- На Октябрьскую площадь. К Первой Градской. Там покажу, куда свернуть.
      Глеб прижал затылок к подголовнику, потерся, устраиваясь удобнее, и закрыл глаза.
      * * *
      Активные мероприятия
      Срочно
      Салину В.Н.
      Водитель автомашины "фольксваген пассат" установлен.
      Смертин Валентин Кириллович, 1967 г. р., москвич, старший оперуполномоченный ГУБОП. Дружеская связь объекта Агитатор.
      Имеются материалы компрометирующего характера, в частности на тесные внеслужебные контакты с генерал-лейтенантом милиции Орленком, разрабатываемым органами ФСБ в связи с установленными фактами использования служебного положения в корыстных целях, вымогательства и сокрытия преступлений. По оперативным данным Орленок владеет недвижимостью в Испании и Швейцарии, на литерном счету в "Креди Свисс" находятся около семи миллионов долларов.
      Докладываю, что "фольксваген пассат" в 21.22 въехал в подземный гараж дома 43 по Ленинскому проспекту. В 19.24 выехал без пассажира. Смертин, присвоен псевдоним - Могильщик, применяя меры обнаружения наружного наблюдения, движется по направлению Центра.
      Квартиру, в которую вошел Агитатор, установить не удалось.
      Наблюдение продолжаю.
      Владислав
      * * *
      Создатель образов
      В подземном гараже беззвучно гулял сквозняк, облизывая гладкие выпуклости спящих машин.
      Глеб постоял, прислушиваясь и принюхиваясь. Пахло сырым бетоном и бензином. В тоннель въезда стекали звуки улицы.
      Он поднял с пола коробку, подхватил под мышку и пошел вдоль ряда машин к лифту. На ходу достал из кармана брелок, нажал кнопочку.
      Иссиня-черный "сааб" мигнул противотуманными фарами и тихо щелкнул замками.
      Глеб поднял крышку багажника, бросил внутрь коробку и плавно закрыл. Клацнул замок, потревожив тишину залитого неоном подземелья.
      Глеб нажал кнопку на брелоке, замок с тихим щелчком встал на стопор.
      Прошел к лифту. Войдя в кабину, достал мобильный, набрал номер.
      - Получите посылку, - произнес он в молчащую трубку.
      Так и не произнеся ни слова, абонент отключился.
      Лифт поплыл вверх. На пятом, последнем этаже остановился. С урчанием створки расползлись в стороны.
      Глеб вышел на площадку, покрытую ковром с густым темным ворсом. Вдоль панорамных окон стояли кадки с цветами. Широкие листья закрывали вид снизу. Из соседних домов окна подъезда не просматривались.
      На площадку выходило три двери. Номеров на них не было. Глеб подошел к средней. Нашел на связке нужный ключ, отпер дверь. Вошел в квартиру, оставив дверь полуприкрытой.
      В квартире стояла неуютная тишина необжитого жилища.
      Глеб, не зажигая света, прошел через зал в спальню. Рухнул спиной на кровать и затих, уткнув лицо в ладони.
      Тишина, на мягких лапах покружив вокруг, запрыгнула на спину, вдавила плечи в мягкую перину, дыхнула в затылок, и человек провалился в сон...
      ...Он, не открыв глаз, проснулся. По телу прошла нервная волна.
      Лишь после этого раздался звук остановившегося лифта. Шелест шагов по ковру. По комнатам прокатилась слабая волна плотного воздуха, когда беззвучно раскрылась дверь. Шаги стали приближаться к спальне. Остановились на пороге.
      - Здравствуйте, Глеб, - произнес пришелец.
      - Привет. - Глеб не оторвал головы от подушки.
      - С вами все в порядке?
      - Да. Силы еще есть.
      - У вас почти не осталось времени. Они уже наступают на пятки. В машине мы нашли "маячок".
      Глеб хмыкнул в подушку.
      - Две группы поддержки переведены на круглосуточный режим. Братья по первому зову придут вам на помощь. И еще. Знайте, мы постоянно держим двери открытыми.
      Глеб перевернулся на спину, но не произнес ни слова.
      - Мы проверили посылку. Часть банкнот оказалась "иранскими". Но это не страшно. Рано или поздно все возвращается туда, откуда вышло. - Чем дольше говорил пришелец, тем яснее проступал мягкий восточный акцент. - В посылке оказалось чуть больше, чем мы ожидали. Что делать с лишними?
      - Раздайте братьям и их семьям.
      - Да будет так, - после паузы произнес пришелец. - Какие еще будут распоряжения?
      - Никаких.
      - Женщина, которая здесь жила, больше не вернется. Уходя, выбросите ключи.
      Глеб промолчал.
      - Знайте, Саид аль-Махди молится за вас.
      Не дождавшись ответа, пришелец шагнул за порог.
      Тихо прошелестели осторожные шаги. Едва слышно скрипнула прикрытая дверь. Ударились друг о друга створки дверей лифта. Лифт, урча, пополз вниз.
      Тишина выползла из углов, поползла по мягкому ковру и постепенно затопила собой комнату.
      * * *
      Активные мероприятия
      Вне очереди
      Секретно
      т. Салину В.Н.
      Среди лиц, посетивших адрес во время пребывания в нем Агитатора, мерами наружного наблюдения выявлен сотрудник представительства иракской торговой компании "Эль Джамиля".
      Прошу Вашего согласия на применение в отношении объекта Агитатор и его связей мер по регламенту "особый период".
      Владислав
      * * *
      Старые львы
      Салин лежал на коротком диванчике в комнате позади кабинета.
      За стеной гремел голос Решетникова. Когда требовалось, вкрадчивый и ироничный баритончик Решетникова обретал мощь и медь глотки полкового старшины. Он распекал кого-то, особо не выбирая выражений. Но команды, после пике и штопоров матерно-командирского диалекта, отдавал по-военному коротко и четко. Без лишних словесных кружев.
      Отрывистые фразы проникали сквозь тонкую перегородку и больно тюкали в правый висок. Салин морщился, но терпел. Головная боль ерунда, по сравнению с перспективой потерять этот болючий, но жизненно важный орган.
      Даже в лучше дни мирок фонда "Новая политика" не был тихой заводью. Но аврал, который объявили в фонде после встречи Салина с "пенсионером цехового движения" Загрядским, превратил особняк в поднятый по тревоге армейский штаб. Прошло время тонких интриг и булавочных уколов в особо уязвимые места, пробил час безжалостных сокрушительных ударов. Война. Всего лишь продолжение экономики, но иными средствами. Аве, Клаузевиц! Золотая голова в прусском стальном шлеме.
      Вошел Решетников, всей массой плюхнулся в кресло рядом с диваном. Без пиджака и галстука, в рубашке с закатанными рукавами он показался Салину завцехом оборонного завода, матом и молниеносными решениями спасающим горящий план. Через узкий проход, разделявший их, Салин уловил жар, исходящий от тугого, плотного тела Решетникова.
      - Ты как, дружище? - для приличия поинтересовался Решетников. И не дождавшись ни ответа, ни кивка, сразу же перешел к делу:
      - Так, хвосты я народу накрутил и соответственное место скипидаром умаслил. Сейчас пойдет вал информашки, готовься.
      Салин помассировал висок. Решетников перешел на привычный "совещательный" тембр голоса, но даже приглушенные звуки отдавались в голове тупой болью.
      - Знаешь, о чем я думал, пока тут отлеживался?
      Решетников устроил сцепленные пальцы рук на животе и изобразил готовность слушать.
      - В какое дикое время мы живем, - произнес Салин, прикрывая глаза. Если в старые времена мы установили человека, имеющего связи от Кремля до низин преступного мира, что бы мы подумали?
      - Шпион, мы бы подумали, - коротко хохотнул Решетников.
      - Вот! А сейчас даже не разберешь, кто шпион, кто вор, кто казнокрад, кто "цеховик", а кто просто дурак с инициативой.
      - На то и перестройка была затеяна, чтобы всех запутать. Но кто такой Глебушка Лобов мы вскорости узнаем в подробностях. То, что парень далеко не дурак, это и без Владислава ясно. Так долго таиться, а потом бортануть Матоянца в самый удобный момент, да еще запустить в наш огород деньги "Артели"... М-да, не дурак! - веско констатировал Решетников.
      Он оборвал речь и взял такую долгую паузу, что встревоженный Салин вынужден был сделать над собой усилие и приподняться на локте.
      - Что? - поборов раздражение, обратился он к сладко улыбающемуся напарнику.
      По опыту знал, такую плотоядную кошачью улыбочку Решетников напяливал в исключительных случаях. Когда засекал поблизости подходящую мишень для своих когтей.
      - Как на крюк насаживать молодца будем: за губу или за филейную часть?
      За долгие годы у них выработался свой язык, понятный только им. Окажись на месте Решетникова кто-то из непосвященных, пришлось бы ему рассыпать бисер слов. "Ловить клиента на компрометирующих контактах в высших эшелонах или ловить на нижних, по самому социальному дну идущими?" Это же пытка адова произнести и мука египетская выслушать.
      - С арабами ссориться рано, ты как считаешь? Лезут ребята не в свое дело, но "особый период" к ним... - Салин пожевал губами. - Рановато, я думаю.
      - Значит, сажаем крюк в задницу!
      Решетников звонко хлопнул ладонями по толстым коленям. Салин невольно поморщился, таким резким и хлестким ему показался этот звук.
      Глава двадцать седьмая
      Меры по регламенту "особый период"
      Трагедия - слишком низкий жанр для политики. Сильные мира сего считают себя персонажами эпоса, на худой конец - мифа. Им не до посконной действительности, в которой барахтается большинство. Они лишь дергают за ниточки, заставляя покорных марионеток играть для них трагедии, фарсы и комедии. Плохо, что куклы влюбляются, страдают и умирают всерьез. Впрочем так еще интереснее. В конце концов, искусство требует жертв. А искусство политики самое кровавое из всех. И Муза его - Гильотина.
      По закону жанра политику полагается делать величественные жесты и совершать грандиозные деяния. Каждый его шаг должен быть ожидаем, но трудно объясним, а действие конкретно и безнаказанно. И не стоит судить его по меркам морали и общечеловеческих ценностей. Политика не может быть моральной, но обязана быть эффективной. А из всего человечества политика интересует только он сам, любимый, да еще его клан.
      Вглядитесь в глаза мастера игры на международной шахматной доске, где пешки-народы ложатся за своих обреченных королей. Вглядитесь и ужаснитесь. Потому что вы заглянули в Бездну...
      "Особый период" - это эфемизм, призванный замаскировать страшное время, когда у заигравшихся политиков все идет наперекосяк. Мир погружается в сумерки хаоса, сбесившееся время требует жестких и сверхэффективных мер. И плеть в правящей длани хлещет беспощадно. Да так, что небо делается красным от разбрызганной крови.
      "Особый" - значит правила игры ужесточаются до зверства. И не только можно, а жизненно необходимо делать то, на что в прежние, более спокойные времена было наложено табу.
      Неисправимый уголовник? В тихое время пожалуйте в тюрьму на перевоспитание. Выйдете, не поумнеете - посадим еще раз. "Особый период": попался - получи пулю в затылок. Некогда тебя, братец, перевоспитывать, война на дворе или еще что похуже.
      Власть вам не нравится? О чем на каждом углу вещаете, других с толку сбивая. Подозрительными связями запаршивлены? Возьмем на карандаш, походим следом, послушаем и посмотрим. И занесем в список.
      Грянет година "особого периода" - по этим спискам проведем аресты. У кого красная галочка в карточке - налево. Носом в стенку. У кого нет направо, поживи пока в камере.
      Только и в камере "особый период" достанет. Потребуется тюрьму освободить для новых постояльцев или погонят этапом, а тут враг наступает. Положат в ров, как тех поляков в Катыни. И лишь через пятьдесят лет признаются, наша, мол, работа.
      Но, ритуально посыпав голову пеплом, руками разведут: "Не судите строго. Время такое было. Особый период!"
      Одна радость - "период", значит, не навсегда. Нахлынет кровавый вал истории и откатится.
      Сердце стонет, когда понимаешь, что "период" - значит рано или поздно все непременно повторится.
      Так было и так будет впредь. Пока есть куклы и кукловоды, пешки, короли и гроссмейстеры.
      Активные мероприятия
      В Склифе царил нормальный вечерний аврал. Персонал сдавал смену. Родственники и ходячие больные сновали по коридорам. В палатах двери были нараспашку.
      Больницы Валя Смертин не любил. Покопавшись поглубже в душе, сказал бы, что просто боится. С тем образом жизни, что он вел, и тем ремеслом, что его кормило, больница - худший вариант.
      Валя знал, что шансов попасть на больничную койку с воспалением легких, например, у него мало. А вот с перебитым позвоночником, дыркой в черепе и парочкой огнестрельных ран в самых неприятных местах - сколько угодно. Близко к ста процентам.
      Во время первой командировки в Чечню он наблюдал, как вертолет, круто заложив вираж и отстреливая ракетницы, уходил в направлении Северного или какого-то еще ближайшего полевого госпиталя. На борту "вертушки" внавал лежали раненые. Из оставшихся на земле кто-то искренне считал, что ребятам повезло, отстрелялись и отмучались. Сейчас залатают, откормят и дембельнут домой.
      Смертин ни с кем вслух не спорил, про себя решив, что уж лучше добить самого себя, чем через пару месяцев выползти из госпиталя на костылях. Жизнь такая пошла - мертвым позавидуешь.
      Смерти не искал, но воевал за пределом риска, жестоко и яростно. За что и получил прозвище Валя Смерть - врагам.
      Прозвище он привез с собой в Москву. Из кабинетов и курилок УБОПа оно самотеком перекочевало в преступный мир и таким образом приклеилось к Валентину насмерть.
      Стоило Валентину свернуть за угол и войти в тупичок, где помещалась палата потерпевшего Родика, как два тупых быка, сидевших на стульях у дверей, повернули морды и уставились на него пустыми глазами.
      Валентин их в лицо не знал, а они его узнали, наверное, по описаниям дружков, имевших несчастье лично познакомиться с Валей Смерть врагам.
      - Привет, пучеглазые, - приветствовал их Валентин, не сбавляя шага.
      Один соображал чуть быстрее. Стал приподниматься.
      Но Валентин уже подошел вплотную. Воткнул жесткий палец в мякоть над ключицей, заставив быка сесть на место.
      - Ты что-то хотел сказать? - спросил он, заглядывая в полные боли и ненависти глаза. - Что-то типа "туда нельзя"?
      Бык надулся кровью, но промолчал.
      Валентин вытащил палец, глубоко ушедший под ключичную кость. Им же ткнул во второго быка.
      - Может, ты мне хочешь что-то сказать?
      Слов для чемпиона МВД по рукопашному бою не нашлось.
      - Готовьтесь, пучеглазые, через десять минут поговорим.
      Валентин распахнул дверь и вошел в палату.
      Родику как герою войны и труда братва организовала отдельную палату с индивидуальной капельницей и уткой. Только сестру милосердия в белом чепчике и томиком Тургенева на коленях не додумались подогнать.
      В палате тускло светил ночник. Металлические блики растеклись по штанге капельницы. Раствор в пластиковом мешочке казался сгустком света.
      Ростом и габаритами Родик не вышел, если бы не торчащая из складки перевязанная нога, можно было решить, что под одеялом никого нет. Просто ушел пациент, плохо заправив постель.
      Валентин подошел к высокой кровати на колесиках, щелкнул тумблером на панели над изголовьем.
      В лицо Родику ударил яркий свет. Он поморщился, став еще больше похожим на подленького гнома.
      - Овца поганая, затопчи фазу! - прохрипел он.
      - Я тебе кислород затопчу, баран, - на полном серьезе пообещал Валентин.
      Веки у Родика мелко задрожали, потом нехотя разлепились.
      На Валентина уставились мутные от наркоза глазки. Несмотря на наркоз в крови и мозгах, соображал Родик куда быстрее своих охранников.
      Лицо замерло. Потом дрогнуло. Глазки лихорадочно забегали. Родик искал выход из западни. И не нашел.
      На лице стала проступать обреченность. Уголки размазанных губ потянулись к подбородку.
      Валентин молчал и, не скрывая брезгливости, следил, как лицо Родика превращается в маску карлика, приговоренного к четвертованию.
      - Что пялишься, мент? - со слабым вызовом в голосе произнес наконец Родик. - Я ничего не скажу.
      Валентин посмотрел на его забинтованную ногу. Вытянул к ней руку, разлапив сильные пальцы.
      Родик инстинктивно дернул ногой и тихо взвизгнул от боли.
      Валентин провел рукой над телом Родика и опустил ладонь ему на лицо.
      - Была бы нужда, Родя, ты бы уже в прямом эфире "Эха Москвы" всех с ботвой сдавал.
      Валентин сжал пальцы. Кожа на лице у Родика оказалась тонкой и мерзко липкой, как у резиновой маски.
      Родик терпел не долго, заскулил и стал жадно сосать воздух через зазор между пальцами Валентина.
      - Молчи, Родя, молчи дальше, - зло прошептал ему в ухо Валентин. Только вся проблема в том, что тебе не поверят, хоть ты и весь из себя блатной. А мне, менту поганому, поверят! Скажу, что ты всех сдал, значит, так и было.
      Он отнял руку, вытер пальцы об одеяло.
      Родик громко всхлипнул.
      - Суки вы все, - прогнусавил он. - В параше вас топить надо!
      Валентин усмехнулся.
      - У тебя какой разряд по плаванию, дятел? Через час сам в заплыв уйдешь боевым тюленем. Пока! Вынырнешь из очка, звони.
      Он направился к двери. Развернулся.
      По сморщенному лицу Родика текли крупные слезы.
      - А это идея, - пробормотал Смертин.
      Снял с пояса мобильный. Пропиликал набором номера. Громко, чтобы слышали за дверью, произнес:
      - Рудаков? Валя говорит. Собери мужиков. Да, весь отдел. Работа подвалила.
      - Валя, ты что, сбрендил? - раздался из трубки голос жены. - Вы там опять нажрались?
      - Не твое дело, - точно в текст сценария попал Валентин.
      Он отключил связь. Помахал на прощанье Родику и вышел из палаты.
      * * *
      Временно конфискованный "фольксваген" радостно мигнул фарами и щелкнул электрозамком. Валентин, поигрывая брелоком на связке ключей, подошел к машине.
      - Твою маму! - простонал он.
      Капот сильно накренило влево.
      Валентин потыкал носком ботинка дряблую шину. Осмотрел стоянку машин. Сорвать зло было не на ком. И позвать на помощь тоже.
      - А есть ли у этого пентюха запаска, я и не знаю, - вслух произнес Смертин.
      Подошел к багажнику, распахнул крышку. Заглянуть внутрь не успел.
      Шею обожгла жгучая боль, и через мгновенье молния лопнула прямо в мозгу...
      * * *
      Вне очереди
      Секретно
      т. Салину В. Н.
      Захват объекта Могильщик прошел успешно. Продолжаю активные мероприятия в отношении установленных лиц из окружения объекта Агитатор.
      Расконсервировал спецобъект Лагуна для сбора и фильтрации задержанных.
      Владислав
      * * *
      Открыв глаза, он подумал, что все-таки попал в госпиталь. Вокруг пахло лекарствами и особенной, стерильной больничной чистотой.
      Стены были покрыты белым кафелем. Чистые плитки бликовали от яркого света.
      - Этот в норме, - раздалось откуда-то вне поля зрения Валентин Смертин.
      Он уже окончательно пришел в себя и понял, что лежит на спине, а руки и ноги намертво привязаны к металлическим дужкам.
      - Док, это ты про меня? - спросил Валентин.
      Над ним склонилось лицо в очках. Рот и нос закрывала марлевая маска.
      - Про тебя, друг мой. - Этот голос Смертину не понравился. Механический какой-то, без тепла.
      Лицо врача исчезло, и его место заняла физиономия другого мужчины.
      Поначалу Валентин не сразу определил его возраст. Путался между седым ежиком волос и гладкой молодо выглядевшей кожей лица.
      "За сорок", - почему-то решил Валентин.
      По глазам мужчины вообще ничего прочитать было невозможно. Два стальных шарика, а не глаза. Серые, непроницаемые и холодные.
      - Взяли, - скомандовал мужчина.
      Под спиной у Валентина что-то щелкнуло. Насильно тело согнули пополам. И он оказался сидячим в кресле на колесах.
      Валентин с удивлением осмотрел комнату. То, что представлялось операционной, на поверку оказалось процедурным кабинетиком. Но кроме обычных стеклянных столиков и шкафчиков, в кабинете стоял письменный стол. И видеокамера на штативе.
      - Догадался, где ты, или пояснить? - спросил мужчина.
      Смертин попробовал на крепкость путы на руках и ногах. Широкие ремни из толстой кожи даже не пошевелились.
      - Вижу, догадался.
      - Мучить будешь? - усмехнулся ему в лицо Валентин.
      Мужчина отрицательно покачал головой.
      - Нет нужды. Ты уже все сказал. - Он ткнул пальцем в сгиб локтя Валентина. След от укола ответил тягучей болью. - Чистосердечно и без выкрутасов.
      Валентин покусал нижнюю губу. Лихорадочно стал соображать, что же мог выболтать и как это скажется.
      Мужчина следил за его потугами с непроницаемым лицом. Только металлом отсвечивали зрачки.
      - В Рязань ты не поедешь, это главное, - смилостивился мужчина.
      Валентин на секунду сжался, как от удара, а потом обмяк.
      - Но на экскурсию я тебя свожу. Взяли мы тебя первым, а на "конвейер" поставили в последнюю очередь. Ты проспал самое интересное.
      Мужчина круто развернул кресло, комната закружилась у Валентина в глазах.
      Рывком - кресло замерло на месте, и взгляд Вальки Смертина уткнулся в дверь.
      Вид двери ему не понравился. Хоть и выкрашена белой красочкой, но абсолютно тюремная дверь. С глазком и "кормушкой".
      Он закинул голову, попытавшись посмотреть на мужчину.
      - Ты - фээсбэшник или наш? - спросил Смертин.
      - Какая тебе разница.
      Мужчина подтолкнул кресло к двери. Нажал кнопку звонка. Внутри двери громко лязгнул засов.
      В коридор можно было попасть только через тамбур. Дверь за ними захлопнулась, а другая - еще не открылась. В узком пространстве громко гудел мощный компрессор, нагнетая воздушную пробку. У Валентина сразу же заломило в ушах.
      Компрессор после звонка мужчины заглох и врубился вновь, как только они пересекли порог.
      В коридоре стояла вязкая тишина. Вдоль тянулся ряд дверей, но из-за них не доносилось ни звука. Как понял Валентин, из-за воздушной пробки в тамбуре.
      Он закинул голову. Потолок был сводчатый, высокий. Походил на подвальный в старом купеческом доме. Во всяком случае, холод в коридоре стоял, как в глубоком погребе.
      - Осмотрелся? Тогда поехали.
      Мужчина покатил Валентина по коридору.
      - Здесь у нас раздевалка и душевая. - Он указал на первую дверь. - Тебя взяли чисто и чистеньким, поэтому отмывать не пришлось.
      Кресло подъехало к следующей двери.
      - Досмотровая. Здесь клиентов опознают и осматривают на предмет дальнейшего использования. В зависимости от состояния, направляют к соответствующему специалисту. Тебя сразу определили к доку на химический допрос.
      Он подкатил кресло к третьей двери. Нажал кнопку. Спустя несколько секунд в двери щелкнул запор.
      Валентин Смертин против своей воли въехал в тамбур. Приказал себе расслабиться и приготовиться к самому худшему. Но тело не послушалось. Пальцы намертво вцепились в дужки подлокотников. Нервная дрожь из них колючими муравьями побежала к плечам, скользнула по груди и рассыпалась по всему телу.
      Каким-то уголком сознания, не отравленным неизвестным наркотиком, Смертин осознавал, что он уже не Валька Смерть врагам, а полное ничтожество. Кукла, прикованная к инвалидному креслу. А остальная, большая часть сознания тупо считала, что все это сон, лишь дурной сон. Стоит открыть глаза, и все вернется на свои места.
      Смертин крепко зажмурился. Открыл глаза. Мир ничуть не изменился. По-прежнему был диким, вывернутым наизнанку отражением привычного, того, что существовал там, наверху. Где шел дождь, гуляли красивые женщины, в дорогих тачках разъезжали бандиты, а опера скакали за ними следом на убитых оперативных "Жигулях".
      Но дверь перед носом Валентина была совершенно реальной. Он зацепился взглядом за защелку "кормушки", чтобы не свалиться в пропасть обморока.
      Из-за спины вынырнула рука, крепкие пальцы отбросили защелку и толкнули внутрь "кормушку".
      Из камеры хлынули спертый запах пота и звуки.
      Их Валентин узнал. Они были оттуда. Из Верхнего мира.
      Когда в УБОПе прессовали особо упертых клиентов, звуки раздавались такие же. Словно живьем разделывали бессловесную тварь.
      - Смотри, - приказал мужчина, сунув голову Смертина в окошко "кормушки".
      Женщина в кожаном костюме - жилетка на голое тело и облегающие джинсы профессионально и четко месила закованного в наручники мужчину, ничком скрючившего у ее ног.
      Валентин всмотрелся и понял - не театр. Бьет без дураков.
      Женщина остановилась. Мотнула головой, отбросив на спину волосы, свитые в тугие шнурки. Мыском острого сапожка повернула лицо мужчины к свету.
      - Киконин, встать!
      Мужчина свалил свою голову с острия сапожка.
      - Не могу, - булькнув горлом, выдавил он. - Ты мне ребро, курва, сломала.
      Женщина выдохнула.
      Короткий удар сапожка гулко вошел в ребра мужчины.
      Он взвыл, сжался в комок, забился лицом о колени.
      Когда стихли хрипы и стоны мужчины, женщина поинтересовалась:
      - Это ребро или другое?
      - А-а-а! - на одной ноте затянул мужчина, пытаясь отползти подальше от ее сапог.
      Сапожки процокали влево, женщина скрылась из глаз Валентина. Вернулась, неся в руке короткую дубинку.
      Мужчина, заслышав приближающиеся шаги, перевернулся на живот, подтянул ноги, попробовал встать на колени. Женщина остановила его, поставив ногу ему на шею.
      - Я передумала, Кика. Вставать не надо. - Она гибко наклонилась, ткнула в лицо мужчины дубинку. - Хочешь, я тебя трахну этой штукой, мальчик? елейным голосом спросила она. - По глазам вижу, хочешь.
      Валентин откатился назад. Мужчина захлопнул "кормушку". Оттуда все же успел вырваться протяжный вой.
      - Дальше неинтересно, - тем же неживым голосом произнес мужчина.
      Он выволок кресло с Валентином в коридор. Закрыл дверь. Резиновые прокладки в пазах сразу же надулись - заработал компрессор.
      - Дальше ничего интересного, - повторил мужчина. - Она его вырубит. Потом мазок "апизатрона" по анусу. Полнота ощущений гарантируется. Ничего не было, а впечатлений на всю жизнь. Хочешь спросить, почему девка его прессует? - Мужчина перехватил вопросительный взгляд Смертина. Психологический портрет соответствует. Эпилептоидно-паранояльный комплекс, как у всех боевиков. Круты и постоянно отслеживают пространство вокруг себя в поисках врага. Если его нет, выдумывают. Но подсознательно боятся женщин. Подозрительность же сказывается на потенции. Да и по развитию они на уровне пятнадцатилетних. Мамки еще бояться, но уже характер показывают. Если женщина такого сломит, он всю жизнь ее на руках носить будет и сапожки ее лизать. - Он кивнул на дверь. - Через десять минут это как раз и произойдет.
      Валентин пошевелил кистями в кожаных тисках. Мужчина холодно усмехнулся.
      - Это же Кика из команды Модного, не узнал? Или тебе его жалко вдруг стало?
      - Кто ты? - спросил Валентин.
      - Не важно.
      Мужчина развернул кресло и толкнул его к следующей двери.
      - Здесь у нас исповедальня. После химического допроса перепроверяем данные обычным способом. Но уже точно знаем, врет клиент или нет. Он врет мы не верим, но выхватываем то, что он не успел выболтать на химдопросе. А Кика после Наташки как запоет! Любо-дорого будет послушать.
      Он открыл дверь, первым прошел в тамбур. Заглянул в "кормушку". Лишь потом вкатил Смертина.
      - Это тебе многое прояснит.
      Он сунул голову Валентина в амбразуру "кормушки".
      Внутри камера выглядела совершенно обычным кабинетом для допросов, как в Бутырке. Канцелярский стол и привинченный к полу перед ним табурет. К табурету прикован наручниками человек. Лампа светила ему точно в лицо.
      Смертин узнал его без труда. Сталкивался в агентстве Глеба.
      Сейчас шеф службы безопасности активно и с чувством топил своего хозяина и кормильца. Следователю даже не требовалось подгонять вопросами. Правый рукав рубашки у шефа безопасности был закатан до локтя.
      "Глешка им нужен, а не я. Значит, до очной ставки запрут в камере. Уже неплохо. Что-нибудь придумаем..."
      Додумать мысль до конца он не успел, его резко потянуло назад и выбросило в коридор. Хлопнули закрывшиеся двери.
      Замелькали другие, однообразно безликие.
      - Все то же самое. Исповедальни и процедурные, - прокомментировал мужчина.
      Он подогнал кресло к предпоследней двери.
      - А вот здесь у нас начинается дорога на небеса.
      Мужчина распахнул одну дверь, затем другую и вкатил Валю Смертина в скупо освещенную камеру.
      Пахло здесь несносно. Тухлятиной и свежей кровью.
      Кровью была обильно полита куча опилок в центре камеры. Луч света с потолка словно специально освещал только ее.
      Валентин обратил внимание, что в камере холоднее даже чем в коридоре, продуваемом сквозняком.
      Мужчина загнал кресло в дальний, самый темный угол. Сам прошелся по камере, обходя сально блестящие пятна крови.
      - Здесь редко кто молчит, - заговорил он на ходу. - Случается, даже "химия" дока не действует. А тут пробивает.
      Валентин заставил себя вспомнить, что в Чечне к таким интерьерам выстуженные руины и кровь - притерпелся довольно быстро. Стало немного легче. Но нездоровая аура, сконцентрированная в камере, продолжала отравлять и подтачивать волю.
      - Декорации способствуют, наверно, - через силу бодрясь, произнес Смертин. - Много ума не надо, кабанчика подрезать да кровью все обрызгать. А клиента впечатляет.
      Мужчина остановился. Черный комбинезон с накладными карманами подчеркивал волчью поджарость фигуры.
      - Кабанчика? Неплохая мысль.
      Он скользнул вбок и исчез в густой тени.
      Раздался лязг открывшейся двери. Скрипнув колесами, в камеру въехало кресло.
      Мужчина подогнал его к куче опилок. Луч света упал на голову человека в кресле.
      По всем описаниям, это был Басурман, правая рука Модного.
      Басурман исподлобья уставился на кучу опилок.
      Открылась дверь, через которую ввезли Смертина.
      Еще один мужчина в черном комбезе вкатил своего клиента.
      Увидев его, Смертин едва сдержался.
      В кресле восседал Туркан, законный вор, посаженный сходкой курировать центр Москвы. Несмотря на туберкулезную худобу, спину Туркан держал прямо. Смертину вспомнилась строчка из ориентировки на Туркана - "при ходьбе держит спину прямой". Особая примета, значит. Но на все многочисленные описания татуировок, шрамов и порезов, разреза глаз и родинок с бородавками, перечисления адресов и близких связей взять Туркана еще никому не удалось. Просто не давали.