Продам май (сборник)

Захожу в номер, первым делом сбрасываю полотенце с зеркала. Теперь можно и заняться собой, хотя бы чашку чая выпить, посмотреть на панораму огромного города далеко внизу, ждать, когда придет он.

Потому что я знаю – он придет.

Приходит каждую ночь, как-то находит меня в моих скитаниях по свету, может, чует зеркало, несется за ним через океаны и континенты, мчится в темных тучах за самолетом высоко-высоко.

Я не боюсь его, я давно перестал бояться, более того, когда он влетает в комнату, я сижу не шевелясь, почему-то боюсь его спугнуть. Он беспокойно мечется по комнате, как будто обнюхивает углы, потом кувыркается под лампой, как мотылек, прилетевший на свет, наконец как будто спохватывается, бросается к зеркалу…

Мне кажется, я слышу, как он зовет своих – зовет беззвучно, на каком-то своем языке, которого люди, плотные и приземленные, не понимают. Хочется сказать ему, что там ничего нет, зеркало, просто зеркало – и не хочется отнимать у него последнюю надежду…

Вспоминаю ту ночь, последнюю ночь в доме старого китайца, когда старик гонял духа, и я схватил руку старика, выбил у него из рук свечу, помню, запалил циновки, расписанные драконами. Ближе к рассвету старик хотел разбить зеркало – помню, как я долго выкупал у него зеркало, китаец качал головой, говорил, что это не сувенир, не игрушка, нет, дурной стекло, дурной, и дух дурной там… не помню, какие суммы я ему предлагал – кажется, у меня столько не было, да я знал, что он не согласится.

Потом… что греха таить перед самим собой – я выкрал зеркало, вынес за пазухой. Благо, китаец не проверял мою комнату перед отъездом, может, не верил, что я могу что-то украсть. На следующую ночь дух Хойен не пришел ко мне – должно быть, еще не нашел дорогу, по привычке прилетел в дом китайца, и старик гонял его свечами и колокольчиками. Он пришел только через двое суток, разыскал меня, пугливо пробираясь по шумным улицам мегаполиса, пробрался в гостиницу, куда я переехал, уткнулся в свое зеркало.

Может быть, он пьет мою душу. Не знаю. Почему-то мне не жалко для него своей души.

Я жду его – каждую ночь, я дарю ему надежду, пустую, призрачную – единственное его утешение в этом мире, в котором исчезли все духи.

Приходит ко мне дух смерти, Хойен.

Бьется в зеркало.

Ищет своих.

2011 г.

Код доступа к сердцу

Прости, хозяин…

Честное слово – не хотел…

Да что теперь говорить… Понатворил невесть чего, теперь говорю – не хотел…

А что же ты хочешь… Непутевый тебе достался работник, непутевый, куда деваться… Другие, вон, видел, и машины хозяйские водят, и самолеты, и доходы-расходы считают, один вообще за хозяина все дела в фирме его ведет, хозяин там и не появляется…

А я…

Ну а что ты хотел! Непутевый я, непутевый… Ты не думай, если я чашку разбил, или тарелку, или рубашку твою утюгом сжег, это не значит, что я тебя не люблю, это же я… сам не знаю, почему. Я уж и не знал, как тебе угодить, вон, помнишь, цветы принес, три розы, помнишь, ты потом у жены допытывался, кто принес, кто…

Прости, хозяин… все хотел как лучше для тебя сделать. И с женой ты когда развелся, она зачем-то там в дом пришла, я ее и на порог не пустил, затрещину ей дал, крепенько так… Ты меня потом отчитывал, а у самого глаза блестят, довольный…

Прости, хозяин…

Нет, не прощаешь, сидишь, строгий, насупился, даже головы не поворачиваешь.

– Доброе утро, хозяин…

Смотрю на часы – чтобы не ошибиться, а то было уже, явился вот так к тебе в четыре утра, и кофе подал, и шторы открыл, а темно было, так я свет зажег, ух ты меня и распекал тогда, только заснул, только голова прошла, а тут ты… Я сколько на твою голову смотрел, вот она, на плечах, не знаю, куда она там прошла, я уж и по комнате смотрел, не пройдет ли чья голова…

Нет, все правильно, восемь утра. Вот он ты сидишь, ко мне спиной, злой, обиженный, вроде бы столько времени прошло, ты все обижаешься…

Ставлю на стол подносик с кофе и булочками, еще раз проверяю, все при всем, ванильные, с маслом, с вареной сгущенкой, все как ты любишь.

– Как вы спали, хозяин?

Не отвечаешь. Крепко обиделся. Странное дело, первый раз вижу, чтобы ты на меня так обиделся, вроде бы отходчивый был, вечером наорешь, ну, зубы выбьешь или глаз, утром как ни в чем не бывало, воркуешь, еще за свой же счет мне зубы вставишь и глаза новые… Веришь, нет, я этим пользовался, как у меня зубы-то подпортились, я нарочно тебя злил, чтобы ты мне…

Прости, хозяин…

Ты, наверное, на это и обиделся, теперь знать меня не хочешь…

Убираю старый поднос. Да что с тобой, опять все осталось, холодный кофе, булочки… Похоже, приболел, это бывает у тебя, когда хлюпаешь носом, надрывно кашляешь, я уж тебе чего только не принесу, ты только отмахиваешься, пошел вон…

Прости, хозяин…

Ты не думай, что я тебя не люблю, как можно хозяина своего не любить? Я же для тебя что только не делал, помнишь, звезду с неба принес? Она в лесу упала, я видел, как падала, выследил, нашел, тебе принес. Ты еще потом орал, кто мне этот булыжник на стол положил, места другого не нашли, что ли, что за манера, как всякий мусор, так мне на стол…

Прости, хозяин…

Я же видел, как ты смотрел видео, хлопал себя по коленкам, м-мать моя женщина, это же сколько на метеорите заработать можно, состояние целое…

Вытираю со стола пыль, открываю шторы, останавливаюсь в дверях, делаю последнюю попытку:

– Простите, хозяин.

Молчание.

– Пожалуйста, простите меня.

Молчишь. Ты не знаешь, как ты делаешь мне больно, когда молчишь. Раньше бывало такое, – на день, на два, но это уже что-то затянулось, ты не разговариваешь со мной вот уже полгода.

Видно, сильно провинился тогда…

ТОГДА…

Смотрю в список дел. Сегодня ты велишь мне углубить яму в саду – там, где ты хотел сделать пруд. И велел купить тапочки.

Иду. Перебираю в уме – углубить яму, купить тапочки, углубить яму, купить тапочки, не перепутать, не забыть, не… А что, было уже, было, когда я сварил твою рубашку, вон там, в большом чане, ты потом долго тыкал меня списком в лицо, кому сказано, русским по белому, пос-ти-рать-ру-башку-сва-рить-кар-тош-ку… Ты, может, еще и картошечку постирал?

Но ведь тогда ты не обиделся на меня так? Ведь нет же? Еще посмеялся надо мной, эх ты, тебя только во французский ресторан, ух ты там настряпаешь…

Иду в сад, волоку лопату, берусь за яму. Она все кажется тебе неглубокой, ты все требуешь углубить ее – изо дня в день. Спускаюсь по веревочной лестнице – вниз, вниз, мимо каких-то глиноземов, черноземов, гумусов, каменноугольных залежей… дальше начинаются твердые скальные породы, долблю и долблю их кайлой, только звон стоит.

Хозяин будет доволен.

Слышит, как я работаю…

Хозяин часто бывает доволен. И часто сердится. Не люблю, когда хозяин сердится, он тогда может и глаз мне выбить, где потом найдешь новый, было дело, выбил мне все три глаза, утром я честно пытался заварить кофе, разбил на кухне все, что можно было разбить, чуть не устроил пожар, когда пробовал разжечь плиту, на грохот примчался хозяин, не выспавшийся, злой, это ты, что ли, я уж думал, воры, ты какого тут… А-а, бедолага, я же тебе глаза-то вчера… Ну пошли, пошли, новые глазешки тебе выберем… самые лучшие… с ночным видением… заслужил.

Так что оно и к лучшему, когда хозяин сердится. Хотя когда не сердится, он мне больше нравится, хоть я его и не понимаю. Ну-ка, друг сердечный, подай винишка бутылочку, а то тоскливо так, выть охота… куда пошел-то, сядь, что ли… давай… посидим…

Начнет говорить что-то – про свою первую, про свою вторую, про передачи, что ли, потом про то, как из дома сбежал, домой вернулся уже когда свой дом был, и я не понимаю, зачем идти домой, когда есть свой дом, и рассказывает все одно и то же, как домой ехал, как все думал, что скажет матери, все слова какие-то подбирал… Я из его рассказа так понял, что к человеку надо слова подбирать, как ключи к замку. Потом рассказывает, как приехал, а на месте старого домишки стоял жилой комплекс, не то Святогор, не то Богатырь, потом хозяин обрывал телефоны, большой видно был хулиган, все спрашивал, где мать, куда переехала, ему показали ее новый дом, за оградкой, под крестом…

Здесь хозяин начинал плакать, я так и не узнал, что он сказал матери, какие слова, и подошли эти слова к матери, как ключ к замку, или нет.

Прости, хозяин…

Прорубаю скалу, глубже, глубже. Меряю глубину ямы – три километра, не меньше. Может, тебе, хозяин, этого покажется мало. Тебе каждый раз кажется: мало…

Выкарабкиваюсь из ямы, спохватываюсь – день ползет к вечеру, а ты просил что-то еще, еще, ах да, тапочки, тапочки…

Наскоро моюсь – смываю, сдираю чернозем, серозем, грязнозем, говнозем, вытираюсь, что наделал, это же полотенце хозяина, то-то ору будет… оно и к лучшему, пусть хоть наорет, пусть хоть зашвырнет в меня чем-нибудь, только не это молчание, не эта мертвая тишина…

Наскоро одеваюсь, выхожу в вечерние сумерки. Спешу – по улочке, залитой светом фонарей, оглядываюсь, смотрю на прохожих, на проезжающие мимо машины, все при хозяевах, черт возьми, все… нате вам, вон сто тридцатый за рулем сидит, господина своего везет, вон семнадцатый за госпожой своей тащится, несет сумки, скалит зубы, как она на него покрикивает, ты полегче, полегче, ты мне сервиз раскокаешь, я тебя самого раскокаю… Вон тридцать третий с детьми хозяйскими играет, пацаны в него из бластеров целятся, бей киборгов, спасай планету…

Прости, хозяин…

Ты бы знал, как оно мне без тебя…

Ты бы хоть сам подсказал мне слова, которые к тебе подходят, как ключ к замку. А то несправедливо получается, ты мои пароли знаешь, а я твои – нет.

Вхожу из темноты улицы в свет витрин, продавец понимающе кивает:

– Тапочки?

– Тапочки. Тридцать восьмой размер.

Жду. Расплачиваюсь. Спешу домой, хоть чем-то порадовать хозяина, который так на меня обиделся. Снова смотрю на лица, лица и лица, вон девяносто девятый стрижет газон, вон семьдесят первый на крылечке со своим господином, читает ему вслух про каких-то не то мормонов, не то морлоков, хозяин у него два года как ослеп, уж он и любит своего семьдесят первого, обнимает, приговаривает, куда мне без тебя…

– А-а, сорок девятый пошел…

– День добрый, – поворачиваюсь к человеку, улыбаюсь, как учили.

– Что-то хозяина твоего не видно давно, приболел, что ли?

Вспоминаю остывший кофе, не съеденные булочки.

– Приболел.

– Это дрянь дело. Ночи-то сейчас холодные… Бабье лето, бабье лето, какое там лето… днем как в Африке, ночью дубак… хрен один.

Не понимаю, на всякий случай киваю:

– Хрен один.

– Во-во… ты ему скажи, чтобы выздоравливал… а то куда это годится-то? Ну давай…

Уходит. Так и не успел спросить у него что хотел, какие слова подходят к человеку, как ключ к замку, как пароль к программе, я понимаю, у каждого человека свой пароль, как у каждого компьютера, ну вы мне хоть намек дайте…

Вхожу в дом, поднимаюсь в твою комнату, хозяин. Кладу в угол тапочки, с трудом нахожу место, куда положить, тапочек уже набросано до самого потолка, синих, красных, бордовых, желтых, зеленых, с открытым мыском, с закрытым мыском…

– Добрый вечер, хозяин.

Не отвечает. Обиделся. После того случая.

Делаю вторую попытку.

– Хозяин… я прошу прощения.

Молчание. Сидит, уткнувшись в монитор, может, занят, я его отвлекаю…

– Вы прекрасно сегодня выглядите.

Молчит.

– Хозяин… я… прошу прощения. Я… не хотел делать вам больно.

Убираю со стола подносик с кофе и булочками. Опять все осталось. Была какая-то пара недель, когда не оставалось, потом я вернулся пораньше, увидел, как булочки доедают крысы. В другой раз крысы погрызли самого хозяина, я все боялся выстрелить в них, чтобы не покалечить самого хозяина. Пришлось расставлять ловушки, разбрасывать по дому яды, наверное, хозяин был очень недоволен, что вот, развел в доме крыс…

– Вам приготовить ужин?

Молчание. На всякий случай спускаюсь в кухню, разбиваю на сковородку два яйца. Черт, опять перепутал, сначала же надо было обжарить ветчину, потом… Что со мной, почему я все путаю, да-а, мне не то что глаза выбить, мне голову оторвать надо…

Наливаю чай, бросаю две ложки сахара, не перепутать, две, и размешать, размешать, сахар не должен остаться на дне. Несу в комнату, еще раз проверяю, ничего ли не забыл… сахар не растворяется… Кажется, чай должен быть горячим, а не холодным… не помню. Или нет, это сок должен быть горячим…

Говорю – уже ни на что не надеясь:

– Вы самый лучший дизайнер… из всех, кого я знаю.

Молчание.

– Я восхищен вашими работами.

Тишина.

Делаю последнюю попытку:

– Я вас… люблю.

Не отвечает. Крепко обиделся. Ну да, я бы после такого тоже обиделся, если бы был человеком…

Вытираю со стола, мою пол, закрываю занавески, чтобы спрятать ночь. Вооружаюсь губкой, бережно-бережно протираю лицо хозяина, скребочком-скребочком счищаю с черепа гниющее мясо, где счищается, остаются какие-то жилки, протираю их лосьоном, до блеска надраиваю челюсти…

– Видел Николаева. Он велел вам выздоравливать.

Хозяин резко кивает так, что у него чуть не отлетает голова, подхватываю голову, ставлю на место. Это уже что-то. Как говорят конструкторы, есть контакт.

– У вас тоже… как у меня… голова не держится. Ее надо болтами закрепить, я вот закрепил себе, и все стало хорошо.

Снова резкий кивок. Снова подхватываю голову.

Выхожу из комнаты, делаю последнюю попытку.

– Хозяин… я прошу прощения.

Тишина. Нет, он меня не простил. Да я бы тоже не простил… после такого… если бы был человеком…

Прости, хозяин…

Выхожу, смотрю список дел на завтра. Все то же самое, углубить яму, да что он там за прудик собирается делать, и купить тапочки, хоть бы написал, какие тапочки нужны, а то я уже какие только не приносил, и мужские, и дамские, и с каблуком, и без, и резиновые, и тряпичные, и пушистые, и с какими-то цветами и стразами…

Хозяин не скажет, хозяин обиделся. После того случая. А ведь наутро я попросил у него прощения, первым делом зашел в комнату, извинился, принес кофе с булочками, ложку кофе, две ложки сахара, ложку сливок… Еще долго вытирал кровь со стола, что натекла за ночь, долго мыл пол под хозяином, кровь присохла, не отмывалась, переодел хозяина во все чистое, вымыл ему лицо, долго мыл шею, долго поправлял голову, чтобы держалась, протирал позвонки, торчащие из горла… Он даже не кивнул мне тогда, просто мотал головой, мол, уйди, уйди, а как я уйди, если пол надо вымыть, и стол, и вот, на стене кровь, тоже протереть надо…

Обиделся.

Я бы тоже обиделся…Я же не хотел, честное слово, не хотел, ты пойми, хозяин, если я что где испорчу, я же не нарочно… и когда к тебе пришла Она, я не хотел проливать кофе ей на платье, так получилось, и поднос я уронил тоже не нарочно. И ты сам мне велел по вечерам убирать в спальне, вот я и пришел, разве я вам чем мешал, когда вы лежали на постели, и она растирала твою шею, сжимала ее своими тонкими пальцами, и плечи, и грудь… Я же все делал правильно, пришел пылесосить ковер, и незачем было швырять в меня ночником, орать – пошел вон…

Прости, хозяин…

Я не хотел.

И разбивать плазму я тоже не хотел, я сам не знаю, как это вышло… да, я пришел ее повесить, как ты мне велел, хозяин, закрепить на стене, сам не знаю, как она выскользнула, грохнулась, экран стал темно-лиловым с какими-то оранжевыми разводами… Я не хотел, хозяин. И когда ты бил меня, стараясь разбить платы, я все повторял тебе – я не хотел…

Я не хотел… я уже не знал, как загладить свою вину, я принес тебе кофе, и булочки, и ты даже не посмотрел на меня, сидел, уткнувшись в монитор, и я сказал – доброй ночи, хозяин. И ты не ответил мне. Я не знал, чем тебя порадовать, будь у меня деньги, я бы купил новую плазму, денег не было, ничего не было.

Я вспомнил, что делала Она, вспомнил случайно, я подошел к тебе, я сжал твою шею, разминал ее пальцами, как Она. Помню, как ты закричал, громко, надрывно, помню твой крик, переходящий в сдавленный хрип.

Ты крепко обиделся. Ты даже не поблагодарил меня…

Спускаюсь в холл, снова перебираю в уме какие-то слова, какие-то комплименты, которые могут быть ключом к тебе. Прекрасно выглядите… вы самый лучший специалист… я восхищен вами… Нет, все не то… Люди это как-то умеют… Я – нет.

Прости, хозяин…

Вхожу в сеть, снова набираю – Пароли к людям, Яндекс снова выдает мне какую-то галиматью, не понимает меня. Может, не там ищу, должен же я, черт возьми, найти слова к тебе, коды доступа к твоей душе…

2012 г.

Одна душа

15 сент. 2012 г

Как всегда все крахом, на работу не вышла, когда выйду, не знаю… Вокруг все люди как люди, а у меня голова в облаках, я через дорогу иду, куда иду, не вижу… И главное, так мне хорошо было, осень, небо такое высокое-высокое, вокруг все золотое, голубое, солнечное, так бы и расправила крылья, и летела бы выше, выше… Шла, представляла себя какой-то тургеневской барышней на улице старинного города, вокруг маленькие кофейни, дамы в кринолинах, экипажи…

И вот вам пожалуйста… Я только сегодня собеседование прошла, сказали, завтра выходить на работу… И черта с два я туда выйду, они меня уже могут не ждать.

Как всегда, конечно, ветер в голове, под ноги не смотрю, по сторонам ничего не вижу. Да и водила этот на жигуленке тоже хорош, куда несся, куда несся… Короче, мы с ним столкнулись, то есть, какое столкнулись, он в меня врезался, я кувырком отлетела, итог: сломана рука, вывих лодыжки, разбитое лицо. А хотела устроиться администратором.

ПМП разрывными в голову.

Пристрелить 2654. Да ну, фигня 765[3]

+ 1[4]

Спасибо за ваше неравнодушие!

15 сент. 1823 г

Как много в нашем городе развелось лошадей, порой кажется, что их больше, чем граждан. Не далее как вчера проходил по проспекту своим обычным маршрутом, на службу, как всегда всецело и полностью был во власти своих мыслей и грез. Как раз тогда обдумывал свой сон, чрезвычайно необычный, как и большинство моих снов: видел какой-то город, полный высотных домов, рвущихся в облака, видел, как над городом пролетало что-то огромное, ревущее, я точно знал, что это не птица.

Так вот, как я уже сказал вам, неизвестный мой друг, шествовал на службу всецело во власти своих грез, когда из-за поворота показалась четверка лошадей, сбившая меня с ног. От удара отлетел в сточную канаву, вдобавок получил от кучера хороший удар хлыстом. На мое счастье (если все происходящее вообще можно считать счастьем) владелец кареты оказался снисходительнее своего кучера, остановился, усадил меня в карету, осведомился, как мое здоровье. Последнее оказалось в весьма плачевном состоянии, я сломал правую ногу, несколько ребер, правда, доктор уверяет, что ничего страшного нет. Хозяин кареты – им оказался господин Грюнхерц, – выделил мне кругленькую сумму, от которой мне, впрочем, не легче: хозяин с посыльным просил передать мне, что больше я у него не работаю.

Итак, мой неизвестный друг, деньги, выделенные Грюнхерцем, я отдал на оплату квартиры, потому что хозяйка, видите ли, не может больше подождать ни дня. Сижу в своей каморке под самой крышей, думаю, как бы отправить мальчишку посыльного в лавочку, попросить какой-нибудь снеди в долг, но беда-то в том, что посыльному тоже надобно платить. Что же мне теперь остается, мой неизвестный друг, кроме единственного утешения в беседе с тобой на страницах моего дневника и другого утешения, которое одно может собой затмить все беды и тяготы нашего подлунного мира?!

Я имею в виду Поэзию…

16 сент. 2012 г

– …да сама не понимаю, как получилось… ну, со мной вечно что-нибудь да не так, то каблук отломаю к чертям, то еще что… чулок целых у меня вообще никогда не водится…

Так чтo это я ему про чулки свои говорю, кому это интересно?.. еще бы про прокладки ему свои рассказала…

Ну и вот, вчера нa тебе, под машину попала…

Чувствую, что мне стыдно перед ним появиться вот так, с разбитым лицом, еще подумает, что я синявка какая-нибудь, девка подзаборная… Как эти наши соседушки, черт бы их драл, заверещали сразу, чтo это ты, Ленка, с глазом подбитым, мужика у тебя, вроде, нет? Вот и оправдываюсь перед ним, как могу…

– Позвольте поинтересоваться, сударыня, что именно вы называете машиной? В прошлое воскресенье видел в музее механики много презабавных штуковин…

– Машина… повозки такие… движутся сами по себе… без лошадей… ну… вроде паровоза…

Снова смущаюсь, сейчас начнет расспрашивать про машины, про двигатели, а что я про них знаю, никогда не интересовалась… Так ведь и не смогла ему объяснить, как устроен сотовый телефон… Он уже и не спрашивает, обиделся, наверное, или махнул рукой, что, дескать, с нее возьмешь, в своем мире живет, ничего про него не знает…

– Они же как несутся… с огромной скоростью, – добавляю, сама не знаю, зачем, – двести километров в час…

Зачем ляпнула, никто так не несется… хотя всякое бывает… Сетка морщин разглаживается на его худом лице.

– Мне кажется, такое чудо техники представляет собой огромную опасность… я бы на месте ваших властей запретил подобные штуки…

– А ездить на чем? На старых добрых лошадей пересядем?

Смеюсь. Как все-таки мы не понимаем друг друга!

– Как же иначе… другой век, другие скорости… огромные расстояния преодолеваем в кратчайшие сроки…

– Позвольте, Элен, вы говорили мне, что добираетесь до работы полтора часа…

Снова краснею. Когда и два, когда и три, как я ненавижу этот город… И не я одна, по всему городу висят плакаты: «Устал от пробок, голосую за Панкратова…»

Неуклюже разливаю чай, еще не наловчилась одной рукой, он порывается встать из своего угла, помогать мне, да сиди, сиди, тебе-то еще круче пришлось… Смотрю на его длинные ноги, как жутко смотрится гипс на его колене… нда-а, угораздило…

– Люди движутся все с большими скоростями, открывают новые миры… весь вопрос, стали ли они от этого счастливее…

– Какое там… такой процент самоубийств, что мама не горюй…

Хочу сказать, как сама пробовала, резала вены, неудачно, как орала медсестра, давай покажу тебе, как надо, чтобы больше тебя сюда не привозили, как было больно, как стыдно… Это когда тот, первый, ушел, любила его без памяти за одно за то, что чем-то был похож на этого, сидящего передо мной…

И понимаю, что ничего ему не скажу… еще одного его укоризненного взгляда не выдержу, это он умеет, смотреть так, что уже не знаешь, куда от стыда деваться…

– Я тоже хотел уйти из жизни в юные годы… стрелялся… даже шрам остался на груди. Теперь понимаю, как это глупо… нелепо… заглядывать в лицо смерти… а тогда казалось, что и нет другого выхода, когда расстался со своей первой любовью…

Киваю. Хочу знать про него все, все, когда, как, почему, что за любовь, какие письма он ей писал, что чувствовал, как зашел в комнату, нажал спусковой крючок, нет, нет, в жизни бы не дала ему этого сделать…

– Да ты ешь как следует, что ты… как не у себя дома…

Наливаю ему вторую чашку какао на молоке, пусть ест, пусть пьет, согревается, а то что-то покашливать начал… и опять ходит в легком пиджачишке, дай только до него добраться, выкину на хрен… Надо бы и правда купить ему хороший свитер, с воротником стоечкой… да что, ему скажешь: оденься потеплее, только отмахивается…

Он-то не знает…

А я-то знаю, что он умрет от туберкулеза…

…для того, чтобы вызвать душу нужного вам человека, установите хрустальный шар так, чтобы его главная ось проходила строго с севера на юг, а вспомогательная ось – с запада на восток.

Включите переменный ток. Представьте себе человека, которого вы хотите вызвать, причем имеется в виду не его лицо и не его голос, а те уникальные черты характера, которые отличают его от других людей, делают неповторимым, те черты, из-за которых вам дорог именно этот человек.

Когда температура хрустального шара поднимется до…

Торопитесь, только в сентябре скидка на шар-контактер 20 % предъявителю купона…

16 сент. 1823 г

– У меня вопрос к чтецу… вы позволите, милостивый государь?

– Да, конечно же.

– Скажите… что вы употребляли, когда писали про города будущего?

Смех в зале.

– Кофе… довольно много кофе, что было небезопасно для моего сердца.

– А вы уверены, что это был кофе… а, скажем, не морфий?

Смех.

– Ув-верен. Более того, уверяю вас, что описанные мною города будущего отнюдь не плод моей безудержной фантазии, что-то подсказывает мне, что такие города действительно будут существовать лет через двести…

– И что же именно вам это подсказывает? (Шепотки в зале) Морфий?

Смех в зале.

– Задавая вопрос, я скорее имел в виду голоса в голове.

Хохот.

– Один из моих пациентов не далее как вчера высказывал примерно схожие с вашими идеи… то же самое, о городах, рвущихся к солнцу, об аппаратах тяжелее воздуха…

– Пациентов?

– Да, я работаю в приюте для умалишенных.

– Позвольте поинтересоваться, если эти аппараты тяжелее воздуха, каким же образом они могут летать?

– Я… не знаю этого.

– Как же так, вы придумали этот мир… и не знаете…

– Но… я не придумывал… я увидел его…

– Один из моих пациентов не далее как вчера уверял то же самое.

Хохот.

– Разрешите задать чтецу несколько нескромный вопрос, касательно… стойте! Куда же вы? Позвольте, я хотел пригласить вас к себе в клинику, уникальный случай…

Громовой хохот в зале.

(позже)

Боги, боги, мой неизвестный друг, знал бы ты, как я страдаю сейчас. Я ожидал чего угодно – сомнений, недоверия, вопросов, на которые я не знаю ответа, но только не этого…

Нет… не могу…

Знал ли я, что на меня обрушится град насмешек… воистину знает наша публика, чем нанести удар посильнее, воистину располагает самым страшным оружием, перед которым и пороховые пушки покажутся пустяком. Ибо все что угодно вытерпит человек: боль, страх, горечь утраты, но только не унижение…

Знал бы ты, мой неизвестный друг, даже имени которого я не знаю…

17 сент. 2012 г

ОСТАВИТЬ СВОЙ КОММЕНТАРИЙ

Leila: А что вы курили, когда писали все это?

$@$@: Да, похоже, наша барышня точно что-то покуривает, прежде чем писать свои опусы.

^_^: Нет, тут больше похоже на действие ЛСД.

@LB@#EZ: Аффтар, убей сипя ап стену с йадом. ?

$@$@: Фантазии заскучавшей барыньки, начитавшейся викторианских романов… 8(

Leila: Что ж вы хотите… Так и делают неудачливые графоманки, стряпают компиляции из прочитанного, мнят себя пейсательницами… ?

J&J: Бред какой-то…

(позже)

…они не понимают, что я видела все это. Видела в моих снах этот старинный город, экипажи, газовые фонари, ночное небо, в котором видны звезды, стрельчатые окна домов, освещенные тусклыми лампадами. Дамы в кринолинах, творческие вечера, звуки фортепьяно из распахнутых окон… Может, я не умею все это выразить словами, но все равно, как они не понимают, как это все… важно…

ПМП разрывными в голову, что не могу передать свои сны…

Пристрелить 5 Да ну, фигня 456

– 1

Спасибо за Ваше неравнодушие

…если душа не появляется более трех минут, попробуйте перевести калибровку в режим «плавно» и выровняйте напряжение.

Установите дополнительные оси хрустального шара так, чтобы Ось Судьбы протянулась вдоль Оси Истории нашей планеты, а Ось Любви пролегала перпендикулярно Оси Венера-Солнце.

Зажгите свечу, лучше всего церковную, смотрите на ее свет, желательно не моргая. Снова представьте себе человека, душу которого хотите вызвать, подчеркиваем, речь идет не о внешности человека, а о тех особенных чертах характера, которые…

Напоминаем, только в сентябре предъявителю купона скидка при покупке шара-контактера 20 %…

18 сент. 2012 г

– Знаешь, обидно так… нет, ну не нравится тебе, так не читай, грязью-то поливать зачем?

Что это я с ним на ты… как будто он мне лучший друг-приятель… Ну да, есть маленько… Я мечтаю про него уже который год.

– Клятвенно заверяю вас, сударыня, что сам многократно сталкивался с той же проблемой. Наше общество считает своим долгом заклевать любого, кто не вписывается в рамки общепринятых норм…

Потягивает чай, ну что за человек, ест как комар, чего стесняешься, лопай давай… Посматривает на часы, нет-нет, ты не уходи, ты мне нужен сегодня, ой, нужен…

Смотрю на него, вспоминаю что-то из биографии, вроде бы человек он не бедный, наследство у него там какое-то, счет в банке…

Прихрамываю, раскладываю по тарелкам мясо, еще какую-то снедь, угощайся, чем бог послал…

– Главное, комментаторы сами-то двух слов связать не могут, понты одни… – осекаюсь, добавляю: – Ну… чванливые такие, – удачно вставляю старинное слово, – думают, они все знают лучше всех… Писать не умеют, графоманы несчастные, а туда же, давай других критиковать… на сайте…

– Мой распрекрасный друг, как мне все это знакомо, сколько раз на своем веку встречал я людей, чей литературный дар оставляет желать лучшего, но при этом упомянутые мною люди считают себя выдающимися экспертами в области литературы и берутся судить о вещах, которых не знают…

Киваю. Плохо понимаю, о чем он говорит. Ладно, говори, говори, это хорошо, что ты разговорился, винишко в голову ударило… тем лучше…