Он пошевелил лопатками, глубже вминаясь в песок, потом несколько минут пролежал неподвижно, как пригревшийся котенок, и лишь затем соизволил открыть глаза.

Огромный слиток серебра, пришпиленный к расшитому звездами покрывалу Ее Величества Ночи, озарял призрачным светом пустынный пляж и чудную семейку кокосовых пальм.

Луна? Земная луна? Кокосовые пальмы?

– Бр-р! – Родриго помотал головой. «Всё это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Но и во сне так не бывает. Соленый морской бриз, пальмы, растопырившие листья-опахала, вон тот забавный краб, бочком-бочком восходящий на песчаный холмик… Это не может быть иллюзией».

Протянув руку, он поймал краба за спинку, затем приблизил к одной из растопыренных клешней указательный палец. Недолго думая, пленник цапнул его. Родриго, не ожидавший, что маленький ночной гуляка щиплется так больно, скривился и отшвырнул краба.

«Итак, я не сплю, – констатировал он, подув на палец. – Это Земля, причем, судя по всему, не самый худший ее уголок. Надолго меня сюда спровадили? Не знаю. Да и стоит ли размышлять над этим, когда всё, что от меня требуется, – это расслабиться и наслаждаться экзотикой?»

Он стал разглядывать звезды. Персей прятался за горизонтом, зато великолепный Южный Крест изливал сверху неизъяснимую благодать.

– Родриго! – послышался со стороны моря голос, заставивший его вздрогнуть.

«Софи? Нет! Не может быть! Издевательский розыгрыш злого гения? Или, напротив, чудо, сотворенное благожелательным магом? Но стоит ли удивляться ее появлению сейчас, когда всё вокруг походит на волшебную сказку?»

Раздался негромкий всплеск, и из воды взметнулась точеная женская фигурка, заставляя вспомнить о пенорожденной Киприде. Спустя тысячелетия зыбкая, непостоянная морская стихия вновь отлилась в совершенную форму и явила изумленному миру саму Красоту. Нет, не миру – всего одному восторженному наблюдателю, уже позабывшему, что не всё, ради чего стоит жить, можно отыскать среди звезд.

Лицо богини было еще неразличимо, но она приближалась, на ходу отжимая мокрые волосы, и этот жест, такой знакомый, вызвал у Родриго сладкую боль.

Софи никогда не любила выделяться и часто посмеивалась над своими сверстницами, которые непрерывно ловили моду за хвост, обряжаясь в умопомрачительные тряпки, призванные больше выставлять напоказ, чем скрывать от алчущего мужского взора. Но еще в меньшей степени она была склонна изображать из себя исключительно серьезно настроенную девицу, несущую на себе печать неприступности и добродетели.

Всё дело было в том, что Софи не признавала никаких «полу-». До предела облегченные платья из полупрозрачных лент, соблазнительные бикини из переплетающихся ниточек были не в ее вкусе. Она одевалась элегантно, но достаточно скромно, не в пример шикарной Исабель. Зато на отдыхе избавлялась даже от клочка материи, неизменно предпочитая всем пляжам нудистские. За этим не стояло ничего, кроме нежелания стеснять себя смехотворной атрибутикой, чем-то необязательным и чужеродным, когда можно отдаться на волю волн в первозданном виде. Ее страсть к морю была неподдельной. Когда другие девушки бронзовели на песке, ожидая, что их прелести привлекут внимание роскошных мужчин, Софи могла часами блаженствовать в воде, лишь время от времени выходя на берег, чтобы отдохнуть, потягивая прохладительный напиток.

Трудно было описать то, что чувствовал Родриго, когда он лежал рядом с Софи, обнаженной, как не ведающая стыда вечно юная морская нимфа. Его переполняло желание подхватить ее на руки, унести подальше от людских глаз, накрыть это изящное, как статуэтка, тело своим, мускулистым и умелым, созданным для любовных услад, и исполнить волю сведшей их вместе всезнайки-природы…

В глазах окружающих они выглядели счастливыми любовниками – по крайней мере, сам Родриго не усомнился бы на их месте. Он был уверен, что Софи, безраздельно отдающаяся своим увлечениям, становится ненасытной, яростной, как молодая тигрица, когда в ней разгорается искра любви. Но ему было не суждено высечь в ней эту искру, их отношения оставались целомудренными – какое смешное древнее слово! Разумеется, сильный, красивый и неглупый десантник нравился Софи, но не более того. Она не признавала никакой половинчатости и не могла в ожидании, когда придет настоящее чувство, предаться простому, здоровому, ни к чему не обязывающему сексу. Да и сам Родриго ждал от нее не только утех, которые могла дать любая кратковременная подружка…

Софи шла к нему, одетая лишь лунным сиянием, и время от времени по-озорному поддевала ногой песок, вздымая маленькие фонтанчики. Он уже различал ее высоко вздернутые груди, подпрыгивающие при каждом движении, изгиб красиво очерченных бедер, опушенный островок внизу живота…

«Вот мы и одни, – подумал Родриго. – Но как я могу надеяться, что на этот раз всё будет по-иному?» Он закрыл глаза и уронил голову на песок, вслушиваясь в приближающиеся шаги.

– Лежебока! – раздался над ним певучий голос Софи. – Не надоело изображать из себя египетскую мумию?

– Нет, – машиначьно ответил Родриго.

– Ах, нет? – взвилась Софи. – Ну-ка, марш в воду!

– Ни за что, – пробормотал он, почти уверенный в том, что наваждение вот-вот исчезнет и неведомая сила вышвырнет его обратно, на Оливию.

– Как вы скучны, дорогой идальго, – пропела Софи. – Но я сумею вас растормошить.

Он почувствовал, как на его живот просыпалась тонкая струйка песка.

– Собираешься меня похоронить? – спросил Родриго.

Она засмеялась:

– Если и сейчас не отреагируешь – значит, ты уже давно покойник.

Софи вытянулась рядом и игриво потерлась влажным лобком о его бедро.

Внутри Родриго всё перевернулось.

«Нет, не верю! Разве мыслимо, чтобы она сама сделала этот шаг, сломала так долго разделявший нас незримый барьер? Софи сгорает от желания и хочет, чтобы я… Нет, это не она! Фантом, галлюцинация, выходка больного воображения!»

И всё же Софи была здесь, он ощущал прикосновение ее еще не обсохшего тела, чувствовал, как она водит пальчиками по его груди, вычерчивая какие-то непонятные знаки.

Родриго открыл глаза и, повернувшись на бок, обхватил рукой талию Софи.

– Ожил наш великолепный идальго! – Она крепко обняла его за шею, энергично оттолкнулась коленом, и они покатились по песку.

– Софи! Софи! Софи! – повторял он в перерывах между быстрыми, жадными поцелуями, как будто все остальные слова, пустые, несущественные, напрочь выветрились из памяти. Горячая южная кровь воспламенилась, и Родриго стиснул девушку так, словно боялся, что она выскользнет и, как диковинная птица, устремится к далекой луне.

– Сумасшедший, отпусти! – вскрикнула она. – Дай мне хотя бы высушить волосы. Где-то здесь должно быть полотенце.

Он ослабил объятия. Софи вскочила и, закинув руки за голову, выгнула ладное гибкое тело навстречу ночному светилу.

– О-о! – простонал Родриго, окончательно потеряв голову, и пружинистым движением поднялся с песка. Софи изобразила поддельный ужас и кинулась бежать.

Попытка поймать ее у ближайшей пальмы оказалась неудачной. Софи ловко увернулась и скрылась за соседним деревом. Новый бросок – и опять впустую.

– О, как вы распалились, любезный дон! – звонко крикнула она. – Вам, должно быть, до сих пор попадалась более доступная добыча? Но теперь придется побегать. Надеюсь, до рассвета времени хватит?

– Много о себе думаете, сеньорита! – ответил Родриго, подстраиваясь под ее тон. – Идальго весьма искушен в охоте и уж как-нибудь сумеет поймать непокорную лань!

Он сделал обманное движение и, когда Софи поддалась на его уловку, в два прыжка настиг беглянку. Они повалились среди пальм, на редкую траву.

– А-ах! – выдохнула она, когда он проник в ее распаленное лоно и, помогая, качнула бедрами.

Безумство, сказочная феерия; праздник двух раскрепощенных тел! Пляж огласился стонами. С неожиданной силой Софи рванулась, опрокинула Родриго. Оказавшись сверху, она поднималась и опускалась в сумасшедшем ритме, словно из нереиды превратилась в неистовую вакханку. Наконец тонкие ручейки наслаждения, омывающие его обнаженные нервы, слились в неукротимый стремительный поток, и Родриго судорожно сжал Софи, толчками изливая во влажную глубину свою кипящую лаву…

Они долго лежали, сплетя объятия. Потом, взявшись за руки, побежали к морю и бросились в медлительные волны, а выйдя, снова любили друг друга, и снова, и снова…

Южный Крест уже склонялся к горизонту.

– Как странно, – сказала Софи, когда они, обессиленные, но счастливые, вновь нежились на песке, все еще хранящем дневное тепло. – Звезды… Они неизменны и так скучны… Что тебя манит к ним? Разве там лучше?

– Мне непросто это объяснить, – ответил Родриго. – Но попробую. Во-первых, нет скучных звезд. Неужели тебе может наскучить наше Солнце? А планеты… Они неповторимы – даже те, где нет и никогда не будет жизни. Во-вторых… Ты, конечно, знаешь, что в космосе – наше будущее, и если мы его не освоим…

Софи прикрыла ему рот ладошкой и тут же ее убрала.

– Можешь не продолжать. Всё это я слышала сотни раз – от государственных мужей, ученых, журналистов… А если они не правы? Если мы просто разучились радоваться жизни на нашей маленькой старушке Земле? Неужели даже самый диковинный из миров, на которых ты побывал, может сравниться с ней? В конце концов, там, среди звезд, нет меня…

Он улыбнулся и, приподнявшись, поцеловал ее.

– Ты привела самый сильный аргумент. Действительно, очаровательных инопланетянок, способных вскружить мне голову, я что-то не встречал. А вот насчет земных красот готов поспорить. Конечно, здесь великолепно, но я обещаю когда-нибудь отыскать такую планету, что ты захочешь провести там целую вечность.

Она недоверчиво хмыкнула.

– Вы очень самонадеянны, дон. Ну хорошо, я готова поверить в твой звездный Эдем и соглашаюсь остаться в нем. Но только при двух условиях. Во-первых, там должно быть море. А во-вторых, должен быть ты. Боюсь, если ты улетишь оттуда искать новый рай, еще лучше прежнего, то тогда мне уж точно придется ждать целую вечность. В общем, море, ты и я… Будем вести жизнь Робинзона и Пятницы. Кстати, мне кажется, что мы и сейчас на необитаемом острове. Ты не находишь?

Родриго ощутил легкий холодок в груди. Софи сказала «кажется» – значит она сама не имела понятия, где они и как здесь очутились. Только одно не вызывало сомнений: их занесло в южные широты.

Он огляделся. Дикий, неухоженный пляж. Никаких признаков цивилизации. Родриго попытался вспомнить, чем закончились его приключения на Оливии, но в памяти был провал, какая-то необъяснимая «черная дыра».

Он продолжал поддерживать этот легковесный разговор, а сам тем временем краем глаза разглядывал Софи. В ней не изменилась ни единая черточка, она была та же, что и пять лет назад, когда он услышал от нее страшные слова: «Родриго, ничего у нас с тобой не получится. Давай расстанемся». Конечно, срок небольшой, и всё же… Да и держалась она так, как будто этого пятилетнего разрыва вовсе не было.

– Софи, – почему-то шепотом произнес Родриго, когда они исчерпали тему предыдущего разговора. – Ты… Ты…

Ее ладонь мягко обволокла его запястье.

– Я люблю тебя, Родриго, – тоже шепотом ответила она. – Ты ведь это хотел услышать? Я всегда любила тебя, даже когда ты не верил в это и прятался от меня в своем Персее.

Кровь гулко застучала в висках Родриго.

Ложь. Всё это ложь. Чудовищный обман. Да, Софи надеялась полюбить его, ведь он был настоящим мужчиной, сильным, надежным, с ним было так возможно счастье… Предыдущие любовные приключения, как он догадывался, принесли ей только боль и разочарование, а покоренный ею благородный рыцарь Родриго был неспособен на подлость. Но ей так и не удалось пробудить в себе подлинную страсть: природа – дама взбалмошная и нелогичная, не признающая выкладок и расчетов.

Значит, это была не настоящая Софи, а лишь ее подобие, кукла, одурманенная неизвестным наркотиком, манекен, живой механизм, следующий заложенной программе? «Да, это так, иначе быть не может», – нашептывал ему внутренний голос, но сердце, переполненное сладкой любовной отравой, отказывалось внимать доводам рассудка. Пусть судьба пять лет назад развела их пути! В книге жизни еще много незаполненных страниц, и если не поддаваться отчаянию, само время начертает на них невидимым пером чудные сонеты. И вот – свершилось! Софи наконец-то принадлежала ему, их тела только что исступленно бились друг о друга, а души устремлялись в волшебный полет, и небо щедро осыпало их звездным дождем. Мог ли Родриго, еще не остывший от ласк, признать, что пребывал в иллюзорном мире? Тогда оставалось признать, что вся его жизнь – это всего лишь творение искусного режиссера…

Софи пошевелилась.

– Я хочу еще раз окунуться. Ты пойдешь?

– Нет.

Она легко поднялась и смахнула с плеч прилипшие песчинки.

«Я вижу ее в последний раз», – внезапно мелькнула у Родриго безумная мысль. Ощущение предстоящей утраты было настолько сильным, что он чуть не задохнулся.

– Подожди, – попросил Родриго. – Наклонись ко мне.

Она присела, и он крепко поцеловал ее в теплые губы.

– Иди.

«Придет же в голову такое, – думал Родриго, провожая взглядом ее невысокую загорелую фигурку. – Нет, теперь нас уже ничто не разлучит. Ничто!»

Софи остановилась у кромки воды, обернулась и помахала ему рукой. А в следующее мгновение ее уже не было – она исчезла, бесследно растаяла, и весь этот прекрасный ночной мир, утратив смысл без своего божества, разделил ее участь.

Пленительный черно-белый пейзаж сменила мешанина красок с преобладанием зеленых тонов. Лишь после того как сердце, едва не выламываясь из грудной клетки, отсчитало три оглушительных удара, в голове у Родриго прояснилось, и он различил утопающие в густой траве подножия оливийских деревьев. Горячий влажный воздух был насыщен испарениями разлагающейся лесной подстилки. В уши ворвались стрекот, щелканье, причмокиванье и визг – невидимые обитатели джунглей громко заявляли о себе.

– Зачем?.. – прошептал Родриго, поняв всё. Он лежал, вцепившись обеими руками в траву, и не мог пошевелиться, как будто сам хозяин планеты, выросший над верхушками деревьев, прижал его к земле своим тяжелым, давящим взглядом.

– Зачем? – повторил Родриго уже громче. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким униженным. «Тут такую тонкую игру надо вести…» – вспомнились ему слова Хида. Но пока игру – чудовищную, непонятную – вел с ним Мак. Сверхразум забавлялся с проникшим в его владения человечком, как кошка с мышкой. А может, не забавлялся? Может, напротив, хотел облагодетельствовать Родриго, подарив ему это фальшивое счастье, суррогат любви? Что ж, несмотря на всю свою мудрость, машина есть машина. Разве ей дано понять, что лишь слабые души, полностью раздавленные обстоятельствами, способны с головой окунуться в сладкий обман и, даже зная об этом, благодарить за возможность питаться иллюзиями, умолять, чтобы блаженный сон не прерывался? На Земле хватало людей, которые ответам на проклятые вопросы бытия предпочитали бегство в страну грез. Подключаясь к фантоматорам, они проживали одну придуманную жизнь за другой и возвращались к реальности лишь затем, чтобы в своем виртуальном мире не умереть от голода. Но Родриго не принадлежал к их числу.

Он рывком поднялся на ноги. Его душил гнев.

– Ты скотина, Мак! – заорал Родриго, задрав голову к небу, а в памяти вновь вставали сладострастные картины, чудились стоны извивавшейся в его объятиях Софи… Ложь, ложь, ложь!

Не соображая, что творит, он выхватил пульсатор и закрутился на месте, расстреливая окружающее. Голубые молнии вырывались из короткого дула, полосуя стволы, срезая кусты, выжигая черные проплешины в траве. В ноздри ударил запах гари, а уши заложило от панических трелей улепетывающих зверьков.

Родриго опустил оружие, лишь полностью израсходовав заряд одной из батарей. «Всё, – обреченно подумал он, – на мне пора ставить крест. Никогда бы не подумал, что способен на такой безобразный срыв. Десантник с тряпичными нервами… Какой там контакт! Сейчас Мак попросту прихлопнет меня – и будет по-своему прав. Это даже лучше, чем возвращаться ни с чем к мечущему громы и молнии Эрикссону, глядеть в глаза ребятам…»

– Ну, – глухо произнес он, – чего же ты медлишь, Мак? Не хочешь руки марать?

Наступила тишина. Лесные жители впервые угомонились, и только чуть слышно шипели среди напитанной влагой травы, умирая, последние язычки пламени.

Это был добрый знак. Родриго спрятал пульсатор и лишь сейчас с изумлением обнаружил, что местность, которую он пытался обезобразить в порыве ярости, ничуть не походила на прежний пятачок. Всё было другим, даже запахи. Исчез и «свинцовый» купол.

«Гиперперенос. Другого объяснения нет, – подумал Родриго, вызывая на экранчик показания «проводника». – Что? Что такое? О, великий космос!»

Прибор показывал, что Мак перенес его не на десять-двадцать, даже не на сто километров, а доставил прямехонько в свое логово! Это могло означать как готовность плазменника напрямую потолковать с пришельцем, так и желание продолжить эксперименты, еще основательнее покопаться в мозгах землянина, притащив его туда, где для этого собраны все необходимые «инструменты».

Весь опыт общения с Маком говорил в пользу второго варианта. Но Родриго не хотел признать, что его затея потерпела полный крах. Напротив, как раз после третьей «мозговой атаки», приведшей его к нервному срыву, надежда на успех задуманного вспыхнула в нем с новой силой. Правда, он сам затруднялся объяснить, на чем основан его оптимизм. Неужели поверил в то, что робот, переворошив его память, наконец-то понял человеческую душу?

– Мак, отзовись, – произнес Родриго, следя, не качнется ли где-нибудь без видимой причины ветка, не зарябит ли воздух, сгущаясь в замысловатую фигуру. – Я знаю, что ты здесь!

«Я здесь», – отчетливо прозвучало у него прямо в голове.