Глава 12. ВОСТОРГИ СЛАДОСТРАСТИЯ

Марго жила одна в очень приличной двухкомнатной квартире — Ворохов о такой мог только мечтать.

— Ого! — удивленно сказал он, увидев на стене портрет Булгакова. — Не слишком ли много совпадений, Маргарита Николаевна? Не удивлюсь, если сейчас в комнату войдет откормленный котище, и ты, ласково поглаживая его по спинке, скажешь: «Выспался, Бегемотик, лежебока ты этакий?»

— Не исключено, — игриво ответила Марго. — Но если ты готов встретить здесь Бегемота и прочих представителей потусторонней братии, устроит ли тебя общество Маргариты? Может, тебе больше по вкусу Гелла? Не думал о таком варианте?

Она неожиданно взъерошила свои волосы, соорудив известную прическу «взрыв на макаронной фабрике», широко распахнула зеленые глазищи и, высунув язык, медленно и эротично, как заправская секс-бомба, облизнула губы.

— Только что вернулась с шабаша, — неестественным грудным голосом сообщила Марго. — Была куча знакомых ведьмочек. Состоялся небольшой обмен премудростями по совращению людишек. Готов ли ты, лакомый мой, испытать колдовскую любовь?

Вместо ответа Ворохов попытался обнять ее, но она немедленно отпрыгнула — так грациозно, как будто с детства разучивала балетные па.

— Терпение, касатик! Не все сразу!

И тут же помрачнела.

— Эх, Андрей, что мы с тобой творим… Такой черный день — скорбеть надо, а не амурами заниматься. Думаю, Михаил Игоревич нас бы не одобрил. Это правильный мужик… Да, кстати, мы там имитировали разбор его картины. А что ты на самом деле о ней думаешь? Только коротко, в двух словах.

— Очень сильно! — не задумываясь, ответил Ворохов. — Да, может, собственных Шопенов и быстрых кистию Гогенов… Слушай, Марго, но ведь это попросту невозможно! Какой-то ничем не примечательный областной центр — и целое созвездие талантов! Себя, положим, я скромно выношу за скобки, по Гудков, Ершов… А ты? Ты ведь тоже член клуба! Какой талант у тебя, Марго?

— Скоро узнаешь, — уклончиво ответила она.

— Что ж, подожду. А позволительно ли будет, сударыня, спросить о вашей профессии?

— Во всяком случае, она не самая древняя, хотя некоторые мои знакомые — правда, не члены клуба — в этом почти уверены.

— Ты что, серьезно? — не поверил Ворохов. — Ну, знаешь… Что же это за знакомые такие?

Марго улыбнулась.

— Конечно, они не опускались до того, чтобы вообразить меня заурядной путаной. Но кем-то вроде гейши или греческой гетеры — словом, дамы образованной, умеющей развлечь гостя не только известными телодвижениями… Такие догадки кое-кто высказывал. Ну и бог с ними! Может, — действительно произвожу такое впечатление. Что поделаешь? А работаю я, представь себе, на одну международную организацию. Добываю информацию из разных источников, составляю базы данных…

Ворохов обвел взглядом обстановку комнаты. Шикарная стенка, довольно дорогой музыкальный центр, японский телевизор, видик, компьютер со всеми прибамбасами… У Марго была явно не рядовая зарплата! «Кто же это такой щедрый? — подумал он. — ЦРУ? Дурак вы, ваше благородие: неужели, работая на Лэнгли, она бы стала вообще заикаться про заграницу? Да и не все ли равно? Устроилась — и хорошо».

— Я вижу, на работе тебя ценят, — сказал Ворохов.

— Да не жалуюсь. Своего авто, правда, пока нет. Но я, честно говоря, не очень-то и люблю водить. Еще вопросы есть? Тогда посиди тут, а я пойду переоденусь.

Марго исчезла в спальне, а Ворохов подошел к стенке и стал разглядывать книги. Это занятие он любил и, впервые оказываясь у кого-нибудь в гостях, даже пытался угадать, что обнаружит в библиотеке хозяина — томики Стивена Кинга или Хулио Кортасара. Что ни говори, а подбор книг может порой рассказать о человеке куда больше, чем его многочасовые излияния в какой-нибудь теплой компании!

Так… Ну, Булгаков — это само собой? Как же без него! Гоголь, Достоевский, Чехов, Брехт, Хемингуэй, Фейхтвангер… Ого, фантастики-то сколько! Прямо бальзам на душу. Лем, Стругацкие, Брэдбери, Дик, Гибсон (надо же — в оригинале!), Симмонс… М-да, мадемуазель, макулатуры вы не держите. Впрочем, кто бы сомневался!

— Гляжу, ты даром времени не теряешь. — Ослепительно улыбаясь, Марго выступила из спальни, и Ворохов, увидев ее более чем легкомысленный наряд, сразу забыл о пище духовной. Короткий черный топик почти не оставлял простора для фантазии. Он усиленно подчеркивал аппетитные окружности — так, что соски, казалось, вот-вот проклюнутся сквозь модную лоснящуюся ткань. Вторым предметом туалета была цветастая пляжная юбочка, открывающая по самое некуда умопомрачительно длинные ноги.

— Ну, — Марго словно не замечала, что повергла Андрея в ступор, — что это ты там ищешь? Свои произведения? Должна тебя разочаровать. Кирилл Ильич, конечно, слово сдержит, книжку твою издаст. Но придется потерпеть — у него сейчас проблемы.

Ворохов продолжал молча смотреть на нее, словно хотел на всю жизнь запомнить именно такой.

— Ты не переутомился? День, конечно, выдался не из легких. Но это поправимо.

Она взяла Андрея за руку. Нет, не просто взяла, а нежно, почти неощутимо, одними пальцами обволокла его запястье. Это походило на то, как врач измеряет у своего пациента пульс. Вот именно — только походило, потому что ни один врач на свете не сумел бы сотворить с Вороховым такое: каждый его нерв, завибрировав, как струна, отозвался на прикосновение Марго, по телу волнами разлилось блаженство. Как она это делала? Просто знала, на какие чувствительные точки надо нажимать? Или было что-то еще — необъяснимое, иррациональное?

«Колдунья, — восхищенно подумал он. — А может… Может, действительно гейша? Гетера? Дама, умеющая поддержать беседу о высоких материях, но куда лучше овладевшая главным для своей профессии искусством — постельным? Неужели обучалась этому в каком-нибудь подпольном „институте неблагородных девиц“, регулярно проходя… гм… производственную практику? Нет! Не верю! Пусть лучше будет колдунья!»

Марго потянула его за собой, и он покорно пошел, медленно переставляя ноги, словно пробираясь в странном вязком тумане. Попытался представить, что ожидает его за приближающейся дверью спальни, — и не смог: все предыдущие романы казались ему теперь лишь прелюдией к чему-то огромному, прекрасному, как сама Вселенная, которую он так долго пытался постичь и описать.

Однако дверь скрывала не лестницу, ведущую прямиком на седьмое небо, а всего лишь кровать. Двуспальную.

Ворохов так и думал, но все же испытал нечто похожее на укол ревности: кто знает, скольким мужчинам посчастливилось оценить достоинства этого просторного ложа! Он по-прежнему молчал, ощущая непонятную робость, и это, похоже, устраивало Марго. Она медленно расстегивала его рубашку, и Ворохов какое-то время не поддавался магии ее пальцев. Но колдовство продолжалось, и, когда по его коже словно пробежали огненные язычки, Андрея наконец проняло.

— О! — простонал он и попытался запустить руки под черный топик, однако Марго не дала ему перехватить инициативу.

— Подожди, не суетись, — сказала она, освобождая его от рубашки и переключаясь на брюки. — Я знаю, что мужчина ты горячий: тогда, во время танцев, это чувствовалось, да еще как! Но пусть сегодня, в первый раз, все будет так, как я хочу. Позволишь мне такой каприз?

Он хотел было воспротивиться (что же это: мужику — и не действовать, превратиться в послушный манекен?), но неожиданно для себя кивнул.

— Умница! — похвалила она Андрея и, отступив назад, откровенно залюбовалась. Ворохов своего тела не стыдился, во время интимных встреч мог подолгу расхаживать перед подружками в костюме Адама и даже пару раз бывал на нудистском пляже. Но сегодня все было не так. Чувство неловкости усилилось, и, увидев, как беззастенчиво разглядывает его Марго, он поспешил подойти вплотную. Как оказалось, ей только этого и надо было! Она немедленно обвила руками шею Андрея, и в глазах у него вспыхнуло, а затем сразу же потемнело — такое бывает от болевого шока, когда, например, сильно ударишься коленкой о твердый предмет. В наступившем сумраке Ворохов видел только приближающиеся ослепительно алые губы. Они призывно раскрылись, и Андрей ответил на призыв, а затем язык Марго перетек ему в рот и забился там, заплясал, запрыгал, как маленький беспокойный зверек.

Поцелуй длился и длился, пока Ворохов не утратил чувства реальности. Вокруг него водили хоровод загадочные тени, а Андрею казалось, что он находится внутри медленно набирающего обороты огромного волчка. Неожиданно мрак расцвел оранжевыми блестками, словно кто-то осыпал стенки «волчка» светящимися конфетти. Они сновали туда-сюда, уворачиваясь друг от друга, но все же иногда сталкиваясь и тут же погибая в яркой вспышке. Прошла минута, другая… Вспышек стало намного больше, как будто невидимые эльфы, разрезвившись, непрерывно высекали пламя волшебными палочками. И вдруг огоньки разом погасли — кроме двух, нежно-зеленых, застывших чуть пониже его глаз. Откуда-то пролился свет, и Ворохов вновь увидел лицо Марго. Ее губы все еще были полуоткрытыми. Он вглядывался в это лицо, одновременно узнавая и не узнавая, как после провала в памяти, а перед глазами продолжали кружиться оранжевые светлячки…

— Что… — с трудом ворочая языком, выговорил он. — Что это было?..

— Почти ничего, — ответила Марго и загадочно улыбнулась. — Все еще впереди.

Она несильно, но властно надавила ему на плечи и добилась того, чтобы он сначала опустился на колени, а затем распростерся прямо на паласе. Ворохова переполняла благодать. Было так замечательно, что он на несколько секунд прикрыл глаза, а когда снова разомкнул веки, то увидел прямо над собой ноги Марго. Они тянулись и тянулись вверх, как бы сами по себе, но в конце концов все же встречались, и в этом месте вздымался соблазнительный холмик, накрытый темной, курчавой шапочкой: под легкомысленной юбчонкой не было ничего. Андрей этого не ожидал, и внезапное открытие вызвало у него неудержимую эрекцию. Не в силах больше сдерживаться, он обхватил ноги Марго чуть повыше точеных лодыжек и потянул вниз. Однако искусительница уже сама сгибала колени, садясь ему на живот. Тут-то бы, выражаясь цивилизованно, «все и произошло», но дальнейшие вольности были пресечены: как только бедра Марго обняли бока Андрея, она отвела его руки и уложила их на палас.

— Я не прошу тебя остыть, но все же какое-то время будь, пожалуйста, паинькой. Поверь, я отлично знаю, что делаю.

Ворохов не мог возразить, даже если бы захотел: все тело пронзила сладостная дрожь. Она усилилась, когда Марго начала ласкать его руками, словно играя на обнаженных нервах. Потолок закачался и поплыл, люстра, украшенная бахромой хрустальных подвесок, рассыпалась на сотни искрящихся осколков. Затем откуда-то сверху спустились полупрозрачные стеклянистые нити. Они повисли в воздухе, изгибаясь, как живые, и то и дело соединяясь по пять-шесть. Образовавшиеся фигуры почему-то напоминали китайские иероглифы. Вскоре они заполнили все пространство комнаты — и вдруг растаяли, оросив Андрея теплым дождем.

Марго выпрямилась, одним махом сдернула топик, и Ворохов наконец-то увидел ее груди. Они раскачивались как два изумительных плода, вызревших под щедрым тропическим солнцем. Сочная упругая плоть распирала явно не знакомую с лифчиком кожу, а венчали это великолепие крупные продолговатые соски, словно отлитые из первоклассного шоколада. Коротко вжикнула молния на юбке, и развернувшаяся полоска материи, расписанная розовыми цветочными бутонами, сползла на пол.

Страшная сила — женская нагота! Она брызнула Ворохову в лицо, ослепила его, и Марго, развивая успех, немедленно перешла в атаку. Она даже не наклонилась к нему, а словно нырнула — так пловец, заприметив на дне раковину-жемчужницу, стремительно входит в играющую бликами зеленоватую воду. Два тугих мячика приплюснулись, вжимаясь в грудь Андрея, шоколадные соски мгновенно отвердели — и внезапно обожгли, как вспыхнувшие от порыва ветра угольки. Ворохов вздрогнул, но не от боли — вернее, от той особенной, «неправильной» боли, боли-восторга, которой жаждет, изнывая в ожидании, извращенный мозг мазохиста.

Марго неистово целовала Андрея в губы, шею, плечи, покусывала мочки, вновь ласкала руками, и при этом ее пальцы, казалось, продавливали его кожу, погружались на всю длину, даря уже знакомое чувство боли-восторга. Это была всего лишь прелюдия к сексу, острое блюдо, поданное перед основным для возбуждения аппетита. Но разве оставалась в теле Ворохова хоть одна клеточка, которую еще надо было возбуждать? Он словно плыл в озере лавы. Она была неоднородной: в ней медленно перемешивались пурпурные, малиновые, золотистые слои, временами образуя потрясающе красивые сочетания. Андрей то проваливался в нее, то выныривал, чтобы наполнить воздухом готовые спечься легкие, и тогда снова видел висящие над головой «иероглифы» — уже не прозрачные, как сосульки, а огненные, высекающие при столкновении снопы белых искр.

Его кожа пылала, не от дыхания адской, жаровни, а словно после безжалостного, почти садистского массажа. Между тем Марго еще далеко не исчерпала свой арсенал. Она припала губами к уху Андрея, ужалила языком, повторила выпад, еще и еще… Затем ее язык неведомым образом вытянулся, истончился, проникая в запретную глубину, завибрировал — и вдруг расплескался внутри его черепа струйками расплавленного металла. Мозг затопили эндорфины. Ворохов знавал горячих женщин, и многие ласкали его подобным образом, но того, что было сейчас, не смогла бы сотворить ни одна из них. Как ей удавалось так долго сдерживать его пыл? Он вновь попытался обнять Марго — и на этот раз встретил жесткий отпор. Она с такой силой припечатала его руки к паласу, что Ворохов подумал: девочка-то не простая, наверняка где-нибудь качала мышцы, а может, и единоборствами баловалась. Опять уступить? Этого не позволяла мужская гордость. Руки ее, уже совсем не ласковые, сейчас напоминали стальные стержни, однако Андрей максимально напряг мускулы и убедился: одержать верх можно. Вот только какой ценой? Неужели, чтобы доказать превосходство солнца, придется затевать настоящую силовую борьбу? Ну, сломает он ее, а дальше что? Не пришлось бы пожалеть…

И все же поле боя осталось за ним. Ворохов смотрел в зеленые глаза Марго: они были, как у голодной кошки… нет, не голодной — изнемогающей от желания, уже готовой сдаться, втянуть когти. Он ждал, по-прежнему не ослабляя мышц, но чувствуя, что больше пяти секунд не выдержит — или лопнет, как надутый сверх меры воздушный шарик, или сойдет с ума. Пять секунд прошли — незримые внутренние часы отсчитали их нарастающими глухими ударами. Уже почти теряя сознание, Андрей увидел, как глаза его «наездницы» неуловимо изменили опенок, потеплели, словно сквозь безупречно отполированные изумрудные кружочки проросла нежная весенняя травка. И началось безумие…

— Да, — выдохнула Марго, когда Ворохов, словно чашу, наполненную искрящимся вином, вознес ее над собой. — Да, да, да! — уже в полный голос выкрикнула она, опускаясь и благодарно принимая в себя его тугую напряженную плоть. Мгновение спустя их поглотила лава — теперь она кипела, бурлила, как кровь дракона в реторте великана-алхимика. Казалось, не понятый современниками гений задался целью вырастить новую, невиданную форму жизни. Но вместо монстра, призванного устранить мир, в толще алой пузырящейся жидкости зародилось прекрасное двуединое существо — гибкое, порывистое, сжигаемое неуемным внутренним огнем.

Ворохова переполняла невероятная звериная энергия. И все же не он задавал ритм. Марго была моложе, но, несомненно, гораздо искуснее в любви. Она то падала на грудь Андрея, то выпрямлялась и начинала зажигательно крутить бедрами, словно танцуя что-то знойное, латиноамериканское, то откидывалась назад, упиралась руками в пол, и опрокинутые чаши ее грудей подпрыгивали с каждым бешеным толчком.

Снова накатила боль-восторг. Андрею казалось, что Марго неведомым способом завязывает его нервы в узелки, затем вновь распутывает, и они, извиваясь, как змеи, втягиваются в ее лоно, истекающее маслянистой влагой. «Кровь дракона» заклокотала еще сильнее, и вдруг огромный стеклянный шар разлетелся на мириады звонких осколков. Лава взметнулась вверх исполинским столбом, пробила атмосферу, расплескалась в ночи, окутавшей вселенную.

Любовники вращались в самом центре мироздания, и бесчисленные звезды ловили их в перекрестке своих лучей, тонких и острых, как алмазные игры. Затем случилось невероятное: одна из звезд поселилась у Ворохова внутри. Он продолжал отдаваться своему сумасшедшему ритму, и в такт его движениям звезда то притухала, то вспыхивала — все ярче, все нестерпимее. Ее раскаленное дыхание уже могло вскипятить океаны целых планет, но пульсация следовала за пульсацией, чудовищный жар распирал звезду, и наконец она взорвалась, разметав в клочья первозданную тьму…

Прошла целая вечность, прежде чем Ворохов осознал, что Марго — уже неподвижная, отдавшая все силы любовному экстазу — по-прежнему лежит на нем, а он, каким-то чудом сохранивший способность двигаться, гладит ее спину, покрытую бисеринками пота. Казалось, их тела, когда-то разогретые до звездных температур, намертво приклеили друг к другу. Но едва Андрей, отпустив Марго, в изнеможении уронил руки, она тут же соскользнула с его груди и вытянулась рядом.

Ему до сих пор не верилось, что все уже позади. Стены, потолок, широкое окно, забранное светло-зелеными жалюзи, казались менее реальными, чем вулканическая лава, разлетающаяся багровыми сгустками на фоне звездного неба. Но звездное небо можно было возвратить… В комнате царил полумрак: ночь еще не наступила, она только-только подкрадывалась к ним на мягких кошачьих лапах. Целая ночь… Как же они поспешили! Или нет? Марго шевельнулась у него под боком — она оживала, возрождалась, чтобы снова заставить взрываться звезды…

Глава 13. СООБЩЕСТВО «КСИ»

Солнечные лучи ворвались в комнату сквозь жалюзи, обрядив Марго, раскинувшуюся на скомканных простынях, в призрачное одеяние из золотистых полосок. Ворохов залюбовался. Сейчас в его жизни явно была светлая полоса. Впрочем, почему только полоса? Да будет свет во веки веков!

Безмятежному сну Марго можно было позавидовать: сам Андрей после любовных безумств, хотя и был изнурен до предела, почти не сомкнул глаз. Лишь однажды он ненадолго погрузился в сон и увидел себя стоящим перед диковинным хрустальным замком, сквозь стены которого прорастали огромные пахучие цветы. Внезапно они посыпались вниз, погребая его под собой. Ворохов задохнулся от их аромата, отчаянно забился, не желая принимать даже такую прекрасную, завидную смерть, — и проснулся.