрел сквозь пальцы, Ханса стали считать там своим человеком. Кроме того, он создал нечто вроде пиратского центра по незаконному изготовлению копий программ «Синклера» и «Спектрума» для своих друзей.

Околачиваясь в этом пассаже, Ханс, кроме всего прочего, положил начало своему занятию хакингом.

Он обнаружил, что маленькая искровая зажигалка, применяемая в газовых плитах, производит тот же эффект, что и монета, опускаемая в щель игрового автомата, если с зажигалки снять колпачок.

Одна электрическая искра от зажигалки рядом с приемником монет игрового автомата — и двадцать бесплатных игр возникали из ничего!

Зажигалка дала Хансу возможность целыми часами изучать различные игры.

Его.любимой игрой была «Пенго». Игрок брал на себя роль Пенго, симпатичного пингвина, который швырял куски льда вверх, вниз, назад и вперед, целясь ими в злобных чудовищ, называемых сно-би. Весь фокус заключался в том, чтобы уничтожить на экране всех сно-би, прежде чем они уничтожат куски льда и оставят героического пингвинчика беззащитным.

Ханс сражался с враждебными сно-би часы напролет, забывая о времени.

Частенько он оставался у игровых автоматов на всю ночь и украдкой пробирался в постель к 6 часам утра, за полчаса до того. как мать вставала, чтобы идти на работу. В 7 часов она обычно тихонько стучала и напоминалы, что пора собираться в школу. Он вставал, одевался и прямиком возвращался к автоматам. Уловка помогала некоторое время, пока однажды к Ренате не пришел полицейский и не рассказал ей и про то, что Ханс злостный прогульщик, и про то, что он проводит все свое время в игровом салоне, причем часть этого времени посвящает порнографическим фильмам.

Вскоре Ханс столкнулся с еще более захватывающей областью. Он впервые приобщился к компьютерной связи, и произошло это благодаря человеку по имени Барнэм Дзвилло, знакомого по школе. У Барнэма был «Коммодор-64», снабженный модемом с акустической связью. Этот модем для Ханса представлял непреодолимый соблазн, несмотря на то, что он недолюбливал «Коммодор-64» за его бесспорно большие возможности, которые обладатели «Синклера» от всей души презирали. Впервые он видел такое устройство на уроке физики, когда учитель запросил центральный компьютер школы, чтобы найти расписание уроков. Но самому Хансу пользоваться им никогда не приходилось.

Однажды вечером Ханс пришел к Барнэму, и тот показал, как, пользуясь модемом, подключиться к электронной «доске объявлений» Западного Берлина. Прежде чем подключиться, следовало выбрать себе псевдоним.

Выбор был для Ханса однозначен: «Пенго». Так в этот вечер Ханс превратился в Пенго, а Пенго оказался на крючке своего пристрастия.

Кроме прочего, Барнэм дал Хансу возможность ощутить вкус электронной авантюры. Он показал, как незаметно прокрасться в главный компьютер одной фирмы, используя сеть Tymnet. Это была сеть коммерческих данных, принадлежащая McDonnell Douglas Corporation, причем точки доступа к ней находились более чем в семидесяти странах мира. Пользователь компьютера с модемом мог вызвать местный компьютер по его номеру, а затем, набрав точный адрес, подключиться к любому компьютеру в мире. И при этом сети, подобные Tymnet, имеют непоправимый изъян в системе безопасности: их телефонные номера широко публикуются, что дает посторонним пользователям возможность сначала оседлать сеть с помощью одного телефонного вызова, а затем пробраться в компьютеры, входящие в сеть. Все, что нужно, чтобы приступить к делу, — это ввести идентификатор пользователя и знать пароль. Очень скоро Ханс откопал фирму ЗМ, американского изготовителя клейкой ленты «Скотч». Чтобы облегчить своим клиентам доступ к ЗМ из Tymnet, компания установила упрощенную систему. Набрав «ЗМ» и «Welcome», Пенго подключился к компьютеру компании.

У Барнэма, преданного своему Коммодор-64", был примитивный модем, работавший издевательски медленно, извлекая в секунду только 300 бит информации — около 30 знаков. При такой скорости требовалась почти минута, чтобы прочитать страницу текста, переданного отдаленным компьютером.

Но для Пенго не была существенной его медлительность. Казалось, что весь мир открывается ему!

Пенго и Барнэм занялись вытягиванием информации. То, что они видели, было по большей части описанием других компьютеров компании ЗМ, которых они могли достичь, — в Западной Германии, Франции, Великобритании, Мексике и Чили, Они записывали информацию на гибких дисках и распечатывали ее. Проникновение в глобальную компьютерную сеть давало Пенго тот самый прилив адреналина, который он получал от компьютерных игр, но во много раз более сильный. Войдя однажды в компьютерную сеть, он уже не занимался играми: он был хозяином настоящих машин, выполняющих настоящие задания. В одно и то же время он мог быть везде и нигде.

Находясь перед экраном дисплея, он мог открывать двери и решать проблемы. Он мог дотянуться до вещей. Вещество экрана было всего лишь люминофором, бомбардируемым электронами, но как сладостно было воображать, что где-то там за ним что-то есть! Сети превратились в автономный мир, независимый от обычных географических границ и воспринимаемый компьютер-щиками, число которых все росло, как некое киберпространство. Было совершенно неизбежно, что такой юный нонконформист. как Пенго, захочет погрузиться в него. Мир, который родители не могли даже понять толком, чтобы попытаться его запретить, был безотказной отдушиной.

Пенго не мог больше обходиться без собственного модема. Он купил очередной набор деталей, но, к сожалению, его самодельный прибор был довольно примитивен и требовал при работе много внимания к себе. Как только он добирался до какого-нибудь удаленного компьютера и принимал особый сигнал — тон подключения, Пенго подсоединял свое устройство акустической связи к телефону и колонкам громкоговорителей, после чего настраивал устройство связи как радиоприемник, чтобы следить за наличием тона подключения. Модем мог прилично работать лишь пару часов, после чего печатная плата перегревалась, и Пенго приходилось отцеплять ее и выставлять за окно на несколько минут для охлаждения.

Словечко NUI, произносимое как «НУИ», означает «идентификация пользователя сети».

Именно NUI других людей предопределили успех многих хакеров в Западной Германии. NUI открыли дверь в Datex-P, сеть компьютерных данных, управляемую западногерманским правительством. Попав однаяеды в Datex-P, вы оказывались как бы на мосту, связывающем вас с сетью, эквивалентной Tymnet, а оттуда открывалась дорога внутрь тысяч компьютеров повсюду в Соединенных Штатах. В отличие от частных сетей, вроде Tymnet или Telenet в Соединенных Штатах, европейские сети данных обычно находятся под правительственным управлением. Западногерманское правительство регламентировало все компьютерные коммуникации особенно жестко. Сеть Datex-P принадлежала и находилась в ведении Bundes-post, германского управления почты и телефонной связи. Именно Bundespost определяла все NUI. Модемы и автоответчики подлежали регистрации Bundespost. Подключать принадлежащее вам оборудование без регистрации его Bundespost было равносильно тому, чтобы навлечь на себя крупный штраф. Ни одного из этих ограничений не было ни в США, ни даже в большинстве других европейских стран. Bundespost в ответ приводила довод, что жесткие правила необходимы для сохранения телефонной сети как единого целого. Однако в определенном смысле консервативная Bundespost сама напрашивалась на неприятности. И в самом деле, оказалось не очень удивительно, что юные и находчивые бунтари пожелали самоутвердиться, обойдя все запреты системы, и совершили нечто относительно безобидное: отвергли медленно работающие, устарелые модемы, разрешенные государственными органами, и предпочли более быстродействующие марки. А еще они осмелились проникать в компьютеры, чего делать не имели права. Так что ничего удивительного не было в том, что кража NUI превратилась для западногерманских хакеров в своего рода спорт.

В середине 80-х большинство краденых NUI добывалось на ярмарке в Ганновере, организуемой каждый год в апреле. Техника кражи была проста.

Она заключалась просто в подглядывании через плечо стендового работника, обычно перегруженного работой и замороченного. Нужно было только увидеть, как он набирает на клавиатуре свой NUI и пароль, передавая их на отдаленный компьютер. Краденые NUI быстро распространялись среди западногерманских хакеров. В середине 80-х, когда Пенго всерьез начал вламываться в раз— личные системы, во многие из них попасть было нетрудно. Digital Eguipment Corporation (DEC) обеспечивала каяедый компьютер VAX, произведенный ею, тремя встроенными пользовательскими счетами, причем каждый имел свой пароль. Это были счет «System» («система») с паролем «Manager» («управляющий»), счет «Field» («Поле») с паролем «Service» («служба») и счет «User» («пользователь»), пароль шторой был вполне удобным: «User». Клиенту предоставлялась возможность при желании убрать эти счета и пароли и установить свои собственные.

Однако частенько они этого не делали, оставляя черный ход открытым для любого. В один прекрасный момент какой-то из компьютеров становился легкой добычей. Если же он был связан с другими, то на Следующем этапе начинались «круизы» по всей сети. А если компьютер входил одновременно в несколько сетей, он мог быть использован в качестве трамплина для перепрыгивания в другие сети.

Эти прыжки давали Пенго некоторую защиту от преследователей. если бы они попытались выследить его в переплетении множества соединительных линий и путанице часовых поясов.

Проникать в компьютеры было одновременно и интересно и опасно: здесь сочетались трудности разрешения колоссальной загадай и риск попасться за нарушение закона. Обычно Пенго приходил домой под вечер, включал свой компьютер, находил через электронную «доску объявлений» тех. с кем можно было потрепаться, продать какую-нибудь информацию или поменяться: например, обменять NUI на способ проникновения в защищаемые файлы. Затем он обычно приступал к прощупыванию сетей, иногда имея в виду определенную цель, иногда нет. Его мысль летала по всему миру, тогда как тело оставалось в Берлине. Чем дальше располагался компьютер, тем лучше.

А если выяснялось, что с этим компьютером работает полсотни пользователей, в его душе возникало особое волнение от ощущения причастности к чему-то большому и важному. Пенго пришлось познакомиться с массой вещей, причем по преимуществу своими силами. Он придумал, как составлять сканирующие программы, автоматически повторяющие вызовы, — программы, которые работали всю ночь, перебирая номер за номером в поисках высокого тона от модема на другом конце линии связи. Он научился вести, всегда очень осторожно, зондирование систем, в которые он проникал впервые. Иногда он не мог удержаться от соблазна втянуть оператора системы в беседу. Так получилось в начале 1985 г. со SLAC Стэнфордским исследовательским центром физики высоких энергий до которого Пенго добрался через сеть Tymnet как-то к 4 часам утра Он поболтал с оператором системы, которому, по-видимому, было приятно обменяться шутками с немецким хакером. Однако вскоре после той дружеской болтовни Пенго натолкнулся на другого служащего системы SLAC, который приказал ему убираться вон. Пенго ответил, что намерения уходить у него нет, а если они попытаются выбросить его из системы, он ее разрушит.

Когда служащий ответил, что это бессмыслица, Пенго осуществил свою угрозу. Он набрал небольшую рекурсивную программу и отправил ее в компьютер, который вознамерился наказать. Программа работала, как бесконечное письмо. Она создавала две копии самой себя, каждая из которых по выполнении порояедала еще две копии, и так далее. Это был верный путь к быстрому истощению ресурсов компьютера. Не прошло и минуты, как компьютер, перегруженный лавиной работы, обязательной к исполнению, остановился. При весьма нечетких моральных принципах по отношению к себе и своему хакингу Пенго отдавал себе отчет, что здесь он зашел слишком далеко. С другой стороны, он считал обязательным держать данное слово. Тем более что о разрушении компьютера в таком важном месте, как SLAC, можно было похвастаться. Так было принято у Пенго и всех, с кем он общался на линии связи, — хакеров с кличками вроде Фримп, Таек, Триплекс и Зомби. С одной стороны, хакинг мог бы стать просто одним из видов спорта. Но одновременно нельзя было не возгордиться, когда в один прекрасный день гигантский компьютер Digital VAX в какой-нибудь исследовательской лаборатории или компании впервые подвергся дерзкому вторжению одного из западногерманцев. Рассказав другим об этом, можно было поднять свой авторитет среди хакеров, однако это также обязывало поделиться найденным паролем компьютера. И разделить тот известный риск, что десятки хакеров могут наброситься на этот компьютер. Вскоре все, кто работал с компьютерами, были вынуждены запираться от непрошеных интервентов, изменяя пароль. Но было крайне трудно удержаться от желания поделиться торжеством с другими, кто мог бы по достоинству оценить такое достижение, Пенго был одним из первых, кому удалось проникнуть в ЦЕРН, лабораторию физики высоких энергий, расположенную недалеко от Женевы. Объединяя исследователей из четырнадцати стран, ЦЕРН конкурировал с такими американскими лабораториями, как SLAC и Fermilab в Чикаго, пытаясь обнаружить кварки, фундаментальные объекты, из которых, как предполагается, построены элементарные частицы. С этой целью ЦЕРН планировал построить грандиозный подземный ускоритель, который в ввде гигантского кольца протянулся бы на семнадцать миль под деревнями и фермами вблизи гор Юра. Однако была проблема, которая постоящю вызывала затруднения в ЦЕРНе. Результаты работы сотен ученых должны были быть предельно доступны тысячам других исследователей, невзирая на то, что они сами постоянно наталкивались на языковые и культурные различия. В основу хартии ученого сообщества был положен принцип быстрого и свободного обмена информацией. Поэтому вопрос об отключении внешних контактов компьютерной сети для защиты от электронных нарушителей не мог быть даже поставлен. Вскоре после того, как первые из электронных самозванцев открыли для себя ЦЕРН. его компьютеры подверглись массовому нашествию. Лаборатория стала местом, через которое пересылали сообщения, часами продолжали письменный обмен информацией с друзьями. Кроме того. ЦЕРН оказался удобным трамплином к другим центрам, так как его компьютеры имели контакты по всему миру Разные администраторы систем на вторжение реагировали по-разному.

Некоторые даже добродушно. Так, один менеджер Европейской исследовательской лаборатории считал, что хакеры могли бы быть полезными в некотором смысле, и открыл свою систему западногерманскому юнцу, который пообещал указать на слабые места в системе безопасности. Другие были не прочь вступить в болтовню со случайными и незваными «посетителями» Вот какая беседа произошла в 1985 г. между хакером из Гамбурга и оператором ЦЕРНа.

VXOMEG: Системе — Хэлло! Есть у вас немного времени? VXCRMA:

Оператору — Да, мы как раз вернулись после ужина.

VXOMEG: Системе — Ужин? Вы тоже все время думаете о еде? VXCRMA:

Оператору — Мы здесь с 16 00 до 23 00, поэтому нужно поесть И!

VXOMEG: Системе — Конечно, я всегда голоден до VAX'OB!!! Ха-Ха-Ха VXCRMA: Оператору — Почему же за УАХ'ами в ЦЕРН, а не за баксами в банк?

Ха-Ха-Ха VXOMEG: Системе — Нет! Я — хакер, а не преступник или промышленный шпион!!!

VXCRMA: Оператору — Да. я понял. Но не веселей ли это будет с банком?

VXOMEG: Системе -Банк— это о-кей, но это должен быть банк данных!

Впрочем, гораздо чаще менеджеры систем приходили в раздражение: им было чем заниматься, кроме того, чтобы изгонять юных нарушителей из своих компьютеров. В середине 1985 г. Алан Силвермэн, менеджер системы ЦЕРНа, направил своим коллегам предупреждение относительно хакеров внутри системы. Он убеждал коллег не пользоваться распространенными словами в качестве паролей и не хранить списки паролей в легкодоступных файлах. Силвер-мэн подчеркнул, что ошибки и промахи в системе безопасности позволили множеству хакеров проникнуть в систему, и убеждал своих.людей устранить эти неполадки. Чтобы обследовать компьютеры ЦЕРНа, нужно было сначала разобраться в работе VMS, — операционной системы, управляющей большинством компьютеров ЦЕРНа, особенно соединенных с сетью. Те же достоинства VMS, которые пришлись по душе десяткам тысяч потребителей продукции компании Digital Eguipment Corporation, приглянулись также и хакерам. Digital решительно выдвинула VMS в качестве операционной системы, выбранной ею для VAX, наиболее мощного компьютера компании. Самый маленький из VAX мог бы обеспечить все расчеты, необходимые в малом бизнесе, тогда как «Синклеры» и «Коммодоры», доступные Пенго и его друзьям, были хороши только для игр.

Хотя операционная система VMS не могла быть использована, к примеру, в компьютерах IBM, она стала наиболее распространенной среди продукции Digital, и устанавливалась на всех компьютерах VAX, от самого маленького до самого большого. В этих системах предусматривалась особая забота о неопытных коммерческих пользователях Например, VMS имела вспомогательные возможности, позволяющие в значительной степени обходиться без руководства к пользованию компьютером. А для тех, кто пытался проникнуть в сети, эта щедрая помощь давала дополнительные возможности изучения системы.

К концу 1984 г. шестнадцатилетний Пенго уделял мало внимаиия не только школе, но и своим школьным товарищам. Он бросил работать в видеопассаже и все больше времени проводил один, с компьютером и модемом. Мать Пенго гадала, чем это он занимается до рассвета, и была совершенно озадачена тем, что их телефон был постоянно в работе. Однако в отличие от многих других родителей Рената решила не вмешиваться в увлечение своего ребенка. Она не просила у него объяснений а он ничего не объяснял. Не было похоже на то, чтобы он вел дальние телефонные переговоры, так что она могла не беспокоиться насчет оплаты. В Западном Берлине стоимость одного телефонного звонка неограниченной продолжительности в местную Datex-P не превышала пятнадцати центов. К Пенго часто приезжали приятели и работали с компьютером до глубокой ночи.

Хотя они и пытались вести себя тихо, из-за квартирной тесноты Ренате было трудно игнорировать странную жизнь, идущую в соседней комнате.

Все-таки ей нужно было спать. Но как и многие родители, она радовалась, что ее сын овладевает компьютерной грамотностью. Во всем мире родители верят работникам образования, которые твердят, что каждый ребенок должен научиться пользоваться компьютером как можно раньше. Рената и Готфрид не были исключением. Но для дерзких детей, не очень считающихся с правилами и запретами, компьютерная грамотность — путеводная нить к юношеским электронным преступлениям вроде вторжения в чужой компьютер. Чтобы Пенго мог продолжить свое увлечение, Рената поменялась с Готфридом сыновьями, и Ханс въехал в отдельную комнату в задней части большой квартиры отца, расположенной на другом конце города.

Единственным незыблемым правилом Готфрида было требование. чтобы телефон оставался свободным до 8 вечера. Поэтому Пенго начинал свои «экскурсии» по сетям после 8 и до той минуты, когда в полночь отец появлялся в дверях и говорил, что пора спать. Вскоре после того, как отец отправлялся спать, начинался другой период беспрерывной работы, продолжительностью в шесть часов, когда Ханс лишь изредка отвлекался, чтобы заглянуть в отцовский холодильник. Во время своих долгих ночных бдений Пенго предпочитал йогурт Не по причине его полезности для здоровья, а потому, что эта еда довольно сытная и чистая, без крошек, которые могли бы попасть в щели клавиатуры компьютера. Обычно Пенго надевал наушники и работал под звуки группы Kraftwerk. В течение недель он слушал одно и то же, пока ему это не надоедало. Во время одного из таких долгих ночных сеансов Пенго познакомился с беликсом. Обеликс был круглолицым девятнадцатилетним насмешливым юношей из Гамбурга.

Он открыл для себя компьютеры в возрасте пятнадцати лет.

Программировать он начал в физическом кабинете на «Коммодор VIC20» и вскоре превзошел своего учителя. Игры его не слишком интересовали. Идея освоения запретной области компьютерных сетей — вот что увлекало по-настоящему. Пенго и Обеликс познакомились электронным путем в конце 1985 г. Случилось так, что они оба, в одно и то же время вошли в контакт с компьютером где-то в Мюнхене. Обеликс представился как хакер Ѕ член гамбургского компьютерного клуба «Хаос». Члены «Хаоса» приобрели известность как «VAX-бастерз» («охотники за УАХ'ами»). Пенго уже слышал про «Хаос», и новые друзья вступили в электронный контакт, Обеликс пригласил семнадцатилетнего берлинца на предстоящую вторую ежегодную встречу «Хаоса» в Гамбурге. С великим трудом сдав выпускные школьные экзамены — к изумлению Готфри-да, который предсказывал полный провал, — Пенго направился в Гамбург.

Западные немцы открыли для себя хакинг позже, в начале восьмидесятых. Для европейской общественности тех лет хакеры — те, кто несанкционированным образом проникают в чужой компьютер. Они не имеют ничего общего с хакерами 60-х-70-х годов из Массачусетского технологического института, для которых хакинг означал программирование сверхвысокого уровня, расширявшее пределы технологий.

Компьютерный клуб «Хаос» был образован Хьюартом Холланд-Морицем в 1984 г.

Хьюарт, тридцатидвухлетний программист и пылкий радикал, прикольщик, любящий шумные шутки, сократил для простоты свое имя до «Bay». Название же для клуба, в свою очередь, он выбрал из-за того, что слово «хаос» звучало вызывающе. На самом деле клуб представлял собой разветвленную организацию со сложной иерархией старших и младших начальников, некоторые из которых, впрочем, пришли в клуб лишь потому, что им не хватало известности. К Bay вскоре присоединился Стефен Вернери, двадцатидвухлетний студент-недоучка, несколько нервный, полный бравады и при этом наделенный от природы организационными способностями.' Подобно опытному специалисту по «паблик ре-лейшнз», Стефен мог красиво и выразительно говорить, не говоря при этом ничего по существу. Когда же дело доходило до трудных вопросов он отсылал к Bay.

Подход Bay к компьютерам и хакингу был обусловлен, как он заявлял, его идеологией. Борец за права личности, он написал ряд статей в левую берлинскую газету (Зап.Берлин.) «Тагесцайтунг», критикуя перепись населения в 1983 г. в Западной Германии как заговор властей с целью сунуть нос в частную жизнь граждан. Он также нападал на попытки ввести компьютерную картотеку и систему компьютерного сбора данных о гражданах, разрабатываемую по поручению западногерманского правительства для того, чтобы расправиться с террористами, как на угрозу частной жизни.

Казалось, что защита Bay частной жизни от вторжений вступала в острое противоречие с его приверженностью моральному кодексу хакера и неформальному правилу поведения, которое жестко выполнялось предыдущими поколениями компьютерных хакеров: не только вся информация должна быть доступна, но и доступ к компьютерам и хранящейся в них информации должен быть неограничен.

Однако Bay не видел никакого расхождения теории и практики. Как многие компьютерщики, он отстаивал права личности подобно тому, как это делают либералы. То есть правительству и каким-либо другим крупным образованиям не следует вмешиваться в частную жизнь, в то же время частным лицам должен быть открыт доступ ко всему. Системы, в которые проникал Bay, принадлежали организациям, авторитарным по своей сути. Эти «темные силы» вряд ли посчитались бы с правом отдельного человека на неприкосновенную частную жизнь. Хакеры, подобные Bay, представляли себя кем-то вроде современных робин гудов. Хакинг был их оружием, тараном, которым они пробивали бреши в компьютерных системах защиты. В эти бреши они вели за собой народ, повышая его осведомленность о возможных лазейках. Забавно и удивительно, что клуб при этом одновременно апеллировал к немецкой любви к порядку, закону и призывал отстаивать гражданские свободы. Если я и проникаю в компьютеры, говорил Bay, то только для того, чтобы показать западногерманскому руководству, что оно непрао, полагая свои компьютеры защищенными от несанкционированного вторжения. И в 1984 году он взломал «Бильдширмтекст» (Btx) для того, чтобы подтвердить свою точку зрения. Btx была электронной информационной системой, предполагалось, что с ее появлением компьютерный терминал станет обычным бытовым прибором в немецких домах — вслед за телевизором и телефоном. Обычные телефонные линии должны были соединить терминалы с громадными банками данных, предоставляющими информацию и услуги на коммерческой основе. В 1984 г.

«Бундеспост» предрекала, что через год миллион немцев будут абонентами Btx, справляясь при помощи этой системы о железнодорожном расписании или заказывая билеты в оперу. Но для потребителей все это оказалось слишком дорого, а для незнакомых с компьютерами еще и непонятно. Для того, чтобы чувствовать себя уютно на электронном рынке Btx, человек должен освоиться с современной техникой, превратить ее в обыденность. Немцы же выстрадали свое непростое отношение к технике. Тут была и память об ужасающих последствиях совершенства германской военной техники во Второй мировой войне, и то двойственное отношение к технике, которые вырабатывается у всех, кто живет в постиндустриальном обществе.

Таким образом, всеобщая неготовность к приходу наступающей информационной эры постоянно проявлялась и в повседневных вопросах, и в тонких комплексах. Для некоторых компьютеризация означала призрак потери работы, для других — новую и неразрешимую угрозу, связанную с защитой данных. Граждане ФРГ едва ли приветствовали еще одну систему сбора и обработки сведений о них же самих. И для них вовсе не было удивительно, что в 1988 году во всей Западной Германии было всего 120 тысяч абонентов Btx. Правительству с сожалением пришлось признать, что вложения в Btx в размере 450 миллионов долларов — дорогостоящая ошибка. Bay и Стефен были убеждены, что защита Btx весьма ненадежна. Чтобы проверить это, они использовали одного из клиентов системы, крупнейший Гамбургский банк «Гамбургер Шпаркассе». Суть выходки была проста: послав в ответ на запрос системы Btx идентификационный код и пароль банка, они запрограммировали ее непрерывно запрашивать (от имени банка, разумеется) информацию о клубе «Хаос». Стоило это удовольствие шесть долларов за звонок. Система трудилась всю ночь, и к утру счет банка составил 81 тысячу долларов, но Bay и Стефен не охотились за деньгами. Вместо этого они собрали пресс-конференцию. Фокус с банком мгновенно принес юному клубу славу. Немцы уверились в том, что их банковские счета беззащитны перед разбойниками от электроники. Их отпрыски валом повалили в «Хаос».

Конференция «Хаоса», в которой Пенго принимал участие впервые, была для него весьма поучительной. Столько родственных душ сразу — это как освободиться из одиночного заключения. Конгресс проводился в пригороде Гамбурга Айдельштеде.

Особенно запомнилось, как ночью они занимались хакингом сообща.

Повсюду были запутавшиеся кабели, тянувшиеся от компьютеров к модемам и от модемов к телефонам. По комнатам разбросаны матрацы, чтобы уставшие могли отдохнуть. Bay серьезно отнесся к возможности, что власти прервут сборище, и выставил охрану, а также поставил металлодетекторы на входную дверь. Для общественности клуб был символом неопасных противоречий.

«Хаос» казался просто забавой, если сравнивать его с жуткой «Роте Арми Фраксьон», террористами, которые признавали лишь насилие в качестве эффективного орудия в борьбе за перемены, или берлинской «Аутономен», панками-уголовниками, специализирующимися на насилии, или даже юнцами-неонацистами, чье появление в Германии означало утрату коллективной памяти. «Хаос» приветствовал проявление внимания к нему, устраивая пресс-конференции при любой возможности. Гамбургский конгресс 1985 года не был исключением. Газетные репортеры и телегруппы со всей Германии, киношники из Англии и социологи из Берлинского открытого университета — их было на этой конференции чуть ли не больше, чем компьютер-щиков. Эту толпу возглавляло Германское телевидение. В ночных новостях шли репортажи о последнем сборище техновундеркиндов. Именно на гамбургской конференции были продемонстрированы самые эффектные трюки.

Возможно, это было просто желание переплюнуть других на сборище, возможно, отражало возросший уровень участников. Так, Пенго и небольшой группе компьютерщи-ков удалось проскользнуть в компьютер полиции Оттавы.

Они оставались внутри системы несколько часов, ища что-либо, напоминающее базу данных уголовного розыска, и прекратили свои попытки только тогда, когда системный администратор обнаружил странную активность на одном из счетов и отключил его. В свои семнадцать лет Пенго являл собой яркую фигуру. Он был строен, хорошо сложен, одет с головы до ног в черное, что подчеркивало красоту его угольно-черных волос, в шикарных штанах-бананах. Он сразу заявил о себе. Под восхищенными взглядами присутствовавших он проник в компьютер Digital Equipment — где-то в США и тут же, написав небольшую программку на DCL (языке программирования, позволяющем автоматизировать использование стандартных последовательностей команд), «смастерил» «доску объявлений» для участников конференции. Люди, сидевшие в полуметре друг от друга в переполненной комнате в Гамбурге, могли переговариваться через компьютер, находящийся где-то за тридевять земель. Впечатляющая фантасмагория! Всем стало ясно, какой талант находится среди них.

Что касается личной жизни, то, встретившись с коротышкой Обе-ликсом, Пенго обнаружил, что у них мало общего помимо компьютерных увлечений.

Оба молодых человека вышли из среднего класса, но многие ценности Обеликса были для Пенго чем-то презренным. Обеликс был консервативен; сильно настроен против коммунистов. Превыше всего для него было личное преуспевание. Он приезжал к своим друзьям-хакерам на «Мерседесе» матери, уверяя, что машина принадлежит ему. Его героями были Малькольм Форбс и Хайнц Никс-дорф, два знаменитых богача — оба поначалу обладали скромными средствами. Он в во что бы то ни стало хотел выбиться в миллионеры, вечно носился с идеей какого-нибудь изобретения, которое могло бы лечь в основу производства, чтобы создать фирму, которая, естественно, сразу озолотит его. Пенго не относился к предлагаемым Обеликсом способам разбогатеть серьезно, но перенял любовь Обе-ликса ко всяким техническим штучкам. Когда Пенго впервые побывал в его доме в Гамбурге, он увидел там принадлежащий Обеликсу 1200-бодовый модем, способный передавать более пяти с половиной страниц печатного текста в минуту. В глазах Пенго такое устройство было настоящим произведением искусства, достойным подлинного восхищения.

Когда-то Пенго хотел встретиться с Bay, но хотя теперь он находил основателя «Хаоса» интересным, его возраст и политическая озабоченность делали общение с юношей практически невозможным. Но Пенго познакомился с Карлом Кохом, длинным жилистым двадцатилетним парнем из Ганновера с худым и нездоровым лицом.

Представившись, Карл первым делом открыл блок питания своего ноутбука и достал оттуда брикет гашиша размером с добрый кирпич. Употребление разнообразных наркотиков было лишь одной стороной жизни Карла Коха. Он попросил, чтобы его называли Хагбард Силайн. Хагбард объяснил Пенго, что пришел к хакингу, прочитав трилогию «Иллюминатус» Роберта Ши и Роберта Энтона Вильсона. Герой этого восьмисотстраничного романа-триллера некто капитан Хагбард Силайн пытается одолеть могучее мусульманское тайное общество иллюминатов.

Иллюминаты тайно управляют миром, их корни уходят в одиннадцатый век.

В книге Хагбард Силайн проникает в это общество. А тот Хагбард, который жил в Ганновере в 1985 году, не только верил, что иллюминаты существуют и пытаются уничтожить всех, начиная от Джона Кеннеди и кончая Яном Флемингом, но был убежден, что он сам и есть тот самый Хагбард Силайн из романа и должен спасти мир от замышляемой заговорщиками ядерной катастрофы. Хагбард из Ганновера считал, что мировые компьютерные сети — уловка заговорщиков, и тот, кто управляет сетями, управляет миром. Его идея состояла в том, чтобы создать электронную версию самого себя, запустить ее в компьютер и взорвать сеть изнутри.

Хагбард не видел необходимости изучать программирование. Он мог прекрасно работать и без этого, лишь бы были нужные телефонные номера и пароли. Поиск этих паролей он оставлял другим.

Пенго ощущал в Хагбарде сильную интуицию. Он восхищался его воображением, столь последовательно придерживающимся таких бредовых убеждений. Пенго было нужно все его оборудование, чтобы погрузиться в мир воображаемой реальности, а Хагбард просто жил там. Пенго был слишком похож на своего циничного отца с его логическим, механистическим подходом ко всему на свете и знал, что этим объясняется его увлечение электроникой. Он хорошо понимал, что все построения Хагбарда — не более чем порождения больного ума. Но даже при этом их поэтичность и необычайность вызывали в молодом человеке зависть и восхищение. Он знал, что наркотики играли для Хагбарда немалую роль в искажении восприятия действительности, но при этом они увеличивали его и без того плодовитое воображение. Хагбард и Пенго возвращались в Ганновер вместе, и в дороге Хагбард рассказывал ему, что если бы он хотел покончить с собой, то сделал бы атомную бомбу, забрался бы на крышу Центра мировой торговли в Нью-Йорке и сбросил бы ее оттуда. Он говорил так серьезно, что Пенго почувствовал, что тот сделал бы это. Потрясенный, он захотел узнать побольше о своем новом друге. Семья Карла Коха, как оказалось, распалась давным-давно. Его отец оставил их с сестрой на попечение матери, когда они были еще маленькими. Его мать заболела раком и умерла на глазах у Карла. Его отец, известный ганноверский журналист (и горький пьяница), также умер от рака, Карлу тогда уже исполнилось шестнадцать. Наследство составило 100 тысяч марок, или около 50 тысяч долларов, что позволило ему купить отремонтированный «Порше», снять хорошую квартиру в Ганновере и продолжать употреблять свой дорогой дурман. Студентом Карл присоединился к антиядерному движению и был даже активистом (как, впрочем, многие). Но в конце концов после смерти отца, учебы, гашиша, ЛСД он оставил политику. Прочитав «Иллюминатус», он мог быть только Хагбардом Силайном.

Хагбарду юный хакер из Берлина тоже быстро понравился. Пенго хотел теперь только показывать ему все новые компьютерные трюки да потягивать вместе косячок за косячком. Хагбард был бисексуалом и поинтересовался у Пенго, не хочет ли он тоже попробовать. Когда тот отказался; Хагбард принял это без малейшей обиды. Пенго льстило и интриговано, что у него такой восторженный обожатель.

Еще в Западном Берлине Пенго считал, что он — на самом переднем краю жизни. В городе, знаменитом своими борцами, он был «технологическим партизаном». Но в Хагбарде он увидел личность, гораздо более близкую к этому краю, чем встречал до сих пор и чем был сам даже в бурные дни иезаконопослушной юности. Пенго с радостью последовал за Хагбардом в маленькую компанию ганноверских хакеров, называвших себя «Ляйтштелле 511»-по коду Ганновера. Они каждую неделю собирались на свои «штаммтишь» — сборища труппы — в баре «Каза бистро», всегда за одним и тем же столом. Это был другой мир, не похожий на то, что Пенго знавал в Берлине, или на клуб «Хаос». Значительная часть новых знакомых Пенго, выросших в обстановке «вззрожденного процветания» таких городов, как Мюнхен и Гамбург, знать ничего не хотела о «другой Германии» — Восточной. Многие западные немцы относились к ГДР как к загранице.

Жители Берлина натыкались на «историю» на каждом шагу, но в глубинке это уже так не чувствовалось. Вторая мировая война была войной дедушек.

Поколению, родившемуся после войны, преподавалась отфильтрованная версия истории. Новое поколение учителей пришло с бурными шестидесятыми. Они заявляли, что история Третьего рейха должна преподаваться в немецких школах, но ученикам все это уже наскучило. Им казалось, что об этом и так говорят слишком много, и хотелось скорей захлопнуть учебник.

Прошедшее время сделало молодых людей если и не бесчувственными к преступлениям Гитлера, то с бглым пятном в памяти. Пенго хотя и презирал, как многие берлинцы, эту самоуспокоительную близорукость западных немцев, но при этом его нисколько не волновали ни политические ни юридические последствия его собственных действий — таков уж был этот противоречивый характер. Это уже было его белое пятно — политика неглубоко вторгалась в его жизнь.

В Ганновере он нашел себе хорошую компанию, их антиавторитарные, но при этом аполитичные взгляды удивительно соответствовали его собственным. Тут так тесно переплеталось увлечение компьютерами и наркотиками, что Пенго начал врубаться в «новую реальность» Хагбарда. Он увидел, что этот мир смыкается с тем, как он хотел жить и мыслить. В этом мире единственной реальностью была та, которую ты выбирал себе сам.

Ребята в Ганновере, казалось, разделяли все его пристрастия. Вечеринка здесь означала посиделки всю ночь перед компьютером у кого-нибудь на квартире, гашиш обеспечивал вдохновение, а кокаин с амфетамином поддерживали их в фшической кондиции. Именно в свою первую поездку в Ганновер Пенго познакомился с Дирк-Отто Бжезинским по кличке Доб и Питером Карлом. Компания собиралась, вламывалась в какую-нибудь систему, принимала наркотики. Их объединяло общее увлечение, при других обстоятельствах они, возможно, и не были бы столь дружны.

Доб был еще одним примером тесного сплава компьютера и таблеток, что для Пенго пока было внове.

Двадцатишестилетний программист знал вкус в хорошем гашише и дорогой еде. Он был весьма зауряден с виду, оде»вда подобрана случайным образом, оправа очков обмотана проволокой. Вряд ли в этом был какой-то вызов обществу или хотя бы признак вольнодумия, хотя он и провел юность вдали от родины, в Кении, где его родители работали в рамках меящународ-ной помощи.

Переезжая с места на место, Доб успешно отмазался от выполнения «почетного долга и священной обязанности» в рядах западногерманской армии. Продиктовано это было отнюдь не политическими соображениями, а простым и здравым нежеланием тянуть лямку. Он, таким образом, был вынужден вести жизнь неприкаянную, мотаясь между Ганновером и Западным Берлином, работая только по разовым контрактам. Доб был глубоко интеллеюуальным парнем, с поразительной особенностью мгновенно переваривать большие объемы технической информации. Когда ему задавали «специальный вопрос», не важно, сколь трудный, ответ, казалось, он знал заранее. Он был экспертом по программированию больших компьютеров фирмы Siemens, тех самых, которые предпочитались большинством западногерманских правительственных служб и крупными корпорациями.

Однако программисты недолюбливали эти компьютеры, они находили их операционные системы громоздкими и устаревшими. Так что человек с талантами Доба был в дефиците. В удачный месяц Доб мог заработать 12000 долларов. Будучи в Берлине, Доб подолгу жил в роскошном отеле «Швай-цергоф», в самом центре города. Он не отходил от гостиницы дальше, чем на три квартала. Все, что ему было нужно, находилось рядом: ресторан с тяжелой немецкой и чешской хней и бар, где он мог напиться до состояния ступора и все же доползти назад в свой номер. Берлин во всем являл противоположность Ганноверу с его затхлым провинциализмом, тупыми порядками и законопослушностью граждан.

Берлин как бы представлял собой проекцию «психической географии» Доба, его внутреннего состояния: Доб периодически впадал в жуткую депрессию, когда он ничего не мог делать, тупо сидел в баре, напивался и играл в карты (он даже приобрел пистолет, кйто-рый держал заряженным одним патроном).

Кроме Доба был еще Питер Карл, болтливый крупье из какого-то ганноверского казино. Когда у Доба в 1988 году отобрали водительские права (он попал в аварию по пьяному делу), Карл стал его шофером.

Подвижный и моложавый для своих тридцати одного. Карл очаровал Пенго. Он был частью жизни, с которой Пенго, несмотря на все свои выходки, редко сталкивался в Берлине. Карл пытался вести жизнь опытного аборигена каменных джунглей, что, впрочем, удавалось ему с трудом. Работа в казино приносила ему около двух тысяч долларов в месяц. Чтобы подработать, он иногда перегонял автомобили в Испанию, страну, к которой он испытывал особую}побовь. Не брезговал он и перевозкой наркотиков. Летом 1985 года Карла арестовали за транспортиров гашиша из Амстердама в Западную Германию. В итоге он получил девять месяцев условно. Питер Карл вырос в бедности и пробивался сам. Он воспитывался в сиротском приюте недалеко от Франкфурта, там ему удалось получить некоторую профессиональную подготовку в качестве электромонтера. Позднее бьиа неудачная попытка получить образование: он поступил в техническое училище при концерне Siemens, но вылетел оттуда через год. С тех пор он и приобрел искреннее уважение к технически образованным людям вроде Доба, людям, которым удалось то, в чем он потерпел неудачу.

Перед тем, как познакомить Пенго с Питером Калом, Хагбард предупредил его о буйном и непредсказуемом характере последнего. Он рассказал ему о том, как Карл однажды в припадке буйства сорвал полку со стены на кухне и выкинул ее в окно. Пенго ожидал встретить явного психа. Вместо этого он нашел Карла весьма интересным и дружелюбным, хотя и несколько сдвинутым.

В один из своих последующих наездов в Ганновер Пенго познакомился с четвертым и последним членом «ганноверской банды» Хаг-барда. Это был Маркус Гесс, упитанный 24-летний студент-физик из местного университета.

В отличие от троих предыдущих, это был вполне добропорядочный гражданин.

В его прошлом не было ранней смерти родителей, он не спустил в унитаз армейскую повестку. Маркус Гесс являл собой типичного представителя среднего класса, этакого живущего в пригороде преуспевающего молодого человека. Он был вполне дружелюбен, ну может быть — самую малость — высокомерен. В свое время один из приятелей устроил ему полставки программиста в маленькой фирме «Фокус», занимавшейся разработкой программного обеспечения для среды UNIX.

Каждый из них пришел к компьютерам своим путем. Питер Карл знал о компьютерах чуть больше, чем ничего, но ему нравилось водить компанию с технически подкованными ребятами. Для Доба, больше программиста, чем настоящего хакера, компьютер был опягом, вроде кафе «Бальмонт», в баре которого он напивался до чертей. С Хагбардом все ясно — его одержимость «иллюминатами» возбуждала и поддерживала одержимость хакингом. Пенго захватывала идея о жизни в киберпространстве, а в последнее время его одолели амбиции — он хотел, чтобы его признали величайшим хакером в мире. У Маркуса Гесса наличествовал некоторый элемент протеста. Открыв для себя мир компьютеров, он как бы обнаружил незаметный поворот на том прямом, как стрела, пути из пресного бюргерского детства в обеспеченное будущее, которое предрекали ему его родители. Кроме того, ему нравилось ощущение напряжения, которое возникало из-за того, что он вел двойную жизнь: днем -добропорядочный программист в «Фокусе», а ночью — хакер…

Обстановка в «Фокусе» напоминала чем-то дух американской Кремниевой долины (периода своего начала), но перенесенной на германскую почву.

Шестеро основателей фирмы пытались вести дела так свободно, как это возможно в такой бюрократизированной стране, Президентом компании был Удо Флор, молодой линтвисти программист. «Фокус» специализировался на UNIX, причем еще с 1984 года, когда эта операционная система была чем-то маловразумительным для всех, кроме ограниченного круга теоретиков. С ростом опыта компания быстро выросла до 15 человек и имела клиентов даже в США. Один из наиболее сильных программистов привел в фирму Маркуса Гесса.

Юный Гесс зубрил все, что можно было узнать о системе UNIX.

Когда Флор впервые увидел Маркса Гесса, тот был одет в смокинг и собирался на какой-то официальный прием. Оказалось, что Марс уделяет внимание кое-каким радостям жизни, тем, которые обычно не ассоциируются с людьми, большую часть дня проводящими перед монитором компьютера.

Кроме того, для своих девятнадцати лет Маркус вел бурную общественную жизнь. Он зашел так далеко, что вступил в молодежную организацию христианских демократов (ХДС) западногерманской консервативной партии, которая возглавлялась Гельмутом Колем и была у власти с 1982 г.

Маркус вкалывал от души. Он проводил в «Фокусе» столько времени, что это сказывалось на его занятиях в университете. Дважды пытался он сдать экзамен, который позволил бы ему продолжать обучение по физике, и оба раза проваливался. Даже Флор, который был всего на два года старше Маркса и придерживался полярных политических взглядов, даже сам президент «Фокуса» проникся сочувствием к молодому программисту. Он посоветовал Маркусу не бросать университет, но Mapiyc все равно вылетел и перевелся на заочное отделение, уделяя с этого момента основное внимание компьютерам. Маркус происходил из благополучной и любящей семьи. Старший из четырех детей, он был образцовым сыном. Его отец был административным служащим на заводе по производству запасных частей к автомобилям в земле Гессен, мать — секретарем в медицинском департаменте.

Маркус всегда хорошо учился, закончив гимна-зиум, наиболее продвинутый уровень средней школы в Германии, с отличными оценками.

Родители Маркуска возлагали на своего сына большие надежды, но совершенно не понимали его увлечение компьютерами. Когда Маркус прервал занятия в уливерситете, они, естественно, заволновались. Отец нанес визит Флору и потребовал нанять его сына на полный рабочий день или уволить совсем. Флор обиделся на такие безапелляционные требования, отказался подчиниться нажиму и попросил его удалиться. Своему молодому работнику он сказал, что не желает видеть Гесса-старшего даже поблизости от «Фокуса» Гесс был отличным программистом, но при этом упрямым и несговорчивым. Иногда Флор приходил в свой маленький коллектив и радостно сообщал, что продал клиенту идею, так как конечный продукт ему не требовался. Маркус тут же начинал махать руками и обвинял Флора в том, что тот торгует воздухом. В этом случае для достижения компромисса требовалось вмешательство более гибкого коллеги. Несмотря на все эти проблемы, в 1987 году Флор взял Маркуса на полную ставку в свою маленькую команду исследователей и разработчиков. Гесс открыл для себя ганноверскую группу хакеров и Хагбарда в 1985 году: один из приятелей проболтался про хакера, который, как он говорил, мог проделывать потрясающие штуки. У этого парня, сказал он Гессу, были пути и пароли к десяткам военных компьютеров в США. И если Гесс хочет пройти вводный курс по взлому информационных систем, Хагбард — это тот человек, который ему нужен. Гесс был чистый программист, он слышал о том, что где-то есть хакеры и хакерские клубы, но не пытался узнать об этом что-то еще — его это не интересовало.

Но все переменилось, когда он познакомился с Хагбардом. Хагбард вещал, как будто он и только он был посвящен в недоступные другим глубочайшие тайны жизни. Обычно настроенный скептически, Гесс был просто околдован Хагбардом и скоро уверовал, что того окружает аура. Хагбард поделился с Гессом многим из того, что знал, и Гесс впервые понял, что компьютер не просто изолированное приспособление для занятий программированием -при помощи модема он превращался в отмычку к любым замкам. Встретив Хагбарда, Маркус обрел своего пророка. От него он узнал о краденых NUI, болтовне в сети и взломах компьютерных систем. Но что более важно, он узнал о необходимости выдержки и терпения. Гесс понял, что Хагбард не врет, когда говорит о проникновении в Arpanet. Как обычно, Хагбард развивал свои дурацкие идеи. Он верил, что возможности, обретаемые благодаря компьютерной технике, безграничны. Хакеры, заявлял он, воплощают в себе пришельцев из будущего, их возможность выпускать в мир «программные бомбы» наделяет их немыслимой силой. И даже если его, Хагбарда Силайна, когда-нибудь поймают, он станет «мучеником за дело мира, разоружение и информационную свободу». Как и прочие друзья Хагбарда, Гесс'не принимал всерьез все эти бредовые теории, но как и все остальные, был захвачен его фанатизмом. В отличие от других хакеров, Гесс не пользовался наркотиками. Он считал, что наркотики поддерживают психику Хагбарда в сдвинутом состоянии, разрушая ее. Анаша уже стала обыденной вещью, теперь Хагбард предпочитал ЛСД — лишь тот вдохновлял его по-настоящему. Гесс же ограничивал себя непрерывным ренцрм, которое иногда разнообразил баночкой пива. И вообще в его двухкомнатной ганноверской квартире царил порядок. Хагбард же вносил хаос, он жил в вечном окружении переполненных пепельниц, груд грязного белья и других следов удовлетворения своих повседневных потребностей.

Гесс был настоящим специалистом по UNIX, редким специалистом в Германии — и он выпадал из общей компании. Он не хотел иметь ничего общего с организованным хакингом и поэтому был бесполезен для гамбургских «охотников за УАХ'ами». Более того, та область, где они поднаторели — VMS, — не представляла для него интереса. Кроме того, у него была работа, которую он должен был посещать.

Он не обладал свободой Хагбарда, который мог посвящать хакингу каждую минуту своего бодрствования. И даже если бы обладал, не был уверен, что смог бы, как Хагбард, сидеть часами неподвижно, бесчувственный ко всем внешним раздражителям. Однако всеобщее увлечение очень скоро заразило и его. Каждую свободную минуту Гесс теперь использовал для изучения сетей.

Собственно говоря, отчасти это было его попыткой вырваться из навязанного ему образа жизни со стандартным набором ограничений и ожиданий.

И если Гесса мог не интересовать групповой хакинг или VMS, его действительно интересовал хакинг в системах, использующих UNIX. Почти всегда он допоздна засиживался в «Фокусе» и работал оттуда. Иногда он использовал NUI «Фокуса», иногда свой собственный, законно полученный.

Лишь иногда он обращался к стандартной практике использования краденого NUI. Это, как Гесс считал, было уже из «области сомнительной морали».

Одной из наиболее полезных вещей, которой Гесс научился, от Хагбарда, было поистине бесконечное терпение. Это означало, что необходимо было сидеть, набирать номера, вбрасывать — и так до победного конца. Если удавалось проникнуть в какую-либо систему и при загрузке в компьютер запрашивался личный счет и пароль — это означало, что еще больше времени нужно потратить для того, чтобы войти в машину. Если вы уже были внутри машины, разработка жилы и проверка собственных сил требовала еще большей выдержки. И хотя Хагбард не был программистом и, следовательно, полностью зависел от остальных членов группы, которые должны были писать для него программы, его бесконечное терпение и зациклен-ность на предмете занятий делали его более эффективным взломщиком. чем многие другие. Отчасти необычная притягательная сила компьютерных сетей для Гесса, Хагбарда и Пенго объяснялась тем, что они знали: где-то существует мощная, большая машина, гораздо более совершенная, чем их маленькие персоналки, и даже более производительная, чем относительно мощные машины в «Фокусе» — и эту машину можно исследовать. Если появилось приглашение для загрузки и пароль срабатывал, следующей задачей было определить тип машины и ее возможности. Часто целью было получить статус привилегированного пользователя и вытекающие из него возможности. В противоположность Хагбарду, Гесс и Пенго могли попрограммировать, если уж они оказались внутри машины. Они могли использовать команды операционной системы и написать программы для того, чтобы обнаружить и использовать слабые места в системе безопасности.

Если незваный гость получал статус привилегированного пользователя, машина оказывалась в его подчинении полностью. Он мог просматривать и редактировать файлы других пользователей, вскрывать их почту, уничтожать результаты их работы или делать их работу за них. Высшим шиком было послать кому-нибудь сообщение, что к нему вторгались и нашли в его программ? ошибку. От такого пользователя не было защиты. Хакинг оказывался гораздо более эффективным занятием, чем обычный обыск в комнате, полной ящиков и тайничков, когда в поисках чего-нибудь интересного требуется перевернуть каждый клочок бумаги. Тут возможности компьютера оборачивались против него самого. Можно было, скажем, приказать машине представить список всех документов, содержащих какое-нибудь ключевое слово — например, «засекреченный», «ядерный» или что-нибудь другое, в зависимости от того, что хотел найти хакер.

Как и все остальные, Гесс был ошеломлен открывающимися возможностями, Одна лишь сеть' Arpanet соединяла тысячи компьютеров. В свою очередь, она была частью сети Internet, которая соединяла так много компьютеров, что никто в действительности и не знал, сколько их. Первый визит Пенго в Ганновер закончился, когда на одной вечеринке у Хагбарда Доб сказал, что он собирается назад в Берлин, и предложил Пенго присоединиться. Было пять часов утра. Пенго не был дома две недели. Он изрядно поиздержался, да и поизносился. Таким образом, приглашение было принято. Как только они уселись в спортивную машину Доба, тот вытащил «самородок» из гашиша размером в хороший орех. Они выкурили его в процессе автопробега по Восточной Германии на скорости более 160 км в час. Доб болтал о том, что постоянно в разъездах, всегда на высокой скорости и всегда в отключке.

Доб любил оказывать услуги, например, подвезти из Ган-новера в Берлин, даже если это ставило под угрозу его жизнь.

Пенго поступил в технический университет в Берлине, чтобы изучать компьютеры. Но он не мог долго отсутствовать в Ганновере. Он начал наезжать туда часто, чтобы провести денек-другой с Хагбар-дом. Обычно визит начинался с официального выкуривания косяка, после чего переходили ко всенощному бдению за компьютером. Раз или два они заходили в «Фокус» к Гессу посмотреть, как ему хакингуется там.

Было бы естественно как-то отделить Клиффа Столла от описанной группы подозрительных компьютерных фанатиков. Хотя сам тощий Клиф всячески подчеркивал те стороны своей личности, которые посторонними могли быть приюты за ненормальность. Он пытался вписаться в некий образ, который правильнее всего было бы назвать пародией на чокнутого ученого. Его длинные каштановые волосы слипались в сосульки длиной по двадцать сантиметров, ходил он исключительно деревянной походкой, а в руках его дергался мячик на резинке. Речь Столла была пересыпана восклицаниями вроде «круто»,

«дерьмо», «Исусе!», «хрень собачья». Собственно, он использовал их вместо знаков препинания. Если его компьютер заставлял его ждать более чем секунду, он орал на него: «Ах ты, коммуняка!» На самом деле «коммуняка» был тот термин, которым он характеризовал любой упорствующий неодушевленный объект. При этом политически Столл всегда склонялся влево, отчасти просто потому, что так сложилась его жизнь. Он поступил в колледж в шестидесятые годы и принимал участие в движении протеста против вьетнамской войны. Но он никогда не был левым активистом. Столл даже считал себя неидеологизированной личностью, сопротивляющейся левацким догмам. Он всегда действовал на основе собственных личных принципов. Одним из таких принципов было работать только на чистую науку. Он не мог заставить себя работать в Ливер-морской лаборатории, правительственном исследовательском центре, где помимо гражданских проектов разрабатывались ядерные боеголовки и оружие звездных войн для военного ведомства. Не говоря уже о работе на АНБ, компьютерщики которого были в его глазах просто шпионами.

Итак, в 1968 году Столл проходил постдокторантуру в Лаборатории имени Лоуренса в Беркли (LBL), рассчитывал зеркала для обсерватории Кек на Гавайях. Лаборатория в Беркли, LBL — это родная сестра Ливерморской лаборатории, расположенной от нее всего в 30 милях на восток. Она является одной из американских государственных исследовательских лабораторий в рамках широкой программы фундаментальных исследований.

Через некоторое время денежный ручеек, питающий проект Столла, пересох, и он был вынужден подыскивать для себя что-нибудь еще. Для астрофизика такая ситуация была обычной в разгар рейга-новского правления. Доля федерального бюджета, отведенная на поддержку фундаментальных исследований, неуклонно сокращалась. Денежный дождик смачивал, образно говоря, только верхушку холма, то есть военные лаборатории, занимавшиеся непосредственно разработкой оружия. И когда это все-таки свершилось, знания в области компьютеров, приобретенные Столпом в старших классах и колледже, дали ему некоторое преимущество по сравнению с другими астрономами, лишившимися субсидий. В августе 1986 года он стал администратором системы, отвечающим за десяток больших лабораторных компьютеров. Отвечал он за все: начиная от хранения важных данных и вопросов безопасности и кончая эффективностью использования возможностей машины учеными-пользователями. И хотя это было не совсем то, к чему он стремился, эта работа позволила ему остаться в Беркли.

В числе первых поручений ему досталось и такое, казалось бы, совсем несложное: объяснить небольшое расхождение в счетах бухгалтерской системы UNIX. LBL использовала «самопальную» бухгалтерскую программу, кроме того, накопилась мешанина программ, написанных студентами летнего семестра за много лет, и эти программы давали расхождения с результатами подсчета по схеме, предложенной лабораторией. Расхождение составляло семьдесят пять центов. Столл просидел до полуночи, разгадывая эту загадку. Он подозревал, что все дело в ошибке при округлении в процессе подсчета. Однако после тщательного исследования он открыл, что округление туг ни при чем. Некто посторонний использовал счет одного из сотрудников LBL, уволившегося несколькими месяцами ранее. Клифф с азартом начал охоту. Он расставил ловушки, которые зафиксировали бы любое прикосновение хакера к клавиатуре. Он фиксировал все выходы на машину. Даже написал специальную программу, которая запустила бы его пейджер, если бы интервент начал затружаться. Вскоре он забросил все, кроме своей охоты за незваным гостем. Иногда Клифф даже оставался ночевать в лаборатории и держал там,для этих целей спальный мешок.

Такая охота чем-то сродни попытке взлома системы. Установление факта проникновения требует терпения, чувства времени и колоссального везения, особенно если хакер предпринимает шаги, чтобы замаскировать свои следы,.

То есть требуются свойства личности, присущие хакеру. Это означает, что охотнику требуется проникнуться образом мыслей хакера, чтобы предвидеть его последующие шаги. Такой администратор системы, как Клифф Столл, преследовал хакеров не только по долгу службы. Тут присутствовали и уязвленная личная гордость, и угроза возможности родного университета одновременно держать двери открытыми миру и в то же время не подпускать к себе хакеров. Постепенно Столл начал понимать стратегию хакера.

Используя ошибки предыдущих администраторов системы при установке программного обеспечения, интервенту удалось присвоить привилегии, резервируемые обычно за системным администратором. В результате он смог создать счета на имена Хантера и Джагера, присвоив им пароли «Бенсон» и «Хэджес». Этот хакер был осторожен: каждые несколько минут он набирал команду «Кто?», которая выдавала ему список использующих компьютер. Если хакер засек бы настоящего администратора системы или кого-либо еще с полными привилегиями. ему было бы достаточно одного удара по клавиатуре, чтобы исчезнуть в электромагнитной пустоте. Конечно, Столл не знал, имеет ли он дело с хакером-одиночкой или целой бандой. По некоторым признакам выходило, что хакер один, но Столл хотел быть уверен. Он предпринял эксперимент, попытавшись научиться различать «почерк» тридцати своих коллег по лаборатории при работе с клавиатурой. Ключом ко всему был ритм печати. Когда Столлу показалось, что ему удается определять почерк оператора, он попробовал свой новый навык на хакере. В результате он обнаружил, что в телефонной линии работа хакера с клавиатурой выражается в виде периодических, равноудаленных ударов. Лишь иногда печать носила как бы случайный характер, можно было подумать, что хакер искал нужную клавишу. Не потребовалось времени, чтобы понять, что за то время, пока сигнал передается через промежуточный компьютер и сеть, вся информация, которая могла бы иден— тифицировать оператора, оказывается утерянной.

Наиболее очевидным решением проблемы было бы просто выпроводить хакера вон. И это было весьма просто. Во-первых, надо было изменить все пароли в лаборатории, а во-вторых — удалить один сегмент программы под названием GNU Emacs. Это был довольно мощный редактор текстов, который использовался практически всеми в LBL. GNU Emacs был инсталлирован таким образом, что рядовой пользователь мог получить особые привилегии.

Используя команду «move-mail», можно было получить' доступ к любому файлу системы. В результате в системе безопасности возникала брешь, и хакер пронюхал, что может получить доступ к святая святых. Столл был вне себя. Поразмыслив, он все-таки решил, что не будет захлопывать двери совсем, наоборот, позволит хакеру шастать по системе с относительной свободой — но при этом будет фиксировать все его движения. И затем подловит его. Он рассудил, что, открыв систему, он сможет удерживать хакера на телефонной линии достаточно долго. Достаточно, чтобы телефонная компания проследила звонок.

В самом деле, ну что такое фатальное могло бы случиться? Конечно, система содержала сугубо личную информацию, и неприятно, что в ней кто-то пороется, но зато при этом он не узнает военную тайну. Хакер смог бы прочитать заявки на гранты, информацию о компьютерной системе и электронную почту: обмен новостями и любовными посланиями. Столл даже оставил открытыми список своих научных трудов и сведения об окладе.

Собственно, для Столпа проблема была даже не в том, что хакер кружил вокруг LBL. Используя этот компьютер, он мог перескочить в другие по всей сети Arpanet — а следовательно, и Internet. Набрав простую команду «telnet», хакер мог приказать компьютеру LBL соединить его с компьютером военной базы, подрядчика Пентагона или секретной исследовательской лаборатории. Ему оставалось только раздобыть пароль. Столл и в самом деле замечал, что «его» хакер уже теряет интерес к компьютеру в Беркли и использует его как стартовую площадку для прыжка в Milnet — сеть, принадлежащую министерству обороны.

По причине своей академической девственности Столл не имел представления, что могут содержать эти компьютеры, но даже названия фирм, лабораторий, где они находились, звучали весьма серьезно: RedStone Missile Command (командование ракетными войсками) в Алабаме, Jet Propulsion Laboratory (лаборатория реактивного движения) в Пасадене, Anniston Army Depot (армейский арсенал), подразделения ВМС во Флориде и Вирджинии, а также космический отдел командования ВВС в Эль-Сегундо, Калифорния. Хакер не только норовил загрузиться туда, он направлял свои поиски в самом гнусном направлении. Он скомандовал компьютеру найти файлы, содержащие слова «Стеле», «Ядерный» и «Норад». Он искал файлы и по военной части программы «Спейс-Шатгл».

Столл слышал много историй о хакерах от коллег из Стэнфорда и лаборатории Ферми, но они описывали ему их как нечто безобидное. Тут был совсем другой случай. Столл был потрясен мыслью, что один такой паршивец может поставить на рога великую нацию, взламывая компьютеры, отгадывая совершенно очевидные пароли. Оказалось вдруг, что компьютеры государственных организаций в Америке совершенно беззащитны. Для счета «гостя» предусматривалось слово «гость» в качестве загрузочной команды и это же слово в качестве пароля. Или login 'ом была фамилия пользователя, а паролем — имя, и хакер, потребовав от машины список пользователей, мог подбирать отмычку, последовательно печатая имена из списка. Наконец, хакер мог получить статус привилегированного пользователя, и тогда он сам уже создавал счета, придумывая пароли, и проделывал все, что угодно.

Когда хакер однажды перепрыгнул из его машины в машину Ливерморской лаборатории, Столл впал в панику. Он связался с Ливермором и попросил диспетчера системы вырубить этот компьютер.

В 1986 г. идея о проникновениях в чужие компьютеры с целью наживы начала носиться в воздухе.

Один юрист изГамбурга развил теорию о том, как юные хакеры могли бы невольно допустить использование их компьютерных возможностей в целях промышленного шпионажа или даже в интересах агентов Восточного коммунистического блока. Он утверждал, что для таких специалистов по манипуляции людьми не составит большого труда завладеть сознанием строптивых подростков. Однако не только нервозные представители западногерманских властей и впечатлительные компьютерные криминалисты имели свои блестящие теории о возможностях эксплуатации юных непрофессиональных хакеров. Сами хакеры тоже начали задумываться о своих возможностях. Так, в начале 1986 г. известная нам западногерманская группа собралась на ганноверской квартире Доба и решила подзаработать на продаже своих талантов. Под влиянием множества сигарет с гашишем, передаваемых друг другу. Карл, Доб и Хагбард напряженно обсуждали эту проблему целую ночь. Первым вопросом было, конечно, то. как осуществить первоначальный контакт. Была идея просто пойти к дверям Советского посольства в Бонне. Другая идея, вероятно, почерпнутая из шпионской бульварщины, заключалась в том, чтобы одному из них вложить в свой паспорт закодированную записку, послание, которое побудит пограничников проявить интерес к его миссии. Это была прекрасная мысль, все согласились, но никто не знал точно, о чем, собственно, написать в записке. Питер Карл, не обладавший такими техническими талантами, как его коллеги, что компенсировалось чувством меры и недюжинной храбростью, согласился съездить в Восточный Берлин для осторожного зондажа. Смысл того, что он собирался сообщить, был прост: они — хакеры, которые могут проникнуть в некоторые из самых засекреченных в мире компьютеров. Из этих компьютеров они могли бы извлечь важную информацию, которая, как они знают, могла представлять интерес для Советов. Более того. они могли бы предоставить Советам некоторый программный продукт, необходимый, чтобы догнать Запад, опережающий их в вопросах технологии. Почему бы Советам не согласиться на сделку с ними? Конечно, это незаконно. Это они знали. Но тут же нашлось возражение: продавая русским военную и научную информацию, они будут как бы уравнивать шансы между противоборствующими державами и тем самым делать свой вклад в укрепление мира во всем мире. Неплохо сказано: уравнивать шансы! Так возникло и подходящее название для их проекта:

«Эквалайзер».

Замысел был не в том, чтобы научить Советы заниматься хакингом, а в том, чтобы любым способом держать их в зависимости от группы, сообщая им не более того, что им полагается узнать, чтобы остаться заинтересованными. При этом не настолько много, чтобы они смогли сами заняться хакингом. Если же дойдет до продажи кодов для доступа в компьютеры и знаний о самом хакинге, то это уже будет считаться разовой сделкой, и цена резко возрастет. Миллион марок — определили они цену. За это они расскажут Советам о сетях и добавят перечни команд для входа в сеть и пароли компьютерных систем по всему миру. Ночь все продолжалась, и они еще покурили гашиш. В голову приходили все новые авантюрные замыслы насчет бизнеса с хакингом. Зачем ограничиваться в этом деле только лишь Советами? Почему бы не подключить китайцев? Но эта идея была отвергнута, как только они пришли к выводу, что Китай еще не достиг достаточно высокого уровня в схватке великих держав. Таким образом, проект «Эквалайзер» сохранил свою узкую направленность.

Хагбард и Доб приступили к созданию «демонстрационного пакета», предназначенного их будущим партнерам по бизнесу. Хагбард собрал перечень команд для входа в компьютеры, включая компьютер SLAC в Калифорнии, компьютер министерства энергетики и компьютер Optimis министерства обороны США. Однажды Хагбарду удалось докопаться до одного компьютера, и он предоставил его Добу для детального изучения, предвидя, что в нем может содержаться кое-что, интересующее Советы.

Название одного домента звучало подходяще: «Радиоактивные осадки в квадратах 9а и 9в». Неплохо было также «Двигатели для 1СВМ». При случае он сбросил эти данные на свой компьютер. Доб перенес их на дискеты и сделал копии каждого файла, тщательно уничтожив любые нити, которые могли привести к получению пароля или метода проникновения в компьютер.

В общей сложности они собрали материалы из тридцати разных компьютеров.

В начале сентября 1986 г. Питер Карл из Ганновера проехал через Восточную Германию, оставил свою машину в Западном Берлине и на подземке прибыл к советскому торгпредству, размещавшемуся на Унтер-ден-Линден в Восточном Берлине. Он приблизился к охраннику, сидевшему в застекленной кабине, назвался Питером Карлом из Ганновера и сообщил, что имеет деловое предложение. Он попросил вызвать какого-нибудь сотрудника представительства, чтобы обсудить это предложение. Он считал совершенно очевидным, что его приход сюда будет воспринят как желание поговорить с кем-то из КГБ. Охранник предложил ему посидеть. Через тридцать минут в зале ожидания появился человек и спросил Карла, в чем заключается его предложение. Карл представился хакером с Запада, имеющим доступ к интересной информации, и сообщил, что хочет предложить некоторую сделку.

Человек кивнул и исчез. Через десять минут из недр здания возник высокий, темноволосый мужчина. Он представился Карлу как Серж, то есть именем, которое было французским аналогом русского имени Сергей. Он указал Карлу на вход в комнату для совещаний. в которой почти не было мебели. Сергей поинтересовался, что имеет в виду Карл. Карл вновь пояснил, что является членом группы, которая может добраться до интересной информации. Сергей был лишь смутно знаком с термином «хакер» и попросил Карла объяснить подробнее. Карл описал большую часть того, что знал. Он сказал, что хакеры — это люди, которые могут, проникать в компьютеры и извлекать из них информацию и программы быстро и незаметно.

Казалось, что Сергей смущен, но уже заинтересовался. Он попросил рассказать подробнее. Карл сказал, что данная конкретная группа хакеров имеет средства проникновения внутрь десятков компьютеров на Западе и получения информации начиная с исследований по физике высоких энергий и кончая данными частных банков.

Карл сообщил, что намерен предложить Советам пакет «ноу-хау» западногерманских хакеров, включая команды входа в сеть и пароли десятков военных компьютеров США. Его цена составит миллион марок, более полумиллиона долларов. Сергей приподнял брови, но промолчал.

А Карл продолжал говорить. Ему страшно хотелось выглядеть человеком, стоящим миллиона марок. У него были манеры торговца и уверенность человека, имеющего товар, несмотря на некоторые неточности в словах, которые он произносил. Он сказал, что у него нет с собой «демонстрационного пакета», что в Западном Берлине приготовлен пакет для передачи Сергею. Карл не хотел брать его с собой в первую поездку, поскольку не был уверен в том, как будет проходить проверка его сумок на границе. Сергею было, конечно, забавно, но и любопытно. Появление компьютерного хакера в советском торгпредстве в Восточном Берлине было беспрецедентным. Когда приходилось заниматься сбором сведений по передовым технологиям. Советы, как правило, действовали в соответствии с многолетней традицией. Поскольку большая-часть того, что представляло интерес, особенно передовые компьютерные технологии, входила в перечень строго ограниченных со стороны объединения западных стран, так называемого КОКОМ, Советы в течение многих лет прибегали к незаконным средствам, чтобы получить оборудование и программы. В ФБР любили говорить, что Кремниевая долина в Северной Калифорнии, где в компьютерах полным-полно новинок американской науки и техники, буквально кишит агентами КГБ. ФБР заявило, что первоочередной задачей советского консульства в Сан-Франциско являлась перекачка американской технологии в Советский Союз. Подозревали, что на крыше здания консульства имеется целый лес засекреченных антенн и другого оборудования для ведения наблюдений, причем все это направлено на перехват телефонных переговоров деликатного свойства в Кремниевой долине.

Однако за многие годы лишь отдельные случаи советского шпионажа приобрели огласку, причем только такие, которые сопровождались поимкой конкретных шпионов. Современные компьютеры Советы получали другим путем: нанимали людей, которые создавали подставные компании, заказывали то, что было нужно, и без шума сворачивали дела. Такая многолетняя практика привела к созданию Советами извращенной техничесюой политики, основанной на той технологии, которую удалось добыть. Разумеется, таким методом в СССР невозможно было создать технологическую инфраструктуру Тем не менее Советы продолжали пользоваться такой системой отчасти из-за торговых ограничений, отчасти по привычке. В целом их программное обеспечение представляло пестрый набор переделанных операционных систем и компиляторов, грубых аналогов американских оригиналов, но перенастроенных на кириллицу. Что касается оборудования, оно главным образом базировалось на VAX и на устаревших моделях типа IBM-360.

Поэтому они всегда старались держать на примете хорошие VAX, программное обеспечение, особенно исходный код VMS.

При той легкости, с которой оказалось возможным проникать в американские компьютерные сети из безопасного места, находящегося далеко от США, нетрудно понять, почему начались изощренные разведывательные операции, направленные на наиболее уязвимые американские частные проекты в области высой1Х технологий и на неклассифицированные военные системы США. В начале 80-х годов представители администрации Рейгана выражали тревогу в связи с существованием связи окружным путем, которая могла позволить Советам непосредственно из Москвы вмешиваться в работу американских компьютеров. Международный исследовательский центр в окрестностях Вены, известный как Международный институт перспективного статистического анализа, был соединен с коммерческой компьютерной сетью в США и имел прямую связь с компьютером в Москве. Эта связь обошлась институту потерей финансирования от США. Некоторые американские официальные лица утверждали, что, хотя из венского центра нельзя добраться до каких-либо секретных сведений, можно предположить, что Советы используют присущую компьютерам мощь для того, чтобы пропускать через них огромные массивы информации и извлекать из нее какие-то косвенные сведения о секретных данных. Однако не было доказательств в пользу подобной версии, и несколькими годами позднее США без лишнего шума возобновили финансирование венского института.

Неясно, имелись ли у Советов в самом деле какие-то виды на юных компьютерных нарушителей. То, что Советы могли сами обратиться к одной из групп компьютерных знатоков, чтобы те пошарили в их пользу в американских компьютерах, или что могли послать кого-либо вроде Сергея для вербовки на встрече хакеров в Гамбурге, по-видимому, могло зародиться лищь в воспаленной фантазии некоторых западных чиновников. Но когда на пороге появились сами эти хакеры с кассетами, полными ценной информации с Запада, неудивительно, что Сергей счел дело стоящим. Однако советский представитель дал понять своему посетителю, что пока он никоим образом не заинтересован в том, что ему предлагал Карл, и что он вряд ли смог бы согласиться уплатить ему миллион западногерманских марок за то, что он не только не видел, но и не вполне понимает. А сам Карл, еще не вполне овладевший некоторыми техническими понятиями, благодаря которым его позиция была бы более убедительна, был не готов прочитать экспромтом лекцию по «путешествиям» в сетях данных, по компьютерам, соединенным в эти сети, и о специфической информации, содержащейся в этих компьютерах.

Как и любой человек, занятый маркетингом.

Карл видел свою работу не в том, чтобы понимать то, что пытается продать, а главным образом подчеркнуть качество предлагаемого продукта всем своим неподдельным восторгом. Однако самые естественные вопросы Сергея ставили его в тупик. Сергей попросил Карла прийти через несколько дней с «демонстрационным пакетом». Его понадобится отослать в Москву для более тщательного изучения, и если окажется, что он стоит миллион марок, то миллион появится. Затем Сергей попросил посмотреть паспорт Карла. Он сделал какие-то заметки и ненадолго покинул комнату. Когда он вернулся, то сказал Карлу, чтобы в следующий раз, когда бы он ни пришел, пользовался пограничными переходами на Фридрихштрассе и Борнхольмерштрассе.

Пограничники должны будут его пропустить свободно.

Через два дня на машине Доба Карл подъехал к границе на Борнхольмерштрассе. Мельком поглядев на его паспорт, пограничник пропустил его. В торгпредстве Карл попросил вызвать Сергея. На этот раз у Карла был с собой «демонстрационный пакет»: перечень компьютеров по всей территории США с компьютерами Пентагона во главе списка. К каждому из них прилагался перечень того, что содержится в отдельных компьютерах.

Названия счетов и пароли были тщательно удалены. Сергей оставался вежлив, но не скрывал свой скептицизм. На этот раз он дал Карлу 300 марок за затраты и попросил написать расписку. Он также дал Карлу номер телефона в Восточном Берлине, где тот мог бы найти его. Он попросил запомнить номер наизусть и звонить только при чрезвычайных обстоятельствах. Часть денег Карл использовал, чтобы самолетом возвратиться в Ганновер, а на оставшиеся купил небольшой электронный блокнот Casio, куда сразу ввел номер телефона Сергея. В разговоре по телефону с Хагбардом или Добом он говорил иносказаниями, как и положено героям шпионских романов. «Париж» означал Восточный Берлин. «Плюшевый мишка» заменял Сергея, Россию и Восточный блок. «Эквалайзер», конечно, для всех означал название операции. Через неделю по указанию Сергея Карл появился в здании на Лейпцигерштрассе, главной транспортной магистрали при въезде и выезде из Восточного Берлина. На трясущемся лифте он поднялся на пятый этаж. Как мог понять Карл, офис был деловым, и в нем занимались тяжелым машиностроением и железными дорогами. На этот раз состоялась беседа общего характера. Сергей хотел больше узнать о происхождении Карла. Стало ясно, что он еще не получил из Москвы заключение по поводу' демонстрационного материала. В дальнейшем, сказал Сергей, их встречи будут проходить в помещении на Лейпцигерштрассе.

На следующей встрече через неделю Сергей сообщил, что получил заключение из Москвы. Хотя пакет содержит некоторую интересную информацию и подтверждает справедливость заявления Карла о том, что группа могла бы проникнуть в определенные интересные компьютеры, это все-таки не совсем то, что нужно. К тому же вопрос о миллионе марок за «демонстрационный пакет» даже не ставился.

Однако Сергей был заинтересован в кое-каких вещах, что могло принести хакерам некоторую сумму.

Не интересуясь, в общем, ноу-хау хакеров как таковым, он желал знать, не может ли группа Карла добыть информацию о радиолокационном оборудовании, ядерном оружии и работах по программе СОИ.

Более того, сообщил он, исходный код VMS и UNIX, программы компилятора и программы для проектирования компьютеров, равно как и для проектирования производства компьютеров, могли бы принести западногерманцам кругленькую сумму Сергей сказал, что его заказчики в Москве также хотели бы получить программные продукты американских фирм Ashton-Tate и Borland, двух ведущих компаний по производству программного обеспечения для персональных компьютеров.

Такой обмен не соответствовал первоначальным представлениям Карла. Он воображал, что будет предлагать Сергею на выбор перечень компьютеров, отобранных Хагбардом и Добом, и что Сергей будет отмечать компьютеры, представляющие интерес для него. Тогда Карл будет информировать Хагбарда. чтобы он попытался извлечь все, что удастся. Однако, по-видимому, у Сергея было другое мнение насчет того, что могли бы давать хакеры. У Карла не было полной уверенности в том, что он сможет добыть нужную Сергею информацию. равно как не было уверенности в том. что он понял, о чем тот говорит Исходный код и компиляторы? Об этих вещах нужно было посоветоваться с Добом. Получалось так, что вещи, предложенные Карпом, не заинтересовали Сергея, а тех вещей, которые Сергею были нужны, у Карла не было. Несмотря на все это, Сергей жадно интересовался тем. что могли бы добыть в перспективе Карл и его друзья.

На этот раз он дал Карлу 600 марок, или 300 долларов, на расходы и Ѕ пригласил перекусить. Во время обеда они немного побеседовали.

Карл узнал, что Сергей женат и у него есть дети, что он любит рыбалку. Однако когда Карл попытался уточнить, в чем заключается его работа, Сергей от ответа уклонился.

Сергей дал Карлу фотографии молодой женщины и маленького ребенка, где были написаны имя женщины, адрес и номер телефона. В случае, если западногерманские власти заинтересуются его частыми поездками в Восточный Берлин, сказал Сергей Карлу, следует говорить, что он ездит к своей подруге, у которой от него есть дочь.

По крайней мере два листа с названиями баз данных и программами Сергей оставил у себя.

По-видимому, эти материалы содержали перечень предпочтительных позиций, поскольку списки оказались снабженными порядковой нумерацией, а некоторые позиции были зачеркнуты. Встретившись в пятый раз с Карпом, Сергей поинтересовался другими членами группы. Карл рассказал ему про Доба и Хагбарда, и Сергей сделал пометки в черной папке. Так проходили их встречи вплоть до конца 1986 года, иногда почти каждую неделю. Обычно они начинались в полдень и обязательно сопровождались посещением ресторана, где Сергей курил «Мальборо», пил апельсиновый сок стаканами и в заключение вручал Карлу 600 марок в счет его расходов. Даже тогда, когда нечего было принести. Карл обязательно приходил за этими шестьюстами марок. Иногда он получал от Сергея маленький подарок: симпатичную зажигало, бутылку спиртного, немного русской икры.

Несмотря на внимание и обходительные манеры Сергея, он, по-видимому, был не слишком удовлетворен тем, что получал взамен. Большая часть материала, говорил он Карлу, — это перечни указателей кданным, а не сама информация. И зачастую все это годится лишь для микрофильмирования в архив. Поэтому на одну из встреч Сергей привел специалиста по компьютерам.

Однако тот мог говорить либо по-русски, либо по-английски, и они с Карпом едва понимали друг друга. Карл был убит этим. Ему вовсе не хотелось, чтобы все дело пошло насмарку из-за трудностей общения.

Поэтому он попросил Доба поехать в Восточный Берлин вместе с ним. Он сказал, что Добу, вероятно, удастся рассказать все по существу потому что он сможет точно понять, на что рассчитывает Сергей. После уговоров Доб в конце концов согласился поехать. При встрече Сергей еще раз пояснил, что у него нет намерения приобретать у хакеров их ноу-хау за миллион марок, и что он не удовлетворен материалом, доставленным ему, ни в малейшей степени. Он заинтересован в информации с американских военных компьютеров, в исходном коде и компиляторах.

Доб понял, о чем говорил Сергей, однако все это лишь усилило разочарование Во-первых, он не был уверен, что удастся добыть требуемый исходный код, а во-вторых, не был в восторге от идеи получения денег мелкими порциями на протяжении длительного времени. Тогда Карл сказал Сергею про Пенго. Он рассказал, что Пенго — исключительно способный хакер, специализирующийся на компьютерах VAX, и что он может добывать хороший материал. Сергей проявил большой интерес к тому, что может предложить Пенго. Он заявил, что желает встретиться с ним лично и составить о нем собст венное мнение. Карл пообещал захватить его с собой.

Тем временем дежурство Клиффа Столла продолжалось. Он не мог думать ни о чем другом кроме «своего» хакера, и пришлось отложить все дела, кроме наиболее необходимого ухода за компьютерами в лаборатории. Было похоже, что сам хакер в еще большей степени нацелился на одно-единственное. Столпу стало ясно, что это был не просто развлекающийся любитель электроники, изучающий компьютеры. Он обнаруживал обостренный интерес ко всему военному. Вот и сейчас он пытался добраться до файлов, относящихся к межконтинентальным баллистическим ракетам и к Стратегической оборонной инициативе (СОИ), Столл наблюдал, как он настойчиво, раз за разом, продуманно ищет подходы к компьютеру ракетного полигона в Уайт Сэндз: Login: quest password: quest Invalid password, try again login: visitor password: visitor Invalid password, try again login: root password: root Invalid password, try again login: system password: manager Invalid password, disconnecting after 4 tries Если бы показалось, что хакер может причинить какой-либо вред системе, в которую он пытается пробиться, или если бы Столл подумал, что люди, ответственные за компьютер, должны знать про хакера, который прорывается к их информации, он позвонил бы им. Они сначала засомневались бы, но затем перекрыли бы лазейку, которую использовал хакер. Пока что хакеру не удалось добыть данных, важных для национальной безопасности, по крайней мере так думал Столл. Но почти наверняка он к этому стремится.

Хакер, досаждавший Клиффу Столлу, вовсе не был компьютерным гением.

Он редко проявлял изобретательность. И в самом деле, его наиболее яркими чертами были настойчивость и упорство, он подключался раз за разом, а затем, подобно собаке, натасканной на вынюхивание наркотинов, систематически проверял каждую систему на предмет военной информации.

Даже тогда, когда Столл падал от усталости, хакер продолжал свое дело.

Столл начал было думать, что этот интервент, может быть, вообще не человек. Может быть, это робот, запрограммированный на поиск военной информации? Столл решил, что это не так, просто потому что робот не делал бы орфографических ошибок. Вначале Столл полагал, что хакер находится где-то в студенческом кампусе университета Беркли. Но были факты против этого предположения. Хакер был прекрасно знаком с UNIX, но по его поведению было понятно, что ему ничего не известно о той версии UNIX, которой пользовались в Беркли. Вместо этого он вводил традиционные команды UNIX, впервые разработанные в Bell Laboratories компании AT T.

Образно выражаясь, он говорил на UNIX с сильным акцентом AT T. Благодаря значительной материальной поддержке, получаемой от различных университетов, у Столла никогда не было особых причин искать контактов с окружающим миром. По мнению Столла, те ученые, которые порвали с военными и занялись чистой наукой, совершенно правы, а такие ведомства как ЦРУ, АНБ, ФБР и военный истеблишмент, наоборот, злобны, изощренны и недостойны доверия. Все это относилось и к этому хакеру. Не только потому, что он проникает в компьютерные системы, пользоваться которыми он не имеет никакого права. Но и потому, что он крадет у Столла его время — время, предназначенное для выполнения намеченной работы: помочь астрономам их лаборатории применить компьютер для расчета телескопа.

Если коллеги Столла, более склонные прощать, скорее забавлялись, чем возмущались юнцами, прорывавшимися в их компьютеры, сам Столл не видел в этом ничего извинительного. Находясь в некотором противоречии со своими мягкими, либеральными взглядами, Клифф Столл все же был чуть-чуть чудаковат. Он рассматривал хакера как своего врага и желал бы видеть его за решеткой.

Чтобы поймать хакера на месте преступления, Сголлу понадобилось бы прослушивать телефонные разговоры. А для этого ему нужен бьи ордер на расследование. То, как поступил Столл, находилось в противоречии с его политическими взглядами — он позвонил в местное отделение ФБР и объяснил, что в его компьютер проник хакер, который, по всей видимости, подбирается к военной информации.

Реакция ФБР удавила и огорчила его: у них есть масса куда более важных дел, так что нечего звонить попусту, Другой звонок из мира науки в грязный мир бюрократов получился более удачным. Служба прокурора округа Окленд сразу проявила интерес к делу. Столл объяснил, что хакер проник через канал связи LBL с сетью Tymnet. Сеть Tymnet покрывает всю территорию США. Хакер имел возможность подключиться к LBL практически отовсюду. Чтобы проследить эту цепь за пределами округа Окленд, Столпу нужна помощь телефонной компании, а самой телефонной компании нужен ордер на проведение расследования. И прокуратура округа позаботилась об этом.

Местная телефонная компания проследила цепь от соединения с Tymnet до Мак-Лина, штат Вирджиния, а оттуда — к «Майтр Корпорейшн» «Майтр» была исследовательским центром, финансируемым Пентагоном. Когда Столл сообщил сотрудникам «Майтр», ведающим компьютерной безопасностью, что таинственный хакер использовал компьютеры корпорации на пути к университетским и, вероятно, к военным секретным компьютерам на всей территории США, те стали клясться, что это невозможно.

Должностные лица заявили, что их компьютеры абсолютно непроницаемы и защищены от внешнего мира.

Однако как оказалось, действительно существовала громадная брешь.

Хакер использовал недостатки организации локальной сети (эти сети связывают компьютеры в пределах здания, что позволяет им взаимодействовать с большой скоростью) в корпорации «Майтр», чтобы обойти меры безопасности, предпринимаемые компанией. Эту брешь хакер и использовал в качестве своего канала для достижения других компьютеров.

Это обходилось «Майтр» в тысячи долларов за дальние телефонные переговоры.

Кроме того, он ввел в систему «Майтр» программу «троянского коня», которая захватывала пароли и имена пользователей, записывала их и заносила копии в потайной файл, откуда позднее он мог их восстановить.

Компьютер-щики «Майтр» были потрясены этими фактами. Они умоляли Столла сохранить все в секрете. Ибо дело приобретет катастрофический оборот, если публика узнает, что защитная система, которую они купили, работает плохо и пала жертвой хакера. В обмен на свое согласие молчать Столл потребовал ознакомить его с телефонными счетами за последние месяцы.

Изучив телефонные счета, он установил, что хакер уже действовал несколько месяцев до того, как Столл засек его: гораздо раньше, чем думал Столл. Ему удалось насчитать около тридцати компьютерных систем, куда внедрился хакер. Число попыток проникновения было по крайней мере в десять раз больше.

Вскоре после того, как телефонная компания проследила цепочку соединений до «Майтр», Столлу удалось проследить «прыжок» хакера из LBL в сетевой информационный центр Milnet, где тот обнаружил четыре сетевых адреса и номера телефонов сотрудников ЦРУ В сам компьютер ЦРУ хакер не попал. Это представляло для него значительную трудность, поскольку не было прямой связи системы ЦРУ с гражданскими компьютерными системами. Но было впечатление, что он подбирается все ближе.

На какое-то время в душе Столла возникли сомнения. Стоит ли сотрудничать с властями и поднимать тревогу в ЦРУ по поводу электронного шпионажа внутри него? Не оставить ли все так, как есть, предоставив хакеру возможность оставаться неразоблаченным. Однако прежде чем перейти к более-менее обдуманным мерам, Столл позвонил по номерам, добытым хакером. В отличие от сухой реакции ФБР, ЦРУ немедленно командировало четырех сотрудников в Беркли для обсуждения ситуации.

Чтобы Пенго присоединился к проекту «Эквалайзер», его не потребовалось долго уговаривать. Сначала Доб польстил его самолюбию. дав понять, как они нуждаются в его помощи, и сказав, что Сергей выразил желание встретиться именно сним. Ведь возможности Хаг-барда были довольно ограниченны. Даже имея достаточно много телефонных номеров и паролей, Хагбард часами мог блуждать внутри системы VMS. Он знал, как взломать нужный компьютер и найти необходимые файлы. Он знал, с каким диском работает и где хранится электронная почта. Но во всем, что выходило за эти пределы, он «потухал». Если бы его попросили определить, что за машины входят в систему, с которой он работает, он бы оказался бессильным. Часто он бывал не в настроении и не мог работать эффективно.

Ему нужно было слишком долго думать над каждым следующим шагом.

Одаренный хакер в равной мере опирается и на свои навыки и на свою интуицию. А главное, при всех его грандиозных теориях Хагбард не умел программировать. Группе нужен был специалист по VMS, умеющий программировать. И выбор вполне естественно пал на Пенго.

У Пенго были свои взгляды насчет того, как заработать на хакин-ге.

Его стратегия базировалась на трех идеях. Одна из них заключалась в попытке продать только часть «ноу-хау» и назначить за это более разумную цену, возможно, 150000 марок, или 75000 долларов, Друroe предложение состояло в организации хакерами семинаров или курсов для Восточной) блока с целью обучения советских специалистов всему, что нужно для хакинга. Третья идея, на которой, казалось, Пенго «зациклился» с особым удовольствием, была в том, чтобы постараться уговорить Советы создать для него «безопасную» компьютерную сеть, действующую из Восточного Берлина. А именно: снабдить его первоклассным компьютером VAX с большим объемом памяти для хранения информации, высокоскоростным модемом для быстрого переноса данных и телефонными линиями, защищенными от прослушивания. Последняя из трех идей казалась ему наиболее перспективной: она может дать Советам информацию, которая им нужна, а ему обеспечит некоторую сумму «легких» денег. Пенго решил подчеркнуть это особо при встрече с Сергеем. Однако идти к Сергею с пустыми руками было неловко. По настоянию Карла Пенго поискал, что можно было бы отнести в качестве первой «приманки». По-видимому, подходил любой программный продукт, лишь бы он выглядел впечатляюще. Для начала он подготовил магнитную ленту с некоторыми программами по разработке чи-пов — добычу от прошлых набегов на Thomson-Brandt, французского государственную компанию, выпускающую электронные приборы, а также небольшие программы для VAX. Однако для получения чего-нибудь стоящего при работе с сетями ему требовалось бы оставаться подключенным к компьютерной системе слишком долго. Приходилось выбирать такие компьютеры, где было плоховато с защитой. Раньше ему уже случалось проникать в Сингапурский компьютерный центр Digital Eguipment Corporation, и он превосходно там ориентировался.

Сингапурский филиал имел, мягко говоря, минимальную защищенность.

Диспетчер его системы, казалось, спал у пульта, крайне редко проверяя, кто, собственно, подключился к компьютеру. Так что не было труда работать с сингапурским VAX со всеми привилегиями, причем Пенго знал, что может делать это в течение длительных отрезков времени. Однажды поздней ночью он запустил компьютер и обнаружил то, что хотел. Это была защитная программа для VMS, называемая Securepack, разработанная Digital в 1983 г. для внутреннего применения на компьютерах компании. Для Советов это могло бы составить ценную находку. Пенго переписал программу на несколько дискет. Кроме того, он сделал около тридцати страниц копий, тщательно удаляя из них любую информацию о том, как на самом деле удалось проникнуть в компьютеры. Ночью, накануне поездки в Восточный Берлин Пенго, Доб и Питер Карл провели многочасовой сеанс хакинга из комнаты Доба в отеле «Швайцергоф». Густо дымился гашиш, поднимая настроение, хотя это вызывало нежелательный побочный эффект: будучи сильно возбужденным, Пенго имел обыкновение на долгие часы закапываться в какую-нибудь частную задачу, что значительно снижало его общую продуктивность и увеличивало сумму оплаты за пользование телефоном.

Время от времени Питер Карл заглядывал в комнату, где работал Пенго, чтобы проверить, как идут дела. И каждый раз он в негодовании махал рукой: Пенго обходился им в сотни марок в час, хотя, как утверждал Карл, ничего не дела.

Цифровую запись их работы из отеля «Швайцергоф» Пенго решил также захватить с собой. Наутро они вместе с Карлом, с мутными глазами, выбрались из отеля и направились к офису Сергея, пока Доб отсыпался после ночных излишеств. Добыча была спрятана в папку Карла. Они сели на подземку на Виттенбергплац, в двух шагах от отеля. Затем перешли на другую линию и сели в поезд, который быстро пересек восточную часть города. Для Пенго это была привычная поездка. В юности он бывал в Восточном Берлине много раз. Когда его родители еще жили вместе, на Рождество и Пасху Хюбне-ры из Западного Берлина навещали Хюбнеров в Восточном Берлине. И хотя Пенго ни на секунду не задумывался над зигзагом судьбы, забросившим его в западный мир, именно это безразличие к границам было, вероятно, признаком того, что он понимал, пусть подсознательно, временный характер Берлина — места, где даже верность была относительной. Через пятнадцать минут они достигли станции Фридрихштрассе в Восточном Берлине. Имея в запасе сорок пять минут, они ненадолго завернули на Александерплац. Карл свернул толстый "косяк' и закурил его, бормоча, что это ему необходимо. Пенго только смеялся и отмахивался от предложения покурить. Было слишком рано, и он еще не чувствовал себя разбитым. Более того, его нервы были напряжены.

Когда Сергей только поздоровался с ними в своем офисе, Пенго понял, что легкой сделки не получится. Ему нужно было убеждать русского в том, что он, Пенго, — ценное приобретение, личность, в которую стоит вкладывать средства. Доб описал Сергея как человека, ничего не смыслящего в компьютерах, который способен лишь читать по бумаге то, что нужно Советам: компьютеры, исходный код и информация с военных компьютеров: Пенго убедился, что в этот день ему не удастся продвинуться дальше. Но там, где Доб сникал и упускал инициативу из рук, Пенго был более говорлив и напорист. Он заявил Сергею, что хорошо разбирается в VMS и что может пробиться во множество разных компьютеров. Например, он назвал Mostek, американского производителя полупроводниковых приборов, Тега-dyne. бостонскую высокотехнологичную компанию, Thomson-Brandt, Philips во Франции и Genrad в Далласе. Он продолжал перечислять дальнейшие завоевания: SLAC Fermilab, MIT, Union Carbide. Если бы Сергей был заинтересован в получении паролей и счетов, Пенго мог бы их предложить к продаже. Например, за доступ в Jet Propulsion Laboratory он назвал цену в 150000 марок. У Сергея это не вызвало никакой реакции, и тогда Пенго выложил последнюю часть своего плана. Во-первых, он предложил провести семинары по хакингу для советских специалистов. В качестве альтернативного варианта Советы могли бы создать ему условия для безопасного хакинга из Восточного Берлина. Сергей сказал, что это его не интересует Он достал свой список и прочитал вслух. Его «заказчики» в Москве, сказал он, хотят получить исходный код VMS и UNIX, а также компиляторы. Одна версия VMS 4,5 может принести западным немцам 250000 марок (125000 долларов), компиляторы — еще 30000 марок каждый. По поводу примерно тридцати страниц компьютерных распечаток, принесенных двумя молодыми посетителями, Сергей сказах, что не знает, что с ними делать.

Тем не менее в дополнение к обычным 600 маркам Сергей вручил Карлу конверт, набитый банкнотами по 100 марок, и пригласил посетителей закусить.

Когда они покинули Восточный Берлин и вернулись в комнату Доба в «Швайцергоф», то сразу пересчитали деньги. Оказалось, что в конверте было 3000 марок, из которых Пенго досталась тысяча. Он отнюдь не впал в уныние. Прогресс был налицо. Русский агент КГБ слушал его в течение часа. Он не сказал «да», но ведь не сказал и «нет» Когда Сергей детальнее ознакомится с информацией, которую Пенго уже достал для него, он будет готов предоставить ему VAX. Проект «Эквалайзер» становился первым собственным шагом Пенго к тому, чтобы стать платным хакером, и не просто хакером, а лучшим в мире. Он знал, что может добыть все, что хотят русские, если только будет иметь подходящее оборудование.

Хакером, взломавшим компьютер Клиффа Столла, был Маркус Гесс. Когда Хагбард встретил его впервые, то сказал, что проникал в Fermilab и ЦЕРН.

Под его руководством Маркус научился вести свои изыскания, путешествуя по компьютерным сетям Западной Германии, Швейцарии и США. Вскоре он обнаружил ход в Internet через Юни-версити-колледж в Лондоне. Он немедленно позвонил Хагбар-ду, чтобы тот приехал и посмотрел. Ловдонский компьютер был чем-то вроде трамплина в Internet, который они как раз искали. Оттуда они обнаружили терминал сети Tymnet, а далее Хагбард нашел путь в «Майтр Корпорейшн». Это была богатая находка, хотя они толком даже не знали ни того, что такое «Майтр», ни где она расположена.

Модемы «Майтр» сохраняли номера клиентов, с которыми была последняя связь, так что Хагбард и Гесс смогли легко добраться до этих номеров.

Вот почему первьми компьютерами, на которые они наткнулись, были компьютер на Anniston Army Depot и Optimis, база данных министерства обороны США, содержащая сведения о военных исследованиях.

Optimis открывал доступ любому, кто набирал слово «anonimous» в качестве логина и «guest» в качестве пароля. Слова «guest» и «guest» позволяли сделать тот же фокус в Anniston.

В середине 1986 года Гесс и Хагбард открыли для себя SLAC в Калифорнии. Хагбарду было приятно чуть-чуть задержаться здесь, временами входить в контакт, вовлекая диспетчеров системы в случайный обмен фразами и болтая с другими, кто тоже пытался отыскать путь внутрь компьютерной системы SLAC. Но Маркус хотел бы Ѕ знать, куда он может добраться отсюда. Вскоре они отыскали тро-пин1у, ведущую из SLAC в Калифорнийский университет в Беркли и в лабораторию Лоуренса в Беркли (LBL). Компьютеры университета в Беркли предотвратили попытки Маркуса вторгнуться в сеть, зато система LBL была настежь открыта. В лаборатории стремились поощрять всех без исключения исследователей к использованию компьютеров LBL. В качестве паролей в системе LBL зачастую применялись просто имена пользователей. Так что ситуация в Беркли была неправдоподобно хорошей. Компьютерная безопасность для этих беззаботных калифорнийцев была, казалось, просто шуткой. Хагбард с его прозаическим подходом и неумением программировать не был в состоянии оценить то, что можно было получить от компьютеров LBL. Однако Маркус умел замечать уязвимые места в программах и использовать отдельные щели в системе.

Поиграв с программой GNU Emacs компьютеров LBL, он вдруг обнаружил, что эта программа инсталлированна так, что исполняется с привилегиями особого пользователя. Это было важное открытие. Оно позволило ему свободно проходить через систему LBL столько раз, сколько вздумается. Он начал подглядывать в директории пользователей в поисках какого-нибудь пользовательского счета, которым давно не пользуются и который можно было бы присвоить. Ведь всегда лучше использовать уже имеющийся счет, чем напрягаться, создавая новый. Наконец он обнаружил, что некий Джо Свентек несколько месяцев не пользовался своим счетом, и решил на время стать Джо Свенте-мом. Он мог менять свой пароль, сколько ему вздумается, благодаря привилегиям особого пользователя. В качестве одного пароля он выбрал слово «Бенсон», в качестве другого — «Хеджес». Когда он замечал, что кто-то, в чью директорию он заглянул, заподозрил неладное, то моментально отключался. Впредь он взял за правило просматривать, кто работает с системой, когда бы он к ней ни подключался, просто на тот случай, если в этот момент настоящий диспетчер ведет проверю системы.

Временами Гесс соединялся с Америкой напрямую, в других случаях пользовался относительно безопасной сетью Бременского университета, где он держал для себя еще один пользовательский счет под псевдонимом «Лангман». Университетские модемы позволяли ему выходить на международную сеть Datex-P, а оттуда он добирался до LBL. Вскоре и другие поняли, как слаба система безопасности в Беркли. В начале лета 1986 года множество хакеров проникло в LBL отчасти потому, что это было очень легко, отчасти чтобы использовать эту систему в качестве промежуточной для попадания в другие компьютеры. Из LBL Гессу открывался богатый выбор. Но военные организации вызывали особый соблазн.

Подбираясь к компьютеру, он обязательно проверял его на наличие военной информации. Со временем он накопил опыт и научился разбираться в разновидностях американских военных обозначений.

К концу 1986 г. вся деятельность Столпа была подчинена поступкам «его» хакера. Каждый раз, когда появлялся хакер, раздавался звук его карманного пейджера.

Какое бы ни было время дня и где бы он ни находился: под душем, на велосипеде или свдел за завтраком Столл бросал все и звонил в Tymnet, чтобы там начали прослеживать цепь, ведунью к хакеру. После этого он бежал к компьютеру, подключался к системе LBL и следил за тем, как хакер проникал в сеть. Однако хакер не задерживался на линии настолько долго, чтобы за ним можно было проследить до конца. Лишь раз, в начале декабря, в субботу, Столлу удалось продвинуться на один шаг. Слежение Tymnet показало, что один из сигналов пришел с трансатлантического спутника, а туда — из сети Datex-P, находящейся в Западной Германии. Создавалось впечатление, что хакер звонил откуда-то из Германии, запрашивал Tymnet, а затем подключался к американским компьютерам.

К этому времени Столл оказался полностью повязанным с такими ведомствами, как ЦРУ, АНБ, ФБР, особая разведка ВВС, военная разведка, и другими. Однако при всех душевных сомнениях он был захвачен происходящим. Насколько он понимал, любая причастность к деятельности хакера могла таить в себе какую-то интригу. Ему стали мерещиться шпионы, перешептывающиеся в темных аллеях.

Только здесь, в Беркли, он мало что мог сделать. При всей его повышенной бдительности он был бессилен. Его удачи в прослеживании путей хакинга всецело зависели от сотрудничества с теми, кому было поручено вести это прослеживание. Оставалось только продолжать наблюдение за каждым действием хакера. Механизм власти действовал медленно, и Сголл мог лишь мысленно конструировать свое представление о «другой стороне», пытаясь сделать минимальным приносимый ею ущерб.

Если хакер начинал что-то стирать или корректировать в файлах, Столл мог использовать команду «kill» системы UNIX для немедленного отключения. Если нее казалось, что хакер проник в компьютеры с секретной информацией, пытается считывать с секретных файлов или просто с файлов, которые Столл считал секретными, он пользовался иизкотехвдлогичиым, но эффективным приемом: доставал из кармана связку ключей и вешал ее на выводы, соединенные с цепью хакера, мгновенно замыкая цепь накоротко. Хакеру казалось, что произошло отключение от цепи, и он воспринимал лишь шумы на линии. Он повторял попытки снова и снова и наконец отступался. Следующей задачей было проследить цепочку внутри Германии. Столл был вынужден ждать, пока об этом велись переговоры между специалистами Tymnet и руководством Bundespost. Наконец он получил сообщение, что звонок хакера поступал из Бременского университета.

Германские власти сообщили в университет, что кто-то извне проник в их компьютерную сеть. Обеспокоенные этим сообщением, там полностью отключились от всех внешних цепей на три недели. Но это не смутило хакера. Следующее прослеживание привело в Ганновер. Но и это не давало полной уверенности в том, что он был немцем. Кто мог утверждать, что Ганновер не был просто промежуточным пунктом цепи, идущей, к примеру, из Ботсваны, Исламабада или еще откуда-то? Единственным способом продолжить прослеживание было получение ордера на обыск, что требовало затяжных переговоров между американскими и западногерманскими властями. А для Столпа это означало долгое и мучительное ожидание.

Наступил и прошел праздник Нового, 1987 года. Волнение Стол-ла нарастало. Как исследователю ему была не чуяода добродетель терпения, но данному исследовательскому проекту пора уже было дать какие-нибудь результаты. Главное, что его связывало, была полная зависимость от различных властей и их взаимодействия. А то, что теперь подключились власти другой страны, лишь усложняло дело.

Гесс начал догадываться о событиях, когда однажды октябрьским вечером 1986 года встретился с Хагбардом и Добом за кружкой пива. — Что вы делали со своим счетом в LBL? — спросил Гесс друзей.

— Ничего особенного, — уклонился Хагбард от ответа. На самом деле у них явно был новый план.

Они говорили о Сергее, о «Плюшевом мишке», утверждали, что теперь они знают способы зарабатывать деньги на компьютерных счетах. Гесс испугался, что эта парочка может наломать дров со счетом в LBL, что в конце концов приведет к полному отключению, как это было с теми многими компьютерами, где обнаруживали вторжение со стороны. Он решил сохранить LBL для себя, даже если Хагбард и Карл пока из нее многого не получили.

Примерно через неделю он изменил свой пароль в LBL на LBLHACK, удалил «Бенсона» и «Хеджеса» из системы и ничего не сказал об этом Добу и Хагбарду. Пенго он в расчет не брал. Если Пенго захочет попасть в LBL, пусть это делает самостоятельно. Через две недели Доб предложил Гессу сделку. Ему нужно было получить копию исходного кода берклеевской версии UNIX, который был у компании «Фокус». За это Гессу полагались деньги, и он согласился. Дело выглядело как мелкая услуга. Берклеевская версия UNIX, вариация UNIX применялась в большинстве университетов и исследовательских лабораторий, была широко распространена и ее было легко приобрести. Изготовление одной копии не выглядело как большое нарушение. Гессу понадобилось около недели, чтобы вытянуть все, что имело отношение к исходному коду UNIX, отдав это Карлу, он обо всем забыл. А примерно через месяц, в ноябре, Хагбард и Доб пригласили его прогуляться вечером около «Каса-бистро». Деловым тоном Доб выложил суть происшедшего:

— Исходный код UNIX мы продали на Восток, — сказал он. — И это значит, что теперь ты с нами в этом деле. Хагбард стоял чуть позади и ничего не сказал. Подтвердилось то, о чем Гесс подозревал: Доб не шутил.

И в самом деле, многое указывало, что Доб не просто проболтался.

Складывалось впечатление, что происшедшее было частью спланированной операции. Очевидно, Питер Карл регулярно ездил в Восточный Берлин, доставляя туда плоды хакинга своих друзей и вообще программные продукты, полученные пиратскими способами. Воображая себя в группе «виндмахером», то есть тем, от кого зависит ход дел. Карл, по всей видимости, несколько недель потратил на проведение широкого смотра местных хакеров, выявляя желающих снабжать его материалами для Востока. Гесс понял, что включен в узкий круг, состоящий из Карла, Доба, Хагбарда и Пенго. Он также понял, что Доб, хотя и не занимается собственно хакингом, не раз и не два встречался с Сергеем в качестве технического эксперта. Более того, Доб был в группе главным, поскольку каждый член группы имел контакт только с ним. Гесс направился прямо домой. Эпизод около бара не выходил у него из головы.

«Колоссально, думал он про себя, — какой отличный бизнес получается!» Карл уже уплатил ему 500 марок за программные продукты. В свое время Гесс прочитал изрядное количество шпионских триллеров, включая романы Роберта Ладлэма с обязательным набором смельчаков, двойных агентов и хитрых уловок. Он сразу же вообразил себя объектом шантажа. Ему не нужно было справляться со сводом законов Западной Германии, чтобы узнать о том, что он является теперь соучастником дела не только незаконного, но и крайне серьезного. Тем не менее Гесс отнюдь не намеревался прекратить свою деятельность хакера. Он только что посмотрел впервые фильм «Военные игры», популярный на германском телевидении. Вдохновленный им, он поставил своей целью достичь того, что старался сделать молодой герой романа: проникнуть в НОРАД, в Североамериканский штаб противовоздушной обороны в Колорадо. Ведь в его распоряжении были компьютеры LBL, доступ в них был широко открыт, а сами они были подключены к такой разветвленной сети других компьютеров, что не было сомнения: немного усилий, и он сможет найти путь в НОРАД. ' В конечном счете Гесс придерживался мнения, что хакинг для него лишь игра, чтобы пощекотать нервы. Он интересовался военными организациями только потому, что они были самым запретным и потому самьм сладким плод в компьютерной сети, а вовсе не для того, чтобы самому превратиться в мальчика на побегушках для Советов. Поэтому Гесс продолжал заниматься хакингом.

Марта Мэтыоз, подруга Клиффа Столла, была первой, у кого возникла блестящая мысль, на какую уловку можно поймать нарушителей. Марте было 24 года. В Беркли она изучала право и ее направили на должность клерка Верховного суда. Ее спокойный характер был идеальным противовесом резкому, неустойчивому нраву Столла. Если этот мошенник так настойчив в стремлении получить военные данные, рассуждала она, нужно использовать его ненасытный аппетит для того, чтобы его поймать.

У нее возникла идея взять тома материалов правительства, придать им вид секретной военной информации и поместить в качестве приманки в компьютер LBL. Предполагалось привлечь хакера, назвав фальшивые файлы сетью SDI, что означает «Стратегическая оборонная инициатива».

Так наша парочка приступила к сбору сотен страниц технических материалов и других безнадежно сочных документов правительства, которые они могли добыть. Все это помещалось затем на один и тот же пользовательский счет в системе LBL. Для каждого файла они продумали новые заголовки, придав всему написанному такой вид, как будто оно относится к новой компьютерной сети, через которую координируются исследования по правительственной программе Стратегической оборонной инициативы (СОИ). В один из файлов они даже ввели текст письма, предлагающего слать свои заказы на информацию в «сеть SDI».

Заинтересованные организации по ценам первоклассных копий могли получить «Требования по пользованию сетью SDI», «План руководства сети SDI на 1986-8.8 гг.» или даже «Секретный список членов сети SDI». Заказы нужно было направлять миссис Барбаре Шервин в LBL, чье имя было творением Столла и Марты. Ввиду большого объема информации, объясняли они, материалы будут пересылаться через почту США, а не через компьютеры., Далее они добавляли, что для ускорения отправки заказы на документы следует прислать в лабораторию не позднее 30 января 1987 года. Если бы хакер клюнул на приманку, удалось бы получить даже его обратный адрес.

Столл организовал файл сети SDI таким образом, что до него могли добраться только он сам или кто-то, назвавшийся диспетчером системы.

Оставалось сидеть и ожидать, когда нарушитель запустит компьютер в работу. Действительно, через несколько дней хакер вновь приступил к обычному путешествию по системе LBL. Через несколько минут он заметил файл сети SDI и, естественно, сохранял свой интерес к нему довольно долго, более часа. Вскоре после этого Столл получил сообщение, что след привел к определенному зданию в Ганновере. Других деталей и, конечно, имени хакера не сообщалось. Через несколько месяцев, гораздо позже предельного срока — 30 января, как бы в подтверждение той догадки, что деятельность хакеров может быть использована в шпионских целях, в лабораторию пришло письмо на имя Барбары Шервин. На бланке было написано «Трайэм Интернешнл в Питтсбурге, Пенсильвания». Автор письма, некий Ласло Балог, запрашивал особые данные, перечисленные в ложном файле сети SDI. Столл пришел к выводу, что Ласло Балог каким-то образом связан с хакером, так как только Столл и хакер могли добраться до этого файла.

Сголл тут же позвонил в ФБР. Ему сказали, чтобы он нашел целлофановый конверт, по-видимому, для лучшей сохранности отпечатков пальцев, и немедленно переслал письмо в штаб-квартиру ФБР.

27 июня 1987 года, в 6 вечера, в здании «Фокус Компыйтер» в Ганновере шла обычная работа. На втором этаже в своих кабинетах служащие еще были погружены в свои дела.

Президент компании Удо Флор готовился уходить. В это время раздался звонок у входной двери. Когда Флор открыл дверь, к нему подошли семеро: два следователя полиции из Bundeskriminalamt, германского аналога ФБР, четыре местных следователя полиции из Бремена и бременский окружной прокурор, предъявивший Флору ордер на обыск. В качестве причины обыска было записано компьютерное мошенничество. Кроме того, представители потребовали осмотра офиса Гесса. Флор был слишком потрясен, чтобы проявить радушное гостеприимство, и попытался еправдать Маркуса, даже немного нагрубил. Он знал про склонность Маркса к разным авантюрам и ничуть не удивился, услышав, что тот занимался хакингом. Ведь множество программистов в той или иной степени занимается хакингом.

Это дело обычное. Более того, одной из обязанностей Гесса была проверка систем безопасности.

Флор не мог поверить, что проступок Гесса был так ужасен, что потребовалось присылать семерых представителей властей. Он проводил всю группу наверх, на пятый этаж, где в своем офисе работал Гесс. Уходя под конвоем трех полицейских, Гесс выглядел скорее удивленным, чем испуганным. Флор немедленно позвонил повинному фирмы и предложил ему осмотреть квартиру Гесса. Остальные полицейские провели несюльи) часов в «Фокусе» за проверкой всего, что только ни попадалось им на глаза. Когда они начали копаться в стопках старых газет, Флор вышея из равновесия.

— Что вы там ищете? — возмутился он. -Это вы нам скажете, — ответил один из полицейских, будто бы Флор был замешан в хорошо отрепетированном плане по упрятыванию чего-то.

Полицейский продолжал рыться в газетах. — Но что бы это ни было, там его быть не может, — отпарировал Флор.

По истечении четырех часов, окончательно убедившись, что проверили все, что возможно, полицейские покинули «Фокус». Гесс никогда не был склонен к панике, так что внезапное появление полицейских в дверях его офиса не могло нарушить его душевного равновесия. Он ничего не говорил за время пятнадцатиминутной поездки к нему домой, а когда они туда прибыли, потребовал подо-звдать адвоката прежде, чем начать обыск. Через несколько минут прибыл поверенный фирмы, и следователи полиции стали заметно менее жесткими. Так как полицейские были заняты проверкой каждого уголка, Гесс взял на себя приготовление кофе. Во время перерыва Гесс и адвокат поухаживали за полицейскими. Через два часа обыск закончился, и так как было не вполне ясно, что, собственно, следует искать, полицейские оставили у Гесса два домашних компьютера и десятки бумаг, прошедших через их руки. Маркус возвратился в «Фокус», где обыск был еще в разгаре, взял кое-что из своих вещей и пошел прямо к «Каса-бистро», где как раз началась еженедельная встреча хакеров. О том, что произошло, он ничего не сказал, а на следующий день вновь был на работе. Поверенный Гесса подал жалобу от «Фокуса» и от имени Гесса, утверждая, что обыск не был обоснован достаточно вескими причинами.

Внезапный визит полиции оказался достаточным, чтобы отпугнуть Гесса от занятий хакингом, но не мог заставить его отказаться снабжать Питера Карла программной продукцией для Сергея. Получать деньги было так легко, что трудно было от них отказаться. С конца 1986 г. он получил приличные деньги на карманные расходы — всегда наличными и всегда в виде купюр по 100 марок — в обмен на различные программы, которые он передавал Карлу.

Многие из них он просто списывал с компьютеров «Фокуса». Это дело было совсем не то, что хакинг, рассуждал Гесс. Он был в гораздо меньшей степени, чем другие, охвачен авантюрой, заговорщической стороной дела.

Другие же просто наслаждались этим. Например, Гесс знал, что Пенго и Доб сопровождали Карла в Восточный Берлин, тогда как Гесс не имел желания ездить туда. Кроме отпуска, проведенного в Югославии с семьей, когда он еще был ребенком, Гесс никогда не бывал в странах Восточного блока, и у него не было намерения побывать там сейчас. Роль поставщика программных продуктов его вполне устраивала.

Первый значительный взнос — около 25000 марок, что составляет примерно 12500 долларов, — Сергей сделал лишь тогда, когда Питеру Карлу удалось раздобыть исходный код UNIX.

Карл заметил, что в своих бумагах Сергей поставил птичку против слова «UNIX» и приписал следом:

«25000». Карл также обратил внимание на надпись IBM VM и цифру «50000» рядом. Забавно, что VMS тоже была отмечена, хотя в этом направлении у Карла пока ничего не выходило. Заметив его смущение, Сергей поспешил обнадежить его: — Вы справитесь, товарищ.

Но и выплаты в 3-5 тысяч марок за крупицы нужного Сергею программного обеспечения — тоже было неплохо. Из этой суммы Карл, как правило, оставлял себе не менее половины, а остаток щедрой рукой отстегивал исполнителю. В самом деле, ведь он выполнил наиболее грязную часть работы!

Свою работу в ганноверском казино он к тому времени потерял: разразился скандал из-за махинаций за игорными столами, скандал этот широко освещался в прессе. Поэтому роль доходов от «советского проекта» существенно возросла. Хотя и обогатить этот проект никого не обогатил — в общем итоге Сергей выплатил группе около 90 тысяч марок. После встречи с Сергеем Пенго старался заниматься хакингом как можно чаще.

Он проник в японское отделение корпорации Lotus Development, но не обнаружил ничего интересного.

Каждый раз, когда Карл заходил к нему за результатами перед встречей с Сергеем, Пенго разводил руками: ему нечего было предложить.

Возможность беспрепятственно заниматься хакингом находится в прямой зависимости от доступа к паролям и NUI, а к концу 1986 года срок жизни похищенных NUI заметно сократился. Государственная служба связи разработала весьма хитрые методы отлавливания злоумышленников. Стоило поделиться с кем-нибудь своей добычей — и такой NUI прекращал работу в считанные дни. Хакеры перестали делиться добытыми NUI. Пенго также бдительно охранял результаты своей охоты. Как итог, добытый NUI служил ему около двух недель. Это время он посвящал исключительно хакингу.

Когда NUI у него не было, он чувствовал себя разбитым, бездельничал, время от времени пытался заняться программированием или завеивался к Добу, отъедался и курил с ним коноплю.

Пенго стал предельно осторожен в своей работе. Он теперь старался высовываться как можно меньше. Когда он проникал в компьютеры Easynet, внутреннюю сеть Didgital Equipment, туда, где он ожидал обнаружить исходный код, он находился на линии лишь до тех пор, пока его, по его предположению, не могли обнаружить. Но такая работа не приносила результатов. Помимо исходного кода и компиляторов Сергей наверняка хотел и специфической военной информации: преяеде всего о военных сетях и об организационной структуре всей военной машины. Но тут Пенго не знал даже, с чего начать. Ему все меньше и меньше хотелось делиться информацией с кем-либо, тем более с кем-либо из «Хаос-Гамбург». Он уже ошибся один раз, сказав Обеликсу и компании о компьютере фирмы Digital в Сингапуре — лавочку прикрыли за пару дней. Теперь, когда он зарабатывал хакингом на жизнь, ставки стали еще выше. Платным хакером на службе у Советов Пенго стал не по идеологическим соображениям. Несмотря на все то, что он заправлял Сергею, Пенго вовсе не был озабочен политикой. При этом он не врал: он действительно вышел из левой берлинской среды. И он в общем сочувствовал тому, что Горбачев пытался сделать в Советском Союзе. Он симпатизировал западногерманской партии зеленых, борющейся против угрозы окружающей среде, против ядерного оружия и ядерной энергетики (какое-то время эта партия с восьмилетним политическим стажем действительно имела в Берлине сильную поддерж-i). Пенго был горячим почитателем левой газеты «Тагесцайтунг».

Иногда он даже воображал себя анархистом — ему нравился этот имидж, впрочем, как и многим другим молодым берлинцам. Но он вовсе не верил в болтовню о мире во всем мире посредством хакинга, в отличие от других, оправдывавших этим свое участие в проекте «Эквалайзер».

Пенго подозревал, что Карл и компания стремятся в основном лишь к наживе. Но Пенго действительно имел другие причини делать то, что он делал! Его жизнь проходила исключительно за монитором компьютера, дополняемая лишь изредка поездками в Восточный Берлин и контактами с русскими. Подобный образ жизни послужил в свое время причиной охлаждения отношений в его семье.

Но Пенго считал, что он выполняет некое особое предназначение, занимаясь хакингом как таковым.

Отчасти эта мысль пришла ему в голову после того, как он прочитал «Невроманта», довольно сильный триллер с научно-фантастической основой, действующими лицами которого были отбросы высокотехнологического общества. Написанная в 1984 году Вильямом Гибсоном, эта книга впервые обозначила явление, названное позже «киберпанк». Главный герой по имени Кейз — наркоман и компьютерный ковбой в одном лице. Он находился перед выбором: или окончательный и быстрый распад личности или проникновение в компьютерные сети и похищение неких данных. Эта книга стала для Пенго букварем его новой жизни. Прочитав ее, он решил, что если бы у него уже не было прозвища, он бы выбрал себе псевдоним Кейз. И тут мы возвращаемся к тому, чем оправдывал для себя Пенго свою работу на русских. Для него это было что-то вроде того, что делал Кейз. Пенго имел очень смутное представление о том, что написано в немецких законах. А написано в них было то, что, даже продав КГБ страничку из телефонной книги, он совершает акт шпионажа. Однако он не связывал это с тем, что делал сам. Он делал то, что делал всегда: занимался хакингом. Просто теперь кому-то потребовался его талант.. Позднее, несколько недель спустя после поездки Пенго в Восточный Берлин, Доб передал ему еще одну изрядную сумму денег — несколько тысяч марок, чтобы оплатить его телефонный счет. Предполагалось, что этими деньгами будет оплачен хакинг с «законными» NUI.

Но Пенго все еще пользовался похищенными. Он использовал эти деньги на то, чтобы приобрести плейер и телефонный автоответчик фирмы Sony. У него уже был приличный компьютерный центр в его спальне в квартире отца.

Он соединил компьютер, принтер и приличный модем и теперь настойчиво изучал UNIX. Из-за ворованного NUI Пенго чуть было не влип в очень серьезную историю несколько месяцев спустя после встречи с Сергеем, Немецкое инженерное общество обнаружило, что присланный ему счет Datex-P за услуга связи в сотню раз превосходит среднемесячный. Ассоциация обратилась с жалобой в почтовое ведомство, и те проследили незаконное использование NUI вплоть до квартиры некоего Готфрида Хюбнера в Западном Берлине. Вскоре после этого, ночью, телефон в квартире Пенго умолк. Он пожаловался связистам, и линия была восстановлена. Первого декабря в девять часов утра Пенго был разбужен появлением трех полицейских. Он быстро пришел в себя и потребовал у них разрешение на обыск. Таковое нашлось, и после нескольких часов обыска полиция удалилась, унося с собой все, что имело какое-либо отношение к компьютерам. Но они позабыли взять одну важную вещь: винчестер, на котором хранилась вся информация.

Несколько недель спустя они вернулись за ним, но Пенго лишь пожал плечами и сказал, что не понимает, о чем они говорят.

Его, естественно, обвинили в сокрытии улик и оштрафовали за незарегистрированный модем.

Становилось весьма горячо, но на Пенго это особого впечатления не произвело — гораздо больше это расстроило его отца, — нет, не перемена, происшедшая с сыном, а вторжение полиции в его квартиру… По прошествии 1987 года Пенго все еще продолжал работать на Сергея, но особого прогресса в том направлении, которое, вероятно, интересовало Сергея, не достиг. Как-то ему позвонил Питер Карл, который собирался на очередную встречу с Сергеем. Он поинтересовался, есть ли что-нибудь для него. В который раз разводить пустыми руками было уже надобно. «Ты добыл что-то?» — каждый раз спрашивал Карл. Самым частым ответом было просто:

«Нет». Пенго понимал, что он не справляется со своей частью договора. Но проникать в системы становилось все сложнее.в основном потому, что все трудней было добывать новые NUI. И тогда он предложил Питеру Карлу дать ему его питер-карловский — NUI, объяснив при этом, что без NUI тот будет слышать один и тот же ответ раз за разом: «Нет». Карл согласился. Чего, однако. Карл не ожидал, так это того, что Пенго будет эксплуатировать его NUI неделями без перерыва, накрутив ему счет в 4000 марок, или 2000 долларов, за один месяц.

Терпение Карла таяло на глазах. Карл не до конца еще простил Пенго ту ночь в отеле «Швайцерхоф» в прошлом сентябре, когда он протрепался по телефону, скурил добовский гашиш и в итоге не добыл ничего мало-мальски ценного. А тут еще Сергей давил на Карла, требуя выкинуть Хагбарда из группы: тот имел привычку много болтать и вконец увяз в наркотиках. Доб также приносил Сергею сплошное разочарование. Его настрой постоянно менялся, и он не добыл ни одного исходного кода для сименсовских компьютеров, в которых был таким специалистом. Карл даже брал Доба во второй раз в Берлин, чтобы Сергей повлиял на него, но тот становился все более безразличным.

Похоже, только Маркус Гесс мог рассчитывать на уважение со стороны Сергея. Сергей сказал Карлу, что он рад тому, что Гесс не принимает наркотики и достал исходный код для берклеевской UNIX.

Особо приятно Сергею было то. что Гесс разбирается в американских военных компьютерах.

Гесс оставался единственным в группе, от кого поступления приходили регулярно. Со временем стало казаться, что проект из многомиллионного дела превращается в пустышку. Любопытно, что некоторые из наиболее вопиющих просчетов Сергея были связаны с надежным Гессом. Как только Minix, операционная система, подобная UNIX, появилась в «Фокусе» (это было в конце 1987 года), Гесс скопировал ее и передал копию Карлу. За это Карл получил от Сергея 4000 марок (2000 долларов). Позднее Сергей узнал (в основном из американской компьютерной прессы), что исходный код Minix по лицензии стоит обычно 120 марок. Он рассвирепел. Но и это не остановило активность Гесса. Спустя несколько месяцев Гесс записал на диск программу для UNIX, свободно распространявшуюся на последней Европейской конференции пользователей этой системы, и Карл продал ее Сергею за 2000 марок. Когда Сергей узнал, что эта программа общедоступна. Он раз и навсегда запретил Карлу приносить ему что-нибудь подобное. Реакцией Карла было полное безразличие. Гесс, по крайней мере, работал. Пенго не мог даже раздобыть каких-то паролей.

Пенго умудрился «достать» Доба. И при всем этом, что особенно раздражало, сам оставался абсолютно невозмутимым и погруженным в себя. В течение многих месяцев Пенго использовал добовский «Рэйн-боу», компьютер фирмы Digital, аналогичный IBM PC. Перед тем как улететь в Найроби отдохнуть летом 1987 года, Доб попросил Пенго извлечь из памяти машины счет за проделанные им, Добом, работы и переслать по месту его трудоустройства. Пенго клятвенно пообещал — и тут же забыл, так что счет остался в недрах памяти компьютера. В Кению Доб летел через Амстердам, на обратном пути самолет приземлился в Ганновере. Доба замели прямо в аэропорту по обвинению в уклонении от воинской службы. Он сидел в ганноверской тюрьме неделю за неделей, пока не обнаружил, что его средства полностью иссякли. Только тогда выяснилось, что Пенго так и не оказал ему ту маленькую услугу, о которой он просил. Это обернулось для Доба потерей десяти тысяч марок. Что еще больше подточило их дружбу — Пенго таки угробил «Рэйнбоу» и даже не позаботился починить его. Вскоре, в конце лета 1987 года, произошла выходка хакеров, словно специально придуманная для того, чтобы снова приковать внимание к клубу «Хаос». Со временем она получила название «Хак NASA» Все начиналось весьма невинно — с обычной попытки узнать, сколько компьютеров сети SPAN, принадлежащей космическому агентству, можно достичь. Проделали это, вставив одну хитрую программку собственного сочинения в систему VMS, версия 4.5.

VMS4.5 обозначало не более чем двадцать восьмую версию этого продукта компании Digital. Каждый раз, когда операционная система обновлялась и в ней появлялись новые возможности, появлялись и новые уязвимые места в системе безопасности. Часто они оставались незамеченными. Маленькая группа хакеров из «Хаоса» быстро проникла в такую трещину в системе безопасности VMS4.5. Они написали программу, маленькую троянскую лошадку, которую назвали ''Загрузочно-разгрузочный фрагмент".

Будучи внедренной в исходный код VMS4.5, она просто собирала пароли всех компьютеров, обращающихся к сети. Чем-то подобным позднее воспользовались Кевин Мигник и независимо от него Ленни Ди-Чико для проникновения в компьютеры в самой фирме Digital.

В двух компьютерах, называемых «Кастор» и «Поллукс», в штаб-квартире NASA в Вашингтоне группа обнаружила материалы и отчеты по противоракетной части программы «Шаттл». Это не была такая уж сверхсекретная информация, но в NASA вовсе не хотели ставить о ней в известность хакеров из Западной Германии. Обеликс, который входил в эту группу, пытался вести протокол -список компьютеров, в которые они проникли. Но рано или поздно наступил момент, когда счет машинам, зараженным «Загрузочно-разгрузочным фрагментом», был потерян — их могло быть 150 или даже 500. Возникла опасность, что троянский конь понесет.

Кто-нибудь еще более злонамеренный вполне мог обнаружить эту программу, скопировать ее, инсталлировать в чужом компьютере и нанести в результате серьезный ущерб. Пришло время ставить в известность власти. Первой мыслью было сообщить в саму фирму Digital и переложить проблему полностью на ее плечи. Но по размышлении все решили, что эта мысль не лучшая: компания в ответ вполне могла обратиться в полицию. Другим вариантом было побеспокоить американского посла, но эту идею также отвергли, поскольку посол, по их мнению, просто не понял бы, о чем они говорят. Хакеры решили рассказать обо всем Bay Холланду и Стефену Вернери. Лидеры «Хаоса» тоже не очень-то понимали, как лучше поступить, и обратились к двум тележурналистам, Томасу Амманну и МаттиасуЛенхардту.

В свои тридцать один год Томас Амманн был довольно известный независимый журналист, сотрудничавший в основном с западногерманским тележурналом «Панорама». Он специализировался на технических вопросах, в числе которых был и хакинг. Тридцатисемилетний Леихардт был немногословным циничным типом, партнером Амманна. Лдаеры «Хаоса» обсудили с ними происшедшее и сказали, что планируют проинформировать обо всем власти. Желая сохранить получал никаких вознаграждений, не было даже реакции, такой, какую он хотел бы видеть. Все это сильно разочаровывало, особенно того, кто мечтал быть величайшим хакером мира.

Даже визиты и звонки Карла стали редкими, а это означало, что он больше не нуждается в результатах Пенго. Формальной отставки не было, но Пенго чувствовал, что он больше не является частью группы.

А происходило вот что: вся их шпионская затея проваливалась.

Временами было похоже на то, что они даже хотят, чтобы их поймали.

Внимание Пенго уже давно переключилось на другое. Он искал пути зажить нормальной жизнью. Незадолго он начал собственное дело на паях с берлинским приятелем, которого звали Клеменс. Их маленькая фирма называлась Net МВХ, и занимались они тем, что писали программное обеспечение для сетей, консультировали пользователей и вели электронную «доску объявлений». Оборудование принадлежало Клеменсу, а стартовый капитал был так мал, что не достоин упоминания. Их офис был очень тесным и помешался где-то в берлинских пригородах. Пенго все еще учился в техническом университете, но учебой пренебрегал, заигрывая с возможностями «общества капитала» В шутку он говорил, что становится юппи. Раздражение Столпа росло. Еще пять месяцев назад удалось выйти на след, а власти никак не хотели делиться с ним своими результатами.

Наконец, в последних числах июня, Столлу позвонили из ФБР и сообщили, что хакер задержан и у него дома и на работе проведен обыск. Имя хакера Столлу все-таки не сказали. С поимкой хакера отпала необходимость использовать слабую защиту LBL как приманку, и в этот же день в лаборатории Столла сменили пароли и усилили защиту Попытки взлома прекратились. Столл мог поздравить себя и поделиться с коллегами выводами, к которым его привели эти компьютерные баталии. Компьютерные сети, обеспечивающие ученым, компьютерщикам и студентам обмен информацией, сотрудничество и даже пересылку любовных записочек, предполагают определенный уровень доверия. И по мере роста сетей соответственно должно расти и доверие. Прекрасно, но как в таком случае разрабатывать и эксплуатировать открытые сети, если кто-нибудь, вроде ганноверского хакера, собирается ими злоупотреблять? По мнению Столла, инцидент высветил неразрешимую дилемму: защита в ущерб обмену информацей. Столл начал подумывать о том, чтобы опубликовать историю своей охоты на хакера. В начале 1988 года он разослал в издательства предложения и подготовил статью для компьютерного журнала, где описывал разные ловушки, которые использовал. Но в апреле, за несколько недель до того, как должна была выйти его статья, Столла опередили — история ганноверского хакера появилась в журнале Quick, западногерманском гибриде People и Vanity Fair. В журнале хакера назвали Маттиасом Шпеером, обыграв тот факт, что и Шпеер, и Гесс были фамилии известных нацистов. Что очень странно, в статье вовсю использовалась информация из регистрационного журнала Столла, который он передал ФБР и ЦРУ несколько месяцев назад. Кто-то, решил Столл, вероятнее всего из муниципальных чиновников Бремена, выболтал содержимое его журнала журналистам Quick.

Вслед за появлением этой статьи. The New Jork Times опубликовала историю западногерманского хакера на первой полосе, впервые упомянув шпионаж и питтсбургское письмо. В Лоуренсовской лаборатории срочно пришлось устроить пресс-конференцию.

Через несколько дней о хакере, который свободно путешествовал по военным компьютерам США, писали все. Один дотошный репортер ухитрился вычислить Гесса, и журналисты начали звонить ему домой. Гесс скрывался от прессы. После своего взлома в июне прошлого года он совершенно перестал заниматься хакингом. Но он не перестал снабжать Петера Карла программным обеспечением для передачи Сергею. В начале 1988 года Гесс переслал магнитную ленту с копией Х Windows и программу GNU Emacs — ту самую, которой он пользовался, чтобы получить в LBL статус привилегированного пользователя. За это ему дали 2000 марок. Во время июньских допросов Гесс понял, что за его «экскурсиями» по LBL следили, но был совершенно поражен тем, что. его пасли так плотно. Он пришел в ужас, увидев свою фотографию в Quick, сделанную через окно его комнаты, когда он сидел за компьютером. А тут еще письмо Балога наделало шума в Германии.

Как оказалось, Ласло Балог был тот еще оригинал. Жена Говарда Хартмана давно решила, что Ласло Балог — «очаровательная змея» Ее муж проявлял больше понимания. В конце концов, он знал Балога почти 20 лет и даже взял венгерского эмигранта в свою маленькую геологоразведывательную фирму, 37-летний БаДог прибыл в Соединенные Штаты в 1959 году, вместе со всей своей семьей поселился в Питтсбурге, закончил местную техническую школу и в бО-е-70-е годы работал техником-инженером.

То, что миссис Хартман казалось подозрительным, Хартман списывал на «другую жизнь» Ласло.

Ласло Янош Балог всегда окружал себя ореолом таинственности. Когда в 1984 году Хартман принял Балога на работу техником с зарплатой 8 долларов в час, этот высокий темноволосый венгр, чем-то напоминавший Омара Шарифа, предупредил Хартмана. что в связи с его работой на правительство США ему иногда придется на две-три недели покидать город.

В анкете Ласло утверждалось, что с 1966 по 1985 годы он работал на ФБР и ЦРУ в качестве «консультанта по контрразведке» О другой жизни Ласло Хартман к этому моменту уже немного знал. Год назад Ласло попал в питтсбургские газеты, когда заложил бывших компаньонов, планировавших продать советским агентам в Мексике краденые комплектующие для компьютеров стоимостью в несколько миллионов долларов.

Адвокаты подозреваемых оспаривали показания Балога и в свою очередь обвиняли его в краже алмазов. Трое обвиняемых по делу о нелегальном экспорте сказали, что Балог хвастался, что имел черный пояс в карате, был киллером на службе ЦРУ и телохранителем кувейтских принцесс.

У Ласло была собственная маленькая фирма — Triam International, оказывавшая охранно-сыскные услуги. У Triam есть клиенты в Европе, сказал Балог Хартману, поэтому он иногда будет звонить за границу из хартмановского офиса, но тут же оплачивать разговоры в бухгалтерии фирмы. Дочь Хартмана, Линду, Балог взял к себе в Triam — печатать время от времени всякие письма.

Такой расклад вполне устраивал Хартмана. Балог был трудяга и квалифицированный инженер. Раз он работает в интересах национальной безопасности, нет оснований возражать против этого довольно нетрадиционного трудового соглашения. У Хартмана было только одно условие: — Я не хочу ничего такого, что повредит репутации моей фирмы, — предупредил он. — Никаких проблем, — ответил Балог. Хартман с трудом понимал этого сложного человека. Зачем бы ему работать за такие гроши, когда его другая работа приносит столько романтики и столько денег? -Да ну ее. эту романтику, отвечал Ласло. Он сказал Хартману. что деньги его не особенно волнуют, а что до работы на Хартмана, так ему просто нужна тихая заводь.

Но в чем бы ни состояла работа Балога на правительство, она хорошо оплачивалась: у него было два «Мерседеса» и «Ягуар», и одевался он в отличные, очень дорогие вещи. Скрытность была неотъемлемой частью жизни Балога. Он никогда не приглашал сослуживцев к себе домой (Ласло с женой и тремя дочерьми жил в районе Питтсбурга, где селился средний класс).

Когда его спрашивали о чем-нибудь личном, он отвечал очень уклончиво.

Его нежелание прямо отвечать на самые конкретные вопросы начало распространяться даже на его работу в фирме. Если Хартман спрашивал у Балога, готов ли какой-нибудь расчет, надеясь услышать простое «да» или «нет», то вместо этого получал обескураживающий своей замысловатостью ответ. Насколько можно было судить, Балог всегда носил пистолет, либо в наплечной кобуре под пиджаком, либо прикрепив пластырем к лодыжке.

— Пушку носишь, а. Ласло? — пристал к нему однажды Хартман. — Угу, — последовал скупой ответ И все-же в Балоге было что-то карикатурное, какая-то нескладность. что вкупе с его тайной жизнью напоминало Хартману инспектора Клузо, сыгранного Питером Селлерсом, — в чем-то ловкого и обаятельного, в чем-то неуклюжего и нелепого. Например, как-то Хартман собирался подавать в суд на бывшего клиента, отказавшегося оплатить чек, и послал Ласло потолковать с должником. У Ласло под плащом был спрятан маленький диктофон. В середине беседы пленка закончилась, и аппаратик с пронзительным звуком выключился. Кое-кто не доверял Балогу и советовал Хартману быть начеку. Эти люди были убеждены, что Ласло обделывает темные делишки, но никаких доказательств не было. Когда любопытство Хартмана дошло до того, что он попросил приятеля-сержанта полиции поискать что-нибудь на Ласло, выяснилось, что тот совершенно чист, — может, слишком чист. сказал Хартману сержант. Похоже, что у Балога были покровители.

Когда в феврале 1987 года Хартман получил повестку из прокуратуры в связи с телефонными переговорами, первое, что пришло ему в голову, — Ласло. Его подозрения подтвердились.

— Нас интересуете не вы, а ваш служащий, Балог, — сказал Хартману прокурор и добавил, что. вероятно, еще обратится к Хартману за личным делом Балога. Но личное дело так и не потребовалось. В начале 1988 года Ласло перешел в другую фирму. В апреле. когда всплыла информация о западных немцах и загадочном письме в Лоуренсовскую лабораторию, у Хартмаиа еще больше возросла уверенность в том, что это связано с «другой жизнью» Ласло. Балог рассказал одному журналисту, выслеядвшему его в Питтсбурге, что написал в LBL в ответ на объявление в специализированном журнале. По словам Балога, он был консультантом ФБР начиная с 1966 года и выступал посредником в продаже оружия в такие страны, как ЮАР и Саудовская Аравия.

Несмотря на убедительные доказательства обратного, Хартман продолжал уверять себя. что дело как-то связано с работой Ласло на правительство и что раз он работает на правое дело, то заслуживает поддержки. Когда журналисты вышли на Хартмана и начали его выспрашивать. он сказал только, что Балог был идеальным работником. Ласло позвонил, чтобы поблагодарить Хартмана. — Вы настоящий друг, — сказал он. — Ну, Ласло, ответил Хартман, — не могу же я обсуждать вещи, о которых не имею ни малейшего понятия. Единственное, в чем я на сто процентов уверен, так это то, что ты уникум.

И все-таки история с письмом настолько заинтриговала Хартмана, что он спросил про письмо у дочери. Линда напечатала для Ласло с десяток деловых писем на фирменных бланках Triam и помнила. что печатала какое-то письмо Барбаре Шервин в LBL, но и только.. — Ты хоть помнишь, на что ссылалась, когда посылала запрос на специальную информацию? Она задумалась.

— По-моему, это был журнал. Но я не уверена. Ласло получал кучу информации из журналов.

И только случайно натолкнувшись на неопровержимые доказательства того, что Ласло был как-то связан с кражей оборудования из хартмановской фирмы, которая случилась два года назад, Хартман понял, насколько растяжимой могла быть лояльность Ласло. Теперь Хартман хотел узнать все, что только можно, о побочной деятельности бывшего работника. Но когда он попросил своего адвоката позвонить помошнику прокурора, который когда-то затребовал счета за телефон, то узнал только, что следствие еще не закончилось. Клиффорд Столл не придавал особого значения белым пятнам в жизни Ласло. Ему было достаточно самого факта, что письмо написал человек, когда-то живший на Востоке, чтобы понять — дело нечисто. Если Ласло сказал журналистам правду, что он был агентом ФБР, то какое задание он выполнял, откликаясь на объявление, которое мог заметить только хакер, и вдобавок хакер, предположительно связанный с русскими?

Дав репортерам краткое интервью, Балог растворился в воздухе, а ФБР хранило загадочное молчание. Догадок хватало, но никто не мог с уверенностью сказать, сколько правды было в том, что рассказывалось о Ласло Балоге. и как он узнал о SDInet. Его связь с хакером, побывавшим в компьютерах LBL, так и осталась необъяснимой. Единственный след остался в хартмановских телефонных счетах. 21 апреля 1987 года, в тот самый день, когда Ласло написал письмо SDInet, он сделал несколько звонков в Бонн в дом неподалеку от американского посольства.

Если бы не фирма Nixdorf, всей истории с телексами могло бы и не быть. И Пенго думал, что если бы не история с телексами, шпионский бизнес увял бы незаметно.

В начале 1988 года мюнхенской полиции понадобился скоростной канал телексной связи между Мюнхеном и главным полицейским управлением в Висбадене. Специфический характер телексной связи требовал долгой и неблагодарной программистской работы. Полиция обратилась в Nixdorf, большую западногерманскую компьютерную компанию, но Nixdorf был слишком загружен работой и передал заказ небольшой фирме, занимавшейся программным обеспечением. Фирме не очень хотелось работать на полицейских, и она нашла субподрядчика в лице фирмы Net МВХ, которую только что открыл Пенго. Страдая от недостатка заказов, маленькая Net МВХ, находилась под угрозой прогореть, не дождавшись шанса развернуться.

Поэтому Клеменс и Пенго обрадовались заказу. Пенго наслаждался абсурдом ситуации. Мало того, что он был крутым хакером, чье имя известно властям, вдобавок леваком, — он еще и работал на Советы. И вот его фирма отвечает за установку связи между двумя полицейскими штаб-квартирами!

Опасаясь неприятностей, которые могут возникнуть, если он обнаглеет настолько, что сам заявится в мюнхенскую полицию, Пенго отправил туда Клеменса. В конце марта Клеменс два дня провозился в Мюнхене с линией.

Закончив работу, он попросил сотрудников управления отправить серию телексов, которые скопировал на ленту и забрал в Берлин, чтобы тестировать. Дома он распечатал телексы и показал их Пенго. Пенго пришел в восторг. Среди служебной информации оказались смертный приговор, якобы вынесенный «Фракцией Красной Армии» какому-то министру, и расписание визитов двух высших полицейских чинов, дополненное списком мер по обеспечению их безопасности. Когда пару недель спустя в Берлин приехал Хагбард, Пенго не мог удержаться и показал ему телексы. У Хагбарда дела шли неважно. С начала 1987 года он несколько раз успел побывать в психбьльницах и центрах реабилитации наркоманов. Сейчас он залечивал душевные раны после трудного романа с американским дипломатом, которого отзывали на родину. И он еще больше подпал под влияние своей безумной идеи о заговоре иллюминатов. Только теперь Хагбард все мировые проблемы рассматривал как свой личный крест. Он верил, что вирус СПИДа угнездился в нем как средство для полного истребления иллюминатов, и что сама аббревиатура означает Систему Полной Иллюминатской Деструкции. В довершение всего его наследство давно иссякло, а потребность в наркотике усилилась. Так что когда очередная группа журналистов из Гамбурга, работавших над материалом о компьютерных взломах, вышла на него, он заявил, что им не найти хакера круче, чем он, но бесплатно ничего рассказывать не будет.

Он утверждал, что может влезть куда угодно. Журналисты хотели доказательств, поэтому выдали ему 800 марок -"на дорогу в Гам-бург и недельное проживание в приличном отеле. Они даже заплатили Пенго, чтобы он тоже приехал. Немецкие хакеры привыкли получать кое-какие гонорары за то. что раскрывали свои секреты. Обычно заключалось неформальное соглашение — обед в хорошем ресторане, билет туда и обратно в обмен на показательный хакинг в ЦЕРН или Thomson-Brandt. Два журналиста пообещали Хагбарду и Пенго, что если статью возьмет такой журнал, как Quick, последует куда более серьезное вознаграждение. Заполучив Хагбарда, журналисты усадили его спиной к камере и стали расспрашивать, каково быть хакером. Кроме того. они раскрутили его на этакий хакерский манифест, дополненный хагбардовски-ми теориями иллюминатов. На семи страницах бредовой прозы Хагбард раскрыл страшную тайну: оказывается, что в Агентстве национальной безопасности США создано секретное подразделение под названием «Отдел стратегического использования программного обеспечения». Там, утверждал Хагбард, АНБ готовится к войне будущего, компьютерной войне, в которой будут использоваться программы-бомбы и вирусы. Хакеры представляют собой форпост будущего.

«Да, заключил Хагбард, — наша „мягкая война“ уже идет».

Но когда журналисты предоставили Хагбарду компьютер, чтобы он подтвердил свои экстравагантные претензии, Хагбард забуксовал. Он безрезультатно пытался подсоединиться к компьютерам фирмы Bolt, Beranek and Newman, исследовательского центра в районе Бостона, и Лаборатории реактивного движения. Ему ничего не оставалось, как предоставить более убедительные доказательства. Так что телексы пришлись очень кстати.

Когда Пенго показал полученные Клеменсом телексы, Хагбард ухватился за удобный случай. Он выпросил несколько телексов и преподнес журналистам как результат хакинга, утверждая, что получил их от Пенго, который залез в компьютер мюнхенской полиции. Но стоял июль 1988 года. Прошло три месяца после «дела Матти-аса Шпеера».

Вместо того чтобы со временем затихнуть, история Маркуса Гесса и системного администратора Беркли продолжала оставаться на первых страницах западногерманских газет. Шумиха начала нервировать Пенго. Его беспокоила не столько статья в Quick, сколько упоминание письма Ласло Балога. Пенго ничего не знал ни о SDInet, ни о Балоге, но стал дергаться. В стране все говорили о шпионаже. Пенго попытался обсудить ситуацию с Хагбардом. Его интересовало, как много могут власти знать об их роли во всем этом деле. Но разговор ни к чему не привел. Хагбард стал еще более чокнутым, чем обычно. Он начал слишком многое выбалтывать журналистам. Встревоженный этим словесным фонтаном Пенго обратился за советом к Добу. Доб уверял, что никто не поверит ни единому слову Хагбарда. Но Амманн и Ленхардт, два тележурналиста, которые откопали историю «Хаоса» и NASA, услышав о телексах, засобирались в Берлин, чтобы расспросить Пенго. Амманна также интересовал Балог. Он был уверен, что в деле замешан Восток. И когда главный редактор «Панорамы» предложил Амманну разобраться с телексами, Амманн немедленно взялся за дело.

Запутанная история с телексами была достаточным поводом, чтобы ноехать на день в Берлин и побеседовать с самим Пенго. Пенго на интервью не явился. Когда журналисты позвонили ему, он извинился и сослался на рассеянность, так что они перенесли встречу на более поздний час.

Амманн, Ленхардт и третий журналист, талантливый молодой внештатник Герд Майснер пригласили Пенго в битком набитое, прокуренное кафе неподалеку от западногерманского технического университета. Амманна поразил скромный внешний облик Пенго, который ничем не напоминал гамбургских хакеров. Вместо хамовитого маргинала журналисты увидели воспитанного и милого 19-летнего юношу. Выбрав одно из самых дорогих блюд в меню и набросившись на него так, словно он три дня не ел, Пенго сразу же внес ясность в историю с телексами. Прекрасно, ответили журналисты, но теперь они хотели бы узнать о Маркусе Гессе и как вышло так, что его имя никогда не упоминалось в связи с хакерами ФРГ. — Так что насчет Гесса? — спросил Аммани. — Насколько хорошо вы его знаете?

— Вообще не знаю, — ответил Пенго. Вокруг стоял такой шум, что он почти кричал.

— Ладно, а что насчет хакинга со шпионажем? — Ничего не знаю о хакинге со шпионажем, — стоял на своем Пенго. Амманн не собирался сдаваться: — А вам что-нибудь говорят названия НОРАД и SDI?

Пенго пожал плечами. Амманн сменил тему: — Что вы можете сказать о письме Балога?

К этому моменту Пенго успел проглотить три большие кружки пива и начинал расслабляться. Вопрос о письме Балога заставил его забыть об осторожности. — О-кей, — сказал он задумчиво, как будто что-то вспомнил, — действительно, кой-какие программы попадали в Советский Союз. Но так, сущие пустяки. И он рассказал, что в Восточном Берлине была установлена связь с русским агентом по имени Сергей.

Ленхардт промолчал, но Майснер чуть не упал со стула. Первой реакцией Амманна было не поверить, и он попросил Пенго привести какие-нибудь доказательства. И Пенго со спокойным видом, словно речь шла о погоде, рассказал о Хельмштедте. Западные немцы, ехавшие в Берлин на машинах, должны были проезжать на территорию Восточной Германии через Хельмштедт, маленький пограничный городок. На выезде из Хельмштедта стоял КПП, где машины останавливали, а документы их владельцев тщательно проверяла шеренга отмороженных гэдээровских пограничников. Как рассказал Пенго Питер Карл, когда летом 1986 года он захотел установить связь с агентами КГБ, подъехав к КПП. он протянул свой паспорт, в который был вложен маленький листок бумаги с кое-как зашифрованным предложением обсудить вопрос передачи информации Спустя час с лишним он получил паспорт назад, а в паспорте — другую записку с номером телефона.

Конечно, хельмштедтская история была еще одной великой байкой Карла, но Пенго в нее поверил.

Поверили и журналисты. Это классический способ, рассуждали они, значит, это должно быть правдой. — Что вы теперь собираетесь делать? — спросил Амманн. Пенго задумался, как будто этот вопрос впервые пришел ему в голову.

— Ну, — сказал он, — я уже больше года не при делах, и надеюсь, что все просто само собой затихнет. Амманн вцепился в эту историю мертвой хваткой. Правда, ситуация складывалась двусмысленная: вряд ли он сможет сделать сенсационный материал, основываясь только на словах какого-то юнца, а если начнет собственное расследование, то наверняка подставит Пенго. Более того, не потребовалось каких-то особых усилий, чтобы разговорить Пенго. Учитывая, что поначалу он вообще забыл про интервью, душу он явно не собирался открывать. А несколько кружек пива… почем знать, с кем он еще может поделиться этой информацией. А у Амманна не было средств на то, чтобы поселить Пенго на Эльбе или еще каком необитаемом острове, а самому искать доказательства потенциальной сенсации.

С одной стороны, Амманн удивился, почему чего-то в этом духе не случалось раньше. С другими журналистами, занимавшимися ха-керской темой, он часто обсуждал вероятность того, что хакеры могут стать шпионами. Стечение обстоятельств, друзья и наркотики создали идеальную обстановку для того, чтобы и вправду произошли события о которых рассказывал Пенго. Хагбард производил впечатление человека, достаточно зависимого от наркотиков, чтобы искать любой способ получить легкие деньги, а в Пенго причудливо сочетались наивность и трезвый расчет.

Амманн мало что знал об этом спокойном и опытном хакере из Западного Берлина, кроме того, что он каждый год присутствовал на съезде «Хаоса» и подбирался к самой верхушке хакерского общества — способный, самоуверенный молодой человек, воображавший себя анархистом и державшийся слегка в стороне от остальных членов «Хаоса». Амманн не удивился, узнав, что этот мальчишка поставлял на Восток результаты своего электронного мародерства. Если он рассказал журналистам так много, очень вероятно, что еще больше осталось за кадром. Журналисты сказали Пенго, что ему нужно хорошенько подумать, что делать, а предоставить событиям идти своим чередом — идея явно не из лучших.

Когда они покидали кафе, Пенго заметно разволновался. Пару дней спустя Амманн и Ленхардт снова приехали в Берлин, Т1 к этому момету Пенго уже нервничал всерьез. Он стал упрашивать журналистов помочь ему выпутаться из всей этой заварухи. Чтобы обеспечить эксклюзивный материал, Амманну ничего не оставалось, как свести Пенго с нужными людьми. И Амманн позвонил Ульриху Зиберу, 37-летнему профессору-правоведу, адвокату и специалисту по компьютерной преступности. Зибер жил в Байрейте, маленьком университетском городке в Южной Германии, более известном своими ежегодными Вагнеровскими фестивалями. Менее подходящую для защиты хакера-шпиона кандидатуру трудно было представить.

Зибер славился как адвокат, защищавший интересы корпораций, страдавших от пиратского копирования их программ. Но,Аммакн знал его как спрагоядивого и на свой лад непредубежденного человека. Когда Амманн позвонил Зиберу, то очень осторожно описал дело. Он просто объяснил, что один хакер, у которого возникли проблемы, нуждается в совете. Зибер согласился посвятить ближайшую субботу обсуждению дела лично с Амманном и безымянным хакером.

Герду Майснеру поручили отвезти Пенго из Берлина в Байрейт на машине.

Поездю занимала шесть часов, и ему пришлось заехать за Пенго в пять утра, чтобы успеть в Байрейт к назначенному времени. Амманн уже издал их в университетском кабинете Зибера. Жизнерадостный Зибер встретил их дружелюбно и дал понять, что с радостью поможет, в чем бы ни состояла проблема. Пенго держался спокойно, пожалуй, даже равнодушно. — Да, есть кое-какие проблемки, — сказал он Зиберу и показал на своих компаньонов.

— Эти ребята говорят, что мне надо обсудить их с вами.

Зибер попросил Пенго подробно рассказать, в чем дело. Пенго поначалу держался настороже, не особо доверяя Зиберу, которого знал как противника хакинга. Но Зибер убедил его, что будет хранить его историю в тайне. И вот, куря сигарету за сигаретой, Пенго разговорился. Он рассказал о контактах Карла с Сергеем, о собственной поездке в Восточный Берлин и о разнообразных кусках программ, которые Карл доставлял Сергею.

Он описал свои поставки: программу защиты, ассемблер фирмы Thomson-Brandt, журналы сеансов и то, что, по его мнению, передали другие. Он рассказал об американских армейских вычислительных центрах, об исходном коде и о том. как взламывал компьютеры по всему миру. Выслушав Пенго, Зибер откинулся на спинку кресла. Первыми молчание нарушили журналисты. Их интересовали права Пенго и лазейки, если таковые существуют, которые Зибер может отыскать в германском законодательстве о компьютерной преступности.

Пенго заикнулся насчет того, чтобы оставить все как есть и просто избавиться от улик. Несмотря на свой обширный опыт) Зибер не знал, с чего начать. Эта история его определенно заинтересовала. В молодости он изучал английский по романам о Джеймсе Бонде, и по крайней мере в одном небольшом аспекте его работа была связана с миром международных интриг и компьютерной защиты. В своих статьях Зибер еще десять лет назад предупреждал, что хакеры могут легко попасть в лапы КГБ. В то время мало кто к нему прислушивался, и некоторые из завистниковутверждали, что он таким образом ищет дешевой популярности. И вот теперь Зибер получил доказательство своих опасений.

Первым делом он вежливо, но твердо предупредил, что если Пенго собирается уничтожить улики, то он обратился не по адресу, 3атем,'размышляя вслух, он высказал свое мнение по поводу неприятного положения, в котором оказался Пенго. Ясно, что это не отолью) хакинг, сколько шпионаж, преступление, безусловно, очень серьезное. Что же касается идеи Пенго сделать вид, будто ничего не было, то этот вариант можно рассмотреть, но Зибер, как юрист, руководствующийся практическими соображениями, не рекомендовал бы его. Это дело годами будет висеть у Пенго на шее, и русские смогут воспользоваться им для шантажа спустя десять или даже двадцать лет, когда у Пенго будет семья и работа, которыми он будет дорожить. Кроме того, кто-нибудь из его друзей может признаться, тем самым подвергнув Пенго серьезной опасности. Пенго сказал, что думал о том, что Хагбард вполне может расколоться, и это очень беспокоит его.

Второй совет Зибера заключался в том, чтобы Пенго сделал добровольное признание властям.

Оказывается, в законодательстве ФРГ есть положение, предусматривающее амнистию за шпионаж. Если гражданин Западной Германии, занимавшийся шпионажем, явится с повинной, прежде чем его преступная деятельность будет раскрыта. и своими показаниями поможет предотвратить нанесение дальнейшего ущерба интересам Федеративной Республики, он может рассчитывать на полное освобождение от наказания. Зибер был хорошо знаком с этим положением, поскольку' в 1986 году пытался, но безуспешно, принять аналогичную поправку для хакеров к закону о компьютерной преступности. Стоило Зиберу сказать об этом, как Пенго уцепился за эту идею. Она показалась идеальным аварийным выходом. Пенго уже давно не -считал Доба и Карла своими друзьями, с Гессом был едва знаком, а Хагбард был слишком непредсказуем, чтобы защищать его. Так что Пенго сдаст их без зазрения совести. Зибер предупредил, что амнистия не гарантирована. Всегда остается риск, что власти все-таки сочтут нужным наказать его. Зибер знал кое-кого из западногерманской секретной службы.

Вышло так, что на какой-то конференции он познакомился с офицером из контрразведки, который когда-то работал консультантом по безопасности, и обменялся с ним визитными карточками. Зибер спросил, не будет ли Пенго против, если он попытается связаться с этим человеком по его домашнему телефону. Пенго кивнул, и адвокат скрылся в соседней комнате. Он вернулся через десять минут и сообщил, что обрисовал офицеру ситуацию, не называя имен, тому нужно время для обдумывания, и он позвонит через час. Компания приготовилась ждать. Амманн находил сцену забавной -один из ведущих специалистов по компьютерной преступности, в строгом синем костюме, сидит у себя в кабиненте, а напротив нервно курит один из компьютерных преступников, одетый по берлинской моде в черный свитер и черные джинсы.

Лишь один раз за все время их беседы на лице адвоката промелькнуло недоумение.

— Испытывали ли вы какие-нибудь угрызения совести и задумывались ли над нравственной стороной того, чем занимались? — Нравственность меня не волнует, — откровенно ответил Пенго. — Запад, Советы… Меня это не волнует.

Помолчав немного, Зибер отметил, что такие взгляды вряд ли позволяют строить на них твердую защиту, и он рекомендовал бы Пенго не подчеркивать свой образ мыслей в разговорах с властями.

Час спустя зазвонил телефон. Контрразведчик сказал, что не возг ражает против того, чтобы посвятить выходной встрече с безымянным клиентом Зибера. Вместе с двумя коллегами он приедет в Байрейт на следующий день. Амманн и Майснер поехали домой, а Зибер снял для Пенго комнату в ближайшей отеле. Хартмут Поль, специалист западногерманской контрразведки по компьютерной защите, появился на следующий день. Один из его спутников был старшим офицером и скорее теоретиком. Второй, бывалый разведчик, впоследствии стал рировать Пенго. Сначала с ними побеседовал Зибер и, по-прежнему не называя имен, попытался заключитьсделку. В конце концов была достигнута договоренность: клиент Зибера рассказывает все без утайки, и тогда его шансы на амнистию очень высоки, Началось дознание. Первый допрос длился четыре часа. Зибер не склонен был недооценивать возможности КГБ и восточногерманской тайной полиции, когда тем нужно было кого-нибудь убрать. Заботясь о безопасности своего клиента, Зибер настоял на том, чтобы Пенго возвращался домой после допроса не поездом, для чего пришлось бы пересекать территорию ГДР, а самолетом.

Пенго понимал, что его ожидает тяжелое время. Теперь, когда он раскрылся, ситуация вышла из-под контроля. В то же время он облегчил душу и, пожалуй, чувствовал себя лучше. С другой стороны, теперь на него давило сознание того, что ему пришлось выдать других, чтобы выпутаться самому.

Правда, он не слишком долго переживал. Он был уверен, что те найдут способ спасти свою шкуру.

Делу дали официальный ход. Специального агента прикрепили к Пенго для связи. От Пенго требовалось подчиняться всем распоряжениям этого оратора. Если он звонил и говорил, что следующим утром Пенго должен вылетать в Кельн для двухдневного допроса, Пенго откладывал все свои дела и летел в Кельн. Он чувствовал себя так, словно стал движимым имуществом контрразведки. Три журналиста, выудившие у него исповедь, тоже относились к ситуации по-хозяйски. У Пенго сложилось впечатление, что хотя бы один из этого трио неусыпно крутился рядом с ним. Но внешне все шло по-прежнему. Маленькая фирма Пенго продолжала выполнять случайно перепадавшие заказы и, что очень развеселило его, даже оказала консалтинговые услуги командованию вооруженных сил США и Франции, расквартированных в Берлине. Пенго перебрался из отцовского дома в свою собственную однокомнатную квартирку в Кройцберге, районе, известном не только как место компактного проживания турецких иммигрантов, но и как средоточие берлинской контркультуры. Пенго всегда тянуло в этот район.

Он знал, что Берлин — единственный город, где стоит жить, а Кройцберг — единственное место, где стоит жить в Берлине.

Фактически выглядело так, будто окружавшие Пенго — немецкие власти, три журналиста и Зибер-адвокат — проявляли гораздо больше беспокойства, чем сам Пенго. Спустя всего две недели после своего признания и к великому ужасу тех, кто занимался его делом, Пенго показал нос западному истеблишменту и принял официальное приглашение посетить в качестве консультанта Болгарский институт кибернетики в Софии. Перед поездкой ему надо было посетить филиал института в Восточном Берлине. Памятуя о приглашении Сергея «заходить запросто», Пенго решил сам испробовать фокус Карла с паспортом. Рассчитывая обойти процедуру получения пропуска за сутки вперед, Пенго пошел прямо на КПП на Фридрихштрассе, протянул паспорт часовому и заявил, что у него назначена встреча. На часового это не произвело никакого впечатления. Он отпихнул паспорт не глядя и велел нахальному западному немцу сначала поучить разрешение. Либо фокус получался только у Питера Карла, подумал Пенго, либо Советы всполошились из-за поднятой вокруг Гесса шумихи, и решили свернуть шпионскую операцию. Поездка в Софию оказалась достачно заурядной, по крайней мере, что касалось самой работы. Пенго оделся под юппи — пиджак, галстук — и провел неделю, официально представляя компьютерные сети болгарам, которые с жадностью бросались на любые западные технологии.

Спустя несколько месяцев после своего спонтанного визита к Зиберу Пенго обнаружил, как удачно выбрал время для своего признания.

Выяснилось, что по совету своего адвоката Хагбард сделал то же самое за пару недель до Пенго. Подход к делу был совершенно идентичный. Адвокат Хагбарда тоже ссылался на статью об амнистии в законе о шпионской деятельности и заставил своего клиента идти с повинной. Нечего сказать, в хорошенькое положение попал бы Пенго, протяни он со своим признанием еще хотя бы неделю — против него наверняка возбудили бы дело, и прощай всякие надежды на снисхождение. Допросы в Кельне приняли более интенсивный характер. Обычно Пенго вылетал вечером из Берлина в Кельи, где его встречал связной и препровождал в загородную гостиницу. Ему категорически запрещалось куда-нибудь звонить из номера. Ровно в 9-00 на следующее утро начинался допрос. Психологическое давление со стороны следователей "начало действовать Пенго на нервы. Они разыгрывали классическую сшуацию «хороший и плохой»: один улещивал, другой угрожал.

Оба отказывались поверить, что Пенго ввязался в шпионскую авантюру не ради денег. Пенго видел, что они не понимают, что он просто хотел стать величайшим хакером мира. Он попытался объяснить, что такое хакинг, и предложил следователям почитать ''Невромата". Помня, что его шансы благополучно выпутаться в огромной степени зависят от его чистосердечия, Пенго старался следовать указаниям байрейтского законника и быть как можно более откровенным, но бывало, что память его подводила. И не только потому, что прошло два года с момента его первой и единственной поставки Сергею, марихуана явно не прошла даром для его памяти.

Один из главных вопросов, на которые Пенго не мог дать точный ответ, касался магнитной ленты, которую он передал Сергею. Поскольку у самого Пенго необходимой аппаратуры не было, кто-то должен был для него эту ленту записать. Это значило, что он обратился к кому-то из друзей и попросил скопировать определенные файлы с компьютера налету. Пенго столкнулся с основной технической проблемой преобразования информации с компьютера в мобильную машиноне-зависимую форму. Для этого был необходим кто-то с доступом к соответствующему оборудованию, то же?

Сначала Пенго заявил, что получил ленту в Гамбурге от Обеликса, но тут же дал обратный ход и отказался от своих слов. Видимо, о не захотел впутывать своего приятеля, которого за соучастие, пусть даже невольное, могло ожидать суровое наказание. Пенго не только не мог припомнить, кто сделал для него ленту, но и начал утверждать, что не знает, что именно на этой ленте было.

Пенго голпдгался растолковать следователям, что раз у него небыло монтажного устройства, то не могло быть и считывающего, так что, получив ленту, он никак не мог узнать, что на ней. Но допрашивающие его офицеры были настроены скептически. Чтобы убедиться, нельзя ли вывечшъ Пенго от внезапных приступов амнезии небольшой порцией сильнодействующих средств, на допросах стал присутствовать человек из армейской контрразведки, который злобно ел Пенго глазами. Koiaa память опять подвела Пенго, контрразведчик заорал, что если Пенго не прекраотт свои увертки, он лично утопит его в ближайшем сортире. Пенго остался невозмутимым, после чего офицеры в некотором замешательстве извинились перед ним за своего раздражительного коллегу.

Вряд ли Пенго мог успокоить тот факт, что теперь его судьба в руках властей, тех самых властей, которым его учили не доверять. Однако его не могла не веселить конспирация, которая часгевыю со-провояэдала его допросы. Во время одной из поездок в Кельн его из аэропорта доставили на глухую полянку в лесу, где уже жаала вторах машина, показали несколько фотографий совершенно незнакомых людей и попросили их опознать. Часто после восьми часов изматывающих допросов следователи вместе со своим подопечным направлялись в гостиничный бар, чтобы в менее формальной обстановке прозондировать политические взгляды Пенго. Пенго был с ними так же откровенен, как и с любыми другими людьми. В понимании Пе1нго они были типичными «черно-белыми», не различавшими оттенков. Они считали коммунизм плохим и точка, в то время как Пенго нравилось думать о себе как о человеке с широкими взглядами. Может, благодаря воспитанию, может, благодаря непосредственному опыту жизни в разделенном границей Берлине, но он различал в политике оттенки серого.

«Если уж на то пошло, заявлял он им, — я левый». Офицеры с готовностью выслушивали все, что бы им Пенго ни сказал, но не проявляли готовности перейти в его веру, которую считали просто политическим капризом, который с возрастом пройдет.

Допросы тянулись все лето 1988 года, после чего к делу подключился следственный отдел федеральной полиции, приблизительный аналог ФБР.

Каждой новой команде следователей Пенго повторял свой рассказ. Снова и снова у него спрашивали, как была задумана вся операция, и кто первым вышел на контакт с Советами. Его снова и снова просили рассказать, как складывалась их пятерка. Пенго отвечал, что в группу вошел позже других и что после его поставки информации Сергею отсутствие отклика со стороны русских его разочаровало и обескуражило. Его деятельность постепенно сошла на нет, и к моменту обращения к Зиберу он уже больше года был не у дел, так что не мог знать, чем занимались остальные. Пенго отказался подчиняться требованиям, которые считал не относящимися к делу, и когда его связной из секретной службы попросил дать какую-то информацию о добовских экскурсиях по берлинским борделям, Пенго грубо отрезал: «Я вам не соглядатай». В ответ на постоянные требования раскрыть новые детали деятельности группы Пенго оъяснял, что других знает мало, не считая Хагбарда и Доба, а после того как они разругались из-за Rainbow и счета, о котором его когда-то просил Доб, ему приходилось очень мало общаться с ними. Он сообщил, что у Доба есть пистолет и од может быть опасным, что Карл побывал в Восточном Берлине 24 раза, а Доб — минимум один раз.

Маркса Гесса он знает очень мало и еще меньше знает о его вторжениях в Лоуренсовскую лабораторию. Сам Пенго побывал в компьютерах BL раза два, но абсолютно ничего не знает о SDInet или о таинственном Ласло Балоге из Питтсбурга. Постороннему человеку могло бы показаться, что Пенго чувствует себя совершенно свободно во время допросов и не смушается тем, что оказался в одной команде с полицией.

И действительно, если бы его попросили объяснить, какими моральными принципами он сейчас руководствуется, он ответил бы, что работал на одних, а теперь работает на других. Вот и все.

Причем тут мораль? Он продолжал работать в своей консалтинговой фирме, которая сейчас находилась в процессе слияния с другой берлинской фирмой-новичком. Но последствия допросов уже начинали на нем вказываться. Даже в отсутствие Доба-поставщика зависимость Пенго от гашиша выросла. Этой осенью он чаще был под кайфом, чем нет, и ежедневно поглощал литры кофе. Пенго принадлежал к «запойным курильщикам», как выражаются немцы, — закуривал сигарету, делал две-три затяжки, тушил и тут же забривал новую. Он договаривался с людьми о встречах и забывал о них, потеряв, таким образом, многих приятелей. Когда на каком-то концерте он столкнулся с бывшей подружкой, то был, по ее словам, нервным, дергался и бормотал про неприятности с секретной службой.

Если Пенго только начинал ощущать, каково быть стукачом, то на Хагбарде допросы отразились значительно сильнее. Все его попытки превозмочь зависимость от наркотиков оканчивались ничем.

Сейчас он жил в общежитии для бывших наркоманов в Ганиовере. Денег у него не было. Поредевший круг его друзей не знал, как помочь ему. Когда они приходили к Хагбарду, он только и говорил, что о великом заговоре, который угрожает судьбам человечества. Мачеха Хагбарда, единственный оставшийся у него родственник, хотела иметь с ним как можно меньше общего. Он не только успел разбазарить солидное наследство, но и, по ее убеждению, распродает фамильные ценности. Хагбард не раз наведывался к ней и намекал, что хотел бы забрать некоторые картины, принадлежавшие его отцу. Она подозревала, что он собирается и их продать, и заявила, что больше не пустит его в квартиру. Хагбард обратился за помощью к гамбургскому адвокату Иоганну Швенну. Швенн был известным правозащитником, адвокатом с очень плотным расписанием. У него не было времени наводить справки о клиенте, который мало чем отличался от любого другого молодого человека, у которого неприятности с законом. Хагбард, очень худой и с такой бледной кожей, что она казалась почти прозрачной, был до неловкости вежлив, аккуратен и изъяснялся литературным языком. И, что для Швенна свидетельствовало в пользу этого юноши, не стремился выдавать друзей. Швенн не стал особенно вдаваться в подробности, касавшиеся личности Хагбарда, а сам Хагбард не стал посвящать его в детали.

В конце 1988 года необычное дело хакеров-шпионов волею судьбы попало в руки Эккехардта Кольхааса, одного из федеральных прокуроров из канцелярии генерального прокурора, занимавшихся делами о шпионаже.

Скромный 43-летний прокурор только недавно занял свой пост после нескольких лет работы в Министерстве юстиции в Бонне, где он специализировался на делах о захвате заложников. Кольхаас не знал, радоваться или нет такому громкому делу, не имевшему прецедентов не только в ФРГ, но и во всем мире. Сам генеральный прокурор придавал ему огромное значение. Дело хакеров-шпионов предполагало совершенно новую разновидность шпионажа.

И если подтвердится, что секретная информация добывалась из компьютеров США и попадала к Советам, эффект мог оказаться подобным взрыву бомбы.

Кольхаас, чей маленький кабинет выдавал, что его хозяин избегает любой техники, включая и пишущую машинку, чувствовал себя неуверенно из-за обилия технических подробностей, окутывавших дело. Он шутил, что для него даже выговорить слово «компьютер» — трудная задача. И вот внезапно он поставлен перед необходимостью выступать обвинителем по делу шайки молодых людей, чьи привычки — попасть в компьютер, находящийся в тысячах миль от них, и выкрасть информацию — он находил настолько странными, что даже не пытался уразуметь. Но он твердо решил игнорировать, насколько удастся, собственную техническую ограниченность и сосредоточиться на шпионаясе. В конце концов, скачивали они предназначавшуюся для КГБ информацию с компьютеров, находившихся на Дальнем Востоке, или делали фотокопии — несущественно. Шпионаж — он и есть шпионаж.

У полиции и разведки интересы в этом деле не совпадали. Последний раз одно и то же ведомство объединяло и полицию, и спецслужбы еще во времена Третьего рейха. Чтобы воспрепятствовать даже малейшей возможности возникновения нового гестапо, две эти организафта после войны были полностью разделены. Сейчас обмен информацией межяу ними сведен до минимума, и, болев того, они, как правило, конкурируют друг с другом.

Для разведки дело хакеров представляло интересный и не имевший аналогов случай, который хорошо было бы яопрвдержать для себя. Генеральный прокурор, который работал с полицией, хотел наблюдать торжество справедливости, и, в отличие от разведки, прокуратура не собиралась обещать викавой амнистии информаторам. Что касается информаторов, то Кольхаасу приходилось строить обвинение против троих подозреваемых на основании не слишком надежных показаввй. Информаторы действительно вызывали определенную Tpeaoly. Один, по кличке Хагбард, был наркоманом, кочевавшим по психушкам и центрам реабилитации. Во время допросов Хагбард мог соображать самое большее полчаса, после чего обмякал ва стуле и начинал клевать носом. Руки у него тряслись, и порой он отпрашивался, чтобы принять какие-то таблетки. Только таблетки, сопровождаемые огромными количествами кофе и сладостей, вовюгаян ему оставаться в сознании. Хуже того, у него бывали провалы в ламута. В конце концов, если ему удавалось сосредоточиться, ов все-таки мог восстановить кааой-нибудь яркий эпизод или вспомнить название компьютера, который взломал. После одного, длившегося 8 часов допроса Хагбард на последней странице протокола подписал отказ от своих показаний, утверждая, что курс лечения, который он сейчас проходит, делает затруднительным членораздельное выражение мыслей. Его дружок Пенго, тот, что прибежал с повинной, чуть не наступая Хагбарду на пятки, тоже был не подарок. Он был, безусловно, очень неглуп, более открыт и понятен в своих показаниях и определенно не разваливался на части, но невыносимо задирал нос: «вот он я, юный суперхакер, совершивший государственное преступление и не выказывающий ни малейшего раскаяния!».

Когда Ленго вызвали в Карлсруэ, чтобы он подтвердил в судебной палате все то, что говорил на допросах в полиции, судья спросил у него, кто будет платить за время связи стоимостью в тысячи марок, которое он набрал благодаря всем краденым NUI.

— Не знаю, — ответил Пенго, — это не мои проблемы. Кольхаас подозревал, что не моральные убеяздения и даже не смутные ощущения, что сделано что-то нехорошее, побудили Пенго исповедаться властям, а страх, что его друг Хагбард уже успел это сделать. Все-таки больше всего раздражало не высокомерие Пенго, а любопытные провалы в памяти, когда речь заходила о магнитной ленте. Прокурор просто отказывался поверить, что кто-то, мнивший себя суперхакером и желавший произвести благоприятное впечатление на агента КГБ, передал ленту, не зная, что за информация на ней. Кольхаас почти не сомневался, что Пенго прикрывает кого-то, скорее всего, гамбургского хакера по кличке «Обеликс». Кроме того, в некоторых пунктах хагбардовская версия заметно отличалась от версии Пенго. Хагбард утвериадал, что к Сергею попали не только списки компьютеров, но и сотни имен пользователей и паролей из засекреченных армейских лабораторий. Пенго признал, что в прошлом часто давал Хагбарду имена пользователей, но сомневается, что переданная Хагбарду информация в итоге попала к русскому агенту. И главное, в то время как Пенго божился, что из денег, полученных от Сергея, на его долю досталось самое большее 5000 марок, или 2500 долларов, Хагбард утверждал, что Пенго получил минимумвтриразабольше.

Чтобы чем-то подкрепить их показания, Кольхаас распорядился установить наблюдение за Маркусом Гессом и Питером Карлом в Ганновере и Добом Бжезинским в Берлине. Он также санкционировал прослушивание телефонных разговоров, но это почти ничего не дало. Немецкие власти с самого начала, вероятно, чтобы держать Пенго в подвешенном состоянии, ничего не говорили о своих намерениях. Его адвокат находился в постоянной переписке с прокуратурой и полицией, Уастоятельно рекомендуя им рассматривать признание своего клиента как доказательство того, что сотрудничество хакеров и государства может сыграть решающую роль в борьбе с новой формой шпионажа. Тем временем три журналиста готовили для телевидения передачу о хакере-шпионе. Они исколесили всю Западную Германию, интервьюируя всех подряд — от главы контрразведаи до членов компьютерного клуба «Хаос». Они послали корреспондента в Штаты, чтобы взять интервью у Столпа, протащили камеру в Восточный Берлин и отсняли здание, в котором находился офис Сергея, и даже попросили Пенго повторить свой рассказ для телевидения. Власти не раз предупреяедали его, чтобы он не общался с телевизионщиками. На этот раз здравый смысл победил, и Пенго, обычно обожавший поговорить перед камерой, журналистов завернул.

К концу 1988 года Питер Карл почувствовал, что за ним следят, Навестив Сергея сразу после Нового года, Карл передал подробный отчет о компьютерном вирусе, поразившем США. Вирус написал аспирант Корнеллского университета Роберт Моррис. Моррис запустил свой вирус ноябрьским вечером 1988 года, и за считанные часы он вывел из строя сотни компьютеров в университетах и исследовательских центрах по всей Америке, поставив нацию перед фактом уязвимости ее компьютерных сетей.

Западногерманские хакеры полагали, что такая быстрая и разрушительная штука должна представлять серьезный интерес для русских. Помимо своего рапорта о вирусе Карл передал Сергею и доклад о вирусах, написанный Клиф-фом Стоялом.

В конце их обычного обеда Сергей предупредил Карла, что в их встречах должен наступить перерыв.

Во-первых, Восточный Берлин собирается посетить Горбачев.

Конспирация, учитывая такое количество действующих лиц, у группы уже ослабела. Меньше всего русские хотят, чтобы шпионская операция вышла наруяу в тот момент, когда в городе будет их лидер. Во-вторых, Сергей был совершенно уверен, что западная контрразведка следит за передвижениями Карла. Он успокоил Карла тем, что их сотрудничество приостановлено лишь на время, а потом возобновится.

Когда Карл передал Гессу, что русский потребовал свернуть деятельность, Гесс чуточку расслабился. Для него вся затея давно уже потеряла привлекательность, и сейчас лучшее, на что он мог рассчитывать, — увидеть, как эта история тихо рассосется. Пара тревожных звоночков уже была — сначала его напугала бременская полиция, когда летом 87-го нашла его по телефонному следу, потом — взрыв известности, когда в апреле 88-го Quick рассказал, как Сголл гонялся за хакером. Но с тех пор все затихло. У Гесса была новая работа программиста в ганноверском издательстве, и дела у него шли хорошо. Деньги, которые он получил в КГБ, около 9000 долларов, сейчас казались не такими большими, чтобы продолжать рисковать.

Наступил декабрь, а никого еще не арестовали. Почти 6 месяцев Пенго жил в безвоздушном бюрократическом пространстве. Ему некому было рассказать о своих проблемах, так что он научился жить наедине со своей тайной. Когда подошло время ежегодного съезда «Хаоса», Пенго обрадовался возможности вырваться из Западного Берлина. В 1988 году народу собралось меньше, чем обычно. Обеспокоенные родители, которые к этому времени уже хорошо знали, что такое хакерство, не пускали своих отпрысков в клуб, репутация которого покрывалась все новыми и новыми пятнами. Хакинг стал противозаконным, и этого хватало, чтобы отпугнуть кое-кого из мечтавших стать хакерами. Что еще важнее, федеральное управление связи усилило защиту сети Datex-P, сделав несистемный хакинг намного более трудным. Многие из тех, кто не изменил своим привычкам, теперь придерживались принципа, что в одиночку работать безопаснее, и держались от «Хаоса» подальше. А те же, кто присутствовал на встрече, трепались все больше о политике: в ФРГ затевали установку сети, предназначавшейся для обмена информацией об охране окружающей среды, тем самым закладывая фундамент для проталкивания закона, аналогичного американскому закону о свободном доступе к информации. Для крутых хакеров такие разговоры только доказывали, что «Хаос» сбился с правильного пути. Но для Пенго съезд означал возможность сделать вид, будто ничего не случилось, все идет, как в старые добрые времена.

Обеликс встретил его в аэропорту на принадлежавшем матери «Мерседесе», и Пенго, стоило ему попасть в «Хаос», немедленно почувствовал себя лучше.

Пенго стал знаменитостью. Те, кто не знал его лично, слышали о нем. В 20 лет он уже стал ветераном. Многие из называвших себя хакерами мало что умели, кроме того, что собирали пароли по друзьям. Пенго знали как хакера из элиты, такого, что умеет и писать программы. Он был берлинец, он не попадался, а когда у него были проблемы, обсел полицейских вокруг пальца.

Уловка Пенго с жестким диском стала пред-мегом тщательного разбора, чуть ли не семинара, в клубе. Хакеры помоложе перед ним благоговели — помимо всего прочего он был одним из первых, кто расколол компьютеры Philips и Thompson-Brandt во Франции. Все три дня съезда вокруг Пенго крутились журналисты и телеоператоры. На беглом английском, пересыпанном американизмами, которых он нахватался в сетях и BBS, Пенго нахально болтал перед камерой корреспондента Би-би-си, снимавшего документальный фильм о европейских хакерах. Когда Пенго вспоминал о том, как «Хаос» запоем взламывал УАХы, он сказал: «Мы думали, что были лучшими. Не знаю, так ли это». Западногерманские журналисты обожали Пенго: он всегда был готов дать большое интервью, сидя где-нибудь в уголке, куря одну за другой свои самокрутки и рассказывая о каких-нибудь из своих лучших штучек.

Пенго слонялся по клубу, заглядывал на семинары и слушал, небрежно прислонившись к дверному косяку в позе человека, привыкшего располагаться рядом с ближайшим выходом. На семинаре, посвященном будущему «Хаоса», Пенго выступил. С оттенком раздражения в голосе он сказал, что его огорчает направление, в котором, как он видит, движется клуб. Для такого хакера-технократа, как Пенго, политический уклон «Хаоса» неприемлем. Сосредоточиваться на вещах типа охраны окружающей среды — значит заставлять группу изменять ее техническим целям. Ничего удивительного, закончил он, что действительно талантливые хакеры начинают покидать клуб.

Безотносительно к расследованию дела о шпионаже по гамбургской тусовке пошел слух, что кто-то стучит. Bay Холланд заподозрил, что в рады «Хаоса» проник полицейский осведомитель. Пенго с облегчением понял, что его Bay не подозревает. Хагбард в этом году на съезд не приехал, и, похоже, никто не заметил его отсутствия.

Питер Карл подумывал перебраться в Испанию и открыть там компьютерную фирму. С Ганновером его ничего не связывало, развелся он больше года назад, и его десятилетняя дочка осталась на попечении матери. С тех пор как в 1986 году Карл оставил работу крупье, он получал пособие по безработице. В дополнение к 8SO маркам, которые каяедый месяц приходили от государства, он время от времени перегонял машины в Испанию для тамошнего торговца подержанными автомобилями.

Были еще и деньги от Сергея, но этот бизнес постепенно заглох, и после того как Сергей потребовал прервать отношения, неизвестно было, возобновится ли он вообще. Определенно, рассчитывать на русских как на источник постоянного дохода не приходилось.Так что в начале 1989 года Питер Карл всерьез решил переехать в Мадрид. Он уже сносно говорил по-испански, и эта страна всегда его привлекала. Карл отправился в Мадрид, открыл счет в банке и присмотрел квартиру. В феврале он поехал в Берлин, чтобы обсудить свой будущий бизнес с Добом и Гессом.

Друзьям он сказал, что деньги на новую фирму есть, и предложил войти в дело. Гесс не собирался уезжать из Ганновера, но с радостью стал бы техническим консультантом. Он уютно устроился в издательстве, получая приличные деньги — 2800 марок в месяц. Шпионские игры остались в прошлом.

Для Питера Карла одним из главных преимуществ новой карьеры в новой стране была возможность раз и навсегда оборвать слежку. Это было единственная гарантия, что его никогда не поймают. С другой стороны, время шло, и все больше и больше казалось, что им удалось провернуть то дельце безнаказанно.

В крошечной берлинской квартире Доба спать можно было только на полу. Там он и спал на матрасе, когда его разбудил громкий треск — кто-то выбил его дверь. Доб подскочил и увидел четыре пистолета, направленные ему в голову. За каждым пистолетом стояло по полицейскому в штатском. — В чем дело? — завопил Доб. — Сдать оружие! — приказали ему вместо ответа, хотя никакого оружия не наблюдалось. Доб был немедленно арестован.

Марс Гесс начал сгонять вес. Пять раз в неделю он вставал в 6.45 и шел в бассейн поплавать перед работой. 2 марта 1989 года он возвращался из бассейна в прекрасном расположении духа. Он уже нащупывал в кармане ключи от входной двери, когда услышал за спиной тихий вежливый голос человека, который, казалось, хотел узнать, как пройти по такому-то адресу. «Герр Гесс?». Гесс обернулся и увидел, что восемь хорошо одетых мужчин смотрят на него в упор. Гесс мгновенно понял, что случилось. Ему сразу же сказали, что он подозревается в шпионаже. Гесс начал молиться про себя. В квартире тоже были полицейские. Гесс потребовал, чтобы ему разрешили позвонить адвокату. Когда в июне прошлого года полиция отконвоировала Гесса в его комнату, адвокат возник на сцене через несколько минут, и его присутствие позволило Гессу отнестись к ситуации пренебрежительно. Но на этот раз полиция продемонстрировала пугающую подготовленность.

Телефон адвоката не отвечал. Со второй попытки Гесс дозвонился до секретарши, которая сказала, что в течение дня адвоката не будет. Гессу ничего не оставалось, как позволить начинать обыск. Перетряхнув всю квартиру, полицейские забрали Гесса в полицейское управление Ганновера, где целый этаж отвели под расследование дела хакеров-шпионов. Так Гесс впервые встретился с Эккехардтом Кольхаасом. Первой реакций Гесса было сознаться в хакинге, и в частности во взломе компьютеров LBL. На допросе он признался, что знает Хат-барда и прочих и что передавал Хагбарду три или четыре пароля. Он даже признался, что снабжал Доба крадеными программами и получал за него деньги от Карла, а позднее передавал добычу непосредственно Карлу. Но Гесс отрицал участие в какой бы то ни было шпионской деятельности.

— Я никогда сознательно не работал на вражескую разведку, — заявил он, тщательно подбирая слова.

— Карл никогда не говорил, зачем ему программы, а я никогда не спрашивал. — Знаете ли вы некоего Сергея?

— Мне это имя неизвестно, — солгал Гесс. — У нас есть основания считать, что Сергей работает в торговом представительстве в Восточном Берлине и программы заказывал он.

— Я об этом абсолютно ничего не знаю, — стоял на своем Гесс. Но по мере продолжения допроса до Гесса стало доходить, что кто-то из группы раскололся. Очередной вопрос доконал Гесса.

— Согласно информации, полученной нами от федеральной полиции, Сергей открыто упоминался в разговорах между Бжезинским (Добом), Кохом (Хагбардом), Карлом, Хюбнером (Пенго) и вами, там, где речь шла о том, что пароли, которые вы доставали, предназначались Сергею. Что вы скажете на это? Продолжать запираться смысла не было. Все вышло нарушу.

— Это правда, — ответил Гесс. — Эти люди говорили о Сергее. Я понял, что Сергей находится на Востоке и работает в русской разведке. И Гесс начал объяснять, что когда он понял, кому предназначаются пароли, то немедленно вернулся в компьютеры LBL и внес в них изменения.

Когда ему прочли составленные со слов Хагбарда списки — десятки систем и имен пользователей, которые Гесс якобы передал, включая компьютер армейского склада в Эннистоне, пентагоновскую базу данных Optimis и несколько компьютеров бюро охраны окружающей среды, Гесс пришел в ужас и стал все отрицать. Насколько он мог понять, Хагбард вывалил следователям чертову кучу беспорядочной информации и рассказал им о том, что имело место еще в 1985 году,. когда Гесс и Хагбард хакерствовали на пару. Но эти данные, пытался объяснить Гесс, никакого отношения к Сергею не имеют. Историю, которую Гесс рассказал в первые несколько часов допроса, он упорно повторял весь следующий год, даже когда обвинение припирало его к стенке неопровержимыми доводами. К концу десятичасового допроса он признался в том, что передал Сергею минимум 6 программ, полностью отдавая себе отчет, что эти программы предназначены для Советов. Главным образом это были программы, которые он более или менее случайно нашел в фирме «Фокус». Но, настаивал Гесс, он никогда не передавал с Хагбардом имена пользователей и пароли для Карла и ни разу не передавал ему считанную с компьютеров информацию для продажи Сергею.

У Хагбарда, доказывал он, проблемы с психикой, и это необходимо учитывать, оценивая правдоподобность любых его показаний. На этот раз, чувствовал Гесс, его точно будут судить. Ночь он провел в камере. На следующее утро его на вертолете доставили в Карслруэ, чтобы он повторил показания в магистрате. Лететь было неприятно и неудобно, ибо Гессу и Кольхаасу пришлось вдвоем жаться на узком сиденье. Все 30 минут полета Кольхаас молча просматривал свои записи. Обвинитель и обвиняемый не обменялись ни словом.

Поскольку Маркус Гесс, молодой человек с чистым досье и постоянным местом работы, не производил впечатления готового уйти в бега, днем его отпустили. Первым делом он позвонил отцу, и тот приехал забрать его из Карлсруэ. Выходные он провел с родителями в Фульде, в часе езды от Карлсруэ. Гессу пришлось долго объяснять родителям, как вышло, что их прекрасный сын, воплощение благовоспитанности и порядочности, позволил втянуть себя в такую скверную и неприличную историю, поставив под удар свое блестящее будущее, и все это ради 15000 марок. У Гесса всегда были теплые и доверительные отношения с родителями, но он не обсуждал с ними свой хакйнг — не только потому, что это было противозаконно, но и потому, что родители просто не смогли бы понять его одержимость. В конце концов родители дали понять, что они на его стороне.

Питера Карла взяли в Ганновере утром, когда он выезжал со стоянки рядом со своим домом. Карл как раз собрался перегонять машину в Испанию.

Поскольку это вполне могло оказаться поездкой в один конец, полиция действовала молниеносно. Две машины без номеров заблокировали Карла на выезде, и один из офицеров заскочил к нему в автомобиль. Процедура ареста заняла приблизительно 30 секунд. И Карл, и Доб в первые же часы допросов поняли, что Пенго и Хагбард переметнулись на сторону властей. В итоге Карл и Доб признались в шпионаже, но к ним отнеслись без той снисходительности, что проявили к Гессу. Карл в свое время уже побывал под арестом, Доб уклонялся от воинской повинноотв, и оба вполне могли смыться. Их взяли под стражу. Бывшая жена Карла предложила внести за него залог в размере 1000 марок, но Кольхаасу эта идея не понравилась, и он уговорил судью отказать. Кольхаас понял, что дело приобретает основательность, когда во время обыска в квартире Карла обнаружили электронную записную книжку Casio с телефоном Сергея Маркова.

В тот день тремя арестами не ограничились. Полиция идеально подготовила операцию. С утра бригады отдела государственной безопасности были разосланы по городам ФРГ.

Всего было проведено 14 обысков. Хакеров и их друзей из старой гамбургской тусовки и ганноверской группы выдергивали из постелей и забирали в полицейские участки, где допрашивали о шпионской группе.

Новость разнеслась мгновенно. Обеликс, которого тоже допросили, утром позвонил журналистам и сообщил, что идут аресты. Журналисты начали срочно готовить экстренный выпуск взамен уже смонтированной вечерней получасовой передачи «Панорама». В 19.00 северогерманское телевидение передало броскую заставку вечернего выпуска «Панорамы», анонсируя сенсацию, которую нельзя пропустить. В 23.00 три миллиона западногерманских телезрителей настроились на этот канал.

Выпуск начался драматически с общего плана — мост Гляйникер, классическое место, где Восток и Запад обменивают пойманных разведчиков.

На фоне моста пошли силуэты хакеров. Затем в кадре появилась карта мира, испещренная стрелками, двигавшимися от Кремниевой долины к Москве. Клифф Столл подробно рассказал, что же искал хакер в LBL. Столла снимали за компьютером, с утрированной тревогой на лице: "Кто-то был в моем компьютере. Он искал информацию о «звездных войнах».

Пенго заподозрил, что близятся какие-то перемены. На этой неделе его связной из контрразведки должен был прилете'ть из Кельна, но в последний момент отменил встречу. Несколько месяцев назад Пенго выехал из квартиры отца, не заполнив соответствующих бумажек в местном полицейском участке, где должны были фиксироваться все перемены места жительства бюрократическая заморочка, обязательная для всех жителей Берлина. Чувствуя, что арест может оказаться неизбежным, и беспокоясь из-за того, что полиция первым делом сунется к Готтфриду Хюбнеру, Пенго предупредил отца, что вскоре может повториться декабрь 86-го. Родители Пенго смутно догадывались, что их сын попал в какие-то неприятности и пытается из них выпутаться. Они знали, что идет следствие и его обвиняют в чем-то серьезном, связанным с его хакерством, но старались не задавать вопросов. Рената давным-давно оставила попытки понять, что ее сын, собственно, делает с компьютерами, и не могла судить о действительном масштабе неприятностей. Готтфрид разволновался, услышав, что полиция может снова появиться в его доме. — Что они собираются делать, и когда их ждать? — допытывался он у сына.

— Я не знаю, — ответил Пенго с раздражением. — Прости, но я не знаю.

Я не знаю, сколько их будет, и когда они придут, и придут ли они с ордером на обыск или просто, чтобы сказать: «С добрым утром». По крайней мере после этого разговора Пенго заявил в полицию о перемене адреса. Три дня спустя, в 9 часов утра, Пенго разбудил звонок в дверь. Это была западноберлинская полиция. При обыске изъяли всевозможные бумаги, одни -с распечатками, другие — исписанные Хагбар-дом, но ничего особенно изобличительного для Пенго. Конечно, это был обыск для проформы, и с первой минуты Пенго понял, что настоящего ареста не предвидится. Обыск провели и у Пенго в фирме, которая к тому времени разрослась уже до пяти человек. Пенго был удивлен размахом акции. Все же он испытал огромное облегчение от того, что бомба наконец взорвалась. Насколько он мог судить, его имя пока не упоминалось. «Панорама» его тоже не раскрывала, называя Фридером Зеллом, берлинским студентом.

Иоахим Вагнер, режиссер и ведущий «Панорамы», назвал разоблачение хакеров-шпионов самым громким делом со времен скандала 1974 года, когда выяснилось, что Понтер Гильом, друг и помощник тогдашнего канцлера Вилли Брандта, — капитан восточногерманской разведки. Герхардт Боден, глава секретной службы ФРГ, заявил: «Мы столкнулись с новой формой вражеского просачивания в наши компьютерные сети». Благодаря проделанной его ведомством работе по раскрытию шпионской сети и предотвращению возможного ущерба, заявил представитель министра внутренних дел, по КГБ «нанесен серьезный удар». «Панорама» запустила цепную реакцию в прессе.

Немцы вообще не склонны легкомысленно относиться к шпионажу, а западные немцы были потрясены сообщениями о новой и коварной разновидности шпионажа, о хулиганах, которые случайно натолкнулись на уязвимые места компьютерных сетей и не только вовсю эксплуатировали обнаруженные слабости, но и поставили под угрозу безопасность западного мира.

Представители государственных органов и эксперты по компьютерной защите упорно подчеркивали, что какая-то часть стратегически важной информации НАТО, хранившаяся в компьютерах, предположительно попала к Гессу и компании. И даже если полученные ими данные не относились к категории секретных и просто предназначались для служебного пользования, западногерманские и американские специалисты утверждали, что засекреченные сведения можно выудить и из открытой (негрифованной) информации.

Но министр внутренних дел очень быстро отказался от своего первоначального заявления относительно «удара по КГБ». Когда прошел первый шок от сенсации, скептики-журналисты начали интересоваться, какой же конкретно ущерб нанесли хакеры национальной безопасности. Попала в чужие руки засекреченная информация? Или же это было просто безобидное, общедоступное программное обеспечение? И наконец, зачем столько шуметь, если давно известно, что настоящую угрозу представляет не Советский Союз, а промышленный шпионаж, и шпионы как американских, так и европейских корпораций потихоньку взламывают компьютеры конкурентов в поисках засекреченных технологий и коммерческой информации?

Пенго недолго наслаждался анонимностью. Через пару дней слухи о том, кто же входил в шпионскую группу, начали с бешеной скоростью цирлировать по страницам газет и по хакерским кругам.

Bay Холланд, основатель и идеолог «Хаоса», был вне себя от гнева.

Если правда, что Пенго тоже впутался, то это предательство идеалов хакинга вообще и клуба в частности. Сначала Bay просто не поверил. Он всегда считал Пенго немного наивным и абсолютно не способным на такое бесстыдство. Bay взбесило не сколько то, что программное обеспечение продавали Советам, сколько то, что хакеры могли торговать тем программным обеспечением, которое добывали члены «Хаоса».

Мало того, они еще стучали на «Хаос»! По мнению Bay, оба эти греха были намного страшнее, чем шпионаж. Чтобы разобраться, Bay позвонил в Берлин. — Отвечай просто «да» или «нет», — сказал Bay, когда Пенго снял трубку — Нас не подслушивают? -Нет.

— То, что про тебя рассказывают, правда? -Да.

— Вот все, что я хотел узнать. — И Bay бросил трубку. Еще через пару дней настоящие имена участников стали известны широкой публике.

Еженедельник Der Spiegel, самый читаемый в ФРГ журнал, назвал Гесса и Хагбарда. В следующей статье раскрывались имена остальных. А затем и факт сотрудничества Пенго и Хагбарда с полицией начал потихоныу выходить на свет.

Пенго немедленно перешел к обороне. В ответ на шум, который поднялся вокруг его шпионской деятельности и последующего сотрудничества с полицией, он отправил объявление на английском в Risks, международную сетевую конференцию на тему потенциальных опасностей, которые несут компьютеризованные технологии. Risks читали во всем мире. Питер Нейманн, американский компьютерщик и издатель Risks, был так удивлен, увидев идиотское письмо, что решил его опубликовать: Date: Fri, 10 Mar 89 18:09:25 MET DST From: Hans Huebner Subject: Re: News from the KGB/Wily Hackers Почти два года я являлся активным членом сетевого сообщества и хочу подчеркнуть, что моя деятельность в сети никоим образом не была связана ни с какими спецслужбами, западными или восточными. Но правда то, что, когда я был моложе (сейчас мне 20 лет), я был втянут в деятельность группы лиц, которые пытались торговать с восточной разведкой. Я надеюсь, что поступил правильно, летом 1989 года сообщив германским властям о моем участии в их деятельности. О себе: я отношу себя к хакерам. Большую часть своих знаний я приобрел, развлекаясь с компьютерами и операционными системами. Да, многие из этих систем были частной собственностью организаций, которые даже не подозревали, что я использую их технику. Я думаю, хакеры вносят вклад в компьютерное сообщество. Уже говорилось, что в наше время большинство интересных компьютерных ВДей было разработано или в общих чертах намечено людьми, которые считают себя хакерами.

Когда я начал залезать в системы, которые находились в других странах, мне было 16. Меня интересовали просто компьютеры, а не содержавшаяся на их дисках информация. Поскольку в то время я учился в школе, у меня не было денег на покупку собственного компьютера. Меня радовала слабая защита систем, к которым я получал доступ, используя сети Х.25. Вы можете сказать, что мне надо было набраться терпения и подождать, пока я не поступлю в университет, но некоторые поймут, что терпение — не та вещь, которой я увлекался в те дни. Компьютер стал для меня наркотиком, и поэтому я занимался хакингом. Я надеюсь, что это ответ на вопрос «почему?» — абсолютно не затем, чтобы дать русским преимущество перед США, и не затем, чтобы разбогатеть и смыться на Багамы. Что касается наказания. Я уже потерял работу, поскольку из-за того, что мое имя попало на страницы ирнала Spiegel и в Risks, мои партнеры по бизнесу встревожены.

Несколько проектов, которые я собирался реализовать в ближайшем будущем, аннулированы, что — вынуждает меня опять начинать с самого начала.

Ханс Хюбнер Чертовски дерзко было отправить такое заявление тридцати тысячам программистов, студентов и ученых, в основном американцев, которые внимательно просматривали Risks каждый день. Вероятно, Пенго недооценил количество людей, которые увидят его письмо. Вряд ли стоило ожидать, что сознавшийся хакер вызовет у них особые симпатии. На тех из подписчиков Risks, кто был готов принять на веру слова Пенго, его искренность произвела впечатление, но большинство негодовало: "Это писал кто-то, в лучшем случае не понимавший, что творит, наивный до идиотизма!

И если такой беспринципный и эгоистичный тип был завсегдатаем сети, то что же еще за уроды мо-iyr в ней шнырять?" Bay тоже не так-то легко было провести. Он уввдел в письме Пенго попытку самооправдаться, в которой не было ни намека на раскаяние, ни мысли о том, как его приключение в стиле «плаща и шпаги» могло отразиться на других. Bay решил полностью разорвать отношения с этой паршивой овцой и приказал всем западногерманским хакерам вешать трубку, если Пенго вдруг позвонит.

Шутили, что когда Хюбнер выбрал себе псевдоним «Пенго», то и сам не знал, как он ему подходит:

Пенго, героический пингвин из видеоигры, прыгает со льдины на льдину, спасаясь в тот самый миг, как льдина начинает тонуть. И только родители Пенго отнеслись к нему с пониманием. Рената быстро объяснила эскапады старшего сына вполне понятной юношеской страстью к приключениям и романтике. И отец, и мать надеялись, что их сын как-нибудь выпутается из своего отчаянного положения, точно так же, как в детстве он ухитрялся в самый последний момент выбраться сухим из воды. Но семидесятилетняя мать Ренаты, которая в молодости много натерпелась от коммунистического режима Восточной Германии, была в ужасе от того, что ее внук мог связаться с этими людьми. Хагбарду тоже досталось. Но каяться на публике он не собирался и спокойно встречал попытки журналистов спровоцировать его на исповедь. Пожалуйста: 30000 марок за эксклюзивное интервью. Со стороны могло показаться, что Хагбард начал новую жизнь. Еще до того как стало известно о его работе на КГБ, друг помог ему получить место курьера в ганноверском отделении консервативной партии «Христианско-демократический союз». Платили мало, приходилось быть на побегушках, но, по общему мнению, он прекрасно справлялся с работой, и сотрудники его любили. Даже когда стало известно и о шпионаже, и о наркотиках, его оставили на работе, полагая, что следует дать человеку второй шанс. Одни из друзей Хагбарда рассматривали его работу в ХДС как еще одно доказательство того, что социал-демократы теперь уже не те, что в былые годы, и левеют на глазах, а другие просто думали, что это его первый маленький шаг к возвращению в общество. Его жизнь казалась, по крайней мере посторонним, более спокойной. Столько лет прожив как перекати-поле, он наконец собрался переехать в собственную квартиру.

Вероятно, подействовала и окружавшая его атмосфера ортодоксального христианства. Его товарищи по работе и предположить не могли, что этот тихий юноша был постоянным пациентом психиатрических клиник. В действительности жизнь Хагбарда по-прежнему представляла темный клубок.

Он все еще пытался отказаться от наркотиков. Квартиру оплачивали западногерманские власти, породив, таким образом, странную зависимость.

А зависимость от властей явно была непосильным грузом для человека, погруженного в параноидальный бред. Хагбарда все больше одолевали навязчивые идеи, что за ним постоянно следят реальные или вымышленные организации. Он верил, что в полиции читают его мысли и манипулируют им.

Хагбарда угнетало и сознание того, что его рыночная стоимость находится в прямой зависимости от интереса, который он представляет для прессы, а этот интерес иссяк. Спустя пару месяцев сенсация потеряла свой блеск, и журналисты почти забыли о молодом хакере с необычной кличкой.

Утром 23 мая Хагбард отправился отвезти почту на принадлежавшем ХДС «Фольксвагене» и не вернулся. После обеда друзья начали его искалы, а в 16.00 объявила розыск и полиция. Через неделю друзья оставили надежду его найти. Хагбарда нашли через 9 дней.

Когда крестьянин Эрнст Борсум в первый раз заметил на глухой полянке в лесу «Фольксваген-Пассат», он подумал, что машину поставил какой-нибудь любитель бега трусцой. Но шли дни, машина стояла на том же месте, а на капот нанесло листьев. Борсум вызвал полицию. Рядом с машиной обнаружили совершенно обугленное тело. Рядом валялись остатки канистры. В радиусе трех метров от трупа вся растительность почернела. Водитель, заключила полиция, взял канистру с бензином, облил себя, остатки вылил на землю и зажег спичку.

Пламя должно было охватить его мгновенно. Даже если он кричал, никто бы его не услышал.

Положение, в котором было обнаружено тело, — в позе эмбриона, одна рука прикрывала живот, другая голову -свидетельствовало о том, что в последний момент самоубийца передумал и катался по земле, пытаясь сбить огонь, либо, если это убийство, пытался спастись. Это был, конечно, Хагбард. Смерть Хатарда снова вынесла дело хакеров-шпионов на первые полосы.

Западногерманские журналы и газеты разразились большими статьями, гадая о причинах смерти. Так насколько же секретной была информация, попавшая в КГБ? И кому была выгодна смерть Хагбарда? Нежели человек может выбрать такой ужасный способ самоубийства? Поползли слухи, что это дело леваков-террористов, для которых Хагбард добывал информацию из полицейских компьютеров, и что его убрали, боясь, что он заговорит.

Иоганй Швенн, адвокат Хагбарда, сожалел, что сделал так мало, чтобы помочь человеку, чью отчаянную просьбу о помощи не смог расслышать.

Швенн не разделял мнений об убийстве и со всем пылом правозащитника набросился на власти, единственной целью которых было сфабриковать дело, не заботясь о судьбе несчастного юноши. Многие пришли к выводу, что в известном смысле Хагбарда все-таки убило, по крайней мере подтолкнуло к смерти, давление со стороны властей и журналистов. И те и другие использовали его, не обращая внимания на его состояние. Если мания преследования и довела Хагбарда до самоубийства, заявил один его друг, то он принес себя в жертву, чтобы спастись от дальнейшего манипулирования своими мыслями. То, что он погиб 23 мая, было не случайностью. В пресловутой трилогии «Иллюминатус» числу 23 придавалось большое значение. «Все великие анархисты умчали на 23 -и день какого-нибудь месяца», — объяснял один персонаж книга другому. Группа друзей Хагбарда поместила в Tageszeitung некролог. «Гнев и скорбь в наших сердцах. Мы уверены, что наш друг остался бы в живых, если бы не продажная пресса и криминализированная полиция, которые довели его до смерти».

Пенго потрясло известие о гибели Хагбарда. Он лицом к лицу столкнулся с ужасающей реальностью. Эта смерть заставила его осознать трагические последствия игры в шпионов гораздо сильнее, чем все остальное, включая разговор с журналистами в кафе, допросы в полиции и арест. Конечно, Пенго понимал, что Хагбард был настолько неуравновешенным человеком, что его участие в шпионской деятельности вряд ли прямо привело к самоубийству. Но продолжать заниматься самообманом и уверять других, что он никому не причинил вреда, Пенго уже не мог. Кроме того, Пенго понимал, что раз он остался единственным свидетелем, давление на него может возрасти. Статус свидетеля не давал никаких гарантий, поскольку дело Пенго было выделено в отдельное производство и по-прежнему могло окончиться судом.

У Кольхааса были свои причины задуматься над последствиями смерти Хагбарда. Показания Хагбарда были достаточно скудными, во многом противоречили показаниям других, так что Кольхаас ломал голову над тем, можно ли их вообще использовать в деле. Впрочем, у прокурора не было особого выбора: обвинительный акт приходилось строить на показаниях Пенго, Хагбарда и самих обвиняемых.

Увязать их воедино было первостепенной задачей. Обвинение должно было доказать связь между Маркусом Гессом и лабораторией в Беркли. Тут Кольхаас возлагал большие надежды на Клиффа Столла. Собственно, не будь этого кудлатого американца, дело вообще бы развалилось. Зашифрованный телефон Сергея нашли у Карла в электронной записной книжке, но этого было недостаточно, чтобы строить обвинение в шпионской деятельности.

Главным вкладом Столла была придуманная его подружкой SDInet, что не только вывело на телефонный след, но и вызвало письмо Балога. Кольхаас расценивал письмо Балога как самое солидное из имевшихся у него доказательств существования связи между Гессом и КГБ. Кто-то в Москве, рассуждал он, приказал Балогу получить информацию о SDInet, а посволыу файлы SDInet видели только Столл и хакер, следовательно, Гесс передал эту информацию Карлу, который, в свою очередь, передал ее Сергею.

Другого объяснения Кольхаас просто не видел.

Столлу предстояло стать основным свидетелем, потому что вещественными доказательствами гессовского взлома обвинение не располагало. При обыске у Гесса полиция не нашла распечаток, свидетельствовавших о том, что он взламывал компьютеры в США вообще и в LBL в частности.

Фактически полиция вообще не нашла ничего, хоть как-то указывающего на хакинг. Это федеральное управление связи дошло по телефонному следу до Гесса, доказав, что он побывал в компьютерах LBL. В июне федеральная полиция ФРГ вызвала Столла в Мекенхайм для снятия показаний.

Следователям и с почтением встреченному американскому гостю пришлось пройти через тягомотаейшую процедуру перевода показаний Столпа сначала на обычный немецкий, который бы мог понять несведущий в технике судья, а затем на бюрократический немецкий полицейских протоколов.

Нужно было, главным образом, до минуты состыковать результаты столловских засад на хакера с данными управления связи, пользуясь метровой высоты стопкой распечаток перехваченных Столпом сеансов хакинга. Через два дня Столпа отвезли в Карлсруэ, где он встретился с прокурором и подтвердил свои показания перед магистратом. Все шло как по маслу. Кольхаас приободрился, когда Столл упомянул, что видел поток данных на своем мониторе, а двумя неделями позже хакер влез в другой компьютер, используя набор команд, которые, должно быть, скопировал или записал во время предыдущих сеансов. Для Кольхааса это означало, что хакер накапливал информацию.

Но в один критический момент прокурор неправильно истолковал слова Столла. Когда Столл объяснял, что происходило на экране компьютера в LBL, Кольхаасу показалось, что у Столла был какой-то аппаратик, показывающий, что хакер действительно перекачивает и сохраняет увиденную информацию. «Я увидел, что он „printing out“ экраны, заполненные военной информацией», — часто повторял Столл. На самом деле он имел в виду, что эти данные прокручиваются у него на экране, но никоим образом не то, что происходит с ними на другом конце, где сидит взломщик. Чего Кольхаас с его ограниченными познаниями в вычислительной технике не мог понять, так это того, что хакер с тем же успехом может ничего не делать с увиденной информацией, и гораздо вероятнее, что он проигнорирует такой большой массив данных и не станет ни перекачивать их, что занимает много времени, с машины Столла на свою, ни сбрасывать на гибкий диск.

Учитывая, что Столл употреблял как синонимы такие слова, как «print»,

«download» и «copy», ошибку Кольхааса вполне можно понять. Итак, прокурор пришел к выводу, что у обвинения выстраивается твердая линия.

Администратор системы из Беркли обеспечил достаточные доказательства не только того, что именно Гесс лазил по компьютерам LBL, но и то, что его вторжения туда сыграли главную роль в сделках с КГБ. Так что Кольхаас решил выставить Столла как главного свидетеля обвинения. Но Столл не был специалистом по вопросам обороны. Следующим шагом Кольхааса было найти свидетеля, предпочтительно из армии США, чтобы подкрепить утверждение Столла о секретном характере информации, полученной Гессом.

Уже одни названия мест, куда стремился проникнуть Гессом, звучали достаточно секретно. Все, что требовалось Кольхаасу, — это найти кого-нибудь, более компетентного в вопросах безопасности, чем Столл, чтобы он внимательно просмотрел все эти километры распечаток и дал заключение. Кольхаас связался с западногерманскими спецслужбами и попросил подыскать какую-нибудь американскую шишку, что согласится приехать в ФРГ и выступить на суде в качестве эксперта. Оказалось, что не так-то это просто, как воображал Кольхаас. Хотя его заверили, что немедленно свяжутся с подходящими людьми в США, добровольцев, к великому недоумению прокурора, не нашлось. АНБ уже само оценило размер ущерба, который могли нанести национальной безопасности действия западногерманских хакеров. Заключение АНБ пришло в виде краткого меморандума от Роберта Морриса, эксперта управления и отца того самого Роберта Таллана Морриса, что в прошлом году запустил вирус в Internet.

Резюме Морриса-старшего гласило:

«Похоже, что русских облапошили». Однако мнение Морриса так и не передали в Карлсруэ. Все же, имея признания самих обвиняемых, Пенго и показания Столла, которые оказались такими двусмысленными, Кольхаас к концу июля почувствовал себя настолько уверенным, что составил обвинительный акт на 73 страницах. Чиновники в министерстве правосудия США прикидывали, как бы вчинить собственный иск. Обвинить хакеров в шпионаже они не могли, поскольку выходило, что проданная КГБ информация не являлась государственной тайной. Вместо этого правительство США хотело обвинить хакеров в несанкционированном доступе к компьютерам, являвшихся собственностью США. Марк Раш, тот самый государственный обвинитель, что уже работал над делом МоррИса-младшего, обдумывал способы заманить немцев на территорию США, арестовать и судить в Америке. Больше всего министерство правосудия интересовали Гесс и Пенго, и Пенго чуть было не угодил в капкан. Не зная, как убить время в ожидании суда, он легкомысленно собрался слетать летом 1989 года в Штаты — навестить друзей по сети, но адвокат указал ему на возможные последствия, и Пенго остался дома.

К тому моменту, как дело передали в суд, в Европе наступила новая эра. Почти тридцать лет бетонная стена разделяла Берлин на два города. В ноябре 1989 года, за два месяца до суда, граница за одну ночь исчезла. Тысячи ликующих немцев карабкались на стену и танцевали. Эта ночь знаменовала начало объединения Германии — процесса, который прошел стремительно и на редкость спокойно. «Народная власть» по всей Восточной Европе разваливалась как карточный домик, и падение Берлинской стены поставило точку в холодной войне. Ограничения на экспорт технологий быстро исчезали. Но обвинение не собиралось позволять историческим событиям влиять на дело трех хакеров. По мнению Кольхааса, работай обвиняемые на «Штази», восточногерманскую спецслужбу, суд сейчас был бы двусмысленным и неуместным. Но этих молодых людей обвиняли в сотрудничестве с КГБ, который по-прежнему оставался очень актлв-ной и опасной структурой.

Оснований пересматривать дело нет, и суд состоится в начале января. В Целле, маленьком патриархальном городке, похожем на десятки таких же живописных городков, усеявших Западную Германию, находится суд земли Нижняя Саксония. Целле с его средневековыми домиками, пекарнями и узенькими улочками, на которых торгуют сувенирами и пряниками, кажется совсем неподходящим местом для высшей судебной инстанции. Зал, в котором проходил суд, обошелся Федеративной Республике в 8 миллионов долларов.

Оборудованный специально для процессов над террористами, несмотря на панели светлого дерева, нежно-зеленый ковер и уютные кресла, он был похож на крепость. Для разбирательства дела были назначены пять судей, все — мужчины среднего возраста, ни один из которых даже поверхностно не был знаком с вычислительной техникой. Председательствующий Леопольд Шпиллер о технологиях, которые играли такую роль в деле хакеров-шпионов, имел в лучшем случае туманное представление. На стенде для вещественных доказательств, где обычно лежало более традиционное оружие, находились трофеи обысков двухлетней давности: гессовские Apple и Atari, разбитый Rainbow Доба и карманный Casio Карла с телефонным номером Сергея. II января 1990 года, в первый день судебного заседания, любопытствующие зрители и минимум дюжина репортеров расселись в зале вперемежку с представителями полиции и спецслужб, которых легко было отличить по каменным лицам. Подсудимых, поскольку они проходили по одному делу, посадили всех вместе рядом с их адвокатами. Первым вызвали Доба, Для начала судья хотел услышать короткую лекцию о компьютерах.

Он попросил Доба, у которого такая перспектива не вызывала восторга, объяснить, что такое хакинг. — Насколько я понимаю, — сказал судья. — хакинг — это попытка проникнуть в компьютерную систему. Как это делается?

За месяцы, проведенные в следственном изоляторе, в основном в одиночке, Доб впал в такую депрессию, что надзиратели начали побаиваться, не придется ли им иметь дело с попыткой самоубийства. Егй некогда холеная бородка превратилась в свалявшийся колтун, он сгорбился и при ходьбе заметно приволакивал ноги. Тюрьма только усилила врожденную антипатию Доба к властям.

Всем своим видом ясно демонстрируя, что не расположен давать уроки компьютерной грамотности, Доб наконец буркнул: — Хакинг — это современное искусство телефонной связи. Судью этот ответ поставил в тупик: — Как это?

— Ну, в любом случае необходим телефон. Судья не собирался отказаться от попыток понять этот странный новый мир: — Допустим, что я захотел бы попасть в Ганноверский университет и прочесть книгу из университетской библиотеки…

— Меня никогда не интересовало, что написано в книгах, — ответил Доб, только сам компьютер.

Ответы Доба становились все более невнятными и вялыми. Остальные судьи начали проявлять нетерпение. Один поигрывал часами, другой начал шелестеть бумагами, третий листал «Хакера для Москвы» -красочное, державшее читателя в напряжении изложение шпионской истории, написанное Амманном и его коллегами и вышедшее вскоре после мартовских арестов.

Книге пришлось стать главным справочником для судей, когда они терялись в попытках понять компьютерный язык, преобладавший в материалах дела.

Добовская резкость оказалась неожиданностью. Несмотря на депрессию, Доб во время предварительного заключения сотрудничал со следствием охотнее, чем остальные его приятели-обвиняемые. Он выступал как технический консультант, помог следователям восстановить поломанный Пенго компьютер Rainbow и переписать программу защиты Securepack, собственность корпорации Digital, с жесткого диска. — Ладно, — сказал судья. — Предположим, мы в квартире хакера. Что происходит? Как долго длится сеанс? Нет ответа.

На самом деле Доб просто не собирался тратить время впустую и хотел перейти к тому, что впоследствии получило название «защита мира во всем мире». Группа стремилась, по словам Доба, уравновесить силы мировых держав. Отсюда и кодовое название операции"Эквалайзер". За образец для подражания они взяли Манфреда фон Арденна, крупного немецкого физика, который после второй мировой войны эмигрировал в Советский Союз и работал над ядерным синтезом. В своих показаниях Доб повторил распространенный миф, что Арденн был «атомным шпионом», который хотел мира.

Передавая русским компьютерные технологии, хакеры хотели сделать что-то подобное, объяснял Доб.

Лучше, чтобы у Советского Союза оказалось более надежное западное программное обеспечение, контролирующее их ракеты, чем то самодельное русское ПО, которое может случайно развязать ядерную войну. Таким образом, то, что делали Доб и его друзья, было еще одним шагом к миру во всем мире. Конечно, это была удачная находка — так обыграть название «Эквалайзер».

Питер Карл, когда пришла его очередь, гнул ту же линию «борьбы за мир», но судья отреагировал холодно. — Мир во всем мире? — повторил судья несколько раздраженно. — В ваших показаниях, данных в полиции, на всех 193 страницах, ни словом не упоминается «мир во всем мире». Шпиллер попросил, чтобы Карл рассказал суду о своем визите летом 1986 года в торговое представительство в Восточном Берлине, о первом разговоре с Сергеем и о последующих визитах Карла в качестве курьера.

— Таким образом, вы отвечали за сбыт, — уточнил прокурор Кольхаас. — Вы искали встречи с кем-то конкретно из КГБ? — задал вопрос судья.

— Нет. Мне было все равно, — ответил Карл. — КГБ, торгпредство, посол… КГБ подразумевалось, но вслух об этом не говорилось. По крайней мере, заявленная подсудимыми забота о военно-стратегическом равновесии дала журналистам прекрасную возможность поупражняться в придумывании заголовков.

«Хакеры хотели гарантировать мир во всем мире» — возвестила на следующее утро берлинская Tageszeitunq. На второй день судебного заседания пришла очередь Маркуса Гесса. По контрасту с заторможенным Добом и Карлом, в речи которого иногда прорывалась вульгарность, Гесс являл собой культурного, образованного и сообразительного молодого человека. Если Карл каждый раз, когда ему задавали вопрос, обращался к своему адвокату за помощью, словно застенчивыый малыш, который, оказавшись в комнате, где полно незнакомых, прячется за юбку матери, то Гесс взял свою защиту в свои руки. Присутствие в зале суда его адвоката было, похоже, чистой формальностью.

Показания Гесса напомнили присутствующим, что слушается дело о шпионаже. Никого не обвиняли в несанкционированном проникновении в компьютерные системы — другими словами, судили не хакеров, а шпионов. Но Гесс уж очень рвался описать свои подвиги в компьютерах LBL. "Впервые с хакингом его познакомил Хагбард, а в августе 1986 года, когда Гесс наткнулся на LBL, которая, по его словам, была открыта, «как дверь в амбар», он начал интенсивный поиск стратегической информации. Это «немножко возбуждало» — взламывать военные компьютеры. Гесс любил их взламывать главным образом потому, что другие хакеры старались держаться от них подальше. Гесс сообщил, что иногда подбирал пароли наугад, иногда перекачивал файл с закодированными паролями и сравнивая их с содержимым стандартного словаря, использовал обычную технику дешифровки.

Гесс одним 'духом выпалил список компьютеров, в которых побывал. В результате сотен попыток взлома он получил доступ примерно к трем десяткам машин, из них как минимум на шести получил статус привилегированного пользователя. Гесс сказал, что к хакингу испытывал «непреодолимое влечение». — Как это? — спросил судья. — Хакинг — это привычка сродни наркомании, ваша честь. И пока не попадешь в неприятности, от этой привычки очень трудно отказаться.

Гесс заявил, что после неприятностей 87-го года он совершенно перестал заниматься хакингом.

Главным аргументом Гесса в свою защиту было то, что его хакинг никогда не имел никакого отношения к шпионажу. Да, он копировал безобидные, программы, которые мог свободно купить кто угодно, поскольку ни одна из них не числилась в списке КОКОМ — списке технологий, запрещенных для поставок Восточному блоку. Да, эти программы он передавал Питеру Карлу, зная, что их покупает офицер КГБ, но их деловое соглашение никоим образом не распространялось на его хакерские похождения. Единственный материал, настаивал Гесс, который через него попал к Сергею, — обычное, общедоступное программное обеспечение, которое он копировал. Это была по-своему блестящая оборона. Со дня ареста Гесс, познакомившийся с показаниями других, знал, что нет смысла отрицать, что он был участником шпионской деятельности, но зато у следствия нет доказательств того, что он продавал Советам плоды своих электронных странствий. Гесс давно решил, что письмо Ласло Балога — доказательство в лучшем случае малоубедительное. На суде он этого не высказывал, но был убежден, что этот кудлатый Столл, на самом деле оперативник ФБР, сфабриковал вместе с разведкой материалы SDInet и скормил их непосредственно Балогу, подтасовав обвинение против Гесса. Даже располагая письмом Балога, обвинение не сможет установить связь между Гессом и этим чертовым мадьяром.

Кольхааса не могла не впечатлять защита Гесса, но прокурор все же был убежден, что Гесс лжет. У Кольхааса был свой собственный, безупречный, как он считал, способ доказать, что Гесс перекачивал информацию с LBL и других компьютеров. Доказать это предстояло Столлу. Насколько мог судить Кольхаас, Столлу достаточно будет повторить историю, которую он рассказал на следствии, особенно ту ее часть, где он говорил, как данные с его компьютера шли на компьютер Гесса. После этого дело можно будет считать выигранным. Не нужно много воображения, чтобы прийти к выводу, что Гесс — по понятным причинам — сохранял информацию у себя.

19 января Пенго должен был выступать свидетелем. Он получил пространную инструкцию от своего адвоката, сводившуюся к тому, что надо рассказывать чистую правду, и планировал так и поступить -на свой манер.

Чтобы не нервничать в ожидании суда, он решил отнестись к своему выступлению на свидетельском месте как к чистому театру. Пенго собрал кучу друзей, в основном берлинских панков, и привез их в Ганновер Компания остановилась дома у одного приятеля, и с неизбежностью началась гулянка, причем в гашише недостатка не было, так что в Целле Пенго со своей свитой появились в несколько потрепанном состоянии. Пенго в своих неизменных черных джинсах, черном свитере и тяжелых черных ботинках уверенно прошел к свидетельскому месту и начал отвечать на вопросы. — Сколько вам лет? — спросил председатель суда. — Ээ… двадцать один, — запнулся Пенго. — Род занятий?

— Программист — с 1985 года, — добавил Пенго, — я работаю программистом и изучаю компьютерные науки в техническом университете Берлина. — На каком вы курсе? Пенго в замешательстве полез в карман и вытащил студенческий билет.

— На четвертом, — ответил он, заглянув в документы. По залу прокатился смешок.

Очевидно, Пенго решат, что терять ему нечего, и мог позволить себе определенную наглость. Он здесь находился в качестве свидетеля и не больше. Следствие по его собственному делу близилось к концу, и все говорило о том, что он останется чистым, а обвинения против него будут сняты.

Кроме того, он был счастлив устроить для своей компании бесплатный цирк. С одной из приехавших, девушкой с выкрашенными в фиолетовый цвет волосами, у него начинался роман. В стране, где такое значение придается законам и приказам, независимое поведение на суде несло в себе извращенное очарование: выглядеть человеком, который не боится высказывать свои взгляды.

Выросшие в Западной Германии Кольхаас, судья Шпиллер, даж-е достаточно консервативный адвокат Пенго могли видеть в Пенго продукт той беспорядочной и лихорадочной обстановки, что царила в Западном Берлине.

Точно так же они могли объяснить его поведение, сказав, что он принадлежит к поколению, которое сумело избавиться от комплекса вины за прошлое Германии. Если послевоенные немцы ненавидели нацистов, а их дети ненавидели русских, то поколению Пенго было наплевать и на тех, и на этих… Пенго подробно рассказал о своей первой встрече с Хагбардом на собрании «Хаоса» в конце 1985 года: «Для Хагбарда хакинг был вещью, связанной с политикой. Он верил, что каждом)' человеку раз в жизни дается шанс повлиять на судьбы мира, и, владея техникой ха-кинга, такой шанс нельзя упускать».

Пенго рассказал о том, как формировалась идея торговать с русскими, о своей поездке в Восточный Берлин с Питером Карпом и о знакомстве с Сергеем. «Потом мы отправились в ресторан и говорили о Боге и о мире».

После этой поездки Пенго ждал от Сергея ответа. К его великому разочарованию, ответа не последовало, и к началу 1987 года участие Пенго в операции сошло на нет.

Карл продолжал наведываться в Восточный Берлин «на чашечку кофе» и выпрашивал у Пенго исходный код, но Пенго не мог его достать. «Во всей этой истории было больше очковтирательства, чем дела», — сказал Пенго.

Постепенно Карл перестал ему звонить. К лету Пенго прекратил общение с Добом, а с Гес-сом он никогда не был близко знаком. Хагбард, пО словам Пенго. вконец свихнулся, говорил только о заговорах и начал видеть галлюцинации на религиозные темы. Однажды они вместе ехали на поезде. и на скорости в 180 километров в час Хагбард захотел открыть двери ивыпрыгнуть. По словам Пенго, он решил обратиться к властям не потому, что его замучила совесть, а просто потому, что необходимо было найти способ как-то выпутаться из этой истории.

В суде Пенго пришлось впервые почти за два года встретиться с Карпом и Добом, которые некогда были его друзьями. Обвиняемые насупившись сидели рядом со своими адвокатами. Доб не шевелился и только изредка начинал играть со своей бородой. Судья перешел к хакерской карьере Пенго.

— Где находились компьютеры, к которым вы получали несанкционированный доступ?

— Я взламывал компьютеры по всему миру. — Каким компаниям принадлежали эти компьютеры?

— Не знаю. Компьютеры мне не сообщали, чьи они. — Делились ли вы с другими полученными паролями? — Нет. Свои пароли я всегда держал для себя. — Сколько у вас было паролей?

Пенго задумался. — В течение всей моей хакерской деятельности?

Пятьдесят. Может, сто.

Потом Пенго решил рассказать суду о книгах, вдохновивших его на рискованное предприятие, понятное только посвященным. Он упомянул «Оседлавшего ударную волну» Джона Браннера и «Невроманта» Вильяма Гибсона и их киберпанковских антигероев. — Люди в этих книгах зарабатывали большие деньги? — спросил судья, явно не разобравшись в том, что пытался объяснить Пенго. Друзья Пенго в последних рядах захихикали. — Для меня главным было приключение, риск, внезапно оказаться героем фильма.

Наступила очередь вопросов о программе Securepack, которую Пенго украл с компьютера Digital в Сингапуре. Представитель. компании уже дал показания, сообщив, что определить рыночную цену этой программы сложно, поскольку она предназначалась для внутреннего пользования в компании Digital, но разработка программы обошлась в375000 долларов. Компания прислала своего юриста из мюнхенского представительства Digital.

Женщина-юрист присутствовала на слушании дела с самого начала. Особенно ее интересовали показания Пенго.. Судьи оказались в затруднении, когда стали выяснять, не копировал ли Пенго это программное обеспечение дважды — сначала в конце 1986 года и затем спустя пару месяцев.

Дело в том, что компьютер фиксировал время, когда с программой работали последний раз, но не время копирования, и обнаруженная в восстановленном Rainbow программа защиты Securepack сохранила следы того, что в феврале 1987 года Пенго заглядывал в программу последний раз, и больше ничего. Но Пенго не собирался объяснять это судьям. — Вы копировали Securepack дважды? — спросил судья. Как и Доб, Пенго легко раздражался, когда речь заходила о вещах для него очевидных.

— Да зачем бы мне дважды копировать ее из Сингапура, когда у меня в Берлине была полная версия?

Пенго думал, что вел себя великолепно. Так же думали его друзья.

Действительно, он выкарабкался из скверной истории.только слегка оцарапанным. Эта же самая история для двух других ее участников уже обернулась почти годом, проведенным в тюрьме, довела Доба до тяжелой депрессии и вынудила бывшую жну Питера Карла оборвать те немногие нити, которые еще связывали его с ней и дочерью. Третий участник покончил с собой. Только Маркус Гесс, ловкий хакер, забравшийся в LBL, был единственным кроме Пенго, чья жизнь не претерпела особых изменений. Хотя Гесс смотрел на Пенго с ледяной ненавистью, а Пенго не хотел иметь ничего общего с таким бюргером, как Гесс, они были в чем-то очень похожи. Буржуазная среда, в которой они выросли, и всепрощающие родители дали им ощущение, что они всегда смогут выторговать для себя возможность выйти сухими из воды. Внешне они отличались, но оба умели вызвать симпатию и желание помочь. Гесс получил более консервативное воспитание, но оба знали, за какие веревочки потянуть, чтобы добиться своего.

Клифф Столл должен был давать свидетельские показания 30 января 1990 года. Его выступления Гесс одновременно и ждал и страшился. В зависимости от того, что Столл скажет, его показания могли уличить Гесса больше, чем показания самого Гесса. Однако Гесс собирался втянуть американца в технически дискуссию. В конце 1989 года Столл среди своих коллег был не в фаворе. Кое-кто из завистников оспаривал его талант программиста, в чем-вообще-то не было ничего удивительного, поскольку Столл себя к таковым никогда не причислял. Столл был администратором системы и, безусловно, первым администратором, которому удалось переиграть хакера. Эксперты по защите годами твердили то же самое:

«Выбирая пароль, избегайте очевидных вещей, как имя жены или кличка вашей собаки, и вообще избегайте английских слов». Но Сголлу удалось нащупать болевую точку. Его нестардантная. внешность делала его идеальным кумиром для телевидения и прессы. Он написал веселую книгу про то, как гонял осточертевшего хакера. Книга оказалась бестселлером, и он на несколько недель стал непременным участником телевизионных ток-шоу.

Невозможно было отмахнуться от его послания: «Американские компьютеры в опасности».

Столл прибыл в Целле, сопровождаемый, с одной стороны, агентом ФБР, которого немецкие зрители приняли за телохранителя, а с другой -съемочной группой Американского государственного теле-вндения,.делавшей документальный фильм о грозе хакеров из Беркли. Сначала судья попросил Столпа просто рассказать о том, что же происходило в Лоуренсовской лаборатории в конце 1986 года. Столл уже более полугода оттачивал свою историю и был счастлив рассказать ее еще раз, начиная с расхождения в 75 центов и кончая полученным в июне 87-го года сообщением из ФРГ, что хакера поймали.

Бешено жестикулирующий Столл, общавшийся через переводчика, заново переживал перед судом свою тревогу и волнение, когда он впервые увидел, что хакер взломал компьютер и ищет секретную информацию. Как только Столл стал сыпать названиями вычислитель-ных центров, в которых побывал хакер, судьи схватились за свои блокноты: Лаборатория реактивного движения, «Майтр Корпорейшн». армейский склад в Аннистоне, Алабама и компьютер в Пентагоне. Хакера интересовали такие бросавшие в дрожь слова, как «ядерный». «командование стратегической авиации» и «бомбардировщик стелс». — Простите, — вмешался судья, — что такое «стелс»? — Мое счастье, что я этого не знаю, — ответил Столл. Столл, как и прошлым летом в Мекенхайме и перед магистратом в Карлсруэ, описывая происходившее на экране, использовал такие слова, как copy и print out. «Я астроном, поэтому в военном деле совершенно не разбираюсь. Но меня поразило, что копируется информация о космических шаттлах». Когда он подсунул фальшивую SDInet в компьютер LBL, хакер провел несколько часов, копируя ее у себя дома.

Это был именно тот момент, за который собирались ухватшъся Гесс и его адвокат, чтобы опротестовать показания Столла. Слово взял адвокат: — Кажется, у нас возникли затруднения с терминологией, repp Столл. Что в действительности подразумевается под словами print и copy?

Столл начал подпрыгивать на свидетельском месте. — Блестящий вопрос!

Блестящий! — восклицал он, как будто находился перед аудиторией первокурсников и подбадривал умного студента. — «То print» означает «смотреть», «листать», «видеть». Как только это затруднение получило объяснение, стало ясно, что все, что Столл рассказывал прошлым летом и теперь перед судом, с трудом можно рассматривать как доказательство того, что хакер вообще перекачивал и сохранял у себя информацию. С тем же успехом он мог месяцами просматривать информацию ради чистого интереса и ничего больше с ней не делать. Кольхаас почувствовал, что позиция обвинения слабеет. Показания Столла тянулись почти три дня.

Большую часть этого. времени,Столл зачитывал свою книжечку страница за страницей.

Даты и точное время взломов измели особое значение, поскольку предполагалось, что представители федерального управления связи появятся сразу после Столла и подкрепят его показания, сравнив со своими данными, уличающими Маркуса Гесса.

В последний день выступления Столла наступила очередь подсудимых задавать вопросы свидетелю. И Карлу, и Добу спрашивать. было, в общем-то, нечего. Зато Гесс подготовился к своего рода очной ставке. Он собирался помериться технической компетенцией со Столлом. Первым делом Гесс спросил у американца, верно ли, что тот не может с уверенностью утверждать, что каждый раз компьютеры взламывал один и тот же хакер.

Столл признал, что несколько раз взламывались компьютеры, где работала операционная система VMS, а не UNIX, и что за исключением случаев, когда следы вели прямо в Ганновер. он не мог знать, что действует один и тот же хакер. Гесса, кроме того, интересовало, были ли файлы SDInet выдумкой исключительно самого Столпа и Марты.

Гесс явно хотел спровоцировать Сголла на признание в том, что тот действовал заодно с ФБР или ЦРУ. Гесс до самого конца был уверен, что ФБР поручило Ласло Ба-логу запросить информацию для того, чтобы ускорить ход расследования. Сголл ответил отрывисто и кратко:

— SDInet была выдумкой, но я постарался, чтобы она выглядела как можно более правдоподобно.

Гесс не собирался сдаваться. Он усомнился в ценности столловского эксперимента с «ритмами печати». Каким доказательством это могло служить, учитывая огромные расстояния? Любые индивидуальные характеристики нивелируются, проходя через лабиринты сетей между Германией и Калифорнией. Столл не соглашался, утверждая, что убежден в объективности своего эксперимента.

Временами Столл и Гесс вместе просматривали распечатки, проверяя детали. Странно было видеть, как охотник и дичь стоят рядом и разбирают документы, словно ученые коллеги. Перед началом одного из заседаний Столл и Гесс первыми пришли в зал. Встреча была неловкой, но дружелюбной.

Гесс предложил как-нибудь выпить пива. Столл, в рот не бравший спиртного, из вежливости согласился. К тому моменту, как Сголл кончил давать свои показания, уже было непонятно, кому он помог: обвинителям или обвиняемым. Если бы у Столпа спросили, чего ради он занялся сыском, Столл ответил бы: «Чтобы прогнать сукиного сына». Что касается Кольхааса, он был признателен за существование книжечки, куда Столл так старательно записывал время пребывания хакера в LBL. Не будь ее, затруднительно было бы представить материалы из управления связи как неопровержимые доказательства. Но Кольхаас был вынужден признать, что для обвинения в шпионаже важно было не столько идентифицировать Гесса как взломщика LBL, сколько доказать, что увиденная этим хакером информация попала к Советам. До вынесения вердикта неизвестно было, как расценили показания Столла судьи. Для того, чтобы их приговор оказался суровым, пророру нужно было доказать, что засекреченная информация сменила хозяев. Усилия Кольхааса доставить в Целле эксперта из армии США, который бы определил степень секретности материала, успехом не увенчались. И наконец, показания Хагбарда, в которых он утвер)вдал, что на Восток ушли сотни паролей пользователей компьютеров, на которых содержалась стратегически важная информация, изъяли из материалов дела из-за их малого правдоподобия.

Когда Маркуса Гесса поймали, пресса сделала из него и его друзей агентов КГБ, тогда как на самом деле Гесс был самым обычным молодым человеком, заявившим, что черпал вдохновение в кино.

Так что, хотя хакеров-шпионов расписали как отъявленных злодеев, судьям пришлось признать, что в действительности обвиняемые нанесли безопасности Запада очень небольшой ущерб. В конечном счете единственный, кто получил непоправимый ущерб, был Хагбард. Поэтому приговор ни для кого не оказался сюрпризом. Питера Карла, которого суд выделил как наиболее активного участника шпионской деятельности и проявившего «преступную энергию», приговорили к двум годам заключения и штрафу в 3000 марок, Гесса — к 20 месяцам заключения и штрафу в 10000 марок, Доба— к 14 месяцам и 5000 марок штрафа. Наказание всем троим определили условным. Во время своей преступной деятельности, отметили судьи, Доб и Карл находились в таком наркотическом тумане, что не в состоянии были осознать всю тяжесть содеянного. В заключительной речи председательствующий судья Шпиллер сказал, что не сомневается в том, что хакеры действительно продавали КГБ информацию, полученную с армейских компьютеров, и что КГБ, вероятно, нашло эту информацию весьма интересной. Но, добавил он, Сергей не счел ее настолько ценной, чтобы поддаться на требования хакеров и заплатить им миллион марок.

В конце концов хакерские «ноу-хау» остались недооцененными даже Советами.

Эпилог

Как только судебные исполнители Лос-Анджелесской прокуратуры услышали об аресте Кевина Митника в декабре 1988 года, они бросились к мировому судье и потребовали, чтобы она отказала в передаче на поруки Подозреваемый, сказали они, однажды уже улетел в Израиль, и неизвестно, куда он сбежит на этот раз Более того, он представляет угрозу лично для них Они утверждали, что Мятник подделал кредитный баланс одного судьи и испортил автоответчик офицера, наблюдавшего за его испытательным сроком Судья отказала в передаче на поруки. Газеты запестрели заголовками «Неуловимый хакер — электронный террорист» и «Компьютерный вундеркинд угроза обществу».

Учитывая, что невозможно предугадать, что Митник сможет натворить с помощью одного только телефона, судья резко ограничила его пользование телефоном Он мог звонить только по номерам, разрешенным судьей. Алан Рубин, назначенный судом адвокат Митника, пытался разрушить некоторые мифы, окружавшие его клиента. Митник не только не летал в Израиль, но и вообще никогда не выезжал за пределы Америки. Рубин не оспаривал махинаций с телефонной службой митниковского куратора, но настаивал на том, что Митник ничего не менял в кредитном балансе судьи После того как Digital оценила ущерб, нанесенный ей Митником, в 160000 долларов. Рубин сделал попытку выговорить мягкий приговор и составил соглашение обвиняемого с Министерством юстиции— Митник признает себя виновным по двум из четырех пунктов обвинения и получает год в федеральной тюрьме с последующим наблюдением у психотерапевта Прокурора это вполне устраивало, поскольку передача дела в суд потребовала бы предоставления неприкосновенности Ленни Ди Чико, которого обвинение считало в равной степени виновным. По каким-то своим причинам корпорация Digital удовлетворилась бы решением дела без открытого судебного процесса.

Но судья, возможно под влиянием того, что она читала в газетах, нарисовавших уж очень неприглядный портрет Мигника, отклонила этот вариант. Она напирала на то, что в прошлом к Кевину Митнику уже проявили снисхождение, и ни к чему хорошему это не привело. Года тюрьмы будет недостаточно для такого опасного и непредсказуемого лреступника. «Когда мы узнаем, что еще натворил мистер Митник, будет уже поздно», — заявила она на заседании. Демонстрируя ту же готовность утопить приятеля, которую уже проявил Ленни, Митник изъявил желание сотрудничать с федеральным прокурором и дать показания против Ленни. Тогда адвокат сменил тактику. Он убедил судью, что «компьютерная одержимость» его подзащитного мало поддается самоконтролю, не отличаясь от наркомании, алкоголизма или клептомании. Это был роскошный аргумент. На этот раз судья согласилась с приговором, но год заключения должен быть дополнен шестимесячной программой психологической реабилитации. Теперь Кевин был не просто хакером — он стал компьютерным наркоманом.

Свой срок Кевин отбывал в Ломпоке, штат Южная Калифорния, в тюрьме с довольно мягким режимом После отсидки он начал посещать резидентную группу психотерапии, где особый упор делался на 12-этапную модель реабилитации, разработанную для Анонимных Алкоголиков. На занятиях он держался особняком, заявив, что его проблема уникальна и никто не в состоянии ее понять Он вел себя холодно и отчужденно После первых недель групповой терапии Кевин продолжал утверждать, что вполне контролирует себя и может остановиться в любую минуту, если захочет (его психотерапевт назвала это классическим случаем сопротивления).

Постепенно он все-таки пришел к осознанию реального положения вещей, стал сотрудничать с терапевтом, и она сказала, что верит в то, что его поведение изменится. Он стал делать зарядку почти каждый день и всерьез сел на диету. За время реабилитационной терапии Кевин похудел на сто фунтов. По условиям испытательного срока ему запрещалось даже близко подходить к компьютеру, но когда он доказал, что в состоянии контролировать себя, ему разрешили искать работу, связанную с компьютерами, хотя пользование модемом по-прежнему оставалось под запретом.

Кевин начал посещать собрания «проблемных групп» и «Взрослых детей алкоголиков». Он закончил реабилитационную программу на два месяца раньше срока и нашел работу программиста в лос-анджелесской фирме, занимавшейся поставками спортивного оборудования Бонни Митник так и не смогла простить ему многомесячную ложь и попросила о раздельном проживании Кевин со своей бабушкой переехал в Ван-Нюйс, небольшой городок в долине Сан-Фернандо. Ленни в конце концов признали виновным и приговорили к 5-летнему испытательному сроку и 750 часам общественных работ. Поначалу он помогал налаживать компьютерную службу в приюте для бездомных, но когда приют закрылся, Ленни не стал искать новую общественную работу, и его куратор смотрел на это сквозь пальцы. Ленни получил место программиста в маленькой фирме в округе Оривдж В счет возмещения убытков он должен был выплатить Digital 12 000 долларов.

Ленни попытался было получить старый кевинов-ский номерной знак «X HACKER», но в департаменте автомобильного транспорта ему отказали. Ленни пришлось довольствоваться знаком «VMS WIZ».

Вскоре после суда в Целле Пенго переехал в большую квартиру на тихой улице в Кройцберге и продолжил свою жизнь свободного программиста После дачи показаний в суде в январе 1990 года он предоставил событиям развиваться своим чередом и спокойно ожидал решения суда. Спустя три месяца, после затяжных переговоров между адвокатом Пенго в Байрейте и немецкими властями, из Карлсруэ пришло сообщение, что все обвинения с Пенго сняты. По совету юриста корпорации Digital Equipment, который присутствовал на процессе в Целле, корпорация решила вчинить Пенго гражданский иск за пользование ПО, являвшимся собственностью Digital. В конце концов адвокат Пенго уладил и это дело. Пенго подписал документ, в котором обещал никогда не взламывать компьютеры Digital. Компания отказалась от иска. В конце 1990 года Emery Air Freight Corporation, идентификатор пользователя сети которой Пенго так щедро пускал в ход, прислала ему письмо с требованием 13 000 долларов.

Не дождавшись ответа, адвокаты фирмы подали на Пенго в суд. И снова вмешался адвокат Пенго, провел переговоры с фирмой и урегулировал дело полюбовно, сойдясь на сумме в 2 300 долларов, как раз чтобы покрыть расходы на гонорары юрисконсультов фирмы.

Маркус Гесс все еще работает программистом в маленьком ган-новерском издательстве.

Клифф Столл расстался с Мартой Мэтьюз, пишет книгу по астрономии и частенько читает лекции по компьютерной защите, Ласло Балог по-прежнему живет в Питтсбурге.

Когда по делу Пенго принимали окончательное решение, Роберту Моррису выносили приговор Репортеры набились в зал. Прибыл весь клан Моррисов Боб был в новых черных ботинках и бейсбольной кепочке с надписью «Деликатесы Бэзила», прихваченной в любимой закусочной сотрудников Агентства национальной безопасности.

Дэвид О'Брайен, компаньон Тома Гвидобони, сделал прочувствованное заявление от имени защиты Старательно называя своего клиента не иначе как по имени, О'Брайен сказал, что подзащитный — «славный парень, который уже достаточно наказан» Потом Гвидобони стал оспаривать определенную правительством в 160 000 долларов сумму ущерба, нанесенного червем, и требовать снисхождения к Роберту, поскольку он признает свою ответственность за содеянное. Гвидобони утверждал, что Роберт не заслуживает тюрьмы. Когда пришла очередь Марка Раша, федеральный прокурор мало что смог добавить к тому, что какое-то время в тюрьме будет соответствующим наказанием. Кстати, в Министерстве юстиции в последнюю минуту разгорелся спор о сроке заключения Мало того, что до этого они в течение 8 месяцев не могли договориться, выступать ли в качестве обвинителя, теперь чиновники не могли решить, как наказать Морриса. И — поступок необычный — Министерство не выдвинуло никаких предложений относительно приговора.

Как ведущий телевизионной игры объявляет рекламную паузу, так и судья Мансон объявил пятиминутный перерыв перед тем, как прочесть приговор Вернувшись, судья спросил у подсудимого, хочет ли тот что-нибудь сказать. Моррис от последнего слова отказался. Судья произнес коротенькую речь. Его засыпали письмами, сообщил он. В одних просили о снисхождении, в других клеймили Морриса, называя его угрозой свободному обществу. Мансон пожаловался, что шагу не мог ступить за порог дома без того, чтобы не натолкнуться на желающих поделиться своей точкой зрения на дело Морриса Женщины в местном клубе пооткручивали ему все пуговицы, объясняя, какой подсудимый симпатичный молодой гений. Тюремное заключение, сказал наконец судья, не представляется соответствующим наказанием. Он приговаривает Роберта к трем годам испытательного срока, штрафу в 10 000 долларов и к 400 часам общественных работ. "Мне хотелось бы побольше узнать об этих «люках», — ввернул он термин, подхваченный от свидетелей, закрывая судебное заседание. Сиди Роберт поближе, судья, наверное, потрепал бы его по голове. Спустя несколько дней Гвидобони заявил, что Роберт собирался обжаловать обвинительный приговор. Дело Роберта Морриса разделило на два лагеря как компьютерщиков, так и общество в целом Одни считали, что мягкий приговор был справедливым:

Роберт допустил ужасную ошибку и уже заплатил за нее в общей сложности свыше 150 000 долларов штрафов и судебных издержек.

Других такой приговор только озлобил. Юджин Сгаффорд, программист из Пурду, оказался таким ханжой, что в «Журнале Ассоциации вычислительной техники» призывал бойкотировать продукты любой компьютерной фирмы, которая примет Роберта на работу.

Что касается самого Роберта, то он предпочитал отмалчиваться Не считая утверждения, что его программа — не до конца продуманный эксперимент, он ни сказал ни слова о том, чем руководствовался ори ее написании. После объявления приговора мать крепко обняла его, а отец пожал руку.

Роберт по-ирежнему отказывался говорить с журналистами. Когда семья вышла навстречу толпе репортеров, Роберт остался в зале и обсуждал со своим адвокатом и судебными исполнителями условия своего испытательного срока. Позднее он, никем не замеченный, вышел через боковой выход. Свои 400 часов общественных работ Роберт отработал в Бостонской ассоциации адвокатов. Сейчас он программист в фирме, занимающейся программотехникой, в Кембридже, штат Массачусетс, и учит древнегреческий, как когда-то его отец. Он собирается подавать заявление о приеме в аспирантуру Гарвардского университета по специальности «Компьютерные науки». 7 марта 1991 года Апелляционный суд США на второй выездной сессии оставил без изменений обвинительный приговор Роберту.