-- А вот и могила, о которой я вам говорила, - Марина отвела в сторону ветки бузины с едва распустившимися листьями.
      Корсаков шагнул вперед. За кустами возвышался каменный крест. Время и непогода скруглили острые углы на мраморе, съели краску на буквах, но они все равно читались. "Анна Александровна Белозерская. 1807 - 1827". Разобрав надпись он замер: его удивило совпадение - Анюта тоже по отчеству была Александровна, и не сразу понял, о чем ему говорит Марина.
      -- ...какая-то темная история. По официальной версии она умерла от воспаления легких, но в краеведческом музее я обнаружила дневниковые записи ее отца, Александра Петровича Белозерского. Он писал собственным шифром. Не слишком сложным и поэтому мне удалось кое-что понять. Судя по этим записям Анна Александровна умерла при родах. В имение ее привезли, чтобы скрыть от общества нежелательную беременность. Сами понимаете - в то время ребенок, появившийся вне брака бросал тень не только на мать, но и на всю семью. Отцом ребенка был офицер, лишенный дворянства, разжалованный в солдаты и сосланный в Сибирский корпус за участие в восстании декабристов. Александр Петрович, отец Анны, по одному ему ведомым мотивам записал ребенка, как собственного незаконнорожденного, а умирая, завещал ему большую долю наследства. Более точных сведений об отце ребенка найти не удалось, в бумагах он фигурирует под литерами А. К.
      -- История, достойная пера Шекспира. Дюма, по крайней мере, уж точно, пробормотал Корсаков. - Скажите, Марина, а есть потрет этой женщины?
      -- Есть коллекция портретов князей Белозерских, но я, честно говоря, не обращала внимания, есть ли там Анна Александровна.
      -- Я смогу увидеть коллекцию?
      -- Полагаю, это возможно... - как бы сомневаясь, сказала Марина.
      -- Что-то вас не устраивает?
      -- Не то, чтобы не устраивало... - она тряхнула головой так, что хвост на макушке разлетелся веером, - вы могли бы мне кое-что обещать?
      -- Увы, я помолвлен с другой, и как благородный человек... - со слезой в голосе начал Корсаков.
      -- Да ну вас, - Марина махнула на него рукой, - я серьезно.
      -- Смотря что.
      -- Игорь, если я попрошу вас не настаивать, чтобы Павел Викторович с вами выпивал?
      Корсаков приподнял бровь.
      -- Чего угодно ожидал, но только не этого. Ему же бутылка водки, как слону дробина!
      -- В последний раз его еле выходили. Сердце.
      -- Черт возьми, - выругался Корсаков, - я всегда считал, что Пашка здоров, как бык. Конечно, в таком случае клянусь, что буду пить исключительно в одиночку. Пусть мне будет хуже!
      -- Вот и договорились, - кивнула Марина, - однако пойдемте. Павел Викторович, наверное уже вернулся. Коллекцию я вам покажу вечером. Все равно делать будет нечего - ни телевизора, ни радио здесь нет.
      -- И выпить не с кем, - проворчал, следуя за ней, Корсаков.
      -- Сабля, водка, конь гусарский
      С вами век мне золотой!
      Я люблю кровавый бой,
      Я рожден для службы царской!
      Закончив пассаж бравурным аккордом, Воскобойников подкрутил усы и залпом, как водку, махнул стакан чая. Марина, смеясь, зааплодировала, Корсаков тоже несколько раз приложил ладонь к ладони. Павел раскланялся и отложил гитару.
      -- Да, были когда-то и мы рысаками, - произнес он.
      -- Не наговаривайте на себя, Павел Викторович, - сказала Марина.
      -- Нет, дорогая моя, все не то, все не так. Сердчишко пошаливает, одышка, да и годы - четвертый десяток.
      -- Ага, - кивнул Корсаков, - я и на себе почувствовал: после пяти бутылок водки кошмары снятся.
      -- После пяти бутылок вообще можно не проснуться, - сказала Марина, что вы все на выпивку разговор поворачиваете? Павел Викторович, мы же договорились!
      -- Все, все. Уговор - есть уговор.
      Они сидели на кухне, за окнами под ночным ветром шумели липы. В камине пылал огонь.
      Пашка встретил их на крыльце, когда они возвращались с кладбища. Сбежав по ступеням он облапил Корсакова, приподнял, потряс и только после этого поставил на землю.
      -- Приехал, сукин кот! А я думал, как всегда: наобещаешь и забудешь.
      -- Когда это такое было? - возмутился Корсаков.
      -- А помнишь, обещал прекратить водку пьянствовать?
      -- Ну... такие обещания можно только с похмелья дать. Ладно, расскажи, как ты тут? Меня Марина покормила уже, кладбище показала.
      -- Ну да, посещение кладбища способствует пищеварению, - усмехнулся Воскобойников в усы, - у нее пунктик по захоронениям девятнадцатого века. Так, Марина?
      -- Никаких пунктиков у меня нет, уважаемый Павел Викторович, возразила она, - просто надо знать родную историю. Вполне естественное желание.
      -- Естественное желание - это вовремя покушать, - поправил ее Павел, кстати, именно такое желание меня уже давно гложет. Предлагаю в честь приезда дорогого гостя сбацать шашлычок. По-моему, свинина еще осталась.
      -- Хорошо, - кивнула Марина, - с меня шашлык, с вас огонь.
      -- Годится, - кивнул Воскобойников и хлопнув Корсакова по плечу, заявил, - пойдем-ка со мной, надежда русской живописи. Покажешь мне, как надо живописно дрова рубить.
      Марина ушла в дом, а они обошли усадьбу. Здесь, под липами, в землю был вкопан стол со скамейками, из булыжников был сооружен мангал, рядом кучей лежали березовые поленья. За мангалом стояли грубо вырезанные из коряг не то идолы, не то оборотни.
      -- Это что ж за ужас такой? - спросил Корсаков.
      -- Не ужас, а былинные персонажи, - поправил Воскобойников, любуясь корягами.
      -- А это автопортрет? - Игорь указал на кошмарное создание с выпученными глазами и длинными вислыми усами.
      -- Я попрошу без грязных инсинуаций! Это - леший. А вот супруга его кикимора болотная, а вот детки ихние - игошки и ичетики. Плаваете вы, Игорь Алексеевич, в национальном эпосе, - Воскобойников выдернул из колоды топор и протянул его Игорю. - Давай, приступай.
      -- Вот это, я понимаю, гостеприимство, - сказал Корсаков, снимая "стетсон", - здравствуй, гость дорогой. Поруби-ка дров, разведи огонь, на стол накрой. Надеюсь, свинина у вас действительно осталась, а то чего доброго и шашлычок из меня сделаешь.
      -- Давай, давай, - Павел присел на скамейку, оглянулся на усадьбу, слушай, у тебя сигареты есть?
      -- Есть.
      -- Угости, будь другом.
      Корсаков протянул ему пачку и поставил на колоду первое полено. С непривычки удар пошел вкось и топор застрял. Игорь чертыхнулся, перевернул топор и, ударив о колоду обухом, располовинил полено.
      -- Это тебе не кисточкой по бумажке водить, - усмехнулся Павел, со вкусом закуривая, - ну, рассказывай, как житье-бытье у вольных художников?
      -- Жизнь, как шкура у зебры: белая полоса - черная полоса. Вот в черную я и попал.
      -- Неприятности?
      -- Еще какие. Сначала сосед мой трахнул не того, кого надо. Заявился папа этой девчонки с охраной, набили нам морды.
      -- Вижу, - подтвердил Павел, - глаз еще красный и синяк не прошел.
      -- Вот-вот. Потом - еще хуже, а под конец и вовсе дом сгорел. Так, что мне теперь даже жить негде.
      -- Ну, жить, предположим, можно и здесь, - Павел забросил окурок подальше в лес и вытащил новую сигарету. Заметив недоуменный взгляд Корсакова, пояснил, - впрок накурюсь.
      -- Тебе что, и курить не позволяют?
      -- Слава Богу, нет, но уговорились на пять сигарет в день. Меня месяца полтора назад так прихватило, - Воскобойников похлопал по груди, - мотор отказывать стал.
      -- Вот черт, - огорчился Корсаков, - рановато вроде. Что, ни с того, ни с сего?
      -- С работягами, что здесь крышу крыли, посидели. А они мужики деревенские, подначивать стали: мол, вы в Москве пить разучились. Пришлось показать, кто пить разучился. Они все в лежку, а я песни пою. Правда наутро пришлось скорую из Яхромы вызывать. Марина неделю за мной в больнице ухаживала. Слушай, Игорь, - Павел наклонился к Корсакову и понизил голос, может, охмуришь ее, а? Чую я, виды она на меня имеет.
      -- А что, - усмехнулся Корсаков, - девушка приличная, симпатичная, деловая, - он поставил на колоду очередное полено, - не пора ли тебе о семье подумать, кстати говоря?
      -- В тридцать лет жены нет, и не будет, - напомнил Воскобойников старую пословицу, - привык я уже один.
      -- Она тебе хоть нравится?
      -- М-м... она добрая, хорошая. Красивая, - Павел задумчиво подкрутил ус, - но уж больно следит за мной. В смысле - водку нельзя, курева поменьше. Во, идет, ну-ка, держи, - он сунул окурок в рот Корсакову.
      -- Так, - сказала появляясь из-за дома Марина, - мальчики, шашлык готов, где огонь?
      -- Сейчас добудем, - пообещал Корсаков, расправляясь с очередным поленом. Демонстративно затянувшись, он выплюнул окурок, - работаем без перекуров.
      -- Здесь кушать будем?
      -- Здесь, на воздухе, - прогудел Воскобойников, - а потом у камина посидим, чайку попьем. Эх, и люблю я чаек!
      Марина с подозрением посмотрела на него.
      -- Да, с недавних пор полюбили. Павел Викторович, а вы не курили сейчас?
      -- Как можно, Мариночка. Мы же договорились! Вот - Игорь не даст соврать.
      Корсаков сделал честные глаза.
      -- И соврать не дам и сам не стану. Ложь противна человеческой природе! - провозгласил он
      -- Приятно слышать, - заметила Марина, - Павел Викторович, пойдемте, поможете посуду принести. Игорь, я жду огонь.
      -- Уже зажигаю, - успокоил ее Корсаков.
      От работы он вспотел и скинул куртку. Сложив в мангале колодец из щепок, он сноровисто запалил огонь, с удовлетворением отметив, что это не разучился делать, хотя последний раз разжигал костер для шашлыка еще будучи студентом.
      Шашлык удался на славу. Корсаков, приступая к выполнению просьбы Воскобойникова - приударить за Мариной, расточал ей комплименты. Однако, перехватив ее взгляд на Павла, осекся и круто переменил тему - слишком многое прочел он в ее глазах. Так на Корсакова смотрела только одна женщина - бывшая жена, еще когда они только начали встречаться и про которую Игорь знал, что она влюблена в него до безумия.
      Под вечер похолодало, из заросшего парка потянуло сыростью. Воскобойников принес самовар и мешок шишек. Самовар он раскочегарил профессионально, раздувая шишки старым кирзовым сапогом. Поднялся ветер, самовар перенесли в дом, разожгли камин.
      Марина с Корсаковым выпили по рюмке коньяку. Павел спел пару романсов на стихи Дениса Давыдова. Разговор зашел о бывших хозяевах усадьбы и Марина принесла несколько папок с бумагами из краеведческого музея. Разложив их на столе, она нашла фотографии с портретных миниатюр.
      -- Где-то здесь есть портрет девушки... А вот это, взгляните, Игорь, она протянула ему фото, - это сын Анны Александровны. Здесь ему, я полагаю, уже двадцать - двадцать один год.
      -- Ну-ка, покажите ребенка, - Павел подвинул стул поближе к Корсакову, - ого! А ведь он на тебя похож, Игорь! Может и ты у нас дворянских кровей?
      Марина склонилась, разглядывая снимок через плечо Игоря.
      -- Да, какое-то сходство есть, - согласилась она.
      Корсаков попытался вспомнить, как он выглядел в двадцать лет. Черт его знает... Если нарядить его в офицерский мундир середины девятнадцатого века, может и обнаружится что-то общее с отпрыском Анна Александровны и неизвестного офицера, сосланного в Сибирь, но чтобы уверенно сказать, это вряд ли.
      -- Требуй возврата имущества, - подтолкнул его Воскобойников, - сейчас модно вспоминать о дворянском происхождении. Глядишь и отсудишь чего-нибудь.
      Марина стала убирать со стола, Павел показал Игорю комнату, где он будет спать. Удобств особых не было: кровать с железной сеткой, комковатый матрас. Марина принесла чистое белье.
      -- Ну что, по норам? - спросил Воскобойников, широко зевая и прикрывая рот ладонью.
      -- Я немного посижу с бумагами, - сказал Корсаков.
      -- Ну, как хочешь. Марина, ты тоже спать?
      -- Да, устала я сегодня.
      Корсаков пожелал им спокойной ночи и уселся возле камина, прихватив с собой бумаги из музея. Дрова почти прогорели и он подбросил пару поленьев. От неловкого движения бумаги высыпались из папок. Игорь чертыхнулся и стал подбирать их, как вдруг, подняв один портрет, замер. Это была черно-белая фотография с портрета девушки лет восемнадцати. Высокая прическа, обнаженные плечи, печаль в глазах. Фотография не передавала красок, но сходство с картиной, которую Корсаков продал Жуковицкому, было поразительное.
      -- Что же это такое... - пробормотал Игорь, - что за шутки? Не верю я во всю эту мистику!
      Тряхнув головой, он прогнал наваждение. Не стоило задумываться над совпадениями - сейчас его волновали другие проблемы. Он полез в карман за сигаретами и наткнулся на футляр с картами Таро. Высыпав карты на стол, он перебрал их, рассматривая рисунки. Да, неизвестный художник явно находился под влиянием средневековых мистиков. В неверном свете камина рисунки производили неприятное впечатление натурализмом сцен, прописанностью деталей. Игорь перетасовал колоду и стал выбрасывать по одной карте на стол.
      Тепло огня заставило его вспомнить пожар в доме на Арбате и предшествующие события: находки в тайной комнате, смерть Трофимыча, продажу коньяка. Кто же все-таки поджег дом? Может и вправду Жук? Обозлился, что не нашел нужных полотен и подпалил, решив таким образом отомстить Корсакову? А кто убил Трофимыча? Возможно кто-то следил за ними, но зачем убивать, ведь из потайной комнаты ничего не пропало, только книги.
      Карты легли кругом, еще одну Игорь положил в центр, следующую, не открывая, рядом. На глаза опять попалась карта с прикованными к скале мужчиной и женщиной. А что это они такие довольные? И почему не боятся демона, что растопырил над ними крылья? Ишь какой: голова козлиная, торс женский, мохнатый... Может, он охраняет их? Или они его не видят? Они довольны оттого, что пребывают в вечном блаженстве, внезапно понял Корсаков. Вечная любовь... une vie d'amour... они не устают наслаждаться друг другом, а демон не позволяет им отвлечься, толкает их в объятия, заставляя забыть обо всем на свете. У женщины молодое тело, а лицом она похожа... да, она похожа на Анюту, но кто мужчина? Да ведь это я! И нет желания сбросить оковы, оглядеться. Я наполнен любовью, нет, страстью. Порочной, всепоглощающей страстью, которая глушит звуки, затмевает свет, заполняет целиком, без остатка...
      Корсаков открыл глаза. Видимо, он заснул, положив голову на руки. Камин почти прогорел, угли, багрово тлеющие в темноте, подернулись серым пеплом. Зевнув, Корсаков приподнял голову. Ему показалось, что повеяло сыростью, словно кто-то открыл окно в холодную ночь. Он оглянулся. В углу, на границе света и тени, стояла женщина в пышном платье с глубоким декольте. Светлые волосы, убранные в высокую прическу открывали стройную шею. Глаза ее были печальны и казалось из них вот-вот прольются слезы.
      -- Анна? - прошептал Корсаков.
      Женщина поднесла палец к губам, требуя молчания.
      Глава 7
      Всю ночь Корсаков сидел возле камина, подбрасывая дрова и боясь хоть на минуту сомкнуть глаза. Делириум тременс как раз и начинается на второй-третий день после запоя, когда думаешь, что самое худшее уже позади. В том, что видение девушки в старинном платье - последствия пьянки, он не сомневался. Если это не белая горячка, то что?
      Он пил остывший чай, курил, выходил на улицу, если чувствовал, что засыпает. В вершинах лип бродил ветер, сквозь рваные облака, чуть подсвеченные округлившимся месяцем, проглядывали звезды.
      От кого он спрятался у Пашки? От ментов? Если захотят найти - найдут. Он не шпион и не террорист, чтобы залечь на дно, да и не выдержит он такой жизни: прятаться, уклоняться от расспросов Воскобойникова, как ни в чем ни бывало шутить с Мариной. Не лучше ли поехать в Москву, заявиться с повинной... то есть не с повинной, а так: прослышал, мол, что ищут меня в связи с пожаром, так я ни при чем. Вот, хоть у Федорова спросите, участкового нашего. Мы с ним как раз в тот вечер и бухали. А потом встречался я с уважаемым человеком, банкиром, и еще присутствовал известный художник Шестоперов. А когда я вернулся домой, там уже горело вовсю. Испугался, сбежал, извините, больше никогда! Трофимыча убили? Ай-яй-яй.... вот так ходишь, ходишь... Надо же беда какая! Банкир с Леней про коньяк заикаться не станут - принимая во внимание цену напитка, это уже не спиртное, а клад и принадлежит он государству.
      Если правильно повести дело, то отбрехаться можно. Жилье найдем. На том же Арбате еще сколько домов пустует. От ментов отобьемся, откупимся, а от тех, других? Они и спрашивать ничего не станут, хотя нет, спросят: куда коньяк унес, падла? Это если обычные бандиты и все дело в коньяке, а если... ох, плохо это дело попахивает. Чертовщиной, мистикой. Но уезжать надо Пашку и Марину подставлять не стоит.
      Да, решено, надо возвращаться в Москву. Если милиция меня здесь найдет - начнут Пашку трясти, Марину, а у Пашки и так сердце ни к черту, а уж если те найдут... Не надо было вообще сюда ехать! Как обычно, жопой думаешь, Игорь Алексеевич, а не головой.
      Приняв решение, Корсаков вдруг ощутил, что напряжение последних дней отпустило его. Вернувшись в дом, он разбил угли в камине и пошел спать.
      Разбудили его голоса за окном. Встав с кровати, он выглянул во двор. Судя по всему приехала новая бригада работяг и Воскобойников уже давал указания бригадиру.
      Умывшись на кухне, Корсаков вышел на улицу. Утро было солнечным и тихим. Из-за угла дома показался Павел, взмахом руки приветствовал Корсакова.
      -- Как спалось?
      -- Как младенцу, - похвалился Корсаков, - вот что значит свежий воздух. А где Марина?
      -- Бегает где-то.
      -- Не понял.
      -- Чего тут не понять, - ухмыльнулся Воскобойников, - бегает она по утрам. Бег от инфаркта, слышал? Она и меня постоянно с собой тянет. Сегодня удалось отбиться - мужики приехали, надо было объяснить, что к чему. Ну вот теперь ты с ней и будешь бегать по утрам.
      Корсаков вздохнул - не хотелось огорчать друга, но придется.
      -- Паш, я, наверное, поеду в Москву.
      Воскобойников вытаращил глаза и сразу стал похож на вырезанного из коряги лешего.
      -- Ты чего? Только же приехал.
      -- Понимаешь, я тут подумал ночью. Нельзя мне скрываться сейчас. После пожара искать меня будут...
      -- Да фигня все это, - махнул рукой Павел, - рассказывай, что еще случилось.
      -- Соседа моего убили.
      -- Владика, - ахнул Павел.
      -- Нет, Трофимыча. Он на первом этаже жил. Если коротко: мы с ним подрядились стены ломать в старом особняке. Ну, я отлучился примерно на час, полтора. Прихожу, а он убит. Я это время провел с нашим участковым, так что алиби есть, но если спрячусь - убийство повесят на меня.
      -- Да-а, - протянул Павел, - и вправду черная полоса у тебя. - Он помолчал, покусал ус, обдумывая сказанное, - надо ехать. Мой тебе совет: позвони участковому прямо с вокзала. Договорись о встрече. Мужик-то нормальный?
      -- Хороший мужик, - кивнул Корсаков.
      -- Ну вот. Поговоришь с ним: так, мол, и так. Если он тебе алиби обеспечит - иди, сдавайся. Ну, а если почувствуешь, что он крутить начинает - сразу возвращайся. Перекантуешься у меня, а потом что-нибудь придумаем.
      -- Спасибо, Паша.
      -- А-а, ерунда, - отмахнулся Воскобойников, - сейчас Марина вернется, позавтракаем, проводим тебя на станцию... эх, не успел ты ее окрутить!
      -- Я ее не буду окручивать, Паша, - покачал головой Корсаков, - даже и не попытаюсь. Вот ты мне совет дал, позволь и я тебе кое-что скажу: если ты упустишь эту женщину - ты самый большой кретин, какого я знаю. Она же в тебя влюбилась, дурачок.
      Воскобойников оторопело похлопал глазами.
      -- Не может быть, - неуверенно возразил он, - просто засиделась в девках, вот и вешается на шею, кому ни попадя.
      -- Паша, когда я насчет баб ошибался? - спросил Корсаков.
      -- Ну-у... - задумался Воскобойников, - а может ты в последнее время нюх потерял?
      -- Нюх, как у собаки, а глаз - как у орла, - процитировал Корсаков. Что тебя беспокоит? Тебе даже делать ничего не придется, ты только покажи, что она тебе не безразлична. Марина - женщина деловая, она сама все сделает: и в любви объяснится и руку и сердце предложит. От тебя же, слона малохольного, такого не дождешься, - Корсаков ткнул приятеля в объемистый живот, - на свадьбу только не забудьте позвать.
      У Марины была старая "Нива" - она стояла за бытовкой и Корсаков ее вчера не заметил. Его подвезли до платформы электрички. Марина, как видно, что-то почувствовала: весь путь до станции она сосредоточенно глядела на дорогу, была молчалива и серьезна. Воскобойников наоборот сыпал шутками, рассказывал забавные случаи из студенческой жизни, но получалось у него натужно, будто за шутками он хотел спрятать беспокойство.
      На платформе электрички Корсаков отвел Марину в сторону. Воскобойников за ее спиной умоляюще сложил руки, потом погрозил кулаком, но Игорь только усмехнулся.
      -- Марина, скажите, вы любите Пашку? - спросил он, внимательно глядя ей в глаза.
      Она не опустила взгляд, но жаркий румянец покрыл ее щеки.
      -- Да, я люблю его, - сказала она с вызовом, - и что дальше?
      -- Ну, слава Богу, - сказал Корсаков, - тогда вот что я вам скажу: этот толстокожий, - он указал на маявшегося в нескольких шагах от них Воскобойникова, - кроме, как чинить всякое старье, в смысле реставрировать то, от чего другие бы с негодованием отказались, ничего больше не может. Я уверен, что ваши чувства взаимны, но если вы ждете, что он объяснится вам в любви, то вы глубоко ошибаетесь. Поэтому: берите быка, в смысле - Пашку, за рога и ведите его в стойло, в смысле - в загс. Я уверен, упираться он не будет.
      Марина оглянулась на Павла. Тот сделал вид, что сильно заинтересовался маневровым тепловозом на соседних путях.
      -- Вы знаете, Игорь, я уже догадалась, что он, что называется, тюфяк. Особенно при общении с женщинами. Я не хотела навязываться - а вдруг я ему безразлична.
      -- Вовсе нет. Поверьте, он только и ждет первого натиска, чтобы сдаться на милость победителя. Если вы найдете в себе силы - действуйте.
      Подошла электричка. Воскобойников стиснул Корсакова так, что у того затрещали ребра, напомнив про охранников Александра Александровича.
      -- Продал друга? - шепнул Павел.
      -- Не продал, а сдал в вечное пользование, - сдавленно промычал Корсаков, - пусти, убивец, а то на помощь позову.
      Марина подала ему руку, твердо пожала, потом подалась вперед и чмокнула Корсакова в щеку.
      -- Спасибо вам.
      -- Не за что, - пожал плечами Игорь, - желаю удачи.
      -- Да, Игорек, если что - сразу возвращайся. Договорились? - Павел хлопнул его по плечу.
      -- Договорились, - успокоил друга Корсаков.
      Уже из электрички, через стеклянные двери, он увидел, как Марина повернулась к Воскобойникову и требовательно о чем-то спросила. Павел, слегка отступив под ее напором, развел руками и, судя по его несчастному виду, промямлил что-то невразумительное. Корсаков усмехнулся. Так и надо с Пашей. Хватит, погулял. Пусть хоть у него будет все в порядке.
      В Москве шел мелкий дождь. Шлепая по лужам, Корсаков спустился в метро, купил телефонную карту и позвонил в пятое отделение милиции. Участкового на месте не оказалось. Голос дежурного показался Корсакову знакомым, но представляться он не стал и только спросил когда Сергей Степанович появиться в отделении.
      -- Месяца через три, - сказал дежурный, - в командировку посылают Сергея Степановича. А кто его спрашивает?
      Корсаков повесил трубку и попытался вспомнить номер домашнего телефона Федорова. С третьей попытки он попал, куда хотел - Федоров сам подошел к телефону.
      -- Здравствуйте, Сергей Степанович, - сказал Корсаков.
      -- Здравия желаю, - буркнул участковый. Похоже, он был не в духе, - кто говорит?
      -- Э-э... помните, я как-то задал вопрос: к чему кандалы снятся?
      В трубке долго молчали. Наконец Федоров откашлялся.
      -- Помню. Я еще ответил: к ним, кандалам, значит, и снятся.
      -- Надо бы поговорить, Сергей Степанович. Вы моя последняя надежда.
      -- Поговорить не помешало бы, - согласился Федоров, - только запарка у нас на участке. Пожар, да еще и убийство в придачу. Начальство озверело, понимаешь ли. Всех на ноги подняли - убийцу ищем.
      Что-то не так, подумал Корсаков. Он завтра уезжает, значит его к расследованию не привлекают. Ага, он дает мне понять, чтобы я к Арбату и близко не подходил, но неужели дошло до того, что его телефон могут прослушивать?
      -- Сергей Степанович, может, все-таки выкроите время - уж очень хотелось бы встретиться. Я ведь понимаю, вы домой на минутку заскочили...
      -- Правильно понимаешь. Работы по горло. Как в прошлом году. Помнишь?
      Игорь попытался понять, к чему клонит Федоров. То, что днем появляться на Арбате нельзя, да и вечером тоже не стоит - это понятно, но с другой стороны, Корсаков в районе каждую подворотню знает. Если Федоров все-таки решит его сдать, то больше надежды уйти через знакомые проходные дворы. А что это в прошлом году случилось?
      -- Это когда азеров с наркотиками накрыли? - как бы вспоминая спросил Корсаков.
      Торговцев героином взяли с поличным при сделке возле гостиницы, в одном из Арбатских переулков. Федоров должен был понять намек. Так и случилось.
      -- Точно, накрыли голубчиков, - проворчал участковый, - побегали мы тогда - темно уже было: не то восемь, не то девять вечера.
      -- Десять, - поправил его Корсаков, - десять вечера было, Сергей Степанович. Так как насчет встречи?
      -- Извини, друг, не могу. Завтра снова на участок, а что поделаешь: каждый день - на ремень! Так что в следующий раз.
      -- Жаль, ну, желаю удачи, - Корсаков повесил трубку и взглянул на часы. До десяти вечера оставалось еще четыре часа
      Можно было позвонить Шестоперову, узнать, как прошла экспертиза коньяка, но если милиция начнет задавать Лене вопросы - может заложить, что Игорь в Москве. Не со зла, а просто с перепуга. При всей своей крикливости и недовольстве порядками Леня весьма дорожит возможностью ездить за границу, когда вздумается и если его припугнут подпиской о невыезде... Нет, пусть уж спокойно пишет свои картины, ругается с галерейщиками и трахает ненавистных американок.
      Бывшей жене звонить тоже нельзя ни в коем случае - уж ее адрес у милиции точно имеется.
      Оставалось только слоняться по городу в ожидании встречи с Федоровым. Корсаков съел шаурму под пиво, походил по компьютерному рынку, расположенному возле Савеловского вокзала.
      Может пока разобраться с картами Таро? Он нащупал в кармане футляр. Где бы узнать, что это такое? Лучший вариант - сходить в Ленинку, когда-то у него был пропуск, но было это больше десяти лет назад, так, что этот вариант отпадает. Корсаков хлопнул себя по лбу. А Лариса Маврина? Помнится, как-то он встретил ее на Арбате и даже не сразу узнал - такая она стала важная, даже напыщенная.
      Дело было зимой, Лариса плыла мимо Корсакова в длинной песцовой шубе, надменно поглядывая по сторонам. Игорь как раз принимал по пятьдесят грамм с коллегами - мороз был дикий и приходилось каждые полчаса согреваться народным способом. Она скользнула по нему взглядом, явно не узнавая, но потом резко обернулась.
      -- Корсаков? Опять пьешь? - воскликнула она на всю улицу и решительно направилась в его сторону.
      Игорь ухмыльнулся - он знал Ларису, когда она позировала начинающим художником и была стеснительной худой девчонкой. Впрочем, стеснительность прошла быстро, как и худоба и из скромной девчонки, приехавшей в Москву за красивой жизнью, они быстро превратилась в громогласную разбитную девку, всегда готовую повеселиться в компании молодых гениев. Судя по всему, жизнь у нее удалась. Она раздобрела - это видно было даже под шубой, появился второй подбородок. В ушах у нее сверкали золотые серьги размером с блюдце, а на пухлых пальцах поблескивали крупные перстни.
      -- Корсаков! Старых друзей не узнаешь, - всех знакомых мужчин она называла исключительно по фамилии.
      -- Как не узнаю! Здравствуй, Лариса, - Корсаков обнял ее, пытаясь сомкнуть руки на обширной талии, - какая ты стала важная, гладкая, красивая.
      -- Ой, да ладно, - она махнула на него рукой, будто в смущении. На самом деле смутить ее не могло ни что, как помнил Игорь, - расскажи, как ты? Я думала, ты за границей.
      -- Что я там забыл? Здесь все свои, - Корсаков обвел рукой коллег, проверенные ребята. Не нужен нам берег турецкий! А ты, все позируешь или как? Рубенс удавился бы, увидев такую натурщицу, - сказал он, подмигивая коллегам, замершим с пластиковыми стаканчиками в руках.
      -- Точно, - поддержали его, - не Рубенс, так Коровин точно потерял бы сон.
      -- Ох, мальчики, ну какая из меня натурщица. Может за встречу нальете, все-таки девушке? - она жеманно повела плечом.
      -- Водку пьешь еще, или только шампанское? - Корсаков налил ей полстаканчика.
      -- Скажешь тоже: шампанское, - Лариса лихо опрокинула водку в густо накрашенный рот и с хрустом раскусила предложенное яблоко, - я теперь не Лариса. Да! Перед вами, уважаемый господин Корсаков, госпожа Флора, потомственная целительница, ведунья, колдунья, экстрасенс и еще там что-то такое... если интересно, могу дать визитку - там все написано.
      -- Да-а, - протянул Корсаков, - видать неплохо целителей кормят.
      -- Не жалуюсь. Хочешь - судьбу предскажу, хочешь - заговор отведу. А уж погадать, так это раз плюнуть.
      -- Нет, спасибо. Предпочитаю далеко в будущее не заглядывать - привык жить настоящим, - отказался Корсаков.
      -- Может встретимся, посидим, вспомним былое? - предложила Лариса, наших видишь кого-нибудь?
      -- Леня-Шест появляется иногда, а так - всех растерял.
      -- Ну, Шестоперова приводи. Я теперь на Бауманской живу. Квартира большая. Гульнем, как бывало, а?
      -- Можно, - согласился Игорь.
      Он записал телефон Ларисы. На прощанье они расцеловались и Лариса поплыла дальше, помахав восхищенно взирающим на нее художникам пухлой ладонью.
      -- Царственная женщина, - сказал один, причмокнув от восторга.