Волохов потихоньку открыл дверь и прислушался. В квартире было тихо. Он заглянул в комнату. Светка спала, скинув на пол одеяло, свернувшись в клубок на смятых простынях. Волохов быстро разделся, накрыл ее и прилег рядом. Светка заворочалась, опять скинула одеяло, прижалась к нему и что-то зашептала во сне.
      – Тихи, тихо, – одними губами сказал Волохов, накрывая ее руку своей, – все в порядке.
      Березы и тополя росли так близко к старому дому, что казалось, – заглядывают в окна. Ночной ветер шевелил занавески, перешептывались деревья за окном. Ночь опять была душная, как и все последние ночи. Ненормальное лето какое-то, подумал Волохов, засыпая.
      Кто-то чувствительно ткнул его под ребра и он открыл глаза. Солнце, путаясь в занавесках, бродило по комнате.
      – Водолаз, – судя по тону, Светка уже давно пыталась его добудиться.
      – Что случилось?
      Светка, прикрывшись одеялом, лежала на боку и недовольно глядела на него.
      – Тебя разбудить совершенно невозможно. Спишь, как труп. Слушай, что-то не то со мной. Встать хотела – голова закружилась и тошнит все время.
      – Небольшое сотрясение, – объяснил Волохов, садясь на кровати.
      – Мне же на работу.
      – Придется отпроситься
      Светка подумала минуту, потом потребовала телефон. Позвонив подруге, она договорилась о подмене.
      Волохов тем временем, принял душ, сварил кофе и сделал бутерброды.
      Он помог Светке усесться на постели, подложив под спину подушку, и принес завтрак. Кофе она выпила, но от бутербродов отказалась.
      Открыв холодильник, Волохов нашел в морозилке формочку со льдом, сделал холодный компресс и велел держать его на голове. Затем снова сделал отвар из трав.
      – Не буду, – сразу сказала Светка, когда увидела, что он принес, – гадость. Ты меня отравить хочешь.
      Волохов присел на кровать и стал уговаривать ее, как ребенка. Светка надула губы и всхлипнула.
      – У меня голова болит, мне даже говорить больно, а ты этим пользуешься.
      Волохов придержал ладонью ее голову и поднес кружку к губам.
      – Слушай, Свет, у тебя такие интересные травы собраны. Откуда?
      – Бабушка собирала. Меня с собой брала.
      Воспользовавшись тем, что она открыла рот, Волохов наклонил кружку. Сделав глоток, Светка сморщилась.
      – Я запомнила, – сказала она сдавленным голосом, – и весной в парке нарвала. Какая гадость…
      – Давай еще немного. Вот так. Теперь ложись.
      Девушка легла, он положил лед ей на голову.
      – Откуда ты такой? – скосив глаза из-под компресса, спросила она, – ныряешь, как выдра, с черными дерешься, травы знаешь? Говор у тебя не московский.
      – А какой?
      – Ну, такой… ну не московский! Вроде северный какой-то.
      – Хм, – кашлянул Волохов, – в общем, ты угадала.
      – Расскажи, а? – попросила Светка, прикрывая глаза.
      – Рассказать? Ну, что ж. Есть такой старинный русский город, – начал Волохов, – стоит он на реке возле большого озера. Еще когда Киев и Новгород деревянными крепостями были, город тот каменный был. Шли через него торговые пути из «варяг» в «греки», и жили в нем богато и счастливо. Укрыт он был от невзгод и напастей лесами, озерами и непроходимыми болотами. Даже татары не дошли до него – побоялись в болотах потонуть.
      Волохов перевел взгляд за окно и сам будто очутился в непроходимых лесах под старым городом. Он рассказывал о чистых реках, в которых рыбу ловят руками, а в некоторых местах даже можно найти бледный речной жемчуг. О дремучих лесах, хранивших в чащах древние языческие капища. О таящихся в лесах озерах, где вода такая прозрачная, что в тихий день даже и не видно ее.
      – Это сказка, да? – сонно спросила Светка, – но мне нравится.
      Дольше всех на Руси сохраняли жители чудесного края свою веру, прятали богов своих, поклонялись им втайне. Вера была суровая, иногда жестокая. Из глубины веков пришла эта вера, но не устояла перед красотой веры иноземной. Пали капища лесные перед белыми каменными храмами, перед ажурными деревянными церквами. И потеряли силу древние боги, и сгинули. Кто в чужой земле, кто в лесах непроходимых, кто в озерах прозрачных. Даже боги бессильны, если нет у людей веры.
      Светка заснула, посапывая. Компресс съехал ей на нос. Волохов поправил его, подтащил к окну кресло-качалку и устроился в нем. Во дворе в тени берез в песочнице возилась ребятня. Бабки, сидя у подъездов, обмахивались кто газетой, кто платком. Воздух был липким, как сироп.
      Конечно, подумал Волохов, можно и подождать, пока онсам не придет за Светкой. Но где гарантия, что онне возьмет другую женщину? Теряем время. Впрочем, инициатива у него, и, как ни крути, придется ждать следующего хода. Он встал, потянулся и, посмотрев на спящую девушку, пошел в душ.
      К вечеру Светке стало полегче. Она проснулась и потребовала чаю с бутербродами. Отвар пить отказалась наотрез, пригрозив истерикой.
      Небо заволокло облаками, ветер дул то порывами, гоняя пыль и сгибая деревья во дворе, то стихал, будто набираясь сил.
      – Похоже, дождь будет, – сказал Волохов.
      – Ох, хорошо бы. Эта жара до того утомила… – Светка укрылась простыней и обмахивалась ей, как опахалом.
      Быстро темнело небо, ветер теперь дул без перерыва, постепенно усиливаясь. Березы покорно склонялись под его напором, тополя скрипели, но не гнулись, будто бросая вызов стихии.
      Волохов высунулся в окно. Первые капли упали ему на лицо. Он с наслаждением вдохнул свежесть, пришедшую с дождем. Светка, кутаясь в простыню, встала с кровати, подошла и прижалась к его спине. Сквозь рубашку он почувствовал ее упругую грудь.
      – Водолаз, а пойдем гулять?
      – Ты серьезно?
      – Конечно, серьезно. Смотри, как здорово!
      – А пойдем! – бесшабашно махнул рукой Волохов.
      Бросив на пол простыню, Светка натянула тонкую майку, юбку и по полутемной лестнице они побежали вниз.
      Двор был пуст, ветер еще усилился, и крупные дождевые капли шлепались на асфальт, оставляя маленькие мокрые кляксы, похожие на разбившихся о лобовое стекло автомобиля насекомых. От туч стало темно, как ночью. Длинная ветвистая молния рассекла небо. Волохов схватил Светку за руку и потащил под старый тополь. Ветер вдруг стих, выпрямились деревья, все замерло, словно ожидая продолжения. Внезапный гулкий раскат грома, такой мощный, что в доме задребезжали стекла, заставил Светку охнуть и прижаться к Волохову. Сработавшие сирены автомобильных сигнализаций завыли, как сигналы воздушной тревоги. Зашумели листья в вершинах деревьев. Ветер крепчал с каждой секундой. Сверкнула еще молния, и одновременно с раскатом грома хлынул дождь такой силы, что казалось, над землей перевернули гигантскую бочку с водой. Набирая скорость на пустыре, ветер с ревом мчался между домов, будто табун обезумевших лошадей. Струи дождя, летевшие параллельно земле, били с силой дроби, выпущенной из охотничьего ружья. Ветер не давал дышать, валил с ног, выжимал слезы из глаз. Светка вырвалась из рук Волохова и встала, наклонившись вперед, чтобы удержаться на ногах, раскинув руки и запрокинув лицо к полыхавшему молниями небу. Майка мгновенно намокла и, став прозрачной, облепила ее тело.
      – Что это, – крикнула она, – это буря?
      – Это – ветер, это – дождь, это – жизнь!
      Ветви деревьев, не выдерживая напора ветра, ломались и летели мимо, как сорванные осенние листья. С громким треском, заглушившим рев бури, сломалась и рухнула молодая береза. Кроны деревьев, как паруса, не убранные с мачт корабля неумелой командой, ломали стволы. Старый тополь, под которым они стояли, дрогнул, земля зашаталась под ногами. Волохов схватил Светку в охапку и потащил прочь. Она брыкалась и колотила его кулачками.
      – Пусти, пусти, водолаз, не хочу домой!
      – Сумасшедшая, нас же придавит!
      Тополь наклонился, выдирая из земли корни, будто собираясь куда-то идти, и рухнул, накрыв густой кроной песочницу, скамейки, кусты жасмина и сирени. Деревья падали одно за другим, словно погибающие защитники обреченной крепости. Пошел град. Сначала мелкий, потом все крупнее. Светка ойкнула, закрывая лицо. Градина размером с ноготь стукнула ее по щеке. Волохов привлек ее к себе, прижал к груди и повернулся, закрывая от ударов летящего льда. Град барабанил по спине, словно надеясь добраться до девушки. Светка затихла. Он почувствовал, как она коснулась губами его груди через распахнутый ворот рубашки. Потом поцеловала в шею, наклонила его голову и тронула губы. Он ответил на поцелуй и ощутил, как ее язычок проник в рот. Она прижалась к нему грудью, и он, почувствовав нарастающее желание, притиснул ее к себе, до боли припав к полураскрытым губам. Больше не существовало урагана, ломавшего деревья и срывавшего черепицу с крыш, не было града, стучавшего по спине. Исчезли пятиэтажные типовые дома вокруг. Они были одни под черными мчащимися тучами.
      – Пойдем домой, – прошептал он.
      – Нет, – одними губами сказала она, – я хочу здесь.
      – Сумасшедшая…
      Она увлекла его на крону упавшего тополя. Поникшие влажные ветви раскинулись, как зеленый ковер. Она скинула туфли и шагнула вперед, приминая листья, в которые по щиколотку погрузились ее босые ноги. Глядя ему в глаза, Светлана взялась за края майки и потянула ее вверх, снимая через голову. Волосы облепили ее лицо, и она, тряхнув головой, чтобы убрать их, бросила майку в сторону. Расстегнув юбку, скользнувшую вниз по стройным ногам, она наклонилась и одним движением сдернув узкие трусики, шагнула ему навстречу через упавшую одежду. Град прекратился, словно сжалившись, и только дождь ласкал ее обнаженное тело. Павел скинул одежду и шагнул к ней. Она отвела его руки и покачала головой.
      – Ты мой мужчина. Я сама…
      Лаская губами и языком его шею, грудь, живот, она опустилась на колени. Он ощутил ее горячие губы и, закрыв глаза, опустил руки и положил ладони ей на голову. Поглаживая его ягодицы, она все убыстряла ритм движений и, почувствовав нарастающее напряжение, он отстранил ее. Они легли на листья. Холодные пальцы дождя пытались проникнуть между их слившихся тел, скользивших друг по другу.
      – Я сама, – опять прошептала она.
      Раздвинув бедра, она, тихо застонав, опустилась на него сверху. Он положил ладони ей на грудь, ощутив ладонями напрягшиеся соски.
      Они двигались в одном ритме, предугадывая желания и торопясь их исполнить, наслаждались застывшим временем, пытаясь продлить соединение тел, сознавали, что эта бесконечность имеет предел, и пытались отсрочить неизбежный взрыв, возвращающий будничность ощущений.
      Он притянул ее к себе. Она прижалась, словно надеясь стать с ним единым целым. И мир взорвался, рассыпая радужные круги и унося сознание…
      Мелкий дождь падал на открытые глаза и Волохов моргнул, чтобы убрать влагу. Светка, обессиленная, лежала на нем, положив голову ему на грудь. Он приподнялся. Буря ушла. Двор, заваленный в беспорядке упавшими деревьями, напоминал тропические джунгли. Большая ветка тополя укрывала их листвой, словно одеялом. В окнах домов зажигался свет, слышались встревоженные голоса.
      – Светка, – он погладил ее по спине, – нам пора.
      – Подожди, – она прижалась теснее, – подожди, не уходи.
      Он подождал немного, потом опустил руки ей на бедра и, приподняв, положил ее на бок рядом с собой. Она перевернулась на спину и раскинула руки.
      – Конец света, – прошептала она.
      – Ты о чем?
      – О нас.
      Волохов огляделся в поисках одежды.
      – Держи, – он протянул Светке майку и юбку.
      – Не хочу. Мне хорошо, и я буду лежать здесь, – заявила она.
      Волохов натянул джинсы, накинул рубашку.
      – Ты еще утром помирала, – напомнил он, – ну-ка, одевайся.
      Он расправил майку и стал натягивать ее на Светку. Потом приподнял ее ноги и просунул их в юбку.
      – Трусы я не нашел, держи туфли.
      – Какой ты нудный, водолаз!
      Он помог ей встать. Без деревьев двор стал голым, как только что убранный коридор в коммунальной квартире.
      – Меня ноги не держат, – пожаловалась Светка, – за это неси мои туфли!
      – За что, – «за это»?
      – Измучил бедную девушку.
      Волохов хмыкнул, взял туфли и, обняв Светку за талию, повел домой.
      Они легли в постель и она устроилась головой на его плече притихшая и усталая.
      В окно глядели звезды. Ясные и чистые, словно вымытые дождем. Светка вдруг всхлипнула.
      – Ты что, Свет? – он прижал ее к себе.
      – Не бросай меня, а? Паша, не бросай…
      – Что ты, девочка, что ты. Мы всегда будем вместе, – прошептал Волохов, на мгновение и сам в это поверив.
      За окном стучали топоры, кто-то визгливым голосом ругал Гидрометцентр, и Волохов, накрыв голову подушкой, перевернулся на другой бок, чтобы еще поспать. Не открывая глаз, он провел рукой по кровати, никого не обнаружил и в недоумении огляделся. Комната была залита ярким светом, из кухни слышался свист чайника. Хлопнула дверь в прихожей, и в комнату ворвалась Светка в коротком ярко-желтом халатике со свежей газетой в руке. От недомогания не осталось и следа: щеки заливал румянец, глаза лучились, губы подрагивали в готовности смеяться от переполнявшей ее жизни.
      – Подъем, – скомандовала она, сдергивая с Волохова простыню, – вчера валялись целый день. После обеда мне на работу, а пока сделай девушке красиво. Я люблю подарки! Я хочу норковую шубку, ондатровую шапку и плюшевого мишку!
      – Мишку обязательно купим, – пообещал Волохов. – Ох, Свет, а может, мы и сегодня… – Перекатившись по кровати, он попытался схватить ее за полу халатика, но Светка ловко увернулась и выскочила на кухню.
      Чайник прекратил свист, запахло кофе. Волохов почувствовал, как он проголодался, и понял, что действительно пора вставать.
      – Давай вставай, водолаз, – крикнула Светка, – кофе в постель ждешь?
      – Лучше в чашку, – пробормотал Павел, вставая со скрипучей кровати и раздвигая шторы.
      Среди поваленных деревьев бродили жильцы из соседнего дома. Кто-то уже рубил ветки, кто-то пытался пилить стволы. Какой-то бедолага ходил вокруг своего придавленного деревом «жигуленка», чертыхаясь и пытаясь заглянуть в салон. Из расположенного рядом с домами депо неслись призывы диспетчерши цеплять на маневровый, и побыстрее. Павел потянулся, похлопал себя по груди и пошел в душ.
      Нагревательную колонку Светка, конечно, не зажгла, но так даже лучше, решил Волохов. Сначала шла чуть теплая, согревшаяся за ночь в трубах вода, потом холодная и, наконец, ледяная. Чувствуя, как кожа покрывается мурашками, а кровь быстрее бежит по жилам, Павел переминался с ноги на ногу и довольно отфыркивался. Вдруг он почувствовал, что открылась дверь ванной комнаты, и выглянул из-за занавески.
      – Светка, иди скорей ко мне, а то я совсем замерз, – сказал он и осекся, увидев ее лицо. – Что случилось?
      – Вот, посмотри, что пишут, – она протянула газету, как-то странно взглянув на него.
      – Ну-ка, ну-ка, – Волохов обмотал бедра полотенцем и, пройдя на кухню, уселся на табурет. – Это мне? – спросил он, увидев кружку с кофе. – Спасибо. Итак, что же пишет пресса?
      – Вон там, на первой странице.
      Внизу газетного листа, там, где давали уголовную хронику и происшествия, он прочитал следующее:
      » Вчера днем возле Строгинского моста отдыхающие обнаружили изуродованные трупы двух мужчин. Нашему корреспонденту удалось взять эксклюзивное интервью у старшего прибывшей на место происшествия оперативной группы. Оба мужчины принадлежат к национальным меньшинствам, составляющим большинство московских преступных группировок. Тела сильно изуродованы: у одного убитого разорвано горло и отсутствует кисть руки. Причем у патологоанатома создалось впечатление, что кость перекушена. У второго вспорот живот от паха до грудины. Наш корреспондент поинтересовался у эксперта, могли бы в Москве-реке, в связи с общим потеплением климата и ухудшившейся санитарно-эпидимиологической обстановкой, появиться рыбы-убийцы, типа пираний. Но эксперт высказал предположение, что, судя по характеру ранений, речь идет, скорее, о щуке-людоеде или сбежавшим от одного из новых русских крокодиле.
      Так или иначе, купаться в Москве-реке в разгар летнего сезона становится все опасней, но московским властям и Государственной Думе, похоже, нет дела до здоровья и жизни москвичей».
      Волохов поднял взгляд на Светку.
      – Ну и что?
      – Как что, это же те двое! Ну, те, которые… которых ты…
      – Свет, ты хочешь сказать, что это я их загрыз? – он посмотрел на нее честными глазами.
      – Нет, конечно, но… – неуверенно ответила она.
      – Морду разбил одному, вот и все, а второму просто руку вывихнул.
      – Но там же написано, что…
      – А еще тут вот что написано, – Волохов развернул газету и прочел с выражением:
      » Президента России решено повесить на Лубянке!!!
      Как стало известно нашему корреспонденту, новый руководитель «конторы», расположенной в «прославленном» по всему миру здании на Лубянке, рекомендовал вешать в кабинетах портрет президента России. На вежливый и тактичный вопрос нашего корреспондента представителю одиозного ведомства: будет ли способствовать такой подхалимаж служебному росту, представитель ведомства, укоризненно глядя на нашего сотрудника, покрутил пальцем у виска. При этом он не пояснил, имеется в виду руководство или журналист. Очевидно, уважаемый представитель не подумал, что наносит оскорбление лично корреспонденту и всему коллективу нашей всенародно любимой газеты. Редакция оставляет за собой право адекватно отреагировать на дикую выходку чиновника».
      Волохов проводил Светку до работы. Зеленые московские дворики были завалены вырванными с корнем и сломанными деревьями. Ленинградский проспект походил на лесоповал. Вперемежку с тополями и липами лежали сорванные рекламные щиты, стояли искореженные автомобили. Троллейбусы и трамваи встали, ремонтные бригады сбивались с ног, меняя оборванные провода.
      – Картина Репина «Не ждали», – прокомментировала Светка.
      – Это точно, – согласился Волохов, помогая ей перебираться через бурелом. – Неужели нельзя было предвидеть? Ведь ясно было, что с погодой что-то не то творится. Что же ваш Гидрометцентр?
      – Ха, шараш-монтаж это, а не Гидрометцентр! Теперь навешают лапшу, что, мол, атмосферные потоки разогнали над столицей вечный смог и, наконец-то, народ вздохнет с облегчением. Я помню, после Чернобыля один из этих деятелей, на полном серьезе заявил, что радиация в некотором роде, даже полезна организму.
      Договорились, что Волохов встретит ее после работы. Светка чмокнула его в щеку и исчезла за стеклянной дверью.
      Волохов перешел Ленинградку и, зайдя в «Смену», выбрал самого большого плюшевого медведя. Медведь был веселый, с растопыренными, готовыми для объятий лапами. В продовольственном магазине возле метро Волохов купил шампанского и фруктов. Затем, вспомнив про Витька, прихватил водки, закуски и пошел навестить «соавтора».
      На удивление, Тимирязевский парк почти не пострадал. Может, дело в том, что деревья здесь стояли плотной стеной, и ветру негде было разогнаться, а может потому, что на краю парка росли дубы, которые, не дрогнув, приняли всю силу урагана.
      Витек, пригорюнившись, сидел у тлеющего костра. Земля была мокрая, и он подстелил под худой зад пластиковый пакет. Одет он был в свое старое рванье и Волохова встретил, как родного. Только почему-то глаза прятал.
      – Паша! А я думаю, куда ты пропал, – преувеличенно обрадовался он, – о-о, смотри, какой зверь у тебя!
      Волохов прислонил плюшевого мишку к пеньку и стал доставать продукты.
      – Ну, как тут у вас? – спросил он.
      – Вот, – Витек похлопал себя по рукаву пиджака, – переоделся, как говорится, из чистого в теплое. А то замызгаю и в город-то пойти не в чем будет.
      – Похвально, – одобрил Волохов, – ты чего такой смурной?
      – Да, видишь, дело какое, – пробормотал Витек, потом махнул рукой, решившись: – Ай, да, ладно. Люська, сука, костюм твой продала. Не уследил я, ты уж прости.
      – Ну, что ж делать, – Волохов пожал плечами, – он мне, может, больше и не пригодится. Но твой-то в целости?
      Витек закряхтел.
      – Паш, тебя ж не было два дня, а она, зараза, пристала: зачем он тебе да зачем, – он огорченно махнул рукой, – если, говорит, спросит – скажешь: потерял. Вот на мой и похмелялись.
      – Да, красиво жить не запретишь.
      – Угу, – согласился Витек, – а сейчас я ее с пустой посудой погнал. Пусть подлечиться принесет.
      – На вот, лечись, – Волохов протянул ему бутылку, сделал себе бутерброд и уселся на бревно.
      Витек, пожелав ему здоровья, хватил стакан и налег на закуску. Волохов смотрел, как он аккуратно ест, стараясь не капнуть маслом от консервов на расстеленную газету.
      – Слушай, Виктор, не надоело в лесу жить?
      Витек покосился на него, дожевал, запил газировкой и, налив себе еще полстакана водки, откинулся, облокотившись на локоть.
      – Летом нормально, – задумчиво сказал он, – а зимой в подвалах ночевать приходится. Тут знаешь сколько таких как я бродит? О-о! Рынок рядом, подкормиться всегда можно. Черные, правда, издеваются. За людей не считают. Хотя и правда, какие мы люди, так, покойники ходячие. Твари бессловесные.
      – А жилье есть?
      – Паша, не поверишь, есть жилье. Однокомнатная хата возле «Байкала». Я ж двадцать пять лет на заводе отпахал. Заработал. Выпить, правда, люблю. Вот, когда завод родной разваливаться стал, меня по тридцать третьей статье и вышибли. Запил я, жена ушла. Опомнился – мебель пропил, в квартире – шаром покати, и ушел я на волю. Ключи соседке оставил и ушел. И здесь жить можно, и поговорить есть с кем, хотя законы тоже волчьи.
      – Назад не тянет?
      Витек опрокинул стакан, занюхал рукавом и кивнул.
      – Тянет. Да я уж решил – все! Последнее лето такое. Хватит груши околачивать, надоело.
      – Точно, не передумаешь?
      – Нет, Паша. Тоскливо тут. Не могу я в безделье. Двадцать пять лет через проходную на смену ходил. Тянет обратно. Может, и возьмут. Говорят, работа появилась, заказы военные пошли. У нас же оборонный завод был. Правду говорят: кому война, а кому – мать родна!
      Волохов вытащил шариковую ручку и записал номер своего сотового телефона на куске газеты.
      – Вот, возьми. Денег не дам, впрок они тебе не пойдут…
      – Это точно, – кивнул Витек.
      – …но, если совсем туго станет – звони, и как соберешься домой – позвони. Помогу, чем смогу.
      Витек спрятал бумажку и хитро прищурился.
      – А ты, видать, подружку нашел, а? Побритый, спокойный. Медведя купил. Хорош подарок – бабе игрушку, – он покрутил головой, – ох, Паша!