Туман пожрет их всех

— Ещё три минуты, — сказала Жаклин. В динамике щёлкнуло.

— Ещё три минуты, — произнёс Байер. — Мы уже готовы, Барлетта. Будьте разумны и не делайте глупостей.

Губы Жаклин дрожали, и мне захотелось утешить её.

— Спокойнее! — это звучало не совсем вежливо, не говоря уже о том, чтобы утешительно. — Все будет не так плохо!

— Будет не так плохо? — воскликнула она. — Они взорвут нас!

— Не верьте всему, что говорит Байер. В настоящее время он пытается выгнать нас без того, чтобы повредить агрегаты, находящиеся в отсеке. Он знает так же хорошо, как вы и я, что весь корабль разлетится на куски, если взорвётся двигатель. Окажите мне лучше любезность и стреляйте до тех пор, пока не обнаружите, что мы вне опасности. Стреляйте по ногам, под ноги, над головами, но, ради всего святого, стреляйте!

Жаклин плотно сжала губы и кивнула. Я считал её способной на многое. Хотя её профессией было лечить, а не ранить, но от этого зависела жизнь двухсот человек.

— Может быть, Вишер каким-нибудь образом придёт нам на помощь, — сказал я, чтобы подбодрить девушку.

Но Вишер, по всей вероятности, не знал, как обстоят дела у нас. Кроме того, что он мог сделать в одиночку против двухсот членов экипажа? Рубка управления находилась прямо над нами, но, чтобы оттуда добраться до нас, нужно пройти пешком пару дюжин метров, а потом ещё проехать на лифте. Коридоры же, несомненно, внимательно охраняются.

В это время неожиданно увеличивалось ускорение. По тому, как сжался мой позвоночник, я определил, что Вишер разгоняет корабль на двух G.

— Ещё одна минута, — услышал я голос Байера.

Через шестьдесят секунд бризантная граната сорвала правую дверь, а мгновением позже вылетела и другая. Но мы уже давно укрылись за группой агрегатов.

— Огонь! — крикнул я Жаклин.

О снаряжении мы своевременно позаботились, поэтому у нас не было недостатка в зарядах. Я присоединил к карабину магазин с сотней маленьких разрывных пуль и поставил его на автоматический огонь. Моим заданием было защищать правую дверь. Я прикрывал её короткими, быстро следующими друг за другом очередями, и никто не отваживался врываться внутрь.

Зато стена поблизости от двери поддавалась. Под градом пуль от неё отваливался кусок за куском, отверстие становилось все больше. Я оглянулся на Жаклин. Девушка вела себя храбро, держа под обстрелом другую дверь. Заметив мой взгляд, она улыбнулась мне через стекло шлема.

Бац! — послышалось во время короткой паузы между очередями, и на пол отсека упал прямоугольный пакет.

— Осторожно, ядовитый газ! — предупредил я врача.

Но предупреждение было излишним, потому что скафандры защищали нас от любой неожиданности. Я заметил, что Жаклин не испугалась, и обратил на эту вещь внимание только тогда, когда она взорвалась.

Взрыв разнёс пакет на тысячу кусочков и поднял зеленые клубы газа. Хлор! Итак, Байер был настроен серьёзно. Этот газ, если вдохнуть достаточное его количество, был смертелен. Я думал, что наши осаждающие более разумны. Они что, действительно думали, что мы в таком положении, как это, сидим с открытыми шлемами?

Может быть, газовая атака была актом отчаяния? И идея эта исходила от Байера? Я не знал, были ли мои предположения верны, но одно я знал точно. Байер не отваживался обстреливать агрегаты, поэтому использовал любую возможность, чтобы выставить нас отсюда безопасным способом.

Но, несмотря на это, я не питал никаких иллюзий. В любую минуту Байер или кто-нибудь другой мог потерять голову и закидать нас мощными гранатами. Тогда конец игре — для всех!

Разум мой работал изо всех сил. Должна же быть возможность вразумить Байера и его людей. При этом необходмо учитывать, что туман может обратить внимание на то, что происходит в корабле, и постарается прослушать мысли всех непосредственно участвующих в этой заварушке. Я больше не должен надеяться на то, что он не обратит на меня никакого внимания, и поэтому должен быть очень осторожен, думая о чем-либо.

Я подумал о том, что хочу провести Байера. Чудовищным усилием воли мне удалось сконцентрироваться на этой мысли. В моем мозгу начала зреть идея, но надо мной внезапно что-то зашипело. В паузе между очередями я услышал шорох, пригнулся как можно ниже и только тогда повернул голову.

Надо мной отслоилась часть потолка и с грохотом рухнула вниз, а из отверстия повалил синеватый дым и показались две болтающиеся ноги. Третий фронт Байера! — мелькнуло у меня в голове, и я инстинктивно поднял вверх ствол карабина.

— Не стреляй! — в ужасе крикнула Жаклин.

Это был Вишер. Он прорезал толстое перекрытие между рубкой управления и агрегатным отсеком, спрыгнул в него и, чуть не упав, стал отряхиваться.

— Прекратить! — крикнул он как никогда громко.

Микрофоны и динамики донесли до нас его приказ. Вишер все ещё был командиром.

И произошло чудо. Снаружи, перед дверью, прекратилось всякое движение. Жаклин тотчас же перестала стрелять. Зеленоватые клубы хлора медленно плыли к всасывающему отверстию климатизатора.

— Третий пилот Байер, войдите в агрегатный отсек! — прогремел голос Вишера. — Даю вам своё честное слово, что с вами ничего не произойдёт. Вы сможете вернуться к своим людям в любое время.

Я сам почувствовал убедительность обещания Вишера, отрицать которую Байер тоже не мог. Он помедлил с четверть минуты, а потом медленно, но уверенно вошёл держа в руке карабин, ствол которого был направлен в пол. И только теперь я обратил внимание, что Вишер был безоружен.

— Байер, подойдите ближе. — обратился он к третьему пилоту, — и постарайтесь пару секунд послушать меня внимательно и спокойно. Обращайте внимание на каждое моё слово.

Когда Байер подошёл, рука Вишера скользнула к маленькому пульту, вделанному в рукав его скафандра. Я не мог видеть, какое переключение он сделал, но, когда заговорил вноив, голос его звучал намного тише прежнего.

— Подумайте над тем, что я вам скажу. — Он переключил динамик своего шлема на минимальную громкость.

Теперь его не мог слышать никто из тех, кто стоял дальше пяти метров. Никто, кроме Байера, Жаклин н меня. Его голос звучал завораживающе. Я понимал, что он намеревается сделать, так как незадолго перед тем, как услышал шипение резака над своей голо вой, мне пришла подобная же мысль.

Байер зачарованно уставился на него, поняв, что происходит что-то, чего он не может уразуметь. Может быть, он думал, что Вишер совсем не спятил.

— Вы помните комикс, который смотрели на Земле при помощи читального аппарата?

Я понимал, что он имеет в виду. Байер был фанатичным читателем стрип-комиксов. Незадолго до старта с Земли он собрал все стрип-комиксы, имеющиеся у него, и взял их на борт корабля. В свободное or вахты время он просматривал своё сокровище — один стрип за другим, в десятый, пятидесятый, сотый раз. Очевидно, они доставляли ему такое же наслаждение, как и в первый раз, потому что я слышал, как он вполголоса хихикает, сидя у аппарата для чтения.

Он кивнул в ответ на вопрос Вишера.

— Подумайте о совершенно определённой серии, Байер, — произнёс Вишер. — Подумайте о доске с острыми гвоздями и о человеке, который сидит на этих гвоздях. Попытайтесь вспомнить особо смелые случаи, связанные с этой темой, и посмейтесь над этим.

Вот так это было! Байер был офицер — он посещал космическую академию. Он знал, что ему предстоит, по меньшей мере, один семестр йоги, если не хочет на всю жизнь остаться третьим пилотом. Вишер внушал ему понятие ФАКИР, не объясняя, что он при этом имеет в виду. Теперь заданием Байера было развить возникшие мысли и найти необходимое понятие. Какой гениальный ход!

* * *

Лицо Байера превратилось в экран, на котором отражались его мысли. Сначала казалось, что к третьему пилоту снова вернулось сомнение в душевном здоровье Вишера, но потом он, очевидно, выделил из всего услышанного понятие ФАКИР, и на его лице появилось выражение беспомощности, словно он не знал, с чего ему начать. На его лбу появились морщинки. Внезапно глаза его вспыхнули догадкой. Он нашёл понятие ЙОГА и понял, что Вишер имел в виду под этим словом. Закрыв глаза, он скривил лицо в гримасе, но я знал, что он хотел этим выразить. Байер продумал чуть больше, чем нужно, и, если туман в данное мгновение прочтёт его мысли, это будет фатальным.

Он вспомнил о последнем задании, которое дал ему Вишер, и подумал о стрип-комиксах, убедив себя, что они представляют для него удовольствие. Мы слышали, как он хихикает.

— Попытайтесь объяснить все это своим людям, — сказал Вишер после того, как Байер успокоился, — и не забывайте: Великий Мастер, Всемогущий туман сможет прочитать любую вашу грязную мыслишку!

Байер усмехнулся, но весёлость быстро улетучилась ещё до того, как он повернулся, чтобы выйти наружу. Возможно, ему подумалось, что будет довольно трудно убедить мужчин и женщин в необходимости сложить оружие после того, как совсем недавно он призывал их к борьбе. Опасность заключалась в том, что они могли счесть его таким же сумасшедшим, как Вишер, Жаклин и я, и просто продолжить сражение.

Мы напряжённо ждали.

Тем временем Вишер снова переключил внешний динамик шлема на полную мощность. Мы услышали, как Байер говорит со своими людьми, и должны были признать, что делает он это весьма умело.

— Командир корабля Элф Вишер решил сделать самое лучшее, — объяснил он. — Мы возвращаемся на Землю.

— А почему мы должны доверять Вишеру? — воскликнул кто-то.

— Потому, что это сказал тебе я, ты, дурак! — взревел Байер. — Или ты считаешь, что я позволю так легко водить себя за нос?

Мужчины и женщины рассмеялись, в том числе и те, кто слушал по внутришлемной связи сообщение Байера на другой стороне агрегатного отсека. Некоторое время спустя снова заработала силовая установка, были восстановлены система всеобщего оповещения и интерком, связывающие рубку управления с остальным кораблём. У экипажа было время проследить за полётом ЭУР2002 в межпланетном пространстве по видеоэкранам в каютах и общественных помещениях. Простым наблюдением за видеоэкраном невозможно определить курс корабля. Байер в этом гротескном театральном спектакле был для своих подчинённых фигурой, настолько пользующейся доверием, что не было никаких оснований сомневаться в его искренности. На борту воцарилась уверенность. ЭУР2002 находился на пути домой!

То, что экипаж думал о нас — Вишере, Жаклин и обо мне — нам было совершенно безразлично. Со временем все снова войдёт в свою колею. Прежде всего было важно, чтобы нам никто не мешал управлять кораблём.

Положение станет критическим, если в течение ближайшей пары дней Вишер не поместит экипаж в противоперегрузочные камеры, потому что они могли понять, что на самом деле все обстоит совсем не так, как должно было быть.

* * *

Я попытался представить себе, что сейчас происходит в центре тумана. Мысли, которые он принимал от Вишера и Байера, когда они беседовали о стрип-комиксах, должны были поразить его. Было вероятно, что он пытался анализировать произнесённые слова. То, что он мог говорить на нашем языке, мы знали со времени появления Джонатана. Он овладел английским при помощи исчезающе малого количества субстанции, которое проникло на корабль сразу же после посадки, без труда освоил его и в самое короткое время обучил этому языку примитивных существ, слуховой аппарат которых был уже приспособлен для произношения звуков английского языка. Он был настоящим лингвистическм гением, наш Великий Мастер. Как он переносил акустические звуки, которые собирал на борту ЭУР2002, через вакуум космоса в свой центр, чтобы обработать их там, я не знаю, но у него были соответствующие методы, например, электромагнитный перенос.

С тех пор, как туман абсорбировал мозг Хендрикса, он, кроме английского, овладел всеми языками, которые были известны биологу. Это отнюдь не облегчило наше положение, и то, что мы говорили на итальянском или испанском, нам больше не могло помочь.

Итак, какую реакцию вызвала в центре тумана беседа Вишера и Байера? Были ли теперь мысли Великого Мастера перепутаны и направлены на разгадывание этой загадки или он сравнил разговор с мыслями и счёл не заслуживающим внимания и то, и другое? Никто этого не знал, но было ясно только одно: если он что-то заподозрил, мы об этом скоро узнаем.

После того, как Байер и его бойцы отступили, Вишер оценил вред, причинённый во время боя в агрегатном отсеке, и нашёл его минимальным. Мы вместе отправились в рубку управления. Коридоры были пусты, и никто не стоял у нас на пути. Все было похоже на то, что тактика Вишера привела к успеху, и я облегчённо вздохнул.

В рубке Вишер задумчиво посмотрел на дыру в полу. Иззубренные края почернели от жара, а переносной резак лежал в паре шагов от края, равнодушно отброшенный в сторону.

Мы удалились от Эола на значительно большее расстояние, чем я до сих пор предполагал. Перед нами висел гигантский шар Дельты Домус, сияющий через толстое кобальтовое стекло. Справа находился центр тумана, но мы летели не прямо на него. Наш курс пролегал мимо, к той точке его орбиты, которой он достигнет только через несколько дней. Мне очень хотелось спросить Вишера, как долго он рассчитывал утаивать от экипажа свои истинные намерения, но я как можно быстрее изгнал эти мысли из своего сознания, ибо любые размышления — особенно касающиеся подробностей нашего плана — были опасны.

Через несколько минут я поймал себя на том, что раздумываю над замечанием Вишера, что через пять дней туман потеряет терпение, и тотчас занялся расчётами. С тех пор прошло больше полутора дней. Я подумал, что этот срок имеет какое-то особое значение. Если это была ловушка и мы мчимся в неё со все увеличивающейся скоростью, то окажемся возле центра Великого Мастера слишком рано. Но если Вишер намеревался сделать именно это, то меня ещё больше удивило, когда некоторое время спустя он увеличил ускорение до четырех G. Ускорение утомило меня, поскольку прошло уже много времени с тех пор, как я спал по-настоящему. То, что Жаклин и Вишер тоже почти не спали, мало утешило меня, и я зевнул.

— Ложись спать, — сказал Вишер. — И ты тоже, Жаклин.

— Нет, — ответила врач и бросила на Вишера умоляющий взгляд. — Я хочу остаться здесь.

Они молча обменялись доверительными взглядами.

— Мне очень жаль, — сказал я, — но перед таким геройством я капитулирую и принимаю ваше предложение.

Для вахтенных в рубке в нишах вдоль стены находились маленькие подвесные койки, на которых они отдыхали. Я лёг на одну из них и через несколько секунд заснул.

Меня разбудили резкие звуки. С онемевшим телом и закрывающимися глазами я поднялся на койке, но понадобилась пара секунд прежде, чем я смог соображать. Сначала мне показалось, что это звонит телефон.

— Тревога, — сказал Вишер, увидев мой озадаченный взгляд. Эти слова мгновенно подняли меня на ноги, а Вишер тем временем взял в руки микрофон.

— Неполадки в агрегатном отсеке, — сказал он. — Техническая вахта, пожалуйста, проверьте.

— Что вышло из строя? — пробормотал я. Вишер пожал плечами.

— Вышел из строя один из агрегатов, электронные датчики отметили повреждение. В настоящее время он не работает.

Мы стали ждать. Мои руки и ноги словно онемели, и каждое движение вызывало боль. Неполадки в агрегатном отсеке могли сделать нас неспособными к маневрированию на полгода, но их, возможно, можно было устранить без особых затрат и за несколько минут.

Я смотрел на экран. Перед нами находилась небольшая планетка, а Дельта Домус переместилась вправо и появилась на правом экране — значительно больше в размерах, чем тогда, когда я видел её в последний раз. Ужасное подозрение грызло мой мозг.

— Как долго я спал? — спросил я.

— Тридцать часов, — ответил Вишер.

Боже мой! Это объясняло моё окоченение. Вероятно, я все это время лежал на койке неподвижно. Сбоку, свернувшись калачиком, в удобном кресле спала Жаклин.

— Где туман? — поинтересовался я.

— Он скрыт планетой. Я должен пролететь таким образом, чтобы экипаж не узнал о моих замыслах.

Я понял. Предупреждение достигло моего мозга: много не спрашивать, долго не размышлять. Но я должен знать ещё кое-что.

— Эта планета ближайшая к Солнцу?

— Да, — ответил Вишер.

Итак, ЭУР2002 не летел прямым курсом. Может быть, туман обиделся на нас и что-то сделал в агрегатном отсеке? Нет, это было невозможно. Находящаяся на борту его концентрация была слишком мала.

— Вышел из строя дублирующий агрегат тормозного сектора, сэр, — доложила техническая вахта.

— Причина?

— Пока ещё неизвестна, сэр, но мы продолжаем поиски.

— Процентов тридцать манёвренности у нас есть ещё? — спросил Вишер.

— Тридцать пять, сэр, — последовал ответ.

— Спасибо, — он отключился. — Мы идём на посадку, — сказал он мне.

— Это могу сделать и я, а ты должен хоть немного отдохнуть. У тебя уже чёрные мешки под глазами.

Он посмотрел на меня, и в его взгляде было сожаление учителя, который капитулирует перед безмерной глупостью своего ученика. Потом он достал из кармана таблетку месквитила и бросил её в рот.

Я прошёл пару шагов взад и вперёд, распрямился и потянулся, чтобы ликвидировать онемение, а затем, так как не было ничего лучшего, снова стал смотреть на экран. Мы были ближе к Дельте Домус, чем маленькая планетка, поверхность которой, пустынная и изъязвлённая оспинами и шрамами, была обращена к нам. Мы наискось летели к ней. Если центр тумана на самом деле находился прямо на ней, тогда…

Эта мысль электризировала меня, и я хотел уцепиться за неё, однако вспомнил о запрете на размышления и как можно равнодушнее осведомился:

— Великий Мастер скоро оживит тьму Солнца, не так ли?

Вишер кивнул.

— Через пятьдесят часов тень Сперансы на десять минут заслонит Мыслительный центр Великого Мастера.

Сперанса — надежда. Ну и название он подобрал для этой планеты-ублюдка. А почему пятьдесят часов? Через пятнадцать часов истечёт пятидневный срок, который, очевидно, играл важную роль в планах Вишера…

6

На расстоянии десяти тысяч километров Вишер уравнял скорость корабля с движением поверхности планеты. Маневрировать было трудно, потому что у нас не было дублирующего тормозного агрегата, но в конце концов ЭУР2002 начал опускаться с постоянной скоростью. Мы приблизились к месту, где хотели выполнить посадку. Оно находилось в нескольких километрах от линии терминатора на ночной стороне. Нас там ожидала температура —180°.

Сперанса была двойником Меркурия, видимая часть поверхности которой была усеяна кратерами. Приливные силы давно привели к тому, что Сперанса постоянно была повёрнута к своему солнцу одной и той же стороной — день планеты равнялся её году. Атмосферы не было, она давно улетучилась, а то, что осталось на холодной ночной стороне, существовало только в виде снега и льда.

Лицо Вишера было странно застывшим. Вероятно, он находился в телепатической связи с туманом, пытаясь объяснить Великому Мастеру, что промежуточная посадка для ремонтных работ неизбежна, иначе корабль нельзя будет направить к центру. Я, по крайней мере, пытался поступить таким образом, и мне стало ясно, что туман не слишком разбирается в астронавигации и двигательных системах.

Между тем я немного посчитал в уме. Через пятьдесят часов, о которых упоминал Вишер, на борту будет 9 час. 11 мин. 25 мая 2160 года. Я напряжённо ожидал, что произойдёт в это время.

23 мая в 16 час. 37 мин. тарелки телескопических посадочных опор коснулись поверхности планеты Сперанса. На Вишера можно было положиться: ему везло. Если бы не произошла эта неприятность с тормозным агрегатом, у экипажа давно бы возникли подозрения относительно нашего курса, но посадка на Сперансу, чтобы отремонтировать агрегат, была самым естественным манёвром в мире, поэтому все остались спокойными.

— Ремонт может продлиться несколько часов, — сказал мне Вишер, — а я хочу быть при этом. Сделай мне любезность — положи Жаклин на койку, чтобы она спала удобнее, а потом можешь делать что угодно.

Это было не в его манере. Он никогда так со мной не говорил. Я разместил Жаклин как можно удобнее, стараясь не разбудить её, и последовал за Вишером в агрегатный отсек, где механики немедленно взялись за работу. Они сняли защитный кожух с дублирующего агрегата и начали изучать машину.

Вишер бросил на меня неодобрительный взгляд.

— Мне не особенно хочется, чтобы ты был здесь, — сказал он. — Не можешь ли ты заняться чем-нибудь другим?

Я подчинился. Боже мой, как мне хотелось знать, что там у Вишера на уме! Возможно, он не доверял дисциплине мысли, и это меня немного рассердило. Я проверил функционирование своего скафандра и закрыл шлем. Из шлюза Ф, как и полагалось по инструкции, я связался с третьим пилотом Байером, который в отсутствие Вишера нёс вахту в рубке управления. Байер открыл шлюз, и я спустился на поверхность чужой планеты.

Скафандр, как я убедился, выдерживал холод космического пространства. Обогрев функционировал безупречно, изоляция свела потерю тепла до минимума. Я был в безопасности.

Передо мною простиралась усеянная скалами, освещённая неверным светом звёзд равнина. В двух километрах от ЭУР2002 возвышался кольцевой вал кратера, похожий на мрачную призрачную стену. Я направился к нему, время от времени оборачиваясь, чтобы посмотреть на очертания корабля. Тяготение на этой планете составляло 0,3G, и я быстро продвигался огромными, как кенгуру, прыжками.

Неожиданно я наткнулся на круглое отверстие, ведущее отвесно вниз. Меня заинтересовало его происхождение, и я направил туда свет нашлемного фонаря, который высветил дно, находившееся метрах в тридцати. При небольшом тяготении планеты я мог спокойно спуститься вниз без дополнительной страховки, что и сделал, не раздумывая.

Я начал осторожный спуск в отверстие, используя выступы, которыми были усеяны каменные стенки, и минут через десять был уже на дне. Диаметр колодца был около пяти метров. В каменные стены во многих направлениях уходили штольни. Это совершенно не походило на естественное помещение. Но тогда что же это было? Смешно и думать, что в этой безатмосферной пустыне, лишённой растительности, могли жить разумные существа.

Я проник в одну из штолен. Серый камень стен был испещрён отвесными жёлтыми полосами. Я потёр перчаткой жёлтую субстанцию — и вниз посыпалась пыль. Несмотря на низкую гравитацию, она удивительно быстро осыпалась на пол, так как здесь не было атмосферы, тормозящей падение.

Ф о с ф о р! — вспыхнуло у меня в мозгу.

Я стал осматривать жёлтые жилы с внезапно возросшим интересом и заметил, что поверхность фосфорного слоя находилась в постоянном движении, словно по ней полз отряд невидимых муравьёв. Мучнистая субстанция обламывалась крошечными комочками, которые падали вдоль стены, рассыпались и. Исчезали!

Манометр на моей руке никакого заметного давления газа не показывал, но это не значило, что в штольне не было никакого атмосферного давления. Очевидно, туман проник и сюда, но только в очень незначительной концентрации. поэтому этот не особенно чувствительный прибор не мог уловить его наличие Зато термометр показывал температуру минус двадцать градусов. Так что внизу было на сто шестьдесят градусов теплее, чем наверху, на поверхности!

Но моё ошеломление было недолгим. Я некоторое время смотрел, как жёлтые комочки отлетали от фосфорной жилы, падали на пол и исчезали. Не нужно было никаких напряжённых раздумий, чтйбы понять происходящее здесь. Туман снабжает себя субстанцией, необходимой его рассеянному телу, так как он постоянно терял материю своего тела. При массе газа, свободно действующей в космосе и не связанной силами тяготения, это было неизбежно. Каждый час, каждый день терялись многие дюжины, а может быть, и сотни различных элементов химических соединений, поэтому он должен был восполнять потерю, если не хотел с течением времени сократиться в объёме. Здесь я увидел, как он удовлетворяет свою потребность в фосфоре. Обнаружив фосфорную руду, он обнажил жилу, создав шахты и штольни, и, используя химическую реакцию, откалывал фосфор, превращал его в газ, нагревая стены штольни. Именно это и объясняло удивительно высокую температуру.

Внезапно подо мной задрожал грунт. Скосив глаза, я увидел поднявшееся облако пыли и вздрогнул. Позади меня бесшумно обрушилась часть штольни, отрезая путь к отступлению.

* * *

Туман продемонстрировал мне, что не позволит безнаказанно совать нос в свои тайны.

Я в задумчивости опустился на пол. Позже мне ещё будет нужно время, чтобы попытаться разгрести завал руками, а сейчас было важнее кое-что другое. Здесь немного нелогично функционировал чей-то разум, и я хотел узнать, чей это разум — мой или тумана.

Он должен быть убеждён в том, что корабль вместе с экипажем будет доставлен к нему. Почему же тогда его обеспокоило то, узнаю я одну из его маленьких тайн или нет? Он должен считать, что через один или два дня я объединюсь с ним, буду составлять часть его существа, разделив с ним свои знания. Тогда какой же смысл гневаться и закрывать мне путь к отступлению только потому, что я увидел, каким образом он пополняет содержание фосфора в своей субстанции?

Не было никакого сомнения, что туман не делал логических выводов, действуя инстинктивно, необдуманно. Ему и на разум не приходило, что в результате его действий будет потерян человеческий мозг, потому что до сих пор наши скафандры каждый раз препятствовали утолению его ненасытности к субстанции мозга разумных существ.

Нужно было рассчитывать на то, что со временем он поймёт свою ошибку. Я попытался достигнуть его своими мыслями, сказав, что моим самым заветным желанием было явиться к нему вместе с остальными членами экипажа и представить в его распоряжение все наши знания для обогащения его и так необъятных знаний. И несмотря на то, что я был самым бездарным из всех, посещавших курс йоги, мне удалось сделать это довольно хорошо, что не раз давало мне возможность обращать это себе на пользу. Я так напряг свой разум, что в конце концов сам себя почти убедил, что мой череп излучает.

Туман отреагировал точно и в срок. Импульсы моих мыслей достигли центра за несколько секунд, потом понадобилось ещё немного времени для раздумий, но менее чем через минуту завал позади меня начал таять. Температура, судя по термометру, поднялась. Туман начал проплавлять штольню.

Я стал отступать назад, зная, что на плавку камня понадобится высокая температура, которую не выдержит скафандр, и, отойдя метров на сто от завала, стал ждать. Прошло два часа. Я не делал никаких попыток связаться с кораблём по радио. Мне не нужно было бояться, что они улетят без меня, так как ремонт должен был занять много времени.

Я медленно двинулся вперёд и, чем ближе подходил к устью штольни, тем быстрее поднималась температура. Там, где был завал, стены светились темно-красным цветом, а термометр показывал плюс сто пятьдесят градусов. Пока что никакая опасность мне не грозила, так как лучевой нагрев такой интенсивности без труда нейтрализовывал защитный слой скафандра. Единственное препятствие представлял из себя участок длиной в два метра, стены вдоль которого были раскалены. Я разбежался, прыгнул и перелетел через опасное место благодаря небольшому тяготению планеты. Как торнадо, я миновал устье штольни и закончил свой великолепный прыжок, ударившись руками в противоположную стенку шахты.

Я повернулся и осмотрелся Краснота постепенно гасла. Температура внутри скафандра была нормальной!

* * *

На обратном пути к кораблю меня занимали мысли. Нет, не опасные, а только такие, которые ничего не могли дать туману.

В сравнении со всеми приключениями, происшедшими во время полёта ЭУР2002, мои ранние переживания были просто мелкими, незначительными случаями, значение которых состояло только в том, что от них я кое-чему научился.

Сначала тот отрадный факт, что туман, видит Бог, не был таким уж безупречным мыслителем. Он напоминал мне неуклюжего медведя, который не знает, что ему делать со своей огромной силой. Он пользуется своей ментальной энергией без разбора а логическое мышление не является его сильной стороной. Ничего странного! Чему он мог научиться в своём одиночестве?

Во-вторых, теперь я видел, что ошибался, когда пару дней назад пришёл к заключению, что туману неизвестен принцип ядерной энергии. Расплавить многие тонны камня за несколько минут можно было только при помощи ядерной энергии. Я не имел никакого представления, почему Великий Мастер использовал в установках по производству энергии на Эоле уголь. Для этого должно было быть какое-то основание Может быть, он опасался, что процесс расщепления или слияния атомных ядер выйдет из-под контроля и приведёт к катастрофе? Но как бы там ни было, ясно одно: обладание знаниями ядерной физики делало туман намного более опасным противником, чем мы считали до сих пор.

Эту последнюю мысль я тотчас же перекрыл страстным желанием получить стаканчик виски с содовой, в котором плавает кусочек льда. Это было самоубийством! Если туман узнает, что я считаю его опасным, дело для меня примет дурной оборот.

Тем временем ремонтные работы на борту в агрегатном отсеке все ещё шли полным ходом. На пути туда мне встретился один из механиков с весьма угрюмым лицом.

— Нашли причину? — спросил я. Он сердито кивнул.

— Какой-то идиот разбил камеру сгорания, — сообщил он. — Просто расколотил её кувалдой. Мы её удалили и теперь можем заменить новой, но на это понадобится по меньшей мере один день.

Он ушёл, а я остался стоять, как вкопанный. Мне в голову пришла идея, которую я быстро подавил. У фотонных двигателей камеры сгорания изготовлены из надёжного синтетического материала. В этих камерах происходил квази-холодный процесс ядерного синтеза, в результате которого получался мощный поток ультрафиолетового фотонного излучения, приводящий в движение ЭУР2002. Геометрия камер была оптимальной, и малейшее изменение их форм было неисправимо. А теперь кто-то разбил молотом одну из этих ценных камер. Какой в этом был смысл? На этом месте меня и посетила идея. Может быть, Вишер имеет к этому…

Дальше я думать не стал.