Звезды зарубежной поэзии - Двенадцать повестей
ModernLib.Net / Поэзия / Мария Французская / Двенадцать повестей - Чтение
(Ознакомительный отрывок)
(Весь текст)
Мария Французская
Двенадцать повестей
в переводе Вероники Долиной
Предисловие переводчика
Пришло время рассказать об этом. Не знаю, как справлюсь.
Эти переводы – надолго, на много лет отложенная, отодвинутая интрига.
Я обнаружила «Лэ Марии Французской» очень давно, в школьные еще годы, фрагментарно, в каких-то учебниках. Марию Французскую по-русски изредка печатали с начала двадцатых годов ХХ века. Возможно, потрудившись, можно было бы восстановить, где именно, когда, кто и что переводил. Но «моя» Мария Французская оказалась именно моей сразу же, а впечатление от ее повестей стало пожизненным, как заключение.
По преданию, Мария Французская жила и сочиняла при дворе Альенор Аквитанской. Писала «для своего короля». Точнее, для Генриха II: на старинной гравюре именно ему она подносит рукопись своей книги. Возможно, что и так: Генрих Плантагенет по прозвищу «Короткий Плащ», основатель династии Плантагенетов, был английским королем, мужем Альенор, и среди их детей были короли – от Ричарда Львиное Сердце до Иоанна Безземельного. У Генриха было много титулов, и первым среди них – после «король Англии» – подчеркнуто стояло: «Герцог Нормандии». Хотя благодаря браку с Альенор под его властью находилась практически вся нынешняя часть Франции, в том числе, конечно, и Нормандия. Альенор, кстати, была внучкой герцога Аквитании, великого трубадура Гильома IX, которого нередко зовут «Вийоном XII века». Поэзию в те времена ценили очень высоко. А дарование Марии Французской, судя по всему, чтили многие ее современники.
Я уже не раз побывала на развалинах замка Альенор в городке Домфрон, в Нормандии. Ничьих следов там не обнаружила. А перевести текст мне стало просто необходимо.
Итак, это – цельная конструкция из 12 лэ (баллад) и пролога.
1. «Гижмар» – фантастическая повесть со сказочными аксессуарами (говорящая лань, самоходный корабль, заговоренная рубашка), близкая к истории Тристана и Изольды. Имя героя можно попытаться расшифровать – кроме бретонского происхождения, не откинешь латынь и французский. Вероятно, оно означает Бедняга, Бедолага, и, кстати, всюду намеки не на злоключения, а на незаинтересованность в дамах; все его раны как-то неспроста. Одно замечание: Мерьядюк – это противник Гижмара, а ведь Мершадуком звали отца Тристана. Ну, а мачеха Тристана – дочь короля Хеля, с которого повесть-то и начинается…
2. «Эквитан» – что-то вроде фарса с грозным юмором, а имя героя сообщает о том, что он был, натурально, весьма совестлив, не труслив, а вот именно стыдлив, для короля это незаурядно. Похоже, имя Эквитан происходит от «уравновешенный, компромиссный». Ну, плюс Аквитания, плюс «аква», любителю средневековья хорошо знаком «Фарс о лохани».
3. «Ясень» – это классическая история о близнецах. В литературе предание прирастает и «Беляночкой и Розочкой», и «Легендой о близнецах» Цвейга, и «Двенадцатая ночь» Шекспира тоже тут.
4. «Бисклаврэ» – насколько можно расшифровать, это причудливое для нашего слуха имя означает «двуликий» или, по-русски, именно «оборотень», хотя и «говорящий волк» – тоже. Наверное, излишне указывать на «Аленький цветочек» Аксакова, на все вариации «Красавиц и Чудовищ», – это очевидно. Вервольфы и гару изобильны во всех мифологиях. Проспер Мериме написал своего «Локиса» будто на материале литовской сказки. «Бисклаврэ» – оригинальный сюжет мелюзинного рода, правда, двойную жизнь ведет мужчина, а не дама-фея. И он не погибнет от руки человеческой, как это было с Мелюзиной. Предателей накажут, герой уцелеет. А тайны свои надо охранять; все уж очень хрупко, между нами говоря.
5. «Ланваль» – единственная повесть из артуровского времени. Герой присутствует за Круглым столом, его следы обнаруживаются и в списке рыцарей, и в реальной Бретани. Рыцарь попадает в обольстительный плен царицы иных миров. Пушкинская «Сказка о Золотом Петушке» приветствует нас, да и Шехерезада тоже. Лояльности верноподданической тут нет никакой: Артур глуп и жесток, а Гиневра отвратительно, не по-королевски коварна. Зато появляется Авалон – туда-то Ланваля и эвакуируют, от беды подальше.
6. «Влюбленные» – вневременная универсальная история о тех, кто шел, да не дошел, был слишком простодушен и чист. Чтобы выжить и остаться с выигрышем, следовало схитрить. Оказывается, не все на это способны. Кстати, юноша командируется в Салерно, а это тогда – нормандский городок с развитой собственной фармакологией, оттуда и тонизирующий напиток в кувшинчике…
Это единственная нормандская повесть у Марии Французской. Похоже, этот холм, неподалеку от города Эвре, существует. К тому же, сказку Ш. Перро «Гризельда» считают происходящей от этой повести. Овдовевший король влюбляется в дочку – довольно скоро сказители закроют эту небезупречную тему, появятся «Белоснежка», «Мертвая царевна с семью богатырями». Про-
межуточная фигура злой мачехи прикроет исторический грех короля-отца.
7. «Йонек» – это бретонское имя. Яник, Янник вообще часты, а это, возможно, вариант Иоанна. Рыцарь-птица и в «Финисте-ясном соколе» рыцарь. А героя повести зовут иначе – Мулдумарек. Он тоже существо, живущее в двух мирах, а все же сказание о нем – не мелюзинного цикла. Он не стремится жить среди людей, знает, что они опасны. Его мир четко очерчен, выписан с деталями, и это «нижний мир». Похоже, из судьбы и имени его исходя, что он из падших ангелов. Сказочница XVII века Мадам д’Онуа написала свою «Синюю птицу» по мотивам «Йонека». Упомяну вскользь, что край Бретани – это мыс Финистер.
8. «Соловей» начинается с трогательного разъяснения автора того, что бретонское слово «аостик» она не променяет на французское «россиньоль» или английское «найтингэйл». Чуть помедлив, поэтесса возвращается к нежному «аостик». Это маленькая поэма о нравах жизни города, где дома – вот беда-то! – стоят стена к стене. Поэмка проста, да не очень, и в ней вновь отсыл к Тристану и Изольде.
9. «Милон» – это имя встречается среди рыцарей Круглого Стола. История младенца, отданного на воспитание, пущенного «по волнам», отодвинутого отцом и матерью до лучших времен – этих сюжетов не счесть: от Моисея, через Мольера, Шекспира, да и пушкинская «Сказка о царе Салтане» встроится, хоть дитя отправили не в одиночку, а с мамой. Как зовут юного рыцаря, так и не выясняется, а Милон – имя героического отца. Между прочим, отец Роланда тоже звался Милоном и был родич Карлу Великому.
Имя премудрой матери, отправившей младенца в ссылку на 20 лет, тоже остается неизвестным, по прихоти автора. Присутствует волшебный лебедь, который носит любовникам почту эти самые 20 лет, жалкая участь птицы из баллады «Соловей» его минует. Вообще, у этой странной семьи все будет хорошо.
10. «Несчастный» – это курьезный средневековый (а может, и актуальный?) эпизод о невольном дезертирстве, о человеке, попавшем в неловкое положение. Мне кажется, скорее так, чем считать это повестью о капризной красавице, возможно, королеве Альенор, или о графине Шампанской. Чуть анекдот, чуть поклон рыцарству с его догматами. Не с чем, пожалуй, и параллель провести, это какой-то капитан Тушин из «Войны и мира».
11. «Жимолость» – единственная вещь Марии Французской, представленная во всех антологиях, хрестоматиях средневековой литературы. Это изолированный фрагмент из «Тристана и Изольды», извлеченный поэтессой, по ее словам из рукописей, из старых книг. Отчего-то именно встреча влюбленных в лесу, кульминация их отчаяния привлекла внимание автора. Возможно, собранная в этом эпизоде пороховая энергия боли и безвыходности впрыснула в строки «Жимолости» нечто, что многих и многих притягивает к этим стихам по сей день. Автор терпеливо разъясняет слово «шеврофей» – козий листик по-русски, приводит английское «готлиф», перевод тот же, а нам достается загадочное ботаническое «жимолость».
12. «Элидюк» – это даже небольшой стихотворный роман, полифонический вполне: внутри него есть и «Гижмар» с таинственными плаваниями, и «Влюбленные», где король-отец неравнодушен к дочке, и Милон с его воинскими заслугами, и «Жимолость» с лесным колдовством. Но это абсолютно самостоятельный сюжет. Множество мужчин всех эпох примут эту историю близко к сердцу. А имя Элидюк вновь подает нам знак: это, пожалуй что, «избранный» и «изгнанный» в одном лице.
Что-то из моих комментариев покажется наивным, что-то забавным.
* * * Для меня нет сомнений в том, что сказочные повести в стихах Марии Французской – одно из первых подлинно литературных событий старинной, очень старой Европы. Обольстительная складность, мед для переводчика. Я даже взламывала эту чуть монотонную музыку синкопами и секвенциями.
Ее усмешка, твердая рука драматурга, простоватые с виду «входы и выходы» каждой из баллад, ее доверительные отношения с высшим и низшим миром – все это было вне поля зрения тех, кто читает только по-русски.
Магическая реальность – так издавна это называется, и поэтесса была не сказочница, не фольклорист, а рассказчица. Пересказчица даже: она ведь перевела с латыни эти старые бретонские сюжеты, выбрав их из старых книг, потрудившись, видимо, в скрипториях. Так она пишет. Перевела она их на свой старофранцузский язык. Отчего? Я не знаю. Возможно, нуждалась в поддержке магией. Какой магией?
Настоящей, литературной, рифмованной.
Есть в мире Европа. Есть в Европе Франция. Там есть Бретань. Множество сказок там лежит, где их положили очень давно. Корабли там заходят в бухты; контур побережья таков, чтобы спрятаться, как кораблик Гижмара.
А люди там живут, дети ходят в школы, по некоторым признакам.
В книжных магазинах продают карты местности – для тех, кто…
* * * Моя пожизненная спутница, моя Мари де Франс кое-что завещала нам и, как всегда, сделала это тихим голосом, гибко, между сказочными строчками:
* читать и почитать старые книги;
* литературную работу делать тщательно и упорно;
* выбирать лучшее из того, что предлагает реальность, для высшей цели;
* обрабатывать и пересказывать, рифмовать и импровизировать, осваивать старинный сюжет как свой собственный, быть его хранителем.
Литературное изделие живет неправдоподобно долго, в некоторых странах особенно; в десятки раз дольше каждого из нас.
Полюбит ли мой современник, говорящий и читающий по-русски, этих героев, их приключения?
Кое-что рискованно, кое-что очень по-моему.
Дело в том, что давно уж «нет в мире короля, которому смогу все песни перепеть, что в сердце берегу».
Вот они – эти двенадцать.
Вероника Долина
Пролог
Уж если дал Господь Таланта и ума — Не стоит избегать Ни чтенья, ни письма. Увидел – записал. И смотришь – семена Уже взошли, цветут, Прошли сквозь времена. Услышал – повтори. А тот, кто рядом был, Не слышал ничего. Что помнил – все забыл. А ты-то видел знак — Луч солнца, например. Вергилий делал так И старенький Гомер. Для тех, кто слаб умом, Приходится творить. Им надобно сказать И трижды повторить. И ключик повернуть В заржавленном замке — Чтоб звякнул бубенец На самом языке. Взяла – перевела Я все на тот язык, Который вам знаком, И всяк к нему привык. Пусть многие брались — Иных давно уж нет… Слова еще нашлись, Да потеряли цвет. И вот я принялась За сказочки в стихах — Чтоб не перевелась История в веках. Чтоб шел за ночью день, Чтоб миром Бог владел, Чтоб знала место тень, А демон – свой предел. Нет в мире короля, Которому смогу Все песни перепеть, Что в сердце берегу. А если уж найду Мужчину без грехов, Тотчас ему отдам Тетрадь своих стихов. …Кому ж не дал Господь Таланта и ума — Пусть избегает хоть И чтенья, и письма. Гижмар
Когда рассказ хорош – там зернышко на дне. Ты зернышко найдешь, а сладко будет мне. Счастлива та страна, где добрые дела Творятся дотемна, и ночь у них светла. Могучи их цари, и тюрьмы там пусты. Светлы монастыри, а пастыри просты. Мы знаем много слов, но лучшие – тихи. И что нам до ослов, не верящих в стихи? Хочу вам рассказать негромким голоском Историю одну, добытую тайком. Бретонцы говорят: в стране забытых фей Истории лежат, но ты найти умей! * * * В то время правил Хель, удачливый король. При нем – один сеньор. О нем скажу, позволь. Прекрасный кавалер звался Оридиал — Семейный человек, придворных идеал. С супругою своей он проводил часы — И дал им Бог детей невиданной красы. На то и есть Бретань, там имя – как удар. Девчушку звать Ноган, а мальчика Гижмар. Уж как их любят мать и ласковый отец — Но время вылетать из гнездышка, птенец! И юноша идет на службу к королю. Все юноше идет – как я это люблю! — Доспехи, стремена, и скачки, и бои… Вот были времена любимые мои! И юноша не ждет, что грянет волшебство — Во Фландрию идет, там яростней всего В огне далеких стран сражался кавалер… Но был один изъян: на женщин, например, Он вовсе не глядел, неясно почему, И ни одна из них не нравилась ему. Нет, более того: он избегал любви, Как будто бы и так носил ее в крови. Уже чуть-чуть смешон для преданных друзей, Невинен, отрешен – живет наш ротозей. Но вот пришел домой. Сестра, отец и мать — Его наперебой ласкать и обнимать. Со всеми ровно мил, без радостей иных, Он целый месяц жил в семье, среди родных. * * * Так можно и пропасть без видимых причин. Но есть иная страсть для подлинных мужчин — Охота! Наконец созвали егерей, И мчится наш юнец в лесную глушь скорей. И нож при нем, и лук, и полчище собак. И что ж он видит вдруг, плечом раздвинув мрак? Там на опушке лань стоит, белым-бела. И олененок с ней. И отступила мгла… И царственнее всех, так нежно хороши — Что снимут тяжкий грех с измученной души. Наш воин, наш герой, наш храбрый юный друг! Достань скорее свой видавший виды лук. Да не зови друзей и перестань дрожать. А белой лани – ей стрелы не избежать. Спасенья зверю нет. Стрела летит хитро. Но странный был дуплет – Гижмар пронзен в бедро. Он сам пустил стрелу – и кровоточит он, И к своему седлу почти что пригвожден! Он падает в траву… Пред ним олень лежит, Во сне иль наяву лепечет и дрожит: Ты, рыцарь молодой, меня не пощадил. Я, рыцарь молодой, тебя не пощажу! Ты думаешь, что ты легонько ранен был? А я судьбу твою сейчас перескажу. Ни дикая трава, ни тайный корешок Не вылечат тебя, кровавый мой дружок. Заклятья и стихи, врачи наперечет — Дела твои плохи, и боль не истечет, Покуда не найдется женщина одна, Что за тобой пойдет до самого до дна, До сердцевины сна, до пламени в аду. Отыщешь – будешь жив. Гижмар сказал: найду. Оставь меня теперь! – мгновение спустя Шепнул несчастный зверь, и пало с ним дитя. * * * Гижмар с тех самых пор не может кровь унять И странный приговор старается понять: Куда ему идти, в каком-таком краю Искать и обрести кудесницу свою? И отсылает он, всего в слезах, слугу: Иди, любезный друг. Я больше не могу. Я бодрствую во сне – такая точит боль, Как будто в рану мне все время сыплют соль. Скачи к моим родным – им сердце не солжет, Но объясни ты им, что рана смертно жжет… Слуга собрал добро, поплакал и исчез. Перевязав бедро, Гижмар уходит в лес. * * * Хромая, будто зверь, он вышел по ручью На бережок теперь – и увидал ладью. Он смотрит все смелей: кораблик на воде. Таких-то кораблей он не видал нигде. Стоит себе один, и не видать других — Как будто из глубин он вынырнул морских. Эбеновая снасть, из шелка паруса — Готов отплыть, пропасть, взлететь под небеса. Наш раненый герой немало удивлен: За этою горой морей не помнит он! Не знал, что корабли заходят в этот порт. И вот уже с земли ступает он на борт. Чеканка и резьба, и жемчуга гряда… Ну, что ж, сама судьба вела его сюда. Упасть себе позволь, чтобы очнуться вновь! Он забывает боль, он вытирает кровь. Толкнут тебя тычком – в александрийский шелк Ты упадешь ничком, чтоб не завыть, как волк. …Кораблик побежал по морю, по волне. Там наш Гижмар лежал, так думается мне. Не виден капитан, не слышен экипаж, А вот корабль летит, как призрак, как мираж. * * * Меняется все, захотелось и мне изменить свой стих. Кораблик причалил, как будто бы ветер внезапно стих. Страной этой правил давно уже, с незапамятных пор Тот, кто был и не муж своей госпоже, – пожилой сеньор. Что за любовь?! Нет горя смешнее, чем ревность мужей-стариков. Что-то вроде потери зубов, или даже нежнее, это их прорезывание рогов… Себя не желая признать уродом, Карауля ночи и дни, Он выстроил башню с единственным входом, Чтоб жена оттуда ни-ни. Лишь море гладило мраморный Башенный бок. Хотя ведь и с моря, если действовать грамотно, Кто-то подплыть бы мог. А в башне – унылой, серой — Часовню устроил муж. И ценною росписью – сцены с Венерой — Украсил ее к тому ж… Вот старый Овидий – он нам нужен самим, Мы любим читать на сон. А наша пленница им топит камин — Извини, дружище Назон. Так вот, нашей даме, заложнице, избраннице на века, Была поблажка положена: служанка, племянница старика. Они подружились и жили как сестры, Как птички в своем раю, Хотя этот рай и стоял У пропасти на краю. Лишь старый священник, единственный, худенький и седой, Имел свой ключик к таинственной двери над самой водой. Он был им вернее друга, капеллан им был и слуга. Такого слуги услуга особенно дорога. * * * Но час приближался, и тем он запомнится вам сей час, Что в полдень проснулся демон, испытывающий нас. Юные дамы посмеют выйти проветриться в сад — Но не думаю, что сумеют легко вернуться назад. Что видят они? Вот странно: корабль, пестры паруса. Кораблик без капитана, прекрасный как небеса. Кораблик все ближе, ближе, какой-то полет стрижа! Но что я, как зритель, вижу? Несчастная госпожа! Смертельно бледные обе, дамы бегут к воде. Корабль еще не причалил, встречающих нет нигде. Служанка на мостик взбегает, старается не дрожать, А госпожа выжидает, и некуда ей бежать. * * * Случилось то, что случилось. Все в жизни пошло вверх дном. Конечно, дама влюбилась В Гижмара, объятого сном. Попробуйте не влюбиться, Не возненавидеть свой хлев — Когда перед вами рыцарь, Прекрасный, как спящий лев. Он в башне уже очнулся, Когда наступил рассвет. Прислушался, оглянулся — А боли почти что нет. То жизни серьезный признак: Боль уходит, как дым. И женщина, будто призрак, Склоняется перед ним. Что делать, что дальше будет? Как с этою дамой быть? А вдруг она не полюбит, Не станет его любить? Он все-таки иноземец, не знающий языка. А дама – чужая дама, хотя, возможно, пока. Хозяйке прекрасной башни он говорит напрямик: Сударыня, мне не страшно, я к боли своей привык. Но если, милая дама, вам меня не спасти — Выходит, у вас тут прямо найду я конец пути. Она его обнимает, целует горящий рот. Она его понимает – не всякая так поймет. К тому же, друзья, к тому же зажегся огонь в крови: Она прожила при муже, не знающая любви. Вот так заключилось дело, победу побед верша — И тело любило тело, а душу нашла душа. * * * Герой и любовь героя, укрывшись от всех невзгод — Так прожили эти двое свой самый счастливый год. Служанка их тоже не смела вздремнуть среди ночи и дня: Служила им, как умела, и грелась у их огня. Ах, милый, единственно милый! — Шептала дама чуть свет. Любить вас с такою силой Уже моей силы нет. Но, если другая найдется неведомая любовь — Душа моя разорвется, и выкипит моя кровь. Не бойся, не надо! – тихо он ей говорит в ушко. Забыла, что олениха мне напророчила? Что Я только с тобою буду до самого судного дня, А если тебя забуду – найдет моя боль меня. И дама берет рубашку из тонкого полотна. Надень – говорит – мой милый! И буду лишь я одна Завязывать хитрый узел сегодня и всякий раз. И никакая другая. Такой тебе мой наказ. А та, что его развяжет, распутает на груди — Она пусть тебе и скажет, что будет там, впереди. Гижмар ей в любви клянется, хотя и сам поражен, Что никто узла не коснется – ни ножницами, ни ножом. А все-таки, беспокоясь о том, чего еще нет, Он надевает ей пояс: в застежке – старый секрет. Кто тайной любви желает, кто хочет в огне пропасть — Застежку сперва сломает, чтоб утолить свою страсть. …И в тот же день непогожий Открыли их тайный грот: Слуга, на крысу похожий, Нечаянно их найдет. Как будто бы с порученьем он тихо шел к госпоже — А дальше видели только, как опрометью уже Бежал к своему господину… И старый грозный сеньор Отправился к девичьей башне, где не бывал с давних пор. Он в ярости дверь обрушил из корабельной сосны И рыцаря обнаружил в объятьях своей жены. Ну? – смотрит старик угрюмо. – Откуда же ты, герой? На дне какого же трюма ты прибыл на берег мой? Тут корабли нечасты, у этих старинных скал. За что ты мне дал несчастье, какого я не искал? Не всякому удается грудь старую растерзать… И что тебе остается, как правду мне не рассказать? * * * Гижмар говорит, как было: как боль его привела К берегу, где полюбила дама его и спасла. Как видно, судьба превратна, и случай тут непростой. Сеньор отвечает: Ладно. Я понял тебя. Постой. Ты говоришь, что прибыл сюда к нам на корабле. А что же никто не видел его на нашей земле? Ты где-то его припрятал? А место не позабыл? Гижмар отвечает: Помню. Кораблик мой там, где был. Его сейчас же уводят. Поставили паруса, И тихо корабль уходит – плывет себе в небеса. Плачет Гижмар, рыдает, даму свою зовет. А Бог за ним наблюдает, и корабль – плывет. * * * Спустя три дня и три ночи – родимые берега. Гижмар и глядеть не хочет. Но видит: верный слуга, Что был в тот день на охоте, он ждал его целый год. Да где вы еще найдете друга, который так ждет? Гижмар кидается к брату – надежному, как стрела. Ей-богу, дорога обратно совсем не напрасной была. В семье его ждали страстно – без памяти каждый рад, Что сын вернулся из странствий, бесценный вернулся брат. И мать, и отец хлопочут, соседи прочат невест. Но рыцарь смотреть не хочет. Но рыцарь не пьет, не ест — О даме своей тоскует, которая узелком Ему затянула рубашку, к себе привязав тайком. Об этом узле новейшем, как об одной из примет, Узнало множество женщин, а как развязать – так нет. Как только они ни бились – всех ждал один эпилог: Ничего они не добились, крепкий был узелок. * * * А что же с нашею дамой тем временем произошло? С той дамой, любимой самой, с той, что излучала тепло, Которое исцелило и сердце, и раны боль? Позволь, расскажу, читатель, о, ты только мне позволь! Как прежде, она томится в башне на берегу. От мужа во всем таится – зачем, сказать не могу. Два года, два долгих года никто к ней не заглянул. Едва ли он жив, твой рыцарь, верней всего – утонул. Из башни она спустилась – а как, откуда мне знать? И вскорости очутилась на том же месте опять… Дух этой маленькой бухты два года секрет таит, И видит она: как будто такой же корабль стоит. Ах, так? Молодая дама решительно рвется в бой. Ах, так? И кораблик прямо летит в простор голубой. Куда он бежит – не знаю, куда бегут корабли: И в Индию, и к Китаю, и к самому краю Земли. Но Бог наш корабль направил в Бретань, а не на Луну. Сеньор Мерьядюк там правил, вел небольшую войну. И вот коменданту форта видится из окна: Корабль швартуется гордо, а на корабле – она. Она хороша как фея, да, может, фея и есть? И воин глядит, не смея руку судьбы отвесть. Должно быть, она уважит сурового сердца стук И скоро-прескоро скажет: Сядь ближе, мой Мерьядюк… Вот гостью, чуть беспокоясь, к себе пригласил сеньор. Но что это? Грубый пояс, странный на нем узор. Где гладкие женские ножки хотелось обнять рукой — Одни лишь пряжки-застежки, и нежности никакой. Что это? – спросил он сухо. – Я должен об этом знать. И даме хватило духу о поясе рассказать. Ах, вот вы какого роду! – досадует наш сеньор. Я слышал про эту моду в округе с недавних пор. Я даже знаю мужчину, что даст себя растерзать, Но только бы без причины рубашку не развязать. Рубашку?.. Под ней качнулся и тихо поплыл весь мир. Сеньор меж тем отвернулся и кликнуть велел турнир. Турнир! Вот и все терзанья окончатся что ни есть. Кто выиграет состязанье – тому и дама, и честь. И женщина ждет и бредит, и страстно ждет новостей: Конечно, Гижмар приедет из облачных областей. Да вот уж и он – и нету ни мрака, ни пустоты. Любимая, ты ли это? Возможно ли – это ты? С тревогою наблюдает за встречей наш Мерьядюк: Еще одно ожидает вас испытанье, мой друг. Велите подать рубаху – ту самую, со шнурком. Вот мы и увидим пряху, что справится с узелком. Сестра Мерьядюка, в надежде, пробует в свой черед — Но узел тугой, как и прежде. Ничто его не берет! А фея как ухватила – узнала свой узелок И с легкостью распустила, как вязаный свой чулок. * * * Сударыня, Боже, Боже! Лишь вы это знать могли! Скажите же, что вы тоже мой пояс уберегли! И, трогая понемножку одно из приятных мест, Нащупывает застежку – эмблему вечных невест. …Вы думаете, смирился с таким пораженьем наш друг? Вы думаете, изменился наш воин, наш Мерьядюк? Думаете, отдали невестам их женихов? Тогда вы мало читали и книг, и старых стихов. Гижмар говорит Мерьядюку: Два года вам буду служить, Но отдайте мою подругу – мне без нее не жить. Сто рыцарей встанут по кругу, и каждый подобен льву — Но отдайте мою подругу, я без нее не живу. Сеньор отвечает грозно: Я в этом деле судья. Езжай, покуда не поздно. А дама будет моя. Гижмар тотчас покидает город, что глух как стена… А дама опять рыдает, дама опять одна. Рыцари, друг за другом, вместе с Гижмаром ушли. Обижены Мерьядюком воины той земли. И хоть Гижмар и не хочет знать ни мечей, ни щитов, Но он приезжает к ночи к тому, кто к войне готов. Рыцарь подаст ему руку, и рядом – две сотни рук. Кто был врагом Мерьядюку – сегодня Гижмару друг. Все ясно без перекличек, все смотрят ему в лицо. И крепость, где спит обидчик, и город – берут в кольцо… Погиб Мерьядюк наш гордый, как воин, в большом бою. А Гижмар захватил весь город и даму нашел свою. И будут еще реки крови бежать по черной золе — Покуда найдут две любови место себе на Земле. Но было такое место – бей, сердце! Трудись, гортань! Пришли жених и невеста к нам в маленькую Бретань. Эквитан
Те, что звались бретонцами когда-то, Не так уж были мирны и тихи. Их жизни каждый день, любая дата В баллады превращались и в стихи. Неслыханное было приключенье, Когда Бретань стояла на Земле… Вот приключенье – но не поученье В рассказе о стыдливом короле. * * * Ах, Эквитан! Он рыцарь, пеший, конный, С густою темной кровью королей… Не дорожит любовью монотонной, А хочет – ярче, проще, веселей. Любовной битвы ищет он повсюду. Где Эквитан – там стайка юных дам. Но все ж я забегать вперед не буду, Покуда весь сюжет не передам. А рассказать, пожалуй что, придется О том, кто женской нежности искал, Забывши о законах благородства, Да и в ловушку страшную попал. * * * Был сенешаль, министр у Эквитана, Хороший друг, неглупый человек. Давно служил, и было бы нестранно, Когда б еще служил он целый век. Его жена красы была нездешней: Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.
|
|