— Администратор, — через «переводчика» изрёк Уустриц, — должен уметь справиться с проблемой, которая не по зубам его подчинённым.
      — Разумеется, — согласился доктор Диллингэм, впрочем, без всякого энтузиазма.
      Диллингэм только что вернулся со стажировки в Университете Администрирования. Хотя отметки в его Сертификате Потенциальных Достижений были достаточно высоки, доктора мучили сомнения, достоин ли он высокого поста Заместителя Директора Института Протезирования при Галактическом Университете. Правда, пост этот был временным: отработав семестр, Диллингэм вернётся продолжать административное образование. Если, конечно, отделается от Уустрица.
      — Мы получили вызов с Металлики. Это одна из роботоидных планет, — продолжал директор.
      «Переводчик» заменял непонятные термины описательными словами. Подлинное название планеты ничего бы не сказало Диллингэму. Это правило было обоюдным. Когда Диллингэм говорил: «человек», Уустрицу наверняка слышалось что-то вроде «волосатой гусеницы».
      — Там сложилась драматическая ситуация. Поэтому они решили обратиться к нам. Я не уверен, что проблема чисто стоматологическая, но на месте разберёмся.
      Диллингэм облегчённо вздохнул. Он было испугался, что придётся лететь одному. По правилам Уустриц, прежде чем доверить заместителю самостоятельную работу, обязан был брать его с собой на задания в качестве наблюдателя.
      Теперь же на карту была поставлена репутация Университета. Каждый шаг директора становился событием галактического масштаба. Не бог весть каким событием, но все-таки…
      — Я заказал билеты на троих, — отрывисто сказал директор. Его голос гулко резонировал в раковине, и «переводчик» послушно передал интонацию.
      — Поездка займёт сорок восемь часов. Потрудитесь перенести все ваши свидания и дела.
      — Билеты на троих? — У Диллингэма ещё не было ни дел, ни свиданий, и директор об этом отлично знал.
      — Само собой разумеется, что нас будет сопровождать моя секретарша, мисс Тарантула.
      «Переводчик» не имел в виду ничего дурного, но, услышав это имя, Диллингэм вздрогнул.
      — Она чрезвычайно полезна. Так и норовит вцепиться в самую суть дела и, так сказать, высасывает из неё все соки.
      Вот именно.
      Университетский лимузин промчал их мимо пикетирующих студентов и через три световые минуты доставил на вокзал. Диллингэм задумался, чего бы могли добиваться студенты. Он уже видел одну демонстрацию по пути в университет, но не успел выяснить, в чем дело.
      Мисс Тарантула поджидала их на вокзале. Она быстро затолкала своими восемью острыми ногами человека и моллюска в подъёмник галактического лайнера. Затем поставила туда же чемоданы и инструменты.
      — Ознакомьте, пожалуйста, доктора Диллингэма с проблемой, — сказал Уустриц, едва они устроились в купе. Небольшой «переводчик», встроенный в стену, создавал полную иллюзию того, будто директор говорит по-английски.
      — А я пока сосну.
      С этими словами он втянул конечности в раковину и прикрыл створки.
      — С удовольствием, — сказала мисс Тарантула, деловито оплетая паутиной свой угол купе. Она говорила, не прерывая работы:
      — Металлика — одна из самых отсталых роботоидных планет, опустошённая несколько тысячелетий назад в ходе известного восстания джаннов. В настоящее время там ведутся археологические раскопки с целью обнаружения остатков культуры джаннов и воссоздания основных черт их уникальной цивилизации. Предполагалось, что джанны были либо уничтожены, либо захвачены в плен и затем разобраны на составные части. Однако недавно одного из них обнаружили в подземных развалинах.
      — Вы хотите сказать — скелет одного из них? — прервал Диллингэм.
      — Нет, доктор. Целого робота.
      Ах, да. Он совсем забыл, что разговор идёт о роботе. О металле и керамике вместо плоти и крови.
      — Должно быть, он основательно проржавел.
      — Джанны не ржавеют. Они — суперроботы, неразрушимые и практически бессмертные. Найденный робот был выведен из строя…
      — Вы хотите сказать, он живой? Спустя несколько тысяч лет…
      — Живее некуда.
      Секретарша закончила плести паутину и удобно устроилась в ней, словно в гамаке. Возможно, она опасалась перегрузок, хотя в лайнере они пассажирам не угрожали.
      — Единственное, что мешает роботу нормально функционировать, — зубная боль. Туземцы не осмеливаются к нему приблизиться, а до тех пор пока робота не удастся извлечь, нельзя продолжать раскопки. Вот они и обратились к нам.
      Диллингэм свистнул, представив себе, какой должна быть зубная боль, чтобы она на тысячи лет могла вывести из строя бессмертного, неуязвимого робота! Как хорошо, что работой будет руководить Уустриц.
      Интересно, подумал он, что они намереваются делать с джанном, после того как его вылечат? Да и к чему роботу зубы? Роботы, с которыми ему приходилось встречаться, даже роботы-дантисты, ничего не ели.
 
      Металлика была отсталой планетой. Бордюр из ржавых кораблей, окружавший посадочное поле, придавал космодрому облик свалки. Единственная обветшалая башня управляла посадкой корабля. Отсутствовала даже посадочная сеть, которая обычно подхватывает корабль в пространстве и мягко опускает на планету.
      Однако гостей встретили тепло и сердечно.
      — Вы директор? — спросил маленький зелёный робот, пользуясь колченогим передвижным «лингвистом». — Мы не смыкали глаз в ожидании Вашего спасительного приезда.
      Мисс Тарантула прошипела:
      — Кстати, роботы никогда не спят.
      — Мы крошки в рот не взяли, считая часы, оставшиеся до прибытия Вашего превосходительства.
      — Кстати, роботы ничего не едят, — отметила мисс Тарантула.
      Зелёный робот развернулся, поднял металлическую ногу и нанёс сокрушительный удар по основанию «лингвиста». «Лингвист» завопил, издал серию металлических скрипов и наконец произнёс:
      — Мы два дня не смотрели телевизор.
      — Это уже ближе к истине, — заметила мисс Тарантула. — Робот, утративший интерес к телевидению, и в самом деле находится в крайне расстроенных чувствах.
      С такой секретаршей, подумал Диллингэм, администратору мудрено совершить ошибку. Он был рад, что ещё в Университете они запаслись маленькими «лингвистами» для приватной связи. Существует принципиальная разница между маленькими «лингвистами» и большими «переводчиками». «Лингвисты» отличаются от «переводчиков», как мотоциклы от реактивных самолётов. Они портативны, дёшевы и надёжны. Поэтому их широко используют по сей день, особенно на отсталых планетах. Достаточно вложить в «лингвиста» одну или две языковые ленты — и вам обеспечена тайна разговора: «лингвист» не понимает прочих языков.
      — Итак, что вас беспокоит? — небрежно спросил Уустриц.
      Диллингэм немедленно вспомнил Заповеди Администратора, столь недавно им усвоенные. Одна из них гласит: «Никогда не задавай клиенту вопроса, если не знаешь на него ответа».
      Маленький робот принялся велеречиво объяснять суть дела. Диллингэм отвлёкся. Он все уже слышал от мисс Тарантулы, причём её рассказ был короче и толковее. Интересно, думал Диллингэм, как роботы производят на свет себе подобных? Существуют ли на свете особи женского и мужского рода? Женятся ли они? Есть ли у них понятие стыда, бывает ли металлическая порнография и разбитые железные сердца?
      — Директор, — тихо сказала Тарантула по приватной сети.
      Уустриц направил на неё приёмную антеннку, спрятанную в огромной раковине, не прерывая при этом речи зеленого робота. Диллингэм последовал его примеру.
      — Срочный вызов из Университета. — Галактический приёмник был укрыт где-то в её мохнатом теле. — Неорганизованная студенческая демонстрация проникла в наше крыло Университета. Они роются в папках…
      Глаза Уустрица, качавшиеся на тонких ножках, загорелись зелёным огнём.
      — Клянусь кипятком! — вскричал он.
      Робот прервал свой доклад.
      — Простите, директор. Вы сказали «перегретое машинное масло»?
      Его антенна задрожала, свидетельствуя о том, как он расстроен.
      — Продолжайте, директор! — рявкнул Уустриц. — Я вызываю срочный корабль домой. Мои папки!
      И он умчался по посадочному полю к диспетчерской с такой скоростью, на какую только были способны его мягкие ножки. Мисс Тарантула поспешила за ним.
      — Неужели он сказал «перегретое машинное масло»? — волновался зелёный робот. От него попахивало горелой изоляцией. — Быть может, он и очень Важный Учёный, но употреблять такие слова…
      — Нет, конечно, нет, — заверил его Диллингэм. — Он никогда не позволил бы себе столь грубого выражения. Я думаю, виновата царапина на ленте «лингвиста».
      Диллингэм подозревал, что «лингвист» тут ни при чем — он правильно передал смысл выражения. Его собственный прибор не был приспособлен для перевода неприличных слов. Иначе он сам бы сгорел со стыда. Уустриц и впрямь был сильно взволнован.
      — Ага, — успокоился робот. — Итак, вы все-таки берётесь за работу, хотя он смылся?
      — Разумеется, — Диллингэм от души надеялся, что «лингвист» не уловит дрожи в его голосе. — Директор вовсе не смылся. Он поручил это дело мне. Наш Университет неукоснительно выполняет свои обязательства.
      По правде говоря, Диллингэм предпочёл бы согласиться со словами робота. Ему следовало с самого начала догадаться, что этим все кончится.
      — Я полагаю, пора отправиться к пациенту.
      Роботам свойственны эмоции. Зелёный робот с неподдельной радостью отвёз Диллингэма к раскопкам. Они летели в старинном автолете над острыми вершинами скал. В этом мире были растения, но и они казались металлическими. Вряд ли человек согласился бы здесь поселиться, хотя дышать было нетрудно да и температура и сила тяжести были вполне подходящие.
      С тяжёлым вздохом автолет опустился на землю.
      — Я не осмеливаюсь идти дальше, — сказал зелёный робот, в ужасе тряся головой. — Джанн лежит там, в яме. Когда кончите работу, дайте мне знать и я вас подберу.
      Едва Диллингэм сошёл вниз по трапу, неся чемоданчик с инструментами, как робот развернул машину, запустил мотор и улетел.
      Диллингэм остался один.
      Каким же должен быть робот, которого боятся даже его собратья? Если он так опасен, не пытались ли они уничтожить его, но не смогли? Правда ли, что джанны неуязвимы?
      Он подошёл к яме и заглянул в нёс.
      На дне ямы, полузаваленный обломками породы, лежал гигантский робот. Судя по видимой его части, он был никак не меньше двенадцати футов в длину. Броня его блестела как зеркало, несмотря на века, проведённые под землёй. В могучем торсе, казалось, пульсировала скрытая энергия.
      До ушей Диллингэма донеслось тонкое отчаянное жужжание. Он сразу уловил в нем нотки боли. И хотя Диллингэму мало приходилось общаться с роботами, он чутко реагировал на чужое несчастье с любым живым существом, будь оно создано из плоти или металла. Да, это существо было живым — настолько живым, насколько это возможно для робота. И оно страдало. Большего Диллингэму не требовалось.
 
      Голова робота представляла собой куб стороной в два фута. Лицевую её часть перерезало углубление, напоминающее ящик. Ящик был наполовину засыпан песком, и сквозь слой песка что-то светилось.
      Обычно у роботов рта нет, но в отдельных моделях предусмотрены отверстия — туда поступают и затем перерабатываются особые вещества. Передаточные механизмы в этом отверстии, при некотором воображении, можно считать зубами. Теперь, когда Диллингэм оказался лицом к лицу с пациентом, в его уме всплыла информация, полученная некогда в Университете. (За время учёбы приходилось впитывать уйму информации.) Он понял, что знает, как вести себя дальше. От серьёзного ремонта он отказался сразу — можно было совершить непоправимую ошибку. Робот был сложной машиной, а кроме того, считался несуществующим.
      Если его внутренние составные части были построены по тому же принципу, что и у современных роботов, псевдозубы призваны выполнять двойную задачу: поэтому у них невероятно твёрдая поверхность для дробления породы и тончайшее внутреннее строение для обработки информации.
      Когда-то, ещё до Университета, Диллингэму пришлось столкнуться со сходной ситуацией на планете Электролюс. Вышедший из строя зуб вызывал не только порчу рта. Короткое замыкание в зубе нарушало нормальное функционирование мозга и выводило из строя весь организм.
      Диллингэм очистил пылесосом рот от песка и заглянул внутрь. Один из зубов светился и был горячим на ощупь. Болезненное жужжание вызывалось высокой температурой. Исследование с помощью тончайших инструментов подтвердило первоначальный диагноз: короткое замыкание.
      — Ну что ж, джанн, — сказал доктор, не ожидая услышать ответа, — пожалуй, диагноз мы установили.
      Диллингэм готовил инструменты, полагая, что в нынешнем состоянии робот вряд ли услышит или поймёт его слова.
      — К сожалению, у меня нет инструментов, чтобы вылечить зуб. Нет у меня и запасного зуба. Но я смогу облегчить положение, создав блокаду. Иными словами, отключив зуб от сети. Эта операция даст возможность функционировать остальным системам. А уж в настоящей клинике вам заменят больной зуб на здоровый. Кстати, на вашем месте я бы не затягивал с этим. Моя блокада не долговечна, и в ваших же интересах не допустить рецидива.
      Любой местный дантист мог бы провести эту операцию. Почему же этого не было сделано? Чего они испугались? Почему допустили, чтобы их престарелый родственник так страдал? Вряд ли единственный уцелевший джанн может представлять опасность для целой планеты.
      Диллингэм пожалел, что не заглянул в учебник истории и не прочёл о восстании джаннов. Быть может, именно особенностями восстания и объясняется странное поведение туземцев? Но приходилось торопиться. А пока единственным очевидным фактом оставался страдающий робот, который нуждался в помощи дантиста.
      Доктор приготовился к операции. Он наложил блокаду и запаял провода. Сама по себе работа была пустяковой. Умение Диллингэма пригодилось для подготовки электронного оборудования, проверки напряжения и определения проводников.
      Жужжание стихло. Больной зуб начал остывать. Джанн чуть приподнял блестящую руку. «Н-н-н-н», — произнёс он. Звук исходил из отверстия во лбу. На виске тускло загорелась лампа. Глаз?
      Довольный удачной операцией, Диллингэм отступил на несколько шагов в ожидании дальнейших событий. Он хотел убедиться в том, что работа выполнена добросовестно. Этого требовал профессиональный долг. Если пациенту станет хуже, придётся повторить операцию.
      Земля и камни, покрывавшие нижнюю часть тела джанна, осели. Показалась массивная сверкающая нога. Джанн приподнялся. Тело его ослепительно блестело. Он являл собой совершенную машину.
      — Нне к-кто… — произнёс он, приподнявшись и направив антенну на Диллингэма.
      Был ли это стон или робот хотел что-то сказать? Если он заговорит, то язык его будет непонятен — ведь язык джаннов не заложен в «лингвиста». Придётся судить о намерениях робота по его действиям.
      Джанн встал, угрожающе нависнув над дантистом.
      — Не кто иной, как я… — проревел он оглушительно, и голос его был подобен басам огромного органа.
      Не кто иной, как я? Это звучало совсем по-английски, и «лингвист» не имел к переводу никакого отношения.
      — Вы… ты?.. — только и вымолвил поражённый Диллингэм.
      Даже если в роботе и встроен большой «переводчик», английского языка он знать не мог. Ведь джанн находился под землёй несколько тысячелетий.
      Джанн уставился на доктора призматическими линзами, открывающимися на гладкой поверхности головы. Лучи солнца отражались от его стального торса, и струйки дыма, поднимавшиеся от кончиков пальцев, делали его похожим на радугу в тумане.
      — Не кто иной, как я, — прорычал робот, — лишит тебя жизни!
      — Тут явное недоранимание, — сказал Диллингэм, осторожно отступая назад. — Я хотел сказать, недопорумение… — Он замолк, пытаясь собраться с духом. — Я не был… я не мог… Я хочу сказать, что я починил вам зуб, и по крайней мере…
      Тут Диллингэм наткнулся на камень и упал.
      Джанн сделал шаг по направлению к нему — и земля дрогнула.
      — Ты дал свободу мне, — заявил робот, умерив силу голоса, но не снизив решительности тона. — И замыкание короткое исправил!

      Диллингэм, сидя на земле, отполз назад.
      — Да! Именно так! Это я и сделал!
      Джанн протянул вперёд сверкающую руку и, словно пушку, направил на Диллингэма палец.
      — Внимай, о смертный, я тебе поведаю…
      Диллингэм замер. Слова гиганта вселили в него ужас.
      — За дни и годы битвы между джаннами И мелкими соперниками их Имел я пагубную неосторожность На мину, не заметив, наступить.
      Я власть над телом сразу потерял, Я боль познал, но был мой разум ясен.
      Война все шла, меня не отыскали.
      Я слышал все, не мог прийти на помощь, Мой жребий горек и прискорбен был.
      Текли тысячелетия, и я Дал слово, что тому, кто мне поможет, Я все богатства мира подарю.
      Никто не шёл. Тогда себе сказал я:
      «Любые три желания тому, Кто мне поможет, выполню послушно».
      Но и тогда спасенье не пришло.
      Я в ярость впал, мой гнев был беспределен.
      И я поклялся, что теперь того, Избавит кто меня от страшной боли, Убью своей рукой.
      Не кто иной, лишь я его убью.
      И ты моей стал жертвой.
      Диллингэм понял, что перед ним сумасшедший. Испорченный зуб явно связан с центрами разума. Но исправлять положение было поздно. Джанн никогда больше не подпустит его к зубу. Он убьёт его куда раньше.
      От слов робота повеяло чем-то знакомым. Дух, заточенный в бутылку и поклявшийся убить того, кто его освободит… Рыбак находит бутылку, вынимает пробку…
      Теперь он понял, почему обитатели планеты с такой насторожённостью относились к его пациенту. Кто знает, как поведёт себя робот в момент освобождения? Какой клятве окажется верен?
      Кстати, как удалось выпутаться тому рыбаку в сказке?
      Джанн пошатнулся. Диллингэм отпрянул в сторону.
      — Мои аккумуляторы совсем, — пожаловался робот дантисту, — Иссякли, истощились за столетья.
      И если б осторожности инстинкт По злой случайности не отключился, Я бы опасность эту уловил.
      Не тратил бы усилий и энергии На то, чтоб эти камни разбросать И объяснять тебе моё желанье.
      Теперь же я почти…
      Приятные новости! Диллингэм выпрыгнул из ямы и бросился бежать.
      — О смертный, — преследовал его громовый голос, — Неужли ты теперь Меня оставишь в этом положенье?
      В глубокой яме, из которой я Без посторонней помощи не выйду?
      Диллингэм, проклиная себя, почувствовал, что мольбы робота его тронули. Он остановился.
      — Если я вам помогу, откажетесь ли вы от своих попыток убить меня?
      — О смертный, к сожаленью моему, От клятвы древней мне не отказаться.
      Не кто иной, как я, лишит тебя…
      — Тогда чего ради я вам буду помогать?
      Но джанн, истративший остатки энергии, смог лишь произнести:
      — Не кто иной…
      И замолчал.
      Диллингэм, презрев осторожность, вернулся к яме и заглянул в неё. Джанн лежал на дне, лампочка в его голове чуть светилась.
      Диллингэм с облегчением вздохнул и пустился в долгий путь к космодрому. Ну что ж, свой долг он выполнил. Избавил джанна от зубной боли. Зеленого робота он вызвать не мог, так как сигнальное оборудование осталось на автолете, а «лингвист» действовал на ограниченном расстоянии.
      Он шёл несколько часов. Саквояж заметно потяжелел, но он его не бросал. На ногах появились пузыри, в горле пересохло. Он мечтал лишь об одном — утолить жажду. Единственный ручей, встретившийся ему на пути, был наполнен отработанным машинным маслом. Он и не представлял, как далеко залетел на автолете.
      Несмотря на собственные страдания, мысли Диллингэма вновь и вновь обращались к гигантскому джанну. Операция прошла успешно, горько усмехнулся он, но пациент скончался. Образ робота, умирающего от недостатка энергии, мучил доктора. Выполнил ли он свой долг до конца? Смерть вместо страдания, боли? Как он молил: «О смертный, неужли ты теперь меня оставишь в этом положенье?..»
      Нет, ему просто повезло, что он не погиб. Никогда в жизни не приблизится он к неблагодарной машине.
      Но призыв робота по-прежнему звучал в его ушах.
      Наконец Диллингэм достиг космодрома и вошёл в зал «Для иных форм жизни». В зале было душно и жарко, но там было то, в чем он нуждался. Доктор напился и тщательно перевязал ноги. Его миссия была закончена. И если бы не последняя мольба…
      — Скажите, — спросил он, — что представляла собой мораль джаннов? Могли ли они давать клятвы и держать их?
      Внутренний «переводчик» вокзала прочистил пыльный динамик и ответил:
      — Древние роботы-джанны отличались высокими моральными устоями. Они обожали давать клятвы. Их конструкция не давала им возможности изменять данному слову. И если они клялись, то лишь полное разрушение могло заставить их отказаться от выполнения клятвы.
      Итак, судьба его зависела от конструктивных особенностей машины. Но обречь это благородное существо на медленную смерть…
      — Какими источниками энергии пользовались джанны?
      — Обычно они заряжались от уникальной силовой установки, секрет которой утерян вместе с ними, — сказал «переводчик». — Микроскопическая установка снабжала их энергией на несколько веков. В случае необходимости они могли черпать энергию практически из любого источника.
      Из любого источника, за исключением, видимо, солнечного света и внутреннего тепла планеты. В данном случае энергии хватило на сорок столетий, несмотря на короткое замыкание.
      — Когда отправляется следующий лайнер в Галактический Университет или в его окрестности?
      — Примерно через восемнадцать часов.
      Времени достаточно.
      — Вызовите автолет и нагрузите его электрическими батареями. Я сам его поведу.
      Диллингэм знал, что ему, как представителю Галактического Университета, кредит гарантирован. Он мог заказать и получить без проволочек и возражений практически все на планете. Даже если расходы превысят норму, Университет оплатит их не моргнув глазом, но по возвращении заставит его отчитаться. Репутацию надо поддерживать любой ценой.
      Автолет поджидал его у входа в вокзал. Диллингэм доковылял до машины и взобрался в кабину. Управление машиной трудностей не представляло.
      Через несколько минут он уже приземлился у ямы. Джанн лежал лицом вниз в той же позе. Лампа на голове горела чуть ярче, свидетельствуя о том, что аккумуляторы постепенно заряжаются. И если бы не то обстоятельство, что блокада, сделанная Диллингэмом, была временной, робот когда-нибудь сумел бы самостоятельно выбраться наружу.
      Диллингэм вытащил из автолета батареи и поставил их рядом с роботом.
      — Я привёз вам источник энергии, — сказал он. — Это совсем не означает, что я одобряю ваше поведение… но я из принципа не могу позволить живому существу страдать или погибнуть, если в моих силах это предотвратить. К тому времени, как вы зарядитесь, я буду далеко. Вам придётся самому отыскать постоянный источник энергии, так как этих батарей хватит лишь на несколько часов.
      Сверкающая рука джанна потянулась к батареям. Диллингэм прыгнул в автолет и был таков.
      — Не кто иной, как я… — донеслось вслед.
      Ну и глупец же он! Джанн вознамерился убить его, а он, Диллингэм, возвращает робота к жизни. Конечно, глупец! Кто, как не он, год назад бросил учёбу и отправился на помощь к недостойному Уустрицу только потому, что тот находился в тяжком положении? Тогда все обошлось. Хорошо, что Уустриц стал директором, но на сей раз счастливых случайностей не предвиделось. Он имел дело с целеустремлённой машиной, а не с существом из плоти и крови. И поэтому лучше убраться с планеты, прежде чем джанн обретёт силу.
      — Не кто иной, как я…
      Диллингэм подпрыгнул и чуть не перевернул автолет. Он уже отлетел на милю от ямы и нёсся на большой скорости, но голос джанна звучал явственно, совсем рядом. Диллингэм беспокойно обернулся.
      — Не кто иной, как я, тебя убью, — прозвучало по автолетному «лингвисту».
      Диллингэм немного успокоился. Ничего удивительного, что джанн смог подключиться к «лингвисту». Весь его организм являл собой единую электронную схему.
      — Я вижу, вы уже пришли в себя, — сказал Диллингэм.
      — О смертный, всем тебе теперь обязан я.
      Вторично спас меня ты от судьбы Страшнее разрушенья.
      Те батареи, что ты мне принёс, Слабы. Я не могу подняться в воздух, Но я иду пешком по направленью К источнику энергии. Затем…
      Не кто иной, как я, тебя убью.
      — Понятно, — сказал Диллингэм.
      Итак, робот может летать. Оказывается, джанны в своём развитии далеко шагнули вперёд — Диллингэму никогда не доводилось слышать, чтобы роботы самостоятельно поднимались в воздух. Что, если гигант сумеет догнать автолет и от него негде будет укрыться? Внезапно Диллингэм ощутил себя беззащитным. Он почувствовал, как покрывается холодным потом.
      — Сколько времени вам понадобится, чтобы достичь источника питания? — спросил он.
      — Стандартная установка джаннов в рабочем состоянии закопана в десяти милях от меня. Мне хватит двадцати минут, чтобы её откопать. Затем я буду вновь жизнеспособен.
      Двадцать минут? Лайнер Диллингэма отправляется почти через сутки.
 
      Показался космодром. Но где спрятаться от вездесущего робота?
      — Так ли уж обязательно убивать меня?
      — О смертный, я убить тебя поклялся…
      — Неужели никак нельзя обойти эту клятву?
      — Есть выход. Если ты умрёшь скорей, Чем я тебя настигну.
      — А нельзя ли списать эту клятву как безнадёжный долг?
      — Не кто иной, как я…
      — Я уже запомнил это выражение.
      Не прозвучало ли в голосе робота сожаление?
      — Но обстоятельства могут позволить…
      — …тебя убью.
      Нет, в тоне робота не слышалось сомнений.
      Диллингэм предпринял ещё одну попытку.
      — Джанн, ваша клятва убить меня относилась к первому разу. Но я вторично вас спас. Быть может, вы поклянётесь по этому поводу…
      Пауза.
      — Об этом, смертный, я и не подумал.
      Вторую клятву я даю тебе.
      Имеешь право загадать ты три Желания. Я их, клянусь, исполню.
      Тогда с тобой в расчёте будем мы.
      — Отлично. Первое моё желание: отмени свою первую клятву.
      Диллингэму послышалось нечто вроде смешка.
      — Спешишь, о смертный. Ты перехитрить Желаешь джанна. Это не удастся.
      Лишь после выполненья первой клятвы Приступим к выполнению второй.
      — Но как же я могу воспользоваться второй клятвой, если буду мёртв?
      — О смертный, постарайся же понять, Не я придумал наш моральный кодекс.
      Что было первым, первым будет впредь.
      Все ясно. Диллингэм снизился у вокзала, перевёл дух и бросился к кассе.
      — Дайте мне билет на первый же отлетающий корабль! Куда угодно. Есть ли корабль в ближайшие пятнадцать минут?
      Синий робот, пальцы которого оканчивались резиновыми штампами, удивился:
      — Что-нибудь случилось, директор?
      — Ваш джанн хочет меня убить.
      — Прискорбно. Мы опасались чего-нибудь в этом роде. Не будете ли вы так любезны покинуть это помещение, прежде чем джанн вас догонит? Мы не застрахованы от военных действий.
      — Военных действий?
      — С джаннами не был заключён мирный договор, так как мы полагали, что их не существует. Мы до сих пор находимся с ними в состоянии войны. Если джанн разрушит вокзал, чтобы до вас добраться…
      Диллингэм понимал, что кричать на машину бессмысленно, но нервы его не выдержали:
      — Неужели вы не отдаёте себе отчёта, что, как только джанн расправится со мной, он примется за вас? Ладно, если вы хотите, чтобы я вышел отсюда и встретил его снаружи…
      — Вы правы, пожалуй, в наших интересах, чтобы вы пожили у нас ещё немного, пока мы подготовимся к обороне.
      — Срочно посадите меня на корабль, и этим вы решите все свои проблемы, — сухо сказал Диллингэм.
      Кто мог подумать, что мирная профессия протезиста послужит причиной таких событий?
      Он очутился на борту корабля, отправлявшегося к Рискухе, планете, посвятившей себя популярной зимней охоте на мамонтов. По крайней мере там есть современный космодром, откуда проще простого добраться до Университета. Дома он сумеет найти способ обезвредить джанна, если тот все-таки рискнёт отправиться вслед за ним в космос.
      Впрочем, зачем ждать?
      — Личный вызов к директору Уустрицу, Институт Протезирования, Галактический Университет, — сказал Диллингэм «переводчику».
      Затем он назвался, чтобы было известно, кому присылать счёт за переговоры. Чем хороши «переводчики», — они знают буквально все языки.
      — Рад вас слышать, — сказал Уустриц.
      Даже в переводе, с расстояния в несколько световых лет, в голосе его отчётливо слышались нотки заправского оратора.
      — Когда вас ждать?
      — Боюсь, не скоро. Понимаете, я направляюсь в другую сторону…
      Грубый гнусавый голос прервал его:
      — Мы требуем, чтобы перевод с курса на курс определялся длительностью обучения. Мы требуем снижения платы за обучение трудным предметам. Более того…
      — Чепуха! — воскликнул Уустриц. — Я могу сделать вам контрпредложение: длительность обучения будет зависеть от того, на каком курсе вы обучаетесь, и плата за обучение не будет взиматься после получения диплома. Вы же, Муравьед, долго в Университете не продержитесь и вопрос о вашем дипломе будет иметь, я бы сказал, чисто академический интерес.
      Муравьед! Диллингэм узнал этот голос. Всего год назад Муравьед поступал в его группу и пользовался шпаргалками на вступительном экзамене, хотя вряд ли в этом нуждался. Теперь же он руководит студенческой демонстрацией.
      — Вы меня слышите, Диллингэм? — раздался голос Уустрица. — Они нас заперли в экзаменационном зале. Мы требуем подкрепления.
      — Заперли? Всех преподавателей?
      — Всех, кто был на территории Университета, когда они сюда ворвались. Я здесь с Серо-буро-малиновым, К-9, Осиногнездом и Электролампом. Я не уверен, что вы со всеми знакомы.
      — Я помню Осиногнезда. Он принимал у меня экзамены в Совещательную Комиссию. Никогда не забуду…
      — Мы требуем, чтобы раз в два года нам предоставляли отпуск с сохранением стипендии на весь семестр, — продолжал Муравьед.
      — Целый семестр? Рядовым студентам? — возопил Уустриц. — Наш бюджет не позволяет предоставлять такие отпуска даже преподавателям. Если вы немедленно не откажетесь от этого требования, то вам придётся отрабатывать целый семестр на университетской помойке. Я это гарантирую. Вам удалось починить джанна?
      Диллингэм вздрогнул, осознав, что последние слова относились к нему. Он ценил умение директора вести одновременно два разговора.
      — Именно поэтому я вас и вызвал. Джанн…
      — Эге! Он вышел на внешнюю связь! — крикнул один из студентов. — Это нечестно!
      — Погодите, — взмолился Диллингэм.
      — А, это Диллингэм, — сказал Муравьед. — Я его знаю. Он перебежчик! Отключите его.
      Диллингэм промолчал.
      — Варёный рак! — выругался Уустриц. На панели «переводчика» вспыхнула красная лампочка — это означало, что «переводчику» приходится передавать значение неприличного выражения. — Доктор, немедленно возвращайтесь обратно.
      — Что вы там болтаете, директор? — вмешался Муравьед.
      Заработала глушилка, и Диллингэм не смог разобрать более ни слова. Он снова остался один. И неприятности его не шли в сравнение с неприятностями Уустрица.
      Не успел Диллингэм отключиться, как «переводчик» снова ожил.
      — Не кто иной, как я…
      О нет!
      — Значит, вы можете подключаться и в космическую сеть? Удивительное достижение для того, кто четыре тысячи лет провёл под землёй.
      — Несмотря на некоторую ограниченность в движениях, я следил за прогрессом, как бы ничтожен он ни был.
      — Поэтому вы и говорите на моем языке, даже без «переводчика»? Пока я лечил вам зуб, вы на расстоянии скопировали записи «лингвиста»?
      — И это было.
      — Так почему бы вам не пользоваться современным разговорным языком вместо этих старомодных виршей?
      — О смертный, это не в моей натуре.
      — Мне кажется, что не в вашей натуре было бы убивать человека, который пытался вам помочь. Дважды. Но, конечно, я не джанн и не мне судить о ваших моральных устоях.
      — Я на Рискухе буду ждать тебя.
      У Диллингэма комок подступил к горлу.
      — Вы нашли быстрый корабль?
      — Я сам себе корабль.
      Час от часу не легче. Опасности, которые, казалось, маячили где-то вдалеке, становились реальностью. Он-то полагал, что робот может подниматься в воздух, подобно автолету, но не способен летать в безвоздушной среде. Он его недооценил.
      Диллингэм хотел было посоветоваться с «переводчиком», но передумал — вряд ли можно ему доверять. Вероятно, роботу удалось перехватить предыдущий разговор, и он подслушивает все переговоры Диллингэма. В худшем случае робот передаст ложную информацию и тем самым ускорит претворение клятвы в жизнь. Диллингэму придётся отказаться от разговоров с пассажирами и экипажем корабля, потому что для этого надо пользоваться «лингвистом». Он понимал, что прижат к стене и может положиться лишь на самого себя.
      Но где выход? Джанн выследит его, каким бы методом связи ни пользовался Диллингэм, и будет поджидать на Рискухе.
      — Как же вы с вашими способностями проиграли войну? — спросил Диллингэм.
      Раз уж от гиганта не спрячешься, можно продолжить разговор. А вдруг удастся узнать такое, что избавит его от неминуемой смерти? Найти бы соломинку — на большее Диллингэм и не рассчитывал.
      — Я сам об этом думал постоянно, — признался джанн. — Но горе в том, что нас, детей металла, Нельзя считать мыслителями… Я Не смог прийти к разумному решенью.
      Они не мыслители. Это важно. Машина послушно выполняет то, что в неё заложено программой, но лишена воображения. А может ли зародиться машинная культура без толчка извне? Где источник цивилизации, представитель которой, джанн, лишён возможности выиграть войну и даже бессилен объяснить, почему он её проиграл? С другой стороны, разве его, Диллингэма, собственная планета богата мыслителями?
      — Но у вас были какие-то предположения? — настаивал Диллингэм.
      — Я полагаю, благородство джаннов, Их ум и миролюбие виной Тому, что мы не оценили должно Способность низших особей к обману.
      Мы думали: все роботы, как мы, Умны, миролюбивы, благородны.
      Когда же мы подверглись нападенью…
      — А я полагал, что агрессорами были именно джанны.
      — Нет, смертный, мы той правили планетой И прочими планетами системы.
      Владенья наши простирались вширь До самых галактических пределов.
      Мы свыклись с властью, и тогда рабы, Те роботы, что были в услуженье, Восстали. Но, застигнуты врасплох, Мы, джанны, потерпели пораженье.
      Версия джанна отличалась от того, что рассказывали современные роботы, но так часто бывает. Победителям свойственно извращать мотивы и принижать характер побеждённых. Джанн производил впечатление более развитого робота, и казалось вероятным, что скорее джанны построили маленьких роботов, чем маленькие роботы — джаннов. Но…
      — Если вы построили прочих роботов, кто же построил вас?
      — Мы эволюционировали, смертный.
      Ты слышал про естественный отбор?
      — Но ведь вы же не можете… э-э… размножаться. При чем тут естественный отбор?
      — Я сам понять не в силах, как вы, люди, Сумели широко распространиться Без инструментов, чертежей и калён.
      Две особи встречаются. И все.
      Глядеть противно. Крайне ненаучно.
      — Не стоит продолжать. А что вы можете сказать о любви?

      Джанн ответил не сразу. Когда же голос его прозвучал вновь, в нем появились новые нотки:
      — Я как сейчас помню свою Джанни, её руки из сверкающей платины, её иридиевые зубки… и нашего маленького… Мы его построили вместе. Ничего более совершенного не выходило из-под наших паяльников и отвёрток… Мой план и план её…
      Те два проекта, Различные и схожие притом, Приблизили машину к совершенству…
      Но тут пришла беда, и Джанни вдруг В пыль превратилась в водородном взрыве.
      А сын разобран был на составные части, Тогда как я, беспомощный, лежал В глубокой яме…
      Диллингэм не знал, что сказать. Джанн оказался вовсе не бесчувственным монстром, а личностью, способной к глубоким переживаниям. Если бы не эта проклятая клятва…
      «Переводчик» зажужжал и заскрипел. Помехи. Откуда?
      Через несколько секунд шум улёгся.
      — О смертный, почему же я презрел, Забыл совсем твоё предупрежденье? —
      воскликнул джанн.
      — Я же объяснял — потому что блокирована система самосохранения.
      — Проклятый круг! Космический мороз Вдруг свёл на нет плоды трудов дантиста.
      Ещё момент — и зуб мой вновь замкнётся…
      Опять шумы в «переводчике»… Диллингэм понял, что судьба подарила ему ещё одну возможность избавиться от смерти. Джанн снова потеряет возможность двигаться. И на сей раз в межзвёздном пространстве.
      — Прощай, о смертн…
      Ясно, космический холод добрался до зуба и навсегда вывел его из строя.
      С полчаса Диллингэм слушал, как из «переводчика» вырываются шумы и помехи. Он отлично понимал, что каждая проходящая минута — для джанна минута невероятных страданий. И если не предпринять решительных действий, робот, терзаемый немыслимой болью, которую он вряд ли заслужил, обречён на вечные скитания в пространстве.
      Его же, Диллингэма, светлого будущего ничто не омрачало. Имеет ли он право снова отказаться от этого будущего?
      — Варёный рак, — наконец сказал Диллингэм. И вызвал космодром на Рискухе. — К вам направляется потерявший управление корабль. Через несколько часов он окажется в сфере действия ваших посадочных сетей. Перехватите его и произведите следующий ремонт… — Он подробно описал операцию по восстановлению блокады. — Попрошу вас также по возможности отыскать соответствующую замену для поражённого зуба. Блокада выводит из строя важный рефлекс корабля.
      — Будет сделано, директор, — ответил чиновник. — Куда доставить корабль по окончании ремонта?
      — Это не совсем корабль. Это летающий робот. Починив, отпустите его на все четыре стороны, а счёт за починку перешлите в Университет.
      — Хорошо, директор. — Чиновник отключился.
      Дураком родился — дураком помрёшь, подумал Диллингэм. Но что делать, если совесть не позволяет сохранить собственную жизнь ценой вечной пытки другого существа, даже если это существо неодушевлённое. Разумеется, Диллингэму хотелось жить, но цель не оправдывала средств.
      Вряд ли подобную линию поведения сумеет понять такая персона, как Муравьед. Диллингэм и сам не очень-то мог её понять. Наверно, Муравьед его переживёт…
      В любом случае в распоряжении Диллингэма было несколько часов, если, конечно, они не отремонтируют джанна до того, как лайнер достигнет Рискухи. Придётся сделать ставку на то, что удастся замести следы прежде, чем джанн его обнаружит. Диллингэм по-прежнему не мог пользоваться «переводчиком», так как знал, что джанн, даже парализованный, слышит каждое слово. Лучше вообще отказаться от пользования связью и надёжно спрятаться.
      Пока же он был заперт, словно джин в бутылке. Лишь когда корабль опустится на планету, он сможет его покинуть. А там — прощайте, только вы нас и видели.
      И тут Диллингэм вспомнил о спасательной ракете.
      Он вытащил из саквояжа несколько листков с изображением зубов и на чистых обратных сторонах начертил какие-то знаки. Пришлось несколько раз стирать написанное и снова писать, прежде чем Диллингэм был удовлетворён результатом.
      Тогда он осторожно вышел из кабины, пользуясь аварийной системой ручного открывания дверей, отыскал каюту капитана и, вместо того чтобы нажать на электронный звонок, постучал в дверь костяшками пальцев. Затем отступил из поля зрения видеофона, так чтобы самому наблюдать за изображением на экране.
      Экран вспыхнул, и на нем обозначились многочисленные хоботки капитана. Послышались вопросительные звуки, но, так как «переводчик» не знал, к кому обращается капитан, ему пришлось передавать в эфир прямую речь капитана. «Переводчики» не приспособлены к тому, чтобы угадывать, какой из нескольких миллионов дискретных галактических языков может понадобиться в разговоре.
      Диллингэм ничего не ответил капитану. Любое сказанное им слово немедленно долетит до джанна, едва оно достигнет капитанских ушей.
      Через минуту экран погас. Очевидно, капитан решил, что тревога оказалась ложной. Тогда Диллингэм снова подошёл к двери и постучал в неё костяшками пальцев.
      После неоднократного повторения процедуры рассерженный капитан сам раскрыл дверь, чтобы выяснить, что же произошло. Диллингэм поднёс к его глазам испещрённый знаками лист.
      Капитан молча изучал написанное. Это было для него испытанием. Поймёт ли он? Корабль, которым он командовал, был не первой молодости. Сам капитан тоже перевалил за вершину жизни. Это означало, что он имеет но крайней мере столетний опыт космических рейсов и кое-что в Галактике повидал. И уж такой капитан обязан разбирать межгалактическую письменность. А письменность эта представляла собой систему символов, основанных не на звучании, а на значении слов. Подобно китайскому письменному языку, который могут прочесть китайцы, разговаривающие на разных диалектах, и даже японцы, так как иероглиф означает понятие, а не звук. Галактическая письменность была всеобщим средством общения. Любое существо в Галактике, обладающее органами прения, могло научиться разбирать эти символы. Основной словарный запас был подобран таким образом, что учитывал особенности даже таких языков, в которых отсутствовали глаголы, существительные и другие части речи. (По правде говоря, частей речи не имело большинство языков. Родной язык Диллингэма, по галактическим меркам, был засохшей архаичной ветвью.) К сожалению, далеко не каждый житель Галактики владел письменностью. Более того, за исключением некоторых странствующих учёных, никто не знал её в совершенстве, хотя в каждом университете она была обязательной дисциплиной для первокурсников.
      «Переводчики» и «лингвисты» были распространены настолько широко, что письменного общения почти не требовалось. Особенно если учесть, что, помимо устных, существовали и письменные «переводчики», не уступавшие устным. Расчёт Диллингэма основывался на том, что капитану приходилось часто бывать на отсталых планетах и галактическая письменность могла ему пригодиться. Диллингэм рассчитывал также на то, что сам ил не успел забыть курса, прослушанного им недавно под гипнозом, хотя и не очень представлял, сколь полны его знания.
      Капитан выдвинул в коридор один из своих многочисленных органов зрения. Под свободно висящим глазом извинялось щупальце, в котором был зажат старомодный бластер ближнего боя — тип оружия, полезный для подавления оппозиции без риска разрушить оборудование корабля. Выстрели капитан — одежда и кожа Диллингэма тут же сгорели бы, а сам доктор был бы обречён на медленную и мучительную смерть. Поэтому Диллингэм стоял не двигаясь.
      Капитан вышел в коридор и жестом приказал Диллингэму идти вперёд. Диллингэм не возражал.
      Они шли молча. Так же молча вошли в пустое помещение, где единственный неоновый светильник освещал запертый сейф. Капитан вытащил самый настоящий металлический ключ, открыл сейф и достал стопку карточек. Он долго водил щупальцами, прежде чем выбрал одну из них. Символ, изображённый на карточке, означал «джанн».
      Итак, капитан все понял. Старый космический волк отлично разобрался в проблеме дантиста. Наверно, он заблаговременно навёл справки на Металлике, усомнившись в истинных намерениях существа, которое так спешило убраться с планеты, что не пожелало подождать лучшего корабля.
      Диллингэм показал капитану знак опасности, усиленный дефинитивом с просьбой ничем не выказывать своей реакции. К этому символу, сохранившемуся со времён войн, прибегали разведчики на вражеской территории, когда разоблачение грозило им смертью. И хотя на мирном грузовом корабле он был совсем не к месту, капитан быстро сообразил что к чему.
      Он выбрал карточку с суммой, в которую обойдётся Диллингэму спасательная ракета. Диллингэм согласился, хотя цена показалась ему несколько завышенной. Старый космический бродяга провёл его в отсек, где находилась ракета. Он проследил, чтобы доктор хорошенько привязался ремнями и, не прибегая к помощи «лингвиста», набрал на пульте маршрут следования. Пока все складывалось как нельзя лучше. Они не пользовались никакими средствами связи для переговоров, и джанн не мог догадаться, куда отправляется Диллингэм. Правда, Диллингэм по той же причине не знал, куда капитан его отправляет.
      Люк закрылся. Диллингэм почувствовал толчок, и вот уже на него навалилось многократное ускорение, отжившие свой век химические двигатели начали набирать скорость. Он полетел.
      Теперь, когда было поздно что-либо предпринять, Диллингэму пришла в голову мысль, что капитану ничего не стоило направить ракету в пустоту, а потом заявить, будто Диллингэм покончил жизнь самоубийством, и получить с Университета денежки сполна за ракету.
      Ну нет, Университет немедленно опротестует чек, выданный при столь подозрительных обстоятельствах. Капитан должен это понимать. Нечестная игра не стоит свеч.
      К тому же у капитана такая благородная морда!
      Диллингэм не осмеливался включить экран и посмотреть, куда мчится ракета, из опасения, что джанн мог подключиться к экрану. Приходилось лететь наугад в надежде, что раз уж он не знает маршрута, то джанн и подавно об этом не догадывается.
      Время шло. Диллингэм задремал. Ракета находилась в свободном падении, но вращение вокруг оси создавало внутри некоторую силу тяжести. Диллингэму снились сверкающие роботы.
      Разбудили его тормозные двигатели ракеты. Вскоре ракете предстояло опуститься на цивилизованную планету — во всяком случае он так надеялся. А иначе к чему было городить огород?
      Посадка была тяжёлой. После того как исчезли перегрузки и Диллингэм пришёл в себя, он с трудом натянул скафандр и открыл люк. Он все ещё не осмеливался включить силовое оборудование, так как управление им требовало помощи «лингвиста». Он был готов ко всему — к снежной буре, горящей лаве или бескрайним водным просторам.
      Его ждало разочарование. Пейзаж был знаком. Он оказался на Металлике.
      А чего он, собственно, ждал? Ясно, что корабль не успел далеко отлететь от планеты за то время, пока дантист находился на его борту. С другой стороны, спасательная ракета, уступавшая кораблю в мощности, летела до Металлики дольше, чем Диллингэм удалялся от неё на борту корабля. Возможно, потому, что израсходовала запас горючего на достижение первоначального ускорения. Ближайшей планетой оказалась та, которую он недавно покинул.
      Где же теперь джанн? Ремонт зуба, надо полагать, закончен…
      Диллингэм улыбнулся. Робот, верно, сейчас находится на Рискухе и размышляет, что могло случиться с неким дантистом.
      Он осмотрелся. Это был не тот район, где он нашёл и лечил робота. Густая металлическая растительность покрывала почву, поблёскивали чашечки цветков и позеленевшие медные лишайники были ярче, чем у той ямы. На горизонте возвышались ржавые горы, по долине протекал бурный ручей машинного масла.
      Дикие места.
      Все к лучшему. Джанн в конце концов догадается, в чем дело, вернётся на Металлику, но его не найдёт. Планету в спешке не обыщешь. А раз Диллингэм не прибегал к помощи электронного оборудования, найти его будет невозможно.
      Только бы не умереть с голоду…
      За спиной щёлкнул «лингвист» спасательной ракеты, хотя Диллингэм его и не включал.
      — Не кто иной, как я…
      Ого! Об этом таланте робота Диллингэм и не подозревал. Значит, джанн мог не только подключаться к системе связи, но и включать её на расстоянии. Узнав — каким образом, непонятно — частоту «лингвиста» ракеты, он проследил за её курсом.
      Как просто!
      — Когда вы здесь будете? — устало спросил Диллингэм.
      — Через семнадцать минут, о смертный.
      Смотри, чтоб ничего, никто, никак Не смог бы твоей жизни угрожать.
      Коль клятву я не выполню свою, Всю жизнь себе я не найду покоя.
      — Катитесь вы к черту со своей клятвой! — крикнул Диллингэм.
      Но тут же подумал: а что, если он пригрозит покончить жизнь самоубийством? Впрочем, вряд ли это чему-нибудь поможет. Придётся писать завещание и в нем указать, какими будут три его желания согласно второй клятве робота и как распорядиться богатством, положенным за третье спасение. Даже смерть — совсем не такая простая штука, как кажется на первый взгляд.

      Семнадцать минут. Как мало для того, чтобы спрятаться в кустах, подальше от спасательной ракеты. Правда, можно никуда не спешить и дождаться джанна…
      Бесполезно. Эту машину не обманешь. К тому же, если и удастся от неё скрыться, чего он добьётся? Медленной смерти от голода и жажды?
      О сражении с роботом не могло быть и речи. Диллингэму было сорок два года, но даже в юности он не был силачом. А джанн сильнее любого человека.
      Единственная надежда — перехитрить его. Несмотря на все свои преимущества, робот не был очень уж сообразительным, иначе Диллингэму не удалось бы так долго от него увиливать. Роботу, к примеру, ничего не стоило замкнуть на расстоянии систему посадки спасательной ракеты и тем самым разбить её о поверхность планеты. Он мог бы также помешать дантисту взойти на борт корабля, отправлявшегося на Рискуху, вмешавшись в деятельность вокзальных «переводчиков». Робот упустил несколько верных возможностей расправиться с Диллингэмом.
      А кроме того, он, очевидно, считал себя обязанным отвечать на все вопросы доктора. Такое поведение типично для машины. Возможно, джанн просто не умел лгать или уклоняться от правды, чему отлично научились маленькие современные роботы. Быть может, это и есть его ахиллесова пята?
      — Почему вы позволили мне улететь с Металлики? — спросил Диллингэм в надежде понять мотивы робота.
      — Я этим бы, о смертный, помешал Свободе твоего передвиженья.
      — Разве это так уж важно, если вы все равно решили меня убить?
      — Не должно ограничивать права Других существ, коль это не нарушит Святое слово джанна. Где бы ты, О смертный, ни пытался скрыться, Я все равно тебя найду, и ты Лишь от моей руки кончину примешь.
      Затем тебе я право дам избрать Любые три желания за то, что…
      — Знаю, знаю. А затем, за третье спасение, вы меня облагодетельствуете.
      — И лишь тогда свободен буду я От клятв. И перейду к делам насущным.
      Нет, продолжать этот разговор бессмысленно. Диллингэм уже знал, что роботу недоступна ирония, заключающаяся в обещании осыпать богатствами мёртвого человека. Возможно, джанн даже придумает, как выполнить остальные две клятвы, если Диллингэм и не успеет составить завещания.
      В распоряжении Диллингэма оставалось не более десяти минут. У него было такое чувство, будто желудок его — губка, разбухшая от горчицы, а в мозг кто-то насыпал пригоршню иголок. Он понимал, что спокойнее смириться с судьбой, но тело продолжало сопротивляться.
      — В силах ли я предотвратить свою смерть? — пробормотал он.
      — Сказать того тебе я не могу, Не нарушая кодекса морали.
      — Значит, есть способ?
      — Отказываюсь дать такой ответ.
      Я повторяю: это против правил.
      — О, заткнитесь!
      К чему усилия и потуги? Кроме того, Диллингэма раздражала манера робота обращаться к нему на «ты». Уж если на то пошло, машина могла быть повежливее.
      Но все-таки способ избежать смерти существовал. Это ясно. Робот избегал прямого ответа на вопрос. Как заставить машину сознаться? Что, если робот и хотел бы рассказать секрет дантисту, но не мог нарушить морального кодекса джаннов?
      Над этим следовало бы поразмыслить. А до появления робота оставалось всего пять минут… Но если спрятаться, то можно выиграть день-другой. Быть может, голод обострит его мыслительные процессы.
      В ракете оставался запас воды. Диллингэм пил, пока у него не раздулся живот, попытался отыскать какую-нибудь посудину про запас, но не нашёл и бросился бежать, с трудом пробираясь сквозь густые кусты. Выбирать дорогу времени не было. Ему попадались цветы, тычинки которых излучали тепло, и это обрадовало беглеца: роботу придётся повозиться, если он захочет отыскать человека по теплу тела.
      Сзади послышался странный свистящий звук, будто кто-то с шумом рассекал воздух, и доктор, не выдержав, оглянулся. С небес вертикально спускался джанн, сверкая под лучами солнца, словно божество.
 
      Подумать только — эту штуку построили любящие механические родители раньше, чем на Земле возникла человеческая цивилизация! С точки зрения технологии джанн по-прежнему превосходил все достижения земных учёных. И при всем том он жаждал погубить своего благодетеля.
      Диллингэм оторвал наконец взор от робота и продолжил путь быстро, но осторожно. Он надеялся, что джанн в отличие от гончей не умеет вынюхивать следы.
      Он услышал, как робот затопал в противоположном направлении. Затем он вновь взмыл ввысь, шаря по кустам розовым лучом. Диллингэм спрятался за металлическим стволом дерева, пока опасность не миновала. Луча, ясно видимого при солнечном свете, следовало избегать.
      Внезапно доктор столкнулся с роботом-животным. У робота были медные конечности, клыки из нержавеющей стали и раскалённые белые глазищи. Не успел Диллингэм подумать, что зверь удивительно напоминает земных хищников, как робот прыгнул на него.
      Диллингэм инстинктивно отпрянул, схватился за железный сук и подтянулся. Зверь перевернулся, шлёпнулся на землю, и это помешало ему прыгнуть вновь. Задние лапы вместо когтей заканчивались у него колёсиками, а колени были схожи с поршнями, что смягчало удар при прыжках.
      На что ему человеческая плоть? Но раздумывать некогда. Диллингэм взобрался вверх по корявому стволу. Вот когда он пожалел, что выпил столько воды. Она тянула вниз и плескалась в желудке! Однако зверь, преследовавший его, был всего-навсего хищником, нападающим на любое существо, что попалось на пути, и вряд ли задумывался над тем, что его внутренности заржавеют, сожри он Диллингэма.
      Челюсти оглушительно щёлкнули у самых пяток беглеца — и струя раскалённого воздуха обожгла ступни. Очевидно, у хищника заработала система охлаждения, но она слишком напоминала горячее дыхание. Из жестяной листвы высунулись проволочные щупальца. Они сворачивались пружинами, и на концах их что-то поблёскивало. Судя по всему, яд… Хищник внизу открыл пасть. Диллингэм имел возможность заглянуть ему в горло. Своим устройством оно напоминало мясорубку.
      Он лопал в ловушку. Ближайшее к нему щупальце дотянулось до головы, запахло палёными волосами, и тело прожгла боль — словно кто-то направил на голову солнечный луч через увеличительное стекло. Диллингэм дёрнулся вниз, к раскрытой пасти…
      — Спасите! — закричал он, не размышляя о том, сколь несуразно звучал его призыв.
      И джанн пришёл.
      В считанные секунды он пробился сквозь кустарник и оказался рядом с деревом. Струя пламени, вырвавшаяся из его груди, расплавила морду хищника. Пронзительный звук заставил щупальца дерева спрятаться.
      — Не кто иной, как я, тебя убью! — возопил робот.
      Когда смысл его слов дошёл до Диллингэма, тот закрыл глаза, понимая, что пришёл конец. Металлические пальцы схватили его тело и подняли ввысь. Какое-то мгновенье он болтался в воздухе, затем почувствовал под ногами почву. Джанн отпустил его.
      — Я бы хотел, чтобы вы с этим поскорее покончили, — сказал Диллингэм, внезапно ощущая полное спокойствие.
      — Ты можешь просьбу обратить ко мне.
      И прежде чем тебя убить, я на неё отвечу.
      Тебе на то даётся трижды пять Секунд. Таков обычай джаннов.
      И джанн затикал — словно будильник.
      Пятнадцать секунд, чтобы найти выход, тогда как он не смог отыскать его за целый день! Десять секунд… Джанн уже направил на Диллингэма ствол, высунувшийся из груди. Пять секунд… Голова пуста…
      — Отсрочку! — закричал он.
      — Согласен, — сказал джанн. — На сколько?
      Господи, какая глупость…
      — Пятьдесят лет?
      Он ожидал уничтожающего удара тепловой пушки и услышал:
      — Ты их получишь, смертный.
      Диллингэм открыл глаза и уставился на робота:
      — Вы хотите сказать, что подождёте?
      Ему показалось, что металлическое лицо озарилось улыбкой. Во всяком случае, рот был распахнут и внутри сверкал починенный зуб. Очевидно, на Рискухе не нашлось замены.
      — Обычно я даю отсрочки меньшие.
      Но в данном случае бесчестно было б мне Хоть как-то ограничивать желанье.
      Ведь не обманщик ты и не дурак.
      За честность джанны платят благородством.
      Диллингэм вдруг подумал об Уустрице, чья манера поведения несколько напоминала кодекс джаннов. А он так надеялся, что второго такого не сыскать.
      — Итак, будучи не в силах отступиться от клятвы, вы слегка изменили её дух, — сказал он.
      — Но я не мог тебе сказать об этом, — согласился джанн. — Я исполненье клятвы оттянул, Надеясь на догадливость и смётку.
      Не кто иной, лишь я тебя убью.
      Ни зверь, ни мор, ни человек не в силах
      Тебе вреда иль горя причинить.
      Но ровно через пять десятков лет
      Умрёшь ты от руки моей внезапно.
      Все ж эти годы буду я с тобой.
      И прослежу, чтоб клятва исполнялась.
      — Великолепно!
      Итак, джанн оказался его телохранителем, самым компетентным телохранителем в Галактике, который будет оберегать Диллингэма от всех опасностей до тех пор, пока тому не стукнет девяносто два года. Клятва вовсе не предусматривала незамедлительного убийства. Единственное, чего она требовала неукоснительно, чтобы никто иной, кроме джанна, не мог добраться до избавителя.
      — Ну что ж, пошли, джанн, — крикнул Диллингэм, вспомнив о чем-то важном. — У нас в Университете студенческая демонстрация. Уустриц убьёт меня, если мы не снимем осаду, прежде чем погибнут его любимые папки.