Нарушь Нортон что-либо в прошлом — и началась бы отчаянная круговерть бессмыслицы. Стало быть, он и не сможет ничего нарушить! Стало быть, он обречен любоваться Орлин со стороны, оставаясь для нее невидимкой… точно также, как Гавейн! Быть невидимым призраком для любимой — чем это лучше смерти? Но и это мнилось Нортону соблазнительным вариантом, ибо — есть ли иной путь повидаться с обожаемой Орлин?..
На скутере Нортон добрался до ближайшей станции переброса материи, где его уже давно поджидал призрак. Оттуда они переправились в Марс-Сити и наконец оказались на Земле. На протяжении всего путешествия Гавейн в присутствии других людей оставался невидимкой: призраки далеко не всем по сердцу. Особенно настороженно к ним относятся таможенные инспектора.
При первой же возможности Гавейн снова объявился и дал Нортону точные указания касательно дальнейшего маршрута. Конечной целью был полузаброшенный район одного пребывающего в упадке города. Ни развлекательных центров, ни парков на крышах. Асфальт в рытвинах, ряды жалких одинаковых блочных домов. Чужаку сюда лучше не соваться, если он не самоубийца.
Как и следовало ожидать, они сразу же нарвались на большую группу агрессивного вида парней. Пока те приближались с намерением взять пришельцев в кольцо, Нортон здорово перетрусил: при нем не было оружия — призрак сорвал его с Марса внезапно, а по тамошним пустыням было глупо бродить с заговоренным мечом!
— Спокойно! — сказал Гавейн. — Со мной не пропадешь.
— Защитничек нашелся! — сердито буркнул Нортон. — Ты же и пальцем никого тронуть не можешь!
Гавейн хитро усмехнулся. В следующее мгновение он превратился в дюжего полицейского, полностью экипированного для разгона массовых беспорядков: электрическая дубинка, бронежилет, щит и все прочее.
— Подыграй мне, — шепнул призрак.
Нортон не растерялся, развернулся к «полицейскому» и с ходу стал громко канючить:
— Сэр, я законопослушный гражданин, и мне сорок лет! Чего ж меня под одну гребенку с другими? У вас на кого облава? На пацанов, которые уклоняются от службы в армии! Ну и ловите их! Глядите, вот же их сколько — и все призывного возраста, все отлынщики.
Гавейн грозно замахнулся на Нортона электрошоком.
— Что мне твой возраст? У меня разнарядка. Нужное число лбов я обязан доставить — и доставлю. Врежут пару раз дубинкой под ребра — сразу признаешься, что тебе как раз восемнадцать… А что до этих пацанов… — Обращаясь к тому, кто выглядел главарем молодежной шайки, Гавейн крикнул:
— Эй ты, иди-ка сюда! Дело есть.
Главарь шмыгнул в просвет между домами и был таков. Остальные бросились врассыпную.
Гавейн схватил радиопередатчик и заорал в микрофон:
— Длинный, разворачивай ребят. У нас тут целая гора пушечного мяса!
Через пару секунд улица словно вымерла. Ни души.
Нортон весело улыбнулся. Гавейн, даже будучи призраком, боец хоть куда!
Без новых приключений они добрались до целого квартала развалин на краю города. Было странно видеть столько неиспользованного пространства — земля нынче дорога!
Гавейн взглянул на часы, чем несказанно удивил Нортона: тот никак не предполагал, что часы на руке призрака функционируют как настоящие!
— Успели, — сказал Гавейн. — Он будет через четверть часа.
— Хронос?
— Угу. Это место дорого его сердцу, поэтому он и выбрал его для церемонии передачи Песочных Часов.
— Ты хочешь сказать, он тут родился и здесь же ему предстоит…
— Нет-нет! С чего ты взял, что он тут родился? Он родился на другом краю света.
— Но если он живет вспять, то покинуть жизнь, то есть родиться, он должен здесь!
— Ну да, он живет вспять. И ты будешь жить так же, если согласишься. Но это не буквальное воспроизведение прошедшей жизни, не фильм задом-наперед. Иначе этот процесс был бы лишен позитивного смысла.
— Не верю! Это невозможно. Временной парадокс…
— Что ты заладил про парадокс! Инкарнации — сила! Им плевать с высокой башни на всякие там доксы-парадоксы. Для Хроноса его жизнь идет своим чередом. Это лишь для стороннего наблюдателя она раскручивается в обратную сторону.
— Что-то мало верится! — сказал Нортон. — Бессмыслица какая-то. У тебя концы с концами не сходятся.
Гавейн оставил ернический тон и сделал серьезное лицо.
— Поверь мне, никакой бессмыслицы. В этом абсурде есть своя система. Как только ты уловишь ее — сразу все станет на свои места… Клото пришлось изрядно потрудиться, чтобы выхлопотать для тебя эту синекуру. Пойми это и обрати внимание: рядом с тобой ни одного другого кандидата! Тебе на блюдечке подносят шанс, который другим и не снился! И лишь потому, что инкарнации искренне сожалеют по поводу прокола Матушки Геи с больным ребенком. В подобных случаях они помогают друг другу загладить ошибку. Если ты в последний момент откажешься и отвергнешь их дар — будешь дураком и неблагодарным хамом. И к тому же всех подведешь: где им найти другого в такой короткий срок!
— Не толкай меня в спину! — вскипел Нортон. — Я в Хроносы сам не напрашивался! И не чувствую себя готовым к этакой работе! Ты и себя, и меня поставил в цейтнот — а теперь давишь. Это непорядочно… Кстати, ты мне так и не ответил, почему встречу устроили именно здесь?
— Да потому что это мемориальный комплекс, посвященный Хроносу, спасителю мира и все такое. Разумеется, самое подходящее место для торжественной передачи полномочий.
— Вот это все — мемориальный комплекс? — удивленно вытаращился Нортон.
— А я думал, мы просто ошиблись адресом и забрели на свалку строительного мусора!
— Само собой, мемориальный комплекс будет здесь в будущем, — терпеливо принялся объяснять Гавейн, словно Нортон был непонятливым ребенком. — Не забывай, что Хронос явится из будущего, где на этом месте выросли современные здания и разбит великолепный парк. Это величавое обширное сооружение станет излюбленным уголком городка для его жителей и туристической Меккой. Немудрено, что оно так дорого сердцу Хроноса.
Нортон нервничал все больше и больше.
— Отчего же Хронос еще не здесь? — спросил он хриплым от волнения голосом. — Мы болтаем уже минут пять…
— Приближается с другой стороны. Ты увидишь его лишь в момент передачи Песочных Часов.
— Он движется сюда из будущего? — спросил Нортон, у которого ум за разум заходил от тщетной попытки «врубиться» в происходящее.
— Все это не сложно, — сказал Гавейн. — От тебя требуется одно: взять Песочные Часы, как только ты их увидишь. — Тут призрак указал на несколько камней, выложенных в форме буквы «X». — Они появятся вот здесь, на перекрестье. И с того момента как ты их возьмешь в руки, будешь распоряжаться этим символом в одиночку, потому как мы с тобой сразу же начнем двигаться в разных направлениях.
— В разных направлениях… — эхом повторил Нортон. Он ощущал себя идиотом, который не способен собраться с мыслями, а тем более на что-то решиться. Было чувство, что его подставили самым свинским образом.
— Да, я направлюсь со временем вместе вперед, а ты двинешь назад, — пояснил Гавейн прежним ласково-снисходительным тоном. — Может статься, я решу наконец расслабиться и без промедления подамся в Рай, покуда я чистенький. Если снова задержусь на Земле, могу опять во что-нибудь вляпаться, и грехи опять вниз потянут… В любом случае мы с тобой больше никогда не увидимся.
Нортон вспомнил, что призраку необходимо совершить хороший поступок, дабы баланс изменился в сторону добра и Гавейн смог взмыть в Рай.
Это неизбежно вело к мысли, что пристроить Нортона на место Хроноса — хороший поступок. Если Гавейн таки ошибся — это будет такой весомый грех, что с подобным камнем на шее он мигом съедет на заднице в адский котел! Случись с Нортоном в процессе что-либо нехорошее, к тому же необратимо нехорошее, то и Гавейн обречен, потому что ему вовек не искупить этой вины.
Так брать или не брать эти чертовы Песочные Часы?
При удручающем дефиците точной информации его втравляют в такую чреватую последствиями затею!
Нортону очень не нравилось быть бычком на веревочке, которого к тому же самым бесцеремонным образом нахлестывают: дескать, поспешай! А не на бойню ли?
— Бери, бери, не сомневайся! — воскликнул Гавейн, угадывая его мысли. — Поверь, эта работа создана для тебя. Матушка Гея считает тебя идеальным кандидатом, Клото ухватилась за тебя обеими руками… — Тут призрак осекся.
— Что такое? — рявкнул Нортон, пуще прежнего обуреваемый сомнениями.
— Будь начеку! Уже скоро! — проговорил Гавейн, не спуская глаз с перекрестья каменного «X». — Похоже, пришло время проститься, друг! Желаю тебе счастливого прошлого!
Нортон смотрел в том же направлении, что и призрак. Но ничего не видел.
— Еще рано. Через минуту.
— Твои часы могут отставать.
— Ты мне зубы не заговаривай. Чем это я так мил инкарнациям? Что во мне такого особенного?
— Ну-у… да разве ж я в курсе! Я всего лишь призрак — рылом не вышел знать всю эту высшую механику…
Нортон смачно плюнул и зашагал прочь.
— Хорошо, хорошо, я все скажу, — испуганно затараторил Гавейн. — Тут речь о Сатане, который является воплощением Зла. Он что-то замыслил…
— Я что — в результате угожу в Ад?
— Нет-нет, не ты! Он тебя не тронет — если ты сам сознательно или бессознательно не согласишься с ним сотрудничать. Дело в том, что Сатана вознамерился каким-то образом умыкнуть в Ад всех людей, без изъятия. Если его не остановить — быть грандиозной беде!
— Как я, человечишка, могу остановить Сатану? Кто я такой, чтобы сразиться на равных с самим предводителем Темных Сил?
— Вот! Вот! Уже! — завопил Гавейн не своим голосом.
На сей раз он был прав. На перекрестье каменного «X» стоял высокий мужчина в белом одеянии с наброшенным на голову капюшоном. Он возник из ниоткуда. В руках у него посверкивали на солнце большие стеклянные песочные часы. Так, значит, это правда и Хронос действительно прибыл из будущего! И он действительно освобождает свое место для преемника!
О, как сияли Песочные Часы — будто Святой Грааль! Нет, не отраженным светом, а светом, идущим изнутри, чудесным светом! Тонкая серебристая нить протягивалась из почти пустого верхнего стеклянного сосуда в нижний. Было ясно, что через несколько секунд песок иссякнет — и исполнится мера времени. В этом зрелище было что-то гипнотическое: Нортон всеми фибрами души ощущал его трансцендентальное значение. Зримая метафора конца свершала свою безжалостную работу.
В сознании Нортона вихрились сомнения и обрывки доводов «за» и «против». На что решиться — он так и не знал. И тогда тело взяло ответственность на себя. Оно шагнуло вперед, протянуло руку и схватило лучащиеся теплым светом Песочные Часы.
Фигура в белом исчезла так же быстро, как и возникла. Просто истаяла в воздухе. Но каким-то чудесным образом белое одеяние Хроноса в момент его исчезновения перетекло на Нортона, и он обнаружил, что стоит на перекрестье каменного «X» с Песочными Часами и в белой хламиде, а на голове у него белый капюшон.
И такую силу вдруг он в себе ощутил! А с ней и странное, необъяснимое чувство свободы от времени.
Млея от новых могучих ощущений, Нортон продолжал окаменело стоять на том же месте. В руке он сжимал символ своей новообретенной власти и… и не знал, что делать дальше.
Неизвестно откуда донесся слабый раздраженный шепот:
— Переверни!.. Переверни же!..
Не задумываясь, Нортон поспешно опрокинул Песочные Часы — именно в то мгновение, когда последняя песчинка скользнула вниз сквозь горловину в их перехвате.
Отныне полная песка часть была вверху — и песчинки заспешили вниз.
Вот первая коснулась дна того сосуда, который теперь стал нижним…
И в тот же миг Вселенная стала иной.
5. ЛАХЕСИС
Прошла не одна секунда, прежде чем Нортон, который сразу же инстинктивно почувствовал перемену в окружающем мире, освоился в новой действительности настолько, что начал различать конкретные изменения.
Мудрено было заметить сразу эти конкретные изменения, такие едва уловимые — и такие ошеломляющие.
Он стоял среди тех же груд битого кирпича, и те двое стояли рядом, и ветер по-прежнему трепал флаг на крыше ближайшего дома. В чем же непорядок?
Во-первых, те двое смотрели не на него, а как бы сквозь него. Он быстро скосил глаза вниз и оглядел себя. Да нет, он вроде бы твердый и непрозрачный. Правда, белое одеяние с плеча Хроноса — хитон не хитон, плащ не плащ — выглядит причудливо: Нортон будто окутан плотным туманом. Но это лишь свойство какой-то неведомой ткани. Так почему же эти двое глядят сквозь него?
Тут до сознания Нортона наконец дошла странность этого «двое». Один — Гавейн. А другой-то кто? Одет в марсианский прогулочный комбинезон…
Господи, да это ж я! И куда я смотрю?
— Привет! — как-то робко окликнул он самого себя и Гавейна.
Но те никак не отозвались.
Ситуация мало-помалу прояснялась в его голове. Сейчас он видит самого себя — каким он был за минуту до появления Хроноса. И, конечно, тот Нортон, который живет вперед, не способен видеть его, живущего назад.
Еще этот флаг на крыше… Нортон чувствовал ветер, знал его направление. Но флаг, будто рехнувшись, развевался не по ветру, а против ветра. Трудно было поверить, что над крышей господствует другой ветер, противоположного направления.
Нортон приподнял белую хламиду Хроноса, вытащил из кармана своего марсианского комбинезона лист бумаги и выставил его против ветра. Лист отклонился, но тоже навстречу ветру. Нортон выпустил бумагу из рук, и она полетела против ветра — словно лосось, который поднимается против течения. Очень странно!
Чтобы взглянуть на часы, он вытянул левую руку так, что кисть выскользнула из широкого белого рукава. Секундная стрелка вращалась в обратном направлении.
Стало быть, все чистая правда. Хронос и впрямь живет вспять. Всю остальную Вселенную Время несет, словно река щепку. И только он один поднимается вверх, к истокам Времени. Флаг на крыше полощется против ветра потому, что сам ветер дует обратно, то есть возвращается к своему источнику. Точно так же и дверь, которая в том мире открывается, для Нортона — закрывается.
С собой прошлым Нортон не мог общаться, потому что тот, другой, жил в своем мироздании и не умел фокусировать зрение так, чтобы различать то, что двигается против течения времени. Если Нортон видел себя прошлого и весь тот мир, что живет в нормальном направлении, то лишь потому, что он знал о существовании другого мира и все его чувства были настроены на восприятие этого другого мира…
Итак, жизнь продолжается, но в обратную сторону.
Но чем он должен заняться теперь? Вряд ли обязанности Хроноса заключаются исключительно в бесконечных ахах и охах по поводу парадоксальности собственного существования.
Тут взгляд Нортона упал на кольцо, подарок Орлин. Ах, дурак, дурак! Отчего же он раньше не посоветовался с Жимчиком! Совсем про него забыл!
Ладно, лучше поздно, чем никогда. Ну-ка, не подскажет ли кольцо чего-нибудь дельного?
— Жимчик, ты по-прежнему в рабочем состоянии?
Жим.
— Какое облегчение! Тебе известно что-либо о принципах обратного движения во времени?
Жим.
Замечательно! Теперь остается только правильно сформулировать вопросы. Насколько спокойней на душе в такой отчаянный момент, когда у тебя на пальце умудренный знаниями друг!
— Правда, что я живу вспять и вижу мир как фильм, который перематывается в обратном направлении?
Жим.
— Но в таком случае как я могу общаться с нормальными людьми?
Жим. Жим. Жим.
Ах да, некорректный вопрос. Попробуем иначе.
— Могу ли я общаться с нормальными людьми?
Жим.
— Есть что-то, с помощью чего я сумею осуществлять такой контакт? Причем так, что и люди смогут общаться со мной… и видеть меня!
Жим.
— Это «что-то» — не Песочные ли Часы?
ЖИМ!!!
Стало быть. Песочные Часы не просто подобие эстафетной палочки, передаваемой от одного исполняющего обязанности Хроноса другому. Они имеют важное прикладное значение. Едва ли этому стоит удивляться.
Нортон оглядел символ своей власти. От тонкой струйки песка исходило мягкое беловатое свечение. Так-так, эта серебристая нить в порядке вещей — часы выполняют свое естественное назначение: отмеряют время, а в конкретном случае — его официальный срок на посту Хроноса. Впереди у Нортона — или позади — чуть больше тридцати девяти лет работы в качестве повелителя Времени. Затем, в день своего рождения, он освободит место новому Хроносу. Перспектива не то чтобы очень вдохновляющая, однако Нортон мало-помалу свыкался с ней.
Меньше ясности было в том, чем он будет заниматься эти тридцать девять лет. Не бить же баклуши! Какую бы работу ни выполнял Хронос, при этом он неизбежно должен входить в контакт с окружающим миром. Помогают ему в этом Песочные Часы.
Но каким образом, черт возьми?
Нортон внимательнее прежнего осмотрел загадочный инструмент. Никаких видимых кнопок, выступов или рычажков. В процессе изучения он перевернул часы — и мгновенно ощутил… боль не боль, а какое-то тотальное изменение внутри себя — как будто всего его вывернули наизнанку словно перчатку. Он проворно вернул часы в прежнее положение.
Что же это было?
Через мгновение Нортон догадался: коль скоро Песочные Часы измеряют срок его жизни, то, перевернув их, он начинает жить в противоположном направлении. Он как бы забирает обратно череду своих поступков. И может вернуться к тому моменту, когда принял от предыдущего Хроноса символ власти. То есть он способен переиграть свое недавнее прошлое и вернуться в нормальный мир. А пугающее ощущение, как будто всего его вывернули наизнанку, вполне закономерно: очевидно, в момент разворота жизни на 180 градусов кровь начинает бежать в обратном направлении, да и все процессы в теле выполняют команду «кругом, шагом марш!».
Итак, он может проявить свободу воли и отпятиться назад — до какого момента в своей жизни? Вплоть до мгновения передачи Песочных Часов? Не принять их на этот раз — и баста!.. Нет, это трусость и низость. Как говорится, взялся за гуж… Значит, о бегстве не может быть и речи. Никогда он больше не перевернет Песочные Часы. Пусть его жизнь идет и дальше в естественном, то бишь противоестественном, направлении. Нортон останется на своем посту до конца — что бы ни ждало его впереди…
— Жимчик, — обратился он к кольцу, — у Песочных Часов есть еще и другие возможности?
Жим.
— И это несмотря на то, что на них нет панели управления?
Жим.
Воистину бесценная крохотная змейка! Орлин сделала ему царский подарок, истинную цену которого он осознает лишь постепенно. К тому же это кольцо — одно из самых ранних свидетельств ее любви в нему. Пока Жимчик на его пальце, Орлин как бы присутствует рядом — пусть и невидимо, но постоянно. О-о, никогда, никогда он не расстанется с этим во всех отношениях бесценным кольцом!
Однако не время для сантиментов. Займемся делом.
— Но как заставить Часы работать? — воскликнул Нортон. — Мне что — надо просто пожелать, то есть отдать им мысленный приказ?
Жим.
Ага! Вопрос был задан наобум, но попал в самую точку. Итак, разгадка получена.
«Хочу стремительно перенестись в будущее!» — торжественно произнес про себя Нортон.
Струйка песка из серебристой вдруг стала небесно-голубой. Все вокруг превратилось в гудящую серую сплошную массу. Оставаясь на месте, он перемещался куда-то. Причем стремительно — в этом сомневаться не приходилось.
Куда его занесет при этакой скорости — можно только гадать.
«СТОП!!!» — мысленно крикнул слегка перепуганный Нортон.
Внезапно мир вокруг него угомонился. Песок в Часах почернел.
Нортон стоял на склоне лысого холмика. Было темновато — то ли потому, что день клонился к вечеру, то ли потому, что небо было затянуто тучами. Прямо впереди высилось что-то вроде высокой пальмы. Слева и справа, сколько видел глаз, тянулись заросли исполинских папоротников. Зелени много. Однако ни единой травинки ни рядом, ни в тени этих папоротников. Словно на другую планету попал!
Нортон сошел с холмика и предпринял небольшую экскурсию по окрестностям. Сплошь незнакомые виды растений. Только вдалеке он различил ель. И никакой животной жизни. Разумеется, звери могли спрятаться, заслышав шаги человека. Но хоть какую-нибудь козявку в воздухе или на листьях он должен был увидеть! Похоже, это действительно другая планета. Впору предположить, что Песочные Часы переместили его не во времени, а в пространстве.
— Жимчик, Часы сработали неправильно?
Жим-жим.
— Они переместили меня во времени?
Жим.
— В каком направлении? Вперед?
Жим. Жим. Жим.
Вот тебе и раз! Чем Жимчику не понравился этот вопрос? А впрочем, его растерянность легко объяснить: что понимать под словом «вперед»? Ведь Нортон живет назад: у него и у остального мира разные «вперед».
Вопрос в новой формулировке прозвучал так:
— Часы переместили меня в будущее остального мира?
Холодок пробежал по спине Нортона при мысли, что это так. Незнакомый мир без млекопитающих, без насекомых. И это будущее Земли? Какая же катастрофа произошла: мировая война или что-то другое?
Жимчик успокоил его двумя сжатиями, обозначающими «нет».
— Значит, я попал в свое будущее — то бишь в прошлое остального мира?
Жим.
Ну, теперь все понятно. Песочные Часы отсчитывают время в направлении его жизни. И команда «в будущее» для них равносильна команде «в прошлое». Отныне надо крепко думать перед каждым мысленным приказом — чтобы не допускать опасных недоразумений.
На сколько же лет в прошлое он углубился? Города и в помине нет, он еще не построен. Если судить по необычной и девственной природе, то Нортона протащило на добрый десяток столетий назад.
— На сколько лет в прошлое я углубился?
Жим. Жим. Жим.
— Я так понимаю, это обозначает не три года, а только твою неспособность ответить с помощью «да» или «нет»? Лучше спросить о количестве столетий?
Жим… жим, жим, жим.
Это что-то новенькое! Четыре жима в ответ на вопрос, требующий простого «да» или «нет»! Однако после первого «жима» была пауза. Стало быть, сигнал распадается на два и его надо расшифровать так: «да», «не могу ответить».
— Значит, столетия — это уже ближе к истине, чем годы, но еще не то?
Жим.
Что ж, их взаимопонимание с Жимчиком продолжает расти!
— Ладно. Как насчет тысячелетий?
Четыре «жима» — с паузой после первого.
Ух ты! В ход пошли крутые цифры!
— Миллионы лет?
Четыре «жима».
Итак, цифры не крутые, а чертовски крутые!
— Сотни миллионов лет?
Жим.
— Сколько?
Жим-жим.
— Примерно двести миллионов лет… Эпоха динозавров?
Жим.
— А где же они сами? Впрочем, нет, вопрос отменяется. Природу я люблю, но палеонтологию знаю плохо. Если поскрести в памяти, то это, похоже, триасовый период. Ну да, я мог бы и раньше догадаться! Травы и цветы еще не появились, уже есть саговники, пальмы и хвойные деревья. Формулирую вопрос по-новому: есть здесь динозавры — или точнее, их ближайшие предки, так сказать протодинозавры?
Жим.
— Вообще-то есть, но необязательно рядом… Стало быть, если я пробуду здесь достаточно долго и не спеша прошвырнусь по округе, то непременно встречу протодинозавров — разумеется, если не отгоню их запахом или шумом. Это верно?
Жим.
Тут Нортон обратил внимание, что ветер отсутствует и ни один папоротник не колышется. Даже если он задевал рукой вайи — огромные листья папоротников, — то и в этом случае они не шевелились. Рука проходила сквозь вайи, словно он был призраком.
— А-а, понятно! — воскликнул Нортон. — Время застыло! Я уже видел этот фокус в исполнении Танатоса! Поскольку я теперь Хронос, то и я могу делать подобные трюки! Я крикнул Песочным Часам «стоп!», и они восприняли приказ буквально. Они остановили время в той его точке, где я находился.
Нортон покосился на Часы. Песок — сейчас черный — все так же струился вниз. Значит, его время шло, хотя для окружающего мира оно остановилось.
— Итак, почернение песка обозначает, что время остановилось для всего мира — за вычетом меня, — сказал Нортон, размышляя вслух.
Жим… жим, жим, жим.
Еще одно усложненное «да». Лучше прояснить данный вопрос до конца. Жимчик не болтлив и голос спроста не подает.
— Сейчас мир находится в состоянии абсолютной неподвижности? — спросил Нортон.
Жим… жим, жим, жим.
— Это только кажется, что мир в состоянии абсолютной неподвижности?
Жим.
Что ж, тут есть здравое начало. Было бы даже странно, если бы Хронос мог болтаться из конца в конец вечности и по своей воле на неопределенный срок «вырубать» время то там, то здесь. Нужно, так сказать, хоть что-то оставить Богу… По всей вероятности, и Танатос не останавливал время во Вселенной, а только создавал убедительную видимость такой остановки. Впрочем, чем эта иллюзия хуже реальности, если ее можно использовать в практических целях?
Может статься, размышлял Нортон дальше, я нахожусь в каком-то ускоренном движении относительно мира, и поэтому он кажется мне неподвижным…
Он взглянул на циферблат своих наручных часов. Они остановились. Вряд ли это механическая поломка.
Что же происходит? Ведь он не остановился, а часы составляют часть его мира, то есть часть неостановленного мира. Он приложил часы к уху. Тикают! Он вытянул руку перед собой — и секундная стрелка снова замерла.
Экспериментальным путем Нортон выяснил, что на расстоянии менее фута от его груди часы идут и показывают его время. На расстоянии более фута от его груди они останавливаются, показывая «застылость» времени остального мира. Ценное открытие! Его власть над окружающим пространством ограничена этим футом от собственного тела. По сути, он заключен в достаточно тесный невидимый кокон с прозрачными стенками. Что ж, разумно. Он перемещается во времени в этой непроницаемой оболочке, словно в чересчур просторном скафандре, и благодаря этому ничего не прихватывает с собой из окружающего мира.
Дальнейшие опыты показали, что у кокона есть видимые пределы. Белая хламида Хроноса генерировала что-то вроде едва приметного тумана, на который Нортон прежде не обращал особого внимания. Этот слабый туман окружал его тело как облачко шириной примерно в один фут.
Нортон вдруг припомнил, что его наручные часы шли в обратную сторону, когда он смотрел на них в предыдущий раз. Теперь он знал объяснение: он держал часы слишком далеко от своей груди, и они показывали время остального мира. Для Нортона, внутри его кокона, секундная стрелка двигалась в правильном направлении, то есть время шло вперед.
Нортон продолжал размышлять вслух:
— Итак, почернение песка обозначает остановку мирового времени, которая может коснуться и меня, если я того пожелаю. Коснуться, правда, косвенно — моя вытянутая рука попадает в остановленный мир, но кровь в ней не останавливается и не начинает течь в противоположном направлении. Зато мои наручные часы реагируют на изменение. Стало быть, тут речь о некоем компромиссном состоянии…
Жим.
— Спасибо, Жимчик, за твои своевременные подсказки. Я ужасно рад, что у меня есть такой великолепный советчик!
Зеленое кольцо-змейка не стало сжимать ему палец — оно лишь потемнело, как бы выражая удовольствие от комплимента.
Мысли Нортона обратились к другому факту.
— Когда песок становится голубым — это обозначает ускоренное движение сквозь время?
Жим.
— Таким образом, песок изменением цвета точно информирует меня о происходящем. Но как я сумел перенестись за двести миллионов лет до нашей эры? Это далеко за пределами сорока лет моей грядущей «жизни наизнанку». Нет-нет, Жимчик, не спеши с тремя «жимами», я сейчас все соображу… Итак, я здесь. Но здесь я бесплотен — что-то вроде призрака. Ни к чему я не могу прикоснуться по-настоящему. И надо полагать, ни единое существо не может прикоснуться ко мне, а возможно, даже и заметить меня. Словом, все это похоже на объемное кино: окружающий мир для меня не более чем трехмерная картинка, внутри которой я могу перемещаться. Что касается обитателей этой трехмерной картинки, то они и вовсе не ведают о моем присутствии.
Нортон двинулся вперед. Вышагивая между гигантскими папоротниками, он продолжал философствовать:
— Похоже, я волен путешествовать взад и вперед по реке времени, однако бессилен что-либо сделать. Эти путешествия носят характер ознакомительной экскурсии: поглядеть можно, а потрогать — нет. И только внутри тех сорока лет, что мне отпущены, я могу быть чем-то большим, нежели турист со связанными за спиной руками. В пределах своего жизненного срока я в состоянии воздействовать на мир… Если, конечно, соображу, как это делается!
Жим.
— Ладно, кое-что мы выяснили. А теперь пора восвояси.
Нортон сосредоточился и мысленно произнес: «Обратно в изначальную точку. Но не так стремительно».
Обычное свечение Песочных Часы стало более насыщенным, а песок из черного стал розовым. Мир пришел в движение.
Солнце проворно зашло. Наступила ночь, которая через минуту закончилась. Сутки прочь! При дневном свете Нортон заметил поблизости какое-то животное, но оно мелькнуло с такой скоростью, что он его толком не разглядел — какая-то средних размеров рептилия. В реальности динозавр шествовал мимо него хороших полчаса, но для летящего сквозь время Нортона они сжались в пару секунд. В лихом темпе прошел ливень, и в том же несуразно быстром темпе высохли мокрые листья.
Темп движения нарастал. Свет и тьма чередовались в ускоренном темпе. Ночи были как затемнение в фильмах на заре кино. Нортон видел как деревья растут, стареют и исчезают. Времена года менялись, но настоящих холодов никогда не наступало.
«Быстрее», — приказал он.
