Это в прежние времена неискушенная женщина слыла добродетельной и порядочной, теперь таких считают глупыми. И правильно, ну посмотрите на меня, какой мне прок от этой самой добродетели, когда мой муж витает в облаках и намалеванная на стене картинка ему дороже собственной карьеры. И чтоб влюбиться в него, да еще предпочесть Да-нешу, перед которым открыты все дороги?
      Мужчина ценится по его успехам в жизни и на работе. А вообще-то все они одинаковые, в чем-то неловкие, в чем-то властны, все дорожат собственным удобством и ненавидят беспорядок, всем нужна чистая рубашка, если, конечно, они о ней вспоминают, ну и, естественно, горячий ужин. Все это довольно хлопотно, но если мужчина преуспевает, каждая нормальная женщина с удовольствием потакает его прихотям, ибо в успехе мужа есть толика и ее забот.
      Данеш — мужчина моей мечты. Как это он сказал про море?.. А… Что мы одни на корабле… Неплохо звучит.
      — Скорее всего Мария осталась из-за простого стечения обстоятельств, конечно же, не ради Яна, за это я могу поручиться. Да и какая женщина пошла бы на это? Даже я и то вряд ли, — с сомнением добавила она.
      Данеш подсел к ней на кушетку и, положив руку на подлокотник, невзначай дотронулся до Гелены. По правде говоря, он давно уже представлял себе эту сцену. Жаль только, что придется говорить совершенно о другом. Довольно трудно убеждать в якобы раскрытом предательстве, а самому тем временем пытаться соблазнить.
      — Боюсь, вы ошибаетесь, дорогая пани Гелена. Вопреки его опасениям она не отодвинулась, однако ее слова как-то не располагали к ухаживаниям:
      — Конечно, меня удивляет, что Мария так мало оценила ваши старания и заботу. Мне кажется, она просто не стоит вас. Должна бы понять, что сама ни на что не способна. Ну как, скажите на милость, без вашей помощи ей удалось бы устроиться в театр, да к тому же в Праге?
      Данеш не без удовольствия внимал этим речам, все ближе придвигаясь к Гелене. Прекрасно, события развиваются так, как он давно себе представлял.
      А та продолжала:
      — Что касается Яна, я с ним поговорю, положитесь на меня. Конечно, это очень неприятно, но я надеюсь, эта история не отразится на его карьере. Знаете, я давно мечтала поговорить с вами о нем. Мне казалось, что его стоит немного подтолкнуть, он ведь такой… Речь вовсе не о Яне, а обо всех нас, обо мне, о дочери… Сто раз я упрекала его за то, что он к вам раньше не обратился. Ну и, конечно, выговаривала за неблагодарность. И все-таки, я думаю, он давно уже мог стать начальником отдела. Просто не было подходящего случая поговорить с вами.
      Данеш отодвинулся. Надо же, и она хлопочет за Яна! Что же такое в этом Томане, если женщины так о нем пекутся? Обо мне никогда никто не заботился. Может, потому, решил он наконец, что мне это не нужно. Во мне они чувствуют настоящего мужчину.
      Но как ни странно, такой вывод вызвал у него новый прилив ярости. Так я и поверил, будто Ян тут ни при чем! Да здесь просто настоящая маленькая трагедия: благородный муж предан другом и брошен любовницей.
      Вот только Гелена почему-то не собирается сыграть в этой трагедии роль мстительницы.
      Какая жалость!
      На самом деле у пани Гелены было свое мнение по поводу этого сюжета. Визит Данеша она расценила как награду и надеялась, что теперь он станет заглядывать регулярно. Ей так хотелось иметь на него влияние. Ведь только ради этого она и впустила его любовницу в свою квартиру! Сообщение об измене мужа она восприняла без особого драматизма, как нечто обыденное.
      — Я женщина порядочная, — вдруг сказала она без всякой связи с предыдущим высказыванием, но совершенно логично, если вспомнить, о чем она про себя думала.
      — Я в этом нисколько не сомневаюсь, — быстро отреагировал Данеш, потому и пришел к вам.
      Начало фразы явно не вязалось с концом, впрочем, Гелена ничего не заметила. Она поправила волосы и встала:
      — Я сварю кофе.
      — Нет, прошу вас, сидите, я пришел не на кофе, а чтобы обсудить ситуацию.
      — Очень хорошо, что вы зашли. Мы ведь собираемся с дочкой в отпуск, в пансионат на Сазаве, мы туда уже третий год подряд ездим. Сначала я, а потом меня сменит Ян.
      — Если я правильно понял, вы хотите сказать, что довольно долго будете независимы от мужа. Сначала на Сазаве, а потом в Праге…
      Она улыбнулась:
      — Вы все правильно поняли. Обидно, что раньше нам не удавалось поговорить с глазу на глаз. Он понял и кивнул:
      — Действительно, жаль. А что, если мне приехать к вам в гости в этот пансионат, вам ведь надо знать, как развиваются события?
      — Я больше чем уверена, что все будет в порядке.
      — Вы потрясающая женщина, пани Гелена, и я всегда завидовал Яну. Но сегодня почему-то больше, чем обычно.
      И он снова обнял ее и увлек на кушетку. Гелена напряглась, затаила дыхание, но потом улыбнулась:
      — Я ведь уже говорила вам, я женщина порядочная.
      — А я ответил, что нисколько в этом не сомневаюсь. Ну л теперь убеждаюсь в этом все больше и больше.
      Он медленно отвел пальцами упавшую на ее лоб прядь волос, и она прикрыла глаза под его поцелуем. Боже, какое блаженство! Даже не будь дурацкой истории с его девицей, рано или поздно это все равно должно было случиться. Некоторые события назревают исподволь, но в конце концов все же происходят.
      Данеша обуревали совсем иные чувства: Мария глубоко заблуждалась, думая, что меня заденет ее уход. Настоящий мужчина без труда залечит такую рану. К тому же я всегда чувствовал в Гелене родственную душу.
      Когда он начал расстегивать кофточку, она отодвинулась:
      — А вам не кажется, что вы слишком торопитесь?
      Но при этом улыбалась, словно подбадривая. Потом встала и закрыла дверь на ключ. А будучи женщиной хорошо воспитанной, объяснила, что это из-за дочки, она гуляет во дворе и может ненароком прийти.
      Когда Данеш ушел и Гелена осталась одна, она раздумывала, хорошо или плохо то, что случилось, а главное, не слишком ли она поторопилась. Но потом рассудила, что, в сущности, все хорошо, лучше жалеть о сделанном, чем об упущенной возможности. Теперь-то уж Данеш никуда не денется. Правда, она не рассчитывала на такой поворот событий, но не стоит ни о чем жалеть, да и ему не придется раскаиваться. Теперь они связаны одной веревочкой. И ко всему прочему, на многое смотрят одинаково.
      Глядя в зеркало, Гелена привела себя в порядок. Нет, определенно не все потеряно, если мужчины до сих пор так нетерпеливы.

* * *

      Ян Томан возвращался домой в плохом настроении. Он только что закончил беседу с проверяющим его ревизором, который дотошно выяснял, когда истек срок выполнения последней работы и вовремя ли сдал ее Томан.
      — А качество моей работы вас совсем не волнует?
      — Нет. У меня конкретная задача, — ухмыльнулся ревизор. — Я ведь не обвиняю вас в невыполнении сроков задания, а всего лишь констатирую.
      — Мне кажется, вы хотите представить меня каким-то лодырем.
      — Оценивать вашу деятельность будут другие, я только передам свои материалы руководству.
      Но Яну было все почти безразлично. Ведь он потерял то главное, что наполняло его жизнь последнее время. Уставившись взглядом в стену, он видел, как Мария спешит к нему по улице, видел ее сидящей за маленьким столом в гостиничном номере. Видел на озере, на том маленьком островке, залитом солнцем, еще совсем чужую, но уже такую близкую… Он видел ее постоянно.
      А тут еще эти бумаги двух- не то трехлетней давности! По правде говоря, он давно уже позабыл, о чем они. Но твердо помнил одно: Мария уехала. Ее отсутствие ощущалось не только в этой апатии, но и в какой-то неотвязной тупой боли, пронизывающей все его существо. Возвращаясь домой, он уже не замечал прелести древних улочек, ни о чем не говорили ему старинные черепичные крыши, которые прежде он так любил, даже шум города больше не раздражал его, словно он вдруг оглох.
      Вот если бы можно было самому решать, стоит ли дальше жить, думал он.
      Поравнявшись с домом, Ян решил зайти к Хиле. Хотелось поговорить с кем-нибудь по душам. Он начал бояться одиночества.
      Старик встретил его приветливо:
      — Хорошо, что вы зашли. Признаться, у вас не очень-то веселый вид.
      — Для веселья нет поводов.
      Он коротко рассказал, что творится у него на работе, а Хиле только покачивал головой:
      — Ну, для меня не новость подобные несуразицы на службе. А вот вы, наверное, впервые со всем этим столкнулись, потому и удивляетесь. Событий, украшающих человеческую жизнь, на работе случается не слишком много. Когда я перебираю прошлое, мне кажется, что вся моя жизнь была беспредельной рекой с темной холодной водой. Погожие дни выпадали редко, и за них обычно приходилось дорого платить.
      — Я сейчас в Праге один. Моя подруга уехала. Больше всего мне хочется закрыть глаза и забыться.
      — В небезызвестной повести Готтфрида Страсбургского можно прочесть, что рыцарь Тристан совершенно не мог быть один. Он пытался отказаться от своей любви и, полный благородной решимости, покидал двор своего дяди, чтобы не видеть Изольду, но каждый раз возвращался. Однажды в рубище бродяги, другой раз — переодевшись нищим, а как-то выдал себя за юродивого. Возвращался, потому что не мог иначе. Тристан преступал не только закон и нравственность, но даже собственное слово, проявляя слабость не только по отношению к недругам, но и к самому себе. Я рассказываю это, чтобы подбодрить вас, надеюсь, вы меня поймете.
      Слушая старика, Ян машинально обводил глазами комнату и вдруг увидел на шкафу заставленную стопкой книг ту самую фарфоровую безделушку, за которую Хиле уже отдал ему деньги, уверяя, что продал.
      Ян с грустью посмотрел на старика:
      — Милый пан Хиле, мне стыдно за свою бесцеремонность, а ваша доброта меня угнетает. Я вижу на шкафу свою статуэтку, вы просто выручили меня, хотя я совсем этого не заслуживаю. Конечно, я постараюсь вернуть вам деньги, но сразу, наверное, не получится, придется отдать все жене, они собираются с дочкой в отпуск.
      — Ах я старый осел, — хмуро пробормотал Хиле. — Надо было ее получше припрятать. Открою вам один секрет: сейчас не самое удачное время для продажи антиквариата, людей интересует все что угодно, только не старинные вещи. Обычно ситуация меняется перед рождеством, вот почему я и решился на эту маленькую хитрость, сказав, что ваша мейсенская фигурка уже продана. Рано или поздно я продам ее, а эти деньги пусть будут авансом.
      — Вы слишком добры, а я, похоже, потерял всякий стыд. Старый Хиле улыбнулся:
      — Ну хорошо, считайте это займом. Я ведь нежданно-негаданно разбогател, мою статью о нашей фреске напечатали в сборнике о старой Праге, и я получил гонорар. Так что теперь могу себе позволить одолжить хорошему человеку. Не будь вас, фреску не открыли бы до сих пор.
      — А я бы не попал в положение безумного Тристана. Нет, прошу вас, не разубеждайте меня. Его донимали вероломные рыцари, с которыми он все же скрестил оружие, а я вступаю в спор с ревизором, до которого мне нет никакого дела.
      — Когда-нибудь вы поймете — самое прекрасное, что может выпасть на долю человека, это любовные страдания.
      Ян вышел, и Хиле с грустью посмотрел на дверь, закрывшуюся за его несчастным другом. Любовь, конечно, суета, подумал старик, но до чего же пленительная. Это пытка, но такая сладкая. Я и сам однажды познал неразделенную любовь, бесплодную, как пустой колос. И все равно вспоминаю о ней с нежностью. Она освещает мои сны заревом давно погасшего пожара.
      Кстати о пожаре, неплохо бы узнать, что означает сегодняшний визит некоего господина, кажется, однажды я его тут уже видел, по-моему, он не реставратор. Пришел один и пробыл наверху довольно долго. Маленькая Геленка прибежала ко мне и сказала, что не может попасть домой, наверное, мамочка ушла. Я несколько удивился, но когда увидел, что неожиданный визитер спешно ретируется из подъезда, посоветовал малышке сходить наверх еще раз, может, она просто слабо дергала за ручку. Та засомневалась, однако побежала домой, и вскоре послышался ее радостный вопль, судя по которому можно было заключить, что мамочка благополучно вернулась. За настоящую любовь человека клеймят позором, а то, что даже как-то неудобно назвать любовью, принимается со снисходительным пониманием. Истинная любовь раздражает людей. Тогда как ее суррогат вызывает на их лицах примирительную усмешку. Влюбленных ставят к позорному столбу, лицемеры же обретают почет и вес в обществе. До чего же все это грустно. Он вышел во двор и посмотрел на фреску. Да, на свете слишком много зла, одно искусство благородно и переживает века. Свет и тень… Кьяроскуро…

* * *

      Пани Гелена нервничала, в ней спорили неуверенность, раскаяние и гнев. Переживания, обычные для женщины в подобной ситуации: решилась, вот и хорошо, но все же как-то стыдно. Хотя в глубине души каждая женщина убеждена, что незачем терзаться понапрасну, никто ведь не узнает. Кстати, это типичная черта — совершив проступок и не будучи пойманным, быстренько увериться в собственной невинности. Мы вовсе не хотим сказать, что это избавляет от уколов совести, привычное равновесие на некоторое время нарушается.
      Гелена собиралась в отпуск, хотя с большим удовольствием осталась бы в Праге. Мысль о том, что Данеш, возможно, был недалек от истины, когда подозревал Яна, и тот прекрасно знал, что Мария осталась в Праге, терзала ее измученную заботами головку. А вдруг она и в самом деле осталась ради него?
      Вот оно — самое гениальное средство против ощущения вины: я просто не стану его попрекать, мы квиты.
      Бедняжка, она ведь не подозревала, что самые заядлые ревнивцы как раз неверные супруги. И потому мучилась, конечно, не так чтобы сильно, от чувства вины за свой проступок, а вот ревность терзала ее все больше и больше. Но сильнее всего ее беспокоило, не относится ли Данеш к случившемуся как к мимолетному флирту. К счастью, он позвонил уже на следующий день и пригласил ее на смотровую площадку Брюссельского павильона. Они любовались видом Праги, болтали о пустяках, иногда он дотрагивался до ее руки, в общем, вел себя как истинный джентльмен, и это могло означать только то, что он не считает происшедшее ничего не значащим эпизодом, а следовательно, на него можно положиться. Наконец-то она ощутила внутреннее спокойствие.
      Она даже приняла как должное неприятности мужа по работе, ну и поделом, пусть знает, как ссориться с начальством, хоть тот и бывший одноклассник. Она страстно желала, чтобы Ян переживал и мучился, и мысль, что он не слишком-то расстраивается, ибо, как известно, совершенно равнодушен ко всему, не могла не огорчать ее.
      Перейти с Данешем на «ты» Гелена решительно отказалась по той простой причине, что официальное «вы» заставляло как бы позабыть о случившемся.
      — А завтра можно прийти к вам? — спросил он.
      — Ради бога, не надо, с завтрашнего дня я в отпуске, и дочка ждет не дождется отъезда. Ян приводит в порядок нашу колымагу… — И вдруг выпалила: — Совсем помешался на этой машине, давно можно было купить что-нибудь получше, поновее. А он твердит, что лучше ничего не купишь! Только чтобы позлить меня!
      Данеш нежно гладил ее, стараясь успокоить. А она все продолжала жаловаться на мужа, не предполагая, что все дальше и дальше заходит в воду, которая и так уже поднялась слишком высоко.
      — Давайте я сам отвезу вас?
      — Нет, только не это… Ян может бог весть что подумать. Вы же знаете мужчин!
      — Безусловно, — с пониманием согласился он. Ни ей, ни ему как-то не приходило в голову, что сейчас они дружно лгут.
      В это время Ян колдовал над своей машиной, мечтая побыстрее отвезти своих в пансионат. Хочется, чтобы старушка не подвела, как тогда, когда он вез Марию в Прагу. Ян совершенно забыл, что, если бы не взятая напрокат катушка, они бы вообще не доехали.
      Какая же чудесная была та дорога, думал он, дорога в новую жизнь, которая началась для него тогда и тянется до сих пор.
      Он тронул зажигание, машина мгновенно завелась. Ян с удовольствием вслушивался в рокот мотора: все-таки в своей машине я разбираюсь. Вот только прочищу свечи, и, пожалуйста, как новенькая! Зажигание в полном порядке. Он снова загнал машину в гараж и вытер руки о смоченную в бензине ветошь. В крайнем случае, если Данеш выгонит с работы, пристроюсь на станцию техобслуживания. Неужели не возьмут учеником рабочего? Да оторвут с руками!
      На работе страсти постепенно утихали, было ясно, что ревизия выборочная, а в Томана угодила по чистой случайности. Или, может, потому, что он бывший одноклассник Данеша, пусть не болтают, будто директор ему покровительствует.
      — Это было предусмотрительно, — многозначительно подмигнула Яну секретарша Лидушка, когда он пришел проштемпелевать письма. — Шеф всегда знает, чего хочет!
      — Боюсь, вы правы, — сказал он так тихо, что она не расслышала.
      — Что известно новенького о его переводе в министерство? — Лидушке не терпелось выведать последние новости.
      — Со мной он новостями не делится. Уж скорее с вами. Женщина, насколько я знаю, всегда сумеет вытянуть из мужчины все его тайны.
      — Ну, из нашего директора немногое вытянешь. Мне даже кажется, что он недолюбливает женщин.
      — Возможно, вы правы.
      Конечно, она права, Данеш просто не способен любить, вот в чем дело. Ничего мне не известно о его планах, а вот об этом его качестве я знаю больше, чем ты, детка, думаешь!
      Он взял письма и вернулся к себе.
      А может, Данеш успокоился еще и потому, что Мария наконец уехала? Только ведь однажды она вернется, непременно вернется, мы же не можем жить друг без друга. Он отправил Марии уже два письма, она ответила пока на одно, ответ оказался коротким, но самое главное в нем было: люблю тебя и мучаюсь… Разве могут быть слова лучше этих? Никогда мне еще никто так не говорил.
      Как она предусмотрительна: пишет на работу, и конверт никоим образом не выдает нежного любовного послания, обычный строгий конверт, даже адрес отпечатан на машинке. Письмо в ящике его стола, Яна часто так и тянет просто посмотреть на него или хотя бы дотронуться.
      Однажды он напишет ей всего два слова: «Я приеду». Скорее бы наступил долгожданный день!
      Печально, что любовь состоит из одних разлук.
      Как писал некий изысканный любимец муз, влюбленный, даже почивая с предметом своей страсти на широком ложе, не удовлетворен вполне, ибо во сне забывает, что рядом лежит его возлюбленная. Но если они в разлуке, он грезит о ней наяву.

* * *

      Дома творится что-то невероятное, вся одежда развешана на дверцах, стульях и оконных шпингалетах. Когда-то Ян восхищенно улыбался, глядя на весь этот бедлам, теперь прячет глаза, боясь выдать, насколько все это смешно. На самом деле ничего смешного нет, просто для Гелены выбор туалетов даже для скромного пансионата — целое событие.
      Уже довольно поздно, утром они уезжают, чемоданы почти собраны, за исключением мелочей. Малышка отправилась спать.
      — А ты уверен, что наша развалина и на этот раз доплетется? — мрачно осведомилась пани Гелена.
      — Конечно, машина на ходу.
      — Это ты так говоришь, а как оно на самом деле? Когда ты отправился за девицей Данеша, тоже сначала хорохорился, а потом сиял от счастья, что вообще добрался до Праги.
      — Это была случайность.
      И вдруг Гелену прорывает. Слишком долго она пыталась сдерживаться, теперь все, хватит! Положив в шкаф последнее полотенце, она резко захлопывает дверцу:
      — Это была ошибка. Напрасно ты за ней поехал. Ян молчит, прекрасно понимая, что тема весьма щекотливая, и Гелена продолжает:
      — Или, может, ты не знаешь? Ты с Данешем говорил?
      — А как же. Он даже поблагодарил меня за услугу.
      — Как интересно! И в качестве благодарности натравил на тебя ревизоров?
      У Яна опустились руки. Господи, только бы избежать этого разговора.
      — С чего это вдруг ты потерял дар речи? Или тебе и впрямь все настолько безразлично?
      — Нет. Но я поговорил с ревизором. У меня все в порядке.
      — За исключением того, что Данеш загоняет тебя в угол, и стоит ему захотеть, он в два счета докажет, что ты небезгрешен. Начальник всегда прав.
      Ян пожал плечами. Ему и самому ясно, что отношение Данеша вдруг резко изменилось.
      Но Гелена продолжала себя накручивать и, когда Ян собрался выйти из комнаты, не выдержала:
      — Да, дороговато тебе, дурачку, обойдется эта твоя прогулка на лодочке!
      Ян помертвел. Кто ей сказал? Что вообще она знает о нем и Марии? До сих пор он был уверен, что ничего. До сих пор он старался нести свой крест сам и делал все, чтобы не взваливать эту тяжесть на плечи Гелены. Прогулка на лодочке… Перед самым отъездом Мария тоже сказала, что, похоже, Данешу что-то известно. Помнится, это было, когда они прощались у вокзала… Просто угадала? Или узнала что-то, но не хотела говорить?
      Он повернулся к Гелене и изумленно уставился на нее.
      — Ну чего вылупился? Я не такая дура, как тебе кажется! И в курсе всего! От Данеша, если хочешь знать! — Эти слова вылетели из нее быстрее, чем она успела захлопнуть рот. Внезапно она оказалась в совершенно идиотском положении, но тут же нашлась: — Я разговаривала с ним, случайно, конечно, и он сказал, что эта его девица осталась в Праге исключительно ради тебя.
      — Данешу всегда нравилось корчить из себя всезнайку. Еще в школе.
      — Да просто он видел вас, когда вы катались на лодке по Влтаве. Остальное нетрудно представить.
      Она была несказанно рада, что так удачно выпуталась. Теперь Яну уже не до того, где и когда она встречалась с Данешем. Господи боже, уж лучше б я промолчала! Какая досадная оплошность. Но я просто не выношу, когда он напускает на себя этакую отрешенность. Смотреть тошно. И он прекрасно это знает. А потому и делает мне назло.
      Заставь она себя сейчас замолчать, может, все бы и обошлось. Но сущность ссоры заключается в том, что слова вылетают раньше, чем мысль успевает направить их поток. В супружеской ссоре каждый мечтает оказаться победителем и сказать последнее слово. Влюбленные ссорятся из-за любви; супруги — из-за принципа.
      Гнев и ревность продолжают нарастать в Гелене. И потому она с издевкой спрашивает:
      — Может, ты объяснишь, чего ради ты с ней поперся на этой чертовой лодке?
      — Она захотела.
      — Ты что, обязался выполнять все ее желания?
      — Да, я так делал.
      — Позволь спросить почему?
      Вот тут бы Яну пожать по обыкновению плечами, после чего Гелена мрачно ухмыльнулась бы, хлопнула дверью, и на этом все закончилось. Но глаза его застила какая-то пелена. Не смог он промолчать. Не смог сказать ничего другого, кроме того, что сказал, хотя и знал, что это приговор:
      — Потому что я люблю ее.
      И сразу наступила тишина, готовая вот-вот взорваться. Гелена вскрикнула. В первый момент ей, видимо, хотелось, чтобы в голосе прозвучала только издевка, но тут явно примешалась и боль от ощущения обмана. И конечно, зная характер Гелены, еще и досада. Как, этот мямля и недотепа еще осмеливается произносить подобные слова? Неужели он не понимает, насколько смешон? Говорить так о женщине, которая приехала в Прагу ради Данеша? А уж коли паче чаяния он таки в нее влюбился, в чем я сильно сомневаюсь, потому что ничего особенного в ней нет, обыкновенная периферийная дурочка, и ничего больше, но если бы даже она вскружила ему голову, разве не обязан был он перебороть свое безумие и отвести глаза? Разве то, что он сделал, касается только его? Разве не втянул он в свою авантюру всю семью? Разве последствия, а уж они не замедлят проявиться, не затронут всех?
      От смятения и злобы она вдруг ощутила невероятную слабость. И, устало плюхнувшись на диван, сложила на коленях руки:
      — Ты сошел с ума!
      Ян допустил подобный вариант легким кивком головы, но не сказал ни слова в свое оправдание. Да и что он мог сказать? Это и так было чересчур смело — открыто признаться ей, как обстоят дела. Теперь уже и вправду нечего было добавить.
      — Нет, ты в самом деле сошел с ума, — повторила она. — Ну и угораздило тебя! И кого выбрал! Любовницу Данеша! Чего же теперь удивляться, что он тебе мстит.
      Она злилась, но подсознательно отметила, что именно на этой кушетке сидела недавно с Данешем.
      Почему-то вдруг у нее закружилась голова.
      Но внезапно, среди всего этого безумия, она улыбнулась, криво, злобно, но улыбнулась:
      — Так ты мне изменил! Вот уж действительно сюрприз. ТЫ МНЕ изменил!
      Она повторяла это даже с каким-то наслаждением, чтобы и он почувствовал, насколько это смешно.
      А Ян с ужасом понял, что ведь она не ставит ему в вину саму измену, ее просто оскорбляет, что их брак поколебал именно он. Видимо, такую возможность Гелена считала исключительно собственной прерогативой.
      — Прости, — тихо сказал он. — Я пытался совладать с собой. Только ничего не получилось.
      — И это все? — Она подняла глаза. Потом встала, видимо, ей все же было неуютно на этой кушетке, иногда воспоминания назойливее насекомых. — Больше тебе нечего сказать?
      — Нечего. Вот разве только то, что Данешу незачем мне мстить. Я ничем ему не навредил. Мария сама решила порвать с ним, и я ее понимал.
      — Меня ты никогда не понимал. Впрочем, тебя это нисколько не угнетало.
      — Мы давно уже перестали понимать друг друга, ты сама хорошо знаешь. То, что случилось сейчас, могло произойти гораздо раньше. Ведь ты всегда говорила, что я плохой муж. С такими мыслями нам трудно жить вместе. И тебе, и мне.
      — Ну и что ты собираешься делать? Подашь на развод?
      — Пока еще не думал.
      — Советую тебе как можно быстрее подумать об этом. Уходи когда угодно. Я тебя не собираюсь удерживать. И соперничать с какой-то бездарной певичкой тоже не буду! Это ниже моего достоинства.
      И Гелена вышла из комнаты, полная благородного негодования. Только из-за двери раздался ее голос:
      — Надеюсь, ты все же отвезешь нас утром.
      Он кивнул, хотя уже было некому.
      Потом сел в кресло, поставив его поближе к окну, почему-то вдруг захотелось посмотреть на звезды. Он погасил свет и закрыл глаза.
      Я сделал все, Мария, что мог и должен был сделать. Отрекаться не имеет смысла, прости меня, если ты не согласна. Я способен отречься от чего угодно, только не от тебя. Не могу и не хочу.
      Ян глядел в темное окно, и ему казалось, что небосвод проваливается куда-то вниз, падали не только звезды, падало все, и он сам летел в бездонную пропасть.
      Я падаю, и ничто меня не остановит, любовь моя! Только твои руки, но они сейчас так далеко.

* * *

      В спальне Гелена расплакалась. Ручьи слез текли по щекам и подбородку, но она их не утирала. Нужно выплакаться, чтобы хоть как-то снять напряжение. Хорошо, что Ян не пришел к ней. Она поняла, что он не придет уже никогда, и оттого плакала еще сильнее. А потом слезы высохли сами по себе. Тогда она успокоилась, вытерла глаза и намазала щеки кремом.
      Ей казалось, будто этим плачем она принесла какую-то обязательную жертву прошлому, своему замужеству. И теперь снова могла рассуждать разумно.
      Итак, прежде всего Ян. Она поняла, что в этих его новых отношениях он был пешкой. Привыкнув всегда отводить мужу роль второй скрипки, Гелена совершенно не представляла себе Яна в роли инициатора. Видимо, он просто попал под влияние той женщины. Сначала, наверное, потому, что держал себя с ней очень вежливо и корректно, ведь это была просьба Данеша, а потом она сама вынудила его поверить, будто он влюблен.
      Гелена была секретаршей, и пение почитала занятием не слишком уж благородным. Чем-то таким, что не пристало приличному человеку. В профессии певицы ей чудилось нечто непристойное.
      Все это, разумеется, ни на йоту не умаляло вины Яна. Он разрушил семью и к тому же сам признался в измене. Для нее это было отягчающим вину обстоятельством. Попытайся он выкрутиться, она скорее поняла бы. Кстати, если бы он не сознался, ничего нельзя было бы доказать. Ну, поехал кататься с той женщиной на лодке, все это легко объясняется ее прихотью. Разве он не сам сказал, что Мария так захотела? Вот тут и надо было остановиться. Не нужно было продолжать, незачем было признаваться. Но он не смолчал и признался. И вдобавок нагло, даже с каким-то бесстыдством.
      Если бы Гелена сумела понять, что бывает на свете любовное зелье, которое делает людей совершенно беспомощными, возможно, она поняла бы суть произошедшего. Но на это она была не способна. А жизнь человеческая такова, что в ней действуют и другие законы, не только те, которые можно понять разумом и логикой. И прежде всего в делах любви, ибо она, словно подземная река, течет по своему руслу, нам совсем невидимому, и вдруг выходит наружу там, где ей заблагорассудится. А от нашего изумления, наверное, испытывает только злорадство.
      Впрочем, думала Гелена, будь Ян хоть немного порядочным и радеющим за свою честь человеком, он должен был все опровергнуть, мог бы, наконец, поклясться, что между ними ничего не было. Ведь даже Данеш не был уверен на сто процентов, что Мария осталась в Праге из-за Яна. Но он, видите ли, гордо признался: я ее люблю! Дурак, грубиян неотесанный! Показал, что ему начхать на собственную жену.
      Возмущаясь, люди мало заботятся о правде, она мешает их, часто священному, гневу. Соотнести вину и наказание можно только в спокойном состоянии. Поэтому украшением любого судьи является холодная голова и сдержанное равнодушие. Чтобы вынести приговор суда, — не свой! — они опираются на своды давно установленных законов. Не зная ни преступника, ни его жертвы, они способны судить беспристрастно. Их цель вовсе не непогрешимость, а сохранение равновесия. Впрочем, весы всегда в руках госпожи Юстиции. Весы и меч! Судья выносит приговор и идет обедать как всякий хорошо поработавший человек. И совсем не мучается оттого, что осужденному теперь вовсе не до еды.
      Пани Гелена не может судить своего мужа, ибо преисполнена гнева. Зато может злиться на него сколько угодно, и никто ее за это не осудит. Она лишена чувства справедливости, ибо признание мужа считает особо отягчающим вину обстоятельством. Ей не нужно знать параграфы, она абсолютна