- А Новиков, он из...
      - Конечно же, - не дал ему закончить сосед. - ВИЦ "Курсор".
      Под многозначительным взглядом Максимов вынужден был кивнуть. Не хотелось выглядеть полным профаном или казачком засланным.
      А потом уже вспомнил, что в перестроечную вольницу, когда завеса секретности рухнула, как занавес в Большом театре, окатив всех пылью, притчей во языцех в определенных кругах стал научный центр с армейским названием. Кое-кто утверждал, что у "Курсора" есть и номер воинской части, как у всякой секретной "шарашки". Но из каких великих соображений в "Курсоре" собрали от метеорологов и астрофизиков до геологов с палеоантропологами? Какая нужда военным в знаниях о протообезьянах, ничего после себя не оставивших, кроме груды обтесанных камней и проломленных черепов современников, так и осталось великой государственной тайной. Союз рухнул, а в воспрянувшей на его обломках России научного центра со странным названием "Курсор" не обнаружилось.
      - Друзья, в порядке исключения даю слово. Но в дальнейшем, попрошу! провозгласил председатель. - Господин Новиков, прошу на трибуну. Ровно десять минут. Регламент, друзья мои, будем уважать регламент.
      Зал загудел, как улей перед массовым вылетом.
      - Посмотрите туда! - прошептал сосед, указывая легким движением мизинца в левый угол зала. - Воронье из общества "Друзья здравого смысла". Заокеанские соратники Мамонта. Обещали поспособствовать мантию в Итоне получить, голову на отсечение даю!
      Максимов бросил взгляд в указанном направлении.
      Ничего сногсшибательного. Обычные майоры-полковники из Лэнгли. Научные работники с волчьими улыбками и глазами специалистов допросов "третьей степени". От родных "наблюдателей" их отличала только провинциальность в одежде. Носить "Хьюго Босс" им, видимо, запрещал устав ЦРУ, дядьки рядились в пиджачки в клеточку и хлопковые рубашки с цветастыми галстуками. Наши, не таясь, шиковали.
      Справа по проходу прокатилась упругая волна ветра. Максимов повернул голову и успел только увидеть спину идущего к сцене человека.
      Шел он парящей походкой мастера боя. Со спины смотрелся очень правильно, уравновешенно вылепленным: вытянут от длинных ног к широким плечам, стянут в талии. Гордая посадка головы на удлиненной шее и свободные, не закрепощенные движения рук. Во всем теле чувствовалась текучая, хлесткая сила. Одет он был нейтрально: кроссовки, джинсы, свитер с кожаной жилеткой, можно в драку, можно в контору, где к одежде особо не придираются.
      - Он - кто? - шепотом спросил Максимов у соседа.
      - Биолог. Две монографии по высшей нервной деятельности семейства псовых в сборнике МГУ. Потом - все по линии "Курсора", - с многозначительной миной закончил сосед.
      Новиков легко взбежал по лестнице, встал за трибуну. Подставил узкое лицо в обрамлении длинных волос и с кляксочкой бородки под взгляды собравшихся. Легко их выдержал. Ведя взглядом по залу, загасил шум и перешептывания.
      - Дамы и господа, коллеги, друзья, - начал он сухим голосом. - У меня ровно десять минут. Прошу почтить минутой молчания Ашота Михайловича Матоянца, трагически погибшего четыре дня назад. Ему я обязан всем, что имел, сохранил и приумножил. Многие в этом зале, того не подозревая, в неоплатном долгу перед этим человеком. Прошу встать.
      Сказано было без всякого нажима и слезы. Но весь зал встал.
      Максимов, стоя вместе со всеми в траурном молчании, незаметно поигрывал пальцами рук, стряхивая через них излишнее напряжение, пружиной взвившееся в теле. Сколько ни получай оплеух от судьбы, а к ее капризной непредсказуемости никогда не привыкнешь.
      "У Булгакова хорошо сказано: "Как забавно порой тасуется кровь". Осталось только добавить - особенно пролитая, - подумал Максимов. - Никогда не знаешь, когда и где в нее вляпаешься".
      - Прошу сесть, - тихо произнес Новиков.
      Все с каким-то облегчением, словно стряхнули с себя наваждение, стали усаживаться. Многие недоуменно переглядывались.
      - Итак, у меня девять минут, - начал Новиков другим, энергичным, взведенным голосом. - Уверен, в этом зале еще не раз прозвучит фамилия Прошнева. В самых различных контекстах. Что и понятно, мы уже не раз собираемся отдать должное человеку, прозябавшему в научной безвестности до самой смерти, так и не дождавшемуся выхода из печати труда своей жизни "О начале человеческой истории". Наше собрание - еще один пример истины: мы ничего не забываем и ничему не способны научиться.
      Шум в зале стал подниматься и вдруг пропал, словно выключили звук.
      - Позволю себе привести краткую выжимку идей самого профессора Поршнева и его последователей.
      Предок человека не самая "умная" из обезьян, а самая мерзкая, слабая, приспособленчески хитрая и коварная тварь из всех, что имела Природа в своем распоряжении. Мало того, что Прачеловек питался падалью и трупами, для разделки которых и использовал пресловутые "орудия труда": все эти кремневые тесала, ковырялки и скребки, на которые молятся до сих пор палеоантропологи. Но он еще и был адельфагом - пожирателем себе подобных.
      Именно систематическое убийство и пожирание соплеменников стало коренным преимуществом этой слабой твари в жизненной борьбе с другими, более "благородными" хищниками. Свой резерв мяса и костей племя всегда несло с собой и могло не бояться бескормицы. Кончатся коренья и трупы животных, пустим под кремневый нож своих. Вот такая убийственная логика. До такого не "додумался" ни один зверь, а Прачеловек, "мысля" таким образом, сделал шаг к Человеку Разумному.
      Убийство своих стало нормой, фактором выживания вида. И протостадо начало оформляться в первичное сообщество со строго закрепленными функциями по линии "пожиратель - жертва". Одни от рождения имели "волю к власти" способность направлять агрессию на своих, видя в них потенциальный кусок мяса. Другие, имевшие "власть над волей", удачно имитировали повадки сильных и "разъясняли" слабым, обреченным на заклание, почему мир устроен так, а не иначе. Из первых, агрессоров и хищников, впоследствии выросли цари и тираны. Вторые составили цвет жречества и идеологического аппарата: от журналистов до светил общественных наук. А основная масса приспособленцев-диффузников стала народом, людишками, быдлом и электоратом.
      Вся биологическая эволюция в рамках социума шла по линии выбраковки непокорных. На ранних этапах их просто поедали, позже морили голодом и сажали на цепь. Откройте любой английский роман прошлого века - и вы найдете прекрасно выписанные портреты верных дворецких. Это венец селекции, как овчарка есть высшее достижение в служебном собаководстве. А способы промывки мозгов? От массовых добровольных жертвоприношений ацтеков - по двадцать тысяч за раз! - до двадцати миллионов в ходе четырехлетней войны двух тиранов.
      Выжить в условиях общества, которое хуже стаи волков, можно было, либо лучше всех ползая на брюхе перед сильными, либо став сильным, сбросив с себя оковы страха и чуждого внушения. Так появились неоантропы - "новые люди". Они способны к абстрактному мышлению и созданию убедительных образов не хуже, чем самые изощренные профессиональные и прирожденные суггесторы*. Их воля не уступает бешеной жажде агрессора. Но она не разрушающая, а созидающая сила. Сила, направленная на обретение и удержание баланса жизни, а не на организацию вечных встрясок и потрясений, до которых так охочи все правители.
      ##* Способные к внушению, с полной парализацией критического самостоятельного мышления жертвы.
      С момента появления прослойки неоантропов расколотый вид хомо сапиенс обрел шаткое равновесие. Треугольник "хищник - суггестор - жертва" обрел балансир в лице четвертого элемента системы, - речь идет о тех, кто знает законы жизни, но не живет по ним, ощущая всю их противоестественность.
      Новиков взял паузу и медленно обвел взглядом зал.
      "Все правильно, все занятно, хотя уже немного затаскано, - подумал Максимов. - Но при чем тут бедный Матоянц? Его, положим, сожрали в самом что ни на есть прямом смысле слова. Только связи с голозадыми предками я не вижу".
      - Управляемая эволюция, - произнес он с нескрываемым сарказмом. - Это, извините, попытка вырезать самому себе аппендицит без наркоза. В нашем веке были предприняты две попытки улучшить или в корне изменить природу человека. Рейх и СССР. Немцы пошли по пути видовой селекции, мы бросились улучшать среду обитания. Результат вам известен. Новый человек, как выясняется, создается только при наличии ГУЛАГа и топок Аушвица. Что бы ни обещали вам сейчас генетики, социально значимый результат улучшения породы хомо сапиенс возможен исключительно в условиях тоталитарного режима. - Он поднял руку и легко заглушил шум в зале. - Если "по Поршневу" мы признаем внутривидовую агрессию и адольфагию, как некий порок Творения, врожденную болезнь человека, то и лечить пандемию этого безумия надо соответственными мерами, известными любому врачу-эпидемиологу. Массовыми принудительными мерами, как чуму!
      Сосед Максимова испустил сладострастный стон.
      "Эк нас корежит", - с брезгливостью подумал Максимов, невольно отстраняясь.
      - Итак, управляемая эволюция, если вы ее так жаждете, возможна только в условиях тотального контроля. Над человеком и над техносферой как средой его обитания. Кто его будет осуществлять? - Новиков обвел взглядом зал, словно искал подходящие кандидатуры. - На это способны только два подвида "агрессоры" и "неоантропы". Первые устроят вам Каменный век на фоне небоскребов. Вся мощь техники и науки будет брошена на создание Золотого века для самых хищных и Чистилища для слабых и забитых. Вторые... На что способны они, получив полноту власти, мы не знаем. Потому что никогда неоантропы ее не имели. Они играли роль "теневых" регуляторов внутривидовой борьбы за существование. Тех самых Высших Неизвестных, что способны на многое, но редко вмешиваются в ход событий.
      Он закинул руку, посмотрел на часы.
      - Я исчерпал лимит времени. А у вас осталось лет двадцать. Не больше.
      После затянувшейся паузы сосед председательствующего сухо откашлялся и спросил:
      - Именно двадцать?
      - Да.
      - А почему такая уверенность?
      Новиков посмотрел на него с нескрываемой иронией.
      - Это уже выходит за рамки темы. - Он повернулся лицом к залу. Благодарю за внимание!
      Стоило Новикову ослабить контроль, как зал забурлил. По традиции все, кого одолел приступ словоизвержения, устремились в предбанник, там как правило и происходили "броуновское движение" идей и тусовка околонаучного общения.
      Новикову пришлось протискиваться сквозь пробку из человеческих тел, забивших выход.
      В сумятице никто не обратил внимания, что еще один человек встал со своего места и такой же скользящей походкой, как у Новикова, вышел следом.
      Оперативная обстановка
      Навигатору
      Перехожу в режим "свободного поиска".
      Срочно получите всю возможную информацию по деятельности НИЦ "Курсор" и возможным пересечениям с инвестиционными проектами холдинга "Союз-Атлант".
      Странник
      Глава двадцать первая
      Ужин одиноких сердец
      Серый Ангел
      Москва всегда умела и любила со смаком пожрать. Именно пожрать, потому что еда есть необходимость, а объедение от пуза - одно из немногих отпущенных нам удовольствий. Столицу во все времена украшали не только сорок сороков церковных маковок, но и сотни храмов чревоугодия, любовно и метко прозванные "обжорками".
      Если вы думаете, что "Макдональдс" и есть современная "обжорка", то глубоко ошибаетесь. В настоящей обжорке должно пахнуть едой, а не туалетным дезодорантом и горелым комбижиром. Скорее уж "Макдональдс" - это новый виток развития советской пельменной, чем истинная московская обжорочка.
      А именно такая, какой ей полагается быть, стоит на пересечении улицы Герцена и Кисловского переулка. Сверните у белого куба здания ТАССа и идите по направлению к консерватории. Клянусь, по запаху найдете. Как почувствуете, что пахнет домашней гречневой кашей, расстегайчиками и солянкой, смело открывайте дверь и припадайте к прилавку, как к иконостасу.
      * * *
      Злобин осмотрел выставленные напоказ блюда и почувствовал, что готов сметелить все подряд. Голод был просто жутким, сосущим.
      - Стресс, - тихо пробормотал он.
      - Ну как? - спросил Сергей.
      - С ума сойти можно!
      - Я же предупреждал, в коммунизме окажетесь.
      Сергей светился от удовольствия, как гид, открывший заезжему туристу самый любимый уголок родного города.
      Столовая управлялась семейной парой. Жена, знойная дама, стояла за стойкой и руководила; муж, дружащий с рюмочкой интеллигент, как полагается в домашнем хозяйстве, был на подхвате. В интерьеры они не вложили ни копейки, сохранив скромный стиль шестидесятых. Зато кухня была роскошной, тех самых шестидесятых, когда не только диссидентствовали, но и умели радоваться жизни.
      - Берите отбивные, не пожалеете, - пришла на помощь хозяйка. - Муж из деревни мясо привез. Так дешевле получается. Да и вкус совершенно другой, чем у замороженного.
      Злобин обратил внимание, что на ценниках стоят совершенно божеские цены. Прикинул в уме, что здесь рублей за двести можно лопнуть.
      - Согласен, отбивные. Картошку жареную. Винегретик. И... Ну, даже не знаю.
      - Жюльенчики еще горячие, - подсказала хозяйка. - Попробуйте, пока заказ готовим.
      - Да! - Злобин сглотнул слюну. - Ты меня убить решил, я понял, обратился он к Сергею.
      Сергей рассмеялся.
      - Мне то же самое, только с гречкой. И еще пирожков парочку.
      - Мне тоже, - не удержался Злобин. После этого заставил себя отойти от прилавка. Специально сел за столик спиной к нему, чтобы не пытать себя дальше.
      "Я просто соскучился по дому", - вдруг подумал он.
      И все хорошее настроение разом испарилось. На плечи навалилась тяжесть, а на душе стало, как за окном, пасмурно.
      "Полное соответствие внутреннего и внешнего", - грустно усмехнулся Злобин.
      Сергей сел напротив. Придвинул к Злобину принесенные формочки с жюльенами.
      - Здесь не курят, забыл предупредить. Хозяйка считает, что дым и аромат еды - вещи несовместные.
      - Только дурак будет спорить, - кивнул Злобин, пробивая ложечкой корку плавленого сыра.
      В столовую вошла шумная компания. Парни с внешностью свободных художников и их эмансипированные подружки.
      - Консерваторские, - прокомментировал Сергей. - Повезло ребятам. Такой рай под боком.
      Злобин проглотил невероятно вкусную смесь.
      - Истинный рай, - без всякого энтузиазма подтвердил он.
      Сергей пытливо заглянул ему в лицо.
      - Андрей Ильич, зачем переживать? Начальство, возможно, глупее, но ему сверху виднее. Положение, так сказать, способствует.
      Злобин устало махнул рукой.
      Весь доклад шефу отнял у Злобина десять минут. Игнатий Лойола слушал вполуха, чертя чертиков на клочке бумаги. А потом вынес вердикт: сливать все на территориалов и больше в это дело не лезть.
      Злобин почувствовал себя собакой, взявшей след, но ни с того ни с сего получившей пинок под ребра.
      - Это же Москва, Андрей Ильич, - продолжил сеанс психотерапии Сергей. Пока мы по провинции топали, здесь все сто раз переиграть могли. Скорости у людей здесь другие.
      - И возможности, - вставил Злобин.
      Он вспомнил Мишу Барышникова. Он так же пытался втолковать Злобину, что Москва - это не город, а Зазеркалье.
      - "Мы все здесь не в своем уме, - сказал Алисе Кот", - произнес Злобин.
      Сергей недоуменно уставился на Злобина, не донеся ложку до рта.
      - Не обращай внимания*.
      ##* - Мы все здесь не в своем уме, - сказал Кот.
      - Ну уж я-то в своем уме, - возразила Алиса.
      - Нет, ты тоже не в своем уме. Иначе как бы ты тут оказалась?
      Льюис Кэрролл "Алиса в Зазеркалье"
      Хозяйка принесла заказ, расставила на столе тарелки, пожелав приятного аппетита, степенной походкой удалилась.
      Злобин с удивлением посмотрел на толстую отбивную, которую двумя ладонями не накрыть. От таких щедрых размеров в общепите успел отвыкнуть. Почему-то вид сочного мяса вернул интерес к жизни.
      - У тебя какие-то соображения остались? - спросил Злобин. - Выкладывай, интересно будет послушать, о чем ты, молчун, всю дорогу думал. Хоть и толку от наших мыслей, как выясняется, никакого.
      Сергей прожевал кусочек мяса, покачивая головой из стороны в сторону и блаженно щурясь.
      - Была пара мыслей, Андрей Ильич. Вы про сверхдрессировку животных что-нибудь слышали?
      - Это когда их дедушка Дуров гипнотизировал*?
      ##* Владимир Дуров (1863-1934) - известный дрессировщик, основатель цирковой династии, открыл способность животного воспринимать мысленные образы человека как команды. Для изучения этого явления создал Зоопсихологическую лабораторию, с которой в разное время активно сотрудничали светила отечественной науки: физиологи В. М. Бехтерев, Б. Б. Кажинский, А. В. Леонтович.
      - Ага. - Сергей вновь блаженно засветился лицом. Оказалось, уже по другой причине. - Была у меня барышня с невероятным размером бюста. Первая грудь курса! На биофаке училась. Так она на этой теме чуть-чуть задвинута была. А в остальном нормальная девчонка. Но ходить с ней по улицам было невозможно. Каждого кошака бродячего норовила загипнотизировать. Стреканет он от нее через дорогу, моя Лида тут же заявляет, что это она кошке странслировала мыслеобраз.
      - И ты это терпел?
      - Андрей Ильич, брак - это победа воображения над проницательностью.
      - Так ты еще и женился на ней!
      - Я же говорю - победа, - улыбнулся Сергей. - В моем случае, проницательность была побеждена на полгода. Потом расплевались. Но бог с ней. А с собачками вопрос занятный, согласитесь. Представьте себе, что кто-то владеет способностью к сверхдрессировке "по Дурову"? Ему ни черта не стоит натравить стаю на любого. А мы утремся и спишем смерть на несчастный случай.
      Злобин отодвинул полупустую тарелку.
      - Продолжай.
      Сергей запихнул в рот кусок побольше, быстро заработал челюстями, проглотил.
      - Уф, кайф-то какой! - простонал он. - Ладно, едим и едем дальше. Остановился я на человеке. Теперь посмотрим на него глазами стаи. Помните, что Семен Сазонов сказал? Те ребята, что за оборотнями гоняются, считают, что у псовых произошел "выверт" сознания. На человека они охотятся, потому что лучше всего его знают. Как добычу, естественно. А теперь представьте, как стая смотрит на того, кто им не по зубам? Кто над ней властвует, кого надо слушаться, нет, кого невозможно ослушаться? - Сергей помолчал, дожидаясь реакции Злобина. - Он для них Бог. Волчий Бог!
      Злобин молчал, переваривая услышанное.
      - Прокуратуре он не по зубам, - едва слышно произнес он. - Не тот уровень.
      - М-м-м! - не прожевав, Сергей снова заговорил. - Не согласен. Все, что ходит на двух ногах в ватерклозет, подлежит следствию и суду, так я считаю. Пусть он трижды Бог. Но вычислить его можно на раз.
      - И как, интересно?
      - Элементарно. По признакам. - Сергей наклонился над столом. - Андрей Ильич, вам со мной повезло, как Ватсону с Холмсом.
      - А не иначе? - усмехнулся Злобин.
      - История нас рассудит, - улыбнулся Сергей. - Короче, при биофаке была группа трехнутых на всю голову хуже, чем моя Лидка. Она с их главным любовь закрутила, поэтому мы и разбежались, если честно. Но это ерунда. Охота на оборотней - это от них мода пошла. Старший курс еще снежного человека мечтал заарканить, а они на Алтай выезжали. Мечами местных одичалых шавок рубали. Как вам информашка?
      - Как раз на сон грядущий.
      - Лично я спать не собираюсь. С вашего разрешения, Андрей Ильич, но исключительно по личной инициативе и под личную ответственность я пару звоночков сделаю. Подниму старые связи. Одобряете?
      Злобин нахмурился.
      - Серега, не забывай, нам дали команду слить воду и ждать дальнейших указаний.
      - Ну-у, - разочарованно протянул Сергей, отвалившись на стуле.
      - Говорю это, чтобы ты меру знал и не зарывался. Только отзвонишь. Никаких активных действий!
      К Сергею тут же вернулось в хорошее расположение духа.
      - А если мне придется поступиться принципами и кое-где заночевать?
      - Меня это не касается. Я имел в виду процессуальные действия.
      - И я про процесс.
      - Иди ты! - беззлобно отмахнулся Злобин.
      Сергей рассмеялся.
      - Так, теперь о грустном, - Злобин перешел на начальственный тон. Утром у меня печальные хлопоты. Друга хоронят. Тебя это не касается. До одиннадцати утра действуешь по личному плану. Встречаемся...
      - Давайте здесь. Заодно позавтракаем по-людски.
      Злобин согласно кивнул.
      - Еще что? - Он, задумавшись, сунул руку в карман. - Вот что. Я выйду покурить. А ты закажи кофе. Под него и договорим. Что-то у меня от московских скоростей голова уже плохо варит.
      Он вышел на улицу. С наслаждением вдохнул холодный воздух.
      Справа накатывал шум Бульварного кольца. Совсем рядом с цокающим звуком с карниза падали капли и бились о мокрый асфальт.
      Злобин сосредоточил внимание на неровном ритме капели. Зачем-то стал считать удары. На четырнадцатом в голове улеглась свистопляска мыслей. Осталась только одна.
      - Не наш уровень, не наш уровень, - пробормотал Злобин.
      В кармане, разорвав тишину и распугав мысли, как всегда не вовремя зазвонил мобильный.
      Чертыхнувшись, Злобин достал этот миниатюрный генератор больших проблем. Номер на определителе был незнакомым.
      - Да, слушаю!
      - Возвращаясь домой, будь осторожен. Но приди один. Так надо, произнес в трубке мужской голос.
      - И кто это мне советы дает? - с нажимом в голосе поинтересовался Злобин.
      - Странник, - ответила трубка.
      И связь оборвалась.
      Глава двадцать вторая
      Замри, умри, воскресни...
      Серый Ангел
      Злобин оглянулся на парные красные огоньки, медленно ползущие вниз по Нижней Масловке. Сергей явно не спешил, словно надеялся, что шеф передумает, и к дому они подъедут на машине, а потом он, Сергей, проверит подъезд и сопроводит Злобина до дверей квартиры.
      Элементарный здравый смысл требовал поступить именно так. Но Злобин отдавал себе отчет, что вступает в сумеречную зону, где нет общепринятых норм и правил, прописных истин и стандартных решений. И шагнуть за черту обыденности он должен один.
      Он с раздражением на самого себя подумал, что попросту малодушничает и медлит сжечь за собой мост. Резко махнул рукой, машина Сергея, коротко бибикнув на прощание, прибавила скорость.
      Злобин убедился, что "Волга" проскочила последний перекресток и понеслась к тоннелю, развернуться Сергею теперь будет негде, - и шагнул в сырую темноту, разлитую между домами.
      О папку с документами терся пакет, источая одуряющий аромат домашней выпечки. С подачи Сергея они оба отоварились в обжорке сухим пайком. Странно, но после сверх сытного ужина слюнки от вида и запаха пирожков все-таки потекли, да еще так, что, не споря, решили взять по десятку каждого вида: с печенью, с яйцом и луком, с картошкой и с ливером.
      Сейчас Злобину подумалось, что ничего более ирреального, чем четыре десятка пирожков в руках у идущего в полную неизвестность, вообразить невозможно.
      - Красная Шапочка, елки зеленые! - пробормотал он.
      Остановился. Впереди лежал скупо освещенный и изрядно захламленный колодец двора. Свет из окон цветными пятнами разукрасил прямоугольную площадку с кольцом фонтана в центре. Машины, забившие дорожки у подъездов, напоминая впавших в летаргию разномастных тараканов, равнодушно пялили мертвые глаза-фары на одинокое человеческое существо, вынырнувшее из темноты.
      Злобин совершенно явственно почувствовал границу, которую ему предстояло перешагнуть. Смертельная опасность зверем распласталась впереди, дышала в лицо холодным сквозняком.
      "Быки с дробовиками? Ловкий мальчик на легких ногах с шилом в кулаке? Двое с "ТТ" с глушителями? Один валит, второй страхует; контрольный выстрел в затылок, стволы в мусорный контейнер - и пиши протокол, контора! Черт их знает. - Злобин нервно втянул воздух. Пахло помойкой и сырой землей. - Что гадать? Идти надо. И какой идиот сказал: "Предупрежден, значит - наполовину спасен"? Как это, - быть наполовину трупом?" - усмехнулся Злобин.
      Он достал из кармана пистолет, взял в правую руку, прикрыл пакетом с пирожками, папку сунул по левую подмышку. Ничего особо секретного в ней не было, не страшно и обронить, чтобы освободить руку.
      Злобин сжал зубы и, сторожко прислушиваясь и обшаривая глазами двор, пошел по дорожке. Заставил себя остановиться в луже света, растекающейся на асфальте под мигающим фонарем. Кто страховал и кто поджидал, должны были его узнать.
      Дальше он двигался мерным шагом, стараясь ничем не выдать своего напряжения. И с каждым метром отчетливо чувствовал, как напряжение, разлитое вокруг, все больше уплотняется, делается осязаемо вязким и липкой массой преграждает путь.
      Он обошел круглую клумбу, в центре которой белело кольцо давно умершего фонтана. Мертвенно бледное тело какого-то гипсового уродца торчало на исписанной английскими непечатностями тумбе. Безголовое бесполое существо указывало путь к злобинскому подъезду обрубком единственной руки.
      Но Злобин остановился. Внутренний голос подсказал, что все, что должно произойти, случится именно здесь, у уродливого божка неизвестного культа, а не в гулкой тишине подъезда или в необжитой пустоте квартиры.
      Слева в темноте померещилось движение. Заблудившийся ветер потревожил мокрую газету или неосторожный шаг чавкнул по влажной земле, - Злобин решил не дожидаться ответа. Заранее решил, как действовать при первом же признаке нападения. И тело моментально, не дождавшись команды, само начало действовать.
      Папка шлепнулась на землю. Правая рука взлетела вверх. Из-за пакета высунулся ствол пистолета.
      Следом по плану должен был последовать окрик, исполненный прокурорским голосом.
      Но тугой удар ткнул в плечо, парализовав болью мышцы. Второй удар врезался под дых, одновременно резиновый обруч стиснул горло, пережав крик. В глазах заплясали красные пятна, а ноги сделались ватными.
      Злобин сипло, с надрывом всосал воздух, пальцами левой попытался сорвать с горла невидимую удавку. И к ужасу своему увидел, что правая, сжимавшая пистолет, против воли безжизненной плетью валится вниз. Указательный палец, вдруг омертвев до каменной твердости, с отчаянным усилием жал на спусковой крючок, но не мог сдвинуть его ни на миллиметр.
      "Опять тем же ломом по тому же месту", - заторможенно, как перед провалом в обморок, подумал Злобин.
      Он внутренне приготовился получить оглушительный звуковой удар, от которого все рвется внутри и сознание срывается в густой мрак забытья.
      Но тут мягкий толчок слева отбросил его к бордюру фонтанчика. Чтобы не упасть, Злобин всей тяжестью навалился на левую руку, правая по-прежнему оставалась страшно омертвевшей.
      Резиновая удавка на горле лопнула, в легкие ударила струя свежего воздуха. В голове немного прояснилось. Злобин отрешенно подумал, что еще жив, и слава Богу. Но драться за его жизнь придется другому.
      Откуда-то слева беззвучно, как кошка, выпрыгнул человек. И тут же справа из темноты выступила фигура в долгополом черном плаще.
      - Еще раз тронешь его - умрешь, - произнес спокойный голос.
      Человек в плаще вошел в пятно тусклого света.
      "Странник". - Злобин облегченно выдохнул.
      Тот, кто появился слева, замер, еще больше став похожим на большую кошку, изготовившуюся к прыжку. Он медлил, примеривая на себя противника.
      Скользнул в сторону, уходя с линии, на которой стоял Злобин.
      - Хорошо, только ты и я.
      - Самоубийца, - холодно обронил Странник.
      Он повел рукой, словно очерчивая невидимый круг. Злобин оказался вне его границы. А внутри этого круга лицом друг к другу замерли два человека. Злобин не мог не отметить, что его друг и его враг неуловимо похожи. Словно принадлежали к одной породе. В осанке у обоих проступали непоколебимое достоинство и несокрушимая внутренняя сила. Все еще неподвижные, они таили в себе молниеносную готовность к броску.
      Чем дольше Злобин смотрел на этих людей, в которых все больше и больше проступало нечто не свойственное, даже совершенно чуждое человеку к а ч е с т в о, тем глубже он осознавал, что судьба зашвырнула его в заповеданную зону, где обитают только т а к и е, уже и н е л ю д и. И схватки между ними всегда протекают вдали от человеческих глаз. И никто о них не знает. Победитель не хвастает, а проигравший становится навеки немым.
      Злобин не успел заметить начала атаки. Просто человек вдруг пропал из глаз. Следом раздался хлесткий удар полы плаща. Странник, показалось, даже не пошевелился, человек покатился по земле, словно отброшенный мощным маховиком.
      Он, упав на колено, выбросил назад руку. В воздухе запела тетива.
      Странник качнулся в сторону, вскинул руку, махнул ею, сметая что-то невидимое, летевшее в лицо.
      К ногам Злобина упали два стальных шара, соединенные длинной цепочкой. Машинально он наступил на цепь, прижав странное оружие к земле.
      - Заканчивай цирк, - ровным голосом потребовал Странник.
      Человек вскочил на ноги. Свет размазался по его лицу. Черный клочок бородки, острые клинья теней под скулами и черные глазницы сделали лицо похожим на мертвую маску.
      Маска зло щерилась, выставив острые зубы.
      Злобин увидел, что рот человека округляется, готовясь выплюнуть тугой, рвущий внутренности крик. Адским усилием преодолев немоту в мышцах, Злобин вскинул руку, ловя человека на прицел.
      Странник, коротко вскрикнув, распахнул руки.
      Ветер умер. Молекулы воздуха прекратили броуновское движение, замерли и осыпались, как ледяная изморозь. Сразу же стало нечем дышать. В безвоздушном пространстве внутри невидимого круга образовалась неестественная, непроницаемая, первозданная тишина.
      Из раскрытых ладоней Странника вырвались два снопа бесцветного огня, ударили в противника, закружились вихрем, сворачиваясь в тугой кокон. Фосфорная вспышка беззвучно лопнула. Мгла, оставшаяся на ее месте, таяла медленно, как черный лед. Когда она полностью просочилась в землю, на ее место вползли серые тени и пятна цветного света, четким контуром обрисовав фигуру лежащего навзничь человека.