Глава 19

Назаров прошелся вдоль строя стрелков, оценивающе оглядывая каждого. Войтюк шел рядом, стараясь понять настроение начальства.

— Товарищи бойцы, — Назаров отступил на пару шагов, обернулся к взводу, — кто из вас имеет опыт ведения боевых действий?

Строй молчал.

— Неужели никто? Войтюк, вы?

— Я на учениях бывал не раз, — пожал тот плечами, — а так, взаправду не довелось.

— Я воевал, товарищ капитан, — шагнул вперед Умаров.

— Ну, хоть один. Где?

— В Кара-Кумах, товарищ капитан.

— С басмачами, что ли?

— Так точно.

— Неизвестно, на чьей стороне, — пробурчал Войтюк.

Назаров оглянулся на него.

— Теперь это не важно. Кем воевали, товарищ Умаров?

Тот помялся.

— Саблей на коне могу, стрелять могу, могу в разведку ходить.

— Дадим ему саблю товарища Тимофеева, посадим на оленя и пустим в атаку, — опять встрял Войтюк, — с кем воевать-то, товарищ капитан?

— Похоже, с немцами. Вот, какое дело, товарищи бойцы. Есть сведения, что против нас готовится провокация. С моря ожидается десант. Наша задача: отстоять рубежи нашей Родины, разбить врага и не дать ему уйти. Всем проверить оружие и быть в готовности. Разойдись. Старшина, пойдем со мной.

Они вышли на улицу. От барака Барченко к ним направлялся Бельский, Серафима Панова семенила к себе, Санджиева, оглянувшись на Назарова, вошла в домик коменданта.

— Что-то вы недоговорили, товарищ капитан, — прогудел Войтюк.

— Точно, старшина. Скверные дела.

— Отобьемся, товарищ капитан. А нет, так в тундру уйдем.

— Боюсь, что не уйдем. Я там, — Назаров кивнул на казарму, — говорить не стал. Десант, приблизительно, из сорока-пятидесяти человек. Специальная диверсионная группа. Я встречался с такими. И задача у них — захватить лагерь, а не просто навести здесь шороху, соображаешь?

— Пятьдесят человек, — Войтюк почесал затылок, — многовато. У нас-то и воевать некому — стрелки охраны, разве ж это солдаты.

— Вот и я о том же. Пулеметы у нас есть?

— Откуда?

Подошел Бельский, выпрямился, как на плацу.

— Заместитель командира пятого кавалерийского полка подполковник Бельский. Желаю принять участие в обороне.

— Воевали, товарищ…, господин подполковник? — Назаров с интересом посмотрел на него.

— Воевал. Только вот, война наша слишком быстро закончилась, пся крев!

— Ну, что ж, рад, что вы решили к нам присоединиться. У вас есть какие-то соображения по поводу обороны?

— Я бы предложил осмотреть местность, — сказал Бельский, — тогда и решим. Думаю, прежде всего, постараться не допустить высадки десанта, ну, а уж если не удастся, — он развел руками, — придется переходить к подвижной обороне. Пятьдесят человек — это два-два с половиной взвода хорошо подготовленных солдат. Вооружение: два-три ручных пулемета МГ-34, один, или два пятидесятимиллиметровых миномета, автоматы МП38-40.

— Мать честная, — сплюнул Войтюк, — да куда ж против них с трехлинейками?

— Поэтому желательно не пустить их на берег.

— Ладно, давайте пока осмотрим береговую полосу, — решил Назаров, — вы идите, а я отправлю Собачникова на радиостанцию и догоню вас.

Кривокрасов передернул затвор «ТТ», дослав патрон в патронник, поставил его на предохранитель и сунул в кобуру. Оглядевшись — не забыл ли чего, он надел малицу, прихватил со стола папиросы. В дверь постучали.

— Войдите.

Мария Санджиева, отворив дверь из сеней, остановилась, привалившись плечом к косяку. Капюшон ее подогнанной по фигуре кухлянки был откинут, черные волосы немного растрепались, на щеку упал завитой локон. Отведя его в сторону, она улыбнулась. Блеснули белые зубки, на щеках обозначились милые ямочки

— Михаил, а как же вы будете определять точки для этих, ну для секретов? Вы же почти не выходили за лагерь? — спросила она.

— Как-нибудь уж, — пробормотал Кривокрасов, — на месте определюсь, ну и это…, посмотрю, а там…

— Хотите, я помогу вам? Я гуляла вокруг лагеря, места здесь знаю.

— Ну, что ж… если так, это да…, — вконец смутившись, сказал он, не понимая, отчего вдруг стушевался.

— Так пойдемте.

Назаров возле казармы разговаривал с Войтюком и Катошевским и не обратил на них внимания. Часовой на воротах многозначительно посмотрел на Кривокрасова и демонстративно отвернулся. Вдоль колючей проволоки они обогнули лагерь. Михаил шел чуть впереди, неловко оглядываясь на Марию.

— Здесь низина, под травой вода, давайте чуть правее пойдем, — сказала она.

— Давайте, — согласился Кривокрасов.

— Михаил, а кем вы были на Большой Земле? А то вы все про Москву рассказываете, а про себя ничего, — она мягко взяла его под руку, приноравливаясь к его шагам.

Кривокрасов оглянулся, проверяя, не видно ли их из лагеря. Оказалось, они удалились совсем недалеко. Бельский с Войтюком шли к выходу из лагеря, а Назаров смотрел прямо на него с Марией и, насколько мог видеть Михаил, выражение лица у капитана было, вроде как, задумчивое.

Михаил попробовал высвободить руку, но Санджиева удержав его, заглянула в лицо.

— Что-то не так?

— Так, все так, — Кривокрасов откашлялся и переспросил, — на Большой Земле? Я работал в уголовном розыске, а потом, по направлению, в Государственной Безопасности. Но мне не хотелось бы об этом говорить. Может, вы о себе расскажете?

— Да что же я расскажу? — удивилась Санджиева, — одинокая женщина… Знаете, несет по жизни, как пух от одуванчика. Куда ветер подует, туда и прибьет. Вот, теперь здесь оказалась. А так иногда хочется почувствовать опору в жизни. Чтобы рядом было крепкое плечо. Крепкое и надежное плечо, — она опять заглянула Михаилу в лицо, — вот такое, как ваше.

Кривокрасов споткнулся, левой ногой соскользнул с узкой полоски сухой земли, по которой они шли, в покрытую водой траву. Сапог провалился до половины голенища. Мария поддержала его неожиданно сильной рукой.

— Осторожней. Вон там подъем начинается, там посуше будет.

Справа и слева поднимались невысокие, покрытые травой сопки. В заболоченных участках пробивалась сквозь воду осока, а чуть повыше стелилась по земле изломанными ветками карликовая береза. Михаил удивился, узнав среди разнотравья листья брусники. Мелкие листья привлекли его внимание острыми ушками. Щавель? Почти такой же, как в Подмосковье, только мелкий. Выглядывающие из травы валуны покрывал лишайник и светло-зеленый мох.

Кривокрасов остановился.

— Вот на эту горку с той стороны не взобраться, — сказала Мария, — там каменная стена, а вот эта пологая. Хотите, поднимемся?

— Да, надо бы, — согласился Михаил.

На склоне земля была подсушена ветром, в одном месте травы росли особенно густо, видна была свежевыкопанная земля.

— Наверное, песец нору копал, — сказала Мария, — у них скоро щенки должны появиться. А вот, смотрите: видите во мху дорожка? Лемминг выел. Они так и питаются — идет и есть по пути, получается, словно протоптанная тропинка.

— Надеюсь, медведя мы не встретим.

— Они сейчас на берегу. Там для них раздолье — тюлени, моржи, рыба. Лед растаял и можно охотиться с берега.

С вершины сопки открылись болотистые пространства, легкие облака резво бежали по бледно-голубому небу. С юга сплошной стеной стояли сопки, на востоке равнина терялась в легкой дымке. Внизу жизнь уже била ключом, проснувшись после зимних метелей и буранов — над болотистыми равнинами парили птицы, множество мелких озер поблескивало под анемичным северным солнцем. Михаил пожалел, что не взял бинокль. Приставив ладонь к глазам, он осмотрел равнину и окружающие ее возвышенности.

— Тут, пожалуй, и людей не хватит, прикрыть все направления подхода, — сказал он. — Давайте поднимемся вот туда, — он указал на соседнюю сопку.

Мария взяла его за руку и легко побежала вниз. Скользя сапогами по мху, спотыкаясь, он еле успевал за женщиной. Она бежала впереди, смеясь, легко перепрыгивая кочки и едва зазеленевшие ветви берез, похожие на ползучие растения. Внизу она остановилась, Михаил не успел притормозить и, налетев на нее, неловко обнял, почувствовав под мехом кухлянки ее стройное тело. Она внимательно посмотрела на него снизу вверх. Взгляд ее черных, чуть раскосых глаз, окутал голову дурманом, перебил дыхание, заставил замереть сердце.

Он немного отстранился.

— А вы знаете, Мария, — хрипло сказал он, — я видел недавно сон. Там были сосны на берегу озера, водопад. И там была женщина, очень похожая на вас. Она купалась…, а потом подошла ко мне и …, — он замолчал, потому, что слова иссякли, и надо было что-то делать, а он никак не мог решиться — настолько была красивой, просто неземной, эта женщина.

— Это была я, — сказала Мария так тихо, что он даже усомнился, сказала ли она что-то, — это я пришла к тебе во сне, и мы были вместе на берегу озера у семи священных сосен.

Он несмело коснулся губами ее полных губ, и ощутил, как они раскрылись навстречу, подобно лепесткам распускающегося цветка…

…и время остановилось, пропало, и была только эта завораживающая глубина черных глаз, это прильнувшее к груди тело, эти мягкие губы, жадные, истосковавшиеся по поцелуям.

Почти задохнувшись, он оторвался от нее. Ее глаза сияли, лучились восторгом и наслаждением, и он почувствовал себя желанным, единственным, настолько, насколько один человек может быть желанным для другого. Он хотел присесть на траву, потянув ее за собой, но она покачала головой.

— Нет, не здесь. Пойдем со мной.

Она взяла его за руку и повела, оглядываясь через плечо, и он покорно шел за ней, не смея верить в то, что должно было случится.

В распадке, почти у самого подножия сопки, голубело небольшое озерцо, заросшее по краям молодой осокой, плоская каменная плита сходила в воду, похожая на слип для спуска лодок. Мария остановилась, жестом попросила его отойти в сторону и замерла, откинув голову. Руки ее стали медленно подниматься к небу, она покачивалась, подобно лозе на ветру под возникшую тихую мелодию. Руки ее почти соединились над головой, между ладонями возникло едва заметное на солнце лазурное сияние. Чуть наклонившись вперед, она словно накрывала озеро и его берега трепетным светом, исходящим из ее ладоней. Опустив руки, она посмотрела на Николая через плечо, сделала шаг вперед и исчезла, словно полупрозрачная радужная завеса опустилась за ней. Было озеро, был ветер, и солнце, но Мария пропала, будто ветер и вправду унес ее, как пух одуванчика. Михаил ошалело огляделся, услышал тихий смех.

— Иди сюда, — будто шорох травы, распрямляющейся там, где она ступала, позвал его.

Он шагнул вперед, почувствовал небольшое сопротивление, и на миг ему показалось, что он ткнулся лицом в мыльный пузырь, плавающий перед ним и переливающийся разноцветными красками. Радужная стена пропустила его, смыкаясь за спиной, и он замер, не в силах поверить глазам.

Это был его сон: темная вода, и папоротник на берегу, сосны царапали низкие застывшие облака, и водопад падал в озеро, и женщина. Она стояла перед ним, с ожиданием глядя прямо в глаза. Здесь было тепло, ни движения не ощущалось в пропитанном запахом хвои воздухе. Наклонившись, она сняла пимы. Ее маленькие ступни показались ему такими нежными на сером камне.

— То был сон, — сказала она, — а это явь. Это — наше, — она чуть повела руками, — и никто никогда нас здесь не потревожит.

Женщина вдруг оказалась близко, как там, под сопкой, где подарила ему волшебный поцелуй. Он позволил ей снять с себя малицу, тонкие смуглые пальцы расстегнули гимнастерку, звякнула пряжка ремня. Он помог ей снять с себя гимнастерку, покорно подняв руки — он просто не мог противиться ее желаниям. Она отступила на шаг, опустила руки и, одним движением освободившись от кухлянки, под которой не было даже рубашки, отбросила ее в сторону и тряхнула головой, рассыпая волосы по груди, по смуглым плечам. Как и в его сне у нее была высокая грудь, соски с крупными ореолами смотрели чуть в стороны. Она развязала пояс, и меховые штаны скользнули по крутым бедрам, по длинным стройным ногам и сложились у щиколоток. Он протянул руки и она прильнула к нему всем телом, ее ладони скользили по его груди, слегка царапая кожу острыми коготками. Почувствовав прилив желания, он крепко прижал ее к себе, ощущая под ладонями шелковистую кожу, она нашла губами его губы, и он вновь утонул в омуте ее глаз…

…камень под лопатками был теплый, будто земля согревала его. Она двигалась плавно и голубое небо обрамляло ее тело нежным ореолом. Он положил руки ей на грудь, соски ее отвердели, она откинула голову, выгибаясь назад, убыстряя движения в предчувствии взрыва наслаждения, и он приподнялся, привлекая ее к себе, желая слиться в уносящем сознание вихре…

…ее волосы рассыпались по камню, в уголках глаз показались слезинки, он прижался к шепчущим бессвязные слова влажным губам, заглушая рвущийся крик…

…тело в воде было совсем невесомое, шершавый камень не скользил под ступнями. Они кружились в воде, держась за руки, наслаждаясь возможностью в любой момент прильнуть друг другу. Он привлек ее к себе, и она обняла его за шею. Ее ступни сомкнулись у него на пояснице, он ощутил ладонями ее полные ягодицы, медленно подался вперед. Она опустила голову, спрятав лицо у него на груди, вода окутывала разгоряченные тела прохладой, волны разбегались кругами и гасли у берега под склонившимся к воде папоротником. Застонав, она сжала зубками его плечо, он стиснул ее, словно желая слиться, выплескивая упоение от обладания желанным телом и чувствуя себя не менее желанным…

Ее голова лежала у него на груди, он смотрел в небо, на скользящие облака и, несмотря на охватившую его опустошенность, чувствовал себя безмерно счастливым. Ни одной мысли в голове, только тепло прильнувшего к нему тела, только облака, бегущие над головой и легкий плеск воды, падающей в озеро.

— Ты волшебница? — спросил он одними губами.

Мария потерлась мокрой щекой о его грудь, повернула голову и посмотрела в глаза.

— Я даю то, что могу дать своему мужчине. Как и каждая женщина. Возьмешь ты это, сбережешь ли, зависит только от тебя. Счастье может быть мимолетным, мгновенным, но если постараться сохранить, продлить его, оно может стать бесконечным.

Михаил закрыл глаза, прижал ее крепче, словно опасаясь потерять. Казалось, безвременье окутало их, остановило сердца, продляя мгновения близости.

Михаил очнулся от легкого прикосновения к лицу, открыл глаза. Мария, стоя возле него на коленях, прикрыла ладонью его губы.

— Что?

— Сюда идут чужие. Они уже недалеко, наверное, это те, о ком говорил профессор.

Михаил огляделся. Озеро, сосны, водопад, все исчезло. Они сидели на плоском камне возле мелкого озерка, наполовину заросшего осокой. Странно, но он не ощущал холода, хотя осока гнулась под северным ветром.

— Вон они.

Теперь он и сам видел двух мужчин в серо-зеленой пятнистой форме. Они были уже метрах в пятидесяти. У одного за спиной явно была рация. Оба были с автоматами, заброшенными за спину, двигались уверенно, легко. «Как же это я их раньше не заметил, — с досадой подумал Михаил, — проспал, сукин сын».

— Давно ты их увидела?

— Давно. Я думала, они пройдут мимо.

— Что же ты меня сразу не растолкала?

— Жалко было, — виновато сказала Мария, — ты так хорошо спал.

— Эх, — с горечью воскликнул Михаил, — они могу нас увидеть?

— Нет. Нас сейчас не видит никто: ни птица, ни зверь, ни человек.

Кривокрасов схватил галифе, запрыгал на одной ноге, попадая в штанину. Натянув гимнастерку, он подхватил ремень с кобурой, выхватил «ТТ». Мужчины были уже шагах в двадцати, они должны были пройти мимо, в нескольких метрах от их странного убежища.

— Так, ты сиди здесь. Что бы ни случилось, поняла?

— А что может случиться? — в ответ спросила она.

— Ну, мало ли что, — уклонился от ответа Михаил, — они тебя здесь точно не обнаружат?

— Нет.

— Вот и сиди.

Дождавшись, пока солдаты пройдут мимо, он решительно шагнул вперед.

— Стой, руки вверх, — взглядом он старался фиксировать каждое их движение.

Они медленно обернулись, с недоумением глядя на Кривокрасова, босиком стоящего в мокрой траве. Рука одного поползла за спину к автомату. Второй сделал шаг в сторону, старясь, чтобы солнце было у него за спиной. «Черт, грамотные ребята», — подумал Михаил.