– Анастасия Павловна! Какими судьбами?

– Я к Олегу Антоновичу пришла. Буду пытаться под его руководством написать диссертацию. А вы, Артем Андреевич?

– Представьте, тоже пришел к Олегу Антоновичу.

– И тоже по научной надобности? – задала она ехидный вопрос.

– Да что вы! – следователь махнул рукой. – У меня сплошная проза. Брат жены купил машину и не может ее на учет поставить. Очереди безумные, никто ничего не знает, справок не дают, он два раза с работы на целый день отпрашивался – все без толку. В третий раз его начальник не отпустил, еще и пригрозил уволить за прогулы. А у дядьки какой-то блат есть, я к нему уже пару раз обращался.

– У дядьки?

– Ну да, Олег Антонович – мой дядя, брат матери. Двоюродный, правда, но все равно же родственник.

– Но ведь есть фирмы, которые специально занимаются постановкой машин на учет, можно же к ним обратиться.

– Можно, но дорого, – Артем Андреевич усмехнулся. – Брат жены на машину-то еле-еле наскреб, еще и занимать пришлось, так что услуги фирмы ему уже не потянуть. В ГАИ что от фирмы, что от частных лиц деньги берут одинаковые, но если через дядьку, то хотя бы на оплате услуг фирмы можно сэкономить. У него сосед по гаражу работает в ГИБДД, в которой ставят на учет любые машины независимо от места прописки владельца. Так что, кстати, имейте в виду, Анастасия Павловна.

– Не буду, – улыбнулась она, – я не собираюсь покупать машину, у меня денег таких нет. Артем Андреевич, а можно нескромный вопрос?

– Конечно.

– У вас дверь была неплотно закрыта, и я случайно услышала… Вы ведь не дежурили в день выборов, правда?

Артем расхохотался, и его обычно строгое точеное лицо вдруг превратилось в мальчишескую озорную физиономию.

– Не дежурил. Если вы собираетесь писать диссертацию под руководством моего дядюшки, то вам небесполезно будет знать, что он никогда ничем не бывает доволен. Все вокруг сволочи, это раз. Все воруют, это два. Страну развалили, это три. Результаты выборов предопределены заранее и подтасованы, это четыре. В России сегодня нет ни одной реальной политической силы, которая могла бы привести нас к такому будущему, которое устроило бы моего дядюшку. Это пять. Поэтому если иметь неосторожность ответить ему на вопрос, за кого ты голосовал, ты рискуешь получить в ответ лекцию на тему о том, какой ты козел и как неправильно ты поступил. Поэтому проще сказать, что вообще не ходил на выборы. Я уверен, что все, к кому дядька с этим вопросом приставал, именно так и думали, потому и сказали, что не голосовали. Я, во всяком случае, наврал ему как раз из этих соображений. Конечно же, у меня есть свое мнение, и я его выразил путем тайного голосования. Но обсуждать это мнение с Олегом Антоновичем – себе дороже. Так что осторожней, Анастасия Павловна, следите за речью, когда будете общаться с ним, а то он вас в три секунды задолбает. Избегайте любого намека на политику.

– Спасибо за предупреждение, Артем Андреевич, – от души поблагодарила Настя.

– Да бросьте вы. Просто Артем. Мы же не на службе. Тем более вы меня застукали, когда я занимался неблаговидным делом – посредничеством во взяточничестве.

– Это да, – она кивнула, – это верно. И я немедленно побегу в управление собственной безопасности доносить на вас и на вашего дядю. А вы потом подошлете ко мне наемных громил или даже убивцев, чтобы лишить меня возможности отстаивать честь российского милиционера. Черт, Артем, а ведь в самом деле, нас всех просто в угол загоняют, вынуждая давать взятки, а потом с пафосом заявляют о необходимости всенародно напрячься в борьбе с коррупцией. Ведь мы же с вами юристы, профессионалы, у нас должно быть развитое правосознание, я знаю о том, что вы и ваш дядя участвуете во взяточничестве, и вам не стыдно, а мне не противно. Во как нас жизнь-то поуродовала, а?

Следователь собрался было что-то ответить, но из кабинета начальника кафедры появился Городничий и недовольно поморщился, увидев племянника.

– Ты еще здесь?

– Уже нет, – бросил Артем и выскользнул за дверь.

– А вы ко мне? – обратился к Насте профессор.

– К вам, Олег Антонович. Я Каменская, вы мне назначили сегодня прийти.

– Ах да… Да, конечно, – он тяжело вздохнул, всем своим видом показывая, что от тягот службы государевой утомился безмерно, но что ж поделать, коль в науку рвутся всякие там с Петровки, небось читать едва научились, а туда же… – Проходите.

Да, легко не будет, уныло констатировала Настя, заходя следом за профессором в кабинет.

* * *

Из кабинета профессора Городничего Настя вышла примерно через час совершенно обескураженной. Во-первых, Олег Антонович, как выяснилось, обладал превосходной памятью, посему надеждам на то, что он забыл Настин позор на экзамене, сбыться было не суждено. Во-вторых, он вовсе не считал Настю непроходимой дурой, ее взгляды еще тогда, во время экзамена, показались ему любопытными, и он полагал вполне возможным поставить ей высокую оценку, однако у него в тот день сильно болела голова, а вступать в дебаты с профессором Славчиковым, настаивавшем на двойке, ему не хотелось. Так что выбранную Настей тему он в целом одобрил и сказал, что работа может получиться очень интересной, если… И вот здесь наступало «в-третьих». Если диссертант, то есть Настя Каменская, сумеет собрать достаточный по объему эмпирический материал; если сумеет разработать инструментарий, при помощи которого этот материал обработать; если у нее хватит ума глубоко и всесторонне осмыслить полученные результаты; если у нее достанет аналитических способностей сделать из результатов достоверные и неопровержимые выводы; если она обладает достаточным терпением, чтобы прочесть горы криминологической и криминалистической литературы, посвященной проблемам умышленных убийств, и написать литобзор, чтобы доказать, что ее взгляды являются оригинальными и доселе никем не разрабатывались, а разрабатывать их всенепременно нужно, дабы перевести борьбу с убийствами на качественно иной уровень; если она «дружит с письменной речью» и ей удастся все это связно, последовательно, логично и убедительно изложить; если она сможет грамотно сформулировать цели и задачи исследования, его предмет и объект, а также выводы и предложения, то, вполне вероятно, она сможет создать нечто, достойное быть названным «Диссертацией на соискание ученой степени кандидата юридических наук».

– Так что не думайте, что написать диссертацию легко и просто, – усталым голосом поучал ее Городничий. – Вы должны быть готовы работать как каторжная, только тогда у вас что-то может получиться. Сегодня у нас понедельник, пятое апреля. Давайте встретимся в четверг, восьмого, вы принесете первый вариант рабочей программы.

Он посмотрел в расписание.

– У меня в четверг третья пара, значит, давайте часика в три, – Городничий черкнул что-то в настольном ежедневнике. – И над инструментарием подумайте.

Настя печально брела по бесконечным запутанным лабиринтам коридоров, похожих один на другой, и никак не могла найти выход. Все двери казались ей одинаковыми, в какой-то момент она обнаружила, что попала в другой корпус, и совершенно растерялась. Ей пришла в голову странная мысль о том, что все указывает ей на ее чужеродность и ненужность этому высоконаучному учреждению. Если верить Городничему, она никогда не сможет написать диссертацию, потому что она не поняла даже половины того, что он ей говорил. И здание какое-то недружелюбное, непонятно, как оно спроектировано, и где что находится, и как пройти, и как выйти.

Все, все твердит, да что там твердит – в голос кричит ей: это не твое, ты здесь чужая, тебя здесь не примут, тебя здесь не хотят. Одним словом, уноси, Каменская, ноги, пока не поздно.

* * *

– Леш, я, кажется, совершила очередную ошибку.

– Да ладно тебе, – усмехнулся Чистяков, листая бумаги, сложенные в толстенную папку. – Не в первый же раз и, надо полагать, не в последний. Сейчас, Асенька, мне нужно еще минут десять, я закончу и буду готов выслушать твою скорбную песнь.

Ну вот, и мужу она тоже не нужна. У него работа, наука, лекции, монографии, ученики с их диссертациями, а жена на последнем месте, на каком-нибудь триста двадцать восьмом… Стоп, Каменская, у тебя уже и слезы на глазах появились! Ну-ка прекращай эти глупости, ты уже несколько месяцев назад все поняла про слезы и тотальное ощущение собственной ненужности и никчемности, и незачем снова к этому возвращаться. Все нормально, все в порядке, радуйся, что у твоего мужа есть работа, которой он занимается успешно и, что самое главное, с неугасающим интересом. Ладно, пусть у тебя не все в порядке, но у Лешки-то все в полном шоколаде, так что ж тебе не порадоваться за него? А заодно и за себя, давай-ка вдохни поглубже и поблагодари судьбу за то, что в твоей квартире, рядом с тобой живет талантливый ученый-математик, который любит свое дело и иногда даже получает за него более чем приличные гонорары в валюте, а не унылый безработный ворчун, валяющийся целыми днями на диване, уставившись в телевизор или в газету, и клянущий на чем свет стоит новую власть и новые порядки, лишившие его надежд на престижную работу и завидную карьеру. А еще ведь муж у тебя мог спиться и стать бытовым пьяницей или даже, не приведи господи, алкоголиком, углублялся бы в многодневные запои, уносил из дома вещи и деньги, приводил сюда собутыльников. А? Хочешь? Вон сколько женщин с такими мужьями мучаются, а тебе судьба послала нормального, вменяемого, непьющего, так что не ропщи понапрасну. А еще, между прочим, бывают мужья, которые таскаются по бабам и приносят домой чужие запахи, чужие слова, чужие мнения и вкусы, а случается, и чужие болезни. Тебя и от этого бог отвел. Ты что, не понимаешь, какая ты на самом деле счастливая?

Вот если не понимаешь, так пойди на кухню, сядь за стол, задумайся в тишине и пойми, наконец.

Настя так и сделала. Уселась на кухне за стол, налила себе чаю. Хорошо, что кухня маленькая и до чайника можно дотянуться, не вставая, и зашуршала конфетными обертками. И откуда в человеке, и особенно в женщинах, эта неистребимая привычка подслащивать пилюльки? Чуть что не так – сразу за сладенькое хватаемся. Говорят, ученые целые трактаты уже давно опубликовали о причинах этого явления, то есть все все понимают, но делать продолжают. Одним словом, наука своим чередом течет, а жизнь – своим, другим каким-то.

– Ну и что, дорогая, правильно ли я понял, что у тебя легкий шок от первого плотного контакта с научным миром? – насмешливо спросил Алексей, появляясь на пороге кухни.

– Тяжелый, – машинально поправила его Настя. – Не легкий шок, а тяжелый.

И вдруг сообразила, что надо бы удивиться.

– А как ты догадался?

– Ой, можно подумать! Я в этом мире столько лет варюсь, что было бы просто странно, если бы я не догадался. Тебя пугали, что ты не сможешь написать диссертацию?

– Пугали, – кивнула она, удивляясь еще больше.

– Говорили, что это не так просто, как кажется на первый взгляд, и тема у тебя сомнительная, надо бы еще обдумать как следует, обсудить с научным руководителем и подкорректировать. Говорили?

– Ага. – Настя слушала мужа как завороженная.

– И ждать заставили, хотя время предварительно согласовали?

– А как ты догадался?

– Асенька, ты повторяешься. Это все элементарно, это азы работы с аспирантами. Хотя в вашей системе аспиранты называются адъюнктами, суть не меняется. Девяносто пять процентов научных руководителей хотят иметь мальчиков на побегушках. А как заставить своего аспиранта бегать по поручениям, возить на машине, ездить на другой конец города, чтобы взять-отдать-передать какую-нибудь книгу, папку, сверток, сто рублей? Как сделать так, чтобы он взял твой паспорт и вместо тебя ехал в кассу покупать билет? Как сделать, чтобы он в любое время дня и ночи готов был все свои дела бросить и ехать за тобой на дачу, потому что ты выпил и сесть за руль не можешь? Или мотался по всему городу в поисках нужного тебе лекарства? Да мало ли какие нужды бывают у научных руководителей!

– Все понятно, – удрученно вздохнула Настя, – надо создать у аспиранта ощущение, что без научного руководителя он ничто и ничего у него не получится.

– Как вариант, – кивнул Чистяков. – Ты – умненькая и профессионально грамотная, ты взялась писать диссертацию по проблеме, которой ты двадцать лет занималась на практике и в которой ты разбираешься заведомо лучше того, кто собирается тобой научно руководить, поэтому в твоем случае была выбрана тактика запугивания. Нужно было убедить тебя в том, что ты не такая уж умная, как сама о себе думаешь, и без усиленной помощи дяденьки руководителя тебе не справиться. Так что ты сейчас напишешь обоснование темы и рабочую программу, а он тебе ее завернет, да еще и с довольно резкой и оскорбительной критикой. Переделывать будешь раз пять, не меньше, пусть это не будет для тебя неприятной неожиданностью. Не смей думать, что ты глупая, просто помни, что это – его игра и его тактика в данной игре. Руководитель целенаправленно формирует у тебя чувство неуверенности в себе и глубокой благодарности к нему, далее по тексту.

– А другие варианты бывают?

– А как же. Например, диссертацию собирается написать человек, к этому совершенно не способный и это понимающий. Тупой, одним словом, или совсем неграмотный, или не имеющий соответствующего образования. То есть образование у него высшее, но по другому профилю. Из таких можно веревки вить, надо только сразу дать понять, что добрый дядя руководитель во всем поможет, все подскажет, всему научит. Например, сделать несколько замечаний по рабочей программе, отправить на доработку, потом опять и опять, и потом сказать: ладно, оставьте ваши бумаги, я сам напишу. Научному-то руководителю, доктору наук, эту программу написать – раз плюнуть, а несчастный аспирант считает, что ради него был совершен подвиг. И все, он твой. Делай с ним что хошь.

– Погоди, Леша, а дальше-то как же? – не поняла Настя. – Ну, допустим, рабочую программу ему написали, а диссертацию ему кто будет писать? Если он сам совсем ничего не может, то что же, научный руководитель ее напишет?

– Разные варианты, – он пожал плечами и сунул в рот веточку петрушки. – Либо аспирант бьется как рыба об лед, ничего толкового не рожает, и к концу первого года обучения его отчисляют за невыполнение плана аспирантской подготовки, но за этот год руководитель все, что мог, с него поимел; либо руководитель все-таки что-то за него написал, ну хоть пару страничек или маленькую статейку в сборник работ аспирантов и соискателей, а на заседании кафедры расписал своего ученика как великого труженика, который не покладая рук – и так далее. Человек учится в аспирантуре еще год, и снова либо его отчисляют, либо руководитель его спасает.

– А потом что?

– А потом опять же два варианта. Либо человек заканчивает аспирантуру с ненаписанной диссертацией и исчезает, либо рано или поздно представляет в ученый совет работу, которую ему кто-то написал.

– Кто? – допытывалась Настя.

– Да кто угодно. Научный руководитель или любой другой специалист, значения не имеет.

– И что, за одни только услуги, за беготню по аптекам и езду на машине на дачу?

– Да нет, зачем же, здесь счет идет уже на деньги. Аська, ты меня прости, убогого, тебе, конечно, интересны высокие материи и всякое разное из мира науки, но я грубо и примитивно хочу жрать. Давай уже будем ужинать, а? Тем более ты на два с половиной месяца ушла из милиционеров в домохозяйки.

– Леш, ты чего? – Настя не на шутку испугалась. – Ты серьезно, что ли?

– Более чем. Поскольку я мужчина и обладаю некоторой физической силой, то продукты я принес и даже частично приготовил. Но разогревать, подавать на стол, делать салаты и резать хлеб с сегодняшнего дня будешь ты. До тех пор, пока не закончатся твои два слитых воедино чудесных, прекрасных, восхитительных отпуска.

– Леш…

– Ася!

– Поняла, – покорно пробормотала она. – Но ты мог бы предупредить заранее.

– А какая разница? Я предупредил тебя сейчас. Жизнь адъюнкта – это совсем другая жизнь, пусть даже ты и адъюнкт-заочник, вот и начинай новую жизнь с новыми привычками.

Вообще-то Настин муж неплохо владел собой, но сейчас, чтобы не расхохотаться, глядя на ее растерянное лицо, ему пришлось запихнуть в рот целый пучок зелени.

– Я тут с Коротковым разговаривал, – произнес Леша как можно безразличнее, отвернувшись к окну, – так он мне поведал, как ты пирожки пекла, пока я в Штатах был. Вкусные, говорит, были пирожки-то.

– Когда это ты с ним разговаривал? – встрепенулась Настя.

Душу кольнуло нехорошее подозрение. Неужели сегодня? Ведь просила же его, как человека просила…

– Сегодня, часа два назад.

– Зачем он звонил?

– Господи, Ася, да что с тобой? – Чистяков посмотрел на нее с укором. – Юрка твой друг столетней давности. Что особенного в том, что он тебе позвонил?

– Ничего, – она вздохнула. – Если бескорыстно звонил, то ничего. Я его предупредила, что ты меня к телефону подзывать не будешь, чтобы даже и не надеялся.

– Ладно, не буду. Видишь, какой я покладистый. И не думай, пожалуйста, что, если ты будешь сидеть и разговаривать со мной, ужин сам разогреется и подастся на стол. Чудес не бывает.

– Не бывает? – безнадежно переспросила Настя.

– Не-а, – покачал головой Леша. – Не бывает.

– Ты жестокий, – печально констатировала она, вставая из-за стола.

– Я прожорливый, – возразил он. – И невероятно храбрый, поскольку не боюсь скончаться от твоих кулинарных потуг.

– Может, не стоит рисковать? – Настя отчаянно хваталась за соломинку в надежде, что муж передумает.

– Кто не рискует, тот… впрочем, сама знаешь. Давай, любимая, отринь сомнения и вперед. Начни с малого, приготовь ужин, потом попробуешь сочинить рабочую программу, а там, глядишь, и до диссертации дело дойдет.

Она поняла, что надеждам сбыться не суждено и придется как-то приспосабливаться к новым обстоятельствам.

– А из чего салат делать?

– Из силоса, надо полагать. Открой холодильник, обозри содержимое, прояви здоровую фантазию и прими решение.

Настя открыла холодильник и с тоской принялась оглядывать круглые помидоры, покрытые пупырышками огурцы, глянцево-красные болгарские перцы и пучки разнообразной зелени. В принципе, ничего сложного. В миске замаринованные куски мяса, их надо ухитриться как-то пожарить, чтобы не сжечь, не пересушить и не получить стейк с кровью. По сравнению с проблемой мяса салат – просто детские игрушки. У Лешки есть какие-то свои секреты, благодаря использованию которых отбивные у него получаются сочными и вкусными. Ну что ж, наверное, Чистяков прав, нельзя много лет функционировать «в одном формате», надо что-то менять в жизни, от одних привычек отказываться, другие приобретать, иначе жизнь превратится в застоявшееся болото.

Она достала овощи и мясо, разложила на столе, повязала фартук.

– Леш, у меня два вопроса, можно?

– Валяй.

– Ты поделишься со мной своими секретами в части приготовления мяса? Или ты настаиваешь на том, чтобы я всю науку познавала путем проб и ошибок?

– Поделюсь. И в части рыбы тоже. Я даже готов прочесть тебе отдельную лекцию по технологии тушения овощей. Второй вопрос?

– Лешенька, я покорно принимаю твое решение и буду его безропотно выполнять. Но почему? И почему именно сейчас?

– А чтобы не скучно было. Это внесет в нашу с тобой размеренную жизнь некоторую пикантность. И потом, это же всего на два с половиной месяца. Хотя если ты войдешь во вкус, то я готов продолжить эксперимент, когда ты снова вернешься к своим трупам.

Настя расхохоталась, сделала страшную физиономию и провещала утробным голосом:

– И я буду готовить тебе еду теми же руками, которыми за час до этого осматривала мертвое тело! Я принципиально не буду мыть руки, приходя с работы, и с этих рук ты будешь принимать корм!

И почему она решила, что салат – это просто? Наверное, это просто, когда нож в руках у Лешки, а она смотрит со стороны и наивно полагает, что все получается само собой: дольки огурца – тонкие и ровные, помидор несколькими легкими движениями рассекается на шестнадцать частей, перец сам рассыпается на одинаковые по толщине кольца, а укроп, зеленый лук, петрушка и кинза от одного прикосновения ножа превращаются в аппетитно пахнущую сыпучую кучку зелени. Из огурца у нее получились корявые шайбы, которыми можно было голову пробить, помидор давился прямо под ножом, превращаясь в заготовку для томатного сока, перец при первом же нажатии сломался с сочным хрустом, и вместо колечек из-под ножа выходили какие-то кривые полоски, смутно напоминающие рахитичные ножки. О зелени и говорить нечего, она все время выскальзывала из пальцев и норовила упасть на пол.

Ничего, утешала себя Настя, я способная, несколько дней потренируюсь и буду строгать силос не хуже Чистякова. А может, даже и лучше!

И снова, второй раз за этот день, ее посетила мысль, показавшаяся совершенно бредовой: если она научится легко и красиво резать салат, то уж с рабочей программой и всяким там инструментарием тем более справится, а если после упорных тренировок сможет овладеть искусством жарить мясо так же здорово, как Лешка, то и с диссертацией совладает.

Вот ведь глупость-то, а? Какая связь? Где поп, а где приход? Болит голова, а уколы в ягодицу делают. Но Настю в тот момент обуяла какая-то прямо суеверная убежденность в том, что связь есть. В конце концов, и научная работа, и кулинария – новые стороны ее жизни, требующие новых знаний и навыков. Если она преуспеет в чем-то одном, это будет означать, что она еще не совсем отупела и закоснела, что голова работает, память не отказывает, логические связи пока еще выстраиваются безошибочно. Она еще в «рабочем» возрасте, она в состоянии воспринимать новые знания и обучаться новым приемам и методам деятельности. Если получится одно, то получится и другое.

А Лешка… Неужели он тоже об этом подумал? Неужели он знал? И не нужна ему никакая пикантность в их семейной жизни, он просто хочет ей помочь. И на всем белом свете он – единственный, который знает, как это сделать. Полгода назад Настя имела возможность в этом убедиться, когда наступление у нее «кризиса среднего возраста» Чистяков заметил куда раньше ее самой, и не просто заметил, а обдумал и нашел смешной и оригинальный способ помочь ей в борьбе со страхом старости.

Или она ошибается, и Лешка вовсе не думает о том, как ей помочь, а просто ему надоело из года в год, изо дня в день стоять у плиты и готовить и подавать ей еду, поскольку как-то так с самого начала было принято, что, дескать, она за целый день изнемогла в ловле душегубов и имеет право на покой, тишину и горячую еду. Да, много лет это устраивало Чистякова, а теперь вдруг раз! – и надоело. Ему хочется что-то изменить в своей жизни, например, просто побыть обыкновенным мужем, каких тысячи и которые читают за столом газету, а жены подносят им еду. А что, собственно говоря, в этом неправильного? Испокон веку мужчины добывали пропитание, то есть зарабатывали деньги, а женщины хозяйничали у очага и кормили мужчин тем мясом, которое они добыли в честной охоте. Чистяков зарабатывает больше Насти, это очевидно. Стало быть, свою функцию добытчика пропитания он выполняет. А она что же себе думает? Почему не делает того, что ей на роду написано? Почему не выполняет свою функцию хозяйки и кормилицы?

А вдруг у Чистякова другая женщина? И Настино бытовое безделье стало его раздражать? Так всегда бывает: пока ты сосредоточен на одном человеке, его недостатки не режут глаз, но, как только появляется объект, с которым можно сравнивать, сразу картина меняется. И вдруг начинаешь видеть и седину, и морщины, и обвисающую кожу, и замечаешь то, чего раньше не замечал, и раздражаешься от того, что еще вчера казалось милой особенностью или смешной привычкой.

Настя осторожно повернула голову и посмотрела на мужа, склонившегося над пасьянсом. «Господи, – с каким-то отчаянием подумала она, – как я его люблю! Я люблю его так сильно и так давно, что уже забыла о том, что люблю. Просто привыкла к этому состоянию, как рыба привыкает к воде и не замечает ее, а лишившись воды, задыхается и умирает. Я задохнусь и умру, если он от меня уйдет. Надо сказать ему об этом, сейчас же сказать, немедленно!»

– Лешик…

Телефон не дал ей договорить, запиликав маловразумительную мелодию. Алексей протянул руку к трубке, не отрывая глаз от разложенных на столе карт.

– О, привет! Рад тебя слышать! Да, дома. Сейчас.

Он протянул трубку Насте.

– Не бойся, это не Коротков, – шепотом сообщил он. – Это Лилька Стасова.

Настя облегченно перевела дыхание. Дочка Владика Стасова училась в одном из многочисленных юридических вузов и регулярно обращалась то к отцу и его жене, то к Насте в поисках старых учебников и монографий, которых не было в институтской библиотеке. В те времена, когда Настя училась в университете, в библиотеке юрфака можно было найти практически все, что было написано и издано по юридическим наукам чуть ли не с двадцатых годов прошлого века. Но сколько тогда в Москве было юридических вузов? Раз-два – и обчелся. Сегодня же институтов, дающих юридическое образование, развелось столько, что упомнить их невозможно, потому как юристы, в особенности цивилисты, специалисты по договорам, недвижимости и финансам, стали жуть как востребованы. Институты возникали то на базе каких-то других вузов, а то и вовсе на пустом месте, и о том, чтобы в их библиотеках нашлась литература, изданная чуть раньше, чем в последние десять лет, даже мечтать было глупо. А Лилька Стасова – девочка вдумчивая, старающаяся в каждом вопросе докопаться до истоков и корней, поэтому она частенько обращалась то к Насте, то к жене отца Татьяне за старыми учебниками и монографиями, оставшимися еще со времен их учебы в университете.

– Тетя Настя, вы в маньяках разбираетесь?

Настя озадаченно почесала ухо и плюхнулась на стул, чтобы удобнее было разговаривать.

– Ну… постольку-поскольку. А в чем дело?

– Вы мне скажите, маньяки могут заниматься устранением свидетелей, или им все равно?

– Хороший вопрос, – усмехнулась она. – А почему ты его тете Тане не задала? Она все-таки столько лет следователем проработала, тоже должна разбираться.

– Я задала, а она меня к вам переадресовала, потому что она всякими делами занималась, а вы – только убийствами, то есть у вас опыта больше. Понимаете, я подумала, что если маньяк действительно настоящий, то он убивает, когда ему уже просто невозможно не убить, или ему мерещится там что-нибудь, например, что женщина, которая едет с ним в электричке, – посланник дьявола и ее нужно непременно устранить, иначе наступит мировая катастрофа. Разве такой преступник будет потом думать о том, чтобы устранить свидетелей?

– Такой – не будет, – согласилась Настя. – Но такие встречаются очень редко. Под словом «маньяк» мы обычно понимаем серийного убийцу, человека, одержимого манией, навязчивой идеей или навязчивым желанием, например, убивать женщин определенного типа внешности, потому что когда-то женщина с такой внешностью отвергла его. И он вполне сознательно выискивает свои жертвы, выслеживает их, продумывает план убийства, а если что-то идет не так, принимает меры, в том числе и устраняет свидетелей. Настоящий сумасшедший маньяк – это человек невменяемый, то есть он либо не отдает себе отчет в том, что делает, либо отчет отдает, понимает, что убивает, но действиями своими руководить уже не может, то есть не может взять себя в руки и остановиться. Вот такие свидетелей не убирают. А все остальные – очень даже запросто. И этих остальных намного больше, чем настоящих невменяемых. Я удовлетворила твое любопытство?

– Да, спасибо.

В голосе Лили Настя уловила не то разочарование, не то сомнение.

– А почему ты спросила? Зачем тебе это?

– Да я курсовую по криминологии пишу… А в учебниках про это совсем мало сказано…

– Ну, я рада, что оказалась тебе полезной, – Настя снова усмехнулась и жестом попросила мужа, чтобы проверил мясо на сковороде: не пора ли переворачивать. – А я, в свою очередь, могу обратиться к тебе с просьбой?

– Конечно, тетя Настя, – с готовностью отозвалась Лиля.

– Ты уже взрослая, и если ты мне врешь, то, вероятно, у тебя есть на это веские причины, и вполне возможно, причины даже уважительные, поэтому я не в претензии. Но, пожалуйста, в следующий раз, когда соберешься меня обманывать, делай это как-нибудь… половчее, что ли, поизящнее. А то, когда меня пытаются провести на такой дешевой мякине, я начинаю думать, что ты считаешь меня полной идиоткой, которую можно обмануть за три копейки. Согласись, это не очень приятно.

– Я не обманываю, тетя Настя… – залепетала девушка. – Мне правда для курсовой…

Настя не стала слушать эти глупости и мягко оборвала ее:

– Лиля, я могу считать, что мы договорились? Ты мне врешь, и я это отлично понимаю. Просто имей в виду на будущее, что вранье надо заранее обдумывать и выстраивать, чтобы не оказаться в глупом положении, особенно когда имеешь дело с людьми старше себя. Все, дорогая, целую страстно, папе и тете Тане передавай привет.

Она бросила трубку на стол и вернулась к изнурительному труду по изготовлению салата. Чистяков, оторвавшись от пасьянса, с любопытством прислушивался к ее разговору с Лилей.

– Аська, а почему ты решила, что она врет? – спросил он. – Может, ты зря на ребенка наехала?

– Ну прямо-таки! – фыркнула Настя и тут же чуть не порезалась. – Вот черт, кусок ногтя отстригла. Леш, дай свои очки на минутку, надо эту расчлененку из салата извлечь, а у меня уже глазки слабенькие.

Он протянул ей очки. Настя нацепила их на нос и осторожно вытащила из кучки нарезанной зелени кусочек ногтя.

– И вдаль не вижу, и вблизи не вижу, – пожаловалась она, возвращая Леше очки. – Это что получается, близорукость вместе с дальнозоркостью, что ли?

– Именно так и получается, – кивнул он. – Типичное возрастное явление.

– Если ты еще раз напомнишь мне о моем возрасте, – угрожающим тоном начала она.

– То ты меня убьешь, – тут же подхватил Чистяков, – и тогда тебе придется до самой смерти готовить себе еду самой, а так тебе предстоит промучиться всего два с половиной месяца. Никогда не поверю, чтобы ты с твоим аналитическим мышлением не понимала, что выгодней. Кстати, ты мне насчет Лильки не ответила. Почему ты уверена, что она тебя обманывала?

– Потому что всего месяц назад она брала у меня книги по теории государства и права. И ей неизвестно одно из основных понятий уголовного права – понятие невменяемости.

– И что? – не понял он.