Косто между тем оживленно озирался по сторонам. Это не укрылось от внимания Глохи.
      — Что, заинтересовался способом вызова аиста? — с ехидцей спросила она. — Но ведь для вас, скелетов, он практического значения не имеет.
      — Для них, по-моему, тоже, — откликнулся Косто. — Они просто развлекаются: аисты на эту возню ноль внимания. Но меня другое заинтересовало — диспропорция. Необъяснимое нарушение равновесия.
      — В чем оно состоит? — не поняла Глоха. — По-моему, каждый фавн занимается… этим делом с одной нимфой за раз. Вполне пропорционально и равновесно.
      — Так-то оно так, но ты глянь, сколько там свободных фавнов. Нимфы постоянно при деле, а эти, с копытами, в очередь стоят. У других видов живых существо число особей обоих полов примерно одинаково, а тут, как вижу, дело обстоит иначе.
      Скелет был прав: фавнов в долине было примерно втрое больше, чем нимф, в результате чего нимфы были задействованы в играх гораздо интенсивнее фавнов. Беспечных красоток это, похоже, не волновало, а вот фавнов расстраивало. Создавалось впечатление, что каждый из них был бы не прочь обзавестись несколькими подружками.
      — Может быть, попробуем что-нибудь разузнать у них? — с едва заметной улыбкой предложил Трент.
      Глоха подошла к ближайшему фавну, который воззрился на нее с неподдельным интересом.
      — Маленькая крылатая нимфа! — вскликнул он. — Я и не знал, что такие существуют. Пойдем, позабавимся.
      Он потянулся к ней, но Косто перехватил его руку своей костяной кистью.
      — Она не нимфа, просто путешественница. Ответь, пожалуйста, на ее вопрос.
      — Путешественница… — разочарованно протянул фавн, а когда выслушал вопрос, вид у него сделался и вовсе кислым.
      — Откуда мне знать, почему нимф так мало? Их просто мало, вот и все…
      Он махнул рукой и помчался вдогонку за освободившейся красавицей.
      — В том-то и проблема, — заметил Трент. — Они ничего не помнят. А должно быть, с некоторыми нимфами что-то случилось.
      — Их съел дракон? — в ужасе воскликнула Глоха.
      — Драконы и прочие хищники безразличны к полу своей добычи, — возразил волшебник. — Они должны истреблять примерно одинаковое число нимф и фавнов. Тут что-то другое.
      — Может быть, дело в мужчинах, — предположила Метрия. — Не думаю, чтобы женщины человеческого рода увлекались фавнами, а вот мужчина запросто может плениться такой прелестницей. Возможно, попавшие сюда мужчины, наигравшись с нимфами, особо понравившихся им уводят с собой.
      — Такую возможность исключать нельзя, — кивнул Трент. — Но следует иметь в виду, что пытающихся совершать сюда такого рода набеги отпугивают.
      — Кто? Как? — поинтересовалась Глоха. — Не вижу здесь ничего пугающего.
      — А вон ту кровать видишь? Прямо посреди луга?
      — Ну вижу. Но ни в ней, ни на ней ничего страшного нет.
      — Это точно, дело не в ней и не в том, что на ней, а в том, то под ней. Точнее, кто. Думаю, там Храповик.
      — Хра…
      — Храповик, подкроватное чудовище моей внучки Айви. Он поселился под этой кроватью, когда взялся защищать фавнов и нимф взамен Паровика Стэнли. Днем, ясное дело, ему из-под кровати не вылезти, но если какой-нибудь пришелец вздумает пристроиться там с нимфочкой, а то и с двумя, Храповик живо схапает его за лодыжку.
      — Но ведь взрослые не верят в подкроватных чудовищ, — сказала Глоха.
      — Это когда их не хапают. А хапнут тебя — живо поверишь, — усмехнулся Трент. — Тут сказывается одновременно несколько факторов. Местность эта особенная, именно из-за присутствия здесь фавнов и нимф. Им нетрудно поверить в подкроватное чудовище, потому что душой они дети, а такого рода существа, как Храповик, обладают тем большей силой, чем больше народа в них верит. Народа такого здесь, сами видите, уйма. Ну и кроме того, оставляя Храповика здесь, Айви усилила его так, что нынче он всем чудовищам чудовище. Насколько мне известно, с работой своей справляется превосходно.
      — Мне трудно в это поверить, — покачала головой Глоха.
      — Естественно, потому что ты взрослая девушка. Истинное значение таких существ, как подкроватные чудовища, понятно только детям и старикам, которые уже готовятся сойти со сцены. Вот почему тебя это удивляет, а меня нет.
      — Я тоже верю в подкроватных чудовищ, — заявил Косто.
      — И я, — поддержала его Метрия.
      — Это потому, что вы из Сонного Царства и страны демонов. Вы не в счет.
      — И я, — подал голос сидящий на корточках Велко.
      — Ты тоже не в счет, — промолвил Трент, изобразив улыбку. — Это правило распространяется на людей и тех, кто к ним очень близок, чем ближе, тем сильнее распространяется. Вот насчет тебя, Глоха, я не совсем уверен: ты хоть и взрослая и очень похожа на человека, но все же другого происхождения. Но заметь, из всей нашей компании в способности Храповика трудно поверить тебе одной. Думаю, если ты присядешь на кровать, то сомнений у тебя не останется.
      — Это можно проверить.
      — Можно, — согласился Трент, — но у нас есть дела поважнее. Эта долина находится как раз на линии, по которой мы движемся, из чего следует, что решение одной, а то и всех наших проблем вполне может быть найдено именно здесь. Поэтому местность надлежит тщательнейшим образом обследовать. Тем более что дальше на юго-восток расстилаются Вековечные Поля, куда лучше бы вообще не соваться.
      Глоха слышала об этих полях, попав куда можно застрять там на веки вечные,и идти туда ее вовсе не тянуло. Но она решительно не понимала, что можно рассчитывать отыскать в этой обители ветреников и ветрениц.
      — Вряд ли мне удастся найти здесь своего суженого, — сказала она, — а поскольку непохоже, чтобы у фавнов и нимф водились души, Косто здесь тоже искать нечего.
      — Пути магии неисповедимы, — улыбнулся Трент. — Конечно, мы можем ничего не найти, но тем не менее не должны пренебрегать никакой возможностью. Нам не следует уходить отсюда, покуда не станет ясно, что ничего интересного для нас тут действительно нет.
      Волшебник, безусловно, был прав, однако кое-что Глоху смущало. Ей вовсе не улыбалось задерживаться в краю, где все поголовно беспрерывно занимались… не тем, чем следовало, тем паче что некоторые ее спутники мужского пола вполне могли счесть это занятие интересным.
      — Давайте устроим привал, но не в самой долине, а рядышком, — предложила Метрия.
      Глоха поймала себя на том, что демонесса начинает ей нравиться.
      — Давайте, — поддержала она это предложение.
      — Как хотите, — отозвался Трент с широкой улыбкой. Лагерь устроили на берегу сбегавшей к озеру речушки.
      Волшебник занялся тентом, пирогами и всем прочим, тогда как остальные, пользуясь тем, что до темноты еще оставалось время, принялись осматривать местность. Великан всматривался в окрестности с высоты своего роста, Метрия возникала то здесь то там, Косто бродил по округе, распугивая живые существа, но никто ничего не обнаружил.
      Глоха, сделав несколько кругов, присоединилась к Тренту, который, превратив что можно в то, что нужно для привала, глубоко задумался.
      — О чем размышляешь? — поинтересовалась девушка.
      — Пытаюсь понять, имеет ли тайна исчезновения нимф какое-либо отношение к нашим поискам.
      — Как это может быть? — без интереса спросила Глоха.
      — Во-первых, это само по себе тайна, заслуживающая того, чтобы ее разгадать. Но что, если пропажа нимф как-то связана с нашими проблемами? Подумай, может быть, на свежую голову тебя посетят интересные идеи.
      — Как может быть связано с этим нечто или некто, способное поделиться с Косто половинкой души, исцелить Велко и свести меня с моим суженым? — уточнила Глоха.
      — Да. Кстати, насчет последнего пункта у меня тоже есть кое-какие сомнения, — промолвил волшебник. — Положим, мы найдем-таки крылатого гоблина. Но с чего ты решила, что он будет мужчиной твоей мечты?
      — О чем ты? — воскликнула девушка. — Разве может быть иначе? Ведь мы с ним будем единственными представителями своего вида!
      — Так-то оно так, — вздохнул волшебник. — Но мне, например, очень редко попадались гоблины мужского рода, с которыми было бы приятно иметь дело.
      И тут Глохе стало нехорошо. Она вдруг поняла, что крылатый гоблин это тоже гоблин, а значит, ему могут быть присущи обычные недостатки, свойственные мужчинам этого племени. Гоблин, как правило, безобразен, груб, раздражителен, несдержан и зачастую туп. Во многом он похож на гарпию, хотя та относится к женскому полу. И зачем ей, спрашивается, такой муж?
      — Неужто весь этот поиск был напрасен? — воскликнула девушка со слезами на глазах.
      — Вовсе не обязательно, — возразил Трент. — Возможно, дело в том, что ответ на твой вопрос вовсе не таков, как тебе казалось. Возможно, ты ищешь не крылатого гоблина, а себя.
      — Я этого не понимаю! — крикнула Глоха и выбежала из-под навеса. Она знала, что от правды не убежишь, но ей требовалось время, чтобы разобраться в одолевавших ее противоречивых чувствах.
      Девушка двинулась туда, куда понесли ее ноги, и лишь через некоторое время поняла, что несут они ее в сторону долины нимф. На ходу она не переставала размышлять о своем положении. Итак, о ком же она мечтает? О славном, красивом, умном, добром, любезном, внимательном и любящем крылатом гоблине. Но среди обычных гоблинов мужского пола таких не встречалось, и не было никаких оснований полагать, что наличие крыльев может изменить характер в лучшую сторону. Наверное, нужно быть наивной дурочкой, чтобы увлечься мечтами об идеальном суженом. Но с другой стороны, Кромби не стал бы указывать направление, в котором следует искать мужчину ее мечты, если бы такого не существовало вовсе. Как можно совместить одно с другим?
      Вдобавок ко всему Трент предположил, что ей, возможно, следует искать не суженого, а себя. Но какой смысл искать себя одну, какая радость быть найденной собой, если ей суждено провести оставшуюся жизнь в прискорбном одиночестве. Было бы куда предпочтительнее провести ее с кем-нибудь вроде самого Трента. Он-то как раз отвечал почти всем ее требованиям, только ростом великоват, да крыльев нет.
      От этих размышлений ее отвлек лежавший на самом краю долины фавнов и нимф яркий предмет. Больше всего он походил на кусочек попкорна, только цвета был не желтого или карамельного, каким обычно бывает попкорн, а красного.
      Подойдя поближе Глоха поднял странный кусочек и присмотрелась к нему. Попкорн и попкорн, только красный. Она принюхалась — пахло попкорном. Набравшись храбрости, девушка попробовала находку на вкус и убедилась — это и был попкорн.
      Следующий такой же, но не красный, а голубой кусочек лежал подальше, уже на самом лугу. Глоха съела и его. Это тоже оказался попкорн, причем очень вкусный и свежий. От самого обыкновенного его отличал только цвет.
      Теперь она ступила на луг, где фавны с прежним энтузиазмом гонялись за нимфами, норовя вызвать в свою долину всех аистов в Ксанфе. То, что никаких младенцев сюда не доставлялось, никого не обескураживало: на доставку требуется время, а фавны и нимфы на следующий день уже не помнили, что вчера отправляли послание. Это соображение объясняло веселую безмятежность здешних обитателей, но никак не проливало свет на загадку численного превосходства фавнов над нимфами.
      Трент полагал, что тайна нехватки нимф каким-то образом связана с их поисками, однако она просто не представляла себе, что может быть общего у столь разных явлений. Глохе даже подумалось, хотя она тут же отогнала эту мысль, что хотя Трент и омолодился, годы берут свое, и он просто начал заговариваться.
      Девушка уже совсем было собралась вернуться в лагерь, но, заметив неподалеку зеленый кусочек попкорна, не смогла удержаться от того, чтобы отправить его следом за голубым. А наклонившись за зеленым, увидела за ним и малиновый. Как оказалось, цепочка из разноцветных кусочков лакомства вела в сторону от тропы, как будто они вывалились при ходьбе из прохудившегося мешка или корзины у кого-то, свернувшего с дорожки в лес.
      Движимая благородным порывом девушка решила догнать владельца попкорна и сказать, чтобы он заткнул дырку, пока не растряс всю свою снедь. Сойдя с тропы, она поспешила вдоль цветной цепочки, неожиданно оборвавшейся под раскидистым дубом. Глоха остановилась, огляделась, и тут сверху на нее упала сеть. Девушка настолько удивилась и растерялась, что даже не вскрикнула. Некоторое время она остолбенело стояла на месте, а потом попыталась взлететь, но у нее, разумеется, ничего не вышло. Сеть опутала крылья.
      В следующее мгновение к ней потянулись огромные, корявые ручищи спустившегося с дерева урода. Бедняжка только сейчас сообразила, что нужно кричать, но едва успела открыть рот, как его зажала здоровенная ладонь. Потом безобразный незнакомец обмотал ее лицо тряпкой, как что подать голос не было никакой возможности, поднял ее вместе с сетью и куда-то понес.
      Глоха запоздало поняла, что вела себя непозволительно глупо. Она убежала из лагеря, позволила совлечь себя с тропы приманкой из разноцветного попкорна, удалилась от своих спутников и в результате стала пленницей какого-то звероподобного громилы. Что с ней будет дальше, девушка боялась и думать.
      Похититель тем временем нес ее по своей тропе, что привела к грязному озеру, посреди которого на сумрачном острове высился старый обшарпанный замок. Забравшись в утлую лодчонку, здоровяк бросил свою добычу на дно и взялся за весла. Когда лодка причалила к острову, он вновь взвалил Глоху на плечо, подошел к темной деревянной двери, отпер дверь большим железным ключом, вошел со своей ношей внутрь, замкнул дверь на ключ и зашагал но мрачному коридору.
      Впереди послышалось хныканье, а очень скоро испуганная девушка увидела тесную темницу, где за решеткой сидела нимфа. Выглядела она несчастной, что, разумеется, ничуть не удивляло. Нимфы привычны к общению, беззаботному веселью и играм на свежем воздухе, так что заточение в темницах, тем более тесных, сказывается на их настроении и внешности не лучшим образом.
      Впрочем, темница оказалась не единственной, вдоль коридора тянулось множество зарешеченных клетушек с заточенными нимфами. Теперь стало ясно, что послужило причиной сокращения их числа в долине. Одна за другой они ловились на приманку из цветного попкорна, попадали в сети и оказывались в замке похитителя. Точно так же, как и сама Глоха.
      Наконец злодей поставил ее перед походившим на алтарь возвышением и сдернул сеть. В тот же миг девушка расправила крылья и взлетела к потолку.
      — Эй, ты куда! Это нечестно! — возмутился безобразный здоровяк.
      — Что? Ты похитил меня, затащил сюда против моей воли и еще пытаешься толковать о честности! — воскликнула Глоха, стараясь чтобы гнев в ее голосе заглушил страх.
      — Это все не имеет значения. Ты должна выйти за меня замуж.
      Глоха, собиравшаяся обрушить на него еще целый град обвинений, а возможно, и попробовать приложить хорошим ругательством из арсенала гарпий, опешила.
      — Выйти замуж? — растерянно пискнула она.
      — Именно. Давай-ка займемся этим прямо сейчас, не откладывая в долгий ящик. Тебе только и надо, что встать перед алтарем и произнести: «Я, такая-то и такая, беру тебя, Велено, в мужья по законам Нотариальной республики». На этом формальная часть закончится и можно будет отправиться в спальню для исполнения супружеских обязанностей. Конечно, — он присмотрелся к ней повнимательнее, — ростом ты маловата, но ничего. Как-нибудь притремся.
      — Вот как? — только и смогла вымолвить ошеломленная бедняжка.
      — Ясное дело, в койке все притираются. Это лучший способ познакомиться поближе. Лети сюда.
      — Нет уж. Лучше я полечу отсюда.
      И она полетела, но вскоре оказалось, что лететь особо некуда. Все двери были заперты, окна закрыты ставнями. У нее не было возможности покинуть не только замок, но даже этаж.
      Девушка оглядела тянувшиеся вдоль коридора темницы, в большинстве которых сидели подавленные, печальные нимфы. Глоха понимала, что расспрашивать их о чем бы то ни было не имеет смысла: они не помнили и факт собственного похищения, а уж тем паче не могли ничего знать о расположении помещений замка. Потом она задумалась о собственном положении, но весь его ужас попросту не умещался в ее маленькой головке. Чтобы хоть как-то отвлечься, она полетела назад в алтарный зал и крикнула:
      — Ты нимфоманьяк, вот ты кто! Ты помешался на нимфах!
      — Конечно, — не стал спорить Велено. — Так оно и есть. Но на ком тут еще мешаться, не на фавнах же? А вот крылатая нимфа попалась мне впервые. Ты меньше других ростом, да еще и носишь одежду. Откуда столько отличий?
      — Оттуда, нимфоманьяк несчастный, что я никакая не нимфа! Папа у меня гарпий, а матушка гоблинша. И у меня есть дела поважнее, чем бегать голой с распущенными волосами, повизгивать да махать ногами.
      — Да ну? И что же это за дела такие?
      — Например, поиски мужчины моей мечты, за которого я выйду замуж.
      — Нет проблем. Он уже найден. Ты выйдешь за меня.
      — За тебя? За этакого…
      Глоха задохнулась он злости, а также оттого, что не смогла подобрать в своем лексиконе подходящее слово. Пожалуй, впервые в жизни она пожалела о том, что не выучилась по-настоящему ругаться — сейчас бы ей это умение весьма пригодилось. Однако теперь ей пришлось ограничится коротким «нет».
      — Нет? — удивился Велено — А почему?
      — Потому что я не знаю тебя, не люблю тебя и не думаю, что ты мог бы стать мужчиной чьей-либо мечты. А уж тем более моей!
      Ей показалось, что она смогла растолковать все весьма убедительно, даже не прибегая к лексикону гарпий.
      Велено, однако, вернулся к ее предыдущему заявлению.
      — Погоди, ты ведь сказала, что не являешься нимфой! — возбужденно выкрикнул он. — Но в таком случае ты можешь запоминать прошедшие дни.
      — Конечно, могу, — сердито ответила Глоха. — И уж будь спокоен, как ты меня похитил, я никогда не забуду.
      — В таком случае я определенно должен на тебе жениться.
      Это безапелляционное заявление так ошарашило Глоху, что ее хватило лишь на то, чтобы робко осведомиться:
      — Почему?
      — Потому, что мне нужна девушка, которая будет помнить, что она замужем.
      — Может, и нужна, но этой девушкой буду не я! — твердо заявила она. — И вообще, советую тебе отпустить меня, да поскорее. Если мои друзья узнают, что ты меня похитил, тебя ждут крупные неприятности.
      — А у тебя что, есть друзья? — удивился урод.
      — Конечно! — Глоха аж возмутилась столь нелепому вопросу. — А у тебя разве нет?
      — Нет.
      Это заявление опять сбило ее с толку.
      — Ни одного?
      — Ни одного.
      Поверить в такое было гораздо труднее, чем в подкроватное чудовище.
      — Что, ни единого дружка? — чуть ли не жалобно повторила девушка свой вопрос.
      — Ну… когда-то у меня была ручная ядовитая жаба, но мне кажется, что она не в счет. Тем более что, узнав меня поближе, она ускакала.
      Глоха начала понимать, что перед ней не простой похититель. Дело обстояло несколько сложнее.
      — А как ты попал в этот замок? — спросила она. — Может быть, твое прошлое поможет разобраться в настоящем?
      — Это история короткая и скучная. Да и что тут разбираться: давай лучше быстренько поженимся и займемся исполнением супружеских обязанностей.
      — Вот что, — несколько нервно заявила Глоха, — усвой как следует, что ни о нашей свадьбе, ни более того об исполнении… сам знаешь чего (ее деликатная натура противилась упоминанию вслух таких вещей, как «супружеские обязанности») не может быть и речи. Лучше объясни, почему ты постоянно похищаешь новых девушек, вместо того чтобы, как все, иметь одну жену?
      — А что мне остается делать? Каждый день я ловлю новую нимфу, совершаю с ней брачный обряд, исполняю супружеские обязанности, а на следующий день она ничего — ну ничегошеньки! — не помнит. У меня не остается другого выхода, кроме как ловить новую. Это, знаешь ли, весьма огорчительно.
      — Давай-ка послушаем твою короткую скучную историю, — предложила Глоха, решив, что ему не вредно будет отвлечься от своих огорчений. — Обязательно расскажи мне, как ты заполучил в свое распоряжение этот замок, почему называешь его какой-то там республикой и почему беспрерывно на ком-то женишься. А я послушаю, но, если ты не против, буду держаться от тебя на безопасном расстоянии.
      — Да ладно, я не против. Иногда, для разнообразия, даже приятно завести собеседника, с которым можно потолковать как с разумным существом.
      Это было понятно. Имея дело с одними нимфами, которые столь же глупы, сколь обольстительны телом, было немудрено истосковаться по обычному человеческому разговору.
      Поместив между ним и собой стул, Глоха уселась на пол, готовая взлететь при малейшей его попытке приблизиться, и навострила ушки.
      Велено повел свой рассказ.
      Во времена, окутанные туманом седой древности (с той поры минуло уже лет тридцать), жила-была старая ткачиха. С утра до ночи, не покладая рук сидела она за ткацким станком, чтобы заработать на пропитание себе и своей юной невинной дочери. Она практически не отдыхала, да и на воспитание дочери у нее практически не оставалось времени, однако однажды старуха все же выкроила минутку, чтобы дать дочурке совет:
      — Верескея, доченька, надеюсь, ты понимаешь, как следует действовать и что говорить, когда к тебе несвоевременно подойдет чрезвычайно разгоряченный, возбужденный и безответственный молодой человек?
      — Нет, дорогая матушка, — невинным манером ответила Верескея, — может быть, дать ему…
      Она хотела сказать «дать холодной воды», но мать перебила ее:
      — Ни в коем случае! Разве ты не знаешь, что несвоевременные встречи с разгоряченными, возбужденными, безответственными молодыми людьми опасны даже для овец, не только для девушек? Теперь поняла?
      — Нет, дорогая матушка. Мне совершенно невдомек, какую угрозу могут представлять названные тобой молодые люди для пасущихся на лугах овечек.
      — Вот, значит, как? А имеешь ты хоть малейшее представление о том, каким манером вызывают аиста?
      — Конечно, нет! Это ведь Взрослая Тайна, в каковую я никоим образом не посвящена. Почему ты об этом спрашиваешь?
      — Да потому, дитя, что некогда я и сама пребывала на сей счет в столь же невинном неведении, в результате чего, после знакомства с одним из этаких возбужденных, разгоряченных, безответственных молодых людей, вызвала аиста, который принес мне тебя. Я не хочу, чтобы ты повторила мою ошибку. Теперь поняла?
      Бедная девушка, однако, запуталась окончательно.
      — Прости, дорогая матушка, но вот теперь я уже решительно ничего не понимаю. Как, скажи на милость, ты смогла вызвать аиста, если тебе не было известно, что для этого надо делать? Для того, чтобы не повторить твою ошибку, мне было бы небесполезно знать, каким образом ты ее совершила.
      — Обойдешься, милая дочурка. Ты просто должна запомнить, что на любую несвоевременную и безответственную просьбу разгоряченного, возбужденного молодого человека следует отвечать «Нет». Заклинаю тебя ограми и ночными кобылицами — «Нет!!!»
      На Верескею сказанное произвело сильное впечатление, поскольку до сих пор она ни разу не слышала, чтобы кто-то произнес сразу три восклицательных знака. Она приняла матушкин совет близко к сердцу и запаслась самым решительным и суровым «Нет» на случай несвоевременной встречи с безответственным и т.д. молодым человеком.
      Однако по мере взросления девушка, как это бывает со многими подростками, перестала считать свою матушку самой мудрой и красивой женщиной на свете. Она стала обращать внимание на то, что одежда ее матери залатана, а натруженные руки в мозолях и под конец стала стыдиться этой изможденной старухи. Теперь на все попытки матушки наставить ее на путь истинный она отвечала тем, что обзывала ее «каргой», «ведьмой» и «бабой-ягой», а под конец просто удрала от ее назиданий с деревенским дураком по прозванию Тинь-Тень. При этом она понятия не имела, была ли их встреча несвоевременной, а также являлся ли Тинь-Тень безответственным молодым человеком, не говоря уж о его склонности к возбуждению и всему такому прочему. Сам юноша, будучи дураком, просветить ее на сей счет тоже не мог. Правда, девушку должен был насторожить тот факт, что с овцами этот малый и впрямь обращался дурно — каждую весну стриг их без малейшего снисхождения — однако она предпочла оставить это без внимания.
      Дурак, само собой, не имел ни малейшего представления о способах отправки послания аисту, поэтому они с Верескеей ничего никуда не отправляли, никого не вызывали и просто развлекались, как могли. Но в результате какой-то странной путаницы в ведомстве доставки младенцев решили, что ребеночка необходимо принести именно этой парочке. Всему этому сопутствовало множество странных и необъяснимых событий. Во-первых, Верескея, чья фигурка до этого напоминала песочные часы, вдруг начала толстеть как на дрожжах. Добро бы это происходило из-за того, что она стала больше есть — такое случается со многими — но как раз с ее аппетитом тоже стали происходить странные вещи. Она частенько отказывалась от вкусной и здоровой пищи, а вместо этого требовала то «кисленького», то «солененького», то «сама не знаю чего». Тинь-Тень огорчался — где все это, а особенно последнее, раздобыть, он не знал, да и знать не мог, поскольку являлся дураком. О чем она ему беспрестанно напоминала.
      Наконец наступил день, когда Верескея поняла, что выносить жизнь с идиотом, пожалуй, еще хуже, чем со старой каргой, какой продолжала оставаться ее матушка.
      — Пожалуй, мне нужно вернуться домой, к матери, будь она хоть трижды ведьма, — решила как-то ночью растолстевшая девица. — А если дураку Тинь-Теню это не понравится, пусть сиганет в озеро Поцелуй-Ка с какой-нибудь дурочкой.
      Сама-то она дурочкой не была и заметила, что определенные проблемы с фигурой и аппетитом начались у нее после того, как они в Тенем искупались в упомянутом озере и стали часто целоваться. По всей видимости, тамошняя водица не только располагала к поцелуям, но и полнила.
      Так и получилось, что одним прекрасным утром далеко не столь прекрасная Верескея покинула сложенную из топляка хижину дурака и отправилась к лачуге матери. У дверей, кроме самой ткачихи, ее ждали повивальная бабка и аист. При виде дочери мать зарыдала. Прослезились и аист с повитухой.
      — В чем дело? — удивилась новоявленная толстуха. — Разве мое возвращение домой кого-то огорчает? Я-то думала, что всех обрадую.
      Впрочем, как вскоре выяснилось, слезы встречавших были именно слезами радости. Причем больше всех радовался аист, который очень боялся, что ошибся адресом, попал не туда и теперь лишится полетных. Выяснив, что все в порядке — как он это выяснил, так и осталось секретом — аист поспешно сунул в колыбель крохотного мальчугана и улетел. Он так спешил, что ненароком обронил семя времяники,не имевшее к этой доставке никакого отношения. Семя выпустило корни, и в саду со временемпроросло растение, ставшее через час часовыми продолжавшее расти, видимо, с тем чтобы через столетиенеспешно превратиться в столетник.Поскольку до этого оставалось еще некоторое время,на верхушке стебля появился блестящий кристалл, отмечавший его течение. Старуха не обращала ни на стебелек, ни на кристалл ни малейшего внимания: она была слишком занята и все несъедобные растения считала бесполезными. Пожалуй, совершенно напрасно.
      Спустя семь дней сельские старейшины собрались у лачуги на церемонию наречения младенца. Ему дали имя Велено, означавшее, поняла Верескея, Ядовитый Дар, Отравленный Подарочек, или что-то в это роде. На саму Верескею побрызгали розовой радужной водой и объявили, что в свете произошедших событий она признается взрослой.
      Бедняжка и обрадоваться-то толком не успела, как на нее всей своей тяжестью легло бремя взрослой ответственности. Совершенно непостижимом образом она поняла, что то забавное занятие, которым она с таким удовольствием предавалась с дураком, имеет прямое отношение к вызову аиста. Это открытие испугало ее настолько, что она решила никогда больше ничем подобным не заниматься. Впрочем, теперь на такие забавы у нее не было и времени. Она поставила свой ткацкий станок рядом с матушкиным и принялась трудиться на нем денно и нощно, чтобы как можно скорее превратиться в такую же старую каргу. Вскоре их лачугу прозвали «Хижиной Двух Ткачих».
      Пока они ткали, мальчик рос. Он был тих, нелюдим, а его магический талант — способность превращать обычный попкорн в ярко окрашенный — являлся естественным следствием наличия у его матери таланта делать цветными простые белые розы. Сама-то она своим талантом почти не пользовалась, потому как белые розы попадались ей довольно редко, но магический дар у нее имелся, и претензий по этой части ей никто не предъявлял. Что же до папаши, то Велено понятия не имел, был ли у того какой-либо талант, кроме идиотизма, поскольку так ни разу его и не увидел.
      Маленький мир Велено состоял из бабушки, мамы и ближней деревенской околицы. Он и по деревне-то гулял редко, но как-то раз услышав громкие крики, поспешил на шум и увидел толпу соседей, собравшихся вокруг деревенского пруда. Люди стенали, горько рыдали и ломали руки.
      — Что случилось? — шепотом спросил он, опасаясь, как бы его не заставили принять участие в общем действе. Стенатьему не хотелось, потому что стенывовсе не то, с чем ему нравилось иметь дело, горькомуон всегда предпочитал сладкое, а уж руки себе ломать и вовсе не собирался. В отличие от невесть куда запропавшего батюшки, дураком Велено не было.
      — Ужасный, свирепый, злобный дракон приближается к деревне, — провозгласил человек с волосами цвета золотистой апельсиновой корки. Звали его Ментол, о чем, впрочем, можно было бы и не упоминать, поскольку решительно никакого значения этот факт, равно как и этот персонаж, не имеет. — Похоже, что остановить чудовище невозможно и очень скоро дракон доберется досюда и устроит здесь кровавую бойню.
      — Ну и чему все так огорчаются? — спросил мальчуган.
      Некоторое время Ментол с интересном разглядывал ребенка, потом кивнул, словно в подтверждение своим мыслям, и спросил:
      — Как тебя зовут, мальчик?
      — Велено.
      — Какое чудесное имя. Что оно означает?