Весенний марафон

Марина Порошина

Весенний марафон

«Приходи ко мне, Глафира,

я намаялся один,

приноси кусочек сыра —

мы вдвоем его съедим…»

Георгий Васильев

Не хеппи-энд

Перед выходом на сцену он всегда волновался. Не настолько, конечно, чтоб холодным потом обливаться и слова забывать, как врут, кокетничая, некоторые знаменитые артисты. Знаем мы – сами сидят по гримеркам, преспокойно дуют себе кофе (и хорошо еще, если кофе), звонят по мобильнику, всласть лаются с костюмершей и помрежем. Это у них называется – настроиться. Или, того хуже, влетают в театр за пять минут до третьего звонка, когда все уже стоят на ушах. А знаменитый и сто раз помянутый запах кулис – не что иное, как неистребимая никакими кондиционерами пыль. Но публика ждет тонких материй, всякого там трепета перед высоким искусством, вот они и сочиняют. Слова они забывают, как же! Уши вянут, хотя он – человек бывалый. Такого, бывает, за кулисами наслушаешься – на молокозаводе бы мужики удивились…

Вспомнив молокозавод и гараж, он вздохнул, махнул сам на себя рукой и шагнул на сцену. Из левой кулисы вдруг потянуло сквозняком, как будто кто-то огромный вздохнул, отвечая его мыслям, и легким касанием погладил по лицу. По коже немедленно побежали мурашки. Этот самый первый шаг на сцену всегда давался ему с трудом. Черный провал зала, за которым чувствовалась бездна, казалось, смотрел на него – маленького человечка на большой сцене, презрительно удивляясь: ты-то что здесь делаешь?! Как ты тут вообще очутился, на этих прославленных подмостках, где каждый сантиметр свят и дышит историей, потому что здесь ходили Великие, Недосягаемые, Почти Боги… Знаем мы эту сцену – если половик как следует не натянешь и старые гвозди не повыдергаешь, то эти гении могут так ногу пропороть, что вместо положенного текста отборную отсебятину понесут! Отсюда вывод: как говорится, нет маленьких ролей. Вот и у него роль не маленькая, а такая, без которой обойтись невозможно и которую ни один заслуженный-народный за него не сыграет. Нет, ни за что не сыграет! Эта мысль его развеселила, он сразу перестал волноваться, забыв и о бездне, и о том загадочном и страшноватом, кто дышал, смотрел из темноты и гладил его по лицу. И голос звучал уверенно, когда он произнес свою первую реплику:

– Почему арлекин на первый штанкет не перевесили?! Чей молоток валяется под ногами? Я должен за каждым ходить, как нянька, да?!

Сердился он не очень, больше для порядка, на самом деле настроение у него было отличное: сегодня вечером играли «Гамлета». Этот спектакль так понравился тогда Катеньке! И он сам любил «Гамлета» куда больше, чем, к примеру, «Вишневый сад» или, того хуже, что-нибудь из Островского. Там пока один пандус соберешь, уходит целая смена, а еще художники порталы понапридумывали до колосников, им-то что, им не ставить. А «Гамлет», писали критики (он, как и все, почитывал рецензии, вывешенные на специальной доске у кабинета заведующего литчастью), «решен в аскетической манере». И слава Богу. Что такое «аскетическая», он не знал, все собирался у кого-нибудь спросить, но оформление ему нравилось: все простенько, без выпендрежа – черный бархат, два больших вентилятора у выхода из кулис, натянутые веревки с консервными банками, какие-то корневища у рампы, и все. А остальное, смех сказать, актеры по ходу дела таскают сами! И стол тяжеленный, и стулья, и прочий реквизит-бутафорию. Ну, еще в антракте помост установить. И можно отваливать по своим делам, тем более что завпост предупредил – завтра ввод, стало быть, разбирать декорации не надо. Красота!

В общем, ему повезло, что сегодня «Гамлет». Неплохой спектакль. Он всегда оставался его посмотреть, потому что главные роли здесь играли трое мужиков, которых он знал давным-давно, еще когда работал на молокозаводе: они все трое года три уже играли в ментовском сериале, который все мужики в гараже смотрели и наутро обсуждали. А теперь они играют – ухохочешься! – Гамлета, Короля и этого, как его? Черт, вечно из головы вылетает! Ну, Офелиного папашу. Вот бы мужики-то из гаража поглядели. Дался ему сегодня этот гараж, уже который раз вспоминается совершенно некстати, к чему бы? А дело прошлое. Сегодня ему не до «Гамлета», у него дела поважнее. Сегодня у него свидание!

И не с какой-нибудь торговкой с Лужников. Это все было – но несерьезно. А с гримершей Олечкой. Она, откровенно говоря, старше его лет на… скажем, пять, чтобы не обижать женщину. И не Олечка она, а Ольга-как там ее по батюшке, но в театре почему-то никто никого не зовет по имени-отчеству, все «мишеньки» да «зоеньки», а еще и целуются при каждом удобном случае, даже мужики с мужиками. К тому же она тощая и вертлявая, как обезьяна, а он всегда любил женщин полных и спокойных, похожих на актрису Лидию Федосееву-Шукшину в молодости. То есть конкретно данная Олечка была ему нужна, как зайцу тормоза. Но зато она – настоящая москвичка, его первая москвичка, а это для него было принципиально важным. Только это, и ничто иное, просто потому, что лиха беда – начало. Каждый покоряет Москву по-своему. Для начала сойдет и Олечка.

Он вышел к авансцене – убедиться, что пресловутый половик наконец натянут идеально, без единой морщинки. Все было в порядке. И тут он услышал подозрительный звук. Классный шофер, он всегда по звуку мотора мгновенно определял любую неполадку. Вот и сейчас понял: что-то неладно. Противно скрежетали железные блоки в левой кулисе, и это могло означать лишь одно… «Твою мать, штанкет не загрузили!» – полыхнула страшная догадка. Он поднял голову и увидел – многометровая железная труба на тросах летит с высоты колосников прямо на него.

– Штанкет пошел!!! – вопил кто-то совсем близко.

А он стоял, парализованный ужасом и неотвратимостью того, что случится через мгновение.

«Я гибну – кончено – о, донна Анна…» – почему-то промелькнуло у него в голове, хотя ни одной знакомой по имени Анна у него отродясь не бывало. В другой ситуации он бы задумался над этим досадным пробелом. Но сейчас не успел. Раздался грохот. И наступила оглушительная тишина.

Как все начиналось

Развод – ответственное мероприятие в жизни любой женщины, столь же волнующее, а главное – перспективное, как и свадьба, только не все это понимают. Этим некоторым, чьи ряды год от года все же редеют, мешает природная лень, потому что свадьба – это добежал, сел, вытер пот и поехал со всеми остановками. А развод – это приехали и вышли. Потянулись, осмотрелись. Большое спасибо, было очень приятно провести время в вашей компании, надеюсь, увидимся вновь как добрые знакомые. Поезд со смятой постелью и насиженным местом в душноватом купе ушел. И надо что-то делать, суетиться, покупать новые билеты и знакомиться с новыми попутчиками. Словом, опять крутиться, как собака на перевозе (интересно, что такое «перевоз», как именно и зачем там крутится глупая собака? Вот ведь привычка говорить красиво, не избавишься никак!). Но зато – какие встречи! Какие горизонты! Ведь тот ушедший поезд был наверняка не последним. И уж точно – не фирменным.

– Получается, сейчас я дерну стоп-кран! – не к месту развеселилась Катерина. – И наверное, мне еще влетит за нарушение порядка, как это обычно и бывает. Ну и наплевать!

Она пристроила на колени сумку, достала приготовленный лист бумаги, ручку, подложила для удобства блокнот и, изогнувшись, принялась добросовестно переписывать текст, висевший на стене у нее над головой. Через пять минут она уже перечитывала довольно, надо признать, корявые и малоразборчивые буквы – почерк у нее всегда был еще тот, и с тех пор как интервью стали записывать на диктофон, а тексты набирать на компьютерах, она утеряла последние навыки рукописного творчества. Зато еще не родился тот человек, который смог бы прочитать записи в ее блокноте! Она и сама порой не могла и писала тексты по памяти. Герои ее заметок, наверное, тоже не помнили, что они говорили, потому что претензий никогда не было – одни благодарности. Итак… «Исковое заявление о расторжении брака. Я вступила в брак с ответчиком… От данного брака имеется дочь… Наша семейная жизнь не сложилась, брачные отношения прекращены с… (а вам-то какое дело, спрашивается?!)… Споров о совместно нажитом имуществе у нас нет. Соглашение о воспитании и содержании ребенка между нами достигнуто… Прошу расторгнуть брак между мной и ответчиком… Подпись. Приложение (список документов)»… Так, вроде бы все правильно.

– Девушка, вы разводиться? – заинтересованно подсунулась к ней дама с волосами, выкрашенными в столь радикально-белый цвет, что главная блондинка всех времен и народов Мэрилин Монро, увидев ее, еще раз умерла бы от зависти. За дамой Катерина несколько минут назад заняла очередь.

– Нет, я с соседями сужусь! – желчно пояснила Катерина, и тетка немедленно отстала от греха подальше.

Умело и легко расспрашивая других, Катерина терпеть не могла, когда задавали вопросы ей. И она всегда удивлялась в глубине души – зачем люди рассказывают журналисту все то, что не предназначено для посторонних, чтобы она написала об этом в газете с большим тиражом. Если бы журналист пришел к ней и стал расспрашивать о ее личной жизни, она непременно наврала бы ему с три короба. С кем распрощалась я – вас не касается!

Дверь с табличкой «Судья Сабельникова Янина Кузьминична» и пришпиленным листочком, загодя предупреждавшим, что «судья справок не дает», открылась, и оттуда задом, на ходу заканчивая разговор с невидимой Яниной Кузьминичной, выдвинулся… ее начальник, заместитель редактора областной газеты «Столица Урала» Бабин Евгений Николаевич собственной персоной. То есть это он с девяти утра и до подписания номера в печать Евгений Николаевич, во всяком случае, в присутствии посторонних, а до и после просто Женька, потому что они были однокурсниками, только Женя Бабин делал карьеру быстро и целенаправленно, а она витала в эмпиреях. В результате их отношения в рабочее время строились по плодотворному принципу «Ты – начальник, я – дурак», который взяла на вооружение Катерина и который почему-то очень бесил Евгения Николаевича.

– Почему ты со мной не споришь? – кипятился он, подписывая ее очередной текст. – Все бьются за каждую строчку, а ты киваешь, да? Тебя устраивает моя правка? Я заголовок поменял и врезку сделал. Сократил до ста восьмидесяти строк. Или тебе наплевать на мое мнение?

«В общем, да, наплевать, конечно, и спорить с тобой все равно бесполезно, ты же уверен, что ты – самый крутой журналист на свете, а остальные так… доучиваются на ходу», – мысленно соглашалась Катерина, но вслух сообщала, по возможности искренне глядя в глаза:

– Вполне устраивает. Раз ты, Евгений Николаевич, замредактора, тебе виднее, что править. Была бы я замом – я бы тебя правила. Да не пугайся, я не сильно бы. Так, чуть-чуть по стилю. Он у тебя кондовый немножко, так в восьмидесятые писали. А вообще ты очень хорошо пишешь. Вот мне хоть экономика по барабану, а я тебя всегда читаю.

Возмущенный Евгений Николаевич сворачивал дискуссию, опасаясь узнать о себе еще что-нибудь малоприятное: Катерина всегда умела отвесить такой комплимент, что не знаешь, то ли похвалили тебя, то ли над тобой же и посмеялись. Но зато когда на Восьмое марта редакционные мужчины сочиняли традиционные поздравительные стихи для дам, он мгновенно родил убийственно-язвительный, как ему казалось, экспромт:

– Про Титову Катерину нету рифмы никакой – та сама заложит мину и отправит на покой!

Но вопреки ожиданиям Титова Катерина намека на свой противный характер в стихах не усмотрела, напротив, очень смеялась и даже полезла целоваться. Прочие дамы ревниво признали, что стих вышел не дежурный, обязаловки ради, а от души и со смыслом. На этом фоне их откровенно обидело голословное обещание мужской части коллектива «преклонить колена перед Леной, Таней с Таней, снова Леной и Натальей», тем более что дальше шло про «Ксюш – четыре, Юли – две и вновь Наташа, Ира где?». Помянутые всуе четыре Ксюши и Ира обиделись особенно.

– Ты чего тут? – невежливо спросил ее Евгений Николаевич, от неожиданности продолжая загораживать собой дверной проем.

Принципиальная блондинка, возмущенно фыркнув – нашел место глазки строить, да еще этой злыдне! – решительно отодвинула его и протиснулась в кабинет.

– Да так… – исчерпывающе ответила Катерина.

– Понятно, – кивнул бывший однокурсник и нынешний начальник. – Потом твоя очередь? Я тебя в машине подожду.

Конечно, понятно, думала Катерина, оставшись сидеть перед заветной дверью в гордом одиночестве. Чего ж тут непонятного-то? Сначала они с Бабиным учились на одном курсе, потом получили квартиры в доме, который построил для журналистов губернатор накануне выборов, Бабины – на пятом, а Титовы – на седьмом. С его женой, Светкой, Катерина как-то сразу подружилась, еще когда они все ходили в женихах-невестах, поэтому Катерине про Евгения Николаевича тоже все было понятно. И вообще, гораздо проще утаить в мешке шило, чем какую-нибудь информацию в дружном редакционном коллективе, всеми делами которого ведает секретарша Танечка, а часть сотрудников еще и прописана по одному адресу. Поэтому относительно личной жизни коллег всем все всегда было понятно.

– Ты что – тоже разводиться? – приступил к делу Бабин, как только Катерина плюхнулась на сиденье редакционной машины и шофер Иван Семенович нахально – штопором – вкрутился в ближайшую пробку. – И на когда тебе назначили?

– На четырнадцатое февраля, на одиннадцать пятнадцать, – отрапортовала Катерина.

– А мне на одиннадцать ровно. Вот ведь свинство какое – у человека жизнь ломается, а ему на все про все – пятнадцать минут, – печально покрутил головой Бабин.

– А тебе сколько надо – полтора часа? – в свою очередь, удивилась Катерина. – Вы же вроде все решили. Люди взрослые. Вас отговаривать, что ли, надо? Так, может, ты тогда до четырнадцатого еще и сам передумаешь, а, Жень?

Она обратилась к нему по имени и даже руку положила на рукав – погладила. Все равно разговор не по делу. Иван Семенович отличался отменным пофигизмом по отношению ко всему, что не имело колес и двигателя. А лицо у Жени было такое… Нехорошее, в общем, было лицо, хотя Бабин умел держать себя в руках, когда надо.

– Ты понимаешь, я бы все простил: и то, что дома вечно бардак, и магазины ее проклятые, но она вот так собирает чемодан – под Новый год в Прагу собралась. Спрашиваю – с кем, говорит – с любовником. И нагло так в глаза смотрит, представляешь? Думал, доводит меня, отомстить хочет. А потом за ней машина заезжает, ну, в аэропорт. Смотрю в окно, а из машины выскакивает какой-то мужик, в щечку ее чмок, чемоданчик забирает – и отваливают. Через неделю вернулась как ни в чем не бывало. Думала, я орать буду, выяснять, то да се – ей в кайф. Или, может, в ноги ей упаду, раз она такая востребованная у нас. А я пошел и на развод подал.

– Жень, – осторожно начала Катерина. – Но ведь ты и сам… Все же знают… Черт тебя дернул в своей же конторе – что, в других местах баб мало? И еще с практиканткой. Тебе, между прочим, четвертый десяток. И начальство ты опять же. Пора о душе подумать, а он практиканток клеит. Конечно, Светке обидно, ей все в уши поют…

– Это совсем другое! – пропустив мимо ушей намек на «четвертый десяток», вскинулся Бабин так, что шофер покрутил головой и добавил звук в колонках. – Я – одно, она – совсем другое!

– Да почему?! – в свою очередь, возмутилась Катерина. – Тебе можно, а ей нельзя?! У нас что, мусульманская страна?

– А ты не путай конфуз с б…вом! – возмущенно отрезал Бабин. И замолчал, чтоб Катерина вникла.

Катерина закрыла рот. И вытаращила глаза. Да, их учили работать с текстом, и бывает, единого слова ради и вправду изводишь тысячу тонн словесной руды, но чтоб вот так емко и просто сформулировать вековые чаяния российских мужчин!

– Женя, ты – гений! – искренне сказала Катерина. – Эту фразу надо чеканить на монетах. И дарить новобрачным в ЗАГСе. Честно.

Всю дорогу до редакции они молчали. Бабин, забыв о своих переживаниях, в очередной раз пытался понять: это она над ним так посмеялась или наконец оценила по достоинству глубину и совершенство его мысли? А Катерина смотрела в окно, слушала музыку и вспоминала, как его жена, а тогда невеста, Светка попросила ее, Катерину, быть свидетелем на их свадьбе, они учились, кажется, уже на пятом курсе. И как они со Светкой пошли в магазин покупать ей платье и фату. Фаты купили две, вторую – Катерине. Именно там, в магазине, во время примерки, задумчиво перебирая представленный ассортимент, она неожиданно пришла к выводу, что все подруги уже пристроены, а она засиделась в девках, и пора этот вопрос как-то решать. Вопрос запросто решился в тот же вечер: придя домой, Катерина сообщила родителям, что выходит замуж, быстренько поела, переоделась и отправилась на свидание с Олегом Титовым, который еще в прошлом году предлагал ей выйти за него замуж. Но тогда вместо согласия или отказа получил список условий из нескольких пунктов, отражавших ее тогдашнее представление об идеальном мужчине. Больше они к этому вопросу не возвращались, Олег старательно изображал хорошего приятеля. Однако так получилось, что условия были выполнены. И в тот вечер Катерина с чистой совестью сообщила Олегу, что как раз сегодня с покупки фаты она начала подготовку к их свадьбе. Олег понимающе кивнул и пообещал со своей стороны сделать все возможное, чтобы мероприятие прошло успешно. Назавтра они подали заявление в ЗАГС и поженились через два месяца после Жени и Светки, и это было… С ума сойти, в этом году будет тринадцать лет – замечательная цифра! То есть не будет. Это у Бабина четырнадцатого в одиннадцать ноль-ноль жизнь «сломается». А у нее, Катерины, в одиннадцать пятнадцать только начнется – новая, замечательная жизнь!

– А ты-то чего вдруг? – спохватился Бабин, когда они уже вышли из машины. – Тебе чего неймется? Нормальный ведь мужик!

– Он мне мал! – загадочно сообщила Катерина, как будто речь шла о старом пиджаке. – Везде жмет.

– Дуры вы… – философски подвел итог дискуссии Евгений Николаевич. – Не так с вами хорошо, как без вас плохо. Эх, будь моя воля…

Но, увы, Катерине не довелось узнать, как повернулся бы ход мировой истории в этом случае, потому что они вышли на своем десятом этаже, и их мгновенно втянуло в водоворот шумной и безалаберной редакционной жизни.

– Ой, Евгений Николаич! Только вас ждем! Уже ведь час десять! – бросилась к Бабину секретарша Татьяна, как будто вот именно его она и дожидалась на площадке у лифта. Как же – курила и языком чесала с корректоршей, потому что у нее в приемной не особенно поболтаешь, слышимость слишком хорошая. Но зато в силу географического положения ее стола и стула информации, которая распирала Татьяну изнутри, периодически накапливалось столько, что время от времени ей приходилось бросать все дела и выбегать на площадку, где всегда толпился народ и всегда можно было выпустить пар, найдя незанятого собеседника. А иначе она бы просто лопнула. Кстати, женщиной она была незлой и независтливой, потому что весь лишний пар уходил у нее в свисток, как у чайника. Это все понимали и с Татьяниным отсутствием на рабочем месте мирились, потому что кадры надо беречь. Зато она знала все про всех, и в любое время у нее можно было получить оперативную информацию по любому вопросу.

– Виноват, задержался… на встрече. Без меня начинали бы, – бормотал Бабин, устремляясь по коридору в кабинет, где всегда проходили планерки.

– А мы и начали, – сообщила ему в спину секретарша и переключилась на Катерину. – Кать, куда это вы, интересно знать, с ним ходили?

– Он – не знаю куда, мы внизу встретились, а я интервью делала с директором зоопарка, – на ходу соврала Катерина. – У них в День святого Валентина будет акция проходить, самую сладкую парочку выбирать будут.

– Из посетителей? – уточнила Татьяна, которая очень интересовалась любовной тематикой во всех ее проявлениях и была в курсе всех новинок дамской литературы.

– Среди зверей. Лев там со львицей, медведи, крыски, птички. Обезьяны еще. Зрители голосовать будут.

– Классно! – оценила идею Татьяна. – Надо будет сходить в субботу. А ты куда это направилась? Планерка уже давно идет. Устиныч про тебя спрашивал.

– Я… Мне… Мне в туалет надо! Танюш, повесь куртку в приемной, а? Я потом заберу, после планерки.

– И что? Ты с ума сошла, у нас же… Ты куда?!

Но Катерина, не реагируя на призывные крики, сбросила куртку на руки превратившейся в вопросительный знак Татьяне и побежала по лестнице наверх. Придется потом придумать какое-то объяснение, потому что туалет был на их этаже, и бегать по этому делу в соседнюю редакцию этажом выше не было решительно никакой необходимости. Татьяна так этого дела не оставит. Но объяснять не было времени: стрелка больших часов, висевших напротив лифта, показывала уже 13.12.

В несколько секунд Катерина взлетела на последний, тринадцатый этаж и, едва переводя дух, уставилась на точно такие же часы, висевшие на том же месте. Пятьдесят семь, пятьдесят восемь, пятьдесят девять – отсчитывала стрелка. Только бы никто из знакомых в коридор не выперся, подумала Катерина, пристанут с разговорами, а у нее важное дело. Важное дело заключалось в том, что тринадцатого числа каждого месяца в тринадцать часов тринадцать минут она поднималась на последний, тринадцатый этаж здания редакции, расположенного по адресу улица Тургенева, 13, и загадывала желание, которое непременно сбывалось. А что еще прикажете делать человеку, родившемуся тринадцатого марта и окончившему школу номер тринадцать?! Чему еще, как ни многозначительной и таинственной цифре тринадцать, приписать то везение, которое сопровождало ее всю жизнь? Захотела поступить на престижный журфак – поступила, захотела в хорошую газету попасть – взяли как миленькие, замуж решила выйти – только того и ждали, в Париж съездить – уже была, задумала развод – а куда он денется. И так вплоть до мелочей. Нет, конечно, случались в ее жизни и неприятности. Но о них Катерина быстро забывала, было у нее такое замечательное свойство. А во-вторых, она же не просила, чтобы их не было. Она прекрасно понимала, что надо давать реальные задания и не зарываться.

Планы на ближайший месяц были не особенно амбициозными и сводились к тому, чтобы познакомиться с каким-нибудь интересным и перспективным джентльменом, дабы придать себе уверенности в бракоразводном процессе. Ну или просто для разнообразия жизни. С одной стороны, Катерина понимала, это было ужасно глупо. Но с другой – ничуть не глупее тех многочисленных книжек, которые заполонили прилавки и учили всех желающих «правильно мечтать». Она одну такую пролистала. Согласно пошаговой инструкции, для исполнения мечты следовало: 1. Очень сильно захотеть. 2. Подробно сформулировать, лучше по пунктам и в письменном виде. 3. «Отпустить» свою мечту в самостоятельную жизнь. 4. Забыть и не цепляться к срокам реализации. Результат гарантирован автором. За все это в мягкой обложке – сто двадцать девять рублей. А Катерина додумалась своим умом и совершенно бесплатно. Просто ей удобнее формулировать на тринадцатом этаже. Но ведь работает же!

Минута, отведенная для планирования будущего, истекла. И тут зазвонил телефон.

– Ну что, подала свое заявление? – Вопреки ожиданиям голос мужа звучал спокойно и насмешливо.

– Подала! – сразу взъерошилась Катерина. – Четырнадцатого в одиннадцать пятнадцать. Судья Сабельникова. Ты будешь?

– Непременно! – заверил дорогой супруг. – Ты звони, если что.

И отключился. Разговор Катерине не понравился. Во-первых, что это его так развеселило? Еще месяц назад, уезжая в свою очередную командировку в какую-то Тмутаракань, просил подождать, уговаривал, обещал, что все изменится… в общем, была нормальная предсказуемая реакция. Во-вторых, она хотела спросить, где он собирается жить, когда из командировки вернется. Вряд ли у своей мамы, он бережет ее от плохих новостей. Тогда где? Катерина терпеть не могла, когда ситуация выходила из-под контроля, но спросить не успела. Не перезванивать же, в самом деле. Собрал вещи, ушел – и на том спасибо. Надо же с чего-то начинать. И еще неизвестно, есть ли связь в той дыре, где совершенствует свои профессиональные навыки ее супруг.

Изменится… Что изменится, думала она, медленно спускаясь на свой десятый. Выше головы он все равно не прыгнет, характер не тот. А у нее другие взгляды на жизнь. Так что все правильно, и ей теперь должно быть все равно, какое у него настроение и какие интонации.

– А вот и госпожа Титова явилась! – радостно приветствовал ее редактор Иван Устинович. – Заждались, добро пожаловать!

У него была интересная привычка – чем больше он был рассержен на человека, тем вежливее становился. Если кричал и ругался – значит, рабочий момент и все поправимо. А если становился приторно любезным, то дело пахло выговором или, того хуже, лишением премиальных.

– …ей мы и поручим новое замечательное дело, которое вот уже пятнадцать минут обсуждаем. Я вас, госпожа Титова, поздравляю, подумайте и к завтрашнему дню мне все подготовьте, а нам пора закругляться. Текст про зоопарк, куда вы якобы ушли, никого почему-то не предупредив, идет на завтра, на четвертую. Там как раз слетел репортаж с конкурса официантов, так что не больше ста строк, да, Евгений Николаевич? С досылом не тяните, взяли моду. Есть график – извольте соблюдать. Все свободны.

Редактор еще полюбовался на вытянутое лицо бессовестной «госпожи Титовой» и пришел к выводу, что вполне отыгрался за ее наплевательское отношение к трудовой дисциплине. Народ, нисколько, впрочем, не напуганный начальственным гневом, бодро потянулся из кабинета. Катерина замыкала шествие.

– Ты чего болтаешь?! – набросилась она на Татьяну. – Кто тебя просил про зоопарк! Я там и не была вовсе, собиралась только… – добавила она, оглянувшись по сторонам и понизив голос.

– Он спросил, где ты, – принялась оправдываться Татьяна. – Бабин тоже глаза вытаращил – где, только что тут была? Не могу же я сказать – в туалет пошла на одиннадцатый этаж. Я и сказала – про зоопарк, наверное, досыл пишет. Откуда я знала? Ври умнее в следующий раз.

– Ладно, – пообещала Катерина, – буду врать умнее. Сейчас позвоню в зоопарк и по телефону все узнаю.

– Вот именно. А где ты была-то? С Бабиным, что ли? Он же в суд ездил, заявление на развод подавать.

– Все-то ты знаешь!

– А как же. Работа такая.

– Ну, раз работа… – пожалела ее Катерина. – Проспала я.

– А-а… – В голосе секретарши прозвучало разочарование – охота сорвалась. – Бывает.

– Что, про зоопарк принесла? – обрадовался Бабин, когда час спустя Катерина появилась на пороге его кабинета с листком в руках. Он потянулся и отъехал от стола вместе со стулом на колесиках. – Вруша! Давай свой гениальный текст. Ты хоть туда звонила или все из Интернета скачала?

– Обижаешь! Во-первых, не скачала, а получила предварительную информацию. Во-вторых, звонила, конечно. Не придирайся, это ведь тебе не отчет с заседания Общественной палаты при полпреде. Что я должна была сказать – в суд заявление о разводе относила вместе с Евгением Николаевичем? Не хочу я пока никому говорить. Кому какое дело, сам посуди. Ты-то Таньке зачем сказал? Лучше бы сразу объявление в коридоре повесил.

– Наша Танечка уже в курсе? – восхитился Бабин. – Ну дает! Я не говорил. Светка, наверное. Или…

– Наверное, «или», – согласилась Катерина. – Наверняка ждет не дождется.

– Не дождется! – заверил Катерину Бабин. – Чтоб я шило на мыло менял, нет уж! Там, кстати сказать, кроме попки и ножек, и нет ничего. Молодая больно. Ты уже выяснила, что тебе поручили-то? И как?

– Ой, – спохватилась Катерина. – Нет, конечно, я же досыл писала. А что там на мою голову?

– На редколлегии решили: начиная со следующей недели каждый день давать двухколонник на третьей полосе с объявлениями читателей. Тематика каждый день разная: купля-продажа, кошки-собаки, всякие услуги, знакомства. И купон внизу для объявления.

– Мне, конечно, кошки-собаки? – уточнила Катерина. – Учти, собак я боюсь, а кошек терпеть не могу, вредные они. Или всё сразу? – ужаснулась она.

– Ты тоже вредная, – резонно возразил Бабин. – Вот, еще ничего не узнала, а лезешь на рожон.

– Я не лезу, просто знаю, как Иван ко мне относится.

– Как он к тебе относится?

– На моем примере укрепляет дисциплину. Кому охота с этими объявлениями возиться? Это вообще не для журналиста работа. За это ведь и гонорар не разметят, и строчки не добавят, а возни полно – правь, да вычитывай, да на звонки отвечай. Вот он мне и спихнул, чтоб я подольше на работе сидела, а не шлялась где попало, как он выражается.

– А ты шляешься? – с интересом уточнил Бабин.

– Если бы! Сам же знаешь: у меня еще в журнале рубрика и сценарии пишу. Денежки зарабатываю.

– Как же, читал! – скривился Бабин. – Журнал «Вторая половина», сюси-пуси, гули-гули, я его люблю, а он, подлец этакий, женат и вообще целлюлит замучил.

– Чего тогда читаешь? – глядя на него с лицемерным сочувствием, спросила Катерина.

– Врага надо знать и бить его же оружием, – с удовольствием пояснил Бабин, и Катерина в очередной раз порадовалась затейливым загогулинам мужской логики. – Вот я, например, никакой такой целлюлит никогда своими глазами не видел, а все про него знаю. Все, ладно тебе болтать, слушай по делу…

– Нет, это я болтаю?! – возмутилась Катерина. – Все, больше ни на один твой вопрос не отвечаю.

– Не больно и надо, – проворчал Бабин. Ему было неловко: на самом деле он сам любил поболтать с Катериной, у нее всегда было хорошее настроение, куча самых разных новостей, интересных историй и при этом нестандартный взгляд на вещи. С ней было весело и легко, потому что он знал ее уже сто лет. Но именно поэтому он ревниво боялся, что Катерина Титова однажды исподтишка воспользуется его дружеским расположением, и тогда все решат, что она в любимчиках, что он необъективен, а это повредит работе, подаст плохой пример окружающим… и тому подобные глупости лезли ему в голову. Он и сам понимал, что глупости, потому что Катерина никогда не давала повода для таких опасений.

– Евгений Николаевич, вы мне объясните, в чем суть дела, или мне в секретариате спросить? – глядя в окно поверх его головы, поинтересовалась Катерина.

– Объясню. Потому что координатором проекта в целом буду я. А тебе поручили рубрику о знакомствах, потому что ты у нас самая молодая и самая легкомысленная. Это не я сказал, это Иван, – поспешно добавил Бабин, потому что Катерина довольно усмехнулась, как будто он сказал ей комплимент. Пойди пойми ее! За «болтовню» она обижается, а за «легкомыслие» почему-то ни капельки. – Придумай название. Форма купона уже есть. На той неделе в пятницу выходит. Зачтем в норму строчек половину объема, так что вообще тебе синекура. Что непонятно?

– Только одно – где я объявления возьму на первый раз? – удивилась Катерина. – Нет, еще вот что – на кой черт это надо, когда есть Интернет? И специальных газеток с объявлениями полно?

– Не понимаешь ты политики наших учредителей. – Голос Бабина звучал назидательно. – Наши читатели – люди среднего возраста и среднего достатка, потому что мы – не «КоммерсантЪ». Молодежь сегодня газет не читает. Разве что вот «Вторую половину», – опять не удержался Бабин, но на этот раз Катерина его проигнорировала. – А подписчики – и вовсе пенсионеры, выписывают периодическую печать по старой памяти, тем более что им скидки. Какой у них Интернет? А в газетках твоих – сплошь интимные услуги для сексуально озабоченных, потому что нормальные люди и так себе найдут, без всяких газеток.

В этом месте Катерина понимающе кивнула, уселась в кресло и поерзала, устраиваясь поудобнее, потому что знала – поговорить Евгений Павлович любит.

– Так что журнальчики эти покупать – нереспектабельно. У нас будет все с гарантией хотя бы внешней пристойности, за это как раз ты и отвечаешь. И потом это даже почитать всем интересно и купоны будут вырезать, поэтому под востребованные рубрики с купонами будем разово увеличивать тираж – это по расчетам маркетингового отдела. И в конечном итоге – внимание к нуждам читателей. Где письма взять… Подумай. Сходи в службу знакомств, что ли, для первого раза. Им халява, а нам – объявления для начала. Все поняла?

– Все! – отрапортовала Катерина, и глаза у нее загорелись подозрительным блеском.

Бабин настороженно смотрел, как Катерина, выбравшись из кресла (а ножки у нее ничего – длинные, в очередной раз мимоходом отметил Бабин), подошла поближе к столу, вытащила из стопки чистый лист бумаги и положила перед его носом.

– Ты чего?

– Пиши: симпатичный мужчина, занимающий руководящую должность, разведен, желает познакомиться с женщиной… – продиктовала Катерина. – Ну, дальше сам. Ты у нас эксперт.

– В каком смысле?

– В смысле по женщинам. Ты симпатичный, руководящий, на развод подал, в редколлегии состоишь. Плюс ко всему еще и координатор проекта, так что сам бог велел. Поручили – будем выполнять. Я тоже подам.

– Ну ты даешь! – изумился Бабин.

– А что? – пожала плечами Катерина. – Ради родной газеты я на все готова. Тем более если ты – координатор. Костьми лягу.

Бабин проигнорировал ее неуместную иронию, сложил губы трубочкой и в глубокой задумчивости уставился на лежащий перед ним чистый лист бумаги. В голове начали крутиться некие мысли, приятные и щекочущие воображение… поэтому он не заметил, как Катерина опять усмехнулась и вышла из его кабинета, аккуратно прикрыв дверь, дабы не отвлекать начальство от плодотворного мыслительного процесса.

А Титова отправилась в вояж по редакционным кабинетам. К концу рабочего дня на ее письменном столе лежали объявления от любвеобильной, но, увы, незамужней секретарши Татьяны, от двух мальчиков из компьютерного отдела, которые ужасно смеялись и кричали, что это «не хило», а может быть, даже и «круто». Еще от корректорши Елены Кирилловны, которая была замужем уже в третий раз, но хотела пристроить племянницу, от девчонок из соседней молодежной редакции и даже от имени великовозрастного сынка Ивана Устиновича, которого, по данным Татьяны, за неумеренную любовь к алкоголю с полгода назад выгнала из дома супруга, и он переехал к папе с мамой, что отнюдь не привело их в восторг. А также и ее собственное, ведь прежде чем затевать что-то, нужно разобраться, как это работает, – резонно предположила Катерина. Потом она пересчитала объявления, прикинула на глаз количество строк в двухколоннике и сделала вывод, что новую рубрику, которой она уже придумала незатейливое (будьте проще, и люди к вам потянутся – золотое правило!) название «Будем знакомы!», ожидает большое будущее.

Дом, где жили журналисты и работники типографии, только снаружи был похож на все остальные типовые панельные свечки-девятиэтажки. Внутри он был воплощенной мечтой большевиков первого призыва о коммунистическом общежитии. Лет десять назад стараниями губернатора здесь получили квартиры семьи молодых журналистов. Тогда у них у всех были дети примерно одинакового возраста, одинаковые доходы и одинаковые заботы. Все были знакомы между собой, встречаясь на пресс-конференциях и дружеских футбольных матчах. Поэтому, поставив железные двери на вход в коридор с лестничной площадки, двери в квартирах обитатели «домжура» запирали как попало, а ключи оставляли соседям. И если кто-то допоздна засиживался на работе, то был вполне уверен, что его чадо где-нибудь поужинало и там же скорее всего и уснуло.

Мамы сновали взад-вперед «за солью», надолго зависая на соседских кухнях, где обсуждались интересующие всех вопросы. Папы собирались во дворе и под пивко изводили советами незадачливых автомобилистов, которых угораздило припарковаться и открыть капот машины в поле их зрения. В коридорах устраивали выставки фоторабот и детских рисунков, тинейджеры, отыскав квартиру «без предков», до одури играли в компьютер, а по коридорам гоняли на трехколесных великах представители «второй волны». Поэтому, придя домой, Катерина ничуть не удивилась, обнаружив на диване перед телевизором не только собственную дочь Дашу, но и Лену Бабину. Девчонки грызли запрещенные Катериной чипсы, запивали их газированной водой из того же списка вредных продуктов и старательно делали вид, что они вовсе и не смотрели реалити-шоу «Изба-8», где мальчики и девочки, изнывая от безделья и осознания собственной значительности, тискали друг друга по углам и натужно изображали любовь-морковь. Шоу в доме Титовых тоже было под запретом как «разжижающее мозги», и ведущая шоу, с боем завоевавшая звание самой главной блондинки страны, тоже была под запретом, потому что такого сокрушительного потока гламура без ущерба для себя не может выдержать хрупкая детская психика.

Впрочем, как человек современный и оттого вынужденно толерантный (а куда деваться?), Катерина понимала, что запретить все она не может, «седалища не хватит», как говорил герой одного хорошего фильма, отговаривая собеседника от намерения ехать верхом на двух лошадях одновременно. Поэтому она периодически высказывала свое мнение, запрещала и осуждала, а муж авторитетно поддакивал и старательно кивал – это называлось «формировать критерии». Дашка, в свою очередь, была девочкой неглупой и к бедным запуганным «ящиком» родителям относилась с пониманием, поэтому все, что не подпадало под заданные «критерии», она ела, смотрела, читала и надевала, когда родителей в поле зрения не было. Лена Бабина, которая была на год старше Дарьи, тем не менее смотрела ей в рот, и поэтому Света Бабина считала, что эта дружба благотворно влияет на ее Лену.

Остатки чипсов и газировку Катерина у девчонок отняла, велела разогреть в микроволновке гречневую кашу и котлеты, «Избу-8» она благоразумно «не заметила», потому что тратить время на обоснование в сотый раз своей «запретительной» позиции ей было лень. Потом погрозилась проверить уроки, чего, положа руку на сердце, не делала уже года три, и с чувством выполненного долга отправилась на пятый этаж – в гости. Конечно, она устала за сегодняшний день, но все же решила непременно внести свой скромный вклад в борьбу за равенство полов. У нее за спиной участники «Избы-8» немедленно принялись дебильными голосами выяснять свои высокие отношения. Кто бы сомневался.

Представители вполне интеллигентного семейства Бабиных на пятом этаже занимались, как ни странно, тем же самым. Даже голоса были похожи, усмехнулась Катерина. Она потянулась было к дверному звонку, но остановилась, с интересом прислушиваясь к доносившимся из-за двери воплям. Сначала посмотрим, чья возьмет, а потом уже определимся, звонить или отложить визит на потом. Вообще странно, что Женька дома, обычно он появляется ближе к ночи, не очень убедительно изображая трудоголика.

– Все, достала! – орал Евгений Николаевич. – Горбатого могила исправит! Хватит! Ни одному больше слову не верю!

«Станиславский!» – фыркнула себе под нос Катерина и собралась было восвояси, потому что Светкиного голоса слышно не было, а для реализации задуманного проекта подруга должна быть в бодром и энергичном настроении. Но дверь вдруг распахнулась, и оттуда вылетел глава семейства, едва не сбив Катерину с ног.

– Опять ты под дверью! – попутно рявкнул он на Катерину и помчался вниз по лестнице.

Как ни странно, Катерине показалось, что вид у него был вполне довольный. Пожав плечами, Катерина вошла в гостеприимно распахнутую хозяином дверь. Светка сидела на диване и всхлипывала. Но делала она это тоже как-то неубедительно, явно раздумывая – стоит ли начинать полноценный рев, если исчезла целевая аудитория, то бишь злобный муж? Нет, ради Катерины с ее вечно скептическим настроем разоряться явно не стоило – она все равно не оценит, решила Светка и всхлипывать перестала.

– Ну и правильно, – похвалила ее подруга. – Нечего сырость разводить по такому ничтожному поводу.

– Да? Ты тоже так считаешь? – обрадовалась Светка. – Ну и не буду! Катюх, пойдем на кухню, у меня ликер есть, летом из Италии привезли, его, нам экскурсовод рассказывал, монахи-бенедиктинцы делают. Из грецкого ореха. Еще не открывали. Женька все жмотится, все потом да потом, а мы давай возьмем и выдуем, да? А ему шиш!

– Давай, – поддержала инициативу Катерина. – Повод есть.

– А мы и по поводу, и без повода, – мурлыкала себе под нос Светка, распечатывая коробку, на которой и вправду были изображены симпатичные мужчины в рясах, при помощи сложных манипуляций превращающие орехи в ликер, а над ними парили, судя по всему, изнывая от нетерпения, пухленькие неодетые мальцы с крылышками.

– Красота! – оценила Катерина. – И запах какой – правда орехом пахнет.

– А про монахов, думаешь, не правда? – обиделась Светка. – Вот вечно ты ничему не веришь!

– Ну почему же? Я, например, верю в любовь до гроба. Но лично не встречала.

– Я тоже только в книжках. Я ему говорю – Жень, у женщины могут быть свои маленькие слабости? Могут. И чего орать? Я у тебя денег не просила…

– Еще бы ты у него просила… – вставила Катерина.

– А что? Между прочим, многие мужья относятся к этому делу с пониманием.

– Да? – усомнилась Катерина. – Вот бы на такого посмотреть.

– Да полно! Я, между прочим, тоже много чего про него знаю, однако скандалы не устраиваю.

– Вот-вот, я все думаю: а почему не устраиваешь? Я бы на твоем месте…

– И что бы ты сделала? Ну пришел поздно. Ну пахнет от него духами. Все равно отоврется – что толку спрашивать. Да вот тебе пример: у него сумочка такая специальная для ключей, я недавно смотрю – там одна связка непонятная – не от дома, не от гаража, не от работы. Спрашиваю – откуда. А он так нагло заявляет – от маминой квартиры.

– И что из этого следует? – не поняла Катерина.

– Так мама у него в Тюмени живет, ты забыла, что ли? – махнула рукой Светка. – Думаешь, я не знаю, что он мне изменяет направо и налево с любой, которая согласится с ним переспать? Знаю. То есть пока не знаю, а предполагаю. То есть знаю, но он не знает, что я знаю.

– Ничего не поняла, – покрутила головой Катерина. – Ты как Незнайка из мультика: «А я не знаю, знаю я или не знаю…»

– Думаешь, мне про практикантку не доложили? – скривилась Светка. – Как же! Мир не без добрых людей. Он, кажется, только из них и состоит. Но я ничего выяснять не желаю. Потому что тогда придется принимать меры. До развода дойдет. А в принципе все мужики такие… полигамные. Я читала.

– Чего-о?.. – удивилась Катерина несвойственной Светке начитанности. – Где это ты читала?

– В Интернете! – с вызовом ответила подруга. – Там написано, что в мужчине от природы заложено стремление оплодотворить как можно большее количество женщин.

– Это имело смысл до изобретения презервативов, сейчас уже никто никого не оплодотворяет, – вставила Катерина.

Но увлеченная полетом мысли подруга не поддалась на провокацию:

– …а женщине свойственно стремление иметь одного-единственного мужчину, чтобы спокойно растить своих детей. И в этом вечный конфликт.

Светка подперла рукой щеку и задумалась о несовершенном устройстве мироздания.

– Вы прямо хором поете, – порадовалась Катерина единомыслию в семействе Бабиных. – Вот и Женя мне сегодня сказал: если мужчина гуляет – это конфуз, а если женщина – это, понимаешь ли, как бы тебе помягче сформулировать… – Катерина была убежденной противницей ненормативной лексики.

– Да я знаю! – захохотала Светка. – Он мне сто раз говорил. Нет, ты пойми: красивый мужик, умный, не пьет, не курит, ребенка любит, деньги зарабатывает, карьеру делает. На таких бабы сами кидаются. Вон у Немцова, я читала, не то три жены, не то четыре – и никто не обижен, потому что таких, как он, – раз-два и обчелся. Ну поймаю я его, ну устрою скандал – так он этой самой практикантке и достанется. Не дождется!

– Интересная теория, – похвалила Катерина. – И не лишенная здравого смысла. – А зачем тогда поехала?

– А чего мне – дома сидеть? – в свою очередь, удивилась Светка. – Если он не хочет – я и одна могу.

– Ага, одна… Ну хоть как он тебе? Не зря съездила?

– Он классный! Один-единственный! Такого вообще больше нет в природе. Я тебе его сейчас покажу!

Воодушевленная Светка метнулась в комнату, там немедленно что-то упало, зашуршало. Наверное, прячет от мужа фотографию своего супермена среди трусов и лифчиков, усмехнулась Катерина. Влюбилась, как кошка. Действительно, ничего особенного – так, маленькая женская слабость. Мог бы Евгений Николаевич отнестись с пониманием, как большой специалист по «конфузам». А он сразу на развод подавать. Подумаешь, нервный какой.

– Вот! Смотри!

Светка стояла посреди кухни, сияющая, как стоваттная лампочка. При этом она зачем-то нацепила на себя странную тряпку – вроде длинного, едва ли не до пола, жилета из мешковины с затейливой вышивкой по подолу.

– Ты чего, замерзла, что ли? У вас вроде тепло, – удивилась Катерина. – Ну давай, показывай.

– Вот! – Светка приподняла полы мешковины руками и покрутилась вокруг своей оси. – Авторская работа!

– Хорошая тряпочка, стильная, – вежливо похвалила Катерина. – Фотографию давай.

– Зачем тебе фотография, если вот он сам? – радовалась произведенному эффекту Светка – подруга на глазах поглупела от несказанной красоты и несомненной оригинальности ее одеяния.

– А это что? – никак не могла вникнуть в суть Катерина.

– Шазюбль! Называется он так – ша-зюбль!

– И что? Он-то здесь при чем?

– Как при чем? Женька из-за него и разорался! Он знаешь, сколько стоит? Шесть пятьсот!

– Вот эта тряпка?! – От удивления Катерина не потрудилась подобрать более приятного для подруги определения.

– Говорю же – авторская вещь, ручная работа. Ну классный же? А этот давай орать – «горбатого могила исправит, достала»!!! Тьфу!

– Елки-палки! Так он из-за этого… из-за этой жилетки орал? – наконец-то вникла Катерина.

– Конечно! Я после работы в магазин ездила, а он же ненавидит, когда я по магазинам хожу! Совсем, говорит, свихнулась на своем шопинге идиотском! А ты же знаешь, я если два раза в неделю по магазинам не пробегусь – я заболеваю.

Катерина знала. В магазинах Светка проводила досуг, пережидала плохую погоду, лечила хандру, радовалась жизни, повышала самооценку, воплощала мечты и строила планы на будущее. Она любила магазины самозабвенно и истово, собирала карточки со скидками и рекламные буклеты. Она могла месяцами «пасти» понравившуюся вещь, чтобы с утра в первый день распродажи купить ее за полцены. Она равно обожала магазины обувные и парфюмерные, с наслаждением гуляла вдоль прилавков с сумками и бельем, бижутерией и сувенирами – если не было денег, то как по музею, любуясь и медитируя, листая взглядом витрины, как страницы глянцевого журнала. Но уж если у нее появлялись деньги… Мужа бесила ее неуемная страсть, и он всерьез предлагал ей сходить к психологу и закодироваться – как алкоголику. Светка же, как и все настоящие алкоголики, считала, что и сама может остановиться в любой момент. Но пока не хочет.

– Свет… Я вообще-то не эту жилетку имела в виду… Ты в Прагу с кем ездила? – осторожно спросила Катерина.

– Одна, – любовно поглаживая свое приобретение, сообщила Светка.

– Ладно врать-то, а тот мужик, который за тобой заезжал?

– А чего я тебе-то врать буду? Брат двоюродный. Там же самолет поздно ночью. Я и попросила его отвезти, чтоб на такси не разоряться. Женя не мог, Лена же одна боится дома оставаться – взрослая девица, а ноет, как трехлетка. А ты откуда знаешь? – удивилась Светка.

– Женя сказал. Говорит, этот мужик тебя поцеловал. Он решил, что ты с любовником ездила, – объяснила Катерина.

– Да? Вот дурак! Я на распродажи ездила, там же под Рождество такое!.. А про любовника назло сказала, чтобы подергался. Пошутила, а он поверил. По себе судит потому что. Ну и пусть! – обрадовалась Светка. – Не все коту масленица! Пусть подергается! А то я приехала – вижу, бесится, но молчит. Я думала, опять из-за шмоток. Целый чемодан же привезла – помнишь, я тебе показывала? Цены вообще смешные! Между прочим, то платье полосатое…

– Да ну его! – не проявила интереса к полосатому приобретению Катерина. – У тебя правда, что ли, одни шмотки на уме? Шазюбль… Жилетка, только длинная. Такое, понимаешь ли, событие у нас с тобой в жизни намечается… Просто-таки грех не выпить!

– Да? Какое? – заинтересовалась Светка и даже отвлеклась наконец от своего шазюбля. – Какое у нас намечается событие?

– А развод, по-твоему, не событие? – вытаращила глаза Катерина. – Жилетка – событие, а развод – нет?

– Развод – тоже событие, – согласилась Светка и, сообразив наконец, ахнула. – Так вы разводитесь, что ли? С Олегом?!

– А с кем мне еще разводиться? – не поняла Катерина.

– Катька, ты дура! – категорично заявила подруга. – Чем тебе мужик не угодил? Он же тебя любит! И даже не гуляет!

– Ну, я бы не говорила так уверенно, – заметила Катерина. – Просто твой муж, погуляв, возвращается домой ночевать… как правило. А мой две недели дома – месяц в командировке. И надо быть большой дурой, чтобы свято верить, что там в гостинице по вечерам он в одиночестве смотрит телевизор.

– Не пойман – не вор, – вставила Светка, но Катерина только отмахнулась от ее сентенции.

– Опять же: убивается человек на работе, а денег при этом, заметь – не то чтобы очень. Получается, ни денег, ни мужа, ты на свои по магазинам, я на свои вдвоем с Дашкой в отпуск, потому что не хватало еще мужика возить, я не для этого за любую халтуру хватаюсь. А я хочу, чтобы меня возили. Квартиру хочу. Трехкомнатную, и в приличном доме, а не это панельное убожество на краю географии. Мебель новую. Ремонт. Машину нормальную хочу.

– А «девятка» тебе не нормальная? – возмутилась Света. – У меня и такой нет! А ты забыла, как все тут прыгали, когда дом сдали и переехали все из общаг да от родителей?

– Помню. Прыгали, – признала Катерина. – Так ведь и лет сколько прошло? Восемь… или десять? Тоска зеленая в экологически чистом районе.

– Не-ет, я тебе не верю, – помотала головой проницательная Светка. – Ты, конечно, жадина-говядина, но не настолько, чтоб из-за денег разводиться. Тебе просто скучно, да? Вы друг другу надоели. Я читала, что в семье всякие кризисы наступают, только вот забыла, какой через сколько лет.

– Ты больше всякой чепухи читай, – посоветовала Катерина. – Они понапишут. Сама пишу – знаю.

– Не скажи. Там еще советы всякие есть. Слушай, а ты заведи себе любовника. Олег-то у тебя и правда в командировках все время. И тебе хорошо, и разводиться не надо.

– Заведи! – фыркнула Катерина. – Собака, что ли? И гуляй с ним потом. Я так не могу. Это у вас как-то запросто, а мне не подходит. Вот сама и заведи. Кстати сказать, я к тебе с этим и пришла, – вспомнила наконец о цели визита Катерина. – Я с этой недели буду в газете рубрику вести с объявлениями о знакомстве. А ты у нас с сегодняшнего дня, считай, женщина почти свободная. Давай тебе объявление дадим, хочешь?

– Свободная! – хихикнула Светка. – Как же – побегает и вернется через часик. Вот пиво у Фаюстовых кончится – и придет. Такую жену, как я, еще поискать. Слушай, а ты правда, что ли, решила разводиться? И когда?

– Четырнадцатого февраля. В День всех влюбленных. В одиннадцать пятнадцать, – доложила Катерина. – Через пятнадцать минут после вас. Я сегодня Женьку в суде встретила, он выходил из кабинета, а я в очереди сидела. Все-таки какие бывают совпадения, да? Помнишь, мы с тобой в салоне две фаты купили: тебе на свадьбу, а мне просто так? Теперь вот разводимся в один день. Хотя жили, можно сказать, долго и счастливо…

И тут Катерина обратила внимание на то, что Светка смотрит на нее вытаращив глаза.

– Кто… разводится в один день? – пробормотала она и покрутила головой, как будто прогоняя видение.

– Как кто? Мы. И вы тоже. Господи, так ты не знала, что ли? – изумилась Катерина. – Он тебе не сказал?! Ну дает! Даже наша Татьяна знает. А я-то, дура! Я же думала, ты в курсе… Свет, ну ты что? Выпей, а? Или давай я тебе лучше водички налью…

Катерина суетилась вокруг подруги, чувствуя себя последней идиоткой. Она и подумать не могла, что уважаемый Евгений Николаевич, сообщив о предстоящем мероприятии куче посторонних людей, обошел вниманием собственную жену, с которой и собрался разводиться. А она, Катерина, явилась тут шутки шутить. Но Бабин в последнее время таскался по бабам так увлеченно и неприкрыто, что в Светкин демонстративный отъезд с любовником любой поверил бы моментально – око за око. И муж поверил, и Катерина поверила – если рассматривать дуэт в целом, то получается нормальная увертюра к спектаклю под названием «Развод». А выходит, что Светка пошутила. И вообще по непонятным причинам верила в незыблемость данной ячейки общества.

– Светик, так надо ему объяснить, что ты… Что никакого любовника… Ну хочешь, я объясню? – продолжала суетиться Катерина.

– Так вот почему он скандал устроил, – тусклым голосом произнесла Света. – Сказал – ухожу, достала. Я-то думала – из-за шазюбля этого. Успокоится и вернется. Как всегда. А он вон что… Значит, есть куда пойти. А про развод сказать побоялся. Он не любит себе нервы мотать.

– Да кто любит-то, Свет? Никто не любит, и правильно делает. И ты тоже успокойся. Но он же на работу завтра придет. Вот ты ему и объяснишь. Или позвони. Сейчас позвони, а? Ты ведь до завтра с ума сойдешь. – Катерина тараторила и подталкивала Светку хоть к каким-то действиям, лишь бы она не сидела вот так, будто парализованная, и не говорила таким тихим, безжизненным голосом.

Светка нерешительно взяла телефон, посмотрела на него, как будто не понимая, что это за вещь у нее в руке и зачем она ее держит.

– Давай я наберу! – не выдержала Катерина. – Хочешь, я поговорю?

– Да нет, не надо. Я сама. Только ты не уходи, ладно?

Она набрала номер.

– Женя, это я. Я тебе хочу сказать… – Светка надолго замолчала, внимательно вслушиваясь в слова, которые перекатывались в трубке невнятным рокотом. – Но ты выслушай хотя бы… Это же Пашка был, брат двоюродный. Как – не знаешь? Мы еще на соревнования к нему ходили, по бодибилдингу, помнишь?

И опять замолчала, беспомощно глядя на Катерину. Потом нажала «отбой».

– Ну что? Что ты молчишь? – тормошила ее Катерина. – Что он сказал?

– Сказал, чтоб искала дураков в другом месте. Что он сам не раз этот номер проделывал. И что только такая идиотка, как я, могла во все это верить. Сказал, что не вернется. Что квартиру потом разменяем, – добросовестно перечислила Света, как будто не вполне понимая смысл услышанного. – И еще там женщина какая-то смеется…

Подруги долго сидели молча. За окном шел снег, крупные косые хлопья летели мимо окна и, попадая в полосу света, будто заглядывали на кухню – любопытствовали. Но там, за окном, ничего не происходило. Светка опять впала в оцепенение, а Катерина боялась пошевелиться, потому что не имела ни малейшего представления о том, что она должна делать и говорить. Сколько они так просидели – Катерина не знала. Но в конце концов пришла Лена и стала засыпать на ходу, и Светке пришлось разбирать ей постель, потому что дочь норовила заснуть прямо в одежде и не почистив зубы. А Катерина, воспользовавшись случаем, улизнула домой.

Дома она обнаружила собственную дочь спящей на неразобранном диване – сил постелить постель у нее тоже не было, так мгновенно и бесповоротно умеют уставать только самые неугомонные дети. Но ее зубная щетка в ванной была мокрой – Катерина проверила. Будить Дашку не стала, накрыла пледом. Села на край дивана, прислушиваясь к ее смешному сопению. На лице у дочери блуждала довольная улыбка – наверное, ей снилось, что она прошла кастинг и примет участие в очередной по счету «Избе», после чего проснется знаменитой. Катерине стало совестно. Когда Дашка была маленькой, она, вот так же ее уложив и подоткнув одеяло, читала ей вслух про Мэри Поппинс или муми-троллей. Она ходила с ней вместе в цирк и в зоопарк, брала ее с собой на работу, таскала по всяким кружкам. По дороге они пели песни, сочиняли стихи или учили английские слова. Или просто болтали о всякой чепухе. Дашка задавала смешные вопросы, а Катерина на них умно и авторитетно отвечала. Потом дочь выросла и стала везде ходить самостоятельно, и даже в школу в центр города с третьего класса ездила сама. Вопросы задавать тоже почти перестала – во всяком случае, те, что касались мироустройства и смысла жизни. Они почти перестали видеться. Катерина ходила на работу к десяти, к планерке, а уроки в школе начинались с полдевятого. Приходила поздно вечером – то презентации, то премьеры, то просто пообщаться в какой-нибудь забегаловке с хорошими людьми. Во время выборов работала в избирательных штабах. Писала тексты для журналов, где хорошо платили. Так крутились все, известно – волка ноги кормят. Вечером едва успевали переброситься парой слов, в основном об учебе. Катерина спрашивала, Дашка отвечала уклончиво – училась она без особого энтузиазма. Потом Катерина высказывала претензии по поводу ее одежды или прически, так и не разогретой тушеной капусты (по правде сказать, она и сама ее ненавидела, а готовила потому, что «полезно») и беспорядка в ее комнате. Вот и все разговоры. Да она с телевизором общается куда более душевно, чем со мной, подумала Катерина, и какие могут быть претензии к ребенку?

Но Катерина не умела долго быть виноватой. В таком случае следовало побыстрее найти кого-нибудь крайнего и сделать виноватым его. Обычно им оказывался Олег. Вот и сейчас она подумала, что если бы супруг взял на себя заботу об обеспечении семьи, то ей не пришлось бы хвататься за все халтуры подряд и гнать строчки ради гонорара. Она бы с Дашкой в бассейн записалась! Тем более что от долгого сидения за компьютером у нее уже появился остеохондроз, и врач велел ходить в бассейн. И Дашка сутулая. Тоже все сидит: не уроки делает, так рисует или в телик пялится, – чтоб он провалился.

Но муж на провокации не поддавался. Он не орал, как Бабин, Боже упаси! Он кивал, соглашался, сокрушался, смотрел в пол и нервно курил. Но Катерина прекрасно знала, что главное для него – «заниматься наукой». И ради этого он переждет и вытерпит любые наезды с ее стороны. И добро бы хоть в одном месте, в каком-нибудь НИИ штаны протирал, так ведь нет – мотается по всяким там Октябрьскам и Нефтьюганскам, исследует, видите ли, нефтяные месторождения. Раньше она доподлинно знала, чем занимается ее дорогой супруг, вникала в тонкости, запоминала термины. Теперь же давно махнула рукой, и он перестал рассказывать о своих делах.

Конечно, Катерина не была вполне искренней, когда расписывала Светке свою меркантильность. Не объяснять же Светке все как оно есть на самом деле. Все равно звучит неубедительно, и любая на месте Светки сказала бы, что Катерина «с жиру бесится». И правда ведь – мужик не пьет, не бьет, не гуляет, что еще надо для счастья?!

А Катерине надо было много. Например, стыдно жить в однокомнатной квартире, поэтому одноклассники на Дашкин день рождения всегда приглашались в квартиру дедушки и бабушки. А еще хорошо бы и в самом деле денег побольше. Вместо денег она вполне согласилась бы на то, чтобы муж делал карьеру. А еще лучше – и то и другое. Как делают мужья у многих знакомых «из ее круга». Когда она, студентка-второкурсница журфака, умница и зазнайка, познакомилась с Олегом, ее особенно привлекала его профессия – геолог. Песни Визбора, виденный в киноклубе старый фильм Киры Муратовой и вообще – романтика. Он был взрослым, он был настоящим. Он был мужчиной, не то что все ее приятели-студенты. Он рассказывал захватывающие истории, моментально набрасывал смешные картинки (Дашка унаследовала отцовский талант) – собаки, люди у костра, он сам, убегающий от полчища комаров, уже объевших до основания палатку.

– Катюша, пойми, девочка, гитара – это хорошо, но он человек не нашего круга, – увещевала ее мама, а ей казалось это смешным и устарелым – «свой круг»! Свой круг – это лопоухие и самодовольные мальчики-стажеры из папиной адвокатской конторы? Или худосочные нудные аспиранты из маминого Института народного хозяйства, вуза для торгашей, как презрительно называли его те, кто не сподобился туда пролезть через сито вступительных экзаменов? Нет уж, увольте, если на то пошло, люди ее круга – это журналисты (конечно, все гениальные, которым море по колено, которых – в дверь, а они – в окно), интеллектуалы с физтеха, блистающие в институтской команде КВН, геологи, которые, как Олег, берут в руки гитару – и тогда все девчонки в компании отчаянно завидуют ей, Катерине, потому что это ЕЕ знакомый.

– Мама, он окончил МГУ! – пыталась Катерина приводить понятные маме аргументы.

– Это прекрасно, – соглашалась мама. – Но почему он не остался в Москве? И кем он будет через пять лет? Все в палатках ночевать? Сейчас такие обстоятельства, что в ближайшие годы нормально жить будут юристы, экономисты, а не учителя и не геологи. Может быть, это и несправедливо, и неправильно, но это так. И где вы будете жить? Нам зять в дом не нужен, уж извини. Мы готовы помогать тебе, но не твоему мужу.

Папа помалкивал, соглашаясь. Он всегда соглашался с энергичной и умеющей подобрать нужные слова мамой. Он-то знал по опыту, что в таких вопросах мама всегда оказывается права. Катерина это тоже поняла, но гораздо позже. Теперь все эти мальчики, которые были «из ее круга», стали известными в городе адвокатами, мамины аспиранты, забросив науку, ушли в банки и консалтинговые фирмы и уже ворочали большими деньгами. Они строили коттеджи в загородных поселках и летали отдыхать на далекие острова, названия которых звучали как музыка. Их дети учились в частных школах и вместо продленки занимались верховой ездой. А их жены гордились своими мужьями, как призовыми лошадьми, и были не прочь прихвастнуть их успехами при любом удобном случае.

– Мужчина должен идти вперед, – говорила мама. – Ты это поймешь, но позднее. Иначе он перестает развиваться как личность.

Папа опять кивал. А Олег старался пореже заходить к тестю и теще, изобретая разные предлоги. И к этому все быстро привыкли.

Катерина тоже поначалу очень рассчитывала, что Олег будет «идти вперед». Вот закончит юридический, куда поступил по ее настоянию, потом поменяет работу, а папа поможет. И он тоже станет востребованным и известным, а она будет им гордиться, сравнивать с другими, «из их круга» – и гордиться. Не вышло. Еще один диплом Олег получил, но работу не поменял и продолжал работать «по специальности», мотался по командировкам и возвращался домой, пропахший чужими странными запахами, совершенно не похожими на дорогой парфюм ее нынешних знакомых. К тому же старые студенческие компании, в которых он блистал бардовскими песнями и остроумными шутками, давно распались, а новые компании у них были разные, там блистали другие и совсем другими талантами.

Так что Светка права – дело не в деньгах. Просто они стали чужими людьми. Разными. Они развивались не параллельно, а в разные стороны. Вернее, она развивалась и шла вперед, у нее имя и престижная работа, позволяющая заводить нужные контакты. А он остался стоять на месте. «А кем работает ваш супруг?» – интересовались иногда у Катерины. И когда она отвечала, что геологом, изумлялись так, как будто она сказала – стриптизером. Хотя нет, в этом случае удивлялись бы меньше: стриптизеров сейчас, похоже, куда больше, чем геологов, и живут они не в пример лучше. А геологи, чертежники, слесари, электрики, повара, школьные учителя и музейные работники вроде снежного человека – кто-то где-то его видел, но мельком. Во всяком случае, в последнее время о них мало что слышно. И вот надо же – живой геолог, кто бы мог подумать. Да еще Катин муж, то есть приближен к «нашему кругу», как мило!

Но объяснять все это Светке Катерина, конечно же, не собиралась. Во-первых, потому что не любила изливать душу перед посторонними, а во-вторых… Она, если честно, и сама еще не совсем сформулировала себя, зачем уж ей так приспичило разводиться. Никто из «ее круга» на горизонте даже не маячил, муж, положа руку на сердце, был вполне среднестатистический, бывает и хуже. Но ведь и лучше бывает! А она, Катерина, достойна самого лучшего. «Л’Ореаль – ведь вы этого достойны!» – тут же услужливо пропела в голове тетенька из рекламы. Опять вышло глупо. Но в любом случае она в отличие от Светки, которая там наверняка заливается слезами, оплакивая свою неудавшуюся семейную жизнь, сама решает, как ей поступать.

…Дашка повернулась на другой бок и что-то пробормотала. Катерина взглянула на часы – второй час. Вечер прошел гаже некуда. Но уже ничего не поделаешь, надо лечь спать, чтобы этот день поскорее закончился, – решила Катерина. И тут раздался стук в дверь. Она подскочила от испуга. За дверью стояла Светка в своем драгоценном – как его там? – жилете с рукавами. Глаза ее горели лихорадочным блеском.

– Ты чего? – осторожно спросила Катерина, впустив подругу.

– Давай мне объявление! – выпалила Светка. – Развод так развод! Лена говорит: «Чего ты, мама, греешься? Чем так жить, как вы с папой, лучше разъехаться на Северный и Южный полюсы». Этот придурок, оказывается, ее со своей нынешней знакомил. Это, говорит, тетя Снежана. Лена говорит – какая она мне, блин, тетя? Сама девчонка! Представляешь?! Я-то думала, что Лена ни о чем не догадывается, что ей до нас дела нет. А она меня жалеет. Меня! А чего меня жалеть? Что ли я не лучше всех?!

– Лучше, – шепотом вставила Катерина. – Мы с тобой лучше всех! Только не ори, Дарью разбудишь.

– Вот я и говорю! – не убавила звук Светка. – Найду себе мужика нормального – не замуж, так хоть в любовники! Это, между прочим, быстро. Да на раз! И чтоб он со мной по магазинам ходил! Я видела – ходят, за ручку, очень даже свободно. Я ему покажу идиотку! Развод он получит, а квартиру – черта с два! Пусть отваливает к своей тете Снежане, дал же Бог имечко! Подавай объявление, еще посмотрим! И напиши там: девяносто – шестьдесят – девяносто!

– Что, правда? – невежливо усомнилась Катерина.

– Ха! Если постараться, пятьдесят девять можно сделать, – с гордостью подтвердила Светка. И даже немного успокоилась.

Василий любил ночные смены. Колесить по спящему городу было гораздо приятнее, чем днем изнывать в пробках. К тому же днем в магазинах все нервные, все торопятся – и товароведы, и грузчики. Ночью, правда, грузчиков и вовсе не было, поэтому мужики из гаража собачились с начальником смены, когда он ставил их в ночную смену. А Василий считал, что не переломится, если и выставит из машины на порог десяток коробок с творогом и сметаной. Да и работы в ночную смену было не особенно много: маленькие магазины по ночам товар не принимали, так что в путевом листе значились два супермаркета, в одном три филиала, в другом – шесть, ну так ведь и улицы пустые, ни светофоров тебе, ни гаишников – красота. Он даже дружески подмигивал фарами водителям грейдеров, самосвалов и прочей снегоуборочной техники – до того у него было хорошее настроение. Как ни крути, и он, и эти ребята делают важное дело: утром горожане поедут на работу по расчищенным дорогам, а перед работой смогут купить в магазине свежий кефир или сырок. Он и сам всегда покупал, если, конечно, в отпуске был или в отгулах, продукцию только родного молокозавода; не потому что такой уж патриот, а просто – вкуснее. А если еще повезет пересечься у магазина с «зилком» с хлебобулочного комбината!..

Сегодня ему как раз повезло, и буханка свежайшего черного с тмином благоухала на всю кабину. Он специально положил ее рядышком на переднее сиденье и приоткрыл газету, и теперь от сытного хлебного запаха у него было тепло на душе. И руке, которой он изредка поглаживал буханку, тоже было тепло и приятно. Пожалуй, он и домой ее привезет теплой, если сунуть под куртку и если мужики подбросят до дома – работу на сегодня он закончил. А времени еще – полпятого. Тогда его ждет вкуснейший завтрак – горячий и сладкий-пресладкий чай с молоком, еще теплый черный хлеб с толстыми кусками докторской колбасы. А потом – спать. Выспится – надо будет дома прибрать, запустил он это дело, укоризненно посмотрел сам на себя в зеркало Василий. На Димку все равно надежды никакой.

Думать про Димку не хотелось. Наверняка опять припас какой-нибудь сюрпризик. Хотя сколько можно! Еще на той неделе он ходил в техникум объясняться с директором и Христом-Богом просил не выгонять парня. Да, не учится, да, бездельник, и прогуливает – но ведь пропадет! Ему семнадцать всего, подержите еще год, может, в армию сразу заберут – а уж там ему мозги вправят! В это Василий свято верил – ему же самому в свое время вправили за милую душу. И шоферить он в армии научился – считай, на всю жизнь профессия. Директор хмурился, крутил головой, но потом сказал, что «так и быть, но в последний раз», и Василий помчался домой обрадовать сына. Но Димка отнесся к известию о своем спасении равнодушно, сообщив отцу, что «горбатиться на заводе на чужого дядю» он все равно не намерен, так что ему по барабану, дадут ему диплом или нет. Главной задачей на ближайший год Дмитрий Васильевич считал следующее: «клево оттянуться на гражданке, пока в армию не замели». Он и оттягивался, усердно и с огоньком.

Усилием воли Василий заставил себя не думать о Димке, успеется еще с этой головной болью. А ведь настроение было такое хорошее… Что он хотел-то? Ах да – прибраться. Он любил порядок в доме, когда чистота и у каждой вещи свое место. Он совершенно согласен с певицей Долиной, которая пела, что «главней всего погода в доме, а остальное – ерунда». Когда дома порядок, то и на душе порядок – этого правила Василий придерживался неукоснительно. А как он страдал, когда у него была еще «нормальная семья» и за порядок в доме как бы отвечала жена! Василий передернулся от отвращения, вспомнив, как валялись по всей квартире груды одежды, чистой и нестираной вперемешку, поломанные Димкины игрушки и всевозможный хлам, и никогда ничего невозможно было найти, зато на телевизоре мог лежать кусок подсохшего мыла, а на кухонном столе – колготки. Посуда тоже мылась раз в день – когда он приходил с работы, забрав по дороге Димку из садика и разогнав с собственной кухни подружек и собутыльников жены. Это ладно, если она просто ныла и шла спать, а то ведь и скандалить, бывало, затевалась! Димка скулил, вис у него на руках, умоляя «не сердиться на мамочку», а если разгоравшийся скандал погасить не удавалось, то прятался в угол за спинку кресла и там сидел тихо, как мышонок, пока все не смолкало. Сына было жаль до слез, ведь и женился-то он на этой шалаве – и тогда было понятно, что шалава! – только потому, что она забеременела. И Василий терпел такую жизнь, пока Димка не пошел в первый класс. На первое же родительское собрание в начале первой четверти его дорогая супруга явилась под мухой, было неприятное объяснение с пожилой интеллигентной Димкиной учительницей, и уж тут терпение Василия лопнуло, и он выгнал ее к чертовой матери. Точнее, к ее собственной мамаше, с которой они вместе с тех пор и завивали горе веревочкой. Впрочем, бывшая теща несколько лет назад умерла, и жене никто больше не мешал жить так, как заблагорассудится, и Василий ею не особенно интересовался.

Да черт побери, расстроился Василий, лезет же в голову всякая дрянь! Чтобы успокоиться, он погладил буханку – еще живая! Надо будет вечером из этой буханки сухарей насушить – если, конечно, останется. Он терпеть не мог черствый хлеб и каждый день покупал свежий, а сухари отлично уходили с супом. Еще с пивком хорошо погрызть, под пивко идут куда лучше покупных. Кстати и рыбешка вяленая осталась с лета – красота! Детально расписывая планы на завтра, вернее, уже на сегодня, Василий добрался до дома, ощущая, как приятно греет бок драгоценная буханка.

Но, выйдя во дворе из машины и попрощавшись с напарником, который подбросил его до дома, Василий насторожился – в окнах его квартиры горел свет. В шесть утра их дом на рабочей окраине просыпался почти весь, но сейчас дом еще досыпал, досматривал последние, самые сладкие сны. Подслеповато подмигивали только два-три окошка, за которыми неохотно просыпались люди, вытаскивая себя из теплых постелей и готовясь к трудному рабочему дню. А три окна его квартиры сияли иллюминацией. Поднявшись наверх в обшарпанном лифте, сверху донизу зарисованном идиотскими надписями (Василий сильно подозревал, что это дело рук Димки и его дружков, только хрен их в лифте поймаешь с поличным!), Василий зашарил по карманам в поисках ключей. В квартире оглушительно орала музыка.

«Димка, паразит! Ведь обещал же!» – разозлился Василий и, плюнув на задевавшиеся куда-то ключи, нажал кнопку звонка. Конечно же, его никто не услышал. Зато из квартиры рядом высунулась соседка Раиса. Она была бабой горластой и за словом в карман не лезла, поэтому Василий тоскливо вздохнул, представляя, какой концерт ему предстоит. Но Раиса была на удивление сдержанна и почему-то зеленоватого оттенка. Из-под линялого махрового халата, который Раиса целомудренным жестом придерживала на необъятной груди, выглядывала неожиданно кокетливая, вся в розовых кружевах, ночнушка.

– Василий, – начала она тихим голосом, впрочем, не предвещавшим ничего хорошего. – Моему с утра на работу. Скажи спасибо, что он после вчерашнего спит как бревно. А то бы было смертоубийство. Ты же знаешь, какой он пьяный! Чисто кабан!

– Д-Димка что начудил? – спросил он, заранее прикидывая возможные варианты ответа. В прошлый раз сынок с приятелями засунули Раисе в замочную скважину жвачку.

– А то ты не слышишь?! – привычно повысила голос Раиса, но, оглянувшись в глубь квартиры, опасливо сбавила обороты. – Музыка у них орет с вечера! Гогочут, топают, орут как придурки. Бутылки еще из окна кидают.

– А ты бы з-зашла, сказала… – неуверенно предложил Василий.

– А я и з-зашла. Сказала, – передразнила его соседка. – Сказать, что они мне ответили? Мне такого родной муж не говорит, даже когда пьяный. – Тут она отчего-то порозовела. – Боится по роже сковородкой получить.

– Т-тогда не надо, – отказался Василий, хотя ему было немного любопытно – чего же такого боится сказать горлопан и матершинник Раисин муж, который и сам не прочь в воспитательных целях заехать жене по физиономии, Василий даже пару раз разнимал их, когда Раиса прибегала к нему отсидеться, а супруг жаждал продолжения банкета. Но счел за лучшее не спрашивать. Меньше знаешь – крепче спишь. Хотя спать ему, похоже, удастся лечь не скоро.

– Я уж хотела милицию вызвать, да тебя пожалела, – порадовала соседка.

– Сп-пасибо, – поблагодарил Василий, хотя оба прекрасно понимали, что никакая милиция на такой вызов не приедет, пока никого не убили. А если, не дай Бог, приедет, то проснувшийся не вовремя Раисин муж может ввязаться в скандал, а у него с милицией и без того натянутые отношения. Вот Раиса и маялась всю ночь из-за этих оболтусов. А ей, между прочим, тоже на работу, мужик-то у нее посменно на керамическом заводе, что напротив, через дорогу, а она с шести утра каждый день – в столовой поваром. Не спала всю ночь, оттого и бледная такая, до зелени, – ведь не молоденькая уже.

Подумав об этом, Василий повторил уже с чувством:

– Сп-пасибо, Рая. Сейчас я этим обормотам покажу!

И Василий решительно распахнул дверь.

В уши ему ударила оглушительная музыка, а в нос – тошнотворный запах дешевого пива, рыбных консервов и еще черт знает какой дряни. Василий даже отшатнулся – со свежего-то воздуха. Но на пороге маячила любопытная Раиса, не собиравшаяся возвращаться в нагретую супругом постель, да и не бежать же из собственного дома. Собравшись с духом, он шагнул вперед, бережно пристроил буханку на столик в прихожей, прикрыл ее своим шарфом, хотя надежда позавтракать теплым хлебом с чаем и колбаской стала совсем призрачной – и заглянул в комнату.

Картина, которая предстала перед Васиным взором, была весьма живописна – в духе баталиста Верещагина (но с его творчеством Вася знаком не был, поэтому аналогий проводить не мог): на диване, в кресле и на ковре в замысловатых позах спали незнакомые молодые люди, судя по некоторым признакам, разнополые. Хотя с уверенностью сказать было трудно. Когда один из них, тщедушный и нестриженый, с разноцветными черно-желтыми прядями, свисавшими на лицо, поднял голову, с трудом сфокусировал взгляд на Василии и невнятно произнес:

– А вот и папик пришел! Проходи… Мы тут… – и упал обратно лицом в большую хрустящую упаковку из-под чипсов – Василий так и не смог определить: мальчик это или, прости господи, девочка. Голос сиплый, волосы грязные, брюки с карманами, как у слесаря, безразмерная майка сомнительной чистоты, на ногах… Кровь прихлынула к голове и застучала в висках – на ногах у этого немытого существа были его, Василия, тапочки! Новые тапочки! Он купил их себе в подарок на Новый год, они были теплые и удобные, он долго и придирчиво выбирал их в магазине, и тапочки не подвели – быстро надевались, легко снимались, уютно грели.

– Твою мать! – закипая гневом, сказал Василий. Когда он злился, он, как ни странно, отчего-то почти переставал заикаться. – Твою мать!

Он ругался только в самых крайних случаях, и соседка Раиса это отлично знала, поэтому она заинтересованно подсунулась поближе, предвкушая отличный спектакль. Василий выключил орущую магнитолу и оглянулся в поисках дорогого сыночка. На глаза ему попались пустые бутылки из-под водки и пива – возле одной темнела на ковре подозрительная лужа (надо выводить немедленно, пока не въелось, – заволновался Василий), надорванные упаковки от всевозможной несъедобной дряни вроде сушеных кальмаров и вонючих сухариков, а также лежащие и храпящие тела, но сына среди них не было.

– Где Димка? – приподнял он за шиворот одно из тел.

– Иди на… – посоветовало тело, не открывая глаз, и снова погрузилось в сон.

– На кухне тоже нет, – возбужденным шепотом сообщила Раиса, переступая озябшими ногами в драных тапках с одним помпоном на двоих. – В той комнате посмотри, Вась!

Василий рванулся во вторую комнату. Там он обнаружил свою кровать, пребывавшую в самом бессовестном виде – раскуроченную, со сползшей на пол будто изжеванной простыней. На кровати сном праведника, сложив ладошки под щеку, спал его сын, а рядом – еще один субъект, на сей раз упитанный и коротко стриженный. «Неужто не девка?! – обмер Василий. – Сейчас, говорят, это у них в моде…» Но прогнал омерзительную мысль и заорал во весь голос, пнув ногой любимую кровать:

– А ну, вставайте, п-паразиты!!!

– Ой! – басом сказал субъект и юркнул под одеяло, оставив Василия теряться в догадках относительно его, субъекта, половой принадлежности.

– Димка, зараза! Это что же такое творится?! – орал Василий, пихая в бок спящего отпрыска.

– А-а, старик! – наконец открыл Димка один глаз. – Ты чего так рано?

– Рано?! – взвился Василий. – Шестой час! И я т-тебе не старик! Вставай немедленно, паразит!

– А ни фига мы газанули! – поворачиваясь на другой бок, вяло удивился сын и ткнул лежавшего под одеялом. – Слышь, Шурка? Эти гады наверняка все выжрали там.

Шурка чем-то дрыгнула (или все-таки – дрыгнул?) и счел за лучшее промолчать, поплотнее укутавшись в его, Василия, новенькое синтепоновое одеяло – финское, полутораспальное!

От такой наглости Василий онемел. Он знал, конечно, что Димка приводит приятелей, когда отца нет дома, – понятно, дело молодое, он ворчал, конечно, но терпел. До сих пор у них действовала договоренность: в квартире не пить, за собой прибирать и посуду мыть. На сей раз сын нарушил все договоренности разом, и Василий растерялся от неожиданности.

– Димка, вставай! Убирайтесь из моей к-кровати!

– Ну, старик, ты не понимаешь, что ли? – скривился сын. – Шурка стесняется!

– Шурка?! Стесняется?! Да эта… прошмондовка с вечера стеснялась бы!

В глазах у Василия потемнело. Он схватил сына за шкирку и выдернул из кровати. Потом он шагнул вперед и вознамерился сделать то же самое с таинственной Шуркой, но нетвердо стоявший на ногах Димка все же решил вступиться за даму и повис у отца на руке. Василий одним движением руки отбросил сына в угол, схватил Шурку не то за ногу, не то за руку – черт ее там, под одеялом, разберет – и изо всех сил потянул из кровати. Шурка молча отбивалась, Димка скулил из своего угла, силясь встать на ноги, Раиса хихикала, Василий, пыхтя, тянул Шурку из своей кровати.

Наконец его усилия увенчались успехом. Шурка вместе с одеялом слетела на пол, вскочила на ноги и бросилась вон из комнаты, таща за собой спасительное одеяло. То, что Василий успел увидеть, его успокоило и при других обстоятельствах, возможно, порадовало бы – непоместившиеся в одеяло части тела улепетывающей Шурки были, несомненно, женственны и весьма аппетитны.

От этого зрелища Василий ненадолго впал в приятный столбняк, Раиса, изнемогая от хохота, села на пол рядом с Димкой, который оставил наконец тщетные попытки встать на ноги и тихо матерился. Придя в себя, Василий бросился в комнату вслед за Шуркой. Та заполошной курицей металась по комнате, пытаясь найти хоть какие-то детали гардероба – странная застенчивость при таком образе жизни. При этом Шурка без разбора наступала на руки и на ноги лежавших и перебудила всю честную компанию, тела зашевелились, зевая и почесываясь, стали принимать сидячее положение.

Василий с ужасом наблюдал за происходящим – где только насобирал эту вокзальную шваль его драгоценный сынок?! И самое главное – притащил их в его, Василия, замечательную, нежно любимую, чистую квартиру? Видно, и правду говорят – яблоко от яблони…

– Убирайтесь вон отсюда! – заорал он. Потом схватил ближайшего за грудки и поволок к двери. Но поступил неосмотрительно. Схваченный им парень оказался на голову выше коренастого Василия, здоровенным и жилистым, не чета прочим хлюпикам. Он легко, как Василий только что Димку, оторвал от себя назойливого хозяина и, небольно ткнув кулаком в живот, отбросил в сторону. Василий отлетел, оступился, неловко упал в кресло поверх сидевшего там типа. Тип придавленно пискнул. Но Василий тут же вскочил и с удвоенной яростью бросился на обидчика. До рождения Димки он работал дальнобойщиком и во всяких ситуациях бывал, драки не боялся, хотя спасительной монтировки при нем на этот раз не было. Где-то упала и разбилась не то бутылка, не то тарелка, одна из девиц завизжала.

Неизвестно, чем кончилось бы дело, но тут подоспела помощь: в дверях возник проснувшийся от звуков баталии Раисин муж. Поскольку, протерев глаза, он не обнаружил возле себя супруги, то, томимый самыми черными подозрениями, он немедленно натянул трико и отправился к соседу – разбираться. Раздававшийся оттуда дамский визг пробудил в нем самые худшие подозрения. К своему облегчению, в квартире соседа он нашел не только блудную жену в халате и тапочках, что снимало с нее часть подозрений, но и полуголую мечущуюся по комнате девицу, несколько странных типов (не иначе Димка гулял!), а главное – отличную возможность проявить удаль молодецкую.

– Эт-та чего тут? – подтянув сползающие с пуза трико, удивился он. – Наших бьют? Да ты че, Вася? Щас мы им… вломим – мало не покажется!

– Вова, Вова, не надо, – закудахтала Раиса.

Но было уже поздно. Ухая и кряхтя от удовольствия, как человек, делающий важную работу, Вова раздавал тумаки направо и налево, покрывая поле боя семиэтажным матом. Раиса завороженно следила за его маневрами, и в ее глазах светилась гордость. Василий на правах хозяина тоже принимал участие в изгнании незваных гостей – выпихивал вон из комнаты, вышвыривал вслед вещи, не разбираясь, где чье. Васиного обидчика Вова нейтрализовал довольно быстро, а прочая чахлая неспортивная молодежь и подавно ничего не смогла противопоставить слаженным действиям старшего поколения. Через пару минут в комнате не осталось никого, и Вова, с сожалением оглядевшись по сторонам, понял, что все хорошее когда-нибудь кончается.

– Ты, Василий, зови, если что. Я всегда… – Как настоящий мужчина, он был не щедр на слова.

Василий пожал ему руку, и Вова удалился, обнимая припавшую к нему, как к вернувшемуся с войны герою, супругу. Постояв посреди разоренной комнаты, Василий стряхнул оцепенение и принялся с остервенением собирать мусор, подбирать упавшие стулья и расставлять по местам вещи. Он стоял на четвереньках и усердно тер пятновыводителем для ковров отвратительно вонявшую кляксу, когда из соседней комнаты вышел наконец Димка. Он стоял над отцом, возвышаясь до потолка, до самой люстры, а Василий отчего-то так и не догадался встать на ноги, он лишь присел, автоматически продолжая водить тряпкой по пятну. А когда поднял глаза и посмотрел на сына, то увидел на его лице такую искреннюю ненависть, что растерялся, не зная, что сказать, как поступить. Вроде бы он должен возмущаться, орать – а сын оправдываться, просить прощения, обещать, что «больше никогда, честное слово»…

Но Димка смотрел на него с такой неподдельной злобой, что у Василия слова застряли в горле. Все же он взял себя в руки, бросил наконец тряпку и выпрямился, охнув и прихватив рукой поясницу – чертов остеохондроз давал о себе знать все чаще. Он и из дальнобоев-то ушел потому, что дважды отнимались ноги, и врач тогда сказал – с баранкой надо завязывать, если не хочешь остаться инвалидом. Только он ничего не умел делать, кроме как шоферить, вот и пошел на молокозавод, всяко не сутками за рулем.

– Дима, п-послушай… – начал было Василий.

Но сын перебил, кипя злобой:

– Да достало уже слушать! То не делай, се не делай, уроки учи… Что я, сосунок, что ли? Взрослый мужик, восемнадцать скоро. Сам живешь, как этот… монах, и я должен?! Фигу тебе! Мне до армии год. Хочу пить и девок трахать, понял? Имею право! Все, я решил – к матери ухожу. Она согласна. Ты, говорит, еще и эти… алименты нам должен платить. Год еще точно, до восемнадцати.

– Ах, алименты? Вам… – тихо удивился Василий и встал, бросив на ковер тряпку. – Т-ты решил, з-значит. А она с-согласна. Ты, з-значит, мужик. А я м-монах. Да?

Говоря это, он надвигался на Димку и увидел, как в глазах сына плеснулся испуг.

– Девок т-трахать, да? В моей к-кровати? Шваль водить в мой дом?! И блевать на мой к-ковер?! Имеешь право, да?! Ах ты…

Димка уже прижался спиной к серванту – дальше отступать было некуда. Тогда Василий неожиданно для себя молча схватил сына за шкирку, подтащил к пятну, с силой придавил его голову вниз и принялся тыкать носом в гадкое пятно. Димка пыхтел и пытался вывернуться, но отец был сильнее.

– Давай, п-проваливай! – заорал наконец Василий, будто прорвало его. – Чтобы духу т-твоего здесь не было!

Он отпустил сына и ушел на кухню, сильно хлопнув дверью – так, что отвалился в коридоре кусок штукатурки. Ну и плевать! На кухне Василий прислонился лбом к холодному стеклу и стал смотреть, как просыпается соседний дом, как во дворе сонные хозяева откапывают из-под снега и греют свои замерзшие машины, как торопятся к видневшейся через дорогу проходной керамического завода черные съежившиеся фигурки-муравьишки… Он стоял так очень долго, стекло от его дыхания запотело, и все тело затекло от неудобной позы. Медленно, как старик, шаркая ногами, Василий вернулся в комнату.

Димки нигде не было. Ушел. Он впервые поднял на сына руку. Никогда себе не позволял – пальцем не трогал ни за двойки, ни за всяческие проказы, жалел, потому что и так без матери пацан растет, хотя соседи лупили своих почем зря. Может, они и правы – у них парни нормальные выросли, не то, что этот. Вон у Вовы с Раисой парень на флоте отслужил и еще по контракту остался, хочет мир посмотреть. Эх, была бы у него дочь! Он покупал бы ей красивые платья, они бы вместе наводили порядок, по очереди бы готовили вкусные обеды, по вечерам сидели бы перед телевизором… С девчонками, наверное, легче… А парня он ничему не смог научить.

Зябко ссутулившись, Василий еще побродил по квартире, бесцельно переходя из комнаты в комнату. Потом забрел в коридор, и тут его остановил слабый, едва уловимый запах свежего хлеба. Василий взял буханку и отправился на кухню. Есть не хотелось, но надо же было чем-то заняться. Он освободил хлеб из газеты, вскипятил чайник, нарезал колбасы – равнодушно, без предвкушения, без удовольствия. Откусив от бутерброда, он стал невнимательно просматривать газету «Столица Урала».

Вообще-то газет он не читал, не покупал и не выписывал, зачем – если телевизор есть? Но эта вчера попалась под руку, кто-то прочитал и оставил, а он в нее хлеб завернул. На третьей странице вились затейливые буковки – «Будем знакомы!». И была фотография журналистки – молодая вроде, ничего особенного, прическа только интересная: с одной стороны волосы короткие, а с другой – длиннее, и глаза еще – озорные, веселые. Вздохнув, Василий примерился, откусил еще кусок хлеба с колбасой и без всякого интереса стал читать напечатанные пониже фотографии объявления.

Через пять дней после выхода в свет первого выпуска рубрики «Будем знакомы!» в редакции «Столицы Урала» приключилась маленькая внутрикорпоративная сенсация: заместитель редактора Бабин Евгений Николаевич явился на планерку с фингалом под глазом. Нет, сам по себе фингал, конечно, на сенсацию не тянул, в бурной редакционной жизни бывало всякое – пили, дружили, били морды, влюблялись и ссорились на веки вечные, в пылу дискуссий, бывало, ломали мебель и, к неописуемому ужасу коменданта здания, выбрасывали из окон цветочные горшки. Но вот происхождение сиренево-голубого украшения под левым глазом уважаемого члена редколлегии было из ряда вон необычным.

Катерина, по своему обыкновению, прилетела на работу в последний момент, когда уже началась утренняя планерка, и добрых полчаса любовалась на сконфуженную физиономию подружкиного мужа, который все норовил повернуться к общественности в профиль и напрочь лишился привычного красноречия. После окончания планерки Бабин стремительно сорвался с места и исчез в дверях, оставив коллег теряться в догадках.

– Видала?! – увязалась за Катериной секретарша Татьяна, наплевав по такому случаю на свои обязанности по уборке и немедленному проветриванию помещения. – Это же с ума сойти, что делается, да, Кать?

– А что делается? Я не в курсе! – весело поинтересовалась Катерина, открывая ключом с намертво привязанной к нему большой железной грушей дверь своего кабинета с табличкой «Отдел культуры». Из-за этой груши ключ не влезал ни в один карман, и Катерина его оставляла где ни попадя. Но смысл груши как раз и был в том, что любой мог прочитать на ней номер кабинета и вернуть потерю рассеянной хозяйке.

– Он утром на работу пришел без фингала! – торжествующе сообщила Татьяна, усевшись в уютное, продавленное десятками сидельцев кресло «для своих» (для посетителей был предназначен вполне сносный стул).

– И что? – не поняла Катерина.

– Да как – что?! – огорчилась ее тупостью секретарша. – Значит, ему тут, в конторе, морду набили! И совсем недавно!

– А кто?

– Не знаю! – развела руками Татьяна. Вид у нее был убитый.

– Такого быть не может! – изумилась Катерина. – Чтобы ты и не знала?

– Я же у него в кабинете не сижу! – огрызнулась уязвленная до глубины души собеседница. – С утра пришел – все нормально, рожа гладкая, собой доволен. А перед планеркой смотрю – ужас! Редактор вышел, у меня спрашивает – кто его так? А я не знаю! У него же кабинет не на нашем этаже!

Свой позор Татьяна переживала так искренне, что Катерина ее даже пожалела. В конце концов, у каждого человека свой талант, и он должен реализовываться, а тут такой облом. Фингал есть – а информации нет.

– Ладно, – пожалела она Татьяну. – Потом схожу поговорю. Вообще-то если кто из наших – это свинство. Все-таки на работе, а не в притоне – такие дела устраивать.

– Да, кстати, Катюш, спасибо тебе – мне уже с утра два мужика звонили по объявлению. Один вечером за мной на машине заедет! – похвасталась Татьяна. – Я и юбку с собой взяла, и туфли, как чувствовала! Только я ему сказала, что я – журналист. Как думаешь – поверит?

– Обязательно! Помнишь, президент журналистов укорял – мол, вас прислали подслушивать, а вы подглядываете, как не стыдно! А ты у нас и по тому, и по другому – настоящий профи, можешь мастер-классы устраивать. Поверит как миленький!

Татьяна посмотрела на Катерину подозрительно – не издевается ли? Но та смотрела бесхитростно.

– Сбор информации – первый этап работы журналиста, Танюх! Лучше тебя в нашей конторе это никто не делает.

– Это да, – согласилась совершенно успокоенная Татьяна. – Ой, слушай, все спросить хочу – а вот это объявление какая дура дала? Из наших? Тут ведь все наши вроде, да? А кто?

Она взяла со стола газету, раскрытую на третьей полосе, и с выражением прочитала:

– Во! «Вы – молодой, неженатый, умный, богатый, красивый, спортивный принц на белом коне. О встрече с вами мечтает Золушка, которая могла бы стать принцессой и заботливой хозяйкой в вашем замке». Замок ей с конем! Ну кто это, а? Вот бы посмотреть на эту идиотку!

– Пожалуйста! – картинно откинулась на спинку стула Катерина. – Смотри. Ну как?

– Ты, что ли? – опешила Татьяна. – Точно! То-то я смотрю – телефон вроде знакомый. Ну, ты даешь! А… зачем? Таких ведь нет. В кино только.

– А вдруг есть? – скроила романтическую физиономию и посмотрела в даль светлую Катерина. – Вдруг прискачет и увезет?

Но не выдержала, глядя на вытянувшееся лицо Татьяны, и расхохоталась:

– Да ладно тебе! Что ты так серьезно ко всему относишься? Это шутка! Посмотрим, что мне ответят, интересно же! Тем более что я решила в конце каждого двухколонника писать небольшой текст от себя, «Постскриптум», о своем опыте расскажу. И вообще, посмотрим, есть у людей чувство юмора, или все как ты… серьезные.

– Ну если шутка, тогда ладно… – отчасти успокоилась Татьяна. – Ты если узнаешь про Бабина, скажи, хорошо?

Она неохотно встала и направилась к выходу, но в дверях обернулась:

– Слушай, Кать… Если тебе кто позвонит… Тебе ведь все равно не надо, у тебя муж есть. Ты мне скажи, ладно? Шутки шутками, а вдруг?

– Непременно! – заверила ее Катерина, с трудом удерживаясь от смеха.

Как только за Татьяной закрылась дверь, зазвонил редакционный телефон.

– Алло, вы давали объявление? Про Золушку?

Голос был женский, этого Катерина не ожидала и поэтому ответила осторожно:

– Да… давала.

– Девушка, как вам не стыдно? Из-за таких, как вы, люди несерьезно относятся к объявлениям о знакомстве. Нельзя же писать такие глупости! Надо быть скромнее! Вот вы сами что собой представляете?

– Я? Я обыкновенная… – отчиталась Катерина.

– Ну вот! – Голос зазвучал торжествующе. – Что же вы чепуху пишете? И мужчин отпугнете, и сами никого не найдете. Напишите так: возраст, рост, вес. Материально и жильем обеспечена…

– А если я не обеспечена? – полюбопытствовала Катерина. – Если я как раз и хочу, чтобы он меня обеспечил. Принц. Ну то есть мужчина этот.

– Глупости! – отрезала незнакомая благодетельница. – Таких нет! Это же солидная газета. А не журнальчик для проституток, мечтающих попасть на содержание. Вот скажите – вам уже принцы звонили?

– Нет, – созналась Катерина. – Пока не звонили. Но я надеюсь…

– И напрасно, – отрезала дама. – Поверьте моему опыту, дорогая, мужчины сами хотят, чтобы их обеспечили. Поэтому лучше напишите так…

Выслушав рекомендации, Катерина вежливо поблагодарила, положила трубку и задумалась, глядя на приколотую к стене вырезку из газеты – заголовок «Культура, блин! Где я?!». Заметка была опубликована не в их газете, а в «Уральском рабочем», но заголовок произвел на Катерину такое мощное впечатление, что она вырезала и повесила, и не сняла, хотя редактор, заглядывая к ней в кабинет, каждый раз морщился и настоятельно рекомендовал убрать «эту гадость». Да уж, отдел культуры, блин, где я… До сих пор у корреспондента отдела культуры Катерины Титовой был строго определенный круг вопросов, милые интеллигентные посетители, проверенные авторы. Но похоже, с появлением этой рубрики у нее начнется немного другая жизнь: ей будет звонить множество незнакомых людей, будут приходить в редакцию и писать письма («Нормальные люди в газету не пишут», – поучали новичков старые журналисты, и в их словах был резон). Будут рассказывать свои истории, требовать внимания, и ей придется во все это вникать, разбираться, отвечать… Тоже мне, сваха! Самой бы разобраться.

Катерина вздохнула, поглядела в окно – серый, нерассветный день, дым из труб стоит столбом в морозном воздухе. Из щелей оконной рамы дует. Надо было осенью самой утеплить, а не полагаться на уборщицу, не ей ведь тут сидеть целый день. Принцев, как говорят, тоже нет на свете. И вот скажите на милость, чем бедной женщине, только что подавшей на развод, согреть душу? Верхом на обогревателе она уже сидела. Остается разве что кофе выпить.

Пить кофе – это был ритуал. Она принесла на работу старую кофеварку и варила настоящий кофе, потому что терпеть не могла растворимый. Из баночки вкусно пахло, кофеварка уютно фыркала и шипела, в прозрачной колбе булькал коричневый напиток, а по кабинету полз – нет, летел! – замечательный запах. Вот это был единственный минус. Потому что на запах обязательно кто-нибудь приперался и норовил выпить кофе на халяву. А как отказать? Разве что закрыть дверь изнутри на ключ и сделать вид, что никого нет дома. Один запах. Иногда этот номер проходил.

Катерина подошла к двери и открыла ее, чтобы достать торчавший снаружи ключ с грушей. Ойкнула, потому что за дверью стоял Бабин.

– Тут у тебя пахнет, – задумчиво сообщил он.

Катерина пожала плечами – отрицать было глупо.

– Дай кофе, а? – вдруг попросило начальство. – Настроение поганое…

Катерина впустила, все-таки заперла изнутри дверь, налила ему горячий кофе в свою чашку, а себе стала готовить новую. Бабин, зябко обняв пальцами кружку, вдыхал кофейный аромат. Молчал, исподлобья взглядывая на Катерину.

– Больно? – спросила она, показав глазами на синяк.

– Да нет… Давай спроси – кто тебя так?

– Ну скажи, если хочешь, – кто тебя так? – скопировала его интонацию Катерина, но необидно, с улыбкой.

– А чего «если хочешь»? – скривился Бабин. – Все равно узнают. У нас в коллективе секретов нет. Представляешь: практикантка, мать твою!

– Ого! – искренне изумилась Катерина. – Регина?! Или Снежана?! Как ее зовут-то? Такое юное дарование…

– Такая дрянь! – стукнул кружкой об стол Бабин. – Пришла утром, швырнула мне на стол газету с объявлениями этими и кулаком мне по роже. Я даже увернуться не успел. Бабы обычно царапаются. Ну или ладошкой по морде там… А эта… прямо как Костя Цзю.

– Неплохо… – посочувствовала Катерина. – Что это ее разобрало? Ты небось жениться обещал?

– Ну… Мало ли что я обещал?! – возмутился Бабин. – Не маленькая, понимать должна. Переспать – одно, жениться – другое. Она, видите ли, думала, что я ради нее развелся. И папе уже сказала. Идиотка! Это надо совсем с катушек съехать, чтоб на такой дуре жениться. Я ей покажу практику!

– Жень, ты не ори, – посоветовала Катерина. – Наверное, ты ей плохо объяснил. Или, наоборот, слишком хорошо – раз она тебе так поверила. Ну переживешь. Подумаешь! Любишь по бабам ходить – люби и саночки возить.

– А все ты виновата! Дай объявление, дай объявление!

– Здрасте! Дите малое, неразумное! Своя-то голова зачем?

– Да ладно! – махнул на нее рукой Бабин. – Ты лучше скажи – как мне это Светке объяснить?

– Да уж со Светкой ты по-свински поступил, уж извини, Жень. Я пришла ей предложить объявление дать, чтоб развлечь ее как-то, развод все-таки, а она ни сном ни духом. Не делается так! Я как дура влезла в ваши дела.

– Дура ты и есть! – с удовольствием подтвердил Бабин.

– Так, да? – возмутилась Катерина. – Тогда топай отсюда и пей чай у себя в кабинете. Мне еще за тобой чашку мыть.

– Ладно, не ори, – прихлебывая кофе, зажмурился от удовольствия Евгений Николаевич. – Что Светке сказать? Ну не выпендривайся, посоветуй, тебе по-бабски виднее.

– Да про что сказать-то? – разозлилась Катерина. – Чего она еще про твои дела не знает?!

– Про фингал этот объяснить как?

– А какое ей теперь дело, кто тебе фингалы ставит? – не поняла Катерина. – Она еще порадуется, я так думаю. Потому что поделом.

– Она-то порадуется… Ей письма какие-то прислали до востребования, она читает и прячет… Довольная такая, черт возьми! А я дал – мне по морде. Мне даже еще не позвонил никто!

– Все равно не понимаю, чего тебе от меня надо, – с трудом удерживаясь от смеха, сказала Катерина.

– Светка никогда себе такого не позволяла, всякое у нас было, скандалы там, разборки, к маме своей два раза уезжала с Леной. Но чтоб она руки распускала – никогда. А тут какая-то дрянь сопливая… Неудобно мне, понимаешь.

– Неудобно спать на потолке. И штаны через голову надевать, – отрезала Катерина. – Вы разводитесь. И тебе должно быть все равно, что она о тебе подумает.

– Вот! А мне не все равно. Почему-то. Может, мне не разводиться, а, Кать? Тем более что ее брат провожал.

– А то, что она по магазинам бегает? Ты же ей всю плешь проел!

– Да фигня это! Подумаешь, магазины… если все бабы такие. Зато она на голову здоровая, не то что эта сучка малолетняя. Надо, а? Руками махать?! Я ей кто – муж? Мне жена родная слова не говорила!

– Ну не разводись, раз у тебя жена родная такая хорошая. Между прочим, Светка и правда хорошая жена, а вот ты кобель первосортный, и я не понимаю, что она за тебя держалась столько лет, – забыв о своей позиции невмешательства во внутренние дела Бабиных, не удержалась Катерина.

– Кать, посоветуй, что мне делать-то? – жалобно попросил Бабин.

– Про фингал скажи – на улице напали, она поверит, вечно шастаешь по ночам. Таньке я скажу, чтоб не трепалась – один раз потерпит, не лопнет. Да может, и не узнает. А насчет развода – смотри сам. Ты зачем затеял разводиться?

– Ну… Надоело мне перед ней отчитываться. И вообще, мы в двадцать поженились, что мне – с ней одной до ста лет и спать?

– До ста лет мужчины у нас не живут, не говоря уже о способности заниматься сексом, – назидательно сообщила Катерина. – Видишь, ты как быстро нагулялся. Значит, не разводись.

– Заявление заберу. А с ней как? Она со мной не разговаривает. И потом, говорю же тебе, ей тоже мужики письма пишут. Вдруг к ней какой-нибудь козел приклеится?! Уговори ее это дело бросить, а?

– Ты ревнуешь, – констатировала Катерина. – Странно. Уж тебе-то надо бы иметь более широкие взгляды. Сначала уговори ее не разводиться, а потом посмотрим.

– Да она с радостью! Вот увидишь!

– Не знаю, не знаю, – усомнилась Катерина. – Ты очень обидел ее, Женя. Правда. Она ведь не вещь: захотел – отложил, передумал – взял.

– Ладно, еще ты будешь мне мораль читать! И без тебя тошно.

– Я не читаю, – неожиданно миролюбиво произнесла Катерина. – Дров наломал – будь мужиком, разруливай.

– Да как, как?! Ну?!

– Не нукай… Попробуй сказать ей, что ты ее любишь. И ревнуешь. И боишься потерять. Да что ты – маленький, что ли?

– Не маленький. Просто не говорил давно. У меня язык не повернется. Да и глупо, как в сериале, такое только там да в ваших журнальчиках говорят. А если она узнает, что я ревную, и вообще мне на шею сядет?

– Ну пусть тогда она сядет на шею кому-нибудь другому, – разозлилась Катерина.

– Злыдня ты! Просто стерва, честное слово! К тебе по-людски, а ты…

– По нынешним временам, Евгений Николаевич, это комплимент. Даже наука такая есть – стервология. Книжек в магазине полно. Так что спасибо на добром слове. Давай действуй. Со своей стороны чем могу – помогу.

Она улыбнулась, погладила Женю по рукаву свитера и повторила:

– Правда, помогу. Хочешь еще кофе? У меня бутерброд есть. А синяк, если хочешь, я тебе тональным кремом замажу.

– З-здравствуйте! Это отдел к-культуры? Тут н-написано, что «Б-будем знакомы!» – это у вас в кабинете? – Мужчина стоял на пороге и опасливо смотрел на Катерину. В одной руке он держал свернутую трубочкой газету, в другой – черную кроличью шапку-ушанку, тоже свернутую в трубочку, правда, потолще.

– Совершенно верно. «Будем знакомы!» – это у меня в кабинете. Проходите, я не кусаюсь! – подбодрила Катерина посетителя. – А что вы хотели?

– Я… объявление п-подать. О з-знакомстве. – Мужчина сделал шаг вперед, но проходить не стал, смотрел на Катерину так, как будто в самом деле не знал, чего от нее можно ожидать.

– Давайте ваше объявление. – Катерина протянула руку.

Но визитер стоял столбом, во все глаза глядя на нее и не двигаясь с места.

– Вы не написали? – вынужденно заполняла паузу Катерина. – Вот вам ножницы, вырежьте купон, заполните и оставьте мне. Садитесь к столу. Ручка нужна?

– Ручка? – переспросил он, не понимая. – Н-нет. У м-меня есть.

Не выпуская из рук газету и шапку, он подошел к столу, присел на краешек стула, стараясь ничего не задеть и не отрывая взгляда от Катерины. Ей стало смешно. Взрослый мужик смотрел на нее, как впервые попавший в зоопарк малыш, онемевший от восторга и обилия новых впечатлений.

– Что-то не так? – улыбнувшись, спросила Катерина.

– Н-нет… То есть д-да. Я сейчас! – И с этими словами странный визитер вскочил и пулей вылетел из кабинета.

Пожав плечами, Катерина вернулась к тексту, который набирала на компьютере. Да, странноватая публика интересуется объявлениями о знакомстве. Ну да у нее и других дел полно. С полчаса Катерина усердно стучала по клавиатуре, сочиняя рецензию на последнюю премьеру. Дело продвигалось туго. Действие спектакля происходило в тюремной камере, герои много дрались, виртуозно матерились, воспитывали ручную крысу, периодически пытались однополо совокупиться и душевно рассуждали о своих мамах, которые ждут их на воле, часто выходя на дорогу – все, как одна – в старомодном ветхом шушуне. Катерина такого театра не понимала, как не понимала, зачем на премьеру валом валят зрители, если от аналогичных сцен на привокзальной площади или на лавочке у собственного подъезда они брезгливо воротят нос и поминают недобрым словом милицию. Но так писать было нельзя, а опрошенные ею после премьеры критики хором твердили про «народную жизнь», про «луч света в темном царстве» и «оправданность ненормативной лексики в данном контексте». Видимо, народную жизнь представители интеллигенции предпочитают наблюдать из партера, и лучше всего – по контрамаркам. Ну и не ее дело гнобить ростки современного искусства, пусть себе колосятся.

От работы ее оторвала Татьяна, явившаяся узнать о результатах расследования касательно фингала. Это ж надо, как долго терпела, подивилась Катерина и приготовилась было провести воспитательную работу, но тут в дверь опять постучали и на пороге возник тот самый странный мужчина. На сей раз шапки и газеты при нем не было, зато была бутылка шампанского, коробка зефира в шоколаде, торт и цветы в целлофановой упаковке. Его щекастая красная физиономия лучилась улыбкой, два передних зуба с коронками из белого металла придавали ей дополнительный блеск и обаяние. Одет он был в черные брюки и милицейскую рубашку без погон. Катерина и Татьяна, налюбовавшись посетителем, посмотрели друг на друга, одинаково недоумевающе подняв брови.

– Д-девочки! – закричал мужчина, в один шаг преодолев пространство крошечного кабинетика и сгружая все принесенное на стол. – Будем п-пить шампанское!

– С чего вдруг? – изумилась Катерина и на всякий случай взглядом попросила Татьяну не уходить – мало ли что.

Но та уходить и не собиралась. Как же – не надо ни подслушивать, ни подглядывать, сиди и наблюдай, красота!

– А в-вы мне п-понравились очень! – сияя своей расчудесной улыбкой, сообщил мужчина. – Еще на ф-фотографии вот этой. – Он ткнул пальцем в газету на столе. – А в жизни вы еще л-лучше! М-меня Василием з-зовут, а в-вас?

– К-Катериной… – тоже споткнувшись от растерянности, сказала Катерина.

– Татьяна, – жеманно вставила секретарша, но ею гость не заинтересовался. А вот Катерине галантно поцеловал руку.

– У вас с-стаканы есть? – оглянулся он по сторонам. – А то я одноразовые к-купил.

Но Катерина уже успела прийти в себя. Пить шампанское из одноразовых стаканов она категорически отказалась, сославшись на строжайший запрет начальства, касающийся распития спиртных напитков на рабочем месте, цветы в целлофане небрежно бросила на угол стола, зефир отдала Татьяне, торт велела забрать обратно. Сникшего Василия усадила за стол, продиктовала ему текст объявления, быстро и четко задавая вопросы, сунула в руки торт – и выпроводила вон, сообщив, что пишет досыл. Василий покраснел, то есть из красного стал бордовым, а заикаться стал так сильно, что едва выговорил «д-до с-свидания» – и выкатился вон.

– Лихо ты с кавалером! – захохотала Татьяна, когда за Василием закрылась дверь. – По-моему, он в тебя влюбился, а, Кать? Смотри, мужик что надо. – Она взяла заполненный Василием купон и принялась читать. – Нет, ты послушай: 39 лет, шофер, непьющий (вот врет – а шампанское?!), разведен, живет один, квартира двухкомнатная, машина «Жигули»! Герой-любовник! Ну подумаешь, заикается! Какие люди, а?

– Только таких ухажеров мне и не хватало, – пробормотала Катерина, уязвленная тем, что странный мужчина выбрал в качестве объекта своей симпатии ее, а не Татьяну. Почему-то ее обидел напор наглого мужика с красной рожей, кроличьей шапкой и железными коронками. С чего это он взял, что она будет с ним пить шампанское? Болван! А зимние полудохлые красные гвоздики она вообще ненавидит! И чтобы утихомирить охватившее Татьяну веселье, она сказала:

– Слушай, Бабин сказал, что если ты будешь про него трепаться – уволит. Точно уволит, я его знаю, имей в виду.

Нужный эффект был достигнут, теперь и Татьяна сидела с оскорбленным видом, молча переживая из-за людской подлости. Вот самодур! А строит из себя интеллигента! Ну ничего, она все равно все узнает и будет рассказывать. Но только проверенным людям. И Катька хороша – нет чтоб вступиться. Татьяна молча встала и, прихватив коробку с зефиром, направилась к выходу. В коридоре никого не было. За порогом сиротливо стоял торт.

Если бы Катерине кто-то сейчас сказал, что сегодняшняя встреча с наглым мужиком в милицейской рубахе и кроличьей шапке во многом изменит ее жизнь и жизнь других людей, он получил бы в лицо этим самым тортом. Но к счастью, нам не дано предугадать… и торт был за милую душу съеден мальчишками из компьютерного отдела, которые жили возле своих компьютеров и домой уходили редко, поэтому в течение дня съедали все, что не приколочено.

Василий резко вырулил со стоянки, едва не задев задним бампером стоявшую напротив машину. От этого расстроился еще больше, потому что только вот аварии ему и не хватало, у него за последние десять лет вообще ни одного нарушения нет, в связи с чем начальник гаража на него не надышится. Просто в последние дни он сам не свой, от беспричинной тревоги валится все из рук.

…Тревога поселилась в нем в тот самый момент, когда он, тоскливо пережевывая безвкусный бутерброд, открыл газету и пробежал глазами объявления о знакомстве. Но сперва Василий не понял, в чем дело, решил, что это он из-за ссоры с Димкой так дергается. Заболела голова, он померил давление – нормальное, но на всякий случай все же выпил таблетку. К вечеру боль прошла, но тревога и ожидание только усилились. Он вдруг почувствовал, что что-то должно произойти. Такое чувство он испытывал в детстве. Васина мать работала маляром на стройке, ездить приходилось далеко, и она приводила младшего сына в садик ни свет ни заря, раньше всех других детей, часто даже раньше воспитателей, и тогда Васька сидел в кухне, возле поварихи, которая варила манную кашу на завтрак. И забирала его мать едва ли не самым последним. В комнате было уже пусто и тихо, нянечка прибирала игрушки, ворча что-то вроде «совести у людей нет, а я тут из-за них сиди». Зимой темнело рано, он прижимался лицом к стеклу, загораживаясь ладошками от света, и высматривал мать. Каждый раз он панически, до замирания сердца боялся, что мама не придет, вдруг что-то случится, она заболеет или сломается троллейбус, – и тогда он останется на ночь в пустом садике совершенно один, как грозится нянечка. Это сосущее чувство тревоги, ожидания и надежды осталось в нем навсегда, как и привычка прижиматься лицом к оконному стеклу – особенно зимой…

Но Василий взял себя в руки – взрослый мужик, негоже маяться детсадовской дурью. И попытался понять, что с ним происходит. То, что Димка ушел к матери, его не удивило, сын давно мечтал избавиться от отцовского контроля. Плохо, конечно, что до армии сына не дотянул. Ну ничего, дело молодое, нагуляется, перебесится, армия ему мозги вправит. Не захочет на заводе – может, вон в милицию пойдет по дядькиным стопам, и зарплата там, и порядок. Глядишь, и выучится, институт закончит – была у Василия такая заветная мечта. В общем, не Димка его настроению причина. Так что же, черт возьми?!

Василий еще раз посмотрел на газету. «Дорогой мой человек! Я не знаю, как тебя зовут, сколько тебе лет и какой у тебя характер. Но мне одиноко и плохо без тебя, как тебе – без меня. Давай встретимся, ведь жизнь еще впереди!» Вот оно, внезапно понял Василий, эта фраза – «жизнь впереди»! Так это же про него! Неправильно он жил до сих пор. Думал, для сына, а оказалось – зря. Один. Никому ни радости, ни толку. И ему самому в том числе. Ведь он нормальный мужик, и женщинам на заводе нравится, заигрывают с ним, а он как дурак вон, даже Димка его дураком считает. Этим, как его… монахом. Нет, все эти годы он жил не совсем, конечно, монахом, но и похвастаться в общем-то нечем. Василий и смолоду, и теперь придерживался строгих правил, внушенных ему мамой, которую муж бросил с двумя сыновьями. Переспал – женись, примерно так, и просто так спать с женщиной он не мог, было в этом что-то подлое и непорядочное. Обман, в общем, ведь нормальная женщина-то всегда рассчитывает не на секс, а на любовь, а непорядочных ему самому, чистюле и аккуратисту, даром не надо. Любовь за деньги он не признавал, даже в те времена, когда мотался по дорогам на своей фуре, а девчонки голосовали на обочине. И жениться тоже не мог: привести в дом хозяйку, когда у него – Димка? Нет, невозможно…

Ладно, посмотрим! Найдет себе хорошую женщину, не то что эта шалава, Димкина мать, и будут жить, и правда будет вся жизнь впереди! Писать он никому не станет, с грамотностью у него проблемы. Звонить и заикаться в трубку тоже как-то неловко. Он сам объявление подаст! Пусть ему пишут, а он выберет.

От этой мысли у Василия занялся дух. Опять как в детстве, им овладели страх, и опасение, и надежда – и это было замечательное ощущение, такое, что он бросил бутерброд и пробежался по квартире, на ходу дернув струны висевшей на стене гитары, она удивленно загудела и долго не могла успокоиться. А ведь когда-то в молодости он даже знал пару-тройку аккордов и за милую душу выводил гостям «Мурку», а то и «Ромашки спрятались» – подружки бывшей женушки все норовили прослезиться, вот как! Ничего-о, он им еще покажет! Кому «им» и что именно покажет, Василий и сам не знал, но бормотал эту фразу, как пароль, и когда собирался в редакцию, наглаживая рубаху (брат присылал из Москвы, он там в милиции вроде на складе работает, он года два назад даже тулуп настоящий Василию справил), и когда стоял перед дверью указанного в газете кабинета номер сто шестьдесят два, собираясь с духом.

Собрался, вошел. И увидел – ее. Ту самую, что на фотографии. Она показалась Василию совсем юной и тоненькой, в длинном сером платье с разноцветными пуговками, ладно облегающем фигуру, – он таких платьев и не видел ни на ком. Длинные волосы с правой стороны она отбрасывала в сторону нетерпеливым жестом, потому что они все равно не слушались и тут же возвращались в прежнее состояние. Глаза серые, сердитые. Это он ее разозлил. Но он же хотел как лучше! Он порядки знает, не салага какой-нибудь – цветы, шампанское, конфеты. Может, торт зря притащил? Кто знает, какие тут у них порядки… Таких, как она, как Катенька (Ка-тень-ка, Катенька – замечательное имя!), он, честно говоря, тоже никогда и не видел. А где видеть-то? На трассе, когда дальнобоем мотался по всем пятнадцати республикам? Или на молокозаводе? Или дома у себя? Так там все вроде Раисы. Той цветы принеси – она тоже заикаться от изумления начнет. Василий усмехнулся, представив Раису и себя с шампанским. Или Раису и Вову с цветами… В общем, наверное, зря он так. Приперся, разорался… Некультурно. Может, у них на работе нельзя ничего брать от посетителей. А он, болван, поставил Катеньку в неудобное положение, да еще при посторонних. Думать надо было головой, дубина стоеросовая!

Разозлившись на себя, Василий дал по тормозам, прижался к обочине, точнее, к грязно-белому сугробу у края дороги, и заглушил мотор. Успокоился, подумал – и поехал совсем в противоположном от дома направлении. В гараж поехал, хотя у него сегодня был выходной. Но у него появилась хорошая идея. Надо просто все обдумать – и действовать наверняка. Он им еще покажет!

Где-то около шести позвонила Светка:

– Катюх, ты чего вечером делаешь?

– Дома сижу. Халтуру пишу. Детектив новый купила, надоест свое писать – может, других почитаю, – добросовестно перечислила Катерина. – А что?

– Пойдем где-нибудь кофе попьем?

– А дома у тебя кофе нет? – удивилась Катерина. – Приходи ко мне, у меня попьем, чего таскаться-то по морозу?

– Дома я не хочу. Женька дома, поговорить не даст.

– С каких это пор он у тебя по вечерам дома? – еще больше удивилась Катерина и, вспомнив про фингал, уверенно заявила: – Сегодня он точно поздно придет, дела у него, он еще утром говорил.

– Не знаю, не зна-аю, – пропела Светка. – С тех пор как объявления вышли, он все больше дома сидит, меня караулит. Он и к тебе припрется непременно. Представляешь? Я письма от мужиков на работе храню, от греха подальше.

– И что – много писем? – В Катерине проснулся профессиональный интерес: во все времена в любой газете особо ценной считается рубрика «Эхо наших публикаций» или «Переписка с читателем».

– Шесть! – радостно доложила подруга. – Пойдем – дам почитать. Со смеху помрешь! Ну пойдем, а? Посоветоваться надо.

Мне впору менять табличку «Отдел культуры» на «Отдел полезных советов», подумала Катерина, она ведь сегодня целый день только тем и занимается, что раздает инструкции и указания в личной жизни: сначала Татьяне, потом Евгению Николаевичу с фингалом, потом этому… с зубами и в кроличьей шапке. А теперь вот еще Светке. Я мудрая-премудрая, ах, я ужасно мудрая полярная сова – Никитины, что ли, пели? Ну и ладно, это она запросто. Денег взаймы бывает жаль давать, а советов – да хоть сколько.

– Ладно, пошли. Только недолго, ладно? Мне правда писать.

Света Бабина была хорошим бухгалтером. Это дома у нее могли в беспорядке валяться самые разные вещи, но документы, квитанции и прочие важные бумаги и дома, и на работе она хранила в идеальном порядке, как будто ежеминутно ожидая прихода аудитора. Вот и на сей раз, к немалому удивлению Катерины, подруга, отодвинув в сторону чашки и вазочки с мороженым, торжественно водрузила на стол пластиковую папку с разноцветными файлами. В первом была помещена аккуратно вырезанная подборка писем вкупе с фотографией Катерины. Светкино объявление – Катерина поставила его первым, «по блату» – было обведено зеленым маркером.

«Симпатичная рыжеволосая дама чуть за тридцать, с легким характером, не чуждая никаких женских слабостей, познакомится с приятным мужчиной, который для начала согласился бы сопровождать ее в походах по магазинам. Не пугайтесь – на покупки зарабатываю сама!» Ничего, неплохо получилось, похвалила себя Катерина. Но Светка была другого мнения.

– Ты про девяносто – пятьдесят девять – девяносто почему не написала? – упрекнула она подругу. – Я же тебя просила.

– А я тебе не поверила, – отрезала Катерина. – Какие там пятьдесят девять? Тебе так живот не втянуть, не мечтай! Ты давно в зеркало смотрелась? И блинчики вон заказала с джемом и со взбитыми сливками, то есть углеводы с углеводами, причем вредными. Я не имею права обманывать наших читателей, – назидательно закончила она и строго посмотрела на Светку.

Та как раз примеривалась к первому блинчику, изогнувшись над столом, чтобы не запачкать драгоценную папку.

– Все-то ты знаешь, и про углеводы эти, – вздохнула она, откусив наконец изрядный кусок и перемазавшись воздушными розовыми сливками. – Ты ведь те же самые блины заказала. Просто не всем же так везет, ты вон лопаешь, как я, а куда что девается?

– Это потому, что волка ноги кормят. Я же не сижу, как ты, на попе целый день, а бегаю по всяким местам. И потом, я же написала – симпатичная. Чего тебе еще? Шесть идиотов клюнули – тебе мало? Мне вот ни один принц пока не позвонил.

– А чего сразу идиотов? – обиделась Светка за своих потенциальных кавалеров. – Тебе – принц, а мне – идиот, да? Я ведь коней не просила. Где они тебе коня-то возьмут?

– Ну нет – и не надо, – миролюбиво подвела итог дискуссии Катерина. – Давай показывай, чего написали-то?

– Сперва вот это, оно самое милое, – хрюкнула в сливки Светка, доедая блинчик.

Сама себе удивляясь, Катерина не без некоторого душевного трепета взяла в руки письмо, она предвидела, что в ближайшем будущем их будет немало, но это – первое… Ого! Три страницы, плотно исписанные аккуратными строчками, каждая буква – отдельно от другой, четко и разборчиво, как на пишущей машинке. Поэтому в глаза сразу бросились строчки из середины письма: «За что я люблю Екатеринбург, так это за то, что les sept merveilles du monde… Оперный театр Voila mon cher la petite bomonde… Vis-a-vis… А сейчас я читаю Sonets Шекспира… И в подтверждение своих слов привожу четверостишие: «Aber noch wenn s nicht gelungen…»

– Он что, иностранец, что ли? – удивилась Катерина. – Или просто полиглот и на трех языках выпендривается?

– Ты читай, читай, – хихикала Светка.

«Уважаемая незнакомка! Мне сорок лет, разведен, достаточно обеспеченный человек, имею недвижимость в России, на Украине и в Хайгеншвенди (Швейцария). Закончил техникум парикмахерского искусства, потом школу МВД и мореходку… Для стиля письма я буду употреблять, с вашего разрешения, некоторые немецкие, английские и французские выражения…» – читала Катерина под непрекращающееся Светкино хихиканье, и на второй странице наконец не выдержала:

– Да что за чушь ты мне подсунула? Какого черта ему надо? Ненормальный, что ли?

– Ладно, ты последний абзац прочитай, – не выдержала Светка.

«…пишу вам из мест лишения свободы – я оказал сопротивление напавшим на меня бандитам и одного ударил ножом…»

– Теперь все понятно, – кивнула Катерина невидимому автору. – Кроме одного – как он с тобой по магазинам собирается ходить?

– Четыре письма из той же колонии, – уже хохотала Светка, не обращая внимания на укоризненные взгляды пожилой пары за соседним столиком. – Вашу газету, я теперь поняла, только там и читают! Ты скажи редактору, скажи! А что: готовое маркетинговое исследование!

Беглый просмотр следующих четырех писем окончательно убедил Катерину в том, что лучшие представители мужской половины человечества, порядочные, образованные, спортивные и без вредных привычек, томятся в неволе за невинные проделки или превышение пределов необходимой самообороны, а их оставшаяся на воле недвижимость тоскует по заботливым женским рукам. Потом она будет откладывать такие письма, не читая, лишь взглянув на обратный адрес с непонятным У/Щ № 8816, но теперь она была неприятно удивлена. То, что оставшиеся на воле мужики не жаждут заняться шопингом вместе с симпатичной дамой, – понятно, но чтоб вообще никакого результата от ее стараний… Это было обидно.

– Да ладно, Кать, не расстраивайся ты уж так сильно, – пожалела ее Светка. – Все равно ведь не зря мы это затеяли, Женька так ревнует – аж с лица спал. Вот и поделом ему! Пусть теперь разводится!

Да уж, ты его еще сегодня с фингалом не видела, подумала Катерина и в душе восхитилась подругой: Светка взяла все-таки себя в руки и не стала убиваться по поводу развода, униженно просить мужа одуматься… Развлекает себя как может, и ей даже удается сохранять хорошую мину при плохой игре, письма-то все равно никчемные, а она вон как веселится. Даже странно. И тут Катерина заподозрила неладное. Чтобы убедиться, она еще раз перелистала папку с файлами.

– Свет, а еще одно письмо где? Ты же говорила, что их шесть…

– А шестое вот. – Светка перестала наконец смеяться, наоборот, сделалась ужасно серьезной, отчего смешно стало Катерине. Она с интересом наблюдала, как Светка роется в недрах своей немаленькой сумки, очевидно, нащупывая и открывая потайной кармашек. – На, читай.

Это было не письмо, а, скорее, записка, которая гласила: «Уважаемая любительница шопинга! Я с удовольствием пройдусь вместе с вами по магазинам, причем на взаимовыгодной основе. Позвоните, и мы договоримся о встрече. Владлен Георгиевич». И номер сотового телефона.

– Что ты молчишь? – принялась теребить подругу Светка. – Как тебе?

– Не знаю. Позвонить надо, – резонно предложила Катерина. – Наверняка тоже ненормальный.

– Да почему?!

– Во-первых, штемпелей на конверте нет – значит, не по почте послал, а сам пришел и положил в твой абонентский ящик. Странно, да? – прикинулась Шерлоком Холмсом Катерина. – Во-вторых, он с удовольствием ходит по магазинам… Ты где таких видела?

– Видела! – вступилась Светка за незнакомца.

– И где?

– В магазине!

– Ладно, допустим. Тогда чего ты не звонишь?

Светка замялась, потом спросила:

– Кать, а что такое вот этот… шопинг?

– Господи! – изумилась Катерина. – Ты что, правда не знаешь? Да все журналы этим забиты!

– Я не читаю, – созналась Светка. – Денег жалею.

– Ну хоть на что-то ты денег жалеешь. Ты какой язык в школе учила?

– Никакой. То есть немецкий. Не учила.

– Тогда понятно. Шоп – по-английски «магазин», шопинг – «делать покупки». Идиотское слово, но ничего не поделаешь. Ты – любительница шопинга. Любительница ходить по магазинам – еще хуже звучит.

– Так, ладно, – отчасти успокоилась Светка. – А что значит – на взаимовыгодной основе? Если он за меня заплатит, то какая ему выгода? Один убыток. А если я за себя – то мне какая?

– Какая тебе – не знаю, – в свою очередь развеселилась Катерина. – А ему какая выгода от хождения с тобой по магазинам – вполне могу предположить. Так что будь морально готова.

– Подумаешь! – расхрабрилась Светка. – Ну и пусть! Вот разведусь – и пожалуйста.

– Ну и чудненько. Тогда давай звони.

– Слушай, Кать… а еще имя-то какое дурацкое. Таких и нет теперь.

– Чего нет-то? Вот ко мне сегодня Василий приходил. Первый раз видела живого Василия. А ты на Владлена посмотришь, Георгиевича. Ему, наверное, лет сто.

– Да ладно тебе… – сразу расстроилась Светка.

– Звони, и все, – велела Катерина. – И узнаем, что и как.

– Кать… – Светка смотрела просительно. – Я боюсь звонить. Давай ты позвонишь, а? Ну как будто ты – это я…

– Фигушки! – отказалась Катерина. – С чего вдруг? Не буду.

– Ладно… Тогда я сама. Вот прямо сейчас и позвоню. Только ты сиди рядом.

Светка решительно набрала номер, подождала, потом не своим голосом спросила:

– Владлен Георгиевич? Это я давала объявление… Ну, про этот…

– Шопинг, – подсказала Катерина.

– Да, – кивнула Светка, как будто Владлен Георгиевич мог слышать и Катерину.

– Да… Да… – после третьего или четвертого «да» Светка немного расслабилась и даже улыбнулась.

Катерина кивала как китайский болванчик на каждое «да», не на шутку увлекшись процессом.

– Нет! – вдруг подскочила на стуле Светка. – То есть я не знаю…

Катерина насторожилась.

– Ну… хорошо. Вам где удобно? В центре? Тогда «Урал фэшн молл», например. Нет, это тоже магазин, возле Дома кино. Туда на презентацию бутиков Версаче, Бэлли и Касадеи недавно Зверев приезжал и Маша Малиновская, а Собчак обещала, но не приехала… – Сев на любимого конька, Светка оживилась и опять заулыбалась.

Катерина тоже успокоилась и выслушала еще несколько «да», после чего Светка попрощалась и выключила телефон. Вытаращив глаза, смотрела на Катерину и молчала.

– Ну?! – не выдержала та.

– Ой… – сказала Светка и опять надолго замолчала.

– Что «ой»? Или говори, или я домой поеду, – разозлилась Катерина. – Что он тебе сказал?

– Сказал, что у него ко мне интересное деловое предложение. Что нам надо встретиться и все обсудить. В ресторан приглашал…

– А, это когда ты «нет» завопила, – кивнула Катерина.

– Я боюсь с ним в ресторан, мало ли… Я вообще сто лет в ресторане не была. И платить потом как? Вдруг он альфонс.

– Ну уж не так сразу… А потом что?

– А потом он говорит – давайте встретимся в самом лучшем магазине, который вам больше всего нравится. Ну, я про «Тихвин» сказала и про этот «Фэшн молл». Он меня похвалил, что я в бутиках всяких разбираюсь, я ведь и правда разбираюсь, у меня…

– Нет-нет-нет, про это не надо, – поторопилась остановить подругу Катерина. – Про Георгиевича давай.

– Договорились, что встретимся в «Фэшн молл». Завтра. В семь часов. Возле «Версаче», на лавочке, там такие лавочки стоят посреди холла, такой симпатичный дизайн интерьеров, и фонтан…

– Про фонтан не надо, – отмахнулась Катерина. – Пойдешь?

– Не знаю… – испуганно протянула Светка. – А вдруг он маньяк?! А, Кать?..

– Ладно, я с тобой пойду, – решила Катерина. – Если что, хоть посмотрим на живого маньяка.

– Катя!

– А что? – пожала плечами Катерина. – Тоже интересно.

Утро следующего дня началось с того, что Катерина, придя на работу, обнаружила на ручке своего кабинета трогательный полиэтиленовый кулечек. Поскольку на пакет со взрывчаткой он явно не тянул, Катерина с любопытством заглянула внутрь. К ее великому изумлению, там лежали сырок в шоколаде и бутылка питьевого йогурта. Пожав плечами, она пристроила молочные продукты на узкий подоконник, где дуло так, что никакого холодильника не надо, и до обеда пыталась выяснить, кто из коллег оказался таким растяпой. Впрочем, к обеду она об этом напрочь забыла, потому что на планерке разразился скандал, и виновницей этого скандала, сама того не желая, оказалась именно она, Катерина.

– Что вы себе позволяете, уважаемые? – постукивая пальцем по газете со вторым выпуском рубрики «Будем знакомы!», вопрошал редактор Иван Устинович, поверх очков глядя то на Катерину, то на Бабина. Тонкая золотая оправа очков поблескивала так же язвительно, как звучал его голос. – Я понимаю, ваша молодость позволяет вам придерживаться принципа плюрализма во взглядах. Меня даже не удивляет, что такой номер могла выкинуть госпожа Титова со свойственной ей необыкновенной легкостью в мыслях. Но вы?!

Иван Устинович брезгливо отшвырнул газету и уставился на Бабина, взгляд его не сулил ничего хорошего.

– Вы, Евгений Николаевич, не только куратор данного конкретного проекта, но еще и должностное лицо, и вы обязаны думать не только о своих широких взглядах, но и репутации газеты. «Столица Урала» – официальный орган губернатора, а не какая-то бульварная газетенка, которая может себе позволить любую мерзость!

– Жень, а какую мерзость мы с тобой напечатали? – наклонившись к Бабину, прошептала ему в ухо Катерина. – Вроде сыночку его невесты звонили, он доволен был…

Но тот только пожал плечами и скроил непонимающую физиономию.

– Иван Устинович, – наконец не выдержал он, – да что мы такого натворили-то? Хоть объясните…

– Нет, уважаемые, это вы мне объясните, как такое могло случиться в нашей газете! Вот, извольте полюбоваться, это пришло по факсу. На фирменном бланке, до чего докатились!

Он швырнул на стол факс, и Катерина с Бабиным едва не стукнулись лбами, разом подсунувшись к бумажке, уж до того раззадорил начальственный гнев их любопытство.

Бумага была прислана из «общественной организации «Союз по защите прав лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией», отчего дальнейший текст Катерина и Евгений Николаевич читали с удвоенным интересом. «Уважаемые сотрудники газеты «Столица Урала»! Мы благодарим вас за понимание и гражданское мужество, которые вы проявили, напечатав наше объявление. Во всех других официальных газетах мы получили категорический отказ печатать наше объявление даже за деньги. Тем важнее для нас то, что к нашим проблемам отнеслось с пониманием издание губернатора и Законодательного собрания области. В качестве ответного жеста мы разместим рекламу вашей газеты на нашем сайте. Надеемся на дальнейшее сотрудничество. С уважением – Алекс Вибе, президент ОО «Союз по защите прав лиц с нетрадиционной сексуальной ориентацией».

Бабин, вытаращив глаза, перечитывал текст письма. Катерина, едва сдерживая смех, заверила редактора:

– Иван Устинович, честное слово, ничего подобного мы не печатали. Мы же обсуждали формат рубрики, я его придерживаюсь, писем пришло много, я тщательно отбирала. Вот и Евгений Николаевич подтвердит.

Она подпихнула Бабина локтем в бок, он оторвался наконец от письма и повернулся к редактору:

– Ничего подобного не было. Что они имеют в виду?

– Не знаю! – в сердцах отрезал редактор. – Разберитесь и доложите! Созвонитесь с этим, с Алексом, прости Господи. И если появится реклама нашей газеты на их сайте, я вас уволю. Обоих! А меня уже не уволят, потому что с такими сотрудниками я раньше как пить дать умру от инфаркта…

На этой фразе, как сто лет назад было заведено, дверь из приемной в кабинет открылась и вплыла Татьяна с подносом в руках. На подносе помещался традиционный для таких случаев набор: стакан воды и сердечные капли. Вид у нее, тоже по сложившейся традиции, был укоризненный. Довели начальство, бездельники – вот что означал этот вид. Иван Устинович демонстративно накапал капли в стакан, выпил и вышел вон, хлопнув дверью, но оставив за собой стойкий запах лекарства, дабы провинившимся сотрудникам было стыдно за свое поведение.

Но довольные представлением сотрудники разбежались по делам, и только Евгений Николаевич с Катериной остались изучать подборку объявлений, искренне недоумевая, чем же они заслужили столь горячую благодарность незнакомого Алекса Вибе и прогневили собственное начальство.

– Жень, я только вот про это могу подумать, – минуту спустя нарушила молчание Катерина. – Смотри, второе снизу: «Познакомлюсь с приятным молодым человеком, возраст и образование не имеют значения. Натуралов прошу не беспокоиться». Кто такие «натуралы», а?

– Твою ма-ать! – Бабин увесисто хлопнул себя ладонью по лбу и оттуда, из-под ладони, страдальчески посмотрел на Катерину. – Вот кретины! «Натуралы» – это мы с тобой. Ты мужиков любишь, я – баб. Не голубые и не розовые, поняла? Это же надо так облажаться! Ты куда смотрела, ворона?

– Я подумала, что «натуралы» – это какие-то извращенцы, но их как раз и просят не беспокоиться, значит, все нормально, – хихикая, пояснила Катерина. – Я порядочная девушка и в этих делах не очень разбираюсь. А ты куда смотрел? Еще вычитывал. И в печать подписывал. Ты же у нас специалист… по этим делам. И натурал, я так понимаю?

– Я тебя убью, и мне за это ничего не будет, – серьезно пообещал Бабин.

– Да брось ты! – утешила его Катерина. – Мы с тобой не поняли, корректоры не поняли, редактор тоже не понял. И читатели не поймут. Опять же, как знать, вдруг кто-то из них именно здесь найдет свое счастье… Надо только этому Вибе позвонить. И мягко так попросить нашу рекламу не ставить. В залог будущей дружбы.

– Вот ты и позвони, – оживился Бабин. – Твоя же рубрика.

– Здрасте! Я вообще никто, чтобы такие вопросы решать на уровне двух солидных организаций. А ты – начальство. Так что звони сам.

– Первый блин был комом. И второй тоже комом, блин… – проворчал Бабин, азартно вкривь и вкось черкая по газете ручкой.

– Это не ты сказал. Это «Русское радио», – не поддалась Катерина.

– Нет, Титова, с тобой невозможно! – в сердцах отбросил ручку Евгений Николаевич. – Хотел за умного сойти, и то… Могла и смолчать, язва!

– Ну так и быть, давай я этому Вибе позвоню, – сжалилась довольная Катерина. – Тем более что мы с ним знакомы. Кстати, он очень милый. И совсем не грубиян в отличие от некоторых.

– Вот за что я тебя люблю, что у тебя везде знакомые есть, и все-то ты знаешь, – обрадовался Бабин. – Спасибо, избавила!

– Должен будешь, – уже стоя в дверях, свысока обронила Катерина.

Сырок, который она в конечном итоге, проголодавшись, слопала, запивая йогуртом, между тем был не просто сырком, а знаменательной вехой на пути развития ее отношений с Василием, о котором она и думать забыла, напечатав во втором выпуске его объявление. Сырок был лишь первым пунктом стратегического плана, выработанного Василием. Всегда бесхитростно честный в отношениях с людьми, Василий и себе не врал: журналистка Катерина Титова поразила его в самое сердце. Во-первых, она была красавицей: такого струящегося платья, такой необычной прически и таких внимательных серых глаз, которые умеют так выразительно сердиться, он никогда не встречал у женщин. Дамы из его окружения на работе носили спецовки или халаты, а в нерабочее время одевались затейливо и пестро, стараясь выгодно подчеркнуть все богатство расплывающихся форм. На голове все как одна устраивали ровно подстриженный газон из белесых кудряшек, и сердиться или смеяться глазами у них не было необходимости: если им было смешно – они хохотали, если сердились – орали от души. Во-вторых, она была из другого мира, куда таким, как Василий, ход был заказан. В этом мире других женщин хозяйничали другие мужчины, которые тоже умели что-то такое, чего не умел он, Василий. Они по-другому жили и по-другому разговаривали. Он даже смутно догадывался, что если бы кто-то из этих мужчин принес Катеньке шампанское и цветы, она бы так не рассердилась.

Ну ничего, он тоже не лыком шит. И не дурак, и непьющий, и руки у него растут откуда надо, не чета этим, которые в пиджаках и галстуках или (он заметил) в смешных бабских вязаных кофтах без карманов, и непонятно, куда они клали права, ключи от машины и прочие совершенно необходимые вещи. Он ничуть не хуже их, и он, если захочет, сможет это доказать Катеньке. Зачем доказывать и что будет дальше, когда он докажет, Василий не задумывался. Теперь он знал, с чего начать.

На первом этапе Василию могли помочь два человека: главный инженер и начальник юридического отдела. Они, по мнению Василия, как раз и были представителями мужчин из мира, в котором жила Катенька. Начальник юротдела подходил даже больше, он одевался в дорогие костюмы, везде таскал за собой тоненькую кожаную папочку и запах дорогого одеколона (вспомнив, Василий покрутил головой, так как ненавидел, когда от мужиков пахло чем-нибудь, кроме мыла, табака или на худой конец бензина). И ездил он на «форде». Но у юриста был один недостаток – он был молод. Лет тридцать или около того. Жизненного опыта у него мало, зелен он Василию советы давать. Главный инженер подходил куда больше. Правда, он не носил костюмов, ездил на «девятке» и папочки отродясь не имел. Но зато был всегда чисто одет и аккуратно выбрит. Закатав рукава своей линялой джинсовой куртки, лез во все дыры и мог запросто разобраться в любом механизме. Матерного слова от него никто не слышал, а в машине у него всегда лежала книжка Жванецкого, как он сам говорил, чтобы читать в пробках. Наверное, поэтому он мог иногда сказануть такое, что мужики озадаченно переглядывались или хватались за бока от смеха: «Ребята, если уж мы по горло в дерьме, возьмемся за руки» (это когда у них на территории, как раз возле гаража, канализацию прорвало, и никто не хотел связываться с метлой и шлангом, а он сам взялся и других уговорил). Или вот про лаборантку их мечтательно так сказал, глядя вслед: «За что я люблю мини-юбки – видишь будущее». Или ворчал как-то в столовой, уж про что, Василий не знал: «Ты придумаешь, ты же и будешь делать, тебя же и накажут, что плохо сделал». Заводские женщины все как одна его обожали, а он был с ними галантен – и не более того, авансов не раздавал. В общем, нравился Василию этот мужик. И возраст у него подходящий – где-то сорок пять. Опять же он наверняка смеяться не будет. И не разболтает.

В тот день Василий приехал на завод не в свою смену и долго ждал, пока Палыч (так все уважительно звали главного) освободится, а с завода он все равно всегда уходил поздным-поздно. Подошел, сказал, что надо поговорить. Палыч понимающе кивнул, пригласил в свой кабинет, быстро соорудил чайку – от кипящего чайника окна моментально запотели, и в промерзшем кабинете стало будто по-домашнему, как на кухне. Под крепкий сладкий чай и извлеченные из какой-то заначки бетонно-твердые пряники Василий честно рассказал про свои дела и планы.

– Да, земляк, – почесал лысину Палыч. – Задал ты мне задачку. В общем, нормальное это дело, женщина вполне может быть не из твоего круга. Из другого, так сказать, социального слоя. У меня у самого так было: когда я свою жену встретил, пэтэушником был, а она – студенткой. Читать меня заставляла, смеялась, что неграмотный, таскала по музеям всяким… В институт заставила поступить, даже занималась со мной, представляешь! Я без нее никогда в жизни высшего образования не получил бы. В общем, подтягивала дурака до своего уровня. До сих пор меня пилит, что мало читаю и все такое. – Тут Палыч неожиданно улыбнулся, как будто вспомнил что-то очень приятное. – Но, понимаешь, мы молодые тогда были. И опять же – любовь у нас… Такие вот дела.

Василий слушал внимательно, не перебивал.

– У вас ведь любви нет, я так понимаю… И интерес односторонний, так? Но что хочешь соответствовать – это нормально, это я понимаю. Чем же тебе помочь? Давай так. Ты, во-первых, когда к ней пойдешь, рубаху эту сними. Костюм купи. Или джинсы.

Василий с удивлением оглядел себя с ног до головы. Он всегда считал, что милицейская рубаха придает ему значительности, не мнется, и в ней не так потеешь. К тому же брат присылает их по три в год, и он носит их зимой и летом, как раз до следующей посылки и хватает, к тому же на халяву, как известно, и уксус сладок. Ладно, спасибо, костюм у него есть, лет десять висит в шкафу два раза надеванный – к Димке в первый класс и на выпускной в девятом. Но вот уж галстук – ни за какие коврижки! Он подпер щеку ладонью и принялся слушать дальше, дельно человек говорит.

– …что такое дезодорант – знаешь?

Василий покраснел и возмущенно покачал головой. Нет, про дезодорант он, конечно, слышал, он же не глухой и не слепой, телевизор смотрит. Но уподобляться тем потным красавчикам, что скачут по крышам и лезут в горы не иначе как попрыскавшись из баллончика, ни в коем случае не собирался.

– Мыться надо чаще, – проворчал он себе под нос. – В-вот и все д-дела.

– Дикий ты человек, Василий, – укоризненно покачал головой Палыч и налил себе еще кипятку. – Дезодоранты есть специальные мужские, если хочешь – купи без запаха. Смысл в том, что побрызгался – и не потеешь. Ан-ти-пер-спи-рант называется, – произнес Палыч по слогам. – Запомнил? Или записать?

Василий упрямо смотрел в сторону.

– Ну, как хочешь, – вздохнул инженер. – Потом все женщины внимание любят. Им поклонники даже нужнее, чем любовники, поверь моему слову. Ты ей приятное что-нибудь сделай. Цветы или еще что, только по мелочи, чтоб не обидеть. Гранатовых браслетов не надо, да у тебя их и нет. Извини, это я так, к слову, – спохватился Палыч, взглянув на Василия. – И не навязывайся с общением там или с разговорами. Оставь – и уйди. Так… Она, говоришь, в газете работает? Ты эту газету покупай и читай. То, что она пишет и вообще. Если возникнет разговор – будешь в курсе. Опять же читать, брат, полезно. Как сказал один умный человек, устранять недостатки нашей жизни путем чтения вслух художественных произведений.

– Чего? – переспросил Василий. – П-про газету я п-понял, а про недостатки – нет.

– Это я так, не обращай внимания. Пробки, понимаешь… Вот что… Я тебе завтра диск принесу. У тебя видик есть? Посмотришь кино, хорошее, старое. Прямо про тебя снято. Только верни, жена у меня его очень любит.

Палыч не обманул, поэтому на другой день Василий после работы не завалился спать в восемь вечера, как обычно делал после дневной смены, а уселся перед телевизором с большой миской соленых сухариков. Пиво на сей раз осталось ждать своей очереди в холодильнике. Думать надо на трезвую голову, а пиво этому не способствует. Кино называлось «Весна на Заречной улице». Василий его, конечно, и раньше смотрел – но так, вполглаза, за неимением лучшего. Он предпочитал сериалы про ментов и дальнобойщиков. А теперь стал смотреть внимательно, раз Палыч посоветовал.

В кино он все понял. И что Палыч имел в виду – тоже понял. Он – сталевар, она – учительница. На Катеньку похожа, симпатичная и глаза такие же строгие. Жаль, что он сам на артиста Рыбникова не похож. За что сталевар учительницу полюбил, Василий тоже распрекрасно понял. А вот за что она его потом тоже вроде бы полюбила? Тут Вася не вник, хотя с того места, где она к нему на завод пошла, даже прокрутил еще раз, правда, в ускоренном режиме. Но все равно не понял. Может, за то, что про него в газете написали, что-то он там изобрел и прославился? Или просто вздумалось киношникам сделать так, чтоб был хороший конец, а дураки вроде него, Василия, смотрели бы и верили?

Но Василий-то – не дурак. Он усёк главное: герой и героиня постоянно встречались, ссорились они там или мирились – не важно, но виделись каждый день. Может, она просто к нему привыкла? Им с Катенькой встречаться негде. Такие птицы, как она, в их края не залетают. Значит, он сам должен стараться почаще быть рядом. Наверняка именно это Палыч и имел в виду. Это пункт первый. То есть нет, второй после костюма. Джинсы как-то несолидно, решил Василий.

Так, еще Палыч про подарки говорил. А вот с подарками выходит закавыка. Торт она не взяла, конфеты сунула подружке – противная баба, она потом хохотала в кабинете, когда он вышел. А он под дверью стоял и все слышал. Катенька, слава Богу, не смеялась, потому что она не чета этой тощей вертлявой мымре. Цветы ей, похоже, тоже не понравились, да и не напокупаешься цветов среди зимы-то… Палыч сказал, по мелочи. Что бы такое придумать? Василий ломал голову с полчаса, пока его не осенила гениальная и простая, как все гениальное, идея: что может быть лучше свежайшего сырка и кефирчика?! И покупать не надо, и как раз с утра можно завозить – или возвращаясь с ночной смены, или утром между магазинами заскочить, пока Катеньки на работе нет. Так что и отказаться она даже при желании не сможет. Придет, проголодается и съест, не толстеют от этого, и вообще полезно.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.