Сегодня они сидели в маленьком уютном кафе под Градом и молчали. Котлаба был незаменим еще и потому, что умел молчать. Польщенный доверием начальства, он не задавал никаких вопросов и попивал вино. Порой они перебрасывались ленивыми замечаниями о работе, и Котлаба внимательно прислушивался к словам Данеша. Для него это было своего рода руководство к действию. Всякий раз, когда срывалась какая-то работа, Данеш горячился, что у них в институте вообще нет толковых кадров и самое время подыскивать новых людей. Котлаба согласно кивал, но, будучи человеком рассудительным, выжидал, пока Данеш успокоится. Да и где набрать новых сотрудников? Нужны ведь не просто специалисты, а люди политически грамотные и преданные делу. На собраниях-то легко ораторствовать! А вот поди узнай, где они есть, такие люди. Потому и приходится работать с теми, какие есть. В этом заключалась житейская мудрость Котлабы.
      Данеш с ним не соглашался, даже порой выговаривал своему кадровику, что тот не радеет за порученное дело. Котлаба предпочитал отмалчиваться. Такая уж наша планида — получать пинки от собственного начальства. Правда, с глазу на глаз, да еще в кафе пережить можно. Он глядел на Данеша и думал: «Тебя бы, голубчика, посадить на мое место…»
      На Карловом мосту Данеш остановился. День был великолепный, и темные силуэты скульптур четко проступали на фоне голубого неба. Под мостом неторопливо струилась Влтава, и Данеш вдруг зримо ощутил всю эту красоту, что обычно было ему совсем не свойственно. А теперь так просто сбивало с толку. Даже захотелось пожалеть самого себя. Он ведь прекрасно понимал, что, в общем, Мария сама его бросила, а он-то, дурак, еще старался убедить себя, что любит ее. Конечно, он знал, что это не совсем правда, но иногда забывал, вот как сейчас, а потому чувствовал себя довольно препаршиво. Его почти никогда не бросали. Он привык избавляться сам. Но странно, вместо того чтобы восхищаться Марией за то, что она не такая, как все, он был возмущен.
      В любовном поединке мужчины ведут себя как настоящие воины, но хотят только побеждать. Им трудно смириться даже с самым незначительным поражением. Оно потрясает их, бьет под дых. Испокон веку мужчины привыкли обманывать своих благоверных. И отучились от мысли, что сами тоже могут быть обмануты.
      Данеш оперся о перила и стал смотреть на реку. Та искрилась в солнечных лучах, хотя на самом деле была, наверное, такой же грязной, как любая другая река в большом городе.
      — Мир прекрасен, дружище! — не без пафоса сказал он, хлопнув Котлабу по плечу. Данеш часто ловил себя на мысли, что ходит по Праге, как некогда король Вацлав. Только того на прогулках сопровождал палач, а его — начальник отдела кадров. Но подобное сравнение всегда вызывало у Данеша самодовольную улыбку. И сегодня тоже.
      Хотя поводов для веселья, прямо скажем, не так уж и много. Долгожданный перевод в министерство почему-то затягивается, кто знает, где все застопорилось, есть вещи, о которых не принято спрашивать в лоб.
      Он обернулся к Котлабе:
      — Вообще-то тебе давно пора позвонить в министерство! Ведь это по твоему ведомству. Кому, как не тебе, нужно знать, стоит ли подыскивать мне преемника.
      — Неужели ты думаешь, что на твое место будут брать через отдел кадров? Мы только оформим того, кого нам спустят сверху. Они ведь тоже не дураки. И потом, насколько я знаю, такие дела никогда не решаются летом. Летом люди думают об отпуске. Кстати, меня больше волнует, когда ты сам собираешься на отдых? Еще не решил?
      Данеш только пожал плечами. Все как-то перепуталось, наверное, придется вообще не брать отпуск. Пожалуй, отправлю жену на курорт и останусь один. Разумеется, не совсем, улыбнулся он. Надо будет позвонить пани Томановой. Совсем замотался, так и не съездил к ней, а может, рискнуть сегодня, нет, уже поздно. Тогда завтра? Определенно завтра. Он представил ее радостное удивление, когда он позвонит, и снова развеселился.
      Но вдруг застыл, глядя на реку. Даже провел рукой по глазам, будто хотел снять пелену, застившую взгляд. К мосту подплывала лодка, в ней были двое: мужчина и женщина. Он — на веслах, а его спутница напротив. Наверное, они говорили о чем-то приятном, потому что женщина наклонилась к собеседнику, боясь пропустить хоть слово. Или ей просто хотелось быть ближе.
      Данеш перегнулся через перила.
      — Ты что, сигануть туда хочешь? — пробурчал добряк Котлаба.
      Данеш довольно злобно огрызнулся:
      — Хочу получше разглядеть, черт побери! Котлаба тоже перегнулся и, недоумевая, проследил за взглядом Данеша.
      — Видишь ту лодку? — хрипло прошептал Данеш.
      — Ну, вижу. А что такое?
      — Узнаешь того человека на веслах? Котлаба прищурил глаза и ничего не ответил.
      — Это же наш Томан! — заорал Данеш.
      Котлаба посмотрел еще раз и хладнокровно произнес:
      — И верно, похож.
      — Да говорю тебе, это он!
      — Ну и что, — улыбнулся Котлаба, взглянув на часы. — Рабочий день давно кончился!
      — И это все, что ты можешь сказать? — разозлился Данеш.
      — А чего же еще? Ну, нравится человеку кататься после работы на лодочке, так пускай себе катается.
      — А эта женщина? — яростно завопил Данеш.
      — Небось его благоверная. Разве нет?
      — Вот именно, что нет! Погляди-ка получше, ведь ты его жену видел, помнишь, мы как-то раз встретились.
      — В моем возрасте все женщины на одно лицо. Ну, катает еще кого-нибудь, — рассудительно промолвил Котлаба. — Парню повезло, что по этому мосту прохаживаемся мы с тобой. На нас он может положиться. Окажись тут его женушка, бедняге бы не поздоровилось.
      — Глупец, — раздраженно прошипел Данеш. — Это ведь… Я тоже знаю эту женщину, понимаешь? Вернее, знал. Котлаба пожал плечами и предложил:
      — Вот и расскажешь ему завтра, как мы его застукали.
      — Ну нет, так просто он не отделается, — зловеще пообещал Данеш. — Это обойдется ему чертовски дорого!
      — Кататься с чьей-то барышней на лодке законом не запрещено, — начал было Котлаба, но тут заметил, что Данеш перебежал на другую сторону, наверное, хотел снова увидеть проплывавшую под мостом лодку. Однако те двое так и не показались, скорее всего они остались под мостом.
      — Он нас заметил и спрятался, ничтожество! — заорал Данеш.
      Котлаба никак не мог взять в толк, чего тот возмущается. Не иначе выпил лишнего.
      Данеш развернулся и пошел назад. Надо немедленно ехать к «Романовым! Такое дело не терпит отлагательства!
      — Ну и ну, — удивился Котлаба, — похоже, он снова отправился в кафе. Это добром не кончится. — И он догнал своего начальника: — Поехали лучше по домам, а?
      Данеш остановился. Потом, немного поколебавшись, все же повернул назад:
      — Ты прав. Лучше выждать. Надо все обмозговать.
      Они пошли дальше, и Данеш постоянно оглядывался, словно надеясь еще раз увидеть ту лодку. Но мешала толпа прогуливавшихся по старому мосту.
      А в это время под аркой моста Ян смотрел наверх, удерживаясь руками за крупные камни.
      — Никогда не думал, что можно разглядывать мост вот так, снизу. Тут словно в старом подземелье, погляди, какой прекрасный свод! Пан Хиле наверняка бы за меня порадовался. А эхо какое! Ты только послушай! Я люблю тебя!!!
      Под мостом гулко загрохотало.
      Мария улыбнулась:
      — Такие слова произносят тихо-тихо или вообще не говорят. Я суеверная.
      — Ты милая, — сказал он и нагнулся погладить ее по руке. Лодку качнуло.
      — Осторожно! — испугалась Мария. — Я совсем не хочу умирать.
      — В моем сердце ты будешь жить вечно.
      — Давай лучше вернем лодку. Чтобы не платить лишнего. Сам знаешь, нам надо экономить!
      — Знаю. Но ты не бойся, я был вчера у пана Хиле… Отнес маленькую фарфоровую статуэтку, которая пылилась у нас в горке. Вот я и попросил ее продать. Старик ведь прилично разбирается в антиквариате. А такие вещи иногда довольно дорого стоят… Не волнуйся, я тоже знаю, как у нас с деньгами.
      Он нагнулся к Марии и протянул руку. Она нежно погладила ее. Лодка, которую ничто больше не задерживало у каменной стены, медленно пустилась в путь.
      — Это ты замечательно придумал — поехать на реку. Самая лучшая прощальная прогулка.
      — Ты думаешь, прощальная?
      — Конечно, нет, дорогой. Пусть будет просто прогулка в честь нашего очередного свидания. Ну что, так лучше?
      — Намного, — улыбнулся он, налегая на весла.
      Они вернулись к лодочной станции. Река искрилась под солнцем, а над ними возвышался силуэт Града.
      Вот так однажды, держась за руки и слушая пение птиц, шли вдоль ручья Тристан и Изольда. И не заметили, увлекшись ликующими трелями, за собой чужих шагов. Не знали, что их выслеживает королевский придворный.
      Любовь и впрямь делает людей малость тугими на ухо. И менее осторожными, по большей части себе же во вред.
      А может, это проявление милосердия, которым влюбленные пользуются как даром судьбы: не знают, что над их головами уже сгущаются тучи, и продлевают свое счастье, которое злополучный рок уже торопится разрушить.
      Ибо прекрасно непрочное и ненадежное суденышко любви, а плывет оно по стремительному течению.

* * *

      Когда назавтра секретарша Данеша встретила Томана в длиннющем институтском коридоре, она молча взяла его за руку и потянула за собой в нишу, где лежал кипятильник и стояла кастрюлька для воды. Непосвященные могли бы подумать, что они просто варят кофе.
      — Что случилось, Лидушка? — удивился Ян.
      — Ничего, а может, и много, пока не знаю. Вы ведь были недавно у шефа? Он с вами о министерстве не говорил?
      Секретарша Лидушка чрезвычайно гордилась тем, что знала обо всех институтских событиях, и не упускала ни одной возможности оказаться в эпицентре интриг.
      Ян пытался вспомнить, о чем они говорили с Данешем, и улыбнулся:
      — Да нет. Хватало других тем. Между нами, мы сплетничали о женщинах.
      — Я ведь не ради любопытства спрашиваю, пан Томан, — таинственно прошептала Лидушка. — А потому, что печатала сегодня бумагу в министерство с просьбой прислать ревизию в ваш отдел. А вчера шеф говорил об этом с кем-то по телефону. Догадываетесь, почему он это сделал?
      Ян оторопело покачал головой.
      — Вы ведь учились вместе, сто лет друг друга знаете… — не отставала Лидушка.
      — Но я и правда не догадываюсь. А вообще-то мне все равно.
      Но, говоря так, Ян знал, что это неправда. Почему-то вдруг ему самому стало страшно.
      — Вы молодец, Лидушка, что предупредили, — быстро добавил он.
      — А вы не поругались?
      — С Данешем? Куда уж простому смертному вроде меня ссориться с большим шефом!
      Из соседнего кабинета выбежал зачумленный человек с кофейником:
      — Горячая вода есть?
      — Для вас всегда, — сказала Лидушка и шепнула Томану: — Поживем увидим.
      После чего ушла, а Томан вернулся в свою комнату. И начал опустошать ящики письменного стола с таким рвением, что перепугал несчастную жертву любви Шимачека:
      — Наводишь порядок? Или переезжаешь?
      — Куда, скажи на милость? — пробурчал Томан. Вернувшись к себе, Лидушка увидела Котлабу, который искал Данеша.
      — Будет приблизительно через час. По крайней мере, обещал.
      — Мне позвонили из министерства. Какая-то ревизия… Вы ничего об этом не знаете?
      — По правде сказать, ничего, — не погрешив против истины, ответила Лидушка. — Ну и спешка! Я ведь только сегодня утром отправила эту бумагу.
      Котлаба задумчиво поглядел на нее.
      — Мне кажется, шеф и Томан чего-то не поделили, — запустила Лидушка пробный шар.
      Котлаба по обыкновению молча повернулся и вышел. Лидушке показалось, что он слишком громко закрыл за собой дверь. Даже хлопнул ею.
      Только пусть меня не убеждает, будто ничего не происходит, рассудила она.
      Приведя в порядок все, что, по его мнению, могло кого-нибудь заинтересовать, Ян поглядел на часы. До встречи с Марией оставалось полчаса. Сегодня свидание особенно важное, ведь после обеда Мария уезжает. Вот и кончается то, что началось так недавно, но успело стать смыслом всего его существования. Ян понимал, что дома у Марии много дел. К несчастью, надо на что-то существовать, их будущее совсем не безоблачно. Это только в древних сказаниях о любви не принято упоминать о таких банальностях, как деньги на гостиницу или обед. Там говорится исключительно о самой любви, что, безусловно, способствует созданию произведения высокохудожественного, однако малоправдивого. К сожалению, деньги нужны всегда. И для любви тоже.
      Томан не мог усидеть на месте: а что, если ревизия затянется и он пропустит встречу, вернее, прощальный обед?! Ему так хотелось устроить его в шикарном ресторане, тем более что вчера любезный и добрейший пан Хиле весьма кстати отдал ему триста крон за ту фарфоровую безделушку, сданную с его помощью на комиссию. Хорошо бы еще купить хоть одну розу и положить ее рядом с тарелкой Марии.
      Теперь ему казалось безумством класть гвоздику на окно, за которым греется чужая кошка. Как быстро порой умнеет человек!
      Время обеда-свидания приближалось, а ревизии все не было.
      Наконец Ян не выдержал:
      — Вот смотри, тут лежит все, что может понадобиться тому ревизору. Если будешь здесь, когда он придет, отдай это ему. А я пошел обедать.
      — Не забудь, у нас обед ровно сорок пять минут, — напомнил коллега.
      — Знаю. Только потом я скорее всего пойду в типографию, представляешь, они до сих пор не прислали новые формуляры для обследования любительских театральных коллективов. Придется их поторопить, эта задержка грозит сорвать всю нашу работу. Думаю, подобный довод ревизия из министерства воспримет особенно благосклонно, ведь это их очередное бессмысленное указание.
      — Ладно, положись на меня. Вернусь с обеда вовремя, надеюсь, сегодня супружница не будет поджидать меня внизу. Она отправилась к матери. Зато уйду пораньше, я уже договорился с другой.
      — Не волнуйся, заменю тебя после типографии, — пообещал Томан и в ту же секунду исчез.
      Шимачек молча смотрел ему вслед, и было непонятно, завидует он или жалеет.
      Ян ужасно удивился, увидев Марию без чемоданов. И подбежал с какой-то безумной надеждой: а может, она вообще не уезжает, вдруг что-то изменилось… Ибо сильнее всего человек надеется, когда к тому нет никаких оснований. Действительность всегда проще и обыденней. Оказалось, что Мария уже отнесла свои вещи на вокзал.
      — А я-то хотел помочь тебе, — нежно укорил он. — Я провожу тебя до поезда.
      — Не надо, не хочу я стоять на перроне и ждать сигнала отправления. Терпеть не могу такие минуты, когда все уже давно сказано и люди ждут не дождутся, когда же тронется поезд. Лучше пройдемся после обеда по Праге, по нашим местам, а у вокзала распрощаемся, как будто ничего не случилось, и ты вернешься на работу.
      Ян, как всегда, соглашается с ее словами, ведь они так разумны!
      В ресторане они садятся напротив. Ян заказывает две маленькие рюмки. Это их прощальный тост. Молчаливый и понятный только им.
      — Знаешь, я тут решил подсчитать, сколько же мы, собственно, знакомы. А когда получилось всего несколько дней, как-то даже не поверил. Мне они кажутся годами, а не днями.
      Мария улыбается и поднимает розу, лежащую у ее тарелки. Нюхает и кладет обратно.
      Именно так, как я себе представлял, думает Ян. Интересно, как это у нее получается всегда делать то, чего я жду и что мне нравится?
      Он и не предполагает, бедняга, что это одна из ловушек любви: влюбленные видят себя словно в зеркале, а потому делают одинаковые движения, даже улыбаются и то одинаково, и стоит одному протянуть руку, как другой тут же потянется навстречу. Потому влюбленные и часто обнимаются, как бы не замечая этого.
      Ян и Мария уже раз сто пообещали увидеться как можно скорее, но не перестают повторять это снова и снова.
      Жена с маленькой Геленкой вот-вот уедет в отпуск. Они каждый год так делают, сначала отпуск берет Гелена, а после нее — Ян, чтобы малышка подольше побыла на природе. Когда-то они думали, что приносят себя в жертву ради ребенка, если не едут отдыхать вместе. Но со временем поняли, что жертва не столь уж и велика, по крайней мере, можно хоть отдохнуть друг от друга. А теперь для Яна это просто выход: как только он окажется один, тут же поедет на выходные к Марии. Прекрасная перспектива, она поможет ему перенести горечь разлуки.
      — А что, если тебе удастся прихватить еще и понедельник? — с надеждой улыбается Мария.
      Вчера он наверняка согласился бы, но сегодня почему-то не уверен:
      — Не знаю, боюсь, из этого ничего не выйдет. Понимаешь, на работе происходит что-то непонятное. Секретарша Данеша предупредила меня, что он вызвал ревизию из министерства. Вот только никак не могу понять, почему именно ко мне.
      Мария, естественно, пугается:
      — А это точно?
      — Еще бы. Ревизия уже у нас. Но ко мне пока не приходили.
      — А почему они начинают именно с тебя?
      Он пожимает плечами, и дернул же меня черт за язык, и без того забот хватает. Свой последний вечер они провели вчера в гостинице, правда, там было не слишком уютно, зато наедине. А сегодня они сидят ужасно далеко друг от друга и расставание неотвратимо.
      — А тебе не кажется, что он узнал что-то про нас?
      — Да нет. Он тут на днях вызывал меня, определенно хотел о тебе выведать, только напрасно. Я тебя не выдал. Молчал как рыба.
      — Бывает, что и слова не нужны, все равно себя выдашь, — тихо говорит Мария и опускает голову, пытаясь скрыть тревогу. Ян совершает большую ошибку, относясь ко всему так легко. — А ты не думаешь, что Данеш может тебе здорово навредить?
      — С чего бы? Еще совсем недавно он уверял меня в своем полном расположении.
      — Расположение Данеша недорого стоит.
      — Давай-ка сменим тему, — отзывается Ян и через стол пожимает безвольно лежащую возле розы руку Марии.
      — Тебе пора возвращаться, — решительно заявляет она. — Что нам эти несколько минут.
      — А мне дорога каждая минута.
      Мария улыбается, но глазами уже ищет официанта и собирается. Розу она кладет в сумку, там она не так помнется.
      — И куда мы торопимся, у меня ведь заготовлено отличное алиби, — сетует Ян.
      Потом он провожает Марию до вокзала и, как договорились, останавливается у входа. Они встают немного в сторонке, людей так много, что довольно непросто найти для прощания тихое место. Но будь они даже одни в пустыне, где вокруг ни живой души, им все равно было бы трудно, потому что прощаться всегда тяжело. Они целуются, а вокруг гремят трамваи, гудят машины, и люди торопятся к поездам.
      — А теперь иди на работу, но обещай приехать, как только узнаешь, в чем дело. Я буду все время ждать тебя. Ян улыбается:
      — Придется приехать тайно, поздно вечером или на рассвете, чтобы никто не увидел.
      Наконец Мария высвобождается из его объятий, но, проходя через стеклянные двери вокзала, вынимает розу и машет ею. Постепенно силуэт Марии теряется в толпе, и Ян остается один. Он оборачивается, словно не узнавая город, словно забыв, что надо торопиться… В конце концов он тоже уходит, и с каждым шагом ему кажется, будто он пробуждается от долгого, но прекрасного сна.
      Ладно, приду вовремя, пусть только попробуют пикнуть. И ясное дело, буду защищаться, да и что, собственно, хочет доказать эта ревизия?
      К тому же завтра можно пойти к Данешу и напрямик спросить, что все это значит. А если тот поинтересуется, где Мария Своянова, не покривив душой, ответить, что Мария скорее всего дома, где ей еще быть?
      Какой же покой нисходит на человека, когда он может говорить правду! И какая уверенность в собственных силах, когда он может во всеуслышание признаться в собственной любви!
      По правде говоря, ошибочно приписывать влюбленным скрытность. Напротив, им совсем не хочется таиться. Клянусь вам, всей душой они жаждут гласности, мечтают поведать миру, как сгорают они от любовного огня, желают объявить о своей любви под барабанный бой на городской площади. К несчастью, как правило, им приходится таиться и лгать. Но чья же здесь вина? Твоя, вероломный и неблагосклонный мир, ваша, чересчур ревнивые мужья и жены, ваша, дорогие сограждане, ибо мы сами из зависти или лицемерной нравственности вынуждаем их к этому.
      Вот почему Ян Томан чувствовал потребность говорить о своей любви правду. А если молчал, то только потому, что в этом ему препятствовали обстоятельства!

* * *

      Мария остановилась у камеры хранения, куда положила чемодан и сумку. Хотела было открыть дверцу своего шкафчика, но передумала. И посмотрела на часы. Время еще есть, можно все переиграть.
      Она вернулась к выходу, но Яна уже не было. Хорошо, что он ушел. Его слова не на шутку встревожили Марию. Теперь она почти не сомневалась, что Данеш знает гораздо больше, чем думает Ян, а значит, все его поступки продиктованы местью. Ведь он привык всегда добиваться своего, а встречаясь с препятствиями, только раздражается. Достаточно вспомнить, какой скандал он закатил, когда я отказывалась ехать в этот дурацкий дом отдыха. Тогда я его еще боялась и послушалась. А нужно ли было? Вряд ли… Данеш способен на единственно сильное чувство: думать только о себе. Какое-то время ему казалось, что я могла бы стать достойным украшением его жизни и карьеры. Но видно, это быстро прошло.
      Мария еще немного постояла в зале вокзала, потом вынула из сумки розу, открыла камеру и положила цветок внутрь. Здесь ему будет лучше, подумала она.
      И снова взглянула на часы. Если Ян и в самом деле решил вернуться на работу, он вот-вот туда придет. Надо еще немного выждать, а потом спокойно отправиться туда же, не опасаясь встречи.
      Пойти надо обязательно. Жалко, правда, что не к Яну, а к Данешу.
      Мария пока еще сама не знала, о чем будет говорить с Данешем, но понимала, что это необходимо. Не ради себя, естественно, с этим, похоже, покончено. Ради Яна. Она скажет Данешу то, что он так надеется услышать: «Я осталась в Праге вовсе не из-за Яна. Можешь расценивать это как мой очередной каприз».
      Чего не сделает влюбленная женщина для своего возлюбленного! Например, можно даже поклясться, что они с Яном никогда больше не увидятся. Собственно, она зайдет в институт просто попрощаться. Поблагодарить за хлопоты, он ведь и в самом деле пытался найти ей место. Правда, из этого ничего не вышло, но все равно с его стороны это было очень любезно. Пожалуй, надо сказать, что будущее, которое он мне предрекал, совсем не для меня. Я все поняла, и теперь остается только вернуться домой.
      Вахтеру Мария сказала, что идет на прием к директору. Заполнила пропуск, и тот вежливо разрешил пройти. Мария взбежала по лестнице, боясь встретить кого-нибудь из знакомых. К счастью, этого не произошло.
      Постучав в дверь приемной, она, не дожидаясь ответа, вошла. И показала секретарше заполненный пропуск.
      — На прием к товарищу директору? Сомневаюсь, что он вас примет… скептически заметила секретарша, но все же сняла трубку и сообщила Данешу, что пришла какая-то Своянова по срочному делу.
      Он не сдержался:
      — Кто?
      И, бросив трубку, вышел из кабинета. Ему вдруг показалось, что он просто ослышался… Но, увидев Марию, растерялся. Черт возьми, какая оплошность, надо было сказать, что занят. Впрочем, все произошло так неожиданно… Мария ждала, повернувшись к нему. Секретарша заметила, что шеф замялся, но все же пригласил посетительницу войти. Похоже, всепонимающе подумала Лидушка, придется варить кофе. Директор эту женщину определенно знает. Ну и дела тут сегодня творятся!
      — Чем обязан… твоему визиту? — хрипло начал Данеш, показывая на кресло у журнального столика.
      — Да вот зашла попрощаться, — сказала Мария самым естественным тоном, на какой была способна.
      — Правда? Но ты ведь уже уехала, разве нет?
      — Да, а потом вернулась. Попробовала сама поискать подходящее место, о котором мы с тобой когда-то мечтали. Ничего не вышло, и вот я уезжаю.
      Он сжал губы и исподлобья взглянул на нее:
      — Не лги. Я отправил тебе заказное письмо, и оно вернулось с пометкой, что адресат отсутствует. А вчера я имел честь и удовольствие видеть тебя и Томана, катающихся на лодочке по Влтаве. Прекрасное место для свиданий.
      — Так вот почему… — сказала она и улыбнулась печально и немного презрительно. — Вот почему эта ревизия…
      — А что ты о ней знаешь?
      — Все. Просто я никак не могла понять, с какой это стати ты вдруг изменился к преданному однокласснику, который по твоему приказанию не только должен был привезти меня в Прагу, но и поселить в своей квартире.
      — Я старался…
      — Понимаю, ты старался свить удобное гнездышко. Но мне это не понравилось.
      — А посему ты предпочла прогулки по Влтаве?
      — Не делай вид, будто собираешься ревновать, — почти весело сказала Мария. — Ты ведь на это не способен, так же как не способен любить. В этом я убедилась только здесь, в Праге. Деревенская гусыня наконец-то прозрела. Потому ты и не захотел мне помочь. А коли так, если вышло не по-твоему, то решил строить козни Томану. Но тут ты ошибаешься. Именно это я и пришла сказать.
      Он натянуто улыбнулся:
      — Смею спросить, с чего это вдруг ты стала хлопотать именно за него? Не иначе как тебя попросила его жена!
      — Ни в коем случае. Его жена была мне омерзительна с первой же минуты, уж слишком она старалась угодить всем твоим желаниям. Даже совершенно откровенно порицала меня за то, что я отказалась спать с тобой у них. Что ж, у каждого свои представления о приличиях!
      Данеш разозлился: еще и отчитывает его словно мальчишку! Да и вообще, какая наглость — взять и заявиться сюда!
      Он взглянул на часы.
      — Ты очень занят, я понимаю. Просто мне не хотелось, чтобы из-за меня пострадал человек, который отнесся ко мне… ну, скажем, очень хорошо.
      — Настолько хорошо, что ты в конце концов предпочла его мне! Отлично!
      Мария встала. Похоже, самое время сказать, что это не так, но у нее вдруг не хватило сил. Не хотелось лгать. Это совсем не вязалось ни с Яном, ни с тем, что происходит между ними.
      — Я уверена, что многие женщины, узнав тебя поближе, предпочли других мужчин! — И, не прощаясь, вышла.
      Безучастно прошла мимо секретарши и только в дверях повернулась к ней, выдавив улыбку. Надо крепиться, а то еще разревусь. Не от жалости, конечно, а от злости. Или, может, от любви.
      Дверь в директорский кабинет осталась открытой, Данеш с мрачным видом стоял у стола. Заметив, что секретарша за ним наблюдает, он попросил закрыть дверь, а потом еще долго не вызывал Лидушку.
      Ну конечно, это Томан надоумил Марию прийти ко мне. Вот этого я ему никогда не прощу! Делают из меня идиота!
      Он вытащил из ящика заказное письмо, вернувшееся с извещением, что адресат отсутствует. Секретарша не дура, она уже вчера как-то странно поглядывала, подавая это письмо с почтовым извещением. А тут еще какая-то странная визитерша, которая выходит из кабинета с видом оскорбленной богини. Стоит сопоставить факты, и всему институту будет обо что поточить языки!
      Надо бы рассказать про все Котлабе, но тот корчит из себя чуть ли не обиженного. Как же, директор позволил напустить ревизора на нашего сотрудника! Но ведь это мое право! Даже обязанность, если мне кажется, что происходит что-то неладное. А мне это не просто кажется. Я в этом убежден!
      Он раздраженно швырнул письмо в корзину для бумаг, потом передумал, вытащил, разорвал на мелкие кусочки и сунул в карман.
      Вдобавок эта психованная баба приходит просить за Томана! Будь он ей безразличен, она бы этого не сделала. Значит, между ними что-то есть!
      Правда, пока неясно, кто больше виноват. Та, которой он хотел помочь попасть в мир искусства, или его бывший одноклассник, которого он пристроил к себе на работу?
      Я слишком добр к людям, вот моя главная ошибка!
      Он так долго жалел самого себя, что в конце концов даже успокоился.
      Конечно, на Марии вряд ли удастся отыграться. Тем хуже для Томана. Ревизия — этого явно мало. К счастью, есть еще одна возможность: пани Томанова!
      Данеш возликовал: а что, из всего этого может получиться довольно пикантная игра, и уж ее-то я не проиграю!
      Отвергнутая любовь — одно из самых опасных чувств, она может извести человека. Прежде люди верили в богиню мести. Ее, естественно, нет, но отвергнутая любовь пострашнее статуи Командора, как известно, задушившей Дон-Жуана.
      Директор Данеш, злобно метавшийся по своему кабинету, начинал приобретать с этой статуей все более опасное сходство.

* * *

      — Да, да, пани Гелена, — торжественно вещал Данеш, прохаживаясь по комнате, словно читал лекцию в переполненной внимательными слушателями аудитории, — собственно, мы с вами в одинаковом положении. И разумеется, из-за своего доброго сердца. Мы оба — жертвы обмана. И нам необходимо сделать выводы. Я сочувствую вам и не сомневаюсь, что подобное понимание найду и в вас. Мы на одном корабле. И мы на нем одни. Только это меня и утешает.
      Пол скрипел под его шагами, и это несколько выводило Данеша из равновесия. Тем не менее своим монологом он был доволен. Каждое его слово было стрелой, метко разящей цель.
      Гелена наблюдала за ним сначала с удивлением, потом это стало ее даже забавлять. То, что он рассказал, пока еще не дошло до ее сознания, вернее, она просто не поверила. Но для вящей убедительности напустила на себя серьезный вид и периодически дотрагивалась до висков, словно у нее разболелась голова. Впрочем, пока она ощущала только замешательство.
      — А вы уверены, что все это правда? — спросила она, когда Данеш наконец выговорился.
      — Абсолютно. Эти двое, то есть Мария и ваш муж, водят нас за нос. Не могу утверждать, что уже случилось самое плохое, но одно мне совершенно ясно: что-то они от нас скрывают.
      Пани Гелена сомневалась: Ян мне изменяет, это а,бсурд! Хотела бы я посмотреть на женщину, способную увлечься таким заморышем. Кто-кто, а уж она-то знала его как облупленного. Даже странно было, что когда-то он сумел завоевать ее, правда, тогда они были молоды и неопытны, а кроме того, она сама потрудилась направить его мысли в нужное русло. Устроила так, что он попросил ее руки. Гелена до сего дня сомневалась, не сама ли она сделала предложение. В любом случае — это дело ее рук. Конечно, она совершила ошибку, но только по неопытности.