— Марс! — воскликнул Зейн.
      — Смерть! — язвительно сказал тот в ответ.
      — Я не знал…
      — Что я существую? — Марс величественно махнул рукой. — Кому же еще, по-твоему, руководить этой потасовкой?
      — Да, верно, больше некому. Просто мне в голову не пришло…
      — Я хотел познакомиться с тобой, — объявил великан. — В конце концов, нам не раз еще придется работать бок о бок.
      — Да, — невольно поморщившись, кивнул Зейн. — Я новичок. С обычными клиентами уже все наладилось, а вот подобные эпизоды…
      — Прекрасный эпизод, — сказал Марс. — Небольшой, но напряженный. Лучшее, что может произойти между настоящими сражениями.
      — Тебе нравится твоя работа? — спросил Зейн, с трудом скрывая отвращение. — Чего можно достигнуть драками и кровопролитием?
      — Я рад, что ты задал этот вопрос, — возбужденно произнес Марс, и внезапно Зейн пожалел о своих словах. Фальшивые в своей выспренности пассажи, скрывающие желание оправдать себя, способен вытерпеть лишь тот, кто их произносит.
      — Война — последнее средство против тирании, угнетения и неправильного порядка вещей. У тебя тут есть еще один клиент. Я составлю тебе компанию, пока ты будешь им заниматься.
      Теперь от Марса так просто не избавиться.
      Великан подошел к углу ямы, где земляная насыпь вела наверх. Зейн снова взглянул на часы. Остается еще пять минут. Он последовал за богом войны.
      — Какое же утешение обретают погибшие солдаты? — спросил Зейн, чтобы как-то поддержать разговор. — Как им поможет эта бойня?
      — Они обретают славу, — объяснил Марс. — Все когда-нибудь покинут бренный мир; большинство ждет бесславная смерть от старости или какого-нибудь несчастного случая. Только во время битвы масса людей получает возможность испустить последний вздох, обретая истинное бессмертие, навеки оставшись в сердцах потомков!
      — Значит, обретают славу и бессмертие? — Перед глазами встал насаженный на кол хрипящий в агонии солдат. — Скорее пулю или штык в живот!
      Марс оглушительно захохотал:
      — Мило, Смерть! Ты видишь одно лишь страдание, которое длится несколько секунд; я говорю о вечности. Мгновения боли за вечную славу! Эти люди приносят в жертву свою кровь на алтарь справедливости. Такой исход придает смысл их ничтожному существованию.
      — Ну а те, кто умирает, сражаясь за неправое дело?
      — Таких нет! Есть лишь различные пути к достижению славы и обретению воинской чести.
      — Различные пути! — воскликнул Зейн. — Это бессмысленная жестокость!
      — Значит, говоришь, жестокость, — заметил Марс, как будто радуясь брошенному вызову. — Думаю, и тебе приходится проявлять ее. Скажи, многие с радостью прощаются с жизнью, вознося хвалу Создателю? Отвечу за тебя: чертовски немногие! Даже твои реформы — зверство по сравнению с тем, что я предлагаю своим клиентам.
      — У нас общие клиенты, — возразил Зейн.
      Марс пожал могучими плечами — впечатляющее зрелище.
      — Такое случается реже, чем ты вообразил. Лучше подумай о смертной казни! Тебе нравится, когда человека забрасывают камнями, и не обязательно за убийство — мог, к примеру, всего лишь проводить время с женщиной, которая сама хотела этого? Или когда его приколачивают к кресту из-за веры? Четвертуют за то, что он, умирая от голода, украл буханку хлеба, отрывают руки и ноги, привязав к ним цепи, которые тащат в разные стороны шесть лошадей, потому что несчастный отказался выкупить свою жизнь, сжигают на медленном огне по сфабрикованному обвинению в колдовстве? Ну как, нравится?
      — Нет, конечно, нет! — ответил Зейн растерянно, ошеломленный таким бурным натиском. Марс оказался прирожденным оратором. — Но теперь все по-другому.
      — По-другому! — презрительно фыркнул собеседник. — Я помню эту французскую реформу. Доктор Гильотин изобрел огромный нож, быстро и чисто отрубавший людям голову. Никакого кровавого месива, снесенных ненароком плеч или макушек, а также рук тех, кто удерживал приговоренного. Прогресс и человеческий гений принесли то, что прежде было достоянием элиты, в массы: раньше только дворян приговаривали к смерти от меча. А помнишь ли ты, что потом произошло с изобретением нашего гуманиста? Я тебе скажу: выяснилось, что гильотина сделала возможным массовые убийства по политическим мотивам! По тысяче в день, вжик-вжик! Французская революция прославилась этим триумфом человечности!
      Зейн промолчал: Марс явно провоцировал спор.
      Они приблизились к дымящимся останкам хижины. Мимо шел солдат. Внезапно из развалин выбежала маленькая девочка лет десяти. Солдат повернул ружье, но остановился, увидев, что перед ним вовсе не партизан. Девочка бросилась вперед, сжимая в руке что-то металлическое. Добежав до солдата, дернула за какое-то кольцо…
      — Эй… это же граната! — воскликнул он в ужасе.
      Девочка обхватила его, не отпуская свою страшную ношу. Солдат попытался вырваться, но она прицепилась, как пиявка. Горевшая в глазах фанатичная ненависть вложила недетскую силу в тщедушное тельце. Наконец прогремел взрыв.
      Куски окровавленной плоти разбросало повсюду. Разрушенная стена стала красной.
      — Какая величественная и прекрасная картина! — с чувством воскликнул Марс. — Ребенок принес славу и почет своей семье.
      — Слава, почет? — вскричал Зейн. — А по-моему, ужас и смерть!
      — Да, и это тоже, — спокойно кивнул Марс. — В подобных случаях они часто сопутствуют друг другу. Такие моменты и делают даже мелкую стычку незабываемой.
      Появился еще один солдат — услышал взрыв и теперь увидел, что произошло. Он поднял ручной огнемет и пустил струю пламени в сторону разрушенной хижины.
      Оттуда сразу выскочил совсем маленький мальчик и помчался к врагу. Но тот повел стволом, и ребенок превратился в живой факел. Солдат продолжил методично поливать огнем хижину.
      Черная дымящаяся масса на земле шевельнулась, раздался слабый стон.
      — Если не ошибаюсь, твой клиент, — напомнил Марс Зейну.
      Как он мог забыть! Часы показывали, что время истекло, а стрелка в камне указывала на мальчика. Зейн торопливо извлек душу, и душераздирающие стоны утихли.
      — Какую славу обрел этот ребенок?
      — Ну, он-то ее не заслужил, — признался Марс. — Парень не смог выполнить то, что задумал. А неудачники не удостаиваются почестей.
      — Ничего подобного! Если бы не война, люди продолжали бы мирно трудиться, не произошло бы такого ужаса!
      — Наоборот, — терпеливо произнес Марс. — Без войны простые крестьяне не смогли бы покончить с угнетением. Их бы до сих пор мучили, отбирали последнее, заставляли голодать. Да, они умерли бы чуть позднее, однако позорно — как овцы на бойне. Сейчас люди на твоих глазах учатся погибать подобно бесстрашным волкам, защищающим свою стаю! Насилие — просто видимая верхушка айсберга под названием «развитие общества». Оно подобно землетрясению, что является лишь внешним проявлением движения земной коры, а не дьявольским заговором с целью погубить побольше людей. Мой дорогой коллега, осуждать нужно не признаки, или, точнее, симптомы, а первопричину
      — социальную несправедливость, которая тормозит прогресс и душит свободу. Против такой болезни существует единственное лекарство. Марс приходит, чтобы исправить чужие ошибки!
      Я — скальпель в руках хирурга, вырезающего раковую опухоль. Да, пациент может несколько секунд страдать от боли, иногда даже появляется кровь, однако я действую во имя его блага и справедливости — как и ты!
      По-солдатски прямые и грубые, но логически безупречные доводы. Трудно спорить с Марсом. И все же, глядя на дымящийся труп маленького воина, Зейн похолодел от страха. У него мелькнула мысль, что коллега служит скорее не Богу, а его вечному врагу.
      — Думаю, ты вскоре начнешь свою войну, — сказал на прощание Марс. — Советую хорошенько подготовиться, научиться в совершенстве владеть оружием, чтобы противник не застал врасплох.
      — Смерть обходится без пушек и автоматов. У нее есть только коса, — пробурчал Зейн.
      — Превосходное приспособление! — примирительно кивнул Марс.
      — Морт!
      Великолепный жеребец мгновенно явился на зов. Зейн взобрался на него и молча двинулся прочь. Продолжать разговор ему не хотелось.
 
      Он прибыл немного рано. Теперь так часто происходило. Клиент был одним из обитателей убогой богадельни в трущобах Майами, которая стояла между покосившимся танцевальным клубом и старой евангелистской церковью. Внутри царил сумрак, воняло мочой. Старики застыли без движения. Или они спят? Никто не коротал время, листая журнал или погрузившись в какую-нибудь игру. Не слышно было даже разговоров. Стояла атмосфера полной безнадежности и тоски. Люди здесь гнили заживо.
      Зейн ненавидел такие места! В свое время он постарался избавить от подобной участи мать. Попытка оказалась даже слишком успешной…
      Его клиентом был старик с копной седых волос, из уголка его рта вытекала струйка темноватой слюны. Зейн не спеша подошел, увидел веревки, обвивавшие тщедушное тело, и замер в ужасе.
      — Его привязали к стулу!
      Старик поднял глаза.
      — Иначе я свалился бы, — объяснил он.
      Дом престарелых не в состоянии обеспечить нормальный уход и нанять профессиональных санитаров. Для нищих и бездомных даже элементарные вещи — роскошь.
      — Последняя просьба, — с трудом произнес старик. — Пустяк.
      — Сделаю все, что в моих силах, — ответил Зейн. — Не могу дать вам отсрочку, но…
      — Хочу умереть под звуки церковного гимна.
      — Гимна?
      — «Свят, свят, свят». Мой любимый! Я так давно не слышал его!
      — Хотите, чтобы кто-то спел вам?
      — Да нет, вполне достаточно записи, — ответил старик. — Какая разница, кто его исполняет? Великий гимн! Понимаю, такое желание кажется глупостью…
      Зейн задумался.
      — Не вижу ничего сложного.
      Старик покачал головой:
      — Здесь не разрешают слушать музыку.
      Тут в разговор встрял еще один пациент:
      — Но наши соседи из танцевального клуба постоянно шумят! Адский грохот, попробуй засни!.. А с другой стороны доносятся визгливые вопли этих праведников-евангелистов!
      Оба старика заметно ожили. Разговор привлек внимание остальных. Появление Зейна внесло новизну в привычную жизнь, на несколько минут разогнало беспросветную тоску и скуку.
      — Тут все шумят… А мы чем хуже? Что тут плохого? Один-единственный раз…
      — Думаю, что смогу все устроить, — сказал Зейн. — Понадобится обычный магнитофон или волшебная музыкальная шкатулка. Подойдет даже старинный проигрыватель!
      Старики встревоженно зашуршали.
      — Они ни за что не позволят, — убежденно сказал второй.
      — Будет вам гимн, — решительно произнес Зейн.
      Он подошел к столу. Санитар, развалившись на стуле, увлеченно изучал богато иллюстрированный журнал. На задней обложке красовалась яркая надпись: «ОНИ СГОРАЮТ ОТ СТРАСТИ! НОВОЕ ЛИЦО АДА». Ярко-оранжевые язычки окружали Преисполненную энтузиазма парочку, а «Веселые дьяволята» в нижнем уголке снимка разрезвились так, что Зейна передернуло.
      — Санитар!
      Тот нехотя оторвался от картинок.
      — Никакой музыки, — лениво произнес он. Потом важно добавил: — Согласно правилам, действующим на территории нашего приюта.
      Выполнив свой долг, он вновь уткнулся в журнал.
      — Сделаем исключение из этих правил. Один из пациентов вот-вот отдаст душу Богу. Он привязан к стулу, словно осужденный преступник. Его последнее желание надо выполнить.
      — Ты что, серьезно? Иди-ка лучше отсюда, пока еще можешь! — Санитар даже не удосужился поднять глаза.
      Зейн в гневе вырвал журнал из его рук и пристально посмотрел прямо в глаза:
      — Будет так, как я сказал.
      Санитар открыл было рот, но запнулся, уставившись на два бездонных черных провала.
      — У нас нет никаких магнитофонов… — промямлил он. — Меня уволят!
      — Тогда обойдемся без тебя, — оборвал его Зейн. — Можешь зафиксировать нарушение, если боишься… Но не очень старайся. Мы сейчас прослушаем один гимн. — Он наставил на санитара палец, который казался оторопевшему парню страшной костлявой клешней. — Понятно?
      Тот побледнел.
      — Я просто подчиняюсь предписаниям. Вы ведь не сделаете старичью ничего дурного? Не хочу никаких проблем, поступайте как знаете. Только не трогайте их, ладно?
      У него все же имелись зачатки совести. Ленивый, безразличный к несчастьям ближнего, но не злодей.
      — Одному из них сегодня суждено уйти из жизни. Ничего плохого не случится.
      Санитар воспринял слова Зейна без энтузиазма. Он явно считал, что смерть как раз и есть самое плохое, что может произойти с человеком. Парень немного подумал, судорожно глотнул.
      — Ну что ж, раз все в порядке, я сообщу о нарушении в офис владельца. Обычно там очень поздно реагируют на такие звонки, особенно если требуется срочная помощь. Она ведь влетает в копеечку. — Он мрачно ухмыльнулся и протянул руку к телефону. — Только здесь ничего нет, даже радио! Босс говорит: «Молчание — золото», а уж золото он любит!
      Зейн отвернулся. Какой отвратительный тип этот босс! Что ж, в один прекрасный день злодей обнаружит, что именно страсть к желтому металлу привела его в Ад.
      — Я выполню вашу просьбу, — сказал он клиенту и отключил таймер. — Пока не услышите свой гимн, с вами все будет в порядке.
      Сначала Зейн решил зайти в дансинг. В фойе всюду стояли автоматы, торговавшие сладостями, приворотным зельем («Выпьет — и она твоя!») и пластырями для тех, кто натер мозоли. В самом клубе почти никого не было; впрочем, утром посетители в такие заведения не захаживают. Несколько лохматых подростков на сцене увлеченно репетировали. Ударные, гитары и электроорган. Все играли вразнобой, но этот недостаток с лихвой компенсировался высоким уровнем громкости. Зачем они трудятся? Чтобы отточить умение оглушать слушателей?
      Зейн влез на сцену и опустил руку на самый большой барабан. Грохот прекратился.
      — Ребята, нужно выступить, — сказал он.
      Все мгновенно обратили внимание на незнакомца.
      — Клево, чувак! Сколько заплатишь?
      — Надо исполнить одну песню в соседнем доме — там приют для престарелых. Бесплатно.
      Музыканты рассмеялись.
      — У тебя, папаша, чайник поехал? Мистер, закати колесо! — ухмыляясь, сказал ударник.
      Зейн повернулся и пристально посмотрел на него:
      — Надо исполнить песню.
      Как и санитар в приюте, парень сразу побледнел. Люди не замечают Танатоса, если они не клиенты или близкие родственники таковых, но он при желании может заставить себя увидеть воочию. Вряд ли найдется человек, способный спокойно смотреть Смерти в лицо.
      — А… хорошо, хорошо. Почему нет, чувак? Одну песню, как бы для практики.
      — Церковный гимн.
      Громкий смех. Правда, страх мешал ребятам веселиться по-настоящему.
      — Чувак, мы такое дерьмо не поем! Мы же «Ползучая скверна»! Мы рвем перепонки, крутим волчком души, уходим в астрал, а не пищим, как девочки из церковного хора!
      Пришлось снова усмирить их взглядом Смерти. Такие типы плохо поддаются внушению. Они ведь просто не верят, что когда-нибудь уйдут из жизни!
      — Церковный гимн. «Свят, свят, свят».
      Парень дернулся, словно его ударило током — страшные пустые провалы говорящего черепа полыхнули огнем!
      — Ну ладно, можно попробовать… Только петь-то некому. Наша солистка нажралась адской пыли. Да и порепетировать надо. Так что, чувак, через два-три дня мы только начнем, а…
      — Нет, нужно все сделать сегодня. Выступление состоится через час. Я найду вам солистку.
      — Но ведь у нас нет нот, вообще ничего! — заныл музыкант.
      — Достану и ноты. — Зейн с трудом сдерживал злость. Неужели и он когда-то был таким? — А теперь отправляйтесь в приют и настраивайте аппаратуру. Я скоро приду туда с певицей.
      — Не волнуйся, чувак, — слабым голосом произнес парень. — Мы будем готовы через полчаса. Только понимаешь, это не наш стиль. Так что не жди особых красот…
      — Ничего, сойдет.
      Зейн оставил их и направился к евангелистам.
      Ему повезло. Церковный хор как раз готовился к службе, которая намечалась на конец недели. Несколько темнокожих девушек самозабвенно репетировали, а руководивший ими проповедник сразу заметил его.
      — Эй, Смерть, зачем к нам пришла, что за дело тут нашла? — запротестовал он скороговоркой, рифмуя фразы, как, принято у жителей черных кварталов. — Мы — хорошие люди, никому не мешаем. Бога почитаем. Иди своей дорогой, моих девочек не трогай!
      Хотя церковь выглядела заброшенной и убогой, проповедник был глубоко верующим человеком — только такие способны увидеть инкарнацию. Что ж, можно считать, Зейну повезло.
      — Мне нужны ноты, тексты гимнов и одна из ваших исполнительниц, — сказал он.
      — Ноты здесь, конечно, есть, — с облегчением откликнулся проповедник. — Белые, они нам помогают, свои гимны оставляют. Добрые люди деньги добывают, а нашей музыки не знают! Вон в том шкафу пылится целая груда. Ну а нашу прихожанку так тебе я не отдам! Знаю, Смерть, что ты сильна, но…
      — Мне не нужна ее жизнь, — торопливо произнес Зейн: он устал от красноречивых пассажей пастора. — Надо спеть старику из приюта рядом с вами. Бедолага хочет послушать перед смертью любимый гимн.
      Проповедник кивнул:
      — Человек имеет право на последнее желание. Как гимн называется?
      — «Свят, свят, свят».
      — Такой в книге есть, но мы его не исполняли. Это музыка белых, она нам чужда, наше сердце не примет ее никогда!
      — Найди девушку, которая захочет помочь.
      Проповедник обратился к хору:
      — Кто-нибудь поет гимны белых? Из их толстой книги?
      Судя по реакции, никто.
      — Теперь слушайте меня. Человек в капюшоне — кто из вас его видит? Никто? Что ж, это, родные мои, хорошо. Но я его знаю, и вот что скажу: он Господом послан, ему я служу. Око Всевышнего смотрит на вас, послужите Тому, Кто от гибели спас!.. Короче говоря, нашему другу нужно, чтобы одна из вас исполнила церковный гимн белых. Кто может это сделать, пусть скажет.
      Молчание. Наконец откликнулась молоденькая симпатичная девушка.
      — Иногда ради развлечения я пою под музыку, что передают по радио. Если найдутся слова, наверное, справлюсь, — робко сказала она.
      Порывшись в шкафу, проповедник достал несколько пыльных сборников.
      — Считай, текст у тебя есть, сестра. Идем за ним. Надолго не задержимся.
      Зейн повел их к приюту. Члены рок-группы «Ползучая скверна» устанавливали свою аппаратуру, приковав внимание всех обитателей дома престарелых и даже санитара, который стал принимать в подготовке выступления самое деятельное участие. Наверняка тут уже много лет не происходило такого события! Кабели, динамики, инструменты заполнили все пространство.
      — Эй, не ставьте тут динамики, — деловито распоряжался санитар. — В нашей берлоге старики оглохнут, а у них и без того проблем хватает. Лучше поставьте у окон.
      Так и сделали. Члены группы «Ползучая скверна», как видно, были просто не в состоянии работать без включенных на полную мощность усилителей.
      Юная певица оторопело уставилась на музыкантов, а те в свою очередь с любопытством разглядывали ее. Такое впечатление, что встретились две расы инопланетян и не очень понравились друг другу. У Зейна мелькнула мысль, что, пожалуй, зря он привел ребят; девушка лучше справилась бы вообще без музыкального сопровождения. Но сейчас уже поздно сожалеть.
      Почувствовав, что необходимо как-то разрядить обстановку, вмешался проповедник:
      — Вы, парни, не переступали церкви порог? А вот Луи-Мэй не знаком рок! Тут вы в одинаковом положении. Слушайте, что я скажу: пусть она поет, а вы попробуйте уловить мелодию и включайтесь. Договорились?
      Он передал им песенники. Музыканты быстро пролистали книжки; они чувствовали себя не в своей тарелке.
      — Черт, хуже, чем скверно заколдованная АП! — прошептал один из них.
      Сама адская пыль — страшное зелье, заколдованная — еще хуже, а уж если при ее изготовлении применили неверное заклинание… Но наркоманам выбирать не приходится.
      — Мы не справимся!
      Проповедник навострил уши.
      — Вы, парни, к АП пристрастились давно? АП — это Ад, там не будет смешно!.. Найдите себе другую забаву и выбросьте эту отраву!
      — Мы-то, старик, не против завязать, — признался ударник группы. — Да сам знаешь, ломка — дело страшное! Кто с АП связался, уже себе не принадлежит…
      — Как с Сатаной, который выдумал это зелье, — заметил проповедник хмуро. — Бог хранит моих прихожан от зла и в этой жизни, и в будущей!
      — Да, конечно, — уныло произнес парень.
      Наконец Зейн нашел страницу с нужным гимном.
      — Проиграйте вот это.
      Ребята попробовали. Они оказались неплохими музыкантами. Трудно пришлось ударнику и гитаристам, зато электроорган прекрасно подошел.
      Грохот стоял такой, что телефонный звонок услышали не сразу.
      — …Но я никогда не пела с такой штукой, — жалобно говорила Луи-Мэй, глядя на микрофон. — Она мне мешает. Торчит прямо перед носом и выглядит глупо! На что это похоже?
      — Хочешь, детка, покажу, на что? — ухмыльнулся ударник.
      Проповедник поспешил на помощь.
      — Представь, что поешь, как обычно, словно никакого микрофона нет, сестра.
      — На улице начинает собираться народ! — весело воскликнул один из обитателей приюта, выглянув в окно. — Пялятся на усилители прямо как стадо баранов!
      — Они, наверное, думают, что мы тут собираемся устроить вечеринку! — воскликнул другой. — Уже пиво разливаем!
      — Конечно! Аромат-то какой! — Впервые за многие годы комната содрогнулась от хохота. Старики от всей души веселились.
      Зейн с трудом услышал санитара.
      — Эй, мистер! На проводе мой босс. В кои-то веки решил прослушать сообщения на своем автоответчике. Я сказал ему, что не могу остановить ваше музыкальное представление, и он решил вызвать полицию. Лучше вам поскорее закончить и убраться отсюда.
      Что ж, честное предупреждение. Санитару самому нравилось то, что затеял Зейн.
      Группа «Ползучая скверна» и их солистка из церковного хора продолжали репетировать, пытаясь разобраться с чуждой им музыкой.
      — Я не справлюсь, — жаловалась Луи-Мэй. — Петь гимн под грохот барабана?
      — Послушай, черная куколка, нам это тоже не нравится, — обиженно отозвался ударник. — Но я делаю свое дело, а ты делай свое!
      — Вы только старайтесь, дети мои, — успокаивающе произнес проповедник.
      — А об остальном позаботится Господь.
      — Да уж, пусть попотеет хорошенько! — пробормотал ударник. — Бред какой-то!
      — Все равно благое дело, — заметил проповедник.
      До Зейна донесся вой сирены. Он подошел к двери, где сгрудились девушки из хора, с любопытством глазеющие по сторонам. Они испуганно расступились, и он вышел на порог.
      К дому подъехали две машины с включенными мигалками. Взвизгнули тормоза.
      Словно чертики из шкатулки, оттуда выскочили рослые полицейские из спецподразделения по борьбе с беспорядками — в шлемах, вооруженные дубинками, баллончиками со слезоточивым газом и дезориентирующими заклинаниями. Во имя закона и порядка они разбили немало голов за долгую службу. Владелец приюта постарался на славу!
      Зейн повернулся к музыкантам:
      — Начинайте, ребята.
      У Луи-Мэй сдали нервы; она уронила песенник на пол и едва не упала сама, поспешив его поднять.
      — Все в порядке, крошка, — сочувственно произнес ударник. — В первый раз так со всеми бывает. Мы начнем, сыграем вступление. А ты пока приходи в себя, улавливай мелодию, а как будешь готова, дашь нам знать.
      Девушка одарила его улыбкой. Зазвучала музыка. Рокот ударных сменился пронзительными звуками электрогитары. Динамики обрушили на зевак, собравшихся снаружи, оглушающий грохот.
      Полицейские медленно поднимались по ступенькам, угрожающе выставив дубинки перед собой. Девушки из хора в испуге подались назад, пропуская внутрь хмуро-сосредоточенных громил в форме.
      Зейн поплотнее закутался в плащ и приблизился к отряду.
      — У вас ко мне какое-то дело? — спросил он у ближайшего борца с беспорядками. У того лицо исказилось от ужаса. Он отпрянул и покатился по ступенькам, упав прямо в объятия своих товарищей. Внезапно у полицейских пропало всякое желание пресечь незаконные действия, совершаемые в здании приюта.
      Тем временем Луи-Мэй наконец поборола волнение. Барабан теперь только отбивал ритм, не заглушая девушку. Она начала:
      — Свят, свят, свят! Господь Всемогущий!..
      Как только прозвучало имя Божье, дрожащий, прерывающийся голос окреп, зазвучал торжественно. Каким-то образом микрофон и динамики придали ему особую, почти мистическую страсть. Барабанный бой казался проявлением гнева Господнего, а гитара, сопровождающая основную тему, исполняла блестящую импровизацию, обогатившую мелодию, сообщая ей многозначность и полноту.
      — Ранним-ранним утром нашу песнь услышь…
      Электроорган подчеркивал простые в своей величавой силе слова. Теперь он звучал мощно, как настоящий концертный инструмент.
      Толпа быстро увеличивалась. Несколько полицейских пытались удержать людей подальше от дома. Близился полдень, и, хотя высокие здания, громоздящиеся вокруг, укутывали мостовую своей тенью, косые лучи солнца добрались до приюта, заставив сверкать шлемы полицейских, осветив лица зевак, словно сейчас был рассвет, знаменующий начало новой эры.
      — …и все святые поют Тебе хвалу!
      Слова разносились по улице, отдаваясь в рукотворном ущелье гулким эхом. Музыканты и девушка словно отточили свое мастерство за годы совместных выступлений, добились полной слаженности.
      — …троны, и у стеклянной глади сбрасывают свои златые короны!
      Полицейские, на мгновение откинув обычные безверие и цинизм, стали один за другим снимать позолоченные солнцем шлемы. За ними последовали остальные, повинуясь непостижимому, но властному зову души. Через несколько минут все стояли, обнажив головы.
      — Херувимы и серафимы падают ниц пред Тобою!
      Одна из особо впечатлительных девушек из хора, стоявшая возле двери, с громким криком рухнула на асфальт.
      Это настроение распространялось в людском море, словно круги от брошенного в воду камешка. Охваченные экстазом, люди стали падать на землю. Среди них оказались даже полицейские.
      Музыка звучала подобно громовым раскатам, сотрясая здание. Весь район превратился в гигантский храм. Люди застыли, не отрывая от окна, откуда исходили божественные звуки, потрясенных взглядов. Некоторые опустились на колени, кое-кто неподвижно распростерся на асфальте.
      — Кто был, есмь и пребудет во веки веков!
      Гимн закончился. Музыка затихла постепенно, будто только что шла передача на небесной радиоволне, а потом кто-то сбил настройку. Половина собравшихся и прихожанки все еще не поднялись на ноги, полицейские были погружены в свои видения, словно наглотались наркотиков. Наступила полная тишина.
      Зейн повернулся. Старики и санитар, так же как стражи порядка, уставились невидящими глазами прямо перед собой. Ударник и Луи-Мэй потрясение смотрели друг на друга. Проповедник погрузился в молитву, подняв голову, простирая руки…
      — Черт! — наконец пробормотал гитарист. — Жизнь потрачена впустую. Вот он, настоящий кайф!
      — Точно! АП пусть провалится в Ад, чувак! — кивнул органист. — Вот это отрыв!
      Зейн подошел к клиенту.
      — Теперь пора, — сказал он, включив таймер. — Довольны?
      Старик улыбался:
      — Еще бы, Смерть! Я увидел Бога! После такого все в жизни кажется ерундой. Двое моих приятелей уже отправились к Нему.
      Он обмяк, и Зейн торопливо извлек душу. Люди стали понемногу приходить в себя.
      Проповедник поймал его взгляд:
      — А еще говорят, что Господь равнодушен к дедам земным, — тихо заметил он, как будто зная о сомнениях, терзавших самого Танатоса.
      Зейн не ответил. Он вышел на улицу, миновал хористок, с трудом, как будто после долгого сна, поднимавшихся на ноги, притихшую толпу. Подошел к своему коню.
      К дому подъехала машина с эмблемой Государственной службы по надзору за органами соцобеспечения. Похоже, происшествие привлекло внимание властей. Теперь в приют нагрянут инспектора, которых заинтересуют условия содержания престарелых. Зейн зло ухмыльнулся. Они обнаружат умерших стариков, привязанных к стульям в комнате, где воняет мочой, запрещены любые развлечения, даже музыка. Причем подобные правила хозяин счел настолько важными, что не преминул вызвать специальное подразделение полиции для их поддержания. Вряд ли чиновникам такое понравится… Что ж, хотя бы в одном доме призрения произойдут существенные перемены, а жизнь несчастных стариков изменится к лучшему.
      Прежде чем отправиться по новому вызову, Зейн в последний раз огляделся по сторонам. Церковь, танцевальный клуб и приют… Наверняка новые веяния коснутся не только последнего здания. Ведь прихожане, ребята из дансинга и обитатели приюта обнаружили, что нужны и способны помочь друг другу, а стало быть, и себе! Возможно, весь Майами теперь заживет по-новому.
 
      Следующий его клиент жил за городом. Морт превратился в автомобиль и помчался по шоссе — времени осталось в обрез. Красочные щиты, мелькавшие справа и слева, свидетельствовали о том, что здесь шла настоящая рекламная война.
      «ЗАЧЕМ ПОЛЗАТЬ ПО ЗЕМЛЕ, ЕСЛИ МОЖНО ЛЕТАТЬ?» — кричал аршинный заголовок. Пониже была изображена машина, застрявшая в пробке, над ней беззаботно парил ковер. Все члены семьи, оседлавшие его, так старательно улыбались, словно на самом деле рекламировали зубную пасту.
      Зейн невольно усмехнулся. Хоть он сейчас в автомобиле, никогда не попадет в пробку.
      — Ты что, специально показываешь мне это, чтобы я оценил тебя по достоинству?
      Двигатель довольно заурчал.
      Следующий шедевр гласил: «ПУТЕШЕСТВУЙ С КОМФОРТОМ!» Люди, как две капли воды похожие на тех, кого художник запечатлел на предыдущем щите, летели на ковре во время грозы. Отец семейства имел хмурый вид, элегантно уложенные волосы матери спутались и прилипли к ушам, а ребенок сполз с измятой, севшей под воздействием влаги ткани и вот-вот упадет! Бр-р! Какой ужас! Зато под ними та же самая семья в надежно закрытом от буйства стихии салоне автомобиля наслаждалась поездкой.