– Наталья Александровна, вы можете как-нибудь прокомментировать сегодняшние публикации в некоторых газетах? – спросил следователь, представившийся Борисом Витальевичем, и положил перед ней две газеты, которые она уже читала сегодня утром. В одной был опубликован материал под названием «Война телеканалов продолжается», в другой заголовок еще покруче: «Убит водитель. Кто следующий?»

Несмотря на внутренний неуют и неостывшие еще впечатления от произошедшего поздним вечером в субботу, Наталья не смогла удержаться от усмешки.

– Да бог с вами, Борис Витальевич, разве можно к этому относиться серьезно? Это же полный бред!

– Поконкретнее, пожалуйста. Есть ли у вас хотя бы малейшие основания полагать, что кто-то заинтересован в срыве съемок? Есть хоть один человек в нашей стране, который хотел бы, чтобы вы никогда не сняли свой новый сериал?

– Ну, если вы так ставите вопрос, то я вынуждена ответить утвердительно. Наверняка есть.

– Вы можете назвать имена?

– Борис Витальевич, я здравый человек и отдаю себе отчет в том, что живу среди людей. Понимаете? Среди самых разных людей с самыми разными мыслями и чувствами, а не среди ангелов, которые всех любят и которым неведомы злоба и ненависть. И глупо было бы полагать, что все ко мне хорошо относятся. Есть люди, которым я просто несимпатична, и они искренне порадовались бы каждой моей неудаче. Есть, наверное, даже такие, которые меня ненавидят, потому что считают, что я где-то в чем-то перешла им дорогу или помешала. И есть такие, которые мне завидуют, потому что полагают, что мне все в жизни далось легко и просто. Но я в этом смысле не исключение, то же самое можно сказать про каждого из нас. И про вас в том числе.

– Ну, про меня-то так сказать – святое дело, – широко улыбнулся следователь. – Трудно предположить, что те, кого я отправил в суд, питают ко мне страстную любовь. Но вы все-таки не следователь. А потому давайте остановимся для начала на тех, кто вас ненавидит. Так кому и в чем вы перешли дорогу, Наталья Александровна?

Она не ожидала, что он поймет ее так буквально, и растерялась.

– Мне кажется, для того, чтобы убить человека только ради срыва съемок, ненависть должна быть уж очень… – она поискала слово, ничего подходящего не нашла и употребила первое пришедшее в голову, – очень масштабной. А мозги очень маленькими. Убийство водителя не может сорвать всю съемку сериала. Оно внесет сумятицу, нервное напряжение, члены съемочной группы вынуждены будут тратить нервы и время на общение с сотрудниками уголовного розыска и со следователем, работа будет скомкана и затормозится, но это только на время. Пройдет максимум месяц – и все пойдет своим чередом. Сериал все равно будет сниматься. А на место убитого Тимура будет взят новый водитель, только и всего. Я понимаю, это звучит довольно цинично, но я хочу, чтобы вы поняли всю бесперспективность вашей странной версии.

– Она не странная, уважаемая Наталья Александровна. Представьте себе на минуту, что убит не водитель, а ведущий актер. Что тогда?

– Что тогда? Тогда, конечно, тяжелее. Но если оставить за рамками обсуждения чисто человеческий аспект проблемы, связанный с утратой чьей-то жизни, то тоже не катастрофа. Съемки идут всего три недели, и если из команды по какой-то причине выбывает актер, можно за три-четыре дня переснять все сцены с его участием, пригласив другого актера на эту же роль. Конечно, это время, это деньги, это лишняя нервотрепка, кроме того, сценарий пишется прямо по ходу съемок под конкретного исполнителя, так что сценарий тоже придется в чем-то менять. Но и это не катастрофа. Если уж срывать съемки посредством убийства актера, играющего главную роль, то делать это нужно ближе к концу, когда почти все уже снято, но именно ПОЧТИ, то есть осталось еще достаточно сцен с его участием и без него никак не обойтись. Вот тогда действительно встанет вопрос о пересъемке всех эпизодов с новым актером и с самого начала. На это уже нужны будут очень большие дополнительные деньги, и финансовые трудности могут полностью заблокировать окончание работы над сериалом.

– Интересно, – промычал следователь, выслушав ее объяснения. – Давайте затронем финансовый вопрос. Вот вы сказали, что если бы ведущего актера убили сейчас, все равно понадобилось бы дополнительное финансирование, чтобы переснять уже отснятые эпизоды с новым актером. Где бы вы взяли эти деньги?

– Из общего бюджета картины.

– И что, это прошло бы без последствий? Я имею в виду, картина не пострадала бы?

– Конечно, пострадала бы. Пришлось бы урезать себя в чем-то другом, например в костюмах, в съемках городской натуры – в Москве это ужасно дорого. В массовке. Даже в хороших актерах. Знаете, я люблю, чтобы в маленьких эпизодах у меня снимались звезды, но съемочный день звезды стоит больших денег. Пришлось бы в эпизодах занимать более дешевых актеров, малоизвестных или совсем неизвестных. Это пошло бы во вред картине.

– Правильно ли я вас понял? Если бы сегодня убили актера, играющего главную роль в вашем сериале, то сериал все равно был бы снят, но качество его было бы заметно ниже. Так?

– Вероятно, так. Мне трудно сказать совершенно точно, поскольку я в таких ситуациях не бывала… Да, пожалуй, так, но при одном условии: если бы у нас не было дополнительных денег.

– А они у вас есть?

– Они могут появиться. Например, источник финансирования может войти в наше положение и выделить дополнительные средства, хотя это крайне маловероятно, но теоретически возможно. А можно взять деньги в другом месте.

– В каком же?

– Да в любом. У любого спонсора. У моего мужа, например.

Судя по изумлению, мелькнувшему в глазах следователя, он совершенно не представлял себе, на какие деньги Наталья Воронова снимает свое кино. Пришлось и об этом подробно рассказывать.

– Так что видите сами, Борис Витальевич, если я не смогу снять сериал, то ни один телеканал серьезно не пострадает, поскольку никто, кроме моего мужа, пока еще не вложил в съемки ни копейки.

– Да-а, – протянул Борис Витальевич, – озадачили вы меня, Наталья Александровна. Интересно, а журналисты, которые это написали, – он ткнул пальцем в лежащие на столе газеты, – они вообще в курсе, на какие деньги вы снимаете кино?

– Вообще в курсе, так как я этого ни от кого не скрываю. У меня пару раз брали интервью, как только начались съемки, и я об этом говорила. Но это совершенно не означает, что теперь все всё знают. Вот вы же, например, не знали. Журналисты вообще очень часто не знают того, что написано во всех газетах, а уж если всего только в двух… Их нельзя в этом винить, они не могут читать все издания от корки до корки, они ведь не читатели, а писатели, – Наталья улыбнулась.

Они еще какое-то время поговорили о механизме финансирования съемок и об их организации, когда Борис Витальевич неожиданно и резко свернул совсем в другую сторону:

– Наталья Александровна, что вы можете мне рассказать о взаимоотношениях вашего сценариста Нильского с женой?

* * *

Люба с удовольствием оглядела свое отражение в большом, в полный рост, зеркале в ванной. Ни единого дефекта, даже самый предвзятый ценитель не смог бы найти недостатки в ее фигуре. И лицо, и волосы – все вместе так и просится на обложку журнала. Мужики штабелями вокруг падают от такой красоты. И Эдик, казалось бы, тоже от нее без ума, во всяком случае, до недавнего времени она была в этом уверена на все сто. И вдруг эта поездка… Ни с того ни с сего взял и уехал в Кемерово на несколько дней. Что он там забыл? Чего не видел? Несет какую-то бредятину насчет женщины, которая потеряла всю семью и которой непременно надо помочь. Что за женщина, кто она такая? С того дня, как Эдик вернулся из поездки, Люба только об этом и думает. Может, и вправду все дело в женщине, только не в одинокой и нуждающейся в помощи, а совсем-совсем в другой, молодой и красивой, еще моложе и красивее, чем она сама. Почти две недели Люба пристально вглядывается в своего возлюбленного, ища в его поведении признаки увлеченности неведомой соперницей, ничего определенного не находит и от этого только еще больше злится и нервничает. А Эдик ведет себя как ни в чем не бывало, шутит, смеется, ходит на работу, занимается с ней любовью, с удовольствием ест приготовленные ею завтраки, когда остается ночевать. Может, все не так страшно? Ну, увлекся, загорелся – с кем не бывает? Слетал к своей зазнобе на несколько дней, накушался ею досыта и понял, что лучше Любы для него никого нет. Хорошо бы, если так. А если нет?

Девушка умылась, тщательно расчесала густые, до плеч, волосы, подняла высоко на макушку и скрепила заколкой – Эдику нравится, когда полностью открыта длинная стройная шея. Слегка подкрасила ресницы – совсем чуть-чуть, чтобы даже догадаться невозможно было, что она делала макияж. Только глаза оттенить. Надела красивую шелковую пижаму и направилась на кухню варить кофе, но не удержалась и снова вернулась в спальню. Только на одну минуточку. Только посмотреть на него. Посмотреть, как он спит легким утренним сном, когда уже и будильник, поставленный Любой на семь часов, прозвенел, и солнце сквозь неплотно задернутые шторы заливает светом как раз ту часть кровати, где находится голова Эдика. Господи, как же она его любит! И его темно-русые волосы, и смешливые серые глаза, и широкие плечи, и узкие бедра, и длинные ноги. И даже короткие редкие ресницы на верхнем веке. Такие забавные…

Лицо Эдика чуть дрогнуло, с сожалением прощаясь с остатками сна, глаза открылись.

– Ты чего? – вяло спросил он, увидев стоящую в дверях Любу.

– Ничего. Просто смотрю.

– Зачем?

– Так просто. Смотрю, и все. Радуюсь, что ты у меня есть.

– Не выдумывай.

Он совсем не склонен к романтике и даже не особенно ласковый. Но это Люба тоже в нем любит. Только бы он не бросил ее, только бы не влюбился в другую.

– Что ты хочешь на завтрак?

– Как обычно, мюсли с молоком. Что ты каждый раз спрашиваешь? Я всегда ем на завтрак одно и то же.

Она не обиделась, Эдик всегда немного грубоват, она уже привыкла. Пока он брился и принимал душ, Люба сварила кофе, насыпала в глубокую тарелку мюсли из пакета, налила слегка подогретое молоко. Остатки молока еще немного подержала на огне и залила ими овсяные хлопья с изюмом – ее завтрак.

– Тебе к которому часу на работу? – спросила она осторожно, понимая, что сейчас может последовать очередной взрыв недовольства: Эдик либо ходил к десяти утра, либо не ходил вообще. Он работал официантом по графику «три через три» – три дня работал, три дня отдыхал. Вчера у него был выходной, третий по счету, стало быть, сегодня надо идти в ресторан.

Люба и сама не знала, зачем задала вопрос, имеющий совершенно очевидный ответ. Наверное, чтобы прервать молчание, которое неожиданно стало ее тяготить. Как странно! Эдик никогда не был особо разговорчивым, а уж за едой и вовсе предпочитал помалкивать, и Люба всегда принимала это как должное. Он так устроен, такой уж у него характер. Но теперь, после внезапной и какой-то непонятной поездки в Кемерово, ей все время было тревожно и постоянно хотелось получать доказательства того, что Эдик по-прежнему принадлежит ей. Ей одной, и больше никому. В качестве подобного доказательства выступало все, любая мелочь, даже банальный обмен репликами. Даже просто тот факт, что он разговаривает с ней. Девушка понимала, что ведет себя глупо, но поделать ничего не могла. Это было выше ее сил.

Однако Эдик ее вопрос проигнорировал, продолжая вычерпывать ложкой из тарелки мюсли с молоком. Люба решила повторить попытку завязать разговор.

– Эдинька, а та женщина, к которой ты ездил…

– Что? – он поднял голову и недовольно посмотрел на нее. – Что женщина? Ты опять? Я же тебе все объяснил! Сколько можно, в конце концов!

– Не сердись, – торопливо заговорила Люба. – Я только хотела спросить: тебе нужно будет еще к ней ездить?

– Зачем?

– Ну я не знаю… Опять помочь чем-нибудь, проверить, все ли в порядке.

– Не знаю, может быть, – неопределенно ответил Эдик. – А почему ты спросила?

– Я подумала, может быть, мне есть смысл съездить с тобой? Вдвоем всегда проще проблемы решать. И вообще…

– Что – вообще?

– И тебе не скучно будет.

– Мне никогда не бывает скучно, – отрезал он, отодвигая пустую тарелку.

– А я без тебя тоскую, – призналась девушка. – Когда тебя нет, я сама не своя. Возьмешь меня с собой в следующий раз?

– Не знаю. Там видно будет.

Сердце у Любы тревожно заныло. Неужели ее самые худшие предположения оказываются правильными? У него в Кемерове женщина. И он собирается снова к ней ехать. А Любу бросит. Господи, подскажи, научи, дай силы сделать так, чтобы этого не случилось!

Глава 3

Работать со следователем Гмырей Настя Каменская любила. Борис Витальевич когда-то сам был оперативником, посему проблемы и трудности сыщицкой жизни знал не понаслышке и относился к ним с пониманием. И никогда не делал кислую мину, если розыскники приносили ему информацию, добытую со всеми мыслимыми и немыслимыми нарушениями закона, а садился вместе с ними за стол и начинал придумывать, как бы придать этим сведениям вполне приличный вид.

– Что-то ты подозрительно хорошо выглядишь, – заявил Борис Витальевич, едва Настя переступила порог его кабинета. – Влюбилась, что ли?

– Никак нет, ваше благородие, – шутливо откликнулась она. – Просто вы меня давно не видели и успели основательно забыть.

– Ну да, тебя забудешь, как же. Садись, рассказывай.

– Да нет уж, это вы рассказывайте. Вы же в деле с самого начала, а все, что мне ребята из Сокольников поведали, вы и сами знаете. Ни к сокольнической, ни к какой-либо другой группировке наш убиенный никакого отношения не имеет, то есть это была не разборка. Что у вас осталось?

– Много чего. Во-первых, то, о чем написали газеты. Я сегодня имел подробную беседу с мадам Вороновой, режиссером сериала, она меня кое в чем просветила, но мало в чем убедила. Так что версию убийства с целью срыва съемок пока оставляем как первоочередную. Далее у нас по списку следует… что?

– Шантаж, – быстро подсказала Настя. – Жену сценариста могли похитить, поскольку она стала свидетелем, а могли и с целью шантажа. Тогда убийство водителя пойдет как устранение помехи к похищению.

– Молодец, – одобрительно кивнул Гмыря. – Цель шантажа?

– Прекращение съемок, например. Или вымогательство денег. Только у кого?

– Да у Вороновой, у кого же еще. У нее муж – богатый бизнесмен, у него своя фирма, «Центромедпрепарат» называется. Денег – куры не клюют. Воронова свое кино на эти деньги снимает, между прочим.

Настя не удержалась и присвистнула. Вот это да!

– Богатый муж – это, конечно, здорово, но все равно как-то смутно… У Вороновой дети есть?

– Двое.

– Тогда проще было похитить ребенка, ради ребенка уж она точно раскошелилась бы. А тут жена сценариста. Десятая вода на киселе.

– Не совсем так, Настасья, – покачал головой Гмыря. – Дети у Вороновой – здоровые лбы, в недавнем прошлом – спортсмены, много лет серьезно занимались плаванием. Одному двадцать один год, другому двадцать вот-вот исполнится. Таких под мышку не схватишь и втихаря не унесешь.

– А жена сценариста?

– Жена сценариста, жена сценариста, – запел следователь на мотив популярной в далеком прошлом песни о березовом соке и вытащил из папки какой-то листок. – Жена сценариста у нас Нильская Яна Геннадьевна, двадцати семи лет от роду, рост один метр пятьдесят один сантиметр, вес сорок два килограмма.

– Да, – протянула Настя, – такая кроха может физическое сопротивление только комару оказать. И то нет гарантий, что успешно. И что, Воронова с этим сценаристом шибко сильно дружит? Так сильно, что даст деньги на выкуп его жены?

– Говорит, что даст. Но я не верю. И потом, Воронова может говорить что угодно, но деньги-то в любом случае должен будет давать ее муж, а не она сама. Вот и возникает вопрос: если Яну Геннадьевну похитили с целью вымогательства, откуда у преступника такая уверенность, что господин… господин… – Гмыря снова заглянул в свои записи, – господин Ганелин, муж нашей мадам режиссерши, даст деньги. Потому как больше взять их неоткуда, сам сценарист Нильский никаких сбережений не имеет и выкупить супругу не сможет.

– А гонорар? – удивилась Настя. – Он же должен был получить гонорар за сценарий. Насколько я знаю, это очень приличные деньги. Тысячи две – две с половиной долларов за серию. Сколько предполагалось серий?

– Тридцать с чем-то, так, во всяком случае, утверждает Воронова.

– Вот видите, – торжествующе улыбнулась она, – по самым скромным подсчетам, Нильский должен иметь не меньше шестидесяти тысяч долларов.

– Ничего я не вижу, – проворчал Борис Витальевич, – потому что Нильский гонорара не получал.

– То есть как? Почему?

– Потому что. Там сложная схема выплат… И готовых сценариев нет. Короче, со слов Вороновой выходит, что съемки фильма начались на средства ее мужа, но телеканал обещал подключиться к финансированию попозже, когда получит деньги из бюджета на следующий год. Вот из этих денег Нильскому и будет выплачен гонорар в полном объеме. А пока он получил совсем немножко рубликов, чтобы было на что жить в Москве и с голоду не опухнуть. Но это все, конечно, надо проверять. Идем дальше. Если у Нильского денег нет, остается муж мадам. Надо выяснить, не связывают ли его с похищенной Яной Геннадьевной какие-то особые отношения, и если да, то кто мог об этом знать. Если преступник имел в виду именно его карман, то откуда у него уверенность, что сей карман широко откроется ради крошки Яны? Сечешь?

Настя молча кивнула. Дело об убийстве водителя теперь не выглядело для нее скучным.

– Смотрим дальше, – продолжал между тем следователь. – Предположим, преступник все-таки имел цель сорвать съемки, хотя мадам три часа с пеной у рта убеждала меня в том, что этого быть не может. Но ты же знаешь, Настасья, меня убедить трудно, где на меня сядешь – там и слезешь. Допустим, Воронова со слезами, истериками и угрозами развода или самоубийства выклянчила у своего богатенького муженька деньги на съемки. Понятное дело, что он их не вынул из кошелька и не положил перед ней на стол. Он частями, по мере необходимости, переводит эти деньги на счет съемочной группы. Так вот, где гарантия, что, столкнувшись с такой неприятностью, как убийство на съемочной площадке, он не прекратит финансирование очередной блажи своей супружницы? А если уж он совсем не хотел давать деньги, но пытался сохранить лицо перед мадам, тогда он просто воспользуется убийством водителя, чтобы свернуть проект. И не даст больше ни гроша. Дескать, не судьба, небеса против и всякая такая дребедень. Из этого следует что?

– Из этого следует, что либо убийца точно знал, что так и будет, и съемки прекратятся, либо все это организовал сам муж Вороновой. И получается, что он… как его фамилия?

– Ганелин, – подсказал Борис Витальевич. – И получается, что господин Ганелин становится у нас с вами центральной фигурой. И по версии о похищении, и по версии о срыве съемок, – закончила Настя.

Да, любопытно все складывается… Начали с убийства водителя съемочной группы, а закончили крупным бизнесменом.

– А если все-таки водителя убили потому, что хотели убить именно его? – спросила она осторожно. – Ну и что, что он не связан с криминальной группировкой. Во-первых, это еще не факт, в РУБОПе тоже не боги сидят, они не могут знать все и обо всех. Просто он им на заметку еще не попадался. А во-вторых, можно подумать, что, кроме разборок, нет других причин для убийства.

– А что, разве есть? – невинно осведомился Гмыря.

– Да хоть та же ревность.

– О! Вот тут ты в самую точку попала, – довольно засмеялся Борис Витальевич. – А знаешь ли ты, Настасья, что похищенная Яна Геннадьевна отчаянно флиртовала с невинно убиенным Теймуразом Инджия?

– Мне в Сокольниках что-то говорили об этом, но как-то неуверенно. Вроде бы жена сценариста весь съемочный день не сидела на площадке, а гуляла по парку в обществе водителя. Вы это называете отчаянным флиртом? – с сомнением произнесла Настя.

– И этот съемочный день, и все предыдущие они постоянно общались, отлучались куда-то, вместе ходили обедать и пить кофе. А если водителя посылали с поручением, наша кроха ездила вместе с ним. Скажу тебе больше: в вечер убийства, незадолго до того, как все случилось, у сценариста Нильского случился весьма неприятный разговор с супругой на повышенных тонах. У тех, кто слышал этот разговор, создалось впечатление, что они поссорились. Причем крупно.

– Думаете, Нильский мог убить водителя из ревности?

– Да запросто. Почему нет?

– А где же тогда Яна? Ее ведь похитили. Тоже из ревности, что ли?

– Дорогая моя, а кто тебе, собственно, сказал, что Яну Геннадьевну похитили? – задал неожиданный вопрос Гмыря.

– Как кто? Коротков, еще в воскресенье. А теперь вы то же самое сказали.

– А ты, дурочка, и поверила. Эх, Настасья, учить тебя еще и учить. Она пропала, понимаешь? Пропала. И ее нигде не нашли. Может быть, ее и в самом деле похитили. А может быть, она сама ушла. Поссорилась с мужем и ушла куда глаза глядят. И ни о каком убийстве водителя знать не знает. Нашла где переночевать, сидит там и дуется на своего благоверного, ждет, когда он наволнуется всласть и поймет, какая она чудесная и как он без нее жить не может. Типично бабский ход. А может быть, ее тоже убили.

– Где же труп в таком случае? – резонно спросила Настя.

– Где-нибудь лежит. Найдется рано или поздно. Теперь смотри, у нас есть три варианта объяснения, куда девалась Яна Нильская. Из них два не исключают убийства водителя из ревности. Значит – что?

– Значит, сценарист, – вздохнула Настя. – Его тоже надо разрабатывать. Но ведь и у убитого водителя могла найтись дамочка, которая его приревновала бы. И тоже могла организовать убийство либо его одного, либо обоих.

– Могла, – согласился Гмыря. – Короче, работы – непочатый край. В воскресенье этим делом занимался дежурный следователь, сегодня утром я принял его к производству. Сегодня, как ты помнишь, тоже выходной, и завтра у нас день нерабочий, то есть до самой среды, до тринадцатого июня, дело будет валяться без всякой пользы для общества и без малейшего движения. А к тринадцатому уж все следы простынут. Вы же, сыщики так называемые, ничего толкового не можете сделать без моего мудрого процессуального руководства, верно? Все, что можно будет запороть, – запорете непременно, а то, что испортить нельзя, приведете в полную негодность. Ладно, шучу, шучу, не кривись, это у меня юмор такой на фоне выходного дня. Поэтому я сегодня уже связался с руководством и договорился, чтобы дело оставили у меня. Спросишь, зачем мне это надо? Отвечаю: хочу уйти на повышение и набираю очки в свою пользу. Но тебе это ни к чему, это мои проблемы. Сыщики с территории работают версии, где центральной фигурой является сам потерпевший, изучают его связи, смотрят, не было ли там конфликтов или еще каких причин для убийства. Тебе это интересно?

– Не-а, – помотала головой Настя. – Сколько лет потерпевшему?

– Двадцать пять.

– Стало быть, его окружение – из молодых. Я с таким материалом не совладаю. Мне бы что посолиднее, тем более новый начальник требует, чтобы я занималась версией о срыве съемок.

– Вот и ладушки, – согласился Борис Витальевич. – Значит, Настасья, в первую очередь ты мне собери сведения о том, насколько близки супруги Нильские с семьей Вороновой. И конкретно: насколько близка пропавшая Яна Нильская с богатым мужем нашей мадам. Ну и все вокруг этого. Дальше: я хочу знать, насколько охотно муж дал деньги Вороновой на съемки. Подозреваю, что он при этом скрипел зубами и клял все на свете, но хочу знать точно. И последнее: сценарист Нильский живет в квартире без телефона, мобильника у него нет, так что позвонить лично ему похитители не смогут. Это в том случае, конечно, если Яну похитили с целью вымогательства. Либо они подбросят ему письменное сообщение на адрес, либо будут звонить кому-то из его окружения. Скорее всего, самой мадам Вороновой или ее мужу. На адресе человек должен находиться круглосуточно. А ты крутись возле Вороновой. Чуть что – звони немедленно.

– Да ладно, не маленькая, – улыбнулась Настя.

* * *

Ирина Савенич на цыпочках прошла из комнаты в кухню, притворила за собой дверь, налила в электрический чайник воду, нажала кнопку. Наконец-то Руслан задремал, впервые почти за двое суток прикрыл глаза и расслабился. Пусть отдохнет, она постарается ему не мешать. Бедный парень, надо же такой напасти случиться! Жена пропала. А паренек-водитель, с которым она ушла выпить кофе, убит. Кошмар какой-то! Вообще-то Яна Нильская Ире была совершенно несимпатична, но в такой ситуации разве имеют значение всякие вкусовые глупости? Где сейчас эта маленькая Янка? Ее похитили и держат в каком-нибудь темном подвале, может быть, пытают и истязают, но только зачем? Что от нее хотят? И почему до сих пор никто не объявился, не позвонил и не сказал о своих требованиях? Не знают, как найти Руслана, потому что у него нет телефона? Глупости, Янка прекрасно знает адрес. И потом, она знает телефоны и Натальи, и Иры, звонила им неоднократно. Если похитители захотят связаться с Русланом, они сообразят, как это сделать. Но зачем, зачем? От Янки они ничего не могут хотеть, она обычная портниха, никакими особыми сведениями не располагает. И денег у нее нет. Значит, они хотят чего-то от самого Руслана. Он в прошлом журналист, много про кого всяких сведений насобирал. Может, в этом все дело? Но ведь он уже больше года не работает в газете, вообще из журналистики ушел, сидел дома и роман писал. Ни в каких серьезных делах участия не принимал, никаких журналистских расследований не вел. Кому он может быть интересен? Кому-то, наверное, интересен, раз Янку похитили. Но почему же они не звонят? Господи, хоть бы объявились уже скорее, представили доказательства, что маленькая Янка жива-здорова, тогда можно было бы вздохнуть свободно. А они все не звонят…

Вода в чайнике закипела, Ира достала чашку, бросила в нее пакетик французского чая с васильками и с сожалением отметила, что коробка быстро пустеет. Она купила этот чай в Париже месяц назад, когда ездила на майские праздники отдыхать вместе с Натальей и всем ее семейством. Чай ей очень понравился, и теперь Ира корила себя за то, что купила всего две упаковки. Как ни экономь, а все равно скоро закончится. После того, что случилось в субботу, было решено не оставлять Руслана одного, пока ситуация с его женой не разъяснится. И Ира на правах старой знакомой взяла это на себя. Заскочила домой, побросала в сумку самое необходимое – туалетные принадлежности, косметику, таблетки от аллергии, коробочку с заменителем сахара, смену одежды, зарядное устройство для мобильного телефона. И чай свой любимый прихватила. Руслана жалко – просто до спазмов в горле. Плохо еще, что он совсем не пьет, привычки такой не имеет. То есть рюмку поднять может, когда за общим столом сидит, но не о рюмке сейчас речь, а о том, чтобы выпить как следует и снять напряжение, расслабиться, отключиться. А Руслан не умеет. Не приучен. Всю ночь с субботы на воскресенье он провел в милиции, где его по двадцать раз спрашивали об одном и том же, потом Ира отвезла его сюда, в квартиру Наташиного сына, и сидит с ним, ждет у моря погоды. В воскресенье сюда милиционеры приезжали, опять терзали Руслана вопросами, мол, нет ли у его жены знакомых в Москве, да не могла ли она обидеться на него и уйти к ним, да не угрожали ли ему, не требовали ли чего, и все в таком духе. Потом снова наступила ночь, но у Руслана сна ни в одном глазу, то мечется по квартире, то сидит неподвижно, раскачиваясь и обхватив руками голову, то вдруг начинает говорить без остановки. И Ира не спит, успокаивает, как может, утешает, строит оптимистичные прогнозы. Только толку-то от всего этого – чуть с каплей. Сегодня утром она не выдержала и заснула, часа два проспала, а Руслан так глаз и не сомкнул. Слава богу, хоть к вечеру задремал. А телефон все молчит…

Ира не выдержала, достала сотовый телефон, набрала номер Натальи.

– Ну что? – вполголоса спросила она, стараясь говорить потише.

– Ничего. А у вас там как?

– И у нас ничего. Натуля, почему они не звонят? Чего ждут?

– Может быть, выжидают, когда Руслан рассудок потеряет от волнения. Надеются, что он станет сговорчивее. А может быть, Яну и в самом деле никто не похищал. Ты же знаешь, они поссорились в субботу вечером…

– Так куда она могла деться? – Ира не заметила, как повысила голос. – У нее в Москве никого нет, кроме нас. Ни одной знакомой души. Она здесь никогда раньше не бывала. Милиционеры сказали, что проверили все гостиницы – ее нигде нет. Так где она, если ее не похитили? Мы тут уже самое плохое думаем…

– Что ты имеешь в виду? – строго спросила Наталья.

– Что Янки вообще уже… ну, что ее нет, – выдавила Ирина.

– Это кому из вас пришла в голову такая мысль?

– Руслану… Он уже чего только не передумал. И что она с любовником сбежала. И что ее убили. И что у нее внезапно сделалось умственное помешательство, она забыла, кто она, где живет, зачем здесь находится. Бродит где-нибудь по Москве и не знает, куда идти. Натуля, как ты думаешь, ее ищут? Или так только, видимость создают?

– Ириша, возьми себя в руки, – еще строже произнесла Наталья. – Ситуация действительно тяжелая, но ты не должна ее усугублять. Я тебя отправила к Руслану для того, чтобы ты оказала ему моральную поддержку, а вовсе не для того, чтобы ты поддавалась панике. Если ты немедленно не прекратишь накручивать себя и его, я приеду и буду сама с ним сидеть, а тебя отправлю домой. Ты меня поняла?

Ира ничего не имела против того, чтобы Наталья приехала. Более того, она сейчас хотела этого больше всего на свете. Так уж повелось в ее жизни, что в тяжелой ситуации Наталья всегда была рядом и подставляла плечо или протягивала руку. И сейчас присутствие старшей подруги, которая ее вырастила и воспитала, было Ирине совершенно необходимо. Но она понимала, что просить Наталью приехать – верх эгоизма. Она сама издергана донельзя, сегодня ее несколько часов допрашивал следователь, а до этого забрасывали вопросами какие-то другие милиционеры. Она тоже не спит и с ума сходит от тревоги. А ведь у нее муж и сын, не может же Наталья их бросить и снова мчаться на подмогу своей воспитаннице. Воспитаннице-то, слава богу, уже тридцать один, чай, не девочка, дважды замужем побывала, институт закончила, в нескольких картинах снялась, а все по привычке к Наталье тянется, когда на душе тяжело.