Когда Максимов подошел к песочнице, все уже было кончено. За несколько секунд мощное сердце пса выкачало через рану всю кровь. Она густо залила весь песок и заляпала бортики песочницы.
      Ребра пса не поднимались, тонкая коричневая пленка на подбрюшье не дрожала. Но Максимов на всякий случай наступил на измочаленный черенок, еще глубже вдавливая лопатку в рану. Очевидно, тонкий клинок нашел зазор между позвонками, внутри шеи хрустнуло, и оскаленная морда пса безжизненно завалилась набок.
      - Отгавкался, сука, - выплюнул Максимов.
      Тишину, накрывшую двор, вспорол крик.
      - Кобелюка поганая! - завывая, проголосила женщина. - Я же тебя зубами рвать буду!!! Выходи, сволочь!
      Мамаши, услыхав боевой клич, клином бросились ко второму подъезду.
      Дядя Коля не замедлил явить свой испитый лик возмущенной общественности. Распахнув окно, он высунулся наружу и громогласно объявил, фигурально выражаясь, что имел неоднократные половые акты в извращенной форме с кричащей мамашей.
      Хор возмущенных голосов на секунду заглушил его испитой баритон. Но, поднатужившись, дядя Коля перекричал всех. По колодцу двора пошло гулять эхом матерное перечисление любовных подвигов дяди Коли со всеми обитательницами дома и его окрестностей. Дядя Коля, окончив речь, с треском захлопнул раму.
      Максимов поднял взгляд к серому небу, потом перевел его на окно третьего этажа. Представил, каково будет Коле лететь вниз.
      Долго выдохнул. И пошел наискосок через двор ко второму подъезду.
      Женщины сбились в кучу вокруг той, что так и не сняла плащ, залитый кровью ребенка. Она уже не голосила, а буйно билась в немой истерике. Толкущиеся вокруг нее мамаши старались кто перехватить ее машущие руки, кто удержать за плечи, женщина то и дело подламывалась на ногах, и тогда ее голова безвольно закидывалась вверх. Но нужного ей окна она уже не искала глазами. Скорее всего, они уже просто ничего не видели вокруг.
      На проскользнувшего в подъезд Максимова никто не обратил внимания.
      Повезло, не пришлось возиться с замком, кто-то уже его расковырял.
      Прыгая через ступени, Максимов взлетел на третий этаж.
      Дверь в квартиру дяди Коли была гостеприимно распахнута, входи кому приспичило, уходи кому наскучило. Вот так доберман и выскочил порезвиться.
      В тесной и темной захламленной прихожей пришлось остановиться. Кислый помоечный дух, запах собачьего дерьма и грязного белья шибали в нос так, что на секунду помутнело в голове.
      Кухня располагалась направо по залитому мутным светом коридорчику. Прямо черным прямоугольником зиял вход в комнату, дверь, сорванная с петель, косо стояла у стены. Максимов мимоходом заглянул в комнату.
      В прокуренном полумраке - окно было завешено байковым одеялом, отчетливо проступали три человеческих силуэта на полу. Еще двое, обнявшись, спали на диванчике. Из расхристанного халата женщины выпирала, как квашня, белая дряблая плоть. На мужчине остались только рваные носки и тельняшка. Все в комнате храпели, как чумовые, выдавливая из себя перегарную вонь.
      На кухне за утренней чекушкой мирно сидела еще одна пара. Дядя Коля собственной персоной и голый по пояс тип весь в синих разводах татуировок. Рожа у него была того же колора - синь с белилами.
      - О, пес твой пришуршал, - проворчал тип, поведя ухом на шорох в коридорчике.
      Максимов вышел на свет.
      - Отбегался твой пес, Коля, - ровным голосом произнес он.
      На лице у дяди Коли блуждала улыбка удачно похмелившегося человека.
      - И ты, паразит, отгулял свое, - добавил Максимов.
      Но до Коли все еще доходило с великим трудом, дух его витал где-то в алкогольном Эдеме, где реки портвейна впадают в океаны водки, закусь растет прямо на деревьях, а менты работают мальчиками на побегушках.
      А вот его собутыльник соображал быстрее. Заметно собрался, лицо заострилось.
      Максимов быстро осмотрел загаженную кухоньку. Места для приличной драки явно не хватало. Даже размахнуться толком не получится, обязательно врежешься локтем в шкафчик или навесные полки, уставленные пыльной керамикой и пустой тарой. Бутылки были и на полу: выпитые раньше дисциплинированно стояли в каре по углам, жертвы недавней попойки валялись, как бойцы после захлебнувшейся атаки, где придется.
      Он прощупал взглядом собутыльника дяди Коли. Татуировки - сплошные понты, ни одной с е р ь е з н о й. Мышцы кое-какие есть, но нутро проспиртовано хуже некуда. Правда, озлобленный на весь свет; за то, что пожрать и побалдеть толком не дают. И это самое опасное. Явный истерик, такой полезет в дурь даже себе назло.
      Долго ждать не пришлось.
      - Ну? - прогнусавил татуированный.
      - Гну! Не с тобой разговор, баклан, - осадил его Максимов.
      У собутыльника нервный тик полоснул по щеке, уголок губы вытянулся к уху. В бесцветных глазах вспыхнул злой огонек. Потом они скосились на нож, лежавший на столе посреди всякой дряни, не одни сутки служившей закуской. А нож был хорош. Не обычный хлеборез с гнущимся лезвием, а самопальная финка.
      Максимов качнулся вперед, угадав следующее движение противника.
      Схватил стакан и что есть сил припечатал татуированную ладонь к столу. Пальцы, готовые вцепиться в рукоять ножа, разжались, как лапы у раздавленного паука. Максимов левой наотмашь врезал в отвалившуюся челюсть, гася крик противника. Ударом ноги подрубил ножку табурета, и татуированное тело ухнуло вниз, едва уместившись в узкой щели между столом и стенкой. Осталась торчать только голова. Резкий добивающий удар ногой под ребро, и голова дважды дернулась, потом безвольно повисла.
      Дядя Коля нервно икнул и тупо уставился на Максимова.
      - Ты чо быкуешь, мужик? - с трудом выдавил он.
      Максимов стаканом пошевелил нож. Бурый ободок на крае клинка у самой рукояти выглядел весьма подозрительно.
      - Что-то у тебя дружки больно резкие. Чуть что - за нож хватаются. Впрочем, не о том сейчас разговор будет. Собаку ты на улицу выпускал?
      - Что ей в квартире ссать? - с вызовом начал дядя Коля. Но, покосившись на друга, сидящего под столом в позе вьетнамского партизана на допросе, осекся.
      - Почему бы и нет? - пробормотал Максимов, понюхав спертый воздух. Так ты или нет?
      - Ну я.
      Максимов холодным взглядом прощупал дядю Колю. Цели для удара не нашел, куда не ткни - сразу на тот свет. С трудом разжал пальцы, сжимавшие замызганный стакан.
      - Пойдем, Николай, - бесцветным голосом произнес Максимов. Двумя пальцами подцепил влажную тряпку, стер со стакана свои отпечатки. - Сейчас менты по твою душу приедут. Ты их у подъезда подождешь.
      - А на фига мне менты?
      - Там бабы тебе все объяснят. Они будут объяснять, а я тебя держать. Не бойся, до смерти забить не дам.
      Коля шевелил бровями, как недавно его доберман, натужно и долго.
      Максимов отступил на шаг назад, за порог кухни.
      - Встать!!
      Голос хлестнул, как плеть. Коля невольно вжал голову в плечи.
      - Встал - и рысью за мной, - уже тише скомандовал Максимов.
      Коля дрогнул телом и приподнялся на полусогнутых ногах.
      Дверь квартиры от мощного пинка едва не слетела с петель. В прихожей забухали тяжелые ботинки. Глухой удар чем-то твердым об угол шкафа, и следом мужской голос со сдержанной угрозой простонал:
      - Твою мать... Ну, уроды, готовьтесь!
      В коридорчик втиснулся участковый. Милицейскую фуражку он задвинул высоко на затылок. Морщась, потирал ушибленный лоб. Злой он был до белых губ, как и полагается участковому, прибывшему на вызов в адрес, где все рожи знал, как облупленных.
      - О! - от удивления он остолбенел.
      Увидеть прилично одетого мужчину на этой помойке жизни он явно не ожидал.
      - Доброе утро, Петр Николаевич, - первым поздоровался Максимов.
      - А ты...- Участковому хватило секунды, чтобы опознать новое лицо. Ты-то что тут делаешь?
      - С собаководом побеседовать зашел.
      Под милицейской фуражкой в турбо режиме заработал персональный ЗИЦ*. По учетам участкового Максимов проходил как обладатель легально оформленного "Магнума" и корочки помощника депутата. Других данных компрометирующего характера не было и быть не могло. К алкогольно-криминальной жизни района он никакого отношения не имел. Заявлений на него не поступало.
      ##* Зональный информационный центр - справочно-аналитическая служба ГУВД.
      А вот от него - да. И именно на дядю Колю. В личной беседе официально заявил участковому, что применит "Магнум" на поражение, если Коля не уймет свою псину. В свежей сводке ЗИЦа, наверняка, уже значился труп добермана. И покалеченный ребенок.
      На секунду на изможденном службой лице участкового мелькнула неподдельная тревога.
      - Надеюсь, без оружия?
      - Зачем? Таких руками рвать надо, - ответил Максимов. - Да успокойтесь, вон он сидит. Жив-здоров. И даже опохмеленный.
      Участковый тяжело засопел, протиснулся мимо Максимова в кухню.
      - Привет, начальник! - подал голос Коля.
      Максимову не было видно, но по характерному звуку он понял, что Коля очень сильно приложился лбом об стол.
      - За что, начальник?! - возмутился дядя Коля.
      Последовал еще один глухой удар. Больше вопросов не поступало.
      - Доигрался, урод! - прорычал Петр Николаевич. - А я же предупреждал... Под статью пойдешь, гарантирую!
      Дядя Коля промычал что-то нечленораздельное.
      - Что тебе непонятно?! - Участковый великолепно понимал язык своих подопечных. - Шавка твоя, блин, ребенку руку отгрызла! Три года пацану, слышишь, а он чуть кровью не истек! Мать тоже "скорая" увезла. Все, Коля, добухался, срок тебе - как с куста.
      - Ой, мля!
      После короткой паузы стол опять принял на себя что-то тупое, круглое и твердое. Звук повторился, но слабее. Очевидно, Коля на этот раз тюкнулся об стол по собственной воле.
      - Так, а это что за хрен с бугра? - участковый обратился к Максимову.
      - Не знаю. Он мне не представился.
      Громко хрустнули колени. Натужно выдохнув, участковый сел в раскорячку перед нокаутированным неизвестным.
      Максимов решил сдвинуться ближе к выходу, в комнате нарастала тяжелая возня. Лежбище, разбуженное шумом, как стадо тюленей, пришло в движение. Вот-вот начнут соображать, возможно, кто-то решит броситься в бега.
      Он оказался как раз напротив двери в ванную. И из-под туалетной в щель несло далеко не ароматом "Кристиан Диора". Но из ванной сочился какой-то чересчур уж мерзкий и удушливый запах. То ли бак с бельем прокис неделю назад, то ли месяц там справляли нужду всем кагалом.
      Максимов, чтобы не марать рук и не оставлять отпечатков в криминальной квартирке, сунул носок ботинка в щель, потянул дверь на себя. Заглянул. И отвалился к стене. Выдохнул, ударом выгоняя из ноздрей липкий запах смерти.
      - Петр Николаевич, - позвал он участкового.
      Тот все еще сидел на корточках напротив собутыльника дяди Коли и, держа его за волосы, составлял словесный портрет.
      - Ты еще здесь? - Участковый даже не оглянулся.
      Максимов пропустил намек мимо ушей.
      - Нож на столе не трогайте, "пальчики" на нем, возможно, пригодятся.
      Интуиция у участкового оказалась прекрасной. А, может, опыт подсказывал, что здесь уже допились до точки, после которой количество выпитого рано или поздно материализуется в труп.
      Петр Николаевич, кряхтя, встал.
      Максимов шире распахнул дверь.
      Скрюченный труп неизвестного мужчины лежал в ванне. Сукровица под ним давно загустела, превратилась в мерзкого вида кисель. Липкие разводы темными подпалинами расползлись по животу, обильно пропитав пиджак и клетчатую рубашку. В расколотой раковине комом белела чья-то рубашка, один рукав свесился через край. Света мутной лампочки под потолком хватило, чтобы с порога разглядеть бурые потеки от манжеты до локтя.
      Участковый отшатнулся. Оглянулся на собутыльника дяди Коли, сидевшего в позе эмбриона под столом. Голого по пояс.
      Николай Петрович долго выдохнул, витиевато и многосложно матерясь.
      - Ну просто собаки, а не люди! - закончил он.
      Вытянул из нагрудного кармана бушлата рацию. Лицо у него при этом сделалось, как у мужика перед барщиной: хочешь не хочешь, а работать надо.
      * * *
      Через полчаса в бомжатнике у дяди Коли начался форменный бардак. Прибыла оперативная группа и принялась приводить в чувство и заковывать в наручники постояльцев. Гвалт, вонь и мат. Неотложные следственные действия сопровождались хором возмущенных соседей. Подъезд гудел. Все требовали публичной казни собаковода и громогласно перечисляли все его прегрешения за последние двадцать лет.
      Для приватной беседы и снятия показаний условий не было никаких. Участковый сделал знак Максимову следовать за ним. Прошел ледоколом сквозь пробку из тел, рвущихся в свидетели и исполнители приговора.
      На улице припустил нудный осенний дождик, и они решили устроиться в машине Максимова. Участковый принял предложение легко, не ломаясь.
      Он жил и работал на нейтральной полосе между народом и властью, ежедневно общаясь и низами, и с верхами. Очевидно, специфика положения наложила свой отпечаток. Петр Николаевич, дослужившись до капитанских погон к сорока годам, отточил нюх и стал философом. Если бы образование позволяло, то даже взял бы девизом мудрое: "Каждому свое".
      Он уже нутром чувствовал, с кем надо проявлять гибкость, а кого можно ломать через колено, от кого принимать подношения, а кому оказывать услуги. И к инструкциям на все случаи жизни, что самозабвенно плодит начальство, относился с философским спокойствием. Кто из работающих "на земле" всерьез воспринимает эти бумажки? Во-первых, всех руководящих указаний не исполнишь, треснешь по швам или умом тронешься. А во-вторых, инструкцию, ведь в салат не накрошишь и супа из нее не сваришь. Жить как-то надо, а чтобы жить, нужно есть. Такая вот диалектика.
      Петр Николаевич удобно устроился в кресле и терпеливо ждал, пока Максимов писал. Курил одолженную сигарету и молчал.
      - Вот и все. - Максимов поставил подпись на заявлении. Передал листок участковому.
      Петр Николаевич, беззвучно шевеля губами, добросовестно прочел каждую строчку.
      - Отморозка ты на пол повалил? - как бы мимоходом спросил он.
      - Каюсь, был грех. - Максимов улыбнулся. - Дикий он какой-то. За нож схватился, пришлось усыпить.
      - Хорошо, что не как ту собаку, - пробормотал себе под нос участковый. - А что не написал? Тут можно до кучи "покушение на убийство" повесить.
      - А до суда вы этот эпизод доведете?
      Участковый подумал немного и кивнул.
      - Резонно, - не без удовольствия ввернул он умное слово. - Ладно, ему и так на полную катушку обломится.
      Пока опергруппа ехала "на труп", дядя Коля, разом протрезвев от вида мертвеца в своей ванне, успел выдать чистосердечное признание.
      С его слов, гостя, имени которого Коля не знал, поднял на нож полуголый отморозок, - как его зовут и откуда он взялся в квартире, Коля тоже понятия не имел. Лишь помнил точно, что его сожительница Тонька усаживалась толстым задом на колени всем подряд, но дольше всего терлась о безымянного гостя, чем и вывела из себя татуированного. Он пригласил гостя на разговор в ванную, прихватив со стола нож. Вышел один и без ножа.
      Потом нож опять появился на столе, им резали хлеб, Коля это вспомнил. Смутно, но припоминал, как Тонька стягивала с гостя рубаху, вымазанную на рукавах чем-то красным. А спать ушла с другим, сука. Его имени Коля, само собой, узнать не удосужился.
      Коле спального места не хватило, пришлось кемарить на кухоньке. Проснулся - на столе бутылка. Хлопнули с гостем по махонькой, чтобы раскумариться. На старые дрожжи повело знатно... А потом пришел участковый.
      Вот, собственно говоря, и вся история. Кровь, любовь и наряд ментов. Шекспир отдыхает.
      Перестав трясти за грудки Колю, Петр Николаевич переключился на татуированного. Но попытка снять показания с подозреваемого успехом не увенчалась. Приведенный в чувство, он сразу же начал махать кулаками и рваться на волю. За что был слегка побит и прикован наручниками к батарее.
      Участковый убрал листок в папку.
      - Допекли, значит, интеллигента.
      Прозвучало не как вывод, а как затравка к разговору. И слово исковеркал, произнося с растяжкой, чтобы раздразнить.
      Максимов отметил, что для милиционера ход довольно тонкий. Правда, что-то подсказывало, что Николай Петрович "интеллигент" пишет, как и произносит, с "э" вместо всех положенных гласных.
      - У меня дед - профессор, мама с папой Горный институт закончили, сам с высшим, правда, специфичным образованием. - Максимов повернулся к участковому лицом. - Но это не есть повод срать у меня под окнами.
      После минутного раздумья участковый кивнул.
      - Резонно, - веско произнес он.
      Максимов достал из бардачка три пакетика гигиенических салфеток, замыленных на борту "Эйр Франс". Один взял себе, остальные положил на папку участковому.
      Разорвал фольгу. Стал тщательно протирать пальцы влажной салфеткой. Салон машины сразу же наполнился запахом хорошего одеколона.
      Николай Петрович потянул носом. И убрал пакетики в карман бушлата.
      - Слушай, объясни бестолковому, на кой ты в это дело влез? - неожиданно с доверительными интонациями спросил участковый.
      - В смысле? - неподдельно удивился Максимов.
      - У тебя своя жизнь, у них, - он обвел двор рукой, - своя. Сейчас же затаскают на следствие, потом в суд свидетелем... Оно тебе надо? Собаку завалил - молодец, туда ей и дорога. Претензий никаких. Но если бы сучара малыша не покусал, а ты собаке за просто так кишки выпустил? - Петр Николаевич выдержал паузу, дав осознать всю безнадегу ситуации. - Были бы проблемы. Народ наш дурной, знаешь. Терпели от пса, а тут впереди собственного визга ко мне с заявлением прибежали бы. А я - человек подневольный. Пришлось бы меры принимать, беседу с тобой проводить профилактическую, то да се, бумажки всякие... И не дай бог кто-то Коляна подбил бы в суд на тебя подать. Вот тогда-то добро тебе боком вышло!
      Максимов промолчал, хотя уже догадался, куда клонит участковый.
      - А если бы этого гада на кухне чуть сильнее приложил? - Петр Николаевич сделал многозначительную паузу. - Сломал бы позвонки на хрен, вот и превышение необходимой самообороны. Которую еще доказать надо, была она или нет, а мордобой со смертельным исходом - налицо.
      - И хорошо, что труп до моего прихода остыл. А то бы на меня его повесить могли, - подсказал Максимов.
      - Ну это вряд ли. Но при желании... - Участковый закатил глаза к козырьку фуражки, как шахматист, просчитывающий варианты. - Хотя ты у нас помощник депутата Думы. Но неприятности могли быть, согласись!
      Максимов сосредоточенно полировал кожу салфеткой. Старательно обдумывал ответ. Сложилось впечатление, что зачуханный жизнью и службой участковый нуждается в хорошей промывке мозгов.
      - Хорошо, что про Думу напомнили, - начал он, скомкав салфетку. - Как образцовому участковому по секрету скажу, три закона сейчас рассматриваются. Революционного характера.
      Первый - о праве на ношения оружия гражданами. Не пукалок тульских для самообороны, а нормальных боевых стволов. Как у бандитов и милиции. Второй о праве на гражданский арест. - Поймав недоуменный взгляд капитана, Максимов пояснил: - Введем обязанность гражданина пресекать любое преступление. Тот, кто исправно исполняет законы государства, должен иметь право требовать их соблюдения. Сопротивление или неповиновение его законным требованиям будут считаться неповиновением представителю власти. Власть ведь по конституции у нас принадлежит народу, так? Вот единичный представитель народа и получит право применять оружие для защиты власти, народа и себя самого от преступных посягательств. В рамках закона, конечно. Но вплоть до применения оружия на поражение. Отдельным пунктом будет оговорено, что в случае получения увечий или гибели при исполнении гражданского долга, ему полагаются все льготы и пенсии, как милиционеру.
      - А милицию куда? - В капитане взыграла профессиональная гордость.
      - "Милиция" в изначальном смысле слова - народные отряды самообороны. Некоторые это успели забыть. - Максимов примирительно улыбнулся. - Не бойтесь, Петр Николаевич, без работы не останетесь. Надо же кому-то будет протоколы штамповать и Колянов до Колымы конвоировать.
      - Законы приняли?
      - Пока только в проекте.
      - И слава богу! Нет, депутаты у нас уже совсем того. - Капитан посверлил пальцем висок. - Ты только прикинь, что начнется!
      Максимов пристально посмотрел ему в глаза.
      - Если бы этот отморозок при ОМОНе за нож схватился, уверен, пулю в колено заработал бы по счету раз. Почему я, офицер запаса, умеющий пользоваться оружием не хуже, должен вышибать финку рукой? Резонно это или нет? То-то. А ты мне потом еще нотации читаешь, что я мог его чересчур не женственно башкой об стену приложить! Или я, нормальный мужик, должен терпеть, когда мразь распускает свой поганый язык и спускает с поводка бойцового пса? Чтобы Коляну пасть заткнуть, а пса в Нижний мир зашвырнуть, мне милиция не нужна. У вас без меня работы хватает. Кстати, не надоело трупы из ванн доставать?
      Капитан насупился.
      - И все равно, рано такие законы принимать, - упрямо заявил участковый.
      - А я думаю, еще не поздно, - ответил Максимов. - Сколько лет в органах, а не уяснил, что нормальным людям законы не нужны, а для ублюдков они бесполезны. Их же стрелять надо, как бешеных собак, ты сам это отлично знаешь. И лучше мы будем стрелять в них, чем они - в нас, - тихо закончил Максимов.
      - Тебе бы только стрелять...
      - Ладно, не стрелять, так кастрировать.
      Участковый сделал круглые глаза.
      - С ума сошел! Даже при Сталине не кастрировали. А сейчас тем более. Демократия! Вот, вроде бы образованный, а таких вещей не понимаешь. Кто же тебе позволит яйца людям резать? Нет у нас такого закона!
      - Во-первых, мать ребенка именно это и собиралась сделать. А бабы оторвали бы все оставшееся... - начал Максимов.
      - Ага, и пошли бы всем скопом за нанесение тяжких телесных, не совместимых с жизнью, - усмехнувшись, вставил капитан.
      - Это Колян не совместим с нормальной жизнью. А что касается закона научно говоря, о стерилизации, то он был. Самый первый был принят в Америке аж в тысяча девятьсот седьмом году. У нас на Красной Пресне фабричная братва с казачками перестреливалась, революцию делали, а в Штатах по приговору суда стерилизовали рецидивистов*. И резали до сорок пятого года. Как перестали, так захлебнулись в преступности.
      ##* Закон штата Индиана принят с подачи известного поэта Лонгфелло, автора "Песни о Гайавате". К "индианскому" закону вскоре присоединились двадцать восемь штатов, к 1930 году по приговору суда было стерилизовано 30 000 человек. Аналогичный закон против вырожденцев был введен указом короля Дании в 1924 году. В той или иной мере мероприятия по "расовой гигиене" проводились всеми странами предвоенной Европы. Более подробно см. работы Владимира Авдеева - в частности "Метафизическая антропология", М.: Белые Альвы, 2002.
      - Американцы, говоришь? - Капитан сдвинул на затылок фуражку и почесал красную полоску от нее на лбу. - А нас учили, что Гитлер.
      - Не-а. Нестыковочка получается. В Германии такой закон приняли в двадцать пятом, а Адольф в это время сидел в тюрьме за антиправительственный мятеж.
      - Интересно с умным человеком поговорить... А что же они ему чик-чик не сделали?
      - Не успели. Дали пять лет, а отсидел всего девять месяцев.
      - Вот! - Капитан вскинул палец. - Вот откуда весь бардак начался. Идиоты, блин, это же сколько жизней можно было бы спасти!
      - Отец воевал? - спросил Максимов.
      - Само собой. И оба деда. По матери дед на Курской погиб.
      - Так вот, капитан для меня, что Гитлер, что Колян со своими корешами мразь, жизни не достойная. За свои деньги я Колю на зоне содержать не хочу. И за его ублюдочных детей в соцстрах ничего перечислять не желаю. Лучше раз хирургу заплачу и бутылку Коле куплю для наркоза. Сплошная экономия и никаких проблем! А деньги я лучше тебе на премию отдам, или пусть отцу твоему пенсию повысят.
      Он внимательно следил за выражением лица капитана.
      "Действует, - констатировал Максимов. - Вся эта патетическая риторика действует безотказно. С социальной базой для "чистки" полный порядок. Что в принципе и ожидалось. И это самое страшное. В день "М" примут законы, науськают и разрешат. Вот тогда не только кастрировать, глаза вырывать начнут. Борцы за чистоту родины свинорылые! Сначала гадят друг у дружки под окнами, а потом кровью замывают".
      Максимов бросил бумажный комок в пепельницу. Завел двигатель.
      - Петр Николаевич, хочешь к отделению подброшу? - спросил он совершенно спокойным голосом.
      - А? - Участковый нехотя очнулся от невеселых дум. - Если по дороге и время есть.
      - У меня сегодня свободный день. - Максимов осторожно вырулил со стоянки. - Библиотечный называется. Но в библиотеку, само собой, я уже не поеду.
      Капитан поскреб висок. Персональный ЗИЦ, очевидно, забарахлил, нужную справку предоставил с запозданием.
      - А, ты же у нас историк, - кивнул он.
      - Археолог, если точно. Но историей тоже приходится заниматься.
      - И сколько платят за такую работу, если не секрет?
      "Двести пятьдесят, плюс надбавка за риск", - неожиданно пришло на память предложение Василия Васильевича, шефа безопасности холдинга Матоянца.
      - Главное, не сколько платят, а что за эти деньги делать приходится, ответил он вслух, думая о своем.
      - Резонно, - солидно согласился капитан. - Рыночные отношения, так сказать.
      Максимов покосился на него и с трудом подавил улыбку.
      * * *
      Оперативная обстановка
      "МК-информ"
      У СОБАК НАЧАЛОСЬ ОСЕННЕЕ ОБОСТРЕНИЕ
      Очевидно, климатические изменения и дефолт сказались не только на психике граждан, но и на братьях наших меньших. Какое-то непонятное бешенство охватило городских собак. За минувшие сутки в больницы обратилось более двух десятков граждан, покусанных собаками. Кусаются не только бродячие полканы, озверели также домашние любимцы.
      Так, утром во дворе дома 45 по улице Космодемьянских доберман чуть не отгрыз руку трехлетнему малышу. Неизвестный гражданин отогнал пса детской лопаткой. В результате чего пес истек кровью.
      А в прошедший уикенд на Арбате грохнул одиночный выстрел. Всеобщий любимец арбатской тусовки пес Джек вдруг ни с того ни с сего набросился на фланирующую публику. Потом вцепился в форменные штаны милиционера, за что был застрелен на месте. Что заставило пса покончить с жизнью таким странным способом, неизвестно.
      Специалисты из горветнадзора считают, что вместе с охотничьими собаками в город могла проникнуть новая острая форма бешенства, подцепленная от диких животных. Известно, что наибольшую опасность несут лисицы, обитающие в подмосковных лесах. Среди них, поговаривают охотники, нормальных уже не осталось. Практически все страдают либо чумкой, либо бешенством.
      Пока городские власти не планируют начать массовую прививку домашних собак и отстрел бродячих. Но если случаи нападения на людей участятся, на полоумных псов будет объявлен охотничий сезон.
      А в Подмосковье охота уже в полном разгаре. Люди стреляют в зверей, а зверье набрасывается на мирных граждан.
      Жуткий случай нападения то ли стаи одичавших собак, то ли одуревших волков произошел сегодня в районе Клязьмы. Вся семья местного егеря и вся живность поголовно были растерзаны ворвавшейся на подворье стаей. Кровавый беспредел, учиненный стаей, поставил в тупик видавших виды оперов и опытных охотников. Пока у следствия нет никаких версий, объясняющих столь странное поведение хищников.
      Глава девятнадцатая
      Скрадывание следа
      Серый Ангел
      Есть несколько мест, где шум суетливой жизни неуместен. Кладбище, больница, церковь, библиотека и лес. В них творится некое таинство, постичь которое до конца человек не может, поэтому обязан в почтительности умерить раж жизни и вести себя, как приглашенный гость.
      Но для оперов нет ничего святого, а со смертью они запанибрата. Место преступления для них всего лишь участок пространства, который должен быть осмотрен и запротоколирован. Скажи им, что место, где из человека ушла жизнь, есть отныне точка перехода между мирами, покрутят пальцем у виска. Но сермяжная правда в демонстративной браваде перед ликом смерти есть. Начнешь на такой работе задумываться о высоких материях, быстро допьешься до белой горячки или начнешь заговариваться, и крутить пальцем у виска будут уже в твой адрес.
      Злобин устроился на переднем сиденье машины, выставив ноги наружу. Сидел скрестив руки на коленях и свесив голову, чтобы ничего не видеть, кроме своих резиновых сапог, заляпанных грязью и кровью, слушал тишину леса.
      Он представил себе лес огромным океаном, посреди которого затерялся маленький островок, переполненный людьми в форме. Только океан это не изрыгал грозного рокота, заглушая голоса и нервную суету людей. Он накрывал остров невидимыми валами своего дыхания, то и дело погружая островок в полную, непроницаемую, первозданную тишину. Лес готовился ко сну. Из его дикой глубины выползали сырые туманные сумерки. Не пройдет и часа, как уберутся с островка люди, и лес навсегда поглотит пятачок освоенного человеком пространства в своей пучине.
      Зачавкали грузные шаги, и Злобин нехотя поднял голову.
      Зам по следствию потоптался нерешительно и лишь после этого сделал последний шаг, приближаясь к начальству на положенные два шага. Для капитана, чья самостийная власть кончалась за околицей провинциального городка, Злобин был олимпийским богом, спустившимся в мир смертных по какой-то своей божественной надобности. Богам, возможно, явления народу заменяют турпоездки, а смертным от этого одни проблемы. Ладно, получать сверху ценные указания и молнии дело привычное. А что делать с живым богом, сидящим перед тобой в резиновых сапогах?
      - Андрей Ильич, ваш парень сказал, что уже заканчивает, - произнес капитан, откашлявшись в кулак.
      Злобин посмотрел на него глазами человека, разбуженного командой "Подъем!" посреди цветного детского сна.