— Из геройских, что ли?
      — Нет, из человеческих. Коля потер подбородок.
      — Был такой случай. Не знаю, как другие, а я удивился.
      — Ну? — поторопил его Злобин, присаживаясь на угол стола.
      — Валька дело одно вел по «сто пятой». Плевое на первый взгляд. Подозреваемого менты чуть ли не на трупе взяли. Улики против него, мотив был. Короче — со свистом в суд уходило. Подозреваемый, правда, в несознанку ушел. Но и эту проблему решать умеем… А Валька вцепился, за два месяца размотал все. Оказалось, подставили парня капитально. Арестовал Валька пять человек, включая участкового, который убийц покрывал и инструктировал.
      Злобин достал из портфеля коробочку, вытянул усик антенны, покрутил настройку. Держа приборчик на вытянутой руке, пошел вдоль стен кабинета. Колька осекся, удивленно вытаращил глаза. Злобин приложил палец к губам, потом отчетливо, как в микрофон, произнес:
      — Интересно. А что дальше?
      — Дальше. — Колька не спускал с него глаз. — Дальше Валька всех удивил. Дело закончил в пятницу поздно вечером. Впереди суббота с воскресеньем и праздники новогодние. Почти неделю гулять. Валька в субботу выносит постановление об освобождении того страдальца и едет в СИЗО. А в Бутырке у всех предпраздничное настроение, работать не хотят. Кочевряжиться начали: мол, какая такая срочность в следственных действиях, когда подозреваемый уже второй месяц на нарах. Приходи после праздников — освободим. Валька рогом уперся, дошел до заместителя начальника. Популярно ему растолковал, что освобождение заведомо невиновного является неотложным действием. Начальник даже онемел от такого. Ни разу за свою службу не встречал следака, освобождающего кого-то в собственный выходной.
      — А ты бы поехал? — спросил Злобин, Колька тяжело вздохнул.
      — Сейчас — да. А до Валькиного поступка даже в голову бы не пришло бы. Честно.
      Злобин выключил приборчик. Подошел вплотную к Кольке. От парня действительно исходил вычисленный им же букет ароматов.
      — Знаешь, что это? — Злобин показал приборчик, полученный от Барышникова.
      — Жучки искали.
      — А зачем? — спросил Злобин.
      Коля посмотрел ему в глаза.
      — Разговор будет. О Вальке.
      — Почему решил, что о нем?
      — Только о нем и думаю. — Колька отвел глаза. Злобин взял его под локоть, потянул к столу. Сам сел на край, Кольке уступил стул для посетителей.
      — Я не меньше твоего хочу найти Вальку живым. — Злобин не смог не добавить: — Или мертвым. Но тогда я душу вытрясу из тех, кто это сделал. Веришь?
      Коля закусил губу и кивнул.
      — Поможешь мне?
      — О чем речь!
      Злобин достал початую пачку «Парламента», угостил Кольку и закурил сам.
      — Есть данные, что менты торгуют «бесхозным» оружием? — спросил он, выпустив дым.
      — Ха! — нервно хохотнул Колька. — С чего бы тогда Валька у себя в сейфе патроны держал?! Операм же ничего доверить нельзя. Не будет хватать на пиво — пойдет к метро и толкнет любой вешдок. Загребут его на продаже патронов, а они по моему делу проходят, мною изымались… Потом доказывай, что не был в доле!
      — Значит — торгуют, — сделал вывод Злобин. — Но для регулярного сбыта нужен регулярный приход.
      Коля с иронией посмотрел на него.
      — Вы в Москве недавно, как я понял?
      — Да.
      — Тогда объясню на пальцах. — Он сел поудобнее. — Второй год ЗИЦ ГУВД не принимает на хранение изъятое по делам. Уж не знаю, чем это они аргументируют, но не берут, хоть в окно им кидай! Прикиньте, какие залежи анаши, оружия и прочих полезных вещей скопились по отделениям милиции. Банда уходит в суд, далее — по этапу. А изъятые у бандюков орудия производства и игрушки для развлечений остаются. Нет, умные люди типа нас с Валькой запасаются расписками, пишут акты, что стволы уничтожены путем распиливания на мелкие кусочки, — он хохотнул, — анаша уничтожена путем сжигания в мусорном баке ОВД, а героин скормлен воронам. Цену этим бумажкам представляете? А теперь представьте опера. Сидит пригорюнившись, что зарплату не дают, смотрит в угол, а там навалом такого добра. Особенно на неопохмеленный мозг такая картина пагубно влияет.
      Злобин, не доверяя приборчику, наклонился к уху Кольки и прошептал короткую фамилию.
      Коля вскинул брови.
      — На него у меня только данные об избиениях подследственных, — с сомнением произнес он. — Но дело возбудить не дадут. Вернее, прихлопнут сразу же. У Пака… — Он осекся.
      — У Корейца, — тихо подсказал ему Злобин.
      — У Корейца лапа в ГУВД. И наш в лучших друзьях.
      Коля изобразил тяжеломордого Груздя. Злобин затянулся сигаретой.
      — «Да или нет?» — последний раз спросил он себя. «Да», — ответил внутренний голос.
      — Если дам стопроцентную наводку на Пака, сможешь ее отработать? — тихим шепотом спросил он.
      — Если стопроцентную, то почему бы и нет, — подумав, ответил Коля. — А какое он отношение имеет…
      Злобин остановил его, легонько ткнул в колено.
      Коля запнулся.
      — Как говорил один опер: «Поймаем — спросим», — произнес Злобин, подмигнув молодому следователю.
      Достал мобильный, вызвал из памяти номер.
      — Миша? Веди клиента, — бросил он в трубку. Встал, перегнулся через стол, подхватил со спинки стула плащ.
      — Я пойду пообедаю. Минут на двадцать. А ты займись заявителем. Коля встал.
      — Кто такой?
      — Леша Гордеев, опер из Останкинского. Белобрысый такой, высокий.
      — Знаю Лешку. — Коля нахмурился. — Он-то каким боком влез?
      — Сейчас все сам расскажет. Покаяться он решил.
      Злобин прошел к двери. Уже с порога добавил:
      — Двадцать минут, Коля. Времени в обрез.
      Злобин вышел, а через минуту в кабинет вошел Барышников, ведя под локоть Гордеева.
      Парой они смотрелись комичной: долговязый бледный Леша и суровый коренастый Барышников. Чем-то напоминали сына с папой, экстренно вызванным в школу.
      Барышников подтолкнул Гордеева к стулу. Тот осел на подкосившихся ногах.
      — Смотри, сучонок, я рядом! — Барышников погрозил пальцем. Повернулся к Коле, занявшему место за столом. Мельком показал удостоверение. — Совесть в гаденыше взыграла. Спать по ночам ему невмочь. Решил вот добровольно все рассказать.
      Пятясь к дверям, успел напоследок погрозить Леше кулаком.

Оперативная обстановка

      Я, Петров Н.Н., следователь Останкинской районной прокуратуры г. Москвы, в соответствии с требованиями ст. 126 УПК РФ, установил: 21 сентября с. г. поступило заявление от гр. Гордеева А.С., оперуполномоченного Останкинского ОВД, дающее достаточное основание предположить, что Паком А.И., заместителем по УР Останкинского ОВД, незаконно хранится и сбывается огнестрельное оружие, ранее изъятое по уголовным делам, находящимся в производстве органов дознания и следствия ОВД.
      На основании полученной информации ПОСТАНОВИЛ:
      1. возбудить уголовное дело по признакам статьи 222 УК РФ (незаконное хранение, приобретение и сбыт оружия и боеприпасов), о чем сообщить и.о. районного прокурора Груздю Г.В. и начальнику Останкинского ОВД полковнику милиции Стасову П.П.;
      2. уголовное дело принять к своему производству.

* * *

      Алексей Пак вышел из-за стола, прошел к окну. Постоял, размеренно и глубоко дыша. Завел руки за спину, прогнулся до хруста. Встряхнул руками, свесил их, как плети, вдоль тела. Стал медленно покачивать головой. Через минуту движение переключилось на плечи, затем расслабленно заколебалось в такт ритмичному дыханию все тело. Пак развернулся на каблуках, сделал скользящий шаг вперед и резко вскинул ногу. Носок ботинка звонко ткнулся в раскрытую ладонь, которую Пак выбросил вверх над головой. Нога тут же полетела, как отброшенная пружиной, вниз, едва коснулась пола, скользнула вперед, и мощный прямой удар кулака вспорол воздух.
      Пак выпрямился, встряхнул руками, сбросив напряжение. Улыбнулся.
      Он знал, что никто не ждет от невысокого, коротконогого мужичка с лицом сытого хомячка такой гибкости и взрывной силы. На ринге и татами за это поплатились многие атлетически сложенные мужики. В начале первого раунда они посмеивались над крутобоким коротышкой, колобком откатывающимся от ударов. Во втором раунде они его уже боялись, если вообще еще могли стоять на ногах. Внешность обманчива, мало кто мог предположить, что Пак занимался восточными единоборствами истово, перепробовав практически все, что развивались в России.
      Самбо, простое, практичное и эффективное как удар ломом, входило в обязательный курс физической подготовки в МВД. Худо-бедно основным набором приемов владели все. А Пак не любил быть как все. Узкоглазому и плосколицему мальчишке еще в детском саду объяснили, что он. не такой, как нормальные дети. За что нормальные дети были им биты, но и они кучей наваливались на Лешу Корейца. В школе за малопонятную кличку «дитя фестиваля» Леша выбил зубы однокласснику, за что на неделю был исключен из пионеров. В те годы он еще ходил в секцию бокса.
      Страна еще даже не подозревала, что в мире больше миллиарда человек если не владеют в совершенстве, то хотя бы знают и хранят как свое культурное наследие, основы древних воинских искусств. Именно искусств, что особенно впечатлило Пака, когда он впервые о них услышал. Попробовал и сразу понял — его, родное. Кровь, очевидно, сказалась.
      Страна тогда уже переживала форменный бум каратэ и прочих кунг-фу. Леша пришел в одну секцию, но ее очень скоро прикрыли. Оказалось, в СССР не нужны воинские искусства, коль есть всеобщая воинская обязанность. Лопатой в стройбате махать или танк водить можно и без умения сесть на шпагат. Даже статью такую ввели в УК — «за обучение каратэ». И даже с десяток человек по ней посадили.
      Леша пошел на стадион «Динамо» записываться на самбо, и с удивлением узнал, что в зале занимаются каратисты. После тренировки они сняли кимоно и переоделись в синие милицейские мундиры. Это был первый урок каратэ, усвоенный восьмиклассником Паком: если всем нельзя, то людям в форме — можно. Потом выяснилось, что это не только секция, но и вербовочный пункт будущих помощников милиции.
      Ученики добровольно-принудительно становились членами комсомольских патрулей и народными дружинниками. Леша ничего против этого не имел, даже приятно щекотала самолюбие исключительность нового статуса. Все на дискотеках дрались просто так, а Леша Пак махал кулаками и ногами, наводя порядок. Случались ситуации и серьезнее, но и из них он вышел с честью. На юрфак он поступил по комсомольской путевке, имея в зачете два силовых задержания опасных преступников.
      Потом, уже служа в милиции, он сбился со счета, сколько их было, этих схваток. Один на один, кучей на одного и один на кучу. Против лопаты, ножа, топора, штакетины с гвоздями. Чем только не пытались в него ткнуть. Пак отделывался лишь легкими царапинами да незначительными ушибами.
      Еще, кроме гибкости тела, оказалось, что у него почти актерская способность к перевоплощению. Он мог делать лицо непроницаемым, как маска восточного божка, мог заискивающе улыбаться, как вьетнамец на рынке, и через секунду выглядеть грозным и ужасным, уподобясь воинам у ворот китайского храма.
      С логическим мышлением, умением настроиться на человека, наблюдательностью и интуицией тоже проблем не было.
      А характер и так был бойцовский.
      Поэтому вышел из Пака образцово-показательный опер уголовного розыска.
      В дверь робко постучали.
      — Да, войдите! — крикнул Пак, возвращаясь на рабочее место.
      Дверь приоткрылась, и в кабинет проскользнул Леша Гордеев.
      — О, какие люди, и без охраны! — Пак изобразил на лице радушную улыбку.
      Указал на стул перед столом, где обычно сидели задержанные. Леша сел, как-то скособочившись, закинув ногу на ногу, стопой болтающейся ноги зацепился за лодыжку опорной. Поза при его долговязости вышла нелепой и неудобной. Он выпрямился, сел, положив локти на колени.
      Пак наблюдал за его телодвижениями все с той же радушной улыбкой.
      — Что ты вошкаешься? — процедил он. Леша вскинул глаза на Пака, нервно сглотнул и отвел взгляд.
      — Я в больнице был. Ночью скрутило. — Он достал из кармана мятый листок. — Вот больничный. Как его… Аритмия.
      Пак пробежал глазами листок, смял и швырнул назад Леше. Тот еле сумел поймать.
      — Телефоны басаевцы повзрывали? — поинтересовался Пак.
      — Реанимация же. Какие там телефоны? Пак кивнул. Лицо его при этом было светлым и доверчивым, как у восточного божка.
      — Только из морга нельзя уже позвонить, Леша, — почти пропел он. И следом удар кулака обрушился на подлокотник. — Мудак! В следующий раз башку в задницу вобью.
      — Обстоятельства… — промямлил Леша. Пак протяжно выдохнул сквозь сжатые зубы.
      — Ширяться надо меньше, не будут в реанимацию возить. — Шепот был злой, свистящий.
      — Я в завязке, Кореец, ты же знаешь. — Леша нервно задергал ногой.
      — Если мне позвонят из этой больнички по поводу твоих странных анализов… — Пак улыбнулся. — Это будет последний раз, когда ты писал и какал. Ясно?
      — Чистый я, клянусь!
      — То-то тебя так плющит. Что трясешься?
      — Нервничаю, — пробурчал Леша.
      — М-да? — Пак откинулся в кресле. — Может, тебе еще и лекарство дать?
      Леша сглотнул и отрицательно покачал головой.
      — У меня бабки есть. Надо будет, в аптеке куплю.
      Пак рассмеялся, закинув голову.
      — Чего? — насупился Леша.
      — Мы с тобой разговариваем, как пьяный с радиоточкой, — каждый о своем.
      Пак не любил Гордеева, более того, он его ненавидел. Избалованный мальчик из хорошей семьи, сдуру попавший в угрозыск. Романтик. Иными словами, тот, кто работает за идею и ломается первым. Потому что кроме идеи никакой жизненной силы не имеют. Леша сломался на втором году службы. Резко сдал, стал рассеянным. Работал не то чтобы из-под палки, но как бы автоматически, без огня и куража. Потом всем на удивление пришел кураж. Лихорадочный, взбалмошный. И на фоне бледной немочи, каким он был почти три месяца, это было нечто. Но никто не обратил внимания.
      Пак учуял по запаху. Никогда в жизни не курил, поэтому нюх был собачий. И характерный запах пота человека, подсевшего на героин, он не уловить просто не мог. Лешу он вербанул так легко, даже брезгливость по этому поводу испытал, словно в блевотину руки окунул. Леша стал самым надежным стукачом и самой преданной собакой. Пак отдавал себе отчет, что Леша конченый человек. Уже не раз приходила в голову мысль организовать Леше похороны за счет ГУВД. Хоть умрет героем, торчок поганый. Но приемлемую замену еще не нашел, только присматривался к молодому пополнению.
      Леша продолжал дергать коленом, но Пак приказал себе не обращать внимания и не раздражаться по пустякам.
      — Что народ говорит? — задал он дежурный для их встреч вопрос.
      — Разное, — отозвался Леша. — Слышал, как Шаповалова обсуждали. Пропал, до сих пор не объявился.
      — И что говорят? — Пак зевнул, прикрыв ладонью рот.
      — Эдик из ОБНОНа версию выдвинул, что его менты кокнули. За те дела с пытками и кражей.
      — Если за такое мочить, то в прокуратуре давно бы только мыши по коридору бегали. — Пак хмыкнул. — Что еще?
      — По народу больше ничего не собрал. Некогда было. На встречу ходил.
      Пак кивнул, показав, что он слушает. Сам сосредоточенно разглядывал кровоточащую вмятинку на безымянном пальце. Делал внушение подозреваемому, да не рассчитал. Не костяшкой ударил, а фалангой. Об зуб и порезался.
      — Баграм меньше одного ствола брать не хотел. Еле уговорил.
      Леша посмотрел на Пака, тот кивнул.
      — Заказал еще пару. И что-нибудь с оптикой. Пак выставил безымянный палец, тот, что саднил.
      — Чего? — удивленно посмотрел на него Леша.
      — Хрен ему, а не… — Пак осекся.
      — Так и передать?
      — Как хочешь, так и передавай, — отмахнулся Пак.
      Леша завозился, сунул руку во внутренний карман куртки.
      — Деньги за ствол. Процент свой я уже взял. — Он протянул Паку тонкую пачку долларов. — Только тут еще и предоплата за оптику. Пак пристально посмотрел ему в глаза.
      — М-да?
      — А что, кинем черножопого, если не найдем с оптикой.
      Пак промолчал. Ноздри его приплюснутого носа широко раздувались. Дышал неровно, словно принюхиваясь.
      — Ты уже ширнулся, урод? — процедил он.
      Леша замотал головой. При этом разжал пальцы и пачка денег упала на стол Пака, часть зеленых купюр разлетелась, забилась между лежащими папками и бумагами.
      — Урод! — выплюнул Пак.
      Сгреб купюры, скомкал и бросил под сейф, следом полетела и пачка.
      Леша вжал голову в плечи.
      Дверь распахнулась, в кабинет влетел Коля Петров, с ним какие-то незнакомые люди.
      — Алексей Иванович Пак… — начал Колька. Пак откинулся в кресле. На застывшем лице блуждала улыбка.
      — Расслабься, щегол, — зло процедил он. — За руку не схватил, теперь рви себе на заднице волосы.
      Коля почесал нос шариковой ручкой.
      — А потожировые следы на что? — Он повернулся к эксперту. — Начинайте.
      Пак неподвижно сидел в кресле. Лишь глаза отслеживали каждое движение людей в кабинете.
      Коля быстро заполнял протокол, бросая на Пака торжествующие взгляды.
      Эксперт стоял на коленях перед черным кожаным диваном. На нем Пак иногда отдыхал, иногда в тот угол улетали допрашиваемые.
      — Есть, Коля! — подал голос эксперт.
      — Что там? — оглянулся следователь.
      — Потеки крови. По локализации и характерной форме образовались в результате разбрызгивания снизу.
      — То есть человек упал, и из него брызнула кровь? — громко, словно адресуясь к Паку, спросил Коля.
      — Пока все предварительно, — предупредил эксперт. — Дай срок, я скажу, откуда кровушка.
      — И идентична ли она той, что размазана по стулу. — Теперь Коля обращался напрямую к Паку. — Задержанный кровь о стул вытирал. Сиденье протерли, а снизу — нет. Отпечатки совпадут с отпечатками гражданина Куркина, которого вы избивали в этом кабинете, как считаете?
      На лице Пака не дрогнул ни один мускул.
      — Если экспертиза подтвердит написанное Куркиным в заявлении, статья «истязания» гарантирована.
      — Не пугай, пуганые. — Пак улыбнулся. — Три месяца такой же щегол меня в камере держал. А потом, обмочившись, извинялся.
      — Раз на раз не приходится, — Коля пожал плечами. — Тогда взятка была… Статья одна, доказательная база слабая. А теперь — сбыт оружия и истязания лица, заведомо находящегося в беспомощном состоянии. От двух разных обвинений отмазаться не так просто.
      — Докажи сначала.
      — Докажу.
      — Если дадут.
      — Следователь, как вам известно, лицо процессуально независимое, — парировал Коля.
      — На Луне! — отбрил Пак. Коля пожал плечами.
      — И тем не менее, я принимаю решение о задержании вас в порядке статьи сто двадцать второй УПК. О чем составлю протокол.
      Пак тихо рассмеялся.
      — Пиши быстрее, щегол! А то не успеешь.
      Коля успел написать протокол о задержании, а эксперт все еще осматривал пятна на стене у шкафа, когда дверь распахнулась и с ревом рассерженного слона ввалился Груздь.
      — Твою богодушу… Петров, м-ля! — Он отдышался. — Что ты тут творишь?
      Коля встал. Ростом он был с Груздя, но весовые категории совершенно разные.
      — Григорий Валерианович, я провожу задержание…
      — А я своей властью отменяю твое решение! — Груздь оттолкнул Колю, плюхнулся на стул. Вытер пот с красных щек. — Мне из ГУВД звонят, от них, м-ля, я должен узнавать, что мой следователь задерживает майора милиции, дважды побывавшего в Чечне, имеющего правительственную награду за захват полевого командира… Уф, не могу, сердце… — Он помял левый бок. — Он лучший зам по розыску. Третий год! Ты вообще-то столько не прослужил.
      — Алексей Иванович Пак подозревается в совершении уголовного преступления. Конкретно — сразу двух, — твердым голосом произнес Коля.
      Груздь вскинул правую руку, левой все еще сжимал левый бок.
      — Вот со всеми материальчиками, будь любезен, ко мне на доклад. — Он повернулся к Паку. — Майор Пак тоже подъедет.
      Пак с равнодушной миной пожал плечами. — Где-то через часок, — добавил Груздь. — Мы подготовимся, потом выслушаем его объяснения. И уж потом — слышишь, Петров, потом? — мы примем обоснованное, учитывающее все нюансы законное решение.
      — Вы хотите сказать, что задержание…
      — Так, ты здесь закончил? — оборвал его Груздь. Коля осмотрел кабинет, в котором хорошенько прошлись обыском.
      — В принципе, да.
      — Тогда выйди на минуту. — Груздь достал платок, принялся промокать лицо и шею. — Пожалуйста, выйди!
      Коля хмыкнул, но, собрав в папку все свои бумаги, вышел, плотно закрыв за собой дверь.
      Груздь сразу же подался грудью на стол.
      — Что?
      — Ствол бесхозный, — тихо прошептал Пак.
      — Кто?
      — Гордеев из моего отдела.
      — На чем можно сломать?
      Пак потыкал большим пальцем в сгиб локтя.
      Груздь кивнул.
      — Теперь ты скажи — кто? — Пак едва шевелил губами, звук получался четкий, но очень тихий.
      Груздь тяжело вздохнул.
      — Есть версия, что это варяг воду мутит. Злобин из УСБ.
      — Зачем?
      — Или Шаповалова ищет, или под меня копают, еще не определил.
      Пак поцокал языком, качая головой, как китайский болванчик, так же сладко и загадочно улыбаясь.
      — Что ты лыбишься?! — вспылил Груздь.
      Пак продолжал тихо цокать языком и улыбаться. Но теперь его лицо стало страшным и отталкивающим, как маска божества войны.

* * *

      Оставшись один, Пак кое-как запихал содержимое сейфа назад, рассовал по ящикам бумажный ворох и всякое барахло, что копится годами, а выбросить все нет времени.
      Постоял у окна, разглядывая тонущий в сумерках задний двор ОВД. Чуть поодаль, за редкими тополями, в домах уже зажглись окна. Кто-то, глядя на их разноцветные огни, подумал об уюте и тепле, человеку постарше даже, возможно, вспомнилась мелодия «Московских окон негасимый свет…». Пак смотрел остывшими глазами опера со стажем. Из любого окна, где так мирно лучится жизнь, из любой квартиры — на выбор! — мог прийти вызов «на труп», ограбление, изнасилование, поножовщину или просто мордобой. Там жили люди, значит, все могло случиться. Не с тобой, так с соседом.
      — Надоело, — прошептал Пак.
      Он боялся признаться, сболтнуть кому-нибудь, что давно уже ненавидит людей. Всех без исключения.
      У Лешки-наркошки стресс ушел в героиновую дурь. Мужики пили водку как лекарство. Пак не пил. Он ушел от всего в ненависть, как в броню. Потом броня стала плотью. Он сам не заметил как.
      Долгие годы он и пальцем не трогал ни одного задержанного. Считал недостойным себя выбивать показания вместе е кровавой харкотой. Выманивал, давил логикой, хитрил, льстил, заигрывал, короче — играл. Но никогда не бил.
      А потом сорвался. Легко тому, кто метелил клиентов всегда и по любому поводу, кто наперегонки бежал, если следак просил «повлиять» на упрямого клиента. А если не делал этого никогда? Нет, Пак не почувствовал ни кайфа, ни опьянения. Он стал презирать себя. А потом уже всех. Кто служил рядом. Кто сидел в камерах. Кто жил вокруг.
      Никому об этом не рассказывал. Долго не мог признаться даже себе. А признавшись, успокоил себя мыслью, что один черт — так и таким долго не протянет. И разрешил себе все.
      Разваливать дела, чтобы отдать ежемесячный взнос вышестоящим начальникам, — без вопросов. Сбывать оружие — без проблем. Наехать по полной программе на коммерсанта — только свистни и заплати. Был короткий промежуток, когда он убедил себя, что делает все из оперативной необходимости. Что играет со всеми в какую-то непонятную самим же игрокам игру. Даже верилось иногда, что придет срок, дадут команду, всех прикажут прижать к ногтю, а он, Пак, будет самым информированным и самым беспощадным. Не вышло. Ничего не менялось. Слишком многие не хотели никаких перемен. Косметический ремонт, не более, а не кровавая баня с последующим покаянием, которая мерещилась в снах Паку. И вырвал из сердца последние надежды. Как оказалось, вместе с сердцем.
      Последнее время он зарабатывал сам. Вернее, в надежной группе таких же, как он, без надежды, веры и чести. Громили коммерсантов. Крупных и по-крупному. Наводки шли стопроцентные, деньги вышибались без особых проблем и последствий. Попав в группу ментов, возглавляемую полковником ФСБ, Пак сразу осознал, это точно не навсегда. Год-два от силы. И был даже этому рад.

Старые львы

       Срочно
       т. Салину В.Н.
      «Ланселоту» для проведения оперативно-розыскных и неотложно следственных действий придана оперативно-техническая группа и группа силового обеспечения в количестве шести человек, имеющих опыт задержания особо опасных преступников.
      В настоящее время «Ланселот» с подчиненными ему группами заняли позиции в районе ОВД «Останкинский».
Владислав

Ланселот

      Микроавтобус «мерседес» припарковали за квартал от ОВД, чтобы не тревожить его обитателей.
      Снаружи барабанил нудный холодный дождь. Стекла микроавтобуса запотели. Улица за окном казалась до крыш заполненной мутный туманом.
      Им удалось только разглядеть размытые красные огни задних фар машины, увозящей прокурора Груздя.
      Барышников убавил громкость в приборе слухового контроля, нудный скрип половиц и размеренный топот ног стихли и больше не резали слуха. Вероятно, Пак молча, в одиночестве мерил шагами кабинет, других звуков жучок, незаметно поставленный Колькой, в эфир не передавал.
      — Груздь-то… Так засветиться! — Барышников повернулся к Злобину. — Ты такое предполагал? — Предполагал, но особенно не рад, — нехотя отозвался Злобин. — Чему тут радоваться, еще одна сука нашлась в наших рядах.
      — Ну ты и пессимист, Ильич. Одной сукой меньше — вот как надо говорить! Не так погано на душе будет. — Он заворочался в кресле, вытянул ноги в проходе. — И коль скоро о ссученных речь зашла… Пак не один работал, безусловно. Есть информашка, что в Москве действует целая банда из ментов с солидными погонами. По своей линии копят компромат, а потом бомбят коммерсантов. Уголовщина чистой воды, с мордобоем и запугиванием до мокрых штанов. Только что паяльники в зад не вставляют. Но в лес кое-кого вывозили и могилку копать заставляли. Как понимаешь, информашка чисто оперативная, заявителей нет и пока не предвидится.
      — Бред какой-то, — поморщился, как от зубной боли, Злобин.
      — Кошмар и бред сейчас у тебя начнутся, когда я скажу, кто бандой руководит. — Барышников сделал паузу, нагнетая и без того напряженную обстановку. — Начальник одного отделения ФСБ в чине полковника. Фамилию называть не буду. Зачем до ареста чернить светлое имя чекиста? Но намекну, так и быть. Этот гад имеет прямой выход на предпринимателя с исконно русской фамилией Березовский. А посему ходит по Лубянке, как принц-консорт по Букингемскому дворцу.
      — Полный бред!
      — Так о чем я подумал, Андрей Ильич… — Барышников придвинулся ближе. — Может, не станем Пака свинчивать? Наверняка сейчас к дружкам побежит. Навесим хвост, а сами в кусточках посидим, посмотрим, что дальше будет. А вдруг он нас к этому принцу приведет?
      Злобин сидел, закрыв глаза, и на секунду ему привиделось лицо матери Вальки Шаповалова.
      — Нет.
      — Что «нет»? — Делаем, как решили.
      — А может…
      — Нет! — отрезал Злобин. Барышников засопел. Пошевелил бровями, потом хмыкнул.
      — У меня, конечно, мышление испорчено конторой. Это там был девиз: не высовывайся и жди, что-нибудь да станцуется. Но изрядная доля здравого смысла в этом есть, согласись.
      — Нет! — так же резко повторил Злобин. Выдохнул, успокаиваясь. — Я Вальку хочу до снега найти, неужто непонятно? Мать его по моргам таскать не хочу. Нечего Паку на свободе гулять!
      — Резонно, — кивнул Барышников. — С другой стороны, какая разница, за что Пака на крюк подвесить? Главное — его в камеру законопатить.
      А там время будет поспрошать обо веем. Правильно я рассуждаю?
      — Теперь — да.
      Рация в руке Барышникова тихо пискнула.
      — О, клиент созрел. Что скажешь, Ильич? На секунду лицо Злобина закаменело.
      — Захват! — выпалил он. Барышников поднес рацию ко рту.
      — Внимание, «Беркут»! Захват!!
      Он опустил руку, пощелкал антенной по рулю.
      — Напущу-ка я на него мальца, — задумчиво произнес он. — Пусть попинает Пака слегка. Так страшнее будет. А уж потом сам подключусь. Так сказать, всей мощью своего интеллекта. Как считаешь, Ильич, с психологической точки зрения я прав?
      Злобин кивнул.
      — Благодарю за доверие, — усмехнулся Барышников.
      Достал из-под куртки пистолет, передернул затвор, поставил на предохранитель и сунул оружие в карман.
      Пак вышел на крыльцо ОВД. Постоял, делая вид, что наблюдает, как из «уазика» выгружают двух кавказцев в наручниках. Гордые дети гор, глотнув воздуха свободы, попробовали трепыхаться. За что один тут же получил от сержанта прикладом в ребра. Охнул, присел на корточки, сипло задышал сквозь зубы. Другой сказал на своем языке что-то короткое и резкое, как плюнул. Стоявший у него за спиной сержант ударил сверху по наручникам. Они, очевидно, были жесткие, с зубчатым подвижным кольцом внутри, впивающиеся в кисти, потому что кавказец изогнулся, закинув голову, и рухнул на колени.
      — Что раком встал? — процедил сержант. — Еще настоишься, козел. Пошел!
      Он подхватил задержанного за наручники, высоко завел ему руки и таким образом заставил семенить впереди себя на полусогнутых ногах. Второго таким же способом поволокли следом. Судя по перекошенному лицу, наручники и ему до хруста передавили кисти. «Вот тебе и статья „пытки“. Что, теперь всех сажать? Салага, щегол пестрожопый!» Пак сплюнул, вспомнив молодого следователя Кольку.
      Он посторонился, уступая процессии дорогу. Поморщился, когда обдало запахом мокрых милицейских бушлатов пополам с парфюмом кавказцев. Наверное, ребята перед выходом из дома вылили на себя по полфлакона.