Игорь понял, что пора вмешаться. Артем явно не врубается в ситуацию, а Сурик не отступится, хоть и знает, что Артем с блатными порядками незнаком, но гонор в заднице играет. Ерохин резко поднял руку, подзывая официанта.

– Замени, будь добр, две порции, остыли уже.

– Слушаюсь, – кивнул официант. – Вам тоже принести?

– Шашлык не хочу. Принеси что-нибудь легкое, рыбу или овощи.

– Сейчас сделаю, – официант почти бегом помчался выполнять заказ. Эти трое были постоянными клиентами, им грех не угодить, тем более что «сверху» дают почти полсчета.

Игорь глянул на часы.

– Сурик, проверь, пожалуйста, на входе, там человек должен дожидаться.

Удунян молча поднялся и пошел через весь зал к выходу. Резников проводил его задумчивым взглядом и повернулся к Игорю:

– Что скажешь?

– Придется извиняться, Артем. «Козлами» на зоне «опущенных» называют.

– Кого называют? – не понял Резников.

– Тех, кого насильно «опустили». В смысле изнасиловали. Это очень серьезное оскорбление. Сурик теперь должен либо согласиться, если это правда, либо смыть обиду кровью. Третьего не дано. Ты же не хочешь, чтобы он кровью доказывал, что ты не прав, верно? Твоей, между прочим, кровью, – деловито пояснил Ерохин, дожевывая шашлык и отодвигая тарелку.

– Ну и порядочки у вас, – покачал головой Артем, слегка поморщившись от боли в обожженной руке. – Но здесь же не зона все-таки…

– Вот именно, – кивнул Игорь. – Поэтому Сурик готов снять конфликт, если ты всего лишь извинишься.

Вернулся Сурик, молча положил перед Игорем сложенный листок бумаги и так же молча уселся на свое место, выжидающе глядя на Резникова своими ясными глазами.

– Извини, Сурен Шаликоевич, – примирительно сказал Артем. – Я сказал это по глупости, без злого умысла, обидеть тебя не хотел. Игорь мне объяснил, что я нанес тебе страшное оскорбление, и я беру свои слова назад. Еще раз прошу прощения.

«Молодец», – удовлетворенно подумал Игорь. Резников чем дальше, тем больше нравился ему. Человек видит цель и идет к ней размеренно и аккуратно, строго по графику, с соблюдением мер предосторожности, но без излишней перестраховки, и на пути к этой цели не тратит силы на то, чтобы доказывать кому-то свою правоту и выставлять свой гонор против чужого. Спокойно, вежливо и с достоинством извинился перед приблатненным сопляком, хотя Сурик со всеми своими потрохами плевка его не стоит.

Выслушав извинение, Сурик слегка улыбнулся, достал из кармана конверт и положил на стол перед Артемом. Тот быстро просмотрел снимки, нахмурился, но ничего не сказал.

– Что у тебя? – повернулся он к Игорю, показывая глазами на принесенный Суриком листок.

– Сведения о хозяине машины, на которой уехала девица.

– Итак, посмотрим, что мы имеем. В момент встречи нас засекает некая женщина, работающая в паре с человеком, который заведует лабораторией в интересующей нас отрасли науки и техники. Женщина записывает мои приметы и передает их работнику милиции, который по глупости, нерадивости или по счастливой случайности никому записку не отдает. Милиционера этого больше нет, – он бросил быстрый взгляд на Ерохина, – заведующий лабораторией Беркович – под вопросом. Я пошлю кого-нибудь по его адресу, пусть выяснит, жив ли он. Остается женщина, о которой мы ничего не знаем, но которую можем попробовать найти через владельца машины, на которой она уехала. Судя по всему, у нас действительно появились потенциальные конкуренты, то есть люди, у которых есть такой же товар, как и у нас. Они хотят его хорошо пристроить, но не знают, где и как найти покупателя, поэтому пытаются выследить нас и наших контрагентов, чтобы сдать нас ментуре и занять наше место. Женщина эта работает либо на них, либо на ментов, либо на тех и других одновременно. Менты тоже кушать хотят, они вполне могли впрячься в одну телегу с нашими конкурентами. Нас уберут, а потом будут делить навар с продажи. Логично?

Артем говорил неторопливо, тщательно выстраивая фразы и проговаривая их до конца, не обрывая на середине, не теряя, как это часто случается, сказуемое и не забывая согласовывать падежи. Игорь и Сурик слушали его, не перебивая, им всегда интересно было следить за рассуждениями Артема, когда у них на глазах разрозненные факты складывались в четкую и понятную картинку. Хоть Артем и фраер, но голова у него варит – дай Бог каждому.

– С учетом того, что на нас теперь милиционер, а возможно, и Беркович, предлагаю на время утихнуть. Надеюсь, покупатели отнесутся к нашим трудностям с пониманием. С сегодняшнего дня все внимание нужно сосредоточить на этой женщине из метро, чтобы понять, кто является нашим конкурентом. А дальше решим, как действовать.

Глава 2

1

Настя Каменская с любопытством разглядывала своего гостя. Надо же, думала она, единокровный братец пожаловал, не иначе – влип в какую-нибудь историю. Он, кажется, руководит акционерным обществом, чуть ли не президентом является, из молодых бизнесменов, стало быть. Наверняка какая-нибудь гадость с невозвращением кредитов или вымогательством.

Настины родители развелись, когда ей только-только исполнился год. Нового мужа матери она искренне и горячо полюбила, называла папой, со своим родным отцом периодически перезванивалась, а встречалась лишь изредка. Когда у отца во втором браке родился сын Саша, Насте было восемь лет, никакого интереса к брату она не испытывала и никогда его не видела, справляясь о нем у отца исключительно из вежливости. И вдруг сегодня он позвонил и попросил разрешения прийти.

Высокий худощавый блондин с бесцветным невыразительным лицом, светлыми глазами и рыжеватыми усами, одетый в дорогой костюм-тройку, он выглядел уверенным в себе и благополучным. И еще – богатым. Насте было жаль тратить на него время, уже две недели она корпела над анализом нераскрытых убийств, работа шла неровно, то и дело стопорясь, и визит родственника казался ей неуместным и заранее раздражал. Но она понимала, что отказать нельзя: может быть, ему действительно нужна помощь. Брат все-таки, хоть наполовину и не родной, но на другую-то половину единокровный.

– А мы с тобой здорово похожи, – улыбнулась она, стараясь сгладить неловкость первых минут. – Оба в отца, наверное. Ты, правда, помоложе. Тебе двадцать шесть уже исполнилось?

– В прошлом месяце, – кивнул Александр.

– Женат?

– Да, уже четыре года скоро.

– Дети есть?

– Девочка, Катенька, – ласково произнес он, и стало сразу понятно, как сильно любит он свою Катеньку.

– Саша, ты извини, но у меня со временем туговато, поэтому давай сразу к делу перейдем, ладно? – предложила она без обиняков, сочтя, что реверансов уже, пожалуй, достаточно.

– Да, конечно, конечно.

Саша вдруг умолк, явно не зная, как начать. Пальцы его нервно пробежали по галстуку, задержались на пуговицах пиджака и замерли.

– Так какие у тебя проблемы?

– У меня есть девушка, – вдруг выпалил он.

– И что?

– Мне кажется, что с ней не все в порядке.

– В каком смысле? – нахмурилась Настя, приготовившись выслушать какую-нибудь душещипательную глупость, не имеющую никакого отношения к милицейским заботам.

– Лучше я начну с самого начала. Мы с ней познакомились примерно два месяца назад. А в последнее время у тех людей, у которых мы бывали вместе, начались неприятности. И я боюсь, что это из-за нее.

– Нет, дружок, начать с начала ты не сумел, – усмехнулась Настя. – Давай-ка я попробую. У твоей девушки есть имя?

– Даша. Сундиева, – уточнил он.

– Возраст?

– Девятнадцать. Скоро двадцать исполнится.

– Чем занимается?

– Она продавщица в магазине «Орион», в секции женского платья. И учится в Гуманитарном университете, хочет стать визажистом.

– Ух ты! – хмыкнула Настя. – Очень модная специальность. Где ж ты с ней познакомился?

– В магазине. Покупал костюм для жены…

– Банально до зубной боли, – прокомментировала она. – Дальше как события развивались?

– Как обычно. Пригласил пообедать, на другой день – поужинать…

– Ну да, а на третий день – вместе проснуться и позавтракать. Ты сразу начал водить ее в гости к своим друзьям?

– Да нет, недели через две-три, пожалуй.

– А почему не сразу? – поинтересовалась Настя, выключая чайник и открывая банку с кофе.

– Выжидал, хотел быть уверен, что через день-два это не кончится. Не люблю, когда мои приятели говорят, что меня бросила очередная красотка.

– А она – красотка? – уточнила Настя, разрезая пакет с печеньем. За стеной, в комнате, послышалось жужжание работающего принтера. Лешка занял компьютер, работает, а она тратит время на какие-то бредни. Не любит он, видите ли, когда его красотки бросают! Не заводи шашни с красотками, тогда и бросать не будут.

– Даша очень красивая, – спокойно ответил брат, не обращая внимания на Настин саркастический тон.

– Сделай привязку к календарю, – попросила она. – Когда вы познакомились?

– В конце августа.

– А точнее?

– У жены день рождения 23-го. Значит, числа 19-го или 20-го.

– Когда в первый раз пошли в гости к твоим друзьям?

– Ну… Где-то в середине сентября.

– «Где-то» меня не устроит. Давай точнее. Почему вообще ты решил повести ее в гости?

– Когда мы встретились в тот день, оказалось, что квартира, на которую я рассчитывал, занята. Деваться было некуда, и я позвонил приятелю, напросился на кофе.

– Приятель-то деликатный оказался?

– Конечно.

Саша ничуть не смутился. Он вел себя словно на приеме у врача, когда ни в одном вопросе не видишь ничего стыдного или неприличного.

– Телевизор включали, пока пили кофе в гостях?

– Да, у них телевизор на кухне стоит.

– И что показывали?

– Не помню. Фильм какой-то, кажется.

– Какой фильм? – допытывалась Настя. Она и сама не могла бы сказать, почему вдруг проявляет такую дотошность. Пока что она не видела никакого криминала, но что-то подсказывало ей, что даже такой ерундой, как любовные переживания брата, нужно заниматься на совесть.

– Не помню я, какой был фильм. – Саша пожал плечами. – Мы же его не с начала смотрели, да и вообще не смотрели, а разговаривали.

– Постарайся вспомнить что-нибудь, актера или хотя бы реплику.

– По-моему, там играл Бельмондо, – неуверенно произнес Саша. – Что-то комедийно-детективное.

– Ясно. Подожди, я сейчас.

Настя вышла в прихожую, достала с антресолей ворох газет и притащила их в кухню.

– Разбирай, – бросила она, плюхаясь на табуретку. – Ищи телевизионные программы за сентябрь.

Минут через 15 они установили, что первый совместный визит Александра Каменского и Дарьи Сундиевой в гости состоялся 14 сентября.

– Так, и что же было дальше? – устало спросила Настя, которой надоело исполнять сестринский долг.

– Потом мы еще несколько раз ходили к моим знакомым. И у них начинались неприятности.

– Какого рода неприятности?

– Кражи, – тихо ответил Саша, глядя куда-то в сторону.

– Конкретнее, пожалуйста, – в Насте вмиг проснулся охотничий инстинкт.

– Один из них пришел с работы, а дверь в квартиру взломана.

– Что пропало?

– Вроде ничего.

– Как это? – вскинулась Настя. – Совсем ничего?

– Документы, но их на другой день вернули. Подбросили в почтовый ящик.

– Милицию вызывали?

– Нет, зачем? Ничего же ценного не пропало. Дверь только испорчена. А с милицией хлопот не оберешься. Извини, – спохватился он.

– Чего там, – она махнула рукой. – Я сама в прошлом году пришла домой, а дверь открыта. Тоже не стала милицию вызывать, и по тем же соображениям.

– Да ты что?! И тебя обокрали?!

– Нет, меня шантажировали. Не отвлекайся, Саша, рассказывай дальше.

– Ну… Потом другого моего знакомого ограбили прямо в подъезде.

– Что-нибудь взяли?

– Только документы. И тоже на другой день вернули.

– Замечательно! – Настя отчего-то развеселилась. – Давай дальше.

– Потом еще одного ограбили, а у четвертого – снова квартирная кража.

– И у всех брали документы и на другой день подбрасывали?

– У всех. Вот я и боюсь, что Даша – наводчица. Только она работает не на воров, а на каких-то мафиози, которым нужны поддельные документы. Они высматривают людей с подходящими данными, потому что документы слесаря дяди Пети им сто лет не нужны для их махинаций. А среди моих знакомых большинство – предприниматели, банкиры, биржевики, короче, финансово-кредитная публика.

«А ведь прав братишка, – подумала Настя. – Пользоваться крадеными документами опасно, хозяева обращаются в милицию и в ГАИ за новыми, а похищенные ставят на учет. Гораздо безопаснее сделать копию. Документ в розыске не числится, номера настоящие, бумага и печати – комар носа не подточит, сейчас мастера на все руки есть, такие умельцы, что Монетному двору и не снилось. И имя в документе настоящее, только фотография другая. Случись проверка – полный порядок, паспорт или водительские права именно с этой серией и этим номером выданы там-то и тогда-то именно такому-то гражданину. Все как в аптеке. Не исключено, что красавица Даша связана с группой, у которой изготовление «липы» поставлено на поток. Преступный промысел переходит на узкую специализацию, как у Райкина».

– Сколько раз вы вместе ходили в гости? – спросила она, наливая себе вторую чашку кофе. Стоявшая перед братом чашка с чаем оставалась нетронутой. Несмотря на внешнюю уверенность в себе и спокойствие, разговор давался ему нелегко.

– Шесть раз.

– Ты точно помнишь?

– Настя, я ведь не сразу к тебе побежал. Я долго прикидывал, перебирал в памяти, сомневался. Получается, что мы приходили в гости, а через 2 – 3 дня – кража или ограбление.

– Вы были у шести разных хозяев?

– Да, мы ни в одном месте по два раза не были.

– А кражи, значит, только у четырех?

– У четырех, – подтвердил Саша.

– А почему? Есть какое-нибудь объяснение?

– Сам не понимаю.

– Когда была первая кража?

– 4 октября, во вторник. Перед этим мы в субботу, 1-го числа, были в гостях, а во вторник хозяев обокрали.

– А те, у кого вы бывали раньше, до 1 октября, не пострадали?

– В том-то и дело, что нет. Мы в сентябре были у двух моих друзей, и у них все в порядке. Все началось только в октябре. Вот я и думаю, что сначала она просто присматривалась к кругу моих знакомых, пока не убедилась, что это подходящие кандидатуры для копирования их документов.

– А ты сам веришь в это? Логика – это хорошо, но сердце-то что-нибудь подсказывает?

Саша надолго умолк, сосредоточенно размешивая сахар в чашке с остывшим чаем.

– Мне трудно судить, Настя, – осторожно начал он. – Даша – она необыкновенная. Это словами не выразить. У меня даже язык не поворачивается сказать ей про эти кражи. Это все равно что купить букет свежих цветов и тут же выбросить их на помойку. Нелепо и жестоко. Это то, что говорит сердце. А ум говорит несколько иное.

– Что, например?

– Зачем я ей? Я далеко не красавец и не супермен. Завидным любовником я не являюсь ни с какой стороны. Деньги у меня, правда, есть, и немалые, но Дашка этих денег не видит и никакого навара с них не имеет. Как возможного супруга она меня рассматривать не может, потому что разводиться я не намерен ни при каких условиях, и она прекрасно это знает. Так зачем я ей? Поэтому я вынужден думать, что у нее есть какой-то корыстный интерес.

– А любовь? – насмешливо спросила Настя. – Про любовь ты забыл?

– Любовь? – Он озадаченно посмотрел на сестру и вдруг расхохотался. – Да разве меня можно любить? Ну, ты и скажешь, сестренка! Меня в жизни никто никогда не любил, с детства дразнили белобрысым придурком или белесым чучелом, а еще крысенком и бледной спирохетой. Я некрасив, и у меня отвратительный характер. Я всегда покупал себе женщин, начиная с самой первой, с которой лишился невинности. Меня и жена не любит. Она прекрасно ко мне относится, мы с ней друзья, но она меня не любит. Она выходила замуж за деньги и перспективы, а не за меня.

– Зачем же ты на ней женился?

– Я не женился. Я купил себе мать своего будущего ребенка. И благодарен судьбе за то, что она стала не только матерью моей девочки, но и моим другом. Я на это даже не рассчитывал.

– Погоди, но ты же сказал, что на Дашу денег не тратил. Значит, ее-то ты не купил?

– Я пытался, как обычно, делать ей подарки, разумеется, дорогие, но она отказывалась. Это как раз меня и настораживает. Что ей от меня нужно?

– Бред какой-то, – в сердцах сказала Настя. – Ты несешь абсолютную чушь. Почему тебя нельзя любить? Потому что ты сам это придумал? Наговариваешь на себя и на девочку черт знает что.

– А кражи? – тоскливо спросил Саша. Было видно, что ему самому муторно от своих подозрений.

– Да, кражи, – задумчиво произнесла Настя. – О кражах надо подумать. Давай-ка я посмотрю на твою красавицу сама. Она завтра работает?

– Во вторую смену, с трех до восьми. Где магазин, знаешь?

– Знаю. Ты ей про меня не рассказывал?

– Нет.

– Ладно, завтра схожу.

Саша неожиданно улыбнулся и вытащил бумажник.

– Возьми деньги, – он протянул ей пачку купюр в банковской упаковке.

– Это еще зачем? – удивилась Настя.

– Купишь себе что-нибудь для виду. Там все очень дорого.

«И то верно, – подумала она. – Чтобы присмотреться к этой Даше, нужно перемерить не меньше десятка платьев. А если после всех этих мучений ничего не купишь, это может показаться подозрительным. Братец-то у меня далеко не дурак. Хотя и с огромным тараканом в голове».

Закрыв за Сашей дверь, Настя вошла в комнату, где Леша сосредоточенно работал на компьютере.

– Знаешь, Лешик, у меня очень любопытный родственничек, – сказала она, подходя и обнимая его за плечи. – Он считает, что его нельзя любить.

– Да? – рассеянно отозвался Чистяков, не прекращая работу. – И почему же?

– Он некрасивый, и у него плохой характер.

– И только-то? Бедолага, знал бы он, какой характер у его сестры! И ведь нашелся идиот в моем лице, который ее любит. Тебе место освободить? Я уже заканчиваю.

– Спасибо, Лешенька. А что у нас на ужин?

– Там, по-моему, еще котлеты остались.

– А по-моему, мы их уже доели, – усомнилась Настя.

– Все. – Леша закончил программу и вышел из-за стола. – Садись, светоч борьбы с убийствами. Я наконец понял, почему ты не выходишь за меня замуж.

– Почему? – полюбопытствовала она, отыскивая свою директорию в компьютере. – Скажи, я хоть знать буду.

– Потому что ты ленивая и нехозяйственная. Пока я прошу твоей руки, а тому без малого полтора десятка лет, я от тебя якобы зависим, и ты помыкаешь мной как хочешь. Если я на тебе женюсь, то обрету свободу и независимость, а кто будет тебя, поганку, кормить?

– Если не будешь кормить, я с тобой разведусь, – пообещала Настя, рисуя на экране таблицу.

– Да куда тебе! Разведется она, – проворчал Чистяков, собирая со стола свои записи. – Тебе даже бутерброд сделать лень, не то что разводиться.

2

Дмитрий Сотников с улыбкой смотрел на семерых ребятишек, старательно рисующих натюрморт. Хоть они и одаренные дети, но все равно – дети, непосредственные, непоседливые, ужасно забавные. Дмитрий любил своих учеников, он вообще любил детей и ни за что не согласился бы взять группу подростков постарше. В художественной школе, которая в последний год приобрела пышное название Академии искусств, он работал больше десяти лет, и за все эти годы у него в группе не было ни одного старшеклассника.

Общение с детьми всегда радовало его, но сегодня к концу занятий легкий, радостный настрой постепенно стихал, уступая место смутному недовольству. Конечно, промелькнула мысль, сегодня же четверг, сегодня придет Лиза. Опять будут воспоминания, разговоры об Андрее, слезы, потом обязательные, как кофе к завтраку, занятия любовью. Все это будет тягостно, но утешает хотя бы то, что Лизе станет немного легче. Совсем чуть-чуть, но легче.

Закончив занятия и отпустив учеников, Сотников отправился домой, заходя по дороге в магазины за продуктами. Лиза придет, как обычно, в восемь, до этого он хотел успеть сделать уборку в квартире и поужинать. Лиза никогда не садилась за стол вместе с ним, и если он не успевал поесть до ее прихода, то приходилось терпеть голод, пока она не уйдет.

Дома Дмитрий с тоской оглядел свое неухоженное жилище. Холостяцкая жизнь художника наложила свой отпечаток на всю квартиру, начиная от немытых стекол и кончая кастрюлями с отломанными ручками. Он изо всех сил старался поддерживать чистоту, регулярно мыл полы и вытирал пыль, но до мытья окон руки все не доходили, а уж про приобретение новой посуды и ремонт подтекавшего крана в ванной он и не помышлял.

Лиза пришла вскоре после того, как старинные часы на стене пробили восемь. Последние девять лет она ходила только в черном, вот и сегодня на ней были надеты черные брюки и черный свободный свитер. Дмитрию не нравился этот затянувшийся траур, к тому же глаз художника, требовательный к гармонии цвета и формы, видел, что черное ей совсем не идет. Статная, широкая в кости, с темно-русыми волосами и серыми глазами, спортивной подтянутой фигурой, она могла бы лучиться здоровьем и смехом, и ей как нельзя лучше подошли бы белые джинсы и яркая майка с веселым рисунком. Но вместо этого Лиза упорно носила траур, редко улыбалась, а скорбное выражение, казалось, навсегда прилипло к ее лицу.

– Как провела день? – спросил Дмитрий, пристраивая Лизину куртку на вешалку в прихожей.

– Нормально. Была на кладбище, вымыла памятник, положила цветы.

– Когда ты выходишь на работу?

– Через недельку, наверное. Посмотрим. Я еще не решила.

– А что врач говорит?

– Да что он скажет умного, врач этот! – пренебрежительно ответила Лиза. – Что я захочу, то и скажет. Посмотрим, – повторила она, – если будет настроение работать, закрою больничный.

После пережитого девять лет назад шока, когда на глазах у Лизы четверо мальчишек убили ее младшего брата, она периодически лежала в больнице по поводу нервного расстройства, а потом долечивалась дома.

– Ты знаешь, – оживленно заговорила она, устроившись в уютном глубоком кресле, которое вместе со старинными настенными часами досталось Диме от прабабки, – Андрюше понравились голубые хризантемы, которые я ему приносила в прошлый раз. Я давно заметила: если ему цветы нравятся, они долго не вянут. Сегодня я снова положила такие же. Как ты думаешь, ему нравятся именно хризантемы или то, что они голубые?

«Ну вот, началось, – устало подумал Сотников. – Бесполезно объяснять ей, что Андрюше уже ничего не может нравиться или не нравиться, потому что уже девять лет как его нет в живых. Лиза не хочет этого понимать, она не желает смиряться со смертью брата, но поскольку против факта его гибели она бессильна, то и ударилась в религиозную муть о бессмертии души. Отсюда и разговоры эти, и посещение кладбища каждую неделю, а то и чаще, и ежедневная уборка его комнаты, в которой все годы после его смерти поддерживается порядок, словно он ушел в школу и через два часа вернется. Дескать, Андрюшина душа здесь, с нами, она все видит и все понимает, и мы должны обращаться с ней, как будто он жив. Лиза-то еще ничего, а вот мать ее совсем свихнулась, ходит в церковь чуть не каждый день, даже крещение приняла. Превратили квартиру в мавзолей, увешали все стены картинами и фотографиями мальчика и культивируют в этом мавзолее свое горе, чтобы оно еще пышнее расцветало. А я терплю все это девять лет, потому что мне ужасно жалко Лизу. Ее брат был гениальным художником, более одаренного ученика у меня никогда не было. Андрей был настоящим вундеркиндом, не только художником, но и блестящим поэтом. А Лиза была Сестрой вундеркинда, причем Сестрой с большой буквы, а ведь для этого тоже нужен талант. Она умела быть терпимой, знала, как вывести его из кризиса, когда Андрей начинал швырять на пол кисти и кричать, что он – ничтожный мазила и больше никогда в жизни не прикоснется к краскам. В мальчике была вся ее жизнь, все надежды, она дышала им, и признать окончательность его небытия было для нее равносильно смерти. Бедная моя, сумасшедшая девочка».

– Нет, наверное, главное все-таки то, что цветы – голубые, – продолжала Лиза, не замечая, что Сотников ее почти не слушает. – Помнишь, Андрюша рисовал мой портрет в костюме принцессы? Я там в платье с голубыми цветами. На самом деле цветы были розовые, но он сделал их голубыми, сказал, что так лучше. Помнишь?

– Помню, – улыбнулся Дима. – Портрет был изумительный.

– Да-да, – подхватила Лиза, встряхивая головой, – на выставке его увидел какой-то иностранец и захотел приобрести, но Андрюшенька ответил ему: «Это портрет моей сестры, моей принцессы. Он не продается, потому что я хочу, чтобы моя Лиза всегда была со мной».

Голос ее задрожал, по щекам потекли слезы. Воспоминания о брате были по-прежнему болезненными. Дмитрий присел рядом на подлокотник кресла, обнял девушку, прижал ее голову к своей груди. Он знал, что успокаивать и утешать ее – пустая трата времени, нужно просто переждать, когда она перестанет плакать.

– А помнишь, как мы с тобой точно так же сидели в мастерской, ты гладил меня по голове и говорил, что Андрюша необычайно талантлив и его картины повезут на выставку в Париж, а мы с тобой поедем вместе с ним и будем гулять по бульвару Круазетт? – всхлипнула Лиза.

– Конечно, помню, – тихо отозвался Сотников. На самом деле он этого совершенно не помнил, но спорить с Лизой было опасно.

– Мне было шестнадцать, и я была влюблена в тебя по уши, а ты этого даже не замечал. Верно?

– Верно. Ты была тогда ужасно милой девочкой, но всего лишь девочкой, а я был учителем твоего брата, старым и солидным, мне было целых двадцать семь лет.

– Ну да, а когда ты меня обнимал и говорил про Париж, у меня сердце замирало. Это было как в сказке. Дим, а когда ты понял, что любишь меня?

«Никогда», – мысленно произнес Дима, но вслух сказал, разумеется, совсем другое.

Отношение его к Лизе было сложным и запутанным. Она действительно до какого-то времени была для него всего лишь милой девочкой, сестрой его ученика. Как опытный педагог он, конечно же, видел, что она влюблена в него, но кто из мужчин-учителей с этим не сталкивался? Дело обычное, на это даже внимания обращать не принято. Лиза приводила брата на занятия, терпеливо сидела в уголке и ждала, пока кончится урок, тихонько болтая с Сотниковым о разных пустяках. Иногда Дмитрий просил ее попозировать во время занятий, и она охотно соглашалась.

После гибели одиннадцатилетнего брата Лиза продолжала приходить к художнику, словно ничего не изменилось, говорила с ним об Андрее, о его картинах и стихах. Визиты эти были регулярными и как будто само собой разумеющимися. Сначала Дима ждал, что со временем раны зарубцуются и эти тягостные визиты постепенно прекратятся, но шли месяцы, годы, а Лиза по-прежнему, если не была в больнице, приходила к нему в школу каждый четверг. Когда он спохватился, было уже поздно что-либо менять. Ну что ей сказать? Как объяснить, что ей не нужно приходить к нему? Такое говорят либо сразу, либо не говорят никогда. Это одна из самых распространенных ловушек, которые могут расставить жалость и сострадание. И Дмитрий терпел. Ему было искренне жаль Лизу, а сам себе он казался черствым и бездушным, потому что не мог заставить себя переживать потерю мальчика с такой же неистовой силой.

Они стали любовниками, когда Лизе уже исполнилось двадцать лет. Никакой радости ему это не доставило, но Лиза будто бы немного ожила, встряхнулась, выглянула, пусть ненадолго, из своей траурной скорлупы, в которой пребывала постоянно. И Дима Сотников тогда решил, что если он может хоть что-то сделать для нее, то он должен это сделать, несмотря ни на что, несмотря на других женщин, в которых он влюблялся и с которыми спал. Если есть иллюзия, помогающая Лизе справиться с горем, то он не имеет права эту иллюзию разрушать. Если любовь к нему может ее поддержать, он не должен лишать ее этой поддержки. Разумеется, решение это было принято в ситуации, когда Дима после неудачного кратковременного брака твердо знал, что в ближайшие три-четыре года повторять опыт супружества не станет. Как быть с Лизой, если в его жизни появится женщина, на которой он захочет жениться, Сотников не знал, но полагал, что, когда это случится, тогда и видно будет. Мысль сделать предложение Лизе ему и в голову не приходила. Он прекрасно относился к ней и даже мог раз в неделю продемонстрировать это в постели. Но он ее не любил.

3

Время подходило к шести часам, и Настя подумала, что, если Лесников в течение десяти минут не объявится, ей придется тащиться в магазин «Орион» одной.

Она уже не помнила, когда в последний раз уходила с работы в шесть, обычно она засиживалась допоздна, размышляя над фактами и событиями, чертя замысловатые схемы, выстраивая самые невероятные версии и придумывая хитроумные и оригинальные способы их проверки. Однажды для того, чтобы раскрыть серию убийств, ей пришлось даже прочесть несколько триллеров на французском и итальянском языках. Настины коллеги первое время пожимали плечами и недоверчиво усмехались, когда их начальник Виктор Алексеевич Гордеев по прозвищу Колобок заявил, что взял в отдел человека, который будет заниматься аналитической работой. Особого смысла в этой работе они не видели и полагали, что шеф по чьей-то просьбе просто-напросто пристроил чью-то дочку, а поскольку она сыщицкого дела не знала и ничего делать не умела, ей и придумали эту самую мифическую аналитическую работу. Идея казалась правдоподобной еще и потому, что Настин отчим Леонид Петрович четверть века проработал в уголовном розыске и был добрым приятелем Колобка.

Было это почти десять лет назад, и понадобилось немало времени, чтобы ехидные усмешки и недобрые ухмылки постепенно сползли с лиц сотрудников отдела по борьбе с тяжкими насильственными преступлениями. Настя работала на всех, выполняя любые просьбы и поручения. К ней можно было прийти и сказать: «У меня не получается комбинация, которую я задумал. У меня срывается вот здесь и вот здесь». Каменская запирала кабинет изнутри, доставала свои знаменитые листочки, чертила на них непонятные стрелочки и кружочки, а через два часа давала полную раскладку причин, по которым срывается комбинация, и советовала, как эти причины устранить. Обладая четким мышлением математика, для которого не существует слов «этого не может быть», она обычно не упускала ни одной версии и ни одного объяснения, какими бы невероятными они ни казались на первый взгляд, а прекрасная память позволяла ей держать в голове множество сведений, которые по первому требованию она извлекала на свет божий, сопоставляла, и после таких сопоставлений они порой представали в совершенно ином свете.