– Уже шестой час, – сказала она Дюжину, снова утыкаясь в свои схемы, – давай начнем завтра.

– Давай, – охотно подхватил Павел и тут же убежал.

Вечером, докладывая Заточному программу, она все-таки набралась храбрости и спросила:

– Иван Алексеевич, у Дюжина с головой все в порядке?

– А в чем дело? Он плохо соображает?

– Пока не знаю, – призналась Настя, – на сообразительность я его еще не проверяла. Но тараканов у него в голове море. Поля какие-то, аура, свечи, святая вода… Сегодня я терпела, но завтра могу и взорваться. Не боитесь?

Заточный улыбнулся, откинулся в кресле и привычным легким жестом погладил пальцами виски.

– Вам придется терпеть это и дальше, Анастасия. Мне характеризовали Дюжина как толкового парня, но предупреждали, что он не без особенностей.

– Вот даже как?

– Не беспокойтесь, он не сумасшедший. С психикой у него все в полном порядке. Просто он от природы очень чувствителен ко всяким полям, так мне объясняли врачи. Я ведь консультировался с ними, прежде чем взять его к нам на работу. Есть такие люди, и их, кстати, вовсе не мало, которые остро чувствуют поля. Говорят же, что спать человеку лучше в строго определенном положении, головой на север или на запад, я уж не помню куда. Большинство из нас отлично спит там, где кровать стоит, и на все эти тонкости внимания не обращает. Но есть ведь люди, которые не могут спать, если положение неправильное. Короче, Анастасия, постарайтесь не обращать внимания на чудачества нашего капитана. Ваше дело – обучить его аналитической работе. Вот если он окажется к этому не способен, тогда будем думать, что с ним делать.

Нельзя сказать, что Настю это хоть в какой-то мере успокоило. Заточному хорошо говорить: он не псих, а на остальное внимания не обращайте. С этим «остальным» ежедневно придется иметь дело именно ей, а не генералу. И терпеть это, и мириться. И, самое главное, не злиться и не раздражаться.

Однако против ожидания чудачества капитана Дюжина Настю из себя не выводили. Хоть и было их немало, чудачеств этих, но Павел совершенно обезоруживал ее своей открытостью и веселым настроением. Более того, она ужасно удивилась, когда прислушалась к себе и внезапно обнаружила, что подсознательно пытается припомнить все, что когда-либо слышала или читала про биополя и про особо чувствительных к ним людей. Никаких систематизированных знаний в ее голове, конечно, не было, ибо проблемой Настя никогда специально не интересовалась, но из глубин памяти то и дело всплывали биопатогенные зоны и полосы, которые «есть проявление единой субстанции, пронизывающей всю Вселенную». Ей даже, хоть и не без труда, удалось вспомнить название книги, в которой об этом написано: «Космос и здоровье». Книга попалась ей случайно, и Настя бездумно листала ее минут сорок, пока ждала кого-то. Там же было написано и про Г-образные индикаторы, и про сетки полос Карри, и про многое другое, что в тот момент показалось ей ненужным, неинтересным и бездоказательным. Однако теперь, наблюдая за Павлом, она все чаще склонялась к мысли о том, что не могут люди, занимающиеся этой проблемой, все поголовно быть полными идиотами, а если ей, грубой материалистке, их наука кажется шарлатанством, то, может быть, дело не в науке, которая ей не нравится, а в ней самой, в ее незнании, в зашоренном мышлении?

Настя с детства (разумеется, под влиянием мамы и отчима) накрепко усвоила простую истину: если она о чем-то не знает, это совершенно не означает, что «этого» нет и быть не может. Поэтому ей всегда было смешно и немножко даже противно, когда приходилось выслушивать от кого-нибудь фразы типа:

– Этого не может быть. Я ничего об этом не слышал.

Подобные аргументы казались ей сродни знаменитому чеховскому «этого не может быть, потому что не может быть никогда». Она хорошо помнила презрительное недоумение следователя, которому передавала материалы по группе Сауляка. Сауляк и его люди использовали методы нейролингвистического программирования, выполняя заказы высокопоставленных чиновников, стремившихся убрать политических конкурентов. Следователь об этом методе никогда не слышал и счел Настины материалы полным бредом, о чем и не замедлил ей сообщить. А когда разразился скандал с врачом из Новосибирска, использовавшим в числе других и этот метод в весьма неблаговидных целях, недоверчивого следователя Генеральная прокуратура включила в состав бригады, занимавшейся этим делом. Настя до сих пор не могла без улыбки представлять себе его мину, которая должна была бы исказить строгое лицо. Она и сама до столкновения с Сауляком не слышала о нейролингвистическом программировании. Ну и что из этого? Обратилась к специалистам и все выяснила. Оказалось, даже в Научно-исследовательском институте МВД России этой проблемой занимаются. Так что никакой псевдонаучной фантастики.

Неистребимое внимание Павла Михайловича Дюжина к биопатогенным зонам Настя, таким образом, стала воспринимать абсолютно спокойно, как только сказала себе, что незнание – не аргумент. И причина ее хорошего настроения была отнюдь не в этом, хотя первый толчок был дан, конечно же, капитаном. Она вдруг поняла истину настолько простую, что даже стыдно говорить. Эту истину знают все. Но знают как-то объективно, отстраненно, словно со стороны, не применяя ее к себе и не преломляя через собственное сознание. А истина действительно оказалась до чрезвычайности проста: все люди разные. И хотя вряд ли найдется человек, который будет с этим спорить, очень мало на свете людей, которые этой истиной руководствуются. Как-то так получается, что идею все признают, но почти никто ей не следует. А ведь если истину эту простую пропустить через себя и сделать частью своего миропонимания, то моментально изменяется все восприятие окружающей действительности. И многое становится не только понятным до полной прозрачности, но и смешным. И вот это смешное так веселило и развлекало Анастасию Каменскую, что настроение у нее было неизменно приподнятым.

Вопреки ее опасениям Павел Дюжин оказался человеком способным, и хотя сам никаких оригинальных идей не продуцировал, он по крайней мере понимал то, что объясняла ему Настя. Понимал легко, почти всегда с полуслова, и работа с ним доставляла удовольствие. Как обычно случается, частное задание выяснить, не является ли сын генерала Заточного объектом интереса преступников, быстро превратилось в обширную программу исследования «чистоты» милицейских вузов Москвы. А вузов этих три, не считая академии. Так что работа предстояла большая и кропотливая. С одной стороны, слушатели: кто такие, чьи дети и племянники, кем направлены на учебу, каковы результаты психологического тестирования, и если результаты были неудовлетворительными, а человек все-таки учится… И так далее. С другой стороны, преподаватели. С третьей, финансово-хозяйственная деятельность вуза. Особое внимание – внебюджетным средствам. Откуда они берутся, кто выступает спонсорами. У кого закупаются продукты для столовой, оборудование для компьютерных классов, технические средства. Направлений – море, и понятно, что Настя вдвоем с бравым капитаном Дюжиным сделать почти ничего не смогут. Но это и не их задача. Им поручено составить развернутую программу, выполнять же ее будут другие сотрудники. Зато результаты их работы обобщать и анализировать придется все-таки Насте и Павлу.

– А это что? – спрашивал Павел, глядя, как Настя быстро набирает на компьютере какой-то текст, больше похожий на анкету.

– Это подсобный материал для тех, кто будет собирать информацию, – объясняла она терпеливо. – Чтобы им не пришлось держать в голове все вопросы, на которые нужно получить ответы, они при изучении личных дел учащихся будут заполнять анкету. Очень удобно. И нам потом анализировать будет проще. Введем данные в компьютер, он все посчитает, и получим наглядную картинку.

– Ну-ка дай глянуть.

Настя вернула текст в начало и отодвинулась, давая Дюжину возможность смотреть на экран. Павел быстро пробежал глазами пронумерованные пункты, потянулся к «мыши» и подвел стрелку к одной из цифр.

– Я бы сюда добавил юридическую историю фирмы. Нам ведь важно не только название организации, в которой работают родители слушателей, но и откуда она взялась. Слияния там всякие, разделения, переименования, дочерние фирмы.

– Верно, – кивнула Настя, – дело говоришь. Еще какие соображения?

– Соображений больше нет, остались только вопросы.

– Ну задавай.

Павел спрашивал, она отвечала подробно, не раздражаясь, ибо понимала, что должна его учить. Дай бог каждому учителю таких учеников, как капитан Дюжин, грех ей жаловаться, мало того что мозги у Павла хорошо организованы, ему еще и интересно то, что они делают. Если бы только не его причуды…

Каждый раз на этом месте Настя улыбалась и останавливала себя. Ну что ей его причуды? Мешают работать? Нет. Несовместимы со званием офицера? Тоже нет. Надо же, как глубоко въедаются в голову стереотипы: офицер милиции должен быть эталоном нормальности.