– У меня не было детства, – сказал Иво.
      – Вы говорите о проекте. Вся жизнь под контролем, воспоминания нечеткие. Ну а после того, как вы вышли из проекта?
      Иво вспомнил тот момент, когда наступил перелом в его жизни. Тогда-то все и началось, если можно сказать, что у этого вообще было начало. В тот день, когда ему исполнилось двадцать три. 3 февраля 1865 года.
      В этот день он обнаружил у себя воспаление легких.
      Пойнт Лукаут – кошмарнее места не выдумаешь. Это был настоящий ад, а майор Брейди – дьявол в нем. Двадцать акров голой земли, обнесенной частоколом. Пленниками были белые южане, а большинство охранников – негры. Неграм доставляло удовольствие мучить заключенных и издеваться над ними, но хуже всего были зимние холода. Еды и одежды не хватало, медицинская помощь не оказывалась. Поили протухшей водой. Единственным типом жилища были армейские палатки. Заключенные спали на голой, сырой земле, подстилки или нары считались излишеством, жечь костры в палатках было запрещено. Попытки пожаловаться на условия приводили к ответным жестким мерам и уменьшению и без того скудного рациона.
      Кроме него, в палатке спало еще двенадцать несчастных. Сгрудившиеся тела позволяли хоть немного согреться, но также способствовали быстрому распространению болезней.
      Дифтерия, дизентерия, тиф, цинга, лишай – от четырнадцати до двадцати человек умирало ежедневно.
      Он уже не мог не замечать туберкулезный кашель и истощение тела. Стало ясно, что конец близок.
      Неужели только четыре года назад штат Джорджия проголосовал за выход из Союза? Поначалу он не был конфедератом. Голосование проходили в Милледжвилле, в двух милях от города, где он перебивался преподавателем. Эти настроения, словно чума, были чрезвычайно заразны – даже священники стали воинственными патриотами. На них повеяло дыханием войны. И через некоторое время он, непонятно почему, был уверен, что может одной рукой сразить, как минимум, пятерых янки, и что любой истинный джорджиец сможет тоже самое.
      А теперь он медленно умирал в Пойнт Лукаут.
      – Какие же мы были идиоты! – прошептал он.
      Обман отдельного человека смешон, ведь один ничего не решает, но обман нации – это трагедия.
      Его поманили патриотические миражи, и он записался добровольцем. Он, чьим призванием была музыка!
      Война сама по себе не была большой тяжестью.
      Иво вспомнил, как он, оборванный солдат, проходил в каком-то городе под окнами местного филармонического клуба, в котором репетировал оркестр. Он достал свою флейту и заиграл. Оркестр прервал репетицию, все прислушались к его игре, и после этого его чествовали как освободителя города.
      Во время отпуска случались концерты с друзьями и, конечно, женщины. Он был все время в кого-нибудь влюблен и не видел ничего зазорного в том, что завоевывал с помощью флейты женские сердца.
      Ему удалось пронести флейту в лагерь, и музыка доставляла ему редкие приятные минуты. Флейта была единственной вещью, с которой он не расстался, когда «Люси» в Гольфстриме захватили янки. Они тогда пытались прорвать блокаду. Он, сигнальный офицер, отказался назваться англичанином, предпочитая плен позорному бегству.
      Теперь это решение его погубит, так же, как погубят нацию союзные армии.
      До сего дня у него еще теплилась надежда.
      Где же, Господи, твоя справедливость?!
      Гарольд Гротон ждал ответа. Что он мог ему сказать?
      – Это трудно определить. Я чуть было не умер, когда мне было двадцать три. Это то, что вы хотели?
      – Это было для вас сильным потрясением. Некоторые люди, находясь на волосок от смерти, едва замечают это, а других глубоко задевает безобидное замечание в их адрес. Дело не столько в самом событии, сколько в отношении индивидуума к нему.
      – Для меня это многое значит. Я заболел и... был в тюрьме. Друзья собрали деньги для залога. Я возвращался на корабле домой.
      – Вы были не в Америке?
      – Не совсем. Мой корабль на три дня был затерт во льдах на пути в Сити Порт, Вирджиния.
      Гротон воздержался от замечаний. Стоило ли пытаться ему объяснить, что же произошло? Для того, чтобы он получил точные данные для своей псевдо-науки?
      Иво был сражен горем, и ему было все равно.
      Три дня во льдах, начало марта, 1865 год.
      Он и другие репатриированные пленные сгрудились в трюме, содрогаясь от холода.
      Иво умирал.
      Один из заключенных пробовал наигрывать на флейте. Маленькая девочка дочь пассажира с верхней палубы, услышала и была зачарована мелодией.
      – Если ты думаешь, что я играю хорошо, то тебе следует послушать этого парня, – сказал этот человек. – Жаль, он вряд ли долго протянет на таком холоде.
      Девочка рассказала обо всем матери. Та ответила:
      – Я знаю только одного человека, который по-настоящему умеет играть на флейте. Один мой старый друг, но здесь оказаться он не мог никак.
      Но она все-таки спустилась в трюм, надеясь на невозможное, и нашла его там – завернутого в грязное одеяло, с обезумевшим взглядом, сотрясаемого конвульсиями. Женщина узнала своего друга.
      В трюм набилось столько народу, что его пришлось передавать по рукам. Она плеснула ему в рот виски, но он даже не смог его проглотить.
      Вместе с девочкой они согрели его и оказали первую помощь.
      К полуночи он немного пришел в себя. Женщина протянула ему флейту – лучшее лекарство, – и он принялся тихонько наигрывать.
      Бывшие заключенные шумно радовались, услышав его игру. Он выживет!
      – Это проявление милосердия и было отправной точкой, – сказал Иво. – Иначе бы я умер.
      Гротон покачал головой.
      – Странную историю вы мне рассказали. Но, как я уже говорил, ее ценность в том, насколько она важна для вас, детали роли не играют. Я воспользуюсь ее в своих изысканиях.
      Иво почувствовал неловкость и отказался завтракать с Гротоном. Он был сильно голоден и направился в главный зал станции.
      Было довольно рано по станционному времени. Позавтракав, он вновь ощутил беспокойство. Спит ли еще Афра в комнате Брада? Не зайти ли туда?
      Он остановился напротив уборной – и ему внезапно бросилось в глаза, что двери всех туалетов направлены в одну сторону. Конструкция была такова, что сидящий в туалете смотрел в направлении «вперед» относительно ориентации тора.
      – Когда тебе придется присесть, знай, что твоя задница смотрит на корму, – произнес он вслух, наконец-то до конца поняв каламбур Брада – тот прошелся насчет станционных терминов.
      Иво моргнул, на глаза навернулись слезы.
      Брадли Карпентер, доктор наук в области космических технологий в двадцать два года, в двадцать пять лет, собрав уцелевший рассудок, смог прошептать лишь одну букву из немецкого слова. Брад! Гордость безымянного проекта, который местные остряки прозвали «Эксперимент Пекера» .
      Эксперимент поставили люди, вдохновленные примером хорошо известного проекта, оборвавшегося на двадцать лет раньше – Пэкхемского Эксперимента.
      Но если бы благодушные доктора из Пэкхема узнали, какое зловещее продолжение получат некоторые их исследования, они надолго бы утратили сон. Насколько знал Иво, некая группа британских медиков в тридцатых годах задалась целью выяснить природу здоровья.
      Им казалось, что внимание традиционной медицины к болезням является ошибочным подходом, гораздо разумнее было бы принять меры по сохранению здоровья и, тем самым, исключить длительный и лишь частично эффективный процесс лечения.
      Основой должно было стать регулярное полное медицинское обследование каждого, причем предметом особого внимания было состояние здоровья семьи, а не отдельного индивидуума. Но насколько применим этот подход к каждой семье?
      Центр проекта, размещавшийся в Пэкхеме с 1935 года, вскоре представил первые доказательства жизнеспособности теории. В эксперименте участвовали многие местные семьи на протяжении нескольких лет, наслаждаясь, как никогда, здоровым телом. Но что удивительно, исследования показали, что девяносто процентов участников, – предполагалось, что это среднестатистический срез, – были не совсем здоровы изначально. Таким образом, получалось, что «нормальный» человек болен.
      А что, если бы девяносто процентов были бы здоровы? Пэкхемский эксперимент открывал потрясающие перспективы. Вторая Мировая война, кровоточащая рана больного общества, положила всему конец. Послевоенная реорганизация не удалась из-за недостатка средств, и смелый эксперимент был закрыт.
      Но не забыт. Результаты эксперимента активно изучались в последующие годы, и было выдвинуто заманчивое предложение. Если средний человек болен, а «нормальный» фактически анормален, то заложенные физические ресурсы никогда не реализуются полностью, – что же тогда говорить об умственных? Могут ли должное воспитание и забота превратить среднего человека в выдающегося, а выдающегося в гения?
      Какие плоды принесет искусственное воспроизводство гениев? Сколько заплатит промышленность за специалистов с гарантированным интеллектуальным коэффициентом? Что от этого выиграет нация? Существует ли предел?
      Заинтересованные частные лица решили рискнуть. Появились средства, были начаты предварительные исследования. Предстояло выяснить, какие условия необходимы для развития высокого интеллекта. Каков наилучший исходный материал. Как на ферме, где прежде всего интересуются мясом, а не самочувствием коров, так и здесь – коэффициент, а не приличия и условности были во главе угла.
      Исследования, проведенные после Пэкхемского Эксперимента, выявили интересные и неожиданные факты.
      Наследственность, конечно, играет роль, но не меньшую – окружение, причем в весьма неочевидной форме, что явилось откровением. Здоровье существенно также, как и образование. Теория и практика школьного образования давно уже созрели для революции.
      Вывод: На успеваемость учащегося влияет то, чего ждет от него преподаватель. И хваленая американская «самодостаточность» выливалась в более низкие оценки негритянских и индейских школьников, и более высокие, у белых, из хороших семей – несмотря на объективность тестов.
      Вывод: Отсутствует корреляция между школьной успеваемостью и успехами в дальнейшей жизни. Дополнительные годы образования и дипломы теряют смысл, если обществом не поощряется «самодостаточность» его членов.
      Вывод: Существующий традиционный восьмилетний план начальной школы может быть без труда освоен двенадцатилетним ребенком за четыре месяца – причем большая часть постигается самостоятельно, без формального руководства.
      Вывод: Истинно творческий ребенок обычно скептичен, независим, самоуверен – настоящий баламут. Он, согласно традиционным определениям, не является хорошим учеником.
      Вывод: У животных – любых видов – выросших в темноте, атрофируются палочки и колбочки сетчатки – они пожизненно слепы. У животных – любых видов, – выросших в стесненных условиях и однообразной обстановке никогда не развиваются «нормальные» ментальные и эмоциональные способности – они пожизненно дебилы. Болезни, плохое питание, отсутствие эмоциональной и культурной мотивации способствуют появлению неполноценных личностей.
      Вывод: Теоретически возможно поднять коэффициент среднего ребенка на тридцать пунктов и более – только создавая соответствующие условия и не стесняя здоровую инициативу. Поощряемый таким образом ребенок реализует большую часть своих природных способностей – возможность, которой лишены его сверстники.
      Таковыми были предпосылки проекта. Деньги текли рекой, по всему миру отбиралось сырье для производства гениев и затем щедро выкармливалось, чтобы получить здоровый и физически крепкий объект исследования. Собственно, технология получения исходного материала и послужила поводом для ироничного названия проекта.
      Неглупые мужчины различных рас должны были сочетаться не с супругой, а с женщиной в пике физической формы, причем обеим сторонам альянса щедро платили за службу. Обязанность на два года, причем болезни и бесплодие не приветствовались.
      Дети никогда не знали своих биологических родителей. Их отлучали от семей в раннем возрасте и отправляли на строго охраняемые базы проекта, где им предстояло жить в наиболее здоровой и творческой обстановке, когда-либо созданной человеком.
      Обычные семьи были заменены кое-чем получше: коллективной семьей. Персонал базы, как мужской, так и женский, был проинструктирован ни в чем не ограничивать ребенка, кроме одного – выхода из проекта, и никогда не вмешиваться в детские дела.
      А результат, полученный через годы, разочаровал. После феноменально раннего развития типичный ребенок из группы имел довольно живой, но не исключительный ум, и был, не в пример ожидаемому, посредственно одарен талантами. Распределение интеллектуального коэффициента по участникам имело форму гауссиана с максимальным значением 125 – результат, который можно предсказать, опираясь только на наследственность, и не принимая во внимание самые лучшие внешние условия. Во время тестирования удалось выявить только одного гения, много было одаренных детей и где-то столько же – посредственных, ИК = 100, и даже ниже.
      Официально проект объявили провалившимся. Очевидно, что-то просмотрели. Конвейер для сборки гениев создать не удалось. Денежный поток иссяк. По прошествие четырнадцати лет персонал должен был быть расформирован, а питомцы распущены.
      Но официальные лица не знали о Шене. 
      В общей комнате собралась группа серьезных и неразговорчивых людей. Они безучастно посмотрели на вошедшего Иво.
      – Извините, частная встреча, – сказал один из них.
      – Простите, – ответил Иво, и быстро удалился через дверь, не желая мешать.
      Ночная смена еще не закончилась, почему же они, как заговорщики, собрались в это время? Что они там такого секретного делают? Впрочем, это его не касается.
      По коридору навстречу шел плотно закусивший Гротон.
      – Тут какая-то встреча, – предупредил его Иво. – Эксклюзивная. В общей комнате. Меня уже выперли оттуда.
      – Я знаю. Я только... – Гротон остановился и схватил Иво за руку.
      – Боже мой. До меня только дошло – вы видели разрушитель и остались живы.
      – Наверное, я ниже критического уровня.
      – Афра говорит, что вы знаете что-то важное, способное распутать это.
      – Афра слишком много болтает.
      Иво вырвал руку, ему надоел пустой разговор.
      – Этот фокус с игрой – интуитивные вычисления – это Брад серьезно говорил? Вы способны всегда выигрывать?
      – Да, если количество точек известно, и у меня есть право выбора хода.
      На что он намекает? Сенатор мертв, на счету разрушителя еще шесть жертв, назревает скандал. А в это время Гротон, который еще вчера казался мыслящим человеком, рассуждает то об астрологии, то об этой идиотской игре.
      – Идемте, я вам уступаю место.
      – О чем вы говорите?
      – Нет времени объяснять. Мы и так опаздываем.
      Иво пожал плечами и двинулся за ним.
      Их встретили спокойные взгляды собравшихся. Теперь Иво заметил среди них несколько женщин
      – Это Иво, – сказал Гротон, – он был другом доктора Карпентера, так что он имеет некоторые привилегии, и я уступаю ему место в турнире.
      В турнире?
      Кое-кто пожал плечами. Собравшиеся, по-видимому, были не в восторге, но Гротон, вероятно, имел право.
      – Я не могу вам сейчас всего сказать, – обратился Гротон к Иво, – и не хочу советовать, но играйте серьезно. Удачи, – и вышел.
      Иво осмотрелся. В комнате находились восемь мужчин и две женщины разных национальностей. Он узнал здорового русского, который дерзко улыбался сенатору Борланду, и Фреда Бланка, вездесущего техника. Это вряд ли были астрономические чтения, хотя присутствовали все крупные ученые станции.
      Три стола были составлены в ряд. На них лежали кучки разноцветных карандашей. Участники распределились вокруг стола, по пять человек с каждой стороны, сидя друг против друга по парам. Для Иво стула не нашлось.
      Он нелепо стоял посреди комнаты, пока один из мужчин, встав из-за стола, не провел его к одиноко стоявшему у стены столу. Это был русский, который, очевидно, тоже узнал его. Он указал Иво на стул. Значение короткой фразы на русском ясно и без перевода. Иво сел лицом к стене и постарался не шуметь. Русский кивнул и вернулся к главному столу. Послышался какой-то шум, после чего воцарилась тишина. Иво принялся изучать стену и с удивлением обнаружил, что она испещрена надписями на различных языках.
      Фантазия рисовала ему различные картины.
      Что это? Руководство научного проекта, потерпев поражение на научном фронте, обратилось к магии? Каббалистические знаки, заклинания... только агнца на заклание не хватает. Нужно ублажить космического бога. Сначала таинственные обряды, колдовские песнопения, точится ритуальный нож...
      Прошло несколько минут. Началось движение, загремели стулья. У Иво по спине пробежали мурашки.
      Ритуальный нож...
      Кто-то приближался к его столу.
      ...поднимается мускулистая рука жреца...
      Рука коснулась его плеча. Иво встал, и его место занял незнакомец.
      Один из стульев оказался свободным – Иво прошел к нему и сел. Напротив него сидела старшая из двух женщин, на столе лежали красные и синие карандаши. И все.
      Дальше за столом сидели четыре пары. В таинственной тишине участники начали что-то рисовать.
      Женщина напротив него тоже взяла карандаш и старательно поставила на листе восемь точек, которые составили грубый контур фигуры в форме сердца.
      Иво недоумевающе уставился на стол, не зная, чего же от него ждут. Затем, оглянувшись на соседей, понял. Они играли в спраут! Как обычно, с характерной для него проницательностью, он не заметил очевидного. Ведь Гротон даже упоминал об игре, когда они входили в комнату.
      Он потянулся было за другим карандашом, но женщина накрыла его своей ладонью, не давая взять. Видимо, она уже выбрала цвет и число точек, и протянула ему синий карандаш.
      Значит, ее ход первый. И он должен сыграть восьмиточечную партию в спраут с этой дамой, по-видимому, из Латинской Америки. Станет ясно, когда заговорит, а уж выиграет он у нее точно. Гротон об этом просил.
      Иво сосредоточился, пытаясь нащупать комбинацию, но дело еще было неясным. Слишком много разветвлений у позиции, слишком многое зависит от стратегии противника. Он решил особо не мудрить, пока не увидит выигрышный путь. Существовала некая вероятность, что он увидит его раньше, чем она. Иво соединил полюса фигуры, рассекая сердце пополам, и поставил точку в центре.
      Она взяла карандаш и провела изогнутую линию от вершины, закрыв две верхние точки. Новая точка появилась в месте изгиба. Фигура теперь напоминала бабочку. Что это, проявление артистизма? А впрочем, какая разница. Иво решил, что никакой, и продолжил асимметричным ходом. Женщина продолжила без возражений. Иво знал, что так и должно быть. В этой игре не присуждают очки за артистизм. Вскоре он увидел комбинацию и без труда разыграл ее.
      Остальные тоже не заставили себя ждать, опять послышался грохот стульев, шелест сминаемой бумаги, и игроки передвинулись еще на одну позицию по часовой стрелке. Проигравшая отошла к стулу у стены и села, а тот, кто находился там во время игры, сел на место Иво. Теперь стало понятно – пять против пяти, одиннадцатый лишний, ротация идет до тех пор, пока каждый не сыграет со всеми.
      Это и вправду был турнир.
      Следующим был почтенный джентльмен из Ново-Конго. Иво определил его, как представителя народа банту с сильной альфинской примесью, – кожа светло-коричневая, тело коренастое, но нет характерного для европейских народов густого волосяного покрова. Бурная история Ново-Конго отпечаталась на его генетической структуре, и Иво почувствовал к нему симпатию. Он сам был искусственным конгломератом монголоида, негроида и европейца, как впрочем и все остальные участники проекта, и был уверен, что чистокровным представителям рас чего-то недостает. Но он получил свой хромосомный набор задаром и рос в тепле и добре. А этот человек мог быть зачат только случайно, в условиях активного неприятия смешанных браков, и, скорее всего, был плодом насилия. Но, фигурально выражаясь, он проторил себе дорогу на самый верхний виток технического прогресса, и это кое о чем говорило.
      Новоконговец взял синий карандаш и поставил на листе девять точек – Иво показалось, что он попытался изобразить карту своей родины. Сознательно, подсознательно, или просто показалось?
      Все равно. Иво начал играть, заметив, что игроки на противоположной стороне стола выбирают цвет и количество точек, а на его стороне – имеют право первого хода и иногда отказываются от него. Как в футболе – одна команда выбирает половину поля, а другая начинает. Он сможет выбрать конфигурацию игры, когда перейдет на другую сторону.
      Игр с количеством точек меньше шести не играли, видимо, все прекрасно понимали значение первого хода в менее сложных конфигурациях. Если точек больше шести, то умение действительно играет решающую роль, так как невозможно сразу предугадать и осуществить выигрышную комбинацию.
      Он опять неожиданно легко выиграл. Этим людям, несомненно способным в других областях деятельности и поднаторевшим в спрауте, решительно не хватало его врожденной логической способности. Они могут обыграть его во что угодно, но только не в спраут. Бильярдные турниры, теннис... – но это был спраут, игра полуматематическая. Он видел выигрышные ходы намного дальше их, и, фактически, побеждал, когда они об этом еще не подозревали. Главным испытанием его способностей была победа, а не сама игра. Гротон знал о его таланте и, таким образом, получил нечестное преимущество перед остальными. Почему Гротон решил его выставить на турнир? Что за приз здесь разыгрывался, – или, – что за приз он должен выиграть? Может, ему лучше специально проиграть?
      Нет. Проигрывать было не в его правилах, какой бы ни была причина. Он может отказаться от приза, но сдаться без борьбы – никогда.
      Третьим противником был русский. Он выбрал красный карандаш и нарисовал семь точек.
      Иво напрягся, но быстрой победы пока не было видно. Семь – это уже за пределами интуитивных размышлений. Но первый ход казался ошибочным выбором, и он отверг протянутый карандаш, словно официант мизерные чаевые.
      Русский кивнул и взял на себя бремя первого хода. Вскоре Иво почувствовал себя уверенно и заиграл в привычной выигрышной манере. Русский остановился после решающего хода Иво, нахмурил густые брови и, не продолжая игру, спросил: – Мизер? – это было первое слово, сказанное за всю игру.
      Иво пожал плечами, недоумевая, почему русский не играет дальше. Неужели сдался?
      Русский тронул за плечо стоявшую рядом женщину. Она была моложе его, не старше тридцати пяти, очевидно еще не утратившая женскую гордость особа. Женщина была классическим монголоидом: приземистая, с плоским лицом, миндалевидными глазами и крохотными руками. Вероятно, происходила из Северного Китая и была типичным представителем своей расы, так же, как Афра своей. К этой женщине он был так же близок, как и к Афре – в нем была одна треть крови ее народа.
      Русский что-то спросил у женщины, когда она к нему обернулась. Затем повторил: – Мизер.
      – Он вас спрашивает, понимаете ли вы, что такое мизер? – тихо спросила она Иво. – Красный карандаш – проигрывает тот, кто делает последний ход.
      Проиграть, чтобы выиграть! Вот что значил этот цвет. Красный, игра на дефицит. И он опять, – опять! – упустил очевидное, сосредоточившись на деталях. Он уже сотворил победу – для русского, если тот, конечно же, не ошибется. Но, судя по всему, это маловероятно. Он совершил ошибку, не ознакомившись поначалу с полными правилами. Необходимо было спросить о значении цвета карандаша. Это была грубая ошибка, хуже, чем неверный ход.
      – Я понял, – сказал он.
      Все кончено. Они завершили партию, и он проиграл.
      Следующим был Фред Бланк, он также взял красный карандаш. Иво выиграл у него.
      Официально счет не велся. По-видимому, это было личным делом каждого. Пройдя полный круг, Иво имел девять побед и одно поражение.
      Игроки стали расходиться, представление закончилось. Никто не поздравлял и не вручал призы. Он не мог поверить, что все уже завершилось, и надеялся выяснить все, расспросив Гротона.
      Он направился к двери, соображая, спит ли еще Афра. Вся эта «ночь» представлялась каким-то жутким сюрреалистическим фильмом. Все было не так, как он ожидал, хотя, по-видимому, он просто уже ничего не ожидал.
      Опять чья-то рука легла на его плечо. Он обернулся, это была китаянка, которая переводила ему.
      – Вы – вы проиграли только раз, – сказала она.
      Иво кивнул.
      – Доктор Ковонов тоже, – она указала на русского, все еще одиноко сидящего за столом. Все остальные разошлись.
      – Финал? А на что играем?
      Она удалилась не ответив, и ему ничего не оставалось, как присоединиться к доктору Ковонову. Он вспомнил – это тот самый серый кардинал, о котором так много говорят. Тот самый важный русский, равный по интеллекту Браду.
      Была ли какая-то зловещая связь между этим турниром и вчерашним срочным разговором Ковонова с Брадом? Неужели они сошлись на том, что Брад должен будет войти в разрушитель с сенатором Борландом? Знал ли Ковонов о секрете Иво, о том, какую власть он имеет над Шеном? В последнем он сомневался, просто невероятно, чтобы Брад кому-либо об этом проболтался. Разве что Афре... – нет, ни за что. Все же, казалось, этот человек многое знает о причинах, повлекших поступки Брада. И он не говорил по-английски!
      Ковонов взял красный карандаш и нарисовал семь точек, как и в прошлой игре. Иво улыбнулся – хитрый доктор надеялся победить и этот раз.
      Но Иво, уже ознакомившийся с правилами, играл безукоризненно и выиграл мизер.
      Лицо русского даже не дрогнуло. Иво стер рисунок, взял синий карандаш и вопросительно взглянул на Ковонова. Тот кивнул. Иво поставил на листе четырнадцать точек.
      Ковонов усмехнулся и принял вызов. Пошла игра. Стратегия была предательски сложна, и Ковонов долго думал над каждым ходом. Интуиция Иво отчаянно металась в поисках комбинации, но тщетно. Он понял, что значит опыт в этой игре. Переступив порог, где инстинкты бессильны, Иво оказался плохим игроком. Если Ковонов найдет комбинацию раньше него, то талант окажется бесполезен, он только поможет сохранить лицо и вовремя сдаться. Ситуация была столь запутана, что он мог проиграть, даже разработав выигрышный план, а русский, придерживаясь удачной стратегии, мог выиграть и не прибегая к тщательному анализу.
      Прошло двадцать минут. На высоком челе русского появилась испарина, волосы взъерошились. Иво тоже занервничал, он уже не представлял, на каком этапе игра, и хочет ли он вообще выиграть партию. Играли на что-то важное, на то, что Ковонову могло вполне принадлежать по праву. Хотя призом могло оказаться и вовсе что-то неосязаемое.
      Почему он должен беспокоиться о победе или поражении? Гротон хотел, чтобы он победил, но Гротон вряд ли знал правду. Неужели нет ничего более важного, чем этот дурацкий чемпионат, к которому Гротон отнесся серьезней, чем к чему бы то ни было? К чему этот турнир, если его ближайший друг уже относится к флоре? Имя Иво будет красоваться первым в списке игроков в спраут – стоит ли это усилий?
      Наконец ситуация прояснилась. Иво увидел выигрышную комбинацию. Через три хода русский нехотя признал поражение, и все закончилось. Ковонов встал и прошел к статуэтке, возвышающейся в центре комнаты. Осторожно поднял сверкающий экскаватор, видать, изрядно тяжелый для своих габаритов, и поставил его на стол.
      Это и есть приз?
      – Что это означает? – спросил Иво, указав на аббревиатуру СПДС на пьедестале, просто чтобы хоть что-то сказать. Он уж и не ждал ответа после всего произошедшего, но русский сказал, с сильным акцентом, недобро улыбаясь:
      – Супер-Дупер-Пупер-Скупер.
      Затем он тоже покинул Иво, а тот все глядел на еще один пример неземного юмора Брада.
      Покрытый платиной паровой экскаватор, с полумесяцем на двери и всем миром в пасти. Дружеский шарж на станцию, обладавшую самым чувствительным носом всех времен.
      Так что, видимо, они устроили турнир в память о Браде, и победитель получил талисман. Его ценность была, несомненно, очень высока, – и в прямом, и в переносном смысле, – но нужен ли он Иво?
      Иво неловко пристроил приз под мышкой и потащил его в свою комнату. Он посчитал, что будет неправильно понят, если вернет приз на место.
      Как только он вошел, Афра проснулась и встревоженно спросила его:
      – Что вы с этим делаете?
      Она была еще в ночной рубашке и забыла одеть тапочки – зрелище довольно необычное, принимая во внимание ее щепетильность в одежде, но ее красота прорывалась через все преграды.
      – По-моему, я это выиграл.
      – Это вы так думаете, – на ее ногах был розовый педикюр.
      – Я участвовал в соревновании, а это был приз. Мне что, поставить его назад?
      – Помолчите и дайте подумать.
      Она нашла тапочки, отряхнула ноги и одела их. Затем начала расхаживать в задумчивости по комнате, причем, по-мужски, делая широкие шаги и резко поворачиваясь. При движении, однако, проступали чисто женские детали ее тела. Иво глядел на нее, все еще прижимая к груди СПДС. Он понял, что Афра ему нравится в гневе не меньше. Она сорвала платок, и ее волосы развевались при поворотах. Стопроцентный белый, северо-западный европеец, никаких примесей... движения ее тела завораживали – мощная поступь, сильные взмахи рук, ритмичные сокращения диафрагмы. Определенно, она хотела видеть в нем не полиглота – замухрышку. Рожденная в Джорджии...
      Внезапно она остановилась – волосы, груди, тапочки, – все замерло.
      – Хорошо. Хотя, конечно, ничего хорошего. Нужно воспользоваться случаем. Бегите к Гарольду, я уверена, это он вас сюда впутал, и тащите его сюда срочно. Нет, это оставьте здесь. Ступайте.
      Иво поставил статуэтку и поспешно вышел. Ему следовало сначала посоветоваться с Гротоном, зачем он тащился сюда с этим СПДС?
      Кого он пытался обмануть? Он прекрасно знал, что привело его сюда.