12

Повелитель воронов

Серая башня стояла на северном ответвлении Драконьего Клюва, одинокая и заледеневшая на скалистом выступе. Подобно своей сестре, Красной башне Энли, Серая башня была стоическим зданием. Она стойко переносила штормы и поглощала соленые удары океана. Как и ее красная сестра, она была построена, чтобы отделять своего хозяина от людей, которыми он правил. Она возносилась над крестьянами, трудившимися на его полях. Герцог Энеас любил свою Серую башню. Он любил панораму, открывавшуюся из ее высоких помещений, любил окружавшую ее дубовую рощу, ее высокие чугунные ворота, которые постоянно охранялись солдатами с лицами воронов — людьми, которые поклялись служить ему и носили черные доспехи. Они были верны и преданны своему эксцентричному господину, и Энеас щедро вознаграждал их за службу. Все обитатели северного ответвления были довольны своим жребием. И Серая башня была хорошо защищена — не только стражниками в металлических одеяниях, но и величайшим достижением герцога Энеаса, армией, которую он буквально сам вырастил.

Воздушной армией.

Конечно, это было преувеличение, и Энеас это понимал, но ему нравилось звучание этих слов. Пятьсот воронов. Они внушали ужас людям. Весь Драконий Клюв знал о воздушной армии, и никто не решался приехать к башне без предварительного разрешения из боязни, чтобы ему не выклевали глаза. Герцог Энеас спокойно спал в Серой башне, считая себя в безопасности от злобных козней брата и любых опрометчивых налетчиков. Его защищала воздушная армия. Вороны были его детьми и выполняли его приказы. Он был их богом и их матерью. Энеасу достаточно было только согнуть палец, свистнуть или повернуть голову — и они его понимали. Этот дар у него был детства, и Энли завидовал этому дару и боялся его. В годы отчуждения, возникшего между братьями, Энеас сполна оценил свою власть над воронами. Пятьсот пар глаз оберегали его. В Серой башне Энеас мог спать спокойно.

Он не всегда боялся брата. Когда-то они были лучшими друзьями. Они делились всеми тайнами, они любили и уважали друг друга. Их мать была святой женщиной, сокровищем — и они оба ее обожали. Они вместе плакали о ее кончине и о смерти ее отца: рыдали друг у друга в объятиях и не стыдились своих слез. В ранние дни правления Аркуса они оба были верны императору и его Черному Ренессансу и гордо поднимали Черный флаг. Их разделял залив, но духовно они были едины. Каждый жил в своем замке, но они не были разъединены и часто писали друг другу. Они обсуждали, как править страной, унаследованной от отца, спорили о том, где найти лучшие вина. Как солдаты священной армии, они были ближе, чем просто родственники.

Но это было очень давно, пока между ними не встала Ангел.

Вечер был печально тих, как почти все вечера на Драконьем Клюве. Солнце скользило вниз, окрашивая небо красным. Упрямый ветер холодил окрестности Серой башни, раскачивая ветки деревьев и раздувая плащи расхаживающих по двору стражников. Вороны с карканьем ковыляли по кирпичам, выклевывали семена, застрявшие между булыжниками, ерошили перья, защищаясь от холода. В дальнем конце двора в яме глубиной в человеческий рост пылал огонь, и вороны грелись возле него. Яма была огорожена трехъярусной оградой, открытой всем стихиям, но отводившей в сторону ветры с моря: она защищала и согревала драгоценных птиц герцога. За огнем постоянно следили — как и за воронами. Герцог Энеас не жалел расходов на свою воздушную армию и хорошо платил смотрителям, которым приходилось переносить холода вместе с птицами. В эту минуту в укрытии было мало птиц, но Энеас знал, что они соберутся после захода солнца и устроятся на ночлег рядом с теплом огня, защищенные от самых сильных ветров. Это были здоровые птицы, окруженные заботой и любовью, и они никогда не улетали далеко от башни.

Герцог Энеас обходил Серую башню — как он делал это каждый вечер перед отходом ко сну, прикрыв бородатое лицо от холодного ветра толстым шерстяным плащом. На плече у него сидел его постоянный спутник, Черныш, — его главный ворон и ближайший друг. На ходу Энеас тихо разговаривал с вороном, рассказывая о боли в пояснице с других недомоганиях, приходящих с возрастом, — и вообще тратил энергию на пустяки. Как всегда, Черныш его внимательно слушал. Это была прекрасная птица, достойная своего положения. Все остальные птицы подчинялись ему, зная, что Черныш — фаворит. В знак своего положения Черныш носил на шее тонкую серебряную цепочку, достаточно узкую, чтобы она не потерялась во время полета. На цепочке висел маленький медальон с гербом Драконьего Клюва. Черныш был умным и хорошим спутником, и Энеас частенько злоупотреблял молчаливостью птицы. Когда у Энеаса было печальное настроение — как в этот вечер, — он говорил не умолкая.

— Зима близко, — пробормотал Энеас.

Они обогнули большой двор и направлялись к яме с огнем и укрытию. Черныш не оставался на улице с другими птицами. Он спал рядом с кроватью Энеаса и ел вместе с герцогом. Для Энеаса Черныш заменил Энли, став его братом.

Услышав слова хозяина, ворон взъерошил перья.

— Морозно, — объявила птица.

Энеас понимал, что на самом деле ворон не знает смысла этого слова. Просто он часто слышал это выражение от Энеаса. Энеас сложил руки в перчатках и подышал на них. — Да, морозно, — согласился он.

Он приостановился во дворе посмотреть на заход солнца. Он разлюбил зиму. Его тело восставало против холода. И, зябко ежась, он подумал, страдает ли Энли так же, как он сам, или его брату удалось избежать губительного воздействия времени. Ангел умерла зимой, и с приближением этого нежеланного времени года Энеас вновь переживал те ужасные дни и терзал себя из-за смерти возлюбленной. В тот день для него умерло все. Он смотрел на солнце — и видел в нем лицо Ангела.

— Морозно, — снова повторил Черныш. — Морозно. Герцог Энеас грустно улыбнулся:

— Ты совершенно прав, мой друг. Пойдем-ка в дом.

Вместе они направились к главным дверям Серой башни, где миновали двух стражников в вороновых шлемах, безмолвно распахнувших перед ними деревянные створки. Внутри Серой башни было тепло. Черныш снялся с плеча Энеаса и, пролетев по коридору, уселся на каминную доску. Близилось время вечерней трапезы, и Энеас уловил запахи готовящейся еды. От аппетитных ароматов забурчало в желудке. Сегодня он рано поест и ляжет спать и будет молить Бога, чтобы к нему не пришли сны. В последнее время он начал грезить даже наяву. Он завел привычку записывать свои видения в дневнике и сравнивать их. Его нисколько не удивило, что все они объединялись одной темой — одиночеством.

Зимой на Драконьем Клюве было очень одиноко.

Энеас прошел мимо камина, на котором устроился Черныш, приостановившись, чтобы согреть руки. Он стянул перчатки и расставил длинные пальцы, наслаждаясь теплом. Черныш прикрыл свои черные глазки, словно задумался. Их соединяло странное волшебство. Энеас был одарен этой способностью с детства. У отца были начатки дара, а мать умела читать мысли кошек, но только Энеасу удалось целиком овладеть всеми тонкостями мастерства. Только он мог заглядывать в примитивные мозги птиц и понимать, о чем они думают. И сейчас он знал, что Черныш не столько устал, сколько проголодался — чего другие не подумали бы, глядя на сонную птицу. Энеас понимал, когда его птицы больны, испуганы или разозлились, когда они нуждаются в движении или внимании. В каком-то смысле он был волшебником, и хотя его способности пугали Энли, сам он никогда их не страшился. Он любил свой дар так же сильно, как своих воронов. В эти черные времена вороны были его единственными товарищами. Он делился с ними своими тайнами — такими, какими когда-то делился с Энли. Он рассказывал им свои мысли и воспоминания и часто развлекал их историями об Ангеле и той, которую он называл своей дочерью.

— Проголодался, дружище? — спросил он у Черныша.

Герцог провел указательным пальцем по перьям ворона. На птичьем лице Черныша появилось подобие улыбки. Ворон вспрыгнул Энеасу на плечо и шутливо покусал его за ухо. Такой укус означал: не просто хочу есть. Умираю с голоду!

— Ну, мы уже идем есть, — сказал герцог. Он отвернулся от огня и с Чернышом пошел на кухню, где их ждала трапеза.

На южном ответвлении Драконьего Клюва герцог Энли выжидал. И наблюдал. Он смотрел, как садится солнце, смотрел, как тьма расстилается по земле, так что залив, отделявший его от брата, живущего на противоположном берегу, почернел. Ветер усилился. На дальней стороне Драконьего Клюва едва видна была Серая башня на вершине скалы. Поднимался прилив, и морская пена лизала сапоги Энли. Он замерз, замерзли и его солдаты, а лодочка, которая должна была перевезти их через залив, казалась ненадежно маленькой. Луна осветила землю полосами света. Лунные лучи танцевали на белых гребнях волн. Энли отодвинул стекло фонаря и задул его. Его люди тоже задули свои фонари. Их было всего шесть, считая Энли, но не считая Крака, который терпеливо сидел у Энли на плече. Люди, собравшиеся вокруг лодки, ожидали команды Энли — но тот молчал.

Он доверял этим людям. Он знал, что они умелые и опытные и сделают для него все, на что способны. И все же Энли тревожило предстоящее столкновение. Чтобы облегчить движение, они сняли свои драконьи доспехи. У всех был опыт тайных предприятий. В отличие от наемников, купленных на деньги Бьяджио, этим людям Энли доверял. Они были преданы не только монетам. Они служили ему уже много лет, и он лично отобрал их для сегодняшнего дела. Силы наемников уже выдвигались из Красной башни, занимая позиции вокруг ответвления Энеаса. Если все пройдет как задумано, Энли двинет их на Серую башню. Однако существовала одна проблема, одно почти непреодолимое препятствие. И только хитроумный Бьяджио смог найти решение. Теперь, когда у него на плече сидел Крак, этот план казался совершенно очевидным. Но таков был дар Бьяджио. Граф был хитроумен. Он видел то, чего не замечали остальные, и именно поэтому Аркус поставил его во главе Рошан-нов. Некоторые утверждали, что величайшим умом империи был ученый Бовейдин, однако Энли знал, что это не так. Бьяджио был тайной пружиной всего. Энли улыбнулся. Вытащив из кармана ядро ореха, он угостил Крака, который жадно сожрал угощение и защелкал клювом, требуя еще. Энли удовлетворил его просьбу. Сегодня Краку предстояло сыграть более важную роль, чем всем остальным, собравшимся на берегу. Только Крак мог утихомирить воздушную армию. Энеаса защищали стражники и любящий его народ, но еще у него были страшные вороны, и такой кровожадной армии не было больше нигде во всем Наре. В воронах Энеаса было какое-то изначальное зло, такое, что заставляло отступать даже самых сильных людей. Но сегодня, если великий план Бьяджио оправдается, воздушная армия будет у Энли в кармане.

— Ты у меня хороший мальчик, — проворковал Энли ворону. — Не подведи меня сегодня, ладно?

— Хороший мальчик! — откликнулся Крак. — Хороший мальчик!

Они выждали еще час, пока Энли наконец не решил, что стало достаточно темно, и приказал всем садиться в лодку. Оружие — короткие мечи и арбалеты — положили под банки. Двое самых сильных мужчин сели на весла. Крак залетел в лодку раньше Энли и занял место на самом носу. Герцог вошел в лодку позже, двое последних воинов столкнули ее в воду. Лодка заскользила по холодным волнам. Наверху в свете факелов и свечей сияла Красная башня, и Энли собрался с духом, вглядываясь в медленно удаляющиеся окна, стараясь различить силуэт Нины. Он ее не увидел, но не слишком на это и рассчитывал. Она знала только, что он собирается отомстить брату и что все солдаты, наводнившие в последнее время замок, вскоре уйдут, чтобы занять Серую башню. Нина — девочка разумная. Именно поэтому Энли уверен в том, что она — его ребенок, а не Энеаса. Она даже не думала возражать против его планов захвата северного ответвления. Но это объяснялось тем, что он ей солгал. Он пообещал ей, что пощадит дядю Энеаса. Энли знал, что если его дочь когда-нибудь узнает, что он на самом деле сегодня сделал, она возненавидит его навсегда.

Герцог зажмурился при этой мысли, сел на банку рядом с Краком и заставил себя не думать о Красной башне, укоризненно напомнив себе, что ему предстоит серьезная работа. У него нет времени на сантименты. Гребцы хрипло дышали, борясь с течением и ветром, гоня лодку к поднимающейся все выше Серой башне. Луна спряталась за тучей, так что все вокруг помертвело. Крак гневно закаркал и клюнул Энли в руку, требуя внимания. Герцог вытянул палец, чтобы ворон мог на него сесть, и посадил птицу себе на плечо, где Крак удобно устроился, сразу же успокоившись. Солдаты Энли озирались по сторонам, негромко переговариваясь, готовя оружие, но двигались еле слышно. Переход через залив занял почти час. Когда наконец Серая башня оказалась прямо над головой, Энли поднял руку, останавливая гребцов.

— Тише, — приказал он. — Малый ход.

Ему не хотелось, чтобы их кто-то увидел, а особенно стража башни или какой-нибудь мерзкий ворон. Герцог стиснул зубы и всмотрелся в темноту. В башне горели огни. Час по-прежнему был ранний, луна вышла из-за туч. Осторожно, незаметно, лодка с приливом приближалась к берегу. Энли вдруг стало страшно. Он давно не видел Энеаса и теперь неожиданно подумал, насколько сильно изменился его брат. Поток воспоминаний ворвался в его сознание, мгновенно уничтожив всю его решимость. Когда-то он любил брата. Но потом он снова вспомнил Ангела и мерзкие утверждения Энеаса насчет Нины — и в нем снова поднялась прежняя ярость. Сегодня он исполнит месть, которая так долго ему не давалось. И деньги Бьяджио будут использованы с толком: наемники захватят северное ответвление полуострова.

Маленькая лодка подплывала к берегу. Сидящие в ней люди перестали перешептываться. Они достали мечи и арбалеты и приготовились действовать. Повинуясь тихим командам Энли, гребцы подогнали лодку к кромке воды.

— Держитесь восточнее, — приказывал герцог. — Медленно, медленно.

К востоку были скалы и деревья, которые могли их укрыть, и там же находилась главная дорога. Для того чтобы его хитрость сработала, все надо сделать точно. Лодка уткнулась в берег, и солдаты Энли поспешно вылезли из нее, скрытые темнотой и выступами скал. Серая башня была совсем рядом, прямо за каменистыми склонами. Энли дождался, чтобы лодку подтащили повыше, и только тогда вышел на берег. Солдаты оттащили лодку к скалам и оставили под гранитным карнизом, поросшим мхом. Герцог задержался, чтобы внимательно осмотреть Крака. Ворон был совершенно спокоен.

— Идите к дороге, как я вам говорил, — сказал Энли своим спутникам. — Ждите меня там. Я скоро.

— Вам бы лучше пойти с нами, — проворчал Фарен, самый приближенный к Энли человек. — Пусть птица летит от дороги. Я не хочу терять вас из вида.

— Идите, — приказал Энли, ничуть не тронутый этой заботливостью. Он был не в настроении вступать в пререкания с подчиненными, и еще ему хотелось остаться одному на северном берегу залива. Уже много лет его нога не ступала на эту сторону Драконьего Клюва. И не пройдет и часа, как его брат, возможно, умрет. Сейчас Энли нуждался в одиночестве. — Я быстро вас догоню, — пообещал он Фарену.

Солдаты неохотно двинулись в путь, карабкаясь вверх по скале и исчезая из вида. Энли проводил их взглядом, а когда убедился, что они ушли, достал из кармана записку. Она была свернута в тугой рулон, достаточно легкий, чтобы Крак мог подняться с ней к окну Энеаса. Энли посадил ворона на скалистый карниз, а потом достал из кармана бечевку и привязал записку к лапке Крака. Птица беспокойно пошевелилась, но не стала пытаться расклевать бечевку, как прежде, за что Энли был ей глубоко благодарен. Он раз десять репетировал с умной птицей этот номер и был уверен, что Крак справится со своей задачей. Затянув узел, Энли отошел на шаг, осматривая свою работу. Черные глазки Крака хитро поблескивали.

— Ну, ладно, — сказал Энли. — Ты знаешь, что должен сделать. Теперь действуй.

Казалось, ворон зевнул — но потом расправил крылья и бросил на своего господина серьезный взгляд.

— Ангел, — каркнул ворон. — Ангел.

Энли сардонически улыбнулся:

— Правильно. За Ангела. А теперь лети, красавчик. Лети, моя месть!

Ворон подпрыгнул, набирая воздуха под крылья, и стал подниматься вверх, твердо намеренный передать письмо своего господина. Энли посмотрел, как Крак метнулся к Серой башне и большому балкону, выходившему на запад: это был единственный балкон замка, — украшенный мраморными химерами.

Именно так его приучили делать.

Герцог Энеас плотно поел со своими людьми и Чернышом и ушел к себе довольно рано. В Серой башне с наступлением зимы делать практически нечего, и аристократы северных земель, как правило, занимали долгие часы книгами и дневниками. Так как мать привила его любовь к чтению, герцог Энеас часто ложился рано, сворачиваясь под одеялами с чашкой медового чая, а Черныш наблюдал за ним из открытой клетки, подвешенной не слишком близко к огню. В этот вечер в желудке Энеаса тяжестью лежало непереваренное рагу, так что он пренебрег чаем и взял в кровать только книгу. Однако даже это не принесло его желудку облегчения. Повинуясь привычке, он все-таки прочел несколько страниц и только потом отложил книгу, готовясь заснуть.

В коридоре за дверями его комнаты стояла привычная тишина: обитатели Серой башни знали, как господин любит безмолвие, и проходили мимо его комнаты на цыпочках, чтобы не потревожить его занятий или дремоты. Ветер с моря стучал в старое стекло балконных дверей. Энеасу слышен был свист ветра и стоны химер, сидящих на карнизе. Его балкон был единственным в замке, где были установлены химеры: это был подарок, который он получил от знаменитого Дараго на свое сорокалетие. Поначалу химеры показались ему парой уродов, однако работы Дараго украшали Черный дворец и Собор Мучеников, а также бессчетные строения, разбросанные по всей империи. Император сам заказал эти скульптуры. Отвергнуть подарок Дараго было бы вершиной дурного вкуса, и с течением лет у Энеаса возникла к этим химерам странная привязанность. Теперь они, как и вороны, стали неотъемлемой чертой Серой башни.

Сон очень быстро пришел к Энеасу. Книга, которую он читал, лежала на прикроватном столике, озаренная единственной свечой. Колыбельная песня ветра помогла успокоить желудок герцога, и скоро он уже спал. Ему снилось что-то, мгновенно забывшееся, когда настойчивый стук вернул его обратно в мир реальности. Он открыл глаза — и на мгновение стук затих. Ветер? Герцог посмотрел на Черныша: тот тоже проснулся и смотрел на двери. Взгляд герцога тоже устремился туда. За балконными дверями, прижав клюв к стеклу, сидел еще один ворон. Сонный Энеас с любопытством посмотрел на птицу, и ему показалось, что он видит что-то давно знакомое. Незнакомый ворон снова настойчиво постучал в стекло. Энеас нахмурился.

— Что это, черт возьми? — пробормотал он.

Он спустил босые ноги с кровати и осмотрел балкон, высматривая других птиц — но там сидел только один ворон. Черныш вылетел из клетки и сел герцогу на плечо. Энеас погладил своего друга, ища поддержки. Пришелец встревожил его, хоть он и не понимал почему. Ворон за окном был крупной птицей — такой же крупной, как Черныш, и с таким же умным выражением. Герцог направился к стеклянным дверям и тут заметил предмет, привязанный к лапке ворона. Записка? Он протянул руку, чтобы открыть дверь, но Черныш закричал ему в ухо, заставляя остановиться.

— Тихо! — приказал Энеас, испуганный криком птицы. — Тебе не о чем беспокоиться, ревнивая ты тварь. Это же просто птица.

Черныш продолжал протестовать, но герцог повернул дверную ручку и открыл балконную дверь. Незнакомый ворон мгновенно прыгнул в комнату, щелкая клювом и каркая, требуя к себе внимания. Черныш гневно запустил когти Энеасу в плечо — и это предостережение нельзя было игнорировать. Энеас отступил от ворона, пытаясь понять, что происходит.

— Что у нас тут, дружище? — спросил он у Черныша. Его ворон как-то странно зашипел, прищелкнув на пришельца багряным язычком. Энеас кивнул:

— Действительно, странно. Ты ему не доверяешь.

Однако разбудивший их ворон не унимался. Он прыгал по полу вокруг герцога, задирая к нему голову и отчаянно хлопая крыльями. Энеас никогда еще не наблюдал у птиц такого упрямства. Даже Черныш не бывал таким решительным. Он присел на корточки. Птица показалась ему странно знакомой, а привязанная к ее ноге записка так и приглашала снять и прочитать ее. Несмотря на повторные предостережения Черныша, Энеас протянул руку и потянул за бечевку, аккуратно распустив узел. Как только он принялся за дело, ворон успокоился, не мешая снять с себя записку. Действуя осторожно, Энеас в считанные секунды освободил плотно свернутое письмо и, сев на пол, снова внимательно посмотрел на птицу.

— Ты кажешься мне знакомым, — размышлял он вслух, щуря глаза. — Но ведь я вижу так много птиц. Кто ты?

Ворон замер на месте. Он просто уставился на герцога своими черными глазками. Энеас напряг свои способности и погрузился в сознание птицы, читая ее примитивные мысли. Он вдруг ясно понял, какая птица к нему прилетела, — и его захлестнула волна страха и радости.

— Крак! — ахнул он. — Это ты!

Ворон утвердительно наклонил голову.

— Боже…

Это было немыслимо. Невероятно. Крак. Его дочь. Но чтобы птица перелетела через залив? Зачем? Потрясенный герцог не сразу вспомнил про записку. Дрожащими пальцами он развернул бумагу, по-прежнему сидя на полу. Перед ним оказались каллиграфически написанные строчки. При виде первых слов у герцога радостно забилось сердце.

«Дорогой отец!»

Отец!

«Пожалуйста, помоги мне. Я у замка, около главной дороги. Твой брат преследует меня. Теперь я знаю, кто я. Помоги, прошу тебя».

Письмо было подписано очень просто: «Нина».

Энеас не мог унять бешеное сердцебиение. Миллион вопросов теснились в его уме, затуманенном миллионами воспоминаний. Его дыхание участилось, прерываемое вздохами изумления. Он повернулся к Чернышу, сидевшему у него на плече.

— Моя дочь! — сказал он ворону. — Она здесь!

— Нет! — рявкнул Черныш. — Нет!

Энеас не обратил внимания на слова друга. Никто другой не мог бы прислать к нему Крака. Он подарил Крака девушке, и они должны были быть неразлучными. А Энли слишком глуп, чтобы получить власть над вороном. Это могла быть только его дочь! Он смотрел на записку, пытаясь понять, что ему следует делать.