Проза Ивана Сидорова

Мария Степанова

Проза Ивана Сидорова

I

В городок провинциальный,

а так сказать, да в невысокий-недалекий,

с белыми крутыми берегами,

с по-над берегом гигантскими шагами,

с трубами тяжелых предприятий,

с бабами, похожими на ощупь,

как бутылки в тесных голенищах,

приезжает пьяница-мужик.

Почему пьяница – будет ясно из нижесказанного.

В городе нет никого знакомого, тем или этим к нему

                                                                   привязанного.

В семь часов вечера закрываются оба обменника.

В привокзальном буфете пиво без ценника.

Мужик смотрит туда и глядит сюда.

Он не ведает, делать что и идти куда.

Что на нем: пальто итальянского кроя,

костюм спортивный, то и это сырое.

Сумка с надписью, вижу я только das,

но легко додумаю остальное.

Куда он денется, кто ему «да» и даст?

Город, положим, Под Снежною Пеленою.

Огни погашены.

Осторожно-окрашены

темным заборы, и даже на площади ни мента.

Дышит периной новая пустота.

Московский скорый,

ночной который,

вот-вот

отойдет.

Начинают движение посменно,

безалаберно и одновременно,

пробные таинственные люки,

за которыми авторские руки

нажимают на кнопки и пробелы.

Зал ожидания с криком перебегает курица.

В стеклянных дверях проступает ночной патруль.

А спящая девочка – ниже руля

некрупного взрослого велосипеда —

а где ее мамка? и чья она, бля?

глаза открывает, с узлов привстает —

и бух, точно в воду, в объятья соседа,

и «деда» бормочет, и губы сует,

но спать почему-то не перестает.

Бочком, как убитый, припала и дремлет.

Снег во тьме светит,

и тьма его не объемлет,

и ночью никто не встретит.

Скорый тянется вдоль перрона,

долгий и шелковый, как чулок.

Автор затягивает на памяти узелок

и пресекает течение повествования,

оставив героя проявлять еще неизвестные нам дарования.

II

Ну, и затемно едут они в маршрутке.

Тянутся новостройки, топорщатся палисады,

город ворочается между рекой и рекой.

Девочка спит в цигейковом полушубке.

Приезжий не без досады

решает, кто он теперь такой

и какой

он дед бессмысленному созданию,

прямолинейному, как весло.

И как его сюда занесло.

И как оправдать ее ожидания

и пару дней перекантоваться,

куда судьба его заведет.

Девочка спит.

И куда деваться,

покуда нечто произойдет?[1]

Маршрутка рыщет.

Время идет.

Быстро теплеют черствые сиденья.

В рукавах и ушах собираются сновиденья.

Тяжелей варежки, влажней глаза,

хочется курить, хочется в уборную,

и автобус забирается за

воду надутую, злую, черную.

В ногах корзина с дремотной курицей,

почти не видимой в полумгле.

Конечная. То, что кажется улицей,

стынет по грудь в земле.

Потепле —

ло,

и совсем светло.

Над землей небеса небывалой прелести.

Как в стеклянных стаканах вставные челюсти,

за оградами избы лежат в воде.

Девочка, птица, корзина, пьяница

бредут до последнего дома, где

история и останется.

То есть – где остановится.

Такая вот крестословица!

В доме чисто, как перед поминками.

Стеночки обклеены картинками.

Под окном железная кровать.

Значит, тут и будем бомжевать.

И упал мужик, как сброшенная ноша,

снится ясный день, степенная беседа,

внучка на него покрикивает: «Деда!»,

курица зовет: «Алеша!»

III

Дом – не дом, а находка.

В подполе находится захоронка,

в которой ласковая, как водка,

чистейшая самогонка.

Живут хорошо, ни в чем не нуждаются.

Примечания

1

Три «куда» выражают замешательство героя.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.