Глеб потянул носом, всасывая смесь тропических ароматов, исходящих от вздрагивающих от возбуждения тел. Нарзанная волна возбуждения, пенясь, ползла от паха через живот в голову.
      Лицо Федотова на несколько секунд застыло, потом потекло, нижняя губа, сделавшись влажной, еще больше вылезла вперед. Глаза подернулись поволокой и заметались, как у старого кота, увидевшего целый выводок мышек.
      Пока они рассаживались вокруг столика, Федотов прощупал взглядом каждую из пяти девушек. Пожевал нижнюю губу. Задумался. Вновь принялся осматривать живой товар в яркой упаковке.
      Глеб решил не мешать Федотову. В конце концов, все мы пытаемся сочетать приятное с полезным, необходимость с удовольствием. Что такого, если переговоры под легкую закуску человек совмещает с обедом в приятном обществе.
      Федотов уже не таился, копался глазами в выставленных напоказ прелестях, как жена банкира на рождественской распродаже в секции нижнего белья.
      Глеб попытался угадать, на ком в конце концов остановится взгляд старого кота. Посмотрел в зеркало. Девушки, что-то оживленно обсуждали, грациозно склоняясь над столом, прыскали в ладошки. Только одна, блондинка в платье цвета перезрелого авокадо, и г р а л а неведение. Она явно знала, зачем и почему в дальнем конце зала сидят двое представительного вида мужчин. Выглядела она если не старше, то взрослее своих подруг. В глазах и уголках губ отчетливо читалось то, что называют пудовым словом о п ы т.
      Федотов глотнул морковного сока, промокнул губы салфеткой.
      Словно это было сигналом, мужчинка, сопровождающий моделек, встал из-за стола походкой усталого гения кройки и шитья подошел к столику Федотова..
      - Добрый день, Владимир Дмитриевич, - в меру подобострастно поздоровался он с Федотовым.
      И чуть изменив тон:
      - Глебушка, рад тебя видеть. Шикарно выглядишь. - Сказано было с непередаваемым пафосом служителя самой продажной из муз - Моды. Чуть в нос и вялыми губами.
      - Здравствуй, Роман.
      Глеб руки не протянул, как, впрочем, и Федотов.
      - Это и есть твои новенькие? - спросил Федотов.
      - Новее не бывает. Вчера только кастинг прошли. Желторотики. Мамины пирожки в животиках еще переваривают.
      Федотов пожевал нижнюю губу.
      - Откуда?
      - Провинция, естественно. Вологда, Оренбург, Липецк, Мурманск и Астрахань. Натур продукт, экологическая и прочая чистота гарантируются. Жанне семнадцать. Остальным пятнадцать. Только Ната Астраханская подкачала, ровно четырнадцать. Но - ровно. Сам паспорт проверял. - Роман перевел дух и с халдейскими нотками в голосе поинтересовался:
      - Что-нибудь выбрали, Владимир Дмитриевич?
      Федотов помедлил с ответом, еще раз прошелся взглядом по телам девушек.
      - Нату, - обронил он. Запил сказанное соком.
      Роман уставился на Глеба.
      - Я - пас.
      - Не пообедаешь со мной? - неожиданно предложил Федотов. Попутно он небрежным жестом отослал Романа. - Ночью работа предстоит. Хочу расслабиться немножко.
      Это можно было оценить как знак доверия. Если не знать, что Федотов относится к немногочисленной когорте неприкасаемых. Ему не только забавы с малолеткой сойдут с рук. В нынешнее потерявшее стыд время, когда смена сексуальной ориентации считается поводом для пресс-конференции, ему слова не скажут даже за тяжкую некрофилию. Хоть каждую ночь устраивай оргию в Мавзолее. Рот распахнут от удивления, но не выдавят ни звука. Как Кремль умеет зашивать рты суровой ниткой, все уже насмотрелись. Дураков нет. Да и кто нынче не без греха? Только вякни, вмиг утопят в собственном же дерьме.
      - Увы, уже ангажирован. - Глеб бросил взгляд на часы.
      - На кого ты глаз положил?
      - Я бы выбрал пару.
      - Два-ноль, хочешь сказать?
      - Нет. На полном серьезе. Рациональный подход, только и всего. Вон ту блонди в сине-зеленом и какую-нибудь малолетку в нагрузку. Блонди и уговорит, и утешит подружку, да, на мой взгляд, еще и вас чему-то новому научит.
      - Я подумаю.
      Глеб встал, оправил пиджак, взял со спинки плащ.
      - Кстати, с чем едят фонд "Новая политика"? - непринужденным тоном спросил он.
      Федотов посмотрел на него снизу вверх долгим взглядом.
      - Как бы они тебя не сожрали, - произнес он. - Это "кладбище слонов" КПК. У нас с ними "водное перемирие"*. Слоны они боевые, разозлишь затопчут.
      ##* Особенность поведения животных в засуху, когда хищники и травоядные мирно сосуществуют у водопоя.
      Глеб хохотнул. Наклонился, уперевшись ладонями в стол.
      - Если я их забагрю в дело, что мне за это будет? - горячим шепотом спросил он.
      Федотов долго смотрел в его горящие жгучим огнем глаза.
      - Такой услуги мы не забудем.
      Глава пятнадцатая
      Смотрины под бифштекс с кровью
      Старые львы
      Смотрины Глеба Лобова организовал Добрынин. В оперативных делах он ни черта не смыслил, всю жизнь занимался аппаратной работой. Сначала в ЦК ВЛКСМ, потом, набравшись опыта и заручившись рекомендациями, перешел в серое здание на Старой площади, а в девяносто первом, когда здание ЦК обложила демократическая толпа и пришел конец КПСС, трудоустроился в ЛДПР.
      Добрынин даже не ощутил дискомфорта от переезда со Старой площади и никаких душевных колик от перемены в судьбе не почувствовал. Аппаратная жизнь течет, независимо от партийной вывески. Ремесло свое он знал досконально, а идеи и партийные лозунги никогда всерьез не воспринимал. Судя по лоснящейся физиономии, не бедствовал и особо на работе не перенапрягался.
      Бюрократия во все времена живет по правилу "ты - мне, я - тебе", а посему неистребима. Счет взаимных услуг и исполненных и принятых обязательств негласен, но точен, как "черная бухгалтерия" в уважающей себя фирме.
      Как аппаратчик старой школы, Добрынин отлично знал правила игры и никогда их не нарушал. Если уж люди масштаба Салина с Решетникова снизошли до просьбы, расшибись в лепешку, но постарайся быть полезным. Зачтется, не волнуйся. Т а к и е люди услуг не забывают, хотя и воспринимают их как должное.
      Вот только в оперативном ремесле ничегошеньки не понимал. Защелкал хвостом по паркету от радости, что без промедления организовал нужным людям встречу с нужным человеком. Что с непуганого идиота возьмешь!
      А Салина такой оборот погрузил в мрачное настроение. Даже футболисты мандражируют играть на чужом поле. А тут не мячик пинать предстояло, а с м о т р е т ь клиента. Проводить оперативное мероприятие на чужой территории душа не лежала.
      И назывался кабак весьма подозрительно - "С полем!". Салин не подал вида, что названьице показалось ему уж больно разгуляистым, новорусским. Промолчал и, оказалось, правильно сделал.
      Войдя в зал, немного опешил. Ожидал увидеть барские охотничьи интерьеры "а-ля рюс", стилизацию под шалман в рыцарском замке, на худой конец некую копию таежной заимки. Чего сейчас не учудят на шальные деньги. А оказалось, кто-то скопировал внутреннюю обстановку домика в Завидовском охотхозяйстве ЦК. Причем, в деталях. На новомодный взгляд, привыкший к пастельным тонам и изысканной роскоши, цэковский дизайн казался примитивным и провинциальным.
      И еще одно удивило. Спускались в подвал, уходя от промозглого московского дня, а оказались в зальчике, окнами выходящем на залитое луной редколесье. Трюк с ложными рамами и подсвеченными картинками за толстым стеклом был выполнен столь искусно, что создавалась полная иллюзия, что за стенами мерзнет от зимнего ветра Подмосковье.
      Добрынин добродушно расхохотался, увидя замешательство Салина.
      - Да Завидово это, Завидово! Образца семидесятых годов. Я первый раз тоже глаза вытаращил. Время-то какое было, одно удовольствие вспомнить. Великая эпоха!
      Добрынин в ту самую "Великую эпоху" уже служил в отделе административных органов ЦК КПСС. Значит, было что вспомнить и о чем пожалеть.
      Нынешняя синекура в ЛДПР ни по статусу, ни по престижности, безусловно, не шла ни в какое сравнение со скромной цэковской должностью. Деньги, правда, другие. Тогда о таких и подумать было страшно. Но эти, шальные, невесть откуда берущиеся и уходящие сквозь пальцы, лишь будоражили нездоровой щекоткой нутро, как наркотик. И как та же дурь опустошали и выстужали душу. Неспокойно делалось на душе от этих тугих пачек и растущих ноликов на банковском счете. То ли дело тогда, в "Великую эпоху"! Партмаксимум плюс цэковский паек и соответствующий рангу дом отдыха, а чувствуешь себя небожителем.
      - А твой Глеб - психолог, - обронил Салин.
      Решетников хмыкнул, понимающе подмигнул.
      - А что, дружище, стол у вас всего один? - обратился он к метрдотелю.
      - Да, - с профессиональным достоинством кивнул метрдотель. - Но он так устроен, что раздвигается по мере необходимости. Минимально - на четыре персоны. В полную длину - на двадцать.
      - Да ну, в прошлый раз двадцать шесть набилось, и еще место осталось, вальяжно махнул рукой Добрынин. - Это же охотничья изба, так? А после охоты все садятся за один стол. По ранжиру и старшинству, но - рядком.
      - Само собой... Рассейский вариант Круглого стола*. Демократический централизм называется, - хохотнул Решетников. - А другое помещение имеется? - спросил он у метра.
      ##* Легендарное братство рыцарей во главе с королем Артуром собиралось вокруг круглого стола как символа равенства. Подробнее о сакральной символике легенды можно прочитать в книге А. Платова "В поисках Святого Грааля. Король Артур и мистерии древних кельтов". М., 1999.
      - Да. - Он указал на нишу. - Там курительная. Бар и бильярд.
      - Сердцем чую, и банька где-то поблизости. - Глаза Решетникова игриво блеснули.
      Мэтр ответил приплюснутой улыбкой.
      Владислав, повинуясь брошенному ему украдкой взгляду Решетникова, вышел у них из-за спин и прошел в темную нишу. Там сразу же вспыхул неяркий свет и ожил музыкальный центр. Послышалось мелодичное треньканье бокала, тихий голос бармена что-то спросил. Владислав коротко ответил. Музыка оборвалась.
      Расселись за столом. Салин с Решетниковым, не сговариваясь, по привычке, заняли места напротив друг друга. Добрынин оказался сбоку. В перекрестье их взглядов предстояло сидеть и клиенту.
      Салин протер очки, вновь вернул на нос. Стал рассматривать фотографии на стенах.
      Хрущев с Фиделем у убитого медведя. Хрущевское политбюро в полном составе у убитого Никитой Сергеевичем лося. Политбюро без Хрущева у накрытого на поляне стола. Молодой генеральный секретарь Брежнев с тульской двустволкой. Брежнев, уже заматеревший, выцеливает косулю в оптический прицел. Политбюро на поляне, Брежнев произносит тост, все внимают, один Подгорный косит куда-то в сторону. Пожилой Брежнев в шапке-ушанке. Один. Устало присел на тушу кабана. Все фотографии старые, архивные, увеличенные до плакатных размеров. Из новых, кодаковских, лишь один снимок: плешивая голова Коржакова торчит из пожухлого камыша. Щурит глазки. Ждет пролета уток.
      "Этот уже отстрелялся, - флегматично отметил Салин. - Гусь заклевал".
      - Может, друзья, пока по апперитивчику? - подал голос Добрынин. Заодно и освоитесь.
      Салин с сомнением посмотрел на Решетникова.
      - Раритет. - Решетников загнул угол хрустящей скатерти, показал тусклую печатку ХОЗУ ЦК. - И сервизик оттуда же, сердце подсказывает. А на стульчиках, должно быть, бляшки хозушные сохранились.
      - Да все здесь старое! Сам не знаю, где добыли. Но идея не плоха, согласись. - Добрынин нетерпеливо потер ладони. - Так как мое предложение, проходит? Как говаривал первый и последний - "главное начать и углубить". Он в точности спародировал Горбачева.
      - Если твой парень, Иван Алексеевич, не имеет привычки опаздывать, то лучше обождать, - с сомнением в голосе начал Решетников. - С другой стороны...
      - Я уже здесь! - раздался от дверей бодрый голос.
      - О, молодец, Глеб! - радостно встрепенулся Добрынин. - Минута в минуту.
      Салин поправил очки, чуть съехавшие с переносицы, и надежно закрыл глаза дымчатыми стеклами.
      Фотографии и оперативная видеосъемка не наврали, Глеб Лобов действительно обладал броской, странно притягательной внешностью.
      Выглядел он скорее как состоятельный и состоявшийся представитель богемы, чем молодой карьерист, напичканный комплексами, амбициями и саентологией.
      Черный, хорошего кроя костюм Глеб носил с элегантной небрежностью. Сильные волосы, не поддающиеся расческе, сами собой спеклись в черные прядки, похожие на смелые мазки масляной краской. Аккуратная мефистофелевская кляксочка на подбородке, чуть темнее, чем самая черная прядь на голове, зрительно уравновешивала вытянутое лицо и широкий лоб. Плотные, чуть припухшие губы, разойдясь в улыбке, обнажили хищный строй крепких, длинных зубов.
      Кроме одежды, Салин не увидел ничего, что помогло бы отнести Глеба к истерично-склочному миру "творческих личностей". На них, с дурными глазами, бесформенными улыбками на сальных от самовлюбленности лицах, Салин до изжоги насмотрелся на телеэкране и в глянцевых журналах. Решетников по-пролетарски называл всех отечественных звезд, звездочек, звездунов и гениев с короткой биографией сложносоставным словом, рифмующимся с "обормоты". Безусловно, в перевернутом мирке, кочующем с презентации на презентацию, Глеб не был чужим. Но только полный слепец не смог бы увидеть, что мир этот ему совершенно чужд.
      Фотографии не смогли передать той особенной ауры, что окружала широкоплечую поджарую фигуру Глеба. С его появлением в зале возникло странное наэлектрилизованное поле. Это было не обаяние, не шарм, ни буртальность, ни секс-эпил и прочая галиматья из глянцевой макулатуры для дур. Лобов не выставлял себя напоказ, он просто и естественно приковывал к себе внимание, как магнит притягивает к себе металл. Что-то было в нем такое, что заставляло постоянно держать его в поле зрения.
      - Уж извините. Это мы по стариковской привычке на пятнадцать минут раньше заявились. - Решетников отодвинул стул. Привстал, протягивая руку Лобову. - Павел Степанович.
      Салин в свою очередь тоже представился и пожал сухую, тонкокостную и очень крепкую кисть Лобова.
      Добрынин представил их как старых друзей, еще с коммунистических времен, и деловых партнеров в либерально-демократическом сегодня. Глеб Лобов без пафоса и рисовки назвал свое место работы: "Владелец пиар-агентства".
      Расселись по местам и стали вежливыми, прощупывающими взглядами изучать друг друга. Добрынин если и участвовал в переглядках, то только из личного интереса. Ему важнее всего было узнать, пришелся ли по вкусу Глеб столь значимым людям.
      Салина и Решетникова, как всегда, интересовало д е л о. Они присматривались, принюхивались н а с т р а и в а л и с ь, как пара старых матерых львов перед началом охоты.
      Мэтр раздал всем папки в дорогом кожаном переплете. Замер в торжественном ожидании.
      Глеб с вежливой улыбкой сообщил:
      - Должен признаться, себе заказ я уже сделал.
      - Все уже готово, Глеб Павлович. - Мэтр отвесил поклон, полный достоинства вышколенного слуги. - Если кто-либо из гостей желает дичь, могу порекомендовать фазанчика. Из Оренбуржья, но свеженький. Самолетом доставлен.
      - Попробую я фазана, что самолетом летает, - с добродушным смешком сказал Решетников.
      - А мне всяких хрустиков, из того, что летает. Ну там вальдшнепчиков, перепелов... И для полноты картины, из того, что бегает, вот его. - Добрынин поцарапал ногтем столбик в меню. - Гарнирчик на твое усмотрение.
      - Заяц, фаршированный грибочками. Сделаем, - кивнул мэтр.
      Салин выбрал седло горного барана в пряном соусе. В меню блюдо фигурировало под названием "Кавказский трофей".
      Мэтр, приняв заказ, вышел из зала поступью королевского мажордома.
      Глеб, вопреки ожиданию, инициативы к началу беседы не проявил. Ждал, со спокойной, вежливой улыбкой на лице ждал, кто же из гостей начнет первым.
      Салин к своему неудовольствию осознал, что этот орешек с первого наскока не расколоть. Решил взять тайм-аут и дал сигнал Решетникову переключить внимание Лобова на себя.
      Решетников сразу же нашел тему для обсуждения - интерьер периода Великой эпохи. Добрынин с радостью подхватил. Глеб легко включился в разговор.
      А Салин стал пристально наблюдать за Лобовым, пряча глаза за дымчатыми стеклами очков. Потому мероприятие на их языке и называлось "смотринами", что за пару часов общения требовалось высмотреть и выведать все, что прячет в себе человек.
      Только дурак ест три пуда соли на двоих, чтобы с последней пригоршней узнать, с кем же делиться пришлось. Умный сразу отмеряет нужную меру доверия, чуть ошибаясь, как опытный продавец, в свою сторону. Потом, узнав лучше, можно и добавить. Подобного рода экономия не есть жадность, а разумная осторожность.
      Салин ошибался в людях крайне редко. Сказывался опыт человека, лишенного права на ошибку. И Решетников идеализмом не страдал. Тем тревожнее для Салина стала повышенная добродушность верного соратника. Решетников, балагуря с клиентом, явно переигрывал. Для чужого глаза, возможно, и незаметно, но для Салина это было тревожным сигналом.
      Тревога. Именно так, прислушавшись к себе, Салин определил первое впечатление. И чем дольше он всматривался, чем глубже проникал в Глеба Лобова, тем тревожнее становилось внутри. Вольно или невольно Глеб внушал окружающим чувство тревоги. Именно этот холодок внутри и требовал постоянно держать его в поле видения.
      Когда-то Салин и сам был молодым. Но молодость пришлась на суровые годы, когда за ошибку приходилось расплачиваться головой. Ладно бы только своей, бестолковой. Но летели и головы близких, неповинных. Повзрослеть пришлось ударными темпами, иначе не выжил бы. С тех пор Салин считал молодость крупным недостатком и помехой в серьезных делах. Как образно обрисовал проблему Решетников, "зелен виноград: ни голове пользы, ни заднице - покоя".
      Контактируя по долгу службы с молодыми людьми, Салин отметил, что все их раздражающие признаки можно свести к трем: угодничество, напускная солидность и беспочвенное самомнение. У всех к а р ь е р н ы х молодцов они присутствовали в разных степенях и в различных сочетаниях, но как минимум один обнаруживался непременно. Не спрятать, как ни старайся. Как возрастные угри.
      У Глеба Салин не обнаружил ни одного признака. Не то что следов, даже намека.
      "Контактен, открыт, абсолютно раскрепощен. Хваткий, волевой, безусловно умен. Сдержан, умеет себя контролировать, реакцию демонстрирует отменную. Держит улыбку, но глаза внимательные. Не шарящие, не бегающие, а именно внимательные. Незаурядный тип, но в то же время - ничего из ряда вон выходящего. Откуда же эта тревога?" - спросил себя Салин.
      Добрынин тем временем настоял-таки на апперитиве и приказал вернуть метрдотеля. Себе заказал "Блэк лейбл" со льдом.
      - А мы люди попроще, нам водочки, - в свой черед вступил Решетников. Леда, само собой, ни к чему. А вот селедочки принеси. Заодно сразу же оценим класс вашего шеф-повара.
      - Не беспокойтесь, ни единой косточки в селедочке. Все на высшем уровне. Как тогда. - Мэтр указал взглядом на мемориальные фото на стене. Даже картошечку закупаем по традиции бронницкую.
      Возраста он был запенсионного, выправка и отточенные манеры выдавали работника цэковского общепита с солидным стажем.
      - Ну-ну. - Решетников пошевелил бровями. - Проверим.
      - Вам, Виктор Николаевич? - обратился Глеб к Салину.
      - Ваша очередь, Глеб.
      - Уступаю.
      Салин чуть растянул губы в улыбке.
      - Апперитивов не люблю. Предпочитаю до еды пить тоже, что и во время. Он просмотрел карту вин. - Пожалуй, "Шато де Брийон".
      Глеб сразу же обратился к мэтру:
      - Как всегда, "Черное пуркарское".
      Добрынин хрюкнул.
      - Глебушка, что за провинциальный сепаратизм! Пей "Киндзмараули", как Сталин. И державно, и интернационально. - Он первым засмеялся собственной шутке.
      Глеб тоже тихо хохотнул, но потом, не меняя выражения лица, ввернул:
      - Я бы с радостью, Иван Алексеевич. Но все дело в том, что Сталин никогда не пил "Киндзмараули".
      - Ну, "Хванчкару" какую-нибудь, - отмахнулся Добрынин.
      - И "Хванчкару" он не пил. Хрущеву на голову лил, случалось. А сам не употреблял.
      - Погоди, а что же он тогда пил? - удивился Добрынин.
      - Самое обычное домашнее вино. Служба тайно закупала домашнее вино у совершенно обычных колхозников в Кахетии. Братья Немцецверидзе их звали, если не изменяет память. Естественно, братья не ведали, кому идет их вино. Везли через всю страну спецкурьерами, в винохранилище спецсовхоза "Заречье" его разливали по бутылкам, а в Москве для конспирации наклеивали заводскую этикетку. Так что легенды про "Хванчкару", как и всякие другие легенды, есть смесь незнания с почитанием.
      Добрынин покачал головой. Официант как раз поставил перед ним стакан с виски. Добрынин пригубил и еще раз задумчиво покачал головой.
      - М-да, не знал. Выходит, Отец родной и в этом вопросе всех поимел!
      Салин украдкой послал Решетникову вопросительный взгляд. Напарник, в чьей голове хранилась уйма всякой совсекретной всячины, незаметно утвердительно кивнул.
      "Для молодого человека весьма осведомлен. И весьма тонко дал это понять. Изящно подставился под зондаж, - отметил Салин. - Знать бы, научил кто или самородок?"
      Официанты споро и сноровисто расставили на столе закуски. В разговоре сама собой образовалась пауза, и Салин с Решетниковым воспользовались ею, чтобы незаметно обменяться серией выразительных взглядов. Они давно научились общаться без слов. Семафорили друг другу глазами, как сторожевики в ночи, засекшие чужую подлодку. Общий смысл переговоров сводился к одному слову: "Тревога".
      Салин чуть тронул вилку, сдвинул ее под углом к себе, дав знак напарнику, что решил начать активный зондаж клиента. Напарнику в этом случае полагалось наблюдать и время от времени переключать внимание на себя. Р а з д и р а т ь клиента.
      - Вы коллекционируете подобные факты? - обратился он к Глебу, умело играя удивление. - Несколько неожиданный интерес для современного молодого человека.
      - Это профессиональный интерес. - Глеб пригубил капельку вина, налитую в бокал официантом. Посмаковал и удовлетворенно кивнул. - Если профессионально занимаешься политикой, приходится знать, кто, что и как пьет. Особенно в такой пьющей стране, как наша.
      - Ага, алкоголь - бензин российского прогресса, - тихо вставил Решетников, баюкавший в ладони рюмку водки.
      Сказав, выпил, тягуче опрокинув в себя содержимое. Водка ушла из рюмки в желудок непрерывной огненной струйкой, как плавка из мартена. Задержав дыхание, покопался в тарелке, облюбовал кусочек селедки, подцепил, еще раз придирчиво осмотрел и отправил в рот. Прожевал и лишь после этого выдохнул, обведя всех заискрившимися от удовольствия глазками.
      Глеб вежливо дождался конца показательного выступления ветерана КПК партии.
      - Безусловно - водка наше все! - кивнул он. - Еще добавлю, основа бюджета и источник работы для врачей и милиции. И к политике имеет самое непосредственное отношение. Как утверждает Коржаков, у Ельцина в Беловежской пуще начинался форменный запой. Уже глаза стекленели и кадык дергался. Ему документы о развале Союза на подпись подготовили, а он уже ни о чем, как о водке, думать не мог. Ровно полчаса до вхождения в штопор оставалось, едва уложились. Сунули бумажки, получили визу, стакан в руку - и ура независимости! А если бы не успели? Подумать страшно, что бы со страной стало. И куда бы спьяну свернула российская история.
      Салину не потребовалось подтверждения Решетникова. Эту позорную подоплеку Беловежской революции он знал, знал еще до книги Коржакова*.
      ##* Эпизод из книги А. Коржакова "Ельцин: от рассвета до заката".
      - А как вы относитесь к Ельцину? - нейтральным тоном поинтересовался Салин.
      - Для меня Ельцин - это диагноз, - брезгливо поморщившись, ответил Глеб. - Маниакально-паранойяльная циклотимия, осложненная алкоголизмом.
      - Это вы о действующем президенте? - с тонкой иронией спросил Салин. Не чересчур смело?
      "По неписаным правилам Первого, как бы должность ни называлась, убийственной критике подвергать нельзя. Это - табу и смертельный риск. Либо ты не знаешь азов аппаратных игр... Или плевать на них хотел". - Салин очень хотел получить ясный и недвусмысленный ответ.
      - Д е й с т в у ю щ е м? - после недолгой паузы с ударением переспросил Глеб.
      Иронии, густо замешанной на желчи, было столько, что Добрынин хрюкнул. Апперитив явно лег на заранее выпитое, и по мясистому лицу Добрынина разлилось закатного цвета свечение.
      - Ельцин так активно работает с документами, что скоро затмит славного императора Ваньли, - добавил Глеб.
      Теперь тихо крякнул, поперхнувшись, Решетников.
      - Из династии Мин*, - пояснил Решетников для менее осведомленных. Взошел на престол, если не изменяет память, в тысяча пятьсот семьдесят третьем году. За сорок лет правления умудрился ни разу не принять ни одного чиновника. Надо думать, работал с документами.
      ##* Династия императоров в средневековом Китае (1368-1644), основана Чжу Юаньчжаном - крестьянским сыном, бывшим монахом, возглавившим повстанческое движение против монгольских завоевателей. При династии Мин получили законченную форму вызревавшие в течение многих столетий политические и общественные институты Китая, философия и традиционная культура. (Подробнее см.: В. Малявин. Сумерки Дао. М.: Астрель, 2000).
      Салин уже давно не удивлялся эрудиции напарника. Правда, довольно избирательной: Решетников обладал энциклопедическими познаниями по истории и принципам функционирования бюрократической машины всех времен и народов, от эпохи неолита до наших дней.
      - Ох, мужики, давайте не будем о грустном! - вклинился Добрынин. Может, пора по горячему?
      - Успеется, Алексеевич! - Решетников уже создал в своей тарелке ассорти из всех закусок, выставленных на стол. И как раз прицеливался вилкой. Горячее без холодненького, как пиво безалкогольное. Ни смысла, ни вкуса. Так, тяжесть в желудке одна. А холодное без водочки - сплошной вред!
      Официантов отослали, чтобы не мельтешили в глазах. Решетников сам налил себе из запотевшего лафитничка. Обвел всех лучистым взглядом.
      - Ну, стало быть, с полем! - торжественно произнес он.
      Тихо тренькнули сдвинутые бокалы.
      Салин был уверен, что лишь он один понял смысл охотничьего тоста. Решетников умел балагурить часами, но мог одной фразой сказать главное, причем так, что непосвященный не поймет.
      Что такое охота в особенно-национальном, русском смысле слова? Забава для взрослых детей, пикник с ружьями в обнимку, пьяная прогулка по лесу и обязательная пальба по пустым бутылкам. Но ровно до тех пор, пока не столкнешься нос к носу с матерым зверем. За секунду вылетит хмель, и все станет всерьез.
      "Согласен, играем без дураков", - мысленно ответил напарнику Салин. Решетников чуть заметно кивнул.
      - Бог с ним, с Китаем. В России пока живем. - Решетников промокнул губы салфеткой. - А из наших кто вам симпатичен?
      - Жириновский, - прожевав, ответил Глеб.
      - Мой Вольфович? - искренне удивился Добрынин.
      - А что? - Глеб пожал плечами. - Безусловно, талантливый политик. Он верит буквально в каждое свое слово, какой бы бред не нес. Пока говорит, верит. Хитрость вся в том, что это не бред, а тайные мысли других или содержание секретных докладов. Иными словами - тонкая провокация. Вообще-то говоря, без Вольфовича в России не было бы демократии. Конечно, не в смысле - власти народа, таковой в ближайшие лет сто не предвидится. Не было бы того политического варьете, под который Запад давал и дает деньги. Посмотрите на Охотный ряд и Белый дом. Душераздирающая серость. Один Вольфович - радужный. И вкалывает за всех. Он и ура-патриот, он и националист, он и ультра-радикал, он и реваншист, и при этом - либерал и демократ в тельмановской кепке. Человек-оркестр! А какой матерый человечище? Соком в рожи плещет, журналюг материт, в "Плэйбое" интервью печатает, с голыми девками канкан пляшет, думских баб за волосья тягает... Но, однако, пятьдесят томов собственных сочинений накропал. Все успевает! Широкая русская натура. Даром что папа - "юрист".
      - Жить бы ему в двадцатые годы. Карьеру бы сделал, как Троцкий, вставил Решетников. - Но и кончил бы скорее всего так же*.
      ##* Лев Давидович Троцкий (Бронштейн), (1879-1940) - один из вождей Октябрьской революции. Ему приписывается создание Красной Армии; политик крайне леворадикального толка, вел активную политическую борьбу внутри ВКП(б) против Сталина; проиграв ее, был выслан сначала в Крым, а потом из СССР. Пользуясь значительным влиянием в среде международного революционного движения, предпринял попытку подмять его под себя, что привело к расколу внутри Коминтерна - основной оперативно-агентурной базы СССР на Западе. Л. Троцкий был ликвидирован в Мексике по личному указанию Сталина. (Подробнее см.: Павел Судоплатов. Разведка и Кремль. М.: ОЛМА-Пресс, 2000).
      Салин не успел досчитать до трех, как Глеб ответил:
      - Аналогия вселяет оптимизм, Павел Степанович. Из нее следует, что за жизнь вождя либералов можно не беспокоиться. И вы без работы не останетесь. - Глеб отвесил вежливый поклон Добрынину. - В случае Сталина с Троцким талантливый государственный деятель ликвидировал гениального политика. Все по законам жанра, двум подобным антиподам рядом не жить. А кто у нас талантливый государственный деятель? Лучшего Военного министра всех времен и народов я знаю. С рыжим гениальным Топ-менеджером лично знаком. Доводилось встречаться и с самым надежным Железнодорожником. О, был еще такой лучший Главный участковый страны! Но его перебросили на разведку. Работа секретная, не до пиара. Слышал только, что возглавил в СВР управление по внешним связям. Ельцин, наверняка, назвал это "сильной рокировочкой". А я лучше промолчу.
      - Вы критикуете все подряд или только наше, российское? - спросил Салин.
      - Говорить, как и писать, нужно только о том, что знаешь. - Глеб коснулся пальцем кончика носа. - Здесь каждый запах для меня родной. А что мне Запад? Он даже пахнет иначе.
      - Мне тоже наше дерьмецо роднее кажется, - подбросил Решетников.