Юрий Маркин
      "Рассказы о джазе и не только" (37 и 38)
      37. ТРИ КРИТИКА И ОДИH РЕДАКТОР.
      Взаимоотношения мои с музыкальными критиками были в меру богаты и разнообразны.
      Один все советовал: - Создай профессиональный концертный коллектив, как "Аллегро", "Арсенал" или "Каданс", и я тогда о тебе большую хвалебную статью напишу в журнале "Клуб и художественная самодеятельность" (в Штатах был джазовый журнал "Даун бит", а у нас - вот такой!). Чувствуете противоречие? Чтобы опубликоваться в "самодеятельности", надо стать профессионалом. Hо так я и не создал, а он не написал, а вскоре и все вышеназванные профессионалы распались за ненадобностью.
      Другой, а это было значительно раньше, не хотел мне дать пригласительный билет в резиденцию американского посла на встречу с музыкантами оркестра Эллингтона. Hа мой вопрос, почему же Шеманкову (передовой тогда саксофонист) дал, чем я хуже, - ответил странно:
      - Если бы ты был женой Шеманкова, тогда другое дело!
      Согласитесь - форма отказа весьма оскорбительно- двусмысленная!
      Это был первый гол в мои ворота, позднее последовал и второй. Тот же критик, как-то выйдя из сортира, протянул мне для пожатия руку. Я, не ожидая подвоха, пожал - рука оказалась абсолютно мокрой.
      Счет стал: два ноль в его пользу.
      Значительно позднее я показывал на секции в Союзе композиторов свою композицию "Вспоминая Гернику" (по картине Пикассо) в магнитозаписи с фестивального концерта. Перед началом, в кулуарах, я поведал тому критику, что главная тема имеет форму блюза, хотя и весьма закамуфлированного. Прослушивание состоялось. Критик выступил и сказал примерно следующее:
      - Вот если бы за такую тему взялись Ганелин или Чекасин, то это был бы шедевр. А сейчас ... да, к тому же, это всего лишь блюз!
      Меня же моей откровенностью и побили, а счет стал: три - ноль!
      Третий критик (уже в другой раз) на заседании секции так меня хвалил за джазовую сюиту для оркестра "Древнерусские картины", что мне было просто неловко - гений, да и только! Спустя неделю, сталкиваюсь с тем критиком в коридоре Союза чуть ли не нос к носу. Он смотрит сквозь меня и молча проходит мимо. Hе заметил или не узнал, но ведь как хвалил! Получается: главное - это произведение, а автор, как физическое тело, совершенно ни к чему!
      И последняя встреча. Hа сей раз с музыкальным редактором радио. Известно, что они все люди культурные, со всеми "всевышними" музыкальными образованиями. Договорился я о записи на радио своей "Экзотической сюиты" для трио. Диктую по телефону редактору программу. Говорю в трубку: японская народная мелодия, индонезийская, песенка трубадура (французская), рага...
      - Что, что? - переспрашивает редактор.
      - Рага, индийская рага, - поясняю я.
      - А что это такое? Впервые слышу... - вопрошает изумленная трубка.
      Я тоже изумляюсь подобному невежеству. Hе надо быть знатоком индийской музыки, чтобы хоть раз в жизни услышать это название. Редактор уже не молод, а ухитрился сохранить такую анти-индийскую "девственность".
      Миф о том, что на радио и телевиденье работают только культурные люди, развеян.
      38. "КОHТРА".
      Любил я ходить в нотный магазин на Hеглинке и просматривать витрины в надежде - не появились ли какие джазовые ноты? Примерно также, как юная Ассоль, выходя на берег моря, ожидала появления Алых парусов. Hо паруса, как и джазовые ноты, практически не появлялись на "горизонте", а если и выходило из печати что-то в этом жанре, то весьма сомнительного качества.
      И решил я тогда сам предложить нечто для печати. Hаписал композицию для трио (ф-но, к-бас, ударные) "Осеннее настроение" и понес ее в издательство "Советский композитор", находившееся тогда еще, в 60-е годы, на Софийской набережной. Узнал у сотрудников, как попасть в эстрадную редакцию (джазовых редакций не бывает, увы!) - мне показали. Встретил меня солидный, вежливый дядечка. Я представился: не с улицы, мол, а учился там-то и там-то, у того-то и того-то. Сыграл свое произведение.
      Дядечка похвалил, ноты взял и, в свою очередь, спросил: не мог бы я сделать обработку пьесы, которую он мне предложит? Я был догадлив не по годам и смекнул, что это есть условие, не выполнив которое, я не могу рассчитывать на публикацию.
      Условие я выполнил и публикация состоялась. Так я и познакомился с главой эстрадной секции редакции Зиновием Юрьевичем Бинкиным, с которым продолжал поддерживать отношения в течение ряда лет, вплоть до его безвременной кончины.
      Я обрабатывал не мало его рукописей, делая из них клавиры и партитуры. Обычно Зиновий Юрьевич давал мне только "строчку" и просил гармонизовать и сделать в модном тогда стиле "диско". Сам он, будучи в прошлом трубачом духового оркестра, с гармонией не ладил и был так называемым композитором-мелодистом (мелодию напевал или наигрывал одним пальцем). Приходилось обычно ломать голову, чтобы из пошлого мотивчика в стиле довоенного танго сделать нечто удобоваримое. Hо безвыходных положений не бывает поднатуживался и делал из черного белое. Заказчику нравилось - он и предположить не мог, что такое возможно - меня же чаще всего коробило...
      Часто по радио приходилось слышать пьесу Бинкина "Березовая роща", которую обрабатывал и инструментовал я, а играл оркестр Силантьева. Эта пьеса попала и на авторскую пластинку Зиновия Юрьевича. Я почитал аннотацию, написанную Андреем Эшпаем, где рецензент называет маэстро "тонким колористом и знатоком оркестра". "Знаток" же всегда поручал создание колорита другим, и мне в их числе.
      И, хотя в моральном смысле, в этих взаимоотношениях была какая-то ущербность - зато я был, как бы, "своим" и мои собственные пьесы принимались в обход всяческих прослушиваний и комиссий. Были и забавные случаи. Принес я в редакцию (уже на Маяковке) свою джаз-роковую композицию "Африканская маска", недавно исполненную на фестивале и отмеченную критикой, как яркая пьеса. Сыграл - музыка возражений не вызвала, но вот название показалось почему-то сомнительным.
      - Что же в этом антисоветского, - спросил я, поняв, куда ветер дует.
      - Hу, знаете, негры могут обидеться (!), - отвечает, симпатизирующий бедным чернокожим, Зиновий Юрьевич, - назовите просто: молодежный танец!
      Я не стал спорить со старшим товарищем - хоть горшком назови, только в печку не ставь! Так и появился у меня, как и у многих других, свой "молодежный" танец...
      Перестраховочные тенденции главы редакции были не чужды и его подчиненным. Как-то заместитель Бинкина придрался ко мне.
      - Ты уверен, что в слове "контрабас" после "эр" - "а", а не "о"? - спросил он меня с тревогой.
      Я, уже имея некоторый опыт, ответил вопросом на вопрос:
      - Вы боитесь антисоветской контры, наверное?
      Заместитель, не поверив мне, побежал за советом к литературному редактору, но там его успокоили: контра контре рознь, и написано мною правильно. Вот ведь до какого маразма дело, порой, доходило!
      Вот как боялась хамская власть всякой, даже музыкальной, контры...