Глава 1

«Водолеям следует сконцентрироваться на профессиональной деятельности. Судя по звездам, предстоящая неделя неблагоприятна для занятий делами домашними. Не принимайте скоропалительных решений!» Я прочитала свой гороскоп на эту неделю и от досады расплакалась.

Нет, это невозможно! Почему он попался мне на глаза только сейчас?

Прочитала бы астрологический прогноз вовремя, вполне вероятно, не впуталась бы в очередную неприятную историю.

Отложив журнал, я встала с кровати и похромала к шкафу.

Вот он — предмет моих огорчений — изящные бирюзовые туфельки от Gucci. С бантом, смешной перламутровой пряжкой и на умопомрачительной шпильке.

Лежат себе в фирменной коробочке и похохатывают.

Я посмотрела на свою распухшую лодыжку.

Врач в травматологическом пункте сказал:

— Ничего страшного. Растяжение. Разрыва связок нет. Теплые ванночки, компрессы, таблетку троксевазина на ночь, и опухоль спадет недели через три. О каблуках, правда, придется забыть.

— Совсем?! — пискнула я, потому что ни на минуту не переставала думать о том, как же я буду хороша в новых туфлях.

— Месяца на три как минимум, — утешил травматолог.

Ну и с чем, скажите на милость, я буду носить эти туфли через три месяца?

Цвет у них совершенно жуткий, химический такой, ядовитый. Ни к чему не подходит! Собственно, из-за этого самого цвета я их и купила. Цвет туфель идеально совпадает с едва заметной бирюзовой полоской на белом шифоновом костюме.

Но костюм-то летний! А лето через три месяца кончится.

Я не выдержала и примерила левую туфельку — на здоровую ногу. Прелесть! Удивительно, как красит ножку высокий каблук. Покрутившись перед зеркалом каких-нибудь двадцать минут, я сумела обрести душевное равновесие и убрала туфли в шкаф.

Самое обидное, что все советы анонимного астролога разумны.

Мне действительно следовало сконцентрироваться на работе. Брачное агентство «Марьяж», которое мы с подругами открыли меньше года назад, дышит на ладан. Причин тому множество, но самая, на мой взгляд, главная — непрофессионализм.

Ни я, ни мои компаньонки — Верочка и Анюта — сватовством ранее никогда не занимались.

По образованию я библиотекарь. Почти два десятка лет проработала в Публичной библиотеке, и жизни вне стен Публички для себя не мыслила, а потом взяла вдруг и уволилась.

Муж уговорил. Славочка испугался, когда я начала прихварывать, стал настаивать, чтобы я ушла из библиотеки и занялась собой, а я сдуру послушалась.

Просидев дома полгода, поняла, что превращаюсь в суетливую клушу, наседку, донимающую собственное семейство кудахтаньем, чрезмерной опекой и куриными мозгами.

Я испугалась, стала тосковать, призадумалась и загорелась желанием преуспеть в каком-нибудь незнакомом для меня, не библиотечном деле.

Надумала открыть брачное агентство. Подруги меня поддержали. В Петербурге появилось брачное агентство «Марьяж».

Что же касается неблагоприятного влияния планет на занятие делами домашними, то и об этом в гороскопе все сказано верно.

В кои-то веки я с чистой совестью могла не готовить обеды, не стирать белье и не ходить за покупками, потому что семейство мое с наступлением лета разъехалось. Мама, свекровь, маленькая Ниночка и сиамский кот Тим Чен Вэй живут на даче, старший сын, Миша, — в командировке, младший, Кирилл, уехал с классом в Финляндию.

На моем попечении остался лишь муж, а с мужем договориться легко. Мужа не волнуют летающие по квартире хлопья пыли и пустые кастрюли. При определенных условиях, разумеется.

Томный взгляд, многообещающая улыбка — и Славочка забудет о свиной отбивной на косточке, удовлетворившись пельменями. Надолго, конечно, его не хватит, но недельку мой благоверный вполне способен продержаться.

Увы и ах! Прочитать тот гороскоп я удосужилась слишком поздно и, не ведая, что творю, делала все с точностью до наоборот — забыв про брачное агентство, я с маниакальным упорством занималась домашними делами.

Хозяйка я на самом деле никакая, а тут в меня словно бес вселился. Я мыла, чистила, скребла и разгребала углы целые дни напролет, ни разу не появившись на работе.

К среде я переделала даже то, что обычно откладываю на потом: перемыла окна, разобрала платяные и книжные шкафы, перестирала все, что можно, а что нельзя — сдала в химчистку, — и слонялась по квартире, выискивая, чего бы еще такого сделать полезного.

Наконец меня осенило, и я позвонила мужу:

— Слава?

— Да, лапочка, слушаю тебя внимательно.

— Слав, ты не мог бы сегодня уйти с работы пораньше?

— А что такое? — мгновенно насторожился благоверный.

— На кладбище надо съездить.

— Опять?! Мы ж были недавно.

— Были. На Северном. А на Волковском, у прабабушки, не были. Сегодня на Волковское надо съездить.

— Почему обязательно сегодня?

— А когда еще?! — возмутилась я. — Послезавтра уже пятница, и мы поедем на дачу, а на следующей неделе уже Троица, а мы в этом году ни разу там не были, и листьев прошлогодних полно, и цветы не посажены, и…

— Хорошо, обязательно съездим. Только не сегодня. Сегодня я не могу. Ну, все, Наташа, мне некогда. Дома обсудим.

Муж попрощался и повесил трубку, а я обиделась.

Вот всегда у нас так. Обо всем думать и все помнить должна я, а ему постоянно некогда, а мне, можно подумать, делать нечего.

Ну и ладно. Ему же хуже. Поеду одна, и, если со мной что-нибудь случится, пусть пеняет на себя.

Опомнилась я у кладбищенских ворот. По природе своей я трусиха, и разгуливать по кладбищам в одиночку для меня непривычно. Точнее сказать, я ни разу в жизни не была на кладбище одна.

У входа никого. Нет даже теток, торгующих искусственными цветами. Место здесь глухое, пустынное. Ни машин, ни прохожих. Трамвай, на котором я приехала, отошел от остановки и погромыхал в сторону Старообрядческого моста.

Следующий придет минут через двадцать, не раньше.

Я с завистью посмотрела на другой берег реки Волковки. Там, в другой части кладбища, на православном Волковском, совсем не так страшно, как здесь. Светит солнце, деревья не такие высокие, склепов нет и в помине, и люди ходят по аллеям.

Интересно, почему православную бабу Василису похоронили на лютеранском? Надо спросить у мамы.

Я медлила и тянула время. Может, вернуться домой? Приедем потом со Славой, когда у него будет время. Днем раньше, днем позже — какая разница?

Мимо бодро прошуршала горбатенькая старушка и ходко потрусила по центральной аллее.

Мне стало стыдно.

Бедная моя прабабка! Прожила такую трудную, полную лишений жизнь — революции, войны, блокада. Отказывая себе во всем, растила детей и внуков, а великовозрастная правнучка боится, видите ли, прийти на могилу.

Стиснув зубы, я поспешила следом за отважной старушкой. Вот догоню, и будет мне не так страшно.

Старушенция неслась, как в сапогах-скороходах. Внезапно она остановилась, растерянно посмотрела по сторонам и, махнув рукой, свернула направо.

Я обрадовалась и прибавила шагу. Пока все идет хорошо. Бабулька свернула там же, где нужно сворачивать мне. У большого серого склепа с чугунной решеткой.

Поднажав, я добежала до поворота на счет «раз». Напрасно старалась.

Бабки уже и след простыл!

Ну и ладно. Расстраиваться я не стала. Знаю ведь, что есть где-то неподалеку живая душа, поэтому бояться мне абсолютно нечего.

Стараясь не отвлекаться на посторонние звуки и не смотреть по сторонам, дабы не пугать себя сверх всякой меры, я побрела к месту, где похоронена прабабушка.

Нет, это невозможно. Нельзя быть такой рассеянной. Отправилась убирать прошлогодние листья и не взяла грабли! Я заглянула под скамейку. Пусто. Припасти для меня метлу никто не позаботился.

Попробовала сгребать листву палочкой, потом ногами. Бесполезно. Растревоженных листьев от моих усилий стало только больше.

В поисках метелки я обошла соседние могилы. Нигде ничего.

Придется посмотреть в склепах. Страшно! Но другого выхода нет. Не домой же мне несолоно хлебавши возвращаться.

К тому же совсем необязательно заглядывать во все склепы подряд. Выберу самый подходящий, в нем и посмотрю.

Я с пристрастием оглядела близлежащие усыпальницы. Кошмар какой-то!

У этой слишком запущенный вид, та вообще вот-вот рухнет, а ухоженный склеп из черного гранита — чересчур мрачный.

Надо посмотреть правее. Помнится, где-то поблизости я видела симпатичное сооружение из белого каррарского мрамора.

Поискав глазами ориентир, я двинулась в сторону большого развесистого каштана. Ничего похожего! Вокруг одни развалюхи, а нужный мне склеп словно в тартарары провалился.

— Не так. Не сюда. Лучше поставить подальше от входа, — глухо, словно из-под земли, донесся раздраженный скрипучий голос.

«Старушка! Старушенция нашлась!» — догадалась я и, перепрыгнув через канаву, радостно ломанула на голос.

Грезя о вожделенных граблях, я продиралась сквозь заросли цветущей жимолости так стремительно, что чудом только не расшиблась о массивную каменную стену склепа. Успела затормозить всего в каком-нибудь сантиметре.

— Нет, не сюда! Так тоже не годится! Будет плохо смотреться, — неслось из-за стены.

«Бабка-то не одна! Это она не себе, а своей спутнице выговаривает», — поняла я и неизвестно чему обрадовалась.

Чрезвычайно довольная собой, обогнула вприпрыжку склеп, поднялась по ступенькам и в нерешительности замерла у входа.

Вдруг я их неожиданным появлением напугаю?

Надо бы предупредить о своем присутствии. Бабка уже в возрасте, как бы чего не вышло.

Деликатно прокашлявшись, я осторожненько потянула тяжелую дверь на себя.

— Кой черт?! — гаркнули из темноты сочным басом.

«Мужик!» — взорвалось в голове.

Я всхлипнула и кубарем скатилась по ступенькам.

Мужик! Это просто кошмар какой-то! В склепе — мужчина! Незнакомый мужчина в глухом месте — это опасность! Тем более в таком месте! На кладбище!

Караул!!!

Слова застряли в горле. Ужас! Кошмар! А вдруг это бомж?! Да! Бомж!!!

Нет! Хуже!

Много бомжей! Целый притон!

Ветка хлестнула по лицу, клочок от блузки остался висеть на отогнутой пике чугунной решетки, сабо соскочило с ноги и потерялось, когда я перепрыгивала через заброшенную могилу.

Господи, прости меня, грешную!

До полуразрушенной кладбищенской ограды я добежала в считаные секунды. Искать подходящую по размерам дыру не было времени. Боялась погони. Посмотреть, есть ли погоня, тоже боялась. Поэтому полезла в первый попавшийся лаз и, конечно же, застряла.

Дернувшись пару раз, сообразила, что мешает мне пластиковый пакет, судорожно прижатый к боку. Отбросить пакет с тряпкой, моющим средством «Мистер Мускул» и тремя кустиками цветочной рассады ума у меня хватило, и, словно пробка из бутылки шампанского, я вылетела из щели в ограде и рухнула прямо на проезжую часть Мгинской улицы.

Рухнула во весь рост, как подстреленная, картинно взмахнув руками и громко хрустнув лодыжкой.

Визг тормозов, огромная черная тень нависла надо мной, закрывая солнце, я потеряла сознание.

Очнулась я от мерзкого запаха дезодоранта. Знаете, есть такие маленькие пластиковые елочки. Их развешивают в салоне автомобиля, якобы они воздух освежают. По мне, так пусть лучше пахнет бензином. Хотя от запаха бензина меня тоже укачивает.

Я приоткрыла глаза. Точно. Под нос мне сунули именно такую зловонную елочку.

— Ну, динамистка, очухалась? — весело спросила незнакомая рыжеволосая особа.

— В смысле? — поморщилась я и решительно отстранила от своего носа смердящий освежитель воздуха, зажатый в веснушчатой руке.

Незнакомка послушно пристроила елочку к лобовому стеклу.

— Продинамила, говорю, мужика. Ну, умора! Видела б ты его рожу, япона мама! Чего не поделили-то? Мужик весь из себя! Красавчик! Или мало проставился? — Она выразительно потерла друг о друга кончиками указательного и большого пальцев.

«Какой мужик? Господи, о чем это она? Что значат эти бессмысленные выкрики про красивого мужика? До красавцев ли мне сейчас, когда я чудом спаслась от шайки оголтелых бомжей, едва не попала под колеса автомобиля, а нога болит так, что сердце заходится. И вообще, я замужем!» — Я попыталась сесть и огляделась.

Просторный салон, дорогие кожаные сиденья, за рулем — хорошо одетая тетка неопределенного возраста.

Моя спасительница! Сама наехала, сама спасла.

— Слышь, подруга! — не унималась рыжеволосая. — Ты не тушуйся! Я сама в таких переделках бывала, япона мама! Не смотри, что на джипяре и так упакована. Я тебя еще как понимаю! Слышь, а ты рисковая! По мне, так лучше в парадной перепихнуться, чем на могилке! — Громко захохотав, она вскинула голову резким движением, которое было мне смутно знакомо.

Огненно-рыжие пряди, свисающие на глаза, пестрое от веснушек, словно кукушечье яйцо, личико с острым подбородком и это отдающее нафталином «япона мама».

— Люся? — выдохнула я, сообразив, что передо мной действительно сидит Люська.

Веселая и бесшабашная Люсенька Обуваева, бывшая моя соседка по коммунальной квартире на Греческом проспекте.

— Как?! — Резко затормозив, Люся аккуратно припарковала машину к поребрику и, круто повернувшись, растерянно уставилась на меня:

— Как ты сказала?

— Люсь, не узнала? Я…

— Япона мать! — взвыла она. — Наташка?! Честно слово, Наташка! Ну, мать, ну ты даешь! И сидит, главное, и помалкивает, а я и не вижу. Ну, япона мама, ну, не знаю прямо, ну! Слышь, это сколько же мы не виделись? Лет десять, наверное?

— Двадцать! — возмутилась я.

— А, ну да, конечно, — хихикнула Люсенька, — столько не живут. Как в том анекдоте. Ну, ты даешь! Скажи кто, ни за что бы не поверила. Япона мать, это ж надо, такая баба была — и на тебе! Что с людьми время делает!

Малоприятные воспоминания меня утомили, я решила перекусить. Это у меня манера такая — как только понервничаю, сразу хочу есть. Потому и не толстею. Бог милостив, жизнь моя протекает успешно, огорчаюсь я редко, и аппетит соответственно неважнецкий.

Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! Я вынула из морозилки тушку цыпленка и положила в микроволновку. Сейчас птичка разморозится, приготовлю что-нибудь грандиозное. Сациви, например, или фаршированного цыпленка под соусом бешамель.

Да. Именно. Под соусом бешамель. Я достала из шкафчика муку, томатную пасту, маринованные огурчики, шампиньоны и горчицу, помыла зеленый лук. И передумала.

Нет. Не стоит заводиться. Терпения не хватит. Пока все приготовлю, сто раз успею скончаться от голода. В животе заурчало. Я решительно включила чайник. Зачем, спрашивается, тратить время на кулинарные изыски, если можно поесть лапши быстрого приготовления? Дешево и сердито.

Залила лапшу кипятком, вымытый лук покрошила в салатницу и заправила майонезом, а размороженного цыпленка убрала обратно в холодильник. Ближе к вечеру обмажу сметаной и запеку в духовке. Примитивный цыпленок в сметане в сложившейся ситуации более уместен, нежели трудоемкое сациви или сложный соус бешамель. Ни к чему сейчас Славочку баловать.

Кто, как не он, виноват в том, что я не могу носить туфли от Gucci?

Поев, я отправилась в ванную. Пора заняться ногой и, пока мужа нет дома, сделать компресс из урины.

Врач-травматолог на мое робкое высказывание о пользе урины скривился:

— Ну, моя дорогая, вы прямо как в каменном веке.

Спорить с ним я не стала. К чему?

Главное — верить самой. А я в силу своей урины верю свято. Ведь именно в ней собраны все достижения отечественной химии за последние четыре десятилетия.

Вот только запах! Жуткий запах меня просто убивает! Но делать нечего — красота требует от нас жертв!

Глава 2

Приготовив ванну, я размотала бинт, сняла с ноги противный компресс и с наслаждением окунулась в теплую душистую воду с хвойным экстрактом и хорошей горстью морской соли.

Обожаю плескаться в воде и могу нежиться в ванне часами. Благо есть такая возможность.

Я с содроганием вспомнила бытовые удобства незабвенной коммуналки на Греческом, где мы со Славочкой прожили первые четыре года совместной жизни.

Ванну там нельзя было принять по определению.

Только душ.

В громадную ванную комнату входили по расписанию, и пользование чугунным монстром с облупившейся эмалью осуществлялось строго по регламенту.

Десять комнат, семь семей, а на стене в прихожей, над колченогой тумбочкой с допотопным телефонным аппаратом, висел график пользования ванной.

Хочешь на этой неделе поменять свой день для постирушки на какой-либо другой? Пожалуйста! Договаривайся в личном порядке. Изменить самому график нельзя.

Это закон, по которому существует наше коммунальное сообщество.

Пользование газовой плитой, уборка квартиры, мытье мутного кухонного окна — все это делалось исключительно по заведенному когда-то порядку.

За соблюдением правил внутреннего распорядка бдительно следила ответственная квартиросъемщица нашей вороньей слободки — Клеопатра Ивановна.

От прочих претендентов на эту почетную должность тетя Клепа выгодно отличалась широтой души, колоритной внешностью и убийственно-искрометной фамилией — Хренова-Шестерня. Но главным ее достоинством являлось, несомненно, дикое, необузданное стремление к восстановлению социальной справедливости в рамках одной отдельно взятой квартиры. В таких случаях действия мадам Хреновой носили, как правило, скандальный характер. Короче, власть над жильцами Клеопатра Ивановна взяла исключительно благодаря своей склочности. Трудно поверить, но, возможно, из-за этой самой тети Клепы и ее безумных правил сосуществовали мы почти безмятежно. Даже взбалмошная и неорганизованная Люсенька Обуваева относилась к своим коммунальным обязанностям трепетно.

Появилась Люська в нашей квартире под громкий рев младенца. Я в ванной была, стирала пеленки. Услышав плач, пулей метнулась в свою комнату. Думала, Мишка проснулся.

Нет. Все спокойно. Сын спит. Не среагировал даже на шумное появление неуравновешенной мамочки.

Стараясь не дышать, я на цыпочках попятилась к двери, и…

О нет, это невозможно! Спина моя соприкоснулась с какой-то колышущейся желеобразной массой, пышущей жаром.

Воображение меня не подвело. Кто стоит сзади, я догадалась мгновенно и повела себя соответственно. Судорожно вздохнув, я крепко зажмурилась и с недюжинной силой вдавилась в омерзительную гигантскую медузу.

Вот, дескать, чудо-юдо гнусное, противное, я вся твоя! Делай со мной, что хочешь, рви меня на кусочки, ешь с потрохами, только пощади мое ни в чем не повинное дитятко.

— Доча? — Испуганным шепотом поинтересовалась медуза. — У тебя детского питания не найдется?

— Господи, Клеопатра Ивановна, — тихо всхлипнув, я отлепилась от необъятного бюста соседки. — Напугали меня до полусмерти!

Я выставила непрошеную гостью в коридор.

Какое детское питание? Можно подумать, ей действительно нужна баночка яблочного пюре для грудничков. Детское питание — это предлог. Надуманный и нелепый, как обычно. Бессмысленный повод, чтобы вцепиться в меня с разговорами. Я достану яблочное пюре, она пригласит меня попить свежезаваренного чаю, и пошло-поехало.

Из-за этих нескончаемых разговоров я опять ничего не успею сделать: пеленки останутся нестиранными, распашонки неглажеными, а борщ недоваренным.

На самом деле слушать захватывающие истории тети Клепы мне нравится. Рассказывает она сочно, образно, героев своих представляет в лицах. А уж герои!

Один только покойный супруг сказительницы, Иван Калиныч Шестерня, чего стоит!

Вот только как быть со временем? Времени на разговоры с Клеопатрой Ивановной у меня катастрофически не хватает. А ей, похоже, не хватает общения.

— Клеопатра Ивановна, я вас умоляю, у меня Миша спит, — прошипела я в свое оправдание, плотно прикрывая за собой дверь.

— Знаю, доча. А как же! Потому и не постучалась, — смутилась она. — Извини, если напугала. У тебя Мишуткиной еды не осталось? Кашки там или еще чего-нибудь. Ребенка покормить.

— А сколько ему?

— Сколько не жалко, столько и давай. Много не будет. Слышишь? Орет. Есть хочет. Того и гляди, родимчик расшибет. Молока у матери мало. Не хватает ему. Вот и орет. Горластый! — с гордостью пояснила она.

— Да я про возраст спросила, тетя Клепа. Сколько ему месяцев?

— Господи, — переполошилась соседка, — месяцев! Скажешь тоже, месяцев! Они только сегодня из роддома выписались. От силы недели две. А что? Нет у тебя ничего для таких маленьких?

— Есть, не волнуйтесь. — Я приготовила молочную смесь и налила в бутылочку. — Хватит?

— Хватит, доча, спасибо. Пойдем, я вас познакомлю. Посмотришь, какой славный мальчишка! — Цепко ухватив бутылочку, она потащила меня к себе, радостно делясь последними новостями:

— Это Юрочкин мальчик. Вернее, его жены. Сегодня только поженились. Ее Люсей зовут. Ничего вроде, симпатичная такая. Бойкая. Юрик ее с ребенком взял. А и очень даже неплохо, что она с ребенком. Детей надо рожать. Без народа нельзя! Верно, доча?

— Конечно, верно, — поспешно заверила я соседку, вспомнив, как она мечтала о внуках.

Соседки на кухне судачили, что внуков Клепке не видать, как своих ушей. Мол, пасынок ее, Юрка, из породы закоренелых холостяков. Парню скоро сорок стукнет, а он ни разу женат не был. И вообще младший Шестерня какой-то млявый, малахольный. Одним словом, не в отца пошел.

Иван Калиныч, тот огонь был, а не мужик. А этот — ни рыба ни мясо! Куда там ему жениться, если он из квартиры почти не выходит. Сидит целыми днями в каморке при кухне и малюет свои картины.

Хорошие картины, кстати сказать. Мне их тетя Клепа показывала, пока Юрия Ивановича дома не было.

— Не дай бог, Юрик увидит. Обидится. — Она с гордостью демонстрировала мне радостные, солнечные пейзажи. — Не любит он чужим никому показывать.

Картины меня поразили. Никогда бы не подумала, что этот желчный, унылый человек способен писать такие удивительные, светлые полотна.

Клеопатра Ивановна торжественно ввела меня в свою комнату:

— Вот, доча, познакомься, — проворно подбежав к худенькой рыжеволосой девчушке, она решительно забрала у нее сверток с ребенком, — это Наташа. Она тебе все покажет, где, чего, как, а мы кушать будем. Баба Клепа нас сейчас перепеленает, потом покормит кашкой, кашкой-малашкой. Кашечка сладенькая, маслицем масленая. — Гукая, напевая и приплясывая, Клеопатра Ивановна ловко перепеленала тощенького краснолицего младенца и, светясь от счастья, устроилась с ним на диване.

Тот прекратил орать и жадно припал к бутылочке с молочной смесью. Я повела Люсю на «экскурсию».

— Здесь у нас туалет, прямо по коридору — кухня, а это — ванная. — Я щелкнула выключателем и решительно направилась к тазу с пеленками, рассудив, что все уже новой соседке показала и могу заняться своими делами.

Люся скользнула следом.

— Слышь, чего это с ней? — испуганно спросила она, прикрывая за собой дверь.

— В смысле? — Я добавила в таз горячей воды.

— Тетка эта? Как ее?

— Тетя Клепа.

— Как?! — восторженно пискнула молодая мамаша, пристраиваясь рядышком. — Ну-кась, давай, я пожмыхаю, а ты полощи! — Тонкие худые ручки ловко ухватили грязную мокрую пеленку. — Так скорее будет.

— Клеопатра Ивановна, — пояснила я, уступая ей место. — Уменьшительно — Клепа.

— Во имечко дадено! — неожиданно развеселилась Люсенька. — Не русская, что ли? А я и то думаю, чего это с ней? Чего кричит, разоряется? Никак из цыган?

— Да нет, — я недоуменно пожала плечами, — почему из цыган? Просто характер такой общительный. К тому же обрадовалась очень, что Юрик ее наконец-то женился.

— Япона мать! — Новобрачная переменилась в лице. — А он мне сказал, с матерью живет. Поживешь у меня, говорит, мать добрая, не заругает. А ты говоришь: жена-а-а! — белугой заревела она.

Я растерялась. Нет, это невозможно! Разве можно так плакать кормящим?!

Наревется, расстроится, перепортит себе все молоко, ребенок потом этого порченого молока насосется и будет орать, а тетка Клепа меня убьет. И правильно сделает!

Люся только что из роддома, а я тут со своими пеленками пристала. Девчонка и так чуть жива, худенькая, бледненькая, под глазами круги.

К тому же брак этот противоестественный с угрюмым Юрой. Славный муженек, нечего сказать, в два с половиной раза старше жены! Люська на вид совсем еще девочка, лет пятнадцать, не больше.

Тетка Клепа тоже хороша, разоралась на радостях, разошлась — перепугала бедняжку.

Да одна только мысль о возможности заполучить в свекрови такую темпераментную особу кого угодно доведет до слез!

— Люсь, — решительно отодвинув пеленки в сторону, я усадила рыдающую новобрачную на край ванны, — пес с ними, с пеленками. Успеется. Выстираю. Давай-ка ты успокойся, пойдем сейчас в мою комнату и выпьем чаю. Свежезаваренного, с молоком. Тебе полезно. Для ребенка.

— Не, ты что, — она испуганно замотала головой, — я лучше домой.., я сейчас, а то эта заругается.

— Люсь, я тебя умоляю, кто?! Кто и за что будет тебя ругать? За то, что ты выпьешь со мной чашку чаю? Да тетка Клепа только рада будет! Она столько лет о внуке мечтала, что теперь сутками готова возиться с ребенком, а ты говоришь: заругается. Пошли, не выдумывай! У меня печенье вкусное. Сама пекла. На сметане.

Люська прекратила рыдать и с надеждой уставилась на меня.

— А жена? Не заругается?

— Чья жена? — У меня тихо поехала крыша.

— Дяди Юрина, — едва слышно прошептала она.

— Но ведь Юрина жена — это ты. Разве нет? — Меня не так-то легко сбить с толку. Занудство у меня в крови. — Тетя Клепа сама мне сказала.

— Нет, ты что?! — Люська посмотрела на меня как на сумасшедшую. — Зачем?

Слово за слово, с грехом пополам, но мы сумели-таки в тот раз выяснить, кто есть кто.

Старая как мир история о любви и предательстве. Возлюбленный оставил Люсеньку сразу же, как только узнал, что она ждет от него ребенка. Она поначалу даже не поняла, что же произошло, не верила, что это конец, все на что-то надеялась, думала — опомнится ее милый, вернется, а в результате стала еще одной матерью-одиночкой. Одиночкой в самом прямом смысле этого слова. Ни мужа, ни родных, ни друзей. Воспитывалась Люся в детском доме, шестнадцать ей стукнуло только вчера, из роддома она выписалась только сегодня, и идти им с сыном было некуда.

Имелась, правда, у Люсеньки родная мамаша, но они много лет не виделись, и даже адреса той Люся толком не знала. Знала только, что живет она где-то в Стрельне.

Именно туда, в Стрельню, на поиски матери и направлялись бездомные Люсенька с сыном, когда встретили в трамвае интернатского учителя рисования — Юрия Ивановича Шестерню. Он ездил в Константиновский парк на этюды.

Дядя Юра, как простодушно называла своего бывшего учителя Люсенька, тотчас свою ученицу узнал, разговорил, вник в их с сыном безвыходное положение и предложил пожить какое-то время у него. Дескать, живет он вдвоем с матерью, места хватит, а там видно будет. Может, бог даст, не сегодня завтра объявится отец мальчика.

Люся подумала-подумала и согласилась. Поехала. Других вариантов у нее все равно не было.

Согласиться-то она согласилась, но была вся на нервах.

А тут я со своими непонятными разговорами о жене.

Вот Люся и не выдержала — расплакалась. Думала, только скандала ей с дяди Юриной законной женой для полного счастья и не хватает.

Люсенька ведь не ясновидящая, не могла знать, чего там себе тетка Клепа про них с Юрием Ивановичем понавыдумывала и мне понарассказывала.

Выдумки выдумками, только неистовая, целеустремленная Клеопатра их тогда все-таки поженила, как ни отнекивались Люся с Юрием Ивановичем, как ни сопротивлялись.

И жили они, надо признать, довольно счастливо, пока Люсенька не ушла к другому. Влюбилась.

Но это уже совсем другая история, о которой я мало что знаю. Мы с мужем и сыном к тому времени из квартиры на Греческом благополучно переехали в Купчино.

Знаю только, что влюблена в своего нового спутника жизни Люся была безумно.

Я их встретила как-то на Невском, в Елисеевском магазине, давным-давно, в самом начале романа, и у Люсеньки был такой ликующий, такой восторженный взгляд!

Вот только сына ей Клеопатра Ивановна не отдала. Видеться, правда, разрешала, но не более того.

Мальчик рос с бабушкой и отцом. Сейчас Иван уже совсем взрослый. Окончил Академию художеств, стал модным портретистом и успешным совладельцем картинной галереи. Женат. Имеет двух дочерей. Воспитанием девочек руководит неугомонная Клеопатра Ивановна.

Все многочисленное семейство по-прежнему проживает в квартире на Греческом. Только квартира та больше уже не коммунальная. Нашу коммуналочку не узнать.

Иван расселил соседей и сделал в квартире хороший ремонт.

Все это я знаю от Клеопатры Ивановны.

Старенькая тетя Клепа иногда мне позванивает, чтобы пожаловаться на здоровье и обменяться новостями. Не чужие!

Странно, но наша последняя встреча с Люсей оказалась до смешного похожа на ту первую встречу в квартире на Греческом. Она тоже началась с недоразумения — Люська приняла меня за бомжиху, подрабатывающую проституцией.

— Иди ты! Во жизнь! Это ж надо! Япона мать! — бессмысленно восклицала она, испуганно таращась на меня.

Смысл ее возмущенных воплей я поняла только, когда догадалась посмотреть на себя в зеркало.

Опустила зеркальце, прикрепленное над лобовым стеклом Люськиного роскошного джипа, и глянула. Жуть! Волосы растрепаны, «конский хвост» набекрень, потное лицо все перепачкано землей, блузка порвана и расстегнута до пупа.

— У меня здесь прабабушка похоронена. Бабы Тали мама, — с достоинством пояснила я и попыталась застегнуть блузку. — Хотела цветы посадить, Троица скоро, а тут этот! Дурак какой-то! Выскочил из соседнего склепа и напугал. Только разбилась из-за него вся.

— Иди ты! Могилку, значится, прибирала, — фыркнула смешливая Люсенька, мгновенно оценив ситуацию. — Я ж подумала, ты того, бомжуешь! Вижу, бежит «прости господи» кладбищенская, а за ней клиент. Думала, ты его кинуть хочешь. Ну, думаю, надо помочь! А уж когда узнала тебя, то совсем расстроилась. Вот, думаю, япона мать, жизнь! Где ж Славка-то, думаю? Такая любовь была, и на тебе! Неужто бросил? А ты, значит, цветочки хотела посадить, а тут крендель этот пристроился! Попользоваться хотел. На халяву. Вот кобелина! Ну, цирк, япона мать! Рожа у него была, я тебе скажу! — Она лихо проскочила на красный свет, возмущенно посигналив зазевавшемуся водителю маршрутки. — Не спи, замерзнешь!

— Люсь, — предупреждающе вякнула я, заметив стоящего на следующем перекрестке регулировщика, — аккуратнее. ГАИ.

— ГИБДД, — весело поправила меня Люсенька и, нагло подрезав здоровенный «КамАЗ», перестроилась в правый ряд, въехала на тротуар и, не сбавляя скорости, понеслась дальше, распугивая редких прохожих. — Не боись, объедем.

Гаишник поспешно отвернулся и стал демонстративно глядеть в противоположную сторону.

— Слышь, Наташка, здорово-то как, что мы с тобой встретились. Честно! Недаром я сегодня во сне яйца видела. Ну, думаю, это, как пить дать, явится кто-нибудь. Неожиданно. Мне яйца всегда к встрече снятся. Не всегда, правда, к приятной. Другой раз — век бы кого-нибудь не видала, а он тут как тут — прется. Не, классно получилось! Я ведь совсем недавно в Питер вернулась. Все связи оборваны, а тут ты! Япона мать, думаю, неужели Короткова?! Смотрю — точно! Наташка! Значится, все путем, говоришь? Славка все еще при тебе? Любовь-морковь и все дела?

— Пока да, — притворно вздохнув, я с большим сомнением разглядывала свою босую ногу.

— Босоножку потеряла? — ахнула Люська. — Ну, япона мать, ты даешь. Охота пуще неволи! Чего ты одна на это кладбище поперлась? Разве ж можно? Честное слово! — Она обернулась назад и вытащила из-под сиденья большую дорожную сумку. — Посмотри! Там шлепки должны быть. Тряпочные. Не фонтан, конечно, но все лучше, чем босыми ногами по асфальту шлепать. Да не здесь, это пижама! В самом низу смотри, между курой и термосом. Нашла? Ну вот! Все свое ношу с собой! Учись, подруга, пока я жива. Примерь! Впору? Должны подойти. Нога у нас с тобой одинаковая. Подошли? А ты боялась. Думала, в метро не пустят. Пустят! Куда денутся? Жаль, конечно, что до дома тебя отвезти не смогу. Извини! Рада бы, со всем моим удовольствием, но не могу. Времени нет. Мужики, сама понимаешь, ждать не любят. А я и так опоздала — дальше некуда! Дельце у нас тут одно выгодное намечается. Япона мать! В этом, как его, в новом торговом центре. Будь он неладен! Если выгорит — буду вся в шоколаде! Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! Вот тогда и встретимся, и наговоримся всласть. Я тебя сейчас у метро высажу. На Загородном. Посмотри там, в кармашке, в сумке, блокнотик должен быть. Ты телефончик мне свой черкни. Я тебе потом позвоню. Освобожусь и позвоню. Как только, так сразу. Будь спок. Да не здесь! Япона мама, сбоку смотри. Мама-то как? Жива? Ты сама небось уже бабушка? Мишка женился, поди, давно? Нет?! А я, Наташ, можешь себе представить, я уже бабушка. Дважды!!! Баба Люся! И смех, и грех. Внучек своих только на фотке видела. Бабушка-жабушка! Две недели в Питере, а у своих еще не была. Мамы Клепы опасаюсь. Она ведь не смолчит, ругаться станет. Где, скажет, такая-сякая, разэтакая пропадала столько времени? Ни слуху ни духу не было, а тут — здрасте, пожалуйста, явилась не запылилась! Мама Клепа у нас баба с яйцами, ты знаешь, под горячую руку и с лестницы может спустить. У нее не заржавеет. Не, Наташ, я все по-взрослому хочу сделать, по-настоящему. Вот бабок срублю, тогда и в гости можно идти. Приду, так уж не с пустыми руками. Всех подарками завалю! Знай наших! Клепке шубу хочу купить. Норковую. Как думаешь, будет носить? Записала? На какую букву записала? На "к" или на "н"? Да ладно, какая разница. Найду! Не-не, не сюда, сюда не клади. Отсюда вывалится! Не дай бог! Положи в косметичку. В ту, где мыльница с зубной щеткой. Положила? Нет, это ж надо! Такая встреча, а? Кому сказать, не поверят! Только приехала, не думала, не гадала, и на тебе — соседушку любимую встретила. Это судьба. Не иначе! Ты ведь со мной сходишь? Наташ? К нашим? На Греческий?

Мама Клепа тебя уважает. Она при тебе меня ни за что гнать не станет. Ты что?! Никогда!

Люсенька говорила и говорила. Без умолку. Слова не давала вставить. Сама спрашивала, сама и отвечала. Без обратной связи, что называется.

Я помалкивала, не вмешивалась. Видела, человек не в себе. Нервничает!

Нервная почва — она такая, чего на ней только не случается: и медвежья болезнь, и депрессия, и золотуха.

Люська же была на грани нервного срыва. Одно неосторожное слово, и все — струна порвется — Люся забьется в истерике.

Глава 3

— Scheisse! — зло выругался Крыласов, разглядывая вывеску брачного агентства «Марьяж».

Брачное агентство! Кто б мог подумать! В нашем полку прибыло.

Дамочка, оказывается, из сексуально озабоченных святош. Из тех, что, скорбно вздыхая, расхаживают с постной миной по кладбищам, бьют в церквах земные поклоны, а на самом деле думают только об одном. Ни дня без секса!

Точь-в-точь, как его родная мамаша. Взгляд в пол, на голову платочек потемнее налепит, губы в куриную гузку свернет и бегом в церковь, грехи замаливать. Со стороны и не подумаешь, что всю ночь напролет читала запоем очередной женский роман.

«Ее трепещущее лоно, нежные розовые бутоны сосков, все ее женское естество дрожало в предвкушении встречи с мужчиной ее мечты».

Полный бред!

Начитается матушка в свои шестьдесят этих эротических бредней до одури — и к попу, на исповедь. Не согрешишь — не покаешься!

Все полки в книжном шкафу уставлены копеечными бумажными иконками, а попробуй, приглядись, к чему у нее эти самые иконки прислонены? Вот именно! К дрянным книжонкам с грудастыми красотками на ярких глянцевых обложках. И смех, и грех!

Ханжа! Эгоистка! Всю жизнь думала только о себе! Крыласов достал сигарету и закурил. Нельзя расслабляться. Нельзя позволять себе все время думать о матери. Злиться на нее он может до бесконечности, это все равно что толочь воду в ступе. Результата — ноль!

Он еще раз сверился с запиской, найденной в сумке, которую потеряла кладбищенская незнакомка. На плотном белом листе бумаги красивым, четким почерком, печатными буквами написано: «Марьяж», и аккуратный, но маловразумительный чертежик, как пройти к этому самому «Марьяжу», что находится в Перцовом доме на Лиговке.

Да. Сразу видно — баба писала. Подружка! Сама удачно сходила, теперь других посылает. Сходи, дескать, там и тебе кого-нибудь подберут. А эта, попрыгунья с «конским хвостом», рада стараться, намылилась в дом свиданий, да вот незадача — адресок потеряла.

Подходящий адрес для брачного агентства, ничего не скажешь!

До революции дом генерала Перцова был славен тем, что находился в нем дорогой столичный бордель. Бордель этот, расположенный всего в пяти минутах ходьбы от Московского вокзала, пользовался у высокопоставленных чиновников начала прошлого века большой популярностью.

Удобно, знаете ли, зайти на пару часиков перед поездкой «по казенной надобности», рюмочку пропустить, развеяться.

— Вы были сегодня с визитом у генерала? — шутили государственные мужи, встречаясь в вагоне ночного поезда на Москву.

Историю эту он знает от деда. Тот часто ее рассказывал, каждый раз, когда они ходили в кино. Ближайший к дому кинотеатр «Стрела» был здесь, на первом этаже Перцова дома.

Дед много знал таких городских историй: о домах, скверах и улицах Питера, рассказывал их по многу раз, повторяясь, к месту и не очень, но Шурику всегда нравилось его слушать.

Шурик деда своего любил. Очень. Страшно представить, во что превратилось бы его детство, не будь рядом деда.

Уж мать с бабкой расстарались бы, превратили его жизнь в ад. Ходил бы он у них по одной половице!

— Шурчик, слезь с подоконника. Убьешься. И тише, не шуми! Видишь, мамочка с работы пришла, устала. — Поджав губы, неодобрительно покачивает головой бабушка.

— Шурчик, не бегай, вспотеешь, — вторит ей скорбным шепотом матушка.

Фальшь. Сплошная фальшь. Мать с бабкой — обе фальшивы насквозь. Их заботы о нем — сплошное притворство.

Кому нужна эта мелочная навязчивая опека, если они лишили его самого дорогого — отца!

А все мамочка с ее дурацкими капризами. Мать капризничала, а бабка капризам драгоценной своей доченьки потакала. Скучно тебе, доченька, одиноко на чужой стороне, так возвращайся домой, бог с ним, с мужем, живи с мамочкой. А что внука своего без отца оставила, бабке и горя мало. Лишь бы дочка при ней была.

Ирина Крыласова замуж вышла рано. В восемнадцать. Только-только школу окончила, в институт поступила, а в сентябре уже замуж засобиралась.

Самая первая из всего класса. Никто про нее такое и подумать не мог. Уж какая была скромница! На выпускной вечер — и на тот с косой пришла. Все девчонки в парикмахерскую сбегали, причесок модных понакрутили, а эта — с косой. Заплела толщиной в руку, на грудь перекинула, и вперед! Маменькина дочка!

Собираются одноклассницы пойти в кино:

— Ира, пойдешь сегодня с нами после уроков в «Художественный»? На «Кавказскую пленницу»!

А она:

— Нет, не пойду. Я уже вчера видела. С родителями ходила.

Вот тебе и тихоня! В колхоз от института поехала, на картошку, и влюбилась. Да не в кого-нибудь, не в лопоухого первокурсника себе под стать, нет: Ирочка закадрила старшекурсника! Самого красивого студента на факультете, немца из ГДР Алекса Зоммерфельда.

Свадьбу сыграли весной, после сессии и зимних каникул. А в летнюю сессию Ирина экзамены уже не сдавала. Не могла. Токсикоз замучил. Какие уж тут экзамены?!

— Мальчик будет, — скорбно вздыхала мать. — Говорят, с мальчишками всегда так ходят. Тяжело.

Не знаю, я тобой легко ходила: ни тошноты, ни сонливости, и живот был совсем незаметный. Аккуратный животик был почти до самых родов, никто и не думал, что я в положении. А тут? Вон каким огурцом торчит, а сроку всего ничего. Ты поспи, поспи, Ирочка, ляг, отдохни, пока есть возможность. Потом не полежишь. Не до того будет! Мальчишки, они все крикливые. И днем, и ночью орут! Неспокойные. Не знаю, как ты там одна с таким маленьким справляться будешь. Да еще муж! Тому тоже все подай, принеси! Не знаю, так он парень вроде хороший, ничего не скажу. Вежливый, услужливый. Только, может, это пока так? Пока живет с нами, вот и вежливый, а как уедете вы в эту свою ГДР, так он и переменится. Силу свою почувствует. Скупые они все, немцы-то. Экономные. Говорят, удавятся за копейку! Не знаю, прямо сердце щемит, как подумаю.

— Мам, — капризно хныча, вяло отговаривалась Ирочка, — опять ты начинаешь!

— А что начинать? Начинать мне нечего. Без меня все давно сказано. Старинная еще поговорка. Слыхала небось: «Охо-хо-хохонюшки, на чужой сторонушке, на чужой, на дальненькой, без родимой маменьки!» Надо ж было тебе в иностранца влюбиться. Да еще в немца! Русских мало, что ли, — вздыхала мама, протирая сквозь ситечко клюкву.

Ира тогда только клюквой спасалась. Беременность протекала тяжело. Отеки, тошнота. Тошнило постоянно, весь срок, все девять месяцев. И после еды тошнило, и до еды тошнило, и лежа тошнило, и сидя. Два раза она лежала в больнице на сохранении.

Ни спорить с матерью, ни успокаивать ее у Иры не было сил. Ей вообще тогда ни до кого и ни до чего не было дела.

На самом деле пожить в Германии Ирине хотелось. Жизнь вдали от родителей ее не пугала. Чего бояться? Они ведь не сейчас уезжать собираются, а зимой, когда муж защитит диплом. Ребенок к тому времени уже должен будет появиться на свет, закончится эта ужасная беременность, а вместе с ней останутся в прошлом и все проблемы со здоровьем, бытовые неурядицы, мелкие шероховатости в отношениях с мужем.

Ира потягивала приготовленный мамой клюквенный морс и рисовала себе радужные картины незнакомой заграничной жизни в Германии. Не жизнь, а праздник!

Господи, как она ошибалась! Сколько раз вспоминала потом это мамочкино: «Поспи, Ирочка, полежи! Отдохни немножко. Потом не полежишь».

Поспишь тут, как же! Сын плакал сутками напролет! Замолкал только, когда возьмут на руки. Пока укачиваешь, он спит, да так сладко, словно ангел, а только в кроватку положишь — он в крик. Кричал так, будто его режут. Ира даже боялась, что соседи полицию вызовут.

У немцев у всех дети спокойные. Им этого не понять. К врачу в детскую поликлинику пойдут, муж начнет спрашивать: мол, почему мальчик такой неспокойный, не спит, мол, в своей кроватке, может, болит у него чего?

А врач, немка такая сухопарая, только головой покачивает. «Nein! — говорит. — Nein!» Избалован он, говорит, у русской мамы. Нельзя, говорит, такс детьми. Дети должны понимать «Ordnung». Все надо делать по часам. Во всем должен быть порядок. Кормить по часам, гулять по часам, пеленать по часам.

Перепеленала фрау Зоммерфельд ребеночка, покормила, в кроватку положила и вышла в другую комнату.

Не спит мальчик? Кричит? Ничего страшного! Уснет. Ребенок сыт, значит, должен спать. Таков «Ordnung!».

Это Алекс так все Ире переводил. Сама она по-немецки ни бум-бум, у них в школе французский был. Стоит новоиспеченная фрау Зоммерфельд и только глазами хлопает: ни спросить, ни сказать.

За все время только эти два слова и выучила: «Nein» и «Ordnung». Некогда, да и не с кем было разговаривать. Муж целыми днями на работе, а она дома одна с маленьким. В отдельной двухкомнатной квартире.

Это в ГДР хорошо поставлено было. Ничего не скажешь. Каждая молодая семья получала отдельную квартиру. И не через десять лет после постановки на очередь, а сразу, как поженились.

С одной стороны, вроде бы чего еще Ирочке и желать, сама себе хозяйка, с другой — словом перекинуться не с кем. Сто раз родную коммуналочку вспомнишь. Там соседки на кухне, пока обед готовят, о чем только не переговорят: и о новых фильмах, и о большой политике, и о том, как из плавленого сырка «Дружба» и селедки с морковкой сделать почти что настоящую красную икру (впрочем, это тоже большая политика), и о том, с кем же все-таки нынче Галька-дворничиха живет.

И не захочешь, да язык выучишь. Соседушки живо растолкуют, что к чему.

Алекс с Ирочкой ссорились. Муж требовал, чтобы она неукоснительно выполняла рекомендации фрау доктора — ни под каким видом к плачущему ребенку между кормлениями не подходила.

Она не могла. Честно попыталась, но не выдержала и получаса. Какой может быть «Ordnung», когда сын плачет. Сердце ведь не камень!

От усталости и недосыпа Ира с ног валилась, потом приспособилась. Утром встанет, покормит ребенка и опять спать. И мальчика с собой берет, в свою постель. Так и спят вместе, отсыпаются. Пока Алекс на работе, тишь у них с Шурчиком, гладь да божья благодать!

Вечером муж приходит, и начинается «Ordnung!».

Мальчик кричит, Ира плачет, Алекс злится. Кому, спрашивается, хуже от такого порядка? Чем порядки наводить, лучше бы взял сына на руки да погулял с ним пару часиков на улице, ребенок совсем без свежего воздуха растет. Ирочка ведь не резиновая, не может разорваться, чтобы все успевать и по дому, и с ребенком.

Временами Ирине казалось, что муж ее разлюбил. А может, и не любил никогда ни ее, ни ребенка. Откуда такая жестокость?

Потом успокаивала себя. Ерунда все это! Стоит только вспомнить, как красиво ухаживал Алекс за ней перед свадьбой. Все девчонки восторгались.

Не может человек так притворяться! И разлюбить так быстро тоже не может. Не может, и все тут!

Просто он другой! Он немец. Он так воспитан. У него другой менталитет.

Вот, например, родители Алекса, немецкие бабушка с дедушкой ее Шурчика! Собственного внука за все время видели лишь дважды. А ведь не за тридевять земель живут, не в другом царстве-государстве, как Ирочкины родители, а в том же городе Франк-фурте-на-Одере. На машине от двери до двери ехать всего минут двадцать.

Алекс у них, правда, не родной сын, а приемный, но ведь они его вырастили. Какая ж разница? Не та мать, что родила, а та, что вырастила. Почему же их к внуку совсем не тянет? Нет, никогда ей этого не понять!

Полгода такой жизни, и Ира дошла до ручки. Отношения с мужем зашли в тупик. Пытаясь спасти свой брак, она принялась уговаривать Алекса отпустить их с Шурчиком в Ленинград к родителям. На месяц. Погостить.

— Мама пишет, на даче клубника хорошо цветет. Много ягод в этом году будет. Шурчик, Алекс то есть, клубнички поест. Ему уже можно, мама сказала. Если с песочком размять. На воздухе там побудет. И ты отдохнешь без нас. У тебя все равно в этом году отпуска нет. А так хоть выспишься.

Муж не возражал. Отпустил с большим удовольствием.

Уезжая, Ирина искренне верила, что через месяц они с сыном вернутся.

Но — не вернулись!

Не смогла Ирочка переступить через себя и уехать от того, что дорого и привычно, расстаться с родителями, с Ленинградом. Что имеем — не храним, потерявши — плачем! Только пожив полгода в Германии, поняла она, что значат для нее мама, белые ночи, Невский проспект!

А там?! Что боялась она потерять там, в ГДР? «Ordnung» и вечно недовольного ею мужа!

Нет уж, ей надоела строгая экономия, надоели огромные супермаркеты, полки которых уставлены продуктами в микроскопической расфасовке. Она не хочет покупать селедку в стеклянной пробирке. Ей так не вкусно. Ирочка не привыкла кушать селедку такими крохотными порциями.

Ей даже ночью однажды приснилось, как идут они с мамой и папой по Невскому, заходят в рыбный магазин на углу улицы Рубинштейна и покупают банку селедки — металлическую полуторакилограммовую банку с бумажной этикеткой: «Сельдь атлантическая жирная».

Откроешь такую баночку, вычистишь сразу все полтора кило, кусочками порежешь, лучку репчатого тоненькими колечками туда добавишь, маслицем постным зальешь — и ешь потом от пуза, нажимаешь. Не то пропадет! Селедка, приготовленная с луком, долго не стоит. Портится.

Крыласов вернулся в машину.

Нет смысла идти в агентство прямо сейчас, вот так, с бухты-барахты. Что он может спросить у свах? Не прибегала ли к ним часом некая тетка неопределенного возраста, с «конским хвостом» и в одной босоножке?

Нет. Сначала он должен все обдумать, подготовиться к разговору, чтобы версия с запиской не оказалась такой же пустышкой, как версия с джипом. Денег и времени на разработку ушла уйма, а в результате — полный облом!

Тему с джипом, который чуть не задавил его кладбищенскую незнакомку (ах, как было бы чудесно, если бы все-таки задавил!), Крыласов перетер в первую очередь.

На эту тачку он возлагал большие надежды. Думал, что, вычислив джип, сумеет выйти и на след кладбищенской идиотки: как зовут, где ее высадили и почему бежала сломя голову?

Ведь за рулем джипа тоже сидела баба, он видел это собственными глазами.

А баб хлебом не корми, дай только сунуть нос в чужие дела. Баба бабе за пять минут не только про себя успеет все рассказать, но и про свою троюродную сестру, и про мужа этой сестры, и про все повадки их очаровательного кастрированного кота.

Крыласов не поскупился, заплатил, кому следует, и нужный человечек пробил для него номер джипяры.

Полный трындец!

Выяснилось, что роскошное авто — собственность фирмы по прокату автомобилей.

Он в этой фирме был. Сам, лично. Ничего солидного: два «Мерседеса», джип и четыре волгешника. Обычная вошебойка. А гонору! Девка-администратор за стойкой вела себя на редкость отвратительно. Мерзавка манерная!

Напустила туману:

— Нет, нет, не могу, мы сведения о клиентах не даем. Да, машину можно заказать с водителем, можно без. Да, за каждой машиной закреплен свой водитель. За джипом? Иван Иванович Иванов. Замена? Да, замена возможна. Какая вам разница, кто будет за рулем? У нас все водители профессионалы, все первого класса. В прошлый четверг у Иванова был выходной. Нет, женщин среди водителей нет. Совершенно уверена. Абсолютно. В прошлый четверг замены не было. Джип арендовали без водителя. Да, значит, за рулем был клиент. Нет, извините, сведения о клиентах мы не даем.

Пришлось Крыласову на ходу перестраиваться и приглашать эту сдвинутую на конспирации администраторшу в ресторан, якобы настолько увлекся он ее неземной красотой, что не в силах расстаться, и просит продолжить знакомство в более спокойной обстановке.

Сделав заказ на триста долларов, непреклонная дива раздобрилась и под большим секретом соизволила-таки выдать страшную служебную тайну: в прошлый четверг джип арендовала некая госпожа Будина Людмила Александровна.

— Хорошо хоть не Путина! — изумился Крыла-сов.

— Ой?! А ведь и правда, похоже! — неизвестно чему обрадовалась любительница хорошо покушать за чужой счет. — То-то мне эта клиентка сразу показалась подозрительной. Знаете, я, такая, стою, квитанцию заполняю и спрашиваю: «Ваша фамилия?» В квитанции ведь фамилию первым делом указывают. В любой квитанции должно быть написано: «Ф.И.О.», фамилия, имя, отчество, значит. А она, такая, говорит: «Обуваева». Обуваева так Обуваева, мне-то что? Без разницы. Каких только фамилий не встретишь. Я, такая, значит, не удивилась нисколечко и так и записала в квитанцию — Обуваева. А она, такая, как заорет: «Ой, девушка, нет! Не Обуваева. Я перепутала. Не Обуваева, а Будина». Я, такая, ее спрашиваю: «Вы на кого, собственно, машину оформлять собираетесь?» — а она, такая (покраснела вся, рыжие легко краснеют), и говорит: «На себя. Это моя фамилия — Будина. Будина Людмила Александровна». Я, такая, обалдела и, конечно, паспорт у нее попросила. Вообще-то все клиенты сразу паспорт предъявляют, а эта почему-то нет! Как-то она все подозрительно тянула с паспортом. Пока я, такая, не спросила, она, такая, стоит и даже из сумки его не вынула. Знаете, паспорт мне ее сразу не понравился!

Я, такая, стою, смотрю на него, а он такой новенький, аж хрустит! Вот я, такая, и стала его разглядывать не просто так, а с пристрастием. У нас с этим строго. Машины-то дорогущие! Если что, хозяин голову снимет. Она, такая, даже занервничала. «Не сомневайтесь! — говорит. — Мой это паспорт! Я фамилию только недавно сменила, когда замуж вышла. Вот по старой памяти и назвала вам свою девичью „Обуваева“. Не привыкла еще!» Не привыкла она! Можете себе представить?! Сто лет в обед, а туда же. Новобрачная!!! Поэтому, дескать, и паспорт такой подозрительно новенький. Я, такая, стою и не знаю, что делать. Потом штамп о заключении брака проверила. Все верно! Брак зарегистрирован месяц назад. С гражданином Будиным Александром Сергеевичем. Я, такая, посмотрела, посмотрела, взяла и оформила на нее машину, придраться-то вроде бы не к чему.

— Вроде Володя и Колупайка с братом! — злобно сверкнув глазами, пробурчал Крыласов.

Не сдержался, ввернул-таки дурацкую бабкину присказку. Не справился с раздражением. Его бесило в собеседнице все: и бессвязная манера излагать свои мысли, и безобидное словечко «такая», которое она вставляла куда ни попадя, и жадность, с которой она пила дорогой коньяк «Хеннеси», и кисельно-розовый цвет ее губной помады.

Девица от такого его явного недовольства даже слегка опешила и переменилась в лице. Поняла, что опростоволосилась.

— А что?! Нельзя было? Это не ее паспорт? Да?! Обуваева преступница? Она совершила преступление на нашем джипе? Задавила кого-нибудь? Насмерть? Да?! Совершила наезд? Но наша фирма за это ответственности не несет. Об этом написано в договоре. К тому же джип был нормальный, когда его возвращали. Без вмятин. Я, такая, помню. Его в мою смену вернули. На следующий день вечером. И все было нормально. И по срокам, и бензина был почти полный бак, и вообще! Я, такая, помню, кто его пригнал. Мужик! Неприятный такой, обсосанный какой-то. Вы из милиции?! — испуганно выдохнула она и наконец-то заткнулась, поперхнувшись тарталеткой с салатом из крабов.

— Нет, не из милиции. Из частного сыскного агентства. — Крыласов заботливо постучал ее по спине.

Не хватало только, чтобы эта прорва задохнулась и померла, так и не сообщив ему адрес этой Будиной-Обуваевой.

— Не в то горло попало! — благодарно просипела девица, прокашлялась, вытерла слезы и, глотнув коньячку, с аппетитом докушала тарталеточку.

— А адрес? — теряя остатки самообладания, ласково поинтересовался он. — Адрес вы мне не подскажете?

— Чей адрес? — Она разочарованно оглядела опустевшие тарелки.

— Мадам Будиной, — сдерживая ярость, тихо напомнил он.

— Адрес? — Обжора нервно закрутила узколобой головкой, выискивая официанта. — Адрес… Я не уверена, что запомнила правильно. — Она выразительно посмотрела ему прямо в глаза.

Но Крыласов уже принял решение и подозвал официанта. Чтобы расплатиться.

Он понял, что адреса ему не дождаться по-любому. Даже если он выполнит заветное желание ненасытной администраторши и повторит заказ, у него не хватит терпения, чтобы ее выслушать.

Еще минута в обществе этой прожорливой кретинки — и он за себя не отвечает. Он прибьет ее, не сходя с места, прямо на глазах у изумленных посетителей ресторана.

С него хватит! Хватит и дебильной обжоры, и информации!

Фамилию и имя бабы, сидевшей за рулем джипа в прошлый четверг, он уже выяснил, значит, сможет теперь узнать ее телефон и адрес. Не вопрос!

Дома Крыласов позвонил по телефону 009 в универсальную справочно-информационную службу.

Выяснив предварительно, что за адрес и телефон госпожи Будиной Людмилы Александровны абонент готов выложить двадцать пять рублей, телефонистка с прискорбием сообщила, что, к сожалению, госпожа Будина Людмила Александровна в городе Санкт-Петербурге не зарегистрирована.

Крыласов и глазом не моргнул. Не дошла, значит, информация о смене фамилии рыжеволосой госпожи Обуваевой в городскую службу «009». Что поделаешь?! Быстро только кошки родятся.

Он вежливо поблагодарил, посулил, что оплатит все присланные квитанции, и настоятельно попросил пробить для него еще два телефончика: госпожи Обуваевой Людмилы Александровны и господина Будина Александра Сергеевича.

— Все три оплатите? — уточнила телефонистка и, тяжело вздохнув, надолго примолкла.

Только треск в телефонной трубке стоял, так осатанело стучала она по клавиатуре компьютера.

— Вы слушаете? Нет таких. Не зарегистрированы. Полный трындец!

Глава 4

От напряжения у Крыласова разболелась голова. Он поспешно прикрыл глаза, откинул сиденье автомобиля и попытался расслабиться. Того и гляди, опять начнется приступ!

Scheisse! Почему ему так не везет? Почему, когда все уже было практически подготовлено и выверено до мелочей, почему, скажите на милость, именно в этот момент появилась эта безумная тетка с «хвостом»?

Мало этого! Мало ему было одной любопытной идиотки, сующей свой нос, куда не следует, так на его голову свалилась еще и вторая.

Мадам Обуваева — искательница приключений! Судя по тому, как шустро взгромоздила она в свой высоченный джип бесчувственное тело «хвостатой», эта автолюбительница — та еще штучка! Сильная, ловкая и бесшабашная! Как резко газанула она с места?! Шумахер отдыхает!

Придется теперь искать сразу обеих. Кто их, этих теток, знает, о чем они успели переговорить? Если хвостатая сумела разглядеть в склепе студию, то наверняка доложилась об этом своей спасительнице. И не только ей!

Небось всем рассказывает!

Ходит и с пеной у рта рассказывает всем подряд! Без разбору! Направо и налево! Бабы — те еще сплетницы!

И сплетниц этих полным-полно! Весь город кишит ненормальными бабами, готовыми выслушивать всякий бред и разносить его дальше.

Опасность растет с каждым днем! Он не может начать съемки, пока все не выяснит. Это слишком серьезно! Так рисковать он не имеет права.

Крыласов открыл дверцу и вышел из машины.

Scheisse! Нельзя думать об этом постоянно. Эти мысли сводят его с ума! Так нельзя! Он должен взять себя в руки и успокоиться. Нельзя сгущать краски и загонять себя в угол! Нельзя!!!

Он зашел в кафе «Чайная ложка», находящееся тут же, на первом этаже Перцова дома (не дом, а терем-теремок какой-то), и заказал чаю с блинами. Народу в кафе было немного, и его заказ вопреки ожиданиям принесли достаточно быстро. Блины, пожаренные по всем правилам, хрустели тонкой кружевной корочкой, а чай был крепким и горячим. Все приготовили так, как любил Крыласов. Он слегка успокоился.

Возможно, все не так уж и безнадежно? Может статься, кладбищенская незнакомка ничего не заметила, и он психует зря? Зря демонтировал декорации, зря отложил проект, зря поднял панику?

Впрочем, расслабляться тоже нельзя! Нельзя ни расслабляться до поры до времени, ни загонять себя в угол!

Позиционируешь себя как сверхчеловека — значит, и поступать следует соответственно: не размениваться на мелочовку, думать о главном и идти к своей цели, используя все средства.

Главное для него — сделать фильм!

Случай в склепе — мелочовка. Досадная помеха, не более, которую необходимо устранить.

Он должен во что бы то ни стало найти эту «хвостатую» идиотку с кладбища и выяснить, что она успела рассмотреть в склепе и кому об этом рассказывала.

Выяснить и закрыть этот вопрос раз и навсегда!

Если виновата — будет отвечать! По полной схеме! И она, и все те, кто ее бредни выслушивал. Лишние свидетели ему ни к чему!

Если же, паче чаяния, тетка в склепе ничего разглядеть не успела, а скакала по кладбищу просто так, не от испуга, а от природной своей резвости, например, или на электричку опаздывала (железнодорожная станция «Навалочная» там совсем неподалеку) — пусть живет! На бессмысленное убийство он не пойдет!

Убийство ради убийства — это не его стиль!

В любом случае откладывать запуск проекта он больше не может. Он и так слишком долго ждал! Всю жизнь!

Стать режиссером Крыласов мечтал с детства. Все мальчишки в детском саду хотели быть космонавтами, один он — режиссером.

— Потому что режиссер — самый главный, — бесхитростно объяснял маленький Шурчик деду. — Его все слушаются.

— Это хорошо, что хочешь быть режиссером, — радовался дедушка. — Учись! Чтобы стать режиссером, много учиться надо.

Русский дед Шурчика работал на киностудии «Леннаучфильм». Простой монтажер (дед фильмы монтировал), он был фанатом своего дела! И Шурчику сумел привить интерес к киношной работе. Он часто приводил внука на студию. Все ему объяснял, показывал. Шурчику на студии нравилось: и всякая непонятная аппаратура, и веселые молодые сотрудники, и запах клея в монтажной. Но больше всего поразил его воображение один важный маститый режиссер в роговых очках.

Другой профессии, нежели профессия режиссера, мальчик теперь для себя и не мыслил.

Вот только с учебой у него получалось не очень. Прямо скажем, учился младший Крыласов так себе, на твердую троечку. И не то чтобы не хватало у него способностей или времени, нет, дело было в другом: Шурчик считал, что те предметы, которые изучают в школе, совсем для него необязательны.

Зачем будущему великому режиссеру физика с биологией? Зачем напрасно тратить на них свое время?

Куда приятнее коротать вечер в обнимку с книжкой Майн Рида или Фенимора Купера, чем до посинения зубрить бессмысленные, никому не нужные формулы.

Школьные занятия казались ему нудной тягомотиной, досадным пустяком, отвлекающим от дел куда более интересных, нежели приготовление домашних заданий.

Настоящая учеба начнется потом, после школы, в институте, там, где будут учить, как снимать фильмы. Вот тогда он и возьмется за ум! Вот тогда он всем и покажет, на что способен Александр Крыласов! В институте он будет учиться на «отлично».

Мать с бабкой — две дуры!!!

Нет чтобы объяснить ребенку: учись, мол, Шурчик! Надо хорошо учиться, с плохим аттестатом в институт не поступишь. Нет! Эти клуши, наоборот, его расхолаживали, здоровье якобы берегли.

Только он книжку в руки возьмет, бабка уж тут как тут:

— Шурчик, детка, опять ты дома в духоте сидишь! Иди лучше во двор, поиграй с ребятами. Тебе нельзя так много читать. У тебя голова слабая. Опять заболеешь.

Мать тоже как с работы придет, так сразу к нему.

Лицо сделает озабоченное, в глазах вселенская скорбь плещется, сухими тонкими губами чмок его в лоб:

— Как ты сегодня, мой маленький? Опять телевизор смотришь? Как настроение? Все в порядке? Голова не болит?

— Цыть, вы! — ворчал дед. — Не нагнетайте. Совсем парня затуркали. Хуже только ему делаете! Вам что доктор сказал? При точном соблюдении режима сна и медицинских назначений эпилепсия не мешает полноценной жизни! Вот и следите за этим самым режимом да за таблетками, а вы ребенка по пустякам дергаете.

В раннем детстве Крыласов своей болезни боялся. Первый раз судорожный эпилептический припадок случился с ним, когда было ему всего три года. Тогда все перепугались. До смерти. Еще бы им было не перепугаться!

Мать книжку ему перед сном читала. Про Буратино и золотой ключик. Только она до того места дошла, где злая крыса Шушара бросается на деревянного человечка, как тело мальчика скрутило мощной судорогой.

— Мама!!! — дурниной заорала его матушка, а у Шурчика уже и лицо стало иссиня-черным, а изо рта кровавая пена пошла.

Приступ, правда, закончился быстро. Когда приехала «Скорая», Шурчик уже спал. Но их с матерью все равно в больницу положили, на обследование.

Диагноз врачи поставили страшный: эпилепсия. Маленького Шурчика поставили на учет в психоневрологический диспансер.

Мать плакала:

— Откуда, господи?! Откуда такая напасть?! Мальчик был здоровенький, все было так хорошо, и вдруг ни с того ни с сего! Должна же быть причина какая-то? Врач только руками развел:

— Причина неизвестна. Специальное неврологическое обследование показало, что у вашего сына именно та форма эпилепсии, причина возникновения которой неизвестна. Речь идет о так называемой идиопатической (возникающей сама по себе, без видимых причин, истинной) эпилепсии, — пояснил он. — Медицина знает механизмы появления эпилептических приступов, причины, провоцирующие припадок (это испуг, нарушение режима сна, волнение, переутомление, принятие больших доз алкоголя, яркие мерцающие источники света и, конечно же, отказ от противосудорожных лекарственных препаратов), но причина болезни до сих пор остается для нас тайной.

— Может, это ему по наследству передалось? — встряла бабуленька.

Неугомонная была особа, царство ей небесное, всюду со своим носом совалась, как с рукомойником.

Доктор спорить не стал:

— Такое возможно. Эпилепсия — это наследственное заболевание. Существует определенная наследственная предрасположенность человека к эпилептическим приступам. Но в вашем случае, если я правильно понял, мама сказала, с наследственностью все в порядке?

— Правильно Ирочка сказала. У нас в семье падучей сроду не было, — важно подтвердила бабуля. — А вот по отцовской линии… Не знаю, не знаю: отец у нашего Шурчика немец. В ГДР живет. Алекс Зоммерфельд. У Шурчика раньше фамилия тоже была Зоммерфельд. Это уж после того, как дочка с мужем разошлась, мы с дедом настояли, чтобы мальчик был на фамилии матери. Ирочка после развода взяла себе девичью фамилию — Крыласова, вот и Шурчик у нас теперь тоже Крыласов. Отец его не возражал. Написал: делайте, как хотите. Все подпишу. В этом вопросе он молодей! Ничего не скажу. У него, правда, другая жена уже. Может, поэтому и разрешил? Быстренько обженился. Не успела Ирочка на развод подать, как он немку к себе в дом привел. Это Ирочке знакомая написала. Тоже русская. За немца замуж вышла. Вот они с дочкой там и познакомились, в Германии. Та хорошо с мужем живет. Тоже во Франкфурте-на-Одере. Только они не в отдельной квартире живут, как Ирочка наша с мужем жила, а в частном доме. У них свой дом, собственный, с садом. Они люди богатые. Нет, не капиталисты, конечно, этого не скажу. Но против нашего Алекса очень даже обеспеченные. У мужа этой знакомой родственники в Западном Берлине живут. Вот они им из Западной Германии марки западные и шлют. У них там это можно. Официально все. По закону. За валютную спекуляцию никто такое не считает. Это Ирочка, дочка, мне все рассказывала. Сама-то я в ГДР так и не побывала. Собиралась, да не успела. Пока документы оформляла, дочка с внуком уже в Ленинград вернулась. Нажилась! Что поделаешь, не сложилась у нее семейная жизнь. Я прямо как чувствовала, что добром это замужество не кончится. Странный он все-таки, этот Алекс Зоммерфельд. Видно, и правда, больной. От него и Шурчику передалось. Как пить дать, от него! Мы за мальчиком хорошо смотрим. Заболеть ему было неоткуда.

Приступы, так пугавшие Крыласова в раннем детстве, в подростковом возрасте случались с ним значительно реже. Но и эти редкие судорожные припадки отравляли ему всю жизнь. Нет, приступов своих Шурчик уже не боялся. Он их стыдился!

Кому, скажите, пожалуйста, приятно будет, если он на глазах у всего класса потеряет сознание, грохнется как подкошенный на пол, да еще напрудит при этом в штаны. Не будешь ведь объяснять всем и каждому, что непроизвольное мочеиспускание — это из-за болезни. Такое случается во время приступа.

Объясняй не объясняй — все равно будут смеяться! Дети по природе своей жестоки!

Нет смысла метать бисер перед свиньями!

Только повзрослев, обрел Крыласов уверенность в себе, избавился от чувства неполноценности.

Он много читал и понял, что эпилепсия — это болезнь великих!!!

Это не кара богов, это метка счастливчика! Плата за гениальность!

Много знаменитых людей страдали от эпилепсии — апостол Павел и Будда, Юлий Цезарь и Наполеон, Данте, Достоевский, Александр Македонский, Авиценна и Сократ, Петр Первый, Ван Гог!

Болезнь поражает лишь избранных! Эти люди захвачены великой силой — Богом ли демоном, ему, Александру Крыласову, все равно!

Эпилепсия — это великий дар! И он не подведет! Он сделает свой шедевр и докажет миру, что достоин принадлежать к сонму избранных!

Мелкие неприятности его не остановят. Никогда не останавливали.

Рожденный великим сам правит бал!

На режиссерский факультет документы у Шурчика не приняли. Сказали, что по медицинским показаниям.

— Как же так? — растерянно лепетала маменька, вернувшись домой после беседы с секретарем приемной комиссии. — Что значит — «по медицинским показаниям»? Что ж теперь, Шурчика с его болезнью ни в один институт не примут? Работягой, что ли, ему придется быть? У станка, выходит, больному человеку можно стоять, а в институте учиться, выходит, нельзя?

Идиотка! Как все идиоты, крепка задним умом! Не могла все заранее выяснить!

Выяснила бы вовремя, что в высшие учебные заведения с диагнозом «эпилепсия» не принимают по определению, подсуетилась бы и заполучила для ребенка липовую медицинскую справку.

Врачи тоже люди. К каждому можно найти свой подход. Кто пожалеет, кто польстится на деньги, а в результате на руках у вас справочка: «Практически здоров».

Нет! Зачем?! Его мамаша привыкла жить, не думая. Натворит дел по своей беспечности, а потом злится на весь белый свет да нюни распускает:

— Надо же, как не повезло! Какая несправедливость!

Выручил, как всегда, дед. Крыласова успокоил, мамашу приструнил:

— Хватит тебе, Ирина, выть, как по покойнику. Ничего страшного не случилось. Иди лучше в поликлинику да справкой займись. На театральном вашем свет клином не сошелся. Вон, в институте киноинженеров тоже специалистов для кино готовят. Инженеров-электриков! Не горюй, Шурчик! Выучишься для начала на звукотехника, а там видно будет.

Жизнь, она все расставляет по своим местам. Будешь ты еще у нас великим кинорежиссером!

При поступлении в институт киноинженеров Крыласов срезался на первом же экзамене. Получил два балла за сочинение. Он здорово тогда расстроился. На какое-то время даже усомнился в своей избранности, так потрясла его эта «пара» за лирику Маяковского.

И опять Крыласова поддержат дед:

— Двойка? С кем не бывает. Разволновался, наверное. Ничего, Шурчик! За одного битого двух небитых дают. Главное, что Афган тебе не грозит. В армию с твоим диагнозом не берут, а выучиться можно и на вечернем. У них приемные экзамены с пятнадцатого числа начинаются. Так что не теряй времени, внучек, приступай к подготовке. Закрепляй знания! Я тут переговорил кое с кем. Ребята обещали помочь. Будет у тебя поддержка при поступлении. Не волнуйся!

Дед устроил его на работу к себе на студию. Помощником монтажера. Осенью Крыласов поступил на первый курс вечернего отделения института киноинженеров.

Окончить институт Шурчику так и не удалось. Болезнь не позволила. Как только сессия начинается, так у него приступ за приступом. Несколько раз брал по болезни академический отпуск (дед хлопотал), потом плюнул. Разве в дипломе дело?

У иного два диплома в кармане, а специалист из него никакой! Корочки за тебя работать не будут! Главное — это ум, а не корочки!

А ему на свои умственные способности грех было бы жаловаться. Они у него явно завышены. Это любой подтвердит, кто с ним общался.

Когда в начале 90-х бывший однокурсник занялся производством порнографических фильмов, то звукооператором он пригласил именно его, недоучку, а не кого-нибудь из дипломированных специалистов. Потому что знал: у Крыласова талант! Крыласов — гений! Он оператор от бога!

И не только оператор. За время работы на «Леннаучфильме» он все специальности освоил, времени даром не терял.

Крыласов классно тогда заработал. На «клубничке»!

Народ, дорвавшийся к концу двадцатого столетия до собственных видеомагнитофонов, хавал незатейливую продукцию «Эроспродакшн» на ура! Кассеты с фильмами их производства раскупались, как горячие пирожки.

И заработал тогда Крыласов нехило, и соскочил вовремя.

Проснулся он как-то в одно прекрасное утро и понял — пора! Пора сваливать! Хорошенького понемножку! Не век же ему на чужого дядю горбатиться.

Порнографическую киностудию «Эроспродакшн» накрыли менты, но Крыласов там уже не работал.

Интуиция!

Заработанные деньги он удачно вложил в акции МММ.

Виват Сергею Мавроди!!! На его финансовой пирамиде Александр Крыласов разбогател. Он покупал билеты МММ бессчетное число раз, и с каждым разом его капитал увеличивался в энные разы.

Крыласов стал не просто богатым, он стал очень богатым человеком. А все потому, что сумел вовремя остановиться.

Еще одно очко в его пользу! Он умеет просчитывать на несколько ходов вперед!

Те, кто не умеет, — разорились. Потеряли все свои сбережения. Безмозглые пустоголовые ротозеи вроде его мамаши. Туда им и дорога!

— Шурчик, опять у тебя свет горит? Почему не ложишься? Тебе нельзя! С твоим заболеванием надо вовремя ложиться спать.

Ханжа безмозглая! Сколько раз он пытался поставить ее на место:

— Мам, если ты у нас такая умная, почему ты такая бедная? Всю жизнь прожила в коммуналке.

Все напрасно. Его маманю ничем не проймешь. Поплачет, подуется денек и опять за старое:

— Шурчик, что ты там все читаешь? Отдохни! Тебе нельзя переутомляться.

Он съехал от родственников сразу, как только появились деньги на покупку квартиры. А после смерти деда и вовсе свел общение с матерью на нет.

Вернее, попытался свести.

«Вместе тесно, а врозь скучно!» — гласит расхожая мудрость.

Вот так и у них с мамочкой. Крыласов не смог жить один. Он чувствовал себя дискомфортно.

Да что там дискомфортно, он задыхался, не мог ни есть, ни спать, если не видел перед собой постную физиономию мамаши. Ему не на кого было сбрасывать агрессию. Беспричинная злоба душила его, не находя выхода.

Через полгода Шурчик уговорил мать переехать к нему. В новую роскошную квартиру на набережной Робеспьера.

Он даже предложил, чтобы она сама выбрала себе комнату.

И она выбрала. Самую лучшую из пяти. С видом на Неву.

Скромности его маменьке не занимать! Крыласов вернулся в машину и поставил диск группы «Раммштайн».

— Rammstein! — выстрелил из динамиков холодный металлический голос солиста с раскатистым «Р-р-р». — Rammstein!

Кровь родная — не водица! Музыка этой немецкой группы, проповедующей нацизм, заводит его, как никакая другая.

Шесть немецких парней в длинных кожаных плащах (блестящий металл на обнаженных телах с блестящей кожей, железные мускулы) сводят его с ума. Он фанатеет от их неонацистского рока!

Ему импонируют их сила, грубость, их воинственный стиль и женоненавистничество!!!

Их представления о мире созвучны представлениям Крыласова: люди лишь пытаются скрыться за благовоспитанностью и внешними приличиями, на самом деле ими управляют инстинкты и чувства: голод и жажда, ужас и ненависть, желание власти и секс.

Песни «Раммштайна» как будто специально написаны для него. Это его песни! Его музыка!

Они затрагивают те темы, которые всегда были интересны Крыласову, темы, о которых пойдет речь в его фильме «Черная месса для некрофила».

Это будет культовый фильм!

Фильм о сексуальных отношениях, шизофрении и личном апокалипсисе.

Именно поэтому в его фильме будет звучать их музыка — музыка группы «Раммштайн»!

Он понял это давно. Давным-давно и бесповоротно.

Нужно только разрулить ситуацию с «хвостатой» идиоткой. Разрулить прямо сейчас! Не медля ни минуты!

И он сделает это на счет «раз!». Он вытрясет информацию о кладбищенской незнакомке из этого долбаного брачного агентства — по-любому. Иначе ему грош цена!

Крыласов выключил магнитолу, вышел из машины и прямиком направился в «Марьяж».

Глава 5

— Лучше раньше, чем никогда! — Радостно сияя, Верочка торжественно вручила мне коробку с пирожными. — Твои любимые, из «Севера». Специально с утра пораньше сделала крюк и заехала на Невский, чтобы успеть к завтраку. Лежишь, думаю, здесь одна, некому чашку чаю подать. Мамусик на даче, а на мужиков надежда плохая. — Сбросив свой шелковый кардиган мне на руки, она ходко потрусила на кухню. — Славик на работе?

Я потрясенно помалкивала.

Хороша я, нечего сказать! Вела себя вчера по отношению к Верочке как свинья — позвонила и давай ныть.

Взгрустнулось мне, видите ли.

Два часа ныла, даже телефонная трубка разрядилась. Вывалила на бедняжку все свои проблемы — плакалась на врача, на больную ногу, на «Марьяж», на Славочку и на весь белый свет. Поплакалась и, весьма довольная собой, улеглась с книжечкой на диван, а доверчивая, простодушная Веруня приняла мое вчерашнее нытье за чистую монету, бросила все свои дела и ни свет ни заря примчалась меня проведать.

При том что Верочка — человек крайне занятой!

На ней — весь дом, управление нашим брачным агентством, систематизация экономической литературы в Публичной библиотеке и масса других неотложных дел, неизбежно возникающих у каждой энергичной, общительной женщины, имеющей неистребимую тягу к развлечениям.

— Вер, я…

— Сиди, сиди, тебе нельзя напрягать ногу, — выхватив у меня бутылку с питьевой водой, она принялась наполнять чайник. — Я все сделаю сама. Ты лучше сиди и слушай. Не отвлекайся! У меня к тебе важный, конфиденциальный разговор. Заварка есть?

Заинтригованная донельзя (что еще за секреты с утра пораньше?), я молча достала чайницу и подала ей.

— Ты знаешь, — Веруня энергично обдала кипятком заварной чайник, — я поняла, в чем наша с тобой проблема! То есть не только наша, конечно, но и Митрофановой тоже, — деловито поправилась она и зашуршала заваркой.

— Ты про бизнес?

— Ну да, а что, есть другие проблемы?

— Не знаю. — Я неуверенно пожала плечами.

— Так вот, моя дорогая, нашему бизнесу не хватает романтизма! — с восторженным пафосом провозгласила она.

Я чуть не подавилась эклером.

— Какого романтизма, Вера?! Опять ты о своем! Мы ведь договаривались с самого начала — никакой «романтики»! Однополая любовь и знакомства на взаимовыгодной основе — не наше амплуа. Только браки! «Марьяж» — брачное агентство, мы занимаемся устройством браков. У нас с тобой семьи, Верочка! Опомнись! Нам это надо, чтобы собственные дети нас стеснялись? Представляешь реакцию своих внуков, когда они узнают, что их бабушка занялась сводничеством?

Тяжело вздохнув, баба Вера страдальчески закатила глаза:

— Положим, мои внуки еще слишком малы, во-вторых, живут они не здесь, а в Москве, и, в-третьих, в агентствах, где занимаются не только браками, но и знакомствами для встреч, и нетрадиционными ориентациями, крутятся совсем другие деньги.

— Нет, это невозможно! — взвилась я. — Нельзя же все сводить к деньгам!

— Можно, — кротко возразила Веруся. — В бизнесе можно. Деньги сейчас — это наше все. Мне уже пятый десяток, я взрослая девочка и тупо хочу денег! — Она открыла крышку чайничка для заварки и озабоченно заглянула внутрь. — По-моему, уже заварился! Тебе покрепче?

— Угу. Как всегда. — Я подвинула свою чашку поближе к ней. — Вер, я тебя умоляю, давай без романтики с экзотикой! А? Как-нибудь выкрутимся! Не бывает безвыходных ситуаций. Можно, например, взять в банке кредит. Расплатимся сейчас с самыми неотложными долгами, а потом что-нибудь придумаем, разбогатеем и вернем долг банку. Я уже узнавала в Сбербанке — под залог недвижимости кредит мне дадут.

— Угу, — рассеянно кивнула Веруня, выбирая пирожное, — дадут. Догонят и еще раз поддадут! Нет, моя дорогая, все, что угодно, только не кредит под залог квартиры. Не успеешь оглянуться, как окажешься со всем своим семейством на улице. Если, конечно, Славочка не вмешается, но ты ведь не хочешь к нему обращаться?

— Нет, — твердо сказала я, — не хочу.

— Изумительно, — просияла она, слизнув обсыпку из сахарной пудры с пирожного «Шу», — обойдемся без кредитов! Чего ради платить такие драконовские проценты? Нет! Я тут придумала кое-что получше. Вот, видишь! — Веруся с гордостью помахала перед моим носом зелеными купюрами. — Пятьсот долларов США! И знаю, как заработать еще!

— На романтизме?!

— На романтизме! — с гордостью подтвердила она. — Только я имею в виду не совсем то, о чем ты подумала. Вернее, совсем не то! Вспомни, когда ты последний раз была на романтическом свидании?

— Ну-у… — растерялась я.

— Легкий флирт без серьезных последствий с друзьями мужа и коллегами по работе в расчет не принимается! — поспешно уточнила коварная Верочка.

— Тогда не знаю.

— То-то и оно! Мы уже все запамятовали! О-ба-бились! Погрязли в своих благополучных браках, котлетах, сковородках, неполотых грядках с огурцами и думать забыли, что чувствуешь, идя на первое свидание, как вскидываешься на каждый телефонный звонок — вдруг это ОН — и как обмираешь, потому что ОН не звонит. По сути, мы занимаемся тем, о чем имеем весьма смутное представление. Наши сведения о том, как захомутать мужика, давно устарели. Какая уж тут может быть прибыль, если мы строим свой бизнес не на научной основе, а на обрывочных воспоминаниях юности. Короче, нам надо заново окунуться в романтический мир любовных свиданий и обновить свои представления о мужчинах вообще и о мужчинах как потенциальных мужьях в частности. Побегаем сами на свидания, посмотрим, послушаем и на основе своего вновь приобретенного опыта выработаем алгоритм поведения для клиенток.

— Ловля на живца, — выдавила я ненатуральный смешок.

— Именно, — кивнула она, надкусывая пирожное. — Возьми буше! Свежайшие! — набив полный рот, прочавкала Верочка, весьма довольная собой.

Я послушно взяла пирожное.

Рационального зерна в этой сумасбродной идее я не увидела, но спорить с Верочкой не стала. Не хотелось ее огорчать. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало! Вон как радуется. Даже похорошела, предвкушая, как в «Марьяж» косяком повалят клиентки.

Пусть подружка потешится, помечтает! Особа она здравомыслящая и очень скоро сама придет к мысли, что толпы поклонников нам с ней не грозят (у нас и смолоду их, этих толп, не было), а это значит, что наши эмпирические исследования растянутся на десятилетия.

Верочка нырнула под стол и принялась с пристальным вниманием изучать мою ногу.

— Выглядит уже значительно лучше. И опухоль спала, и вообще. Как думаешь, завтра сможешь пойти?

— Пойти куда? — сочла необходимым уточнить я, хотя прекрасно уже поняла, куда посылает меня подружка.

— На свидание, — ничуть не смутилась Веруня.

— Почему я? — Меня не так-то легко сбить с толку. — Идея принадлежит тебе. Верно?

— Верно, — застенчиво потупилась наша скромница. — Идея моя, но интерес клиент проявил к тебе. Не могу же я пойти вместо тебя. Он не захочет.

— Какой клиент, Верочка, я тебя умоляю!

— Крыласов. Александр Александрович. Можно просто Саша. Он молодой. Чуть больше тридцати. Наверное. А может, и тридцать, или чуть меньше. Трудно сказать.

— Больше, меньше! Какая мне разница?! Откуда он вообще узнал о моем существовании? Ты что, подала меня в базу данных, даже не поставив об этом в известность?!

— Пока не подала. Успокойся! — Она подпихнула мне блюдо с пирожными. — Подам сегодня. Обязательно! И тебя, и себя, и Митрофанову.

— Вера!!!

— Чего такого-то? Митрофанова — баба видная! Я ж не в обычную базу наши данные подавать буду, а в специально для нас созданную — VIP! Там и расценочки совсем другие поставим. Вот, смотри! — На столе, как по мановению волшебной палочки, появился лист бумаги, исписанный своеобразными Веруниными каракулями. — Видишь, я тут кое-что набросала. Хочу посоветоваться. За просмотр базы данных для особо важных персон — триста долларов, за адресок понравившейся особы из этой самой базы — пятьсот, а за то, чтобы себя в виповскую базу подать, — вообще шестьсот долларов брать будем. Или пятьсот, как думаешь?

— Давай уж сразу тысячу! Баксов! С каждого! Чего мелочиться?!

— Ты думаешь? — оживилась Веруня.

— Или две! Точно! Лучше две. По говядине и вилка!

— Издеваешься, да? — обиженно засопела она. — А цифры эти, моя дорогая, я, между прочим, не с потолка взяла. Пятьсот долларов — реальная цена, которую Крыласов заплатил за тебя.

— Вера?! — Я захлебнулась от возмущения.

— То есть не за тебя, а за возможность с тобой встретиться.

— Нет, это невозможно!!!

— Не кричи. — Она проворно выскочила из-за стола и отбежала к окну. — Я здесь совершенно ни при чем. Вот те крест! Я ему про тебя вообще ничего не говорила. Он сам спросил. Представляешь?! Это просто мистика какая-то! Описал тебя тик-в-тик. Во сне видел! Я даже с сестрой вчера вечером посоветовалась, с Валей. Спросила ее, что по этому поводу астрология думает. Может, это судьба? А чего такого-то?! Всякое бывает. Ничего смешного, моя дорогая. Валя, между прочим, сказала, что все это очень интересно. Она сегодня же составит твой гороскоп на эту неделю. Просто так сны никто показывать не станет. Это знак! Информация о нашем будущем. Тот, кто правильно смотрит сны и умеет их толковать, может избежать страшных ошибок. Поняла?

— Мне-то что понимать? Это ведь не я его во сне видела, а он меня. Пусть он и понимает.

— А я про что?! — возмущенно ахнула заботливая Верочка. — Он-то как раз для себя уже все понял! Понял, решил и теперь ищет встречи с тобой. Как безумный! То есть не то, чтобы уж очень безумный, — торопливо поправилась она, — но очень, очень целеустремленный! Представляешь, пришел вчера перед самым закрытием, я уже всех девчонок отпустила. Одна осталась. Сижу — вдруг входит он. Я на самом деле уже уходить собиралась, но, как говорится, клиент всегда прав. Можно мне, говорит, ваши каталоги посмотреть? Почему нет, говорю, пожалуйста! Триста рублей с него за просмотр взяла, квитанцию выписала (все как положено) и усадила его с альбомами на диванчик — пусть смотрит. Сама за стол села и с умным видом в компьютер пялюсь. Знай наших! Посмотрел он пару альбомчиков, вижу, томится клиент. На разговор напрашивается. Я — девушка понятливая. Чай, спрашиваю, или кофе? Он альбомчики в сторону — и ко мне. Помогите, говорит, моему горю! И вываливает мне все как на духу! Представляешь, Крыласов этот ни разу в жизни не был женат. Да что там женат! Он даже ни разу в жизни не влюблялся. По-настоящему. Любовные связи у него, естественно, были (куда ж мужику без них?), но так, ничего серьезного: короткие интрижки. Знакомится он, например, с какой-нибудь молодой привлекательной девицей и начинает за ней ухаживать. Ухаживать-то он ухаживает, а сам прекрасно понимает, что все это ненадолго. Ничего положительного из их отношений не получится, потому что девушка эта очень скоро ему наскучит. Представляешь? Он в каждой, абсолютно в каждой девице с самого начала находил какой-либо изъян. То нос не такой, то глаза не того цвета, то фигура, то характер, то тембр голоса.

Мужик совсем уж было отчаялся встретить свою суженую и хотел жениться на ком ни попадя. Из-за матери. Мать, говорит, ему жалко. Мать спит и видит, как бы его женить.

Про мать мне рассказывает, а у самого слезы на глазах. Представляешь?

Ну, он и дал себе сроку год. Дескать, если за этот год он так ни в кого и не влюбится, то женится на первой встречной бабе. Как в сказке про капризную принцессу.

И вот год этот, что он себе выделил, подходит к концу (всего пара недель осталась), и снится ему сон. Вещий! На четверг все сны вещие, а дело было в ночь со среды на четверг.

Снится ему, будто пришел он в кино. На дневной сеанс. Народу в зрительном зале — никого. Только он и девушка какая-то незнакомая. А зал маленький, маленький, прямо как раньше в кинотеатре «Стрела» был.

Это он так во сне рассуждает, что кинотеатр на «Стрелу» похож. На самом деле он знает прекрасно, что кинотеатра этого нет уже и в помине. На его месте давным-давно театр «Комедианты» открылся. Смотрит он на свой билет и видит, что место в билете указано прямо рядом с этой незнакомой зрительницей. Хотя мест свободных в зале полно, садись на любое, он пробирается к самой стеночке и садится рядышком с незнакомкой.

Она к нему поворачивается — и все! Он понимает, что пропал! Любовь с первого взгляда!

Все ему в этой бабе нравится. Абсолютно все! Она просто супер! Она его идеал. Женщина его мечты. Он хочет жениться только на ней! Представляешь?!

Начинает он мне ее описывать. Бабу эту. Подробно. Цвет волос, прическу, фигуру, походку, возраст. Я слушаю его, слушаю — и не верю своим ушам. Крыласов описывает тебя! Даже блузка на этой бабе из кинотеатра была надета твоя. Можешь себе представить?!

В общем, он просыпается с ощущением полного счастья. И тут же впадает в депрессию. Как только понял, что все это с ним было во сне, так и затосковал. Мужик места себе не находит, не пьет, не ест, ночами не спит. Все мысли только о ней. Где искать незнакомку — неведомо, а жить без нее он теперь не сможет.

Единственная зацепка — кинотеатр «Стрела», то бишь театр «Комедианты». Адрес ведь тот же самый: Перцов дом на Лиговке.

Едет он на Литовский проспект, заходит в этот театр и покупает билет на вечерний спектакль. Билет ему продают на тот же ряд и то же самое место, что у него было во сне. Мистика! Можешь себе представить?

Крыласов, как только это увидел, сразу понял — нашел! Он ее нашел. Это не примитивное совпадение. Это судьба!

Он идет в цветочный магазин, покупает шикарный букет белых лилий, бегом возвращается в театр, садится на свое место, и…

— И что?! — не выдержала я.

— Ничего, — широко распахнув глаза, возмущенно сообщила мне Верочка. — На место, где сидела незнакомка из сна, сел мужик. Пришел и сел. Представляешь?

— Один? Он тоже пришел в театр один?! Без спутницы?

— Нет, не один. Они пришли вдвоем. Но не с бабой, а с мужиком. Командировочные, наверное.

— Кошмар какой!

— А я о чем? Конечно, кошмар. Бедный Крыласов даже на спектакль не остался. Отдал букет капельдинерам, чтобы они артистам после спектакля вручили, и вышел на улицу. Стоял, говорит, и качался, как пьяный. В прострации был. И тут его словно кольнуло что-то. Глаза поднимает и видит: «Марьяж». Наше брачное агентство! Он туда, там — я!

Теперь, моя дорогая, ты понимаешь, что я просто-напросто не могла не показать ему твою фотографию. Что ж я, свинья, по-твоему? Бедный мужик поделился со мной самым своим сокровенным, наболевшим, я выслушала, обо всем догадалась и должна была помалкивать? В тряпочку? Нет, я так не могу. К тому же интересно мне было проверить свою догадку: ты это или не ты? Вдруг я себе все это напридумывала.

— Вер…

— Ты не поверишь! Он ни минуты не колебался. Сразу узнал в тебе свою незнакомку из сна. Я ему ту фотографию показала, где мы с гобой вдвоем стоим. Во весь рост. Митрофанова нас у дверей агентства щелкнула. Весной, в мае. Ты там еще в той же самой блузке, что и во сне к нему приходила. Помнишь?

— Вера!

— А чего такого-то? Ты там очень здорово получилась. Просто супер! Он, как увидел тебя, прямо оцепенел от радости, а глазами гак и ест, так и ест. Мне даже неловко стало. Как будто я в замочную скважину подглядываю. Прямо, знаешь, даже с сердцем нехорошо стало. Вот, думаю, мужик радуется, а зря! Сижу — и пикнуть боюсь, а мысли в башке, как бы мне ему всю правду про тебя поаккуратнее сообщить, так и крутятся, так и крутятся. Сто раз уже пожалела, что фотографию эту ему показала. Напрасно только обнадежила человека. В общем, так я разволновалась, что всю правду ему без подготовки и выложила. Мол, никакая ты не клиентка, а самая настоящая хозяйка брачного агентства, мы, мол, с тобой компаньонки, и адрес твой я никак ему дать не могу, потому что тебе это не нужно ни под каким соусом. Хорошо, еще про мужа и троих детей доложиться не успела. Он деньги достал. Дайте, говорит, мне шанс. Умоляю! И деньги на стол. Оба-на! Представляешь? Пятьсот баксов вынул из портмоне и на стол передо мной положил. Вот тут, мать, и попер из меня креатив. Все сложилось в одну линию, все сразу поняла: и про VIP-сайт, и про «романтизм», и про то, что от крыласовских денежек мы ни в коем случае отказываться не должны. Чего ради?!

— Вера?!

— Да, моя дорогая, ты все поняла правильно. Он будет тебе звонить. Уже сегодня. — Она выразительно постучала ухоженным ноготком по бумажным купюрам. — Я не могла не дать ему твой телефон. Баш на баш! Понимаешь?

— Вер!

— А чего такого-то? Хочет он с тобой встретиться? Пожалуйста, почему нет?! Такая встреча тебя ни к чему не обязывает. Встретились, познакомились, поговорили и расстались. Дескать, извини, милый друг, но ты не в моем вкусе. Прости, прощай!

— А как же Славочка?!

— Ну, ты совсем ку-ку! — поперхнулась Веруня. — При чем здесь твой Славочка? Тебя ведь никто с этим Крыласовым спать не принуждает. За пятьсот-то баксов! Больно жирно! Так, деловое свидание, не более того. От Славки не убудет, если ты посидишь с другим мужиком в кафе и немножечко поболтаешь.

— Правильно, — возмутилась я, — по-твоему, Слава здесь совершенно ни при чем. А если он обо всем узнает?! Нет, Верочка, я тебя умоляю, это невозможно! Славка обидится, расстроится, приревнует и вообще — может бог знает что обо мне подумать. Мне это надо?

— Вот здесь, моя дорогая, ты глубоко ошибаешься. Ревновать он будет только в том случае, если ему кто-то обо всем расскажет. Я надеюсь, ты не собираешься этого делать?!

— Я?! Нет! Я не собираюсь. Я, Верочка, не первый год замужем. Проблема в другом: Петербург — город маленький. Куда ни пойдешь, обязательно встретишь знакомых. Представляешь себе Славкино выражение лица, когда доброжелатели сообщат ему о том, что видели его жену в обществе молодого красавца?

— Размечталась! — искренне развеселилась она. — С чего ты решила, что он красавец? Нет, он, конечно, не крокодил какой-нибудь, но до красавца ему далеко. Слава лучше.

— Вера!!!

— А чего такого-то? Подумаешь! Какая тебе разница, с кем разговаривать? В нашем положении каждый крокодил на вес золота!

Глава 6

Алик вышел из дома, спустился с крыльца и медленно побрел в сторону пруда. Он шел, понуро опустив голову, не глядя по сторонам. Ничто его не радовало. Он даже не задержался возле вазона с маргаритками. Трогательные головки нежных бело-розовых цветов вопреки обыкновению не вызвали у Алика сегодня традиционного интереса.

Он шел нехотя, с трудом волоча по садовой дорожке свой мощный хвост. Шел по инерции, машинально переставляя лапы, шел просто потому, что так надо.

Моцион! Ходьба полезна для укрепления здоровья.

«Ой, блин, как больно! Нет никакой мочи. Скулит, блин, и тянет, скулит и тянет», — в поисках спасения от зубной боли Алик нырнул в пруд, опустился на дно и зарылся в ил.

Холодная вода принесла облегчение, в голове прояснилось, вернулась способность мыслить, вспоминать, рассуждать.

Рассуждать о своей непростой, смятенной жизни петербургского крокодила.

Виденья прошлого настигают его постоянно, стоит лишь прикрыть глаза и настроиться на определенную волну.

Вот родное гнездо и мама-крокодил, помогающая ему выбраться из яйца, первые дни жизни в мутной полноводной реке, сеть браконьеров, в которую он, несмышленый младенец, угодил тогда по неосторожности, и долгий, бесконечно долгий перелет в тесном ящике зооконтрабандистов.

Этот страшный ящик видится Алику каждую ночь. Крокодильчиков набили в него, как сельдей в бочку.

Ему тогда повезло. Он выжил. Один из всех.

На Пулковской таможне контрабандный груз конфисковали, а трупы животных выбросили на свалку. Чуть живого Алика выбросили вместе со всеми, не заметили у него признаков жизни.

На падаль слетелось воронье. Фартовому Алику опять повезло — его склевать не успели.

Радостные крики ворон привлекли внимание бомжа. Ничтоже сумняшеся, он отобрал у ворон добычу и продал полудохлого крокодильчика за бутылку водки.

Пути господни неисповедимы — Алику наконец-то улыбнулось счастье! Купила его Любовь Ивановна, Любаша, незабвенная мама Люба.

Она выходила полуживого от голода и стресса крокодила, окружила его вниманием и заботой.

Пять лет безоблачного счастья в доме мамы Любы, пять долгих и таких коротких лет. То были годы всепоглощающей нежности и полного взаимопонимания, годы душевного комфорта и самопознания.

Вот только редко он тогда задумывался о сущности бытия. Счастливые души ленивы.

Дар мыслить философски открылся много позже, после гибели мамы Любы. Алик смог тогда выполнить божественное предназначение — нашел и растерзал убийцу своей хозяйки.

Люди крокодила не поняли. Он вынужден был скрываться. Почерневший от горя, измученный и одинокий, скитался Алик по ночным предместьям Санкт-Петербурга в поисках пристанища.

Он был в отчаянии, думал о самоубийстве и не обратил особого внимания на то, что мыслит во вселенском масштабе.

И только утром, когда ситуация счастливо разрешилась — совершенно случайно Алик встретил Анну Владимировну Митрофанову, приятельницу своей погибшей хозяйки, сумел с ней объясниться и был приглашен остаться в доме на правах близкого друга, — только тогда он понял, что стал философом. Он шел по осеннему саду, глаза слезились от дыма костра, в котором жгли опавшие листья, и тоска покидала его, уступая место мудрым мыслям.

Боль вернулась внезапно, с удвоенной силой. Болел не только зуб, ломило всю нижнюю челюсть. Мощные болезненные толчки пульсировали и в верхней части черепа, давили на глаза, стучали в ушные клапаны.

Боль была такой нестерпимой, что под прозрачной мигательной мембраной, предохраняющей глаза при погружении в воду, у Алика закипели слезы.

«Да, блин, какой тут, в жопу, креатив, — уныло подумал он и, мягко перебирая задними перепончатыми лапами, всплыл на поверхность. — Так и вовсе думать разучишься».

Наверху распогодилось. Дождь кончился. Жаркое полуденное солнце слепило глаза, обещая отличный погожий день.

Алик выполз на берег и медленно, стараясь не делать резких движений, потащился к альпийской горке. На самый солнцепек. Теряя силы, пристроился между кустиков цветущего алиссума и пошире открыл пасть, подставляя больное место под целительные лучи солнца.

Как выпадают зубы, Алик знает не понаслышке. За свою жизнь он потерял их немало.

Есть у крокодилов такая особенность: зубы периодически выпадают, и на их месте вырастают новые. Вот почему даже соседние зубы у него разной длины.

Зубы у крокодилов старятся, выпадают, но не болят. Во всяком случае, не болят так, как болит этот — четвертый нижний справа. Обычно это легкое ощущение дискомфорта, и все — зуб вывалился.

Такую несносную боль он испытывает впервые.

И как долго! Сутки! Нет. Дай, бог, памяти, какие сутки! Он мучается от зубной боли уже второй день.

Совершенно точно. Второй!!! Зуб заболел сразу после ухода Наташки, а Наташка была у них вчера утром.

Прибежала, блин, заполошная, глаза выпучены, вся в мыле, и ходом похромала на террасу, к Анне Владимировне.

Даже с ним, Аликом, не поздоровалась. А ведь он лежал на самом виду, у того фонтана, что рядом с дорожкой. Короче, мимо проходила и не заметила.

Странная она все-таки баба — эта Короткова. Замужем. Трое детей. А косит под тинейджера.

Ведет себя несолидно и одевается несолидно. Не по возрасту. Ни разу за все время знакомства Алик не видел ее прилично одетой.

Любимый стиль — джинсики в обтяжечку, кофтюлечка какая-нибудь смехотворная, обязательно чтобы черненькая (других цветов она не понимает), и туфли на низких каблуках.

Наташкины туфли его просто бесят. Не туфли, а тапочки. Носить женщине такие туфли — неэстетично! Добро бы не с кого бедняжке было брать пример! Так нет же — окружение у нее более чем достойное. Анна Владимировна — само совершенство! Вкус у нее безупречный. На деловые костюмы своей новой хозяйки Алик может любоваться часами.

А покойная мама Люба?

Вот кто понимал толк в женственности. В ее гардеробе не было ни одной вещи унисекс. Коли шилась блузка, обязательно с рюшечками, коли юбка — то с оборочками. И цвета она предпочитала жизнерадостные. Розовое, голубое, в крайнем случае цвет беж.

А Короткова, бывало, вместо того, чтобы присмотреться, как добрые люди одеваются, да посоветоваться с тем, кто поумнее тебя, мол, научите, только хихикает:

— Чем баба старее, тем платье розовее.

«Тьфу, блин. Одно слово — баламутка! Не человек, а дрожжи общества. Вечно что-то выдумывает». Алик расправил лапы и поспешно перебрался к террасе, на которой расположились подружки. Боялся пропустить хоть слово из Наташкиного рассказа. Уж больно ему вид ее в тот раз не понравился. Он не ошибся.

Короткова влипла в очередную неприятную историю и прибежала к ним за советом. Мало того что сама влетела, черт знает куда, так ей и Анну Владимировну надо втравить в неприятности.

«Проститутка, блин», — не сдержавшись, ругнулся он.

Нет, Алик никогда не обвинял Короткову в смерти мамы Любы. Прямо не обвинял. Но и простить того, что она была когда-то знакома с убийцей его хозяйки, он Наташе не мог.

— Четверть века — большой срок! — убеждала его Анна Владимировна. — Не надо злиться, Аличек, и смотреть на Натусю волком. Она ни в чем не виновата. Это случайность! Случайное стечение обстоятельств. Да, она любила его, но любила давно. Он был тогда совсем другим. Хорошим. Кто ж знал, что первая любовь Натусечки станет злодеем? Люди с годами меняются. И в худшую сторону меняются чаще. Да, мой сладкий? Согласен?

Умом он понимал, что хозяйка права. Наташа ни в чем не виновата.

Но сердце! Сердцу не прикажешь. Сердцем Алик принять ее не мог.

Глава 7

Дождь зарядил с самого утра. Мощные косые струи дробно стучали в стекло. Не дождь, а ливень. Можно подумать, на дворе октябрь.

Я недовольно посмотрела в окно. В парке ни души, дорожки размокли, и пруд, и огромные лужи кипят пузырями. По опыту знаю, дождь с пузырями идет долго.

Нет, это невозможно. Почему мне так не везет? Почему небеса разверзлись именно в тот день, когда я настроилась поболтаться по магазинам?

Мне так необходимо купить себе что-нибудь. Все равно что: купальник, шляпку, пляжные тапочки. Единственное требование к покупке — вещь должна радовать.

После падения на кладбище прошло три дня, нога почти не беспокоит, а настроения никакого. Хоть в зеркало не смотрись!

Я никогда себе особенно не нравилась, но сегодня…

Сегодня я выгляжу просто отвратительно! Кожа бледная, в желтизну, взгляд уныло-страдальческий, утолки рта скорбно опущены вниз, как у античной маски «Трагедия». А волосы! Тусклые, безжизненные, словно пакля.

Да уж, на такое личико, отворотясь, не налюбуешься. А у меня свидание на носу!!!

Мой новый поклонник господин Крыласов по два раза на дню звонит. Все спрашивает: «Когда?»

Я сосредоточилась, подумала про кота (мысли о нем всегда радуют) и, собрав остатки обаяния в кучку, обворожительно улыбнулась своему отражению.

Плохо. Очень плохо!

Улыбка получилась вымученной и нисколечко меня не украсила. Ни капельки. Наоборот! Она лишь подчеркнула мои недостатки.

Лицо сморщилось и стало похоже на печеное яблоко, глазки превратились в щелочки, а щеки!.. Щеки расползлись в стороны и так и норовят прикрыть новенькие сережки с изумрудами, привезенные Славочкой из Флоренции. Нет, это не женские щеки, это черт знает что такое! Смотреть на эти щеки без слез невозможно!

Именно такой вызывающий овал лица позволял себе носить Людовик XVI.

Бедный мордатый Луи! Он плохо кончил, в одночасье лишившись и щек, и головы под ножом гильотины.

Я — не королева, и о моих щеках позаботиться некому. Придется решать свои проблемы самостоятельно. И не только со щеками. Бедра и талия за последние дни расплылись и увеличились в объеме как минимум на сантиметр.

Нет, не на сантиметр. Какой там, к чертовой матери, сантиметр!

Я с пристрастием ощупала свои бока. Здесь все полтора!

Вот к чему приводит непомерное обжорство на нервной почве. Стоит только начать, и попадаешь в замкнутый круг — чем больше переживаешь, тем больше ешь, и чем больше ешь, тем больше переживаешь.

Может, мне еще раз позавтракать? Пока дождь не кончился. Так, что-нибудь легкое и малокалорийное, просто чтобы отвлечься от грустных мыслей. Листик салата, например.

Салат свекровушка в этом году вырастила отменный — вкусный, сочный, хрустящий.

Нежно-зеленый резной лист, усеянный мельчайшими капельками воды, смотрится на белой тарелке тонкого фарфора очень изящно.

Я украсила салат половинкой вареного яйца. Большого вреда одна половинка не принесет.

Подумала и положила на яйцо красной икры, немного, всего одну чайную ложку, только лишь для того, чтобы лист салата выглядел более колоритно.

А как же неиспользованное яйцо? Неужели я дам ему засохнуть? Да никогда в жизни! Это не по-хозяйски. Так никаких денег не хватит.

Я решительно намазала икоркой оставшуюся половинку (не пропадать же добру) и пристроила ее рядышком с первой. Потрясающее цветовое сочетание получилось!

Простенько и со вкусом.

И вообще, ограничивать себя в пище из-за боязни потерять фигуру — это тщеславие. Так говорила королева Виктория.

А тщеславие — грех!

Господи, твоя воля, что это меня сегодня на королей потянуло?

Я съела салат, выпила свежезаваренного чаю с финиками и разозлилась. На себя.

Сколько можно есть?

Если так пойдет дальше, придется на холодильник вешать замок.

Ну, вот, так и знала — насытилась, и потянуло в сон. Мягкий диван смущает взор, дождь, как на грех, монотонно бубнит, и настроение хуже некуда.

Я еще раз внимательно изучила свое отражение. Придется идти. Надо. Ничего не поделаешь.

— Нет плохой погоды, есть плохая одежда, — твердо сказала я себе и полезла в шкаф за мужниным дождевиком.

Пойду через парк. Парком до метро всего каких-нибудь пять минут, ну десять, если плестись нога за ногу. В метро дождь не страшен, а на Невском, будем надеяться, уже вовсю светит солнышко.

Я тщательно подкрасилась и принарядилась, дабы не смущать своим внешним видом продавщиц.

Никак не могу смириться с их снисходительным хамством.

— Девушка, — надменно цедит сквозь зубы отставная фотомодель, загораживая своим жилистым, мосластым телом заинтересовавший меня костюм, — здесь мини-юбка.

— Да? — Я ухитряюсь-таки на лету схватить ценник и посмотреть на цену.

Все ясно. Костюмчик стоит пятнадцать тысяч. Доступно. Но продавщица явно считает иначе. Она уже определила меня в разряд тех покупателей, которым покупка в ЕЕ магазине не по карману.

«Шляются тут всякие, глазеют, лапают, житья от них нет», — явственно написано на кукольном личике, искривленном презрительной гримасой.

— Я предпочитаю носить именно короткие юбки, — чеканя каждое слово, жестко заявляю я и удаляюсь в примерочную. В обнимку с костюмом.

Далее — возможны варианты. В зависимости от того, насколько хорош костюмчик.

В любом случае поставить на место зарвавшуюся хамку я сумею.

Хам принимает воспитанность за слабость и, получив вежливый отпор, теряется.

Вопрос в другом — мне это надо?

Нет. Такие развлечения не для меня.

Закутавшись в дождевик и прихватив прочный мужской зонт, сохранившийся с допотопных времен, я отправилась вызволять себя из депрессии.

Ну и погодка! Хороший хозяин собаку на улицу не выгонит.

Дождь — стеной, в двух шагах ничего не видно. Проезжую часть Бассейной улицы переходила почти на ощупь и только в парке расслабилась. Машин нет, можно идти спокойно, ничего не опасаясь.

Не успела пройти и половину пути, только-только миновала лодочную станцию — вымокла уже вся, как мышь. В туфлях противно зачавкала вода.

Интересно, как поживает мой макияж?

Поглубже натянув капюшон, я пригнула голову и ускорила шаг.

Велосипедист показался внезапно, метрах в двадцати от меня. Он выскочил из-за кустов барбариса в том месте, где идущая в горку дорожка делает крутой поворот, и, не снижая скорости, помчался навстречу мне.

— Ты видела его раньше? Сможешь узнать и показать мне, если встретишь? Какой у него был велосипед? — терзал меня потом вопросами Славочка, снедаемый жаждой мести.

Господи, при чем здесь велосипед? Велосипед я даже не разглядела. Только лицо! Злое, напряженное, и дикий, остекленевший взгляд.

Странное дело, произошло все в течение каких-то секунд, а тогда показалось, что едет он на меня целую вечность.

Помню, подумала, какого необычного цвета у этого парнишки глаза — белые, словно одни белки, без радужки и зрачков. Косой?

Я поспешила уступить дорогу и отскочила влево.

Прямо в лужу. Велосипедист резко вильнул и метнулся в мою сторону. Я тотчас остановилась и замерла. Не трамвай — объедет.

Первая заповедь пешехода: коли уж попал на дороге в переделку — стой спокойно, не шарахайся по проезжей части туда-сюда, дай водителю возможность тебя объехать.

Этот водитель объезжать пешехода явно не собирался. Не снижая скорости, безумный велогонщик несся прямо на меня.

Я дрогнула и шагнула в сторону. В самый последний момент. Всего один шаг, но он меня спас. Не отступи я тогда влево, велосипед раздавил бы меня в лепешку. Я увернулась от колеса, но полностью избежать столкновения мне, к сожалению, не удалось. Велосипедист задел меня своим корпусом.

«Нет, не может быть! Это происходит не со мной!» — успела удивиться я и, крутанувшись волчком от сильного удара в правое плечо, рухнула на дорожку, со всего маху приложившись головой об асфальт.

Парк, казавшийся таким пустынным всего минуту назад, внезапно наполнился людьми: рыболовы, шахматисты, мальчишки с лодочной станции.

Лидировали в этой оживленной толпе тетки в оранжевых жилетах. Не переставая галдеть и переругиваться, садовницы мгновенно соскребли меня с асфальта и поставили на ноги.

— Расшиблась? Может, «Скорую»?

— Нет, нет, спасибо. Спасибо большое. Не надо. Мне нужно в метро, — лепетала я, старательно размазывая по лицу грязь.

— В метро? — зычно переспросила бойкая толстуха, недоверчиво разглядывая порванный рукав моего дождевика.

— Да, в метро, здесь недалеко. Спасибо большое, — как заведенная твердила я. — Все нормально.

Боли я тогда почему-то не чувствовала. Только растерянность и неловкость. Неловко, знаете ли, причинять беспокойство незнакомым людям. Стоят из-за меня под дождем. Мокнут.

— Обезьяна! — Я обернулась на голос.

Кричал велосипедист. Он в отличие от меня не пострадал. Не упал и не разбился. Просто отъехал в сторонку, слез с велосипеда и стоял чуть поодаль, трясясь от злобы.

— Обезьяна вислозадая! Скачет, бля! — сообщил он присутствующим и ткнул в меня пальцем, чтобы ни у кого и тени сомнения не осталось в том, кто же здесь вислозадая обезьяна.

Народ удивленно примолк, а я так даже обиделась. Такой молоденький, я ему в матери гожусь, а он обзывается. Вот и делай после этого людям добро!

Ни стыда, ни совести нет у парня. Сам виноват, не справился с управлением, сбил меня с ног, и я же, получается, обезьяна, да еще вислозадая. Нет, это невозможно! Можно сказать, я ему жизнь спасла, а он!!! Да не успей я отскочить вовремя в сторону, валялся бы сейчас этот горе-велосипедист в одной луже со мной. Как миленький!

Ох, если бы только я не оставила в тот день свои мозги дома, я бы тогда уже поняла, что наезд этот не случаен.

— Мочалка! — не унимался тем временем мой обидчик. — Мочалка драная! Смотреть надо!

Первым из ступора вышел щупленький старикан с шахматами:

— Чума!!! — неожиданно сочным командным басом заорал дедок, потрясая шахматной доской. — Чума, твою мать! Летишь, как наскипидаренный! Ладно, баба шустрая — отскочила. А если б старуха или ребенок, твою мать?! Убить бы мог!

Парень вспыхнул, ощерился, как волчонок, и, угрожающе сжав кулаки, двинулся к деду.

Лодочник покрепче перехватил весло.

— Уймись, урод, — ласково посоветовал он. — Ты ехал слишком быстро. Здесь парк, а не велотрек.

— Вася! Вася, блин!!! — в один голос завопили садовницы.

Небритый Вася почесал в затылке, одернул засаленный жилет и, нырнув под сиденье трактора, достал монтировку.

Монтировка — веский аргумент! Велосипедист поспешил ретироваться. Поехал он как-то странно, вихляя из стороны в сторону и поминутно оглядываясь.

— Наркоман! — уверенно сказала молоденькая мамаша с коляской и протянула мне зеркальце.

— Вы думаете? — с надеждой переспросила я.

Если парнишка действительно наркоман, тогда все понятно. Его агрессивность и озлобленность — следствие приема наркотиков. Бедный парень! Оказывается, он тяжело болен.

Я слегка повеселела. Одной проблемой меньше. Не надо ломать голову над тем, за что же так ненавидит меня незнакомый велосипедист. В его поведении по отношению ко мне нет ничего личного! Это не ненависть, а болезнь.

Обзывая меня последними словами, несчастный мальчик никоим образом не хотел кого-либо оскорбить или унизить. Бедненький! Он перепугался, что сбил с ног человека, и от испуга не сумел справиться с болезненным раздражением.

— Конечно, наркоман, — жизнерадостно подтвердила бригадирша садовников, счищая с меня комья грязи. — Тут и думать нечего. Они вон в той беседке тусуются. — Она показала на каменную беседку, стоящую на берегу пруда. — Убирать станешь — весь пол в шприцах! Каждый божий день они там толкутся, с утра до вечера и с вечера до утра. Дури нанюхаются, наширяются чем ни попадя и куролесят. Одно слово — обдолбыши!

— Кошмар какой! — Я удивленно таращилась на желтое монументальное сооружение, построенное в стиле «сталинский ампир».

Ну и дела! Притон наркоманов прямо у меня под боком! Я мимо этой беседки по сто раз на дню пробегаю. Здесь самый короткий путь к метро. И к магазинам! И в сберкассу! И вообще я люблю ходить парком. Идиотка!

От страха и неприятных мыслей меня замутило.

— Может, все ж таки «Скорую» вызвать? — Заботливые руки приставили к моему носу карманное зеркальце.

Я удивленно таращилась на свое отражение. Лицо в грязных подтеках. Губа припухла. Скула содрана до крови. И в довершение всего — рог. На лбу. Хороший рог, качественный. Переливаясь всеми цветами радуги, рог рос и увеличивался в размерах прямо на глазах.

Нет предела совершенству!

— Нет, нет, спасибо. Я лучше домой. Здесь рядом. — Я решительно направилась в сторону улицы Победы.

— Оно и правильно, что домой. Дома и стены помогают, — одобрительно загудели в толпе.

— А Вася вон проводит. Вась! — густым низким голосом скомандовала разбитная бригадирша. — Проводи дамочку! Не ровен час, завалится где-нибудь и будет лежать, зубы оскаля. Что там ни говори, а головой она все ж таки здорово навернулась.

Глава 8

Вот и не верьте после этого в телепатию! Не успела я подумать про Славочку, а он уже тут как тут — звонит:

— Ты где?

— Я где?! — Губы дрогнули, уголки рта поехали вниз, я расплакалась.

Расплакалась неожиданно для себя, стоило только услышать родной голос.

— Ыыыыы, — рыдала я.

Рыдала громко, навзрыд и, надо признаться, с удовольствием. Рыдала и не могла остановиться, так мне вдруг стало себя жалко.

— Наташа!!! — сквозь вопли и всхлипы прорвался муж. — Что с тобой?! Что случилось?!

— Упала! — белугой ревела я.

— Упала? Опять?! — запнулся Славка, очевидно, решив, что я все еще дожевываю ситуацию с падением на кладбище.

— Опять, — захлебываясь слезами, подтвердила я. — Меня наркоман сбил. В парке. Я шла, а он как выскочит неожиданно из-за кустов и навстречу мне, на велосипеде. А я увидела и скорее в сторону, а он не видел и тоже свернул туда же. Я отскочила, а он — плечом, и я в лужу, и головой об асфальт, и брюки кожаные-е-е, — я вспомнила, что новенькие кожаные брюки разорваны вдрызг и восстановлению не подлежат, — порвала-а-а-а! Самые мои любимые. Черненькие. У меня в них бедра на целых два размера меньше казались.

— Да и черт с ними, с брюками! — возмутился муж. — Голова как? Идти сама можешь?

— В смысле?

— Домой дойти сама сможешь?

— Я и так дома. — шмыгнув носом, порадовала я Славочку.

— Дома у кого? — нежно-вкрадчивым тоном, словно разговаривает со слабоумной, поинтересовался муж.

— У бебя, — прогнусавила я и, прекратив реветь, оглушительно высморкалась.

— У кого?!

Я разнервничалась. Что значит «У кого?!»? Нашел время ревновать!

Нет, на самом деле мужа своего я обожаю. Мы столько лет вместе, а он до сих пор от меня без ума (тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить), но порой!..

Порой он меня просто бесит!

С чего вдруг такая неуместная подозрительность? Можно подумать, я хоть раз в жизни дала ему повод для ревности.

Да я никогда!

У меня засосало под ложечкой. А вдруг Славка уже все знает?! И про деньги, и про «деловое» свидание? Нет, это невозможно! Верочка не могла проболтаться по определению. И все-таки!

Сердце ухнуло в печенки.

Я делано рассмеялась:

— Слав, я тебя умоляю, у себя, конечно. Я у себя дома. У себя! То есть у нас с тобой, на Бассейной.

— Но я звонил минуту назад, и тебя не было, — не унимался мой благоверный.

— Правильно. Минуту назад меня в квартире не было. Я только что вошла. Даже дверь еще не успела закрыть. — Я завела руку за спину, чтобы повернуть в замке ключ, — и взвыла.

Взвыла от боли. Руку скрутила жгучая боль, как будто меня кипятком обварили.

— Наташа! — заорал муж, теряя остатки самообладания.

— Рука, — жалобно пояснила я. — Рукой пошевелить больно. Даже ключ не могу в замке повернуть, такая адская боль.

Закатав рукав, я обескураженно таращилась на свою правую руку. Предплечье распухло и почернело, кисть отекла так, что колец не видно. Похоже, руке досталось больше всего. Что и следовало ожидать!

При падении я подмяла ее под себя и всей тушей придавила к асфальту. А ведь во мне — шестьдесят килограммов. Это живой вес, без одежды! Плюс тряпки.

Короче, если это не закрытый перелом, то и свинья не красавица!

— Ыыыыыы! — зарыдала я пуще прежнего.

— Ну, все, лапочка, все. Не плачь. Сейчас приеду, — посулил муж и повесил трубку.

Я отключила мобильник. Сознание того, что Слава будет дома с минуты на минуту, помогало мне сохранять присутствие духа. Морщась от боли, чертыхаясь и охая, я с грехом пополам закрыла дверь на ключ и поспешила в ванную.

Главное сейчас — кольца. От колец нужно избавиться в первую очередь. Я включила воду и намылила руки жидким мылом. Пена получилась обильная, а толку — чуть.

Ни одно из трех колец, впившихся в мои раздувшиеся сарделькообразные пальцы, не сдвинулось ни на йоту.

«Зззззззззз», — перед глазами замаячил призрак автогена.

Лихорадочно заткнув умывальник пробкой, я открыла шкафчик и с гордостью оглядела полки со стройными рядами ярких пластмассовых бутылочек.

Еще не все потеряно! Слава богу, прошли те времена, когда за одной жалкой бутылкой болгарского шампуня часами давились в очереди.

За свои пальцы я буду бороться!

Начав с гелей для душа, я быстренько перешла на шампуни, затем в дело пошли очищающий гель для лица и пенка для бритья, и, наконец, в раковину была добавлена хорошая порция моющего средства для стиральных машин.

Убойный коктейль!

С опаской размешивала я эту кисю-мисю зубной щеткой. Вдруг взорвется?! Химия все-таки. Кто их, эти химические вещества, знает, вступят в какую-нибудь цепную реакцию, и как бабахнет!

Что-что, а нагонять на себя страх я умею.

Ногти посинели, в подушечках пальцев началось неприятное покалывание — еще немного, и пальцы на правой руке, лишенные притока свежей крови, начнут отмирать.

Была, не была, бог не выдаст, свинья не съест!

— Господи, спаси, сохрани и помилуй! — Я боязливо погрузила руки в растворчик и принялась аккуратно свинчивать обручальное кольцо.

Немного усилий, и все три колечка соскользнули в ладонь.

Я облегченно вздохнула. И кольца, и пальцы — целы, не растворились. Хвала создателю, приготовленная мною смесь оказалась безопасной: не превратилась в «царскую водку» и не взорвалась.

Бедная я, бедная! За какие такие прегрешения сыплются на меня все эти неприятности?

Мало мне было того, что завалилась на кладбище, покалечила ногу и испортила вполне приличную блузку, я еще умудрилась столкнуться с велосипедом.

Теперь все болит. Я и вообразить себе не могла, что на ровном месте можно так сильно разбиться. Чуть голову поверну — начинается тошнота. Плечо ноет. Колено кровоточит. Синяк на бедре пульсирует и багровеет. А рука!

— Наташа! — В ванную вошел Славочка.

На мои опухшие от недавнего рева глазоньки тотчас, словно по команде, навернулись слезы. Натуру не переделаешь!

— Ну, будет, лапочка, будет. — Муж нежно привлек меня к себе. — Все обойдется. Поехали. У меня времени мало.

— Куда?

— К врачу. Нужно рентген сделать.

— Ой, нет! — совсем рассиропилась я, вспомнив недавнее посещение районного травматологического пункта.

Многочасовая очередь у кабинета врача, безразличный малахольный доктор и преисполненная важности и сознания собственного величия мужеподобная медсестра в прозрачном нейлоновом халате навсегда отбили у меня охоту посещать подобные богоугодные заведения.

— Что значит «не взяла»?! — взбесилась сестра милосердия, узнав, что я посмела явиться на прием к врачу без бинтов. — Мы больных без ихних бинтов не обслуживаем!!!

— Я не знала, — сделала я робкую попытку оправдать свое возмутительное поведение.

— Не зна-ала она, — передразнила меня сестричка. — Все вы прекрасно знаете! Цельными днями здесь толчетесь. Надоедаете. Хлебом вас не корми, дай только по врачам походить!

— Я правда не знала. Я первый раз, — Незнание закона не освобождает от ответственности! — отрезала медсестра. — Следующий!!!

Ну, уж нет, не на ту напали!

— Я принесу бинты. Обязательно! — Я истово цеплялась за свое право на бесплатную медицинскую помощь. — Принесу сразу же после осмотра. Зайду в ближайшую аптеку, куплю и принесу!

— Все вы приносите! Держи карман шире! Попользуетесь, и поминай, как звали! На всех не напасешься!

— Если не верите, можете взять в залог мой паспорт. Отдадите, когда принесу бинты. Или.., или возьмите, например, мой страховой полис!

— Щас!!! — презрительно фыркнула медсестра и многозначительно посмотрела на доктора. — Вот люди! Крохоборы! За копейку удавятся!!! Полюс, СТРАХОВОЙ ПОЛЮС отдать согласная, а деньги — нет!

Я навострила уши. Мне предложили компромисс?

— Скажите, пожалуйста, а нельзя ли приобрести бинт здесь, в травматологическом пункте?

— Можно, — удовлетворенно кивнув, сестра молниеносно всучила мне пяток бинтов сомнительного вида.

Цену на свои перевязочные средства она заломила умопомрачительную.

Что ни говори, а жизненный опыт — большое дело. Я полезла в аптечку за бинтами.

— Лапочка, мы опаздываем. — Муж выразительно посмотрел на часы. — Врач ждет нас к двум часам.

— Врач ждет?! — недоуменно заморгала я.

— Ну да. Я договорился с главным врачом Михайловской больницы. Она — родная тетка нашего референта. Не в районную же травму опять ехать! Помнится, ты уже была там пару дней назад. И что?! Сказали — все в порядке, сотрясения нет. В результате ты снова падаешь — и снова ударяешься головой. — Он мягко подталкивал меня к выходу. — Давай, лапочка, давай, поторапливайся. Мне действительно некогда. У меня сегодня еще важная встреча, которую я никак не могу отменить.

Глава 9

К назначенному часу мы со Славочкой, естественно, опоздали. Всего на двадцать минут, но у главного врача Михайловской больницы уже началось совещание.

— Придется обождать, — ощипывая увядшие листья с раскидистого гибискуса, любезно пробурчала унылая секретарша с туповатым взглядом. — Вам назначено?

— Евгения Федоровна пригласила нас к двум, но — увы! — Белозубая улыбка моего ненаглядного излучала уверенность, бездну обаяния и готовность к диалогу. — Мы на обследование. — Муж бережно затолкал меня в глубокое кожаное кресло.

— Ах, да, — секретарша оставила в покое гибискус и поспешно отошла в самый дальний угол приемной, — Евгения Федоровна меня предупредила. Это та самая пациентка, у которой многократное сотрясение головного мозга?

Я возмущенно фыркнула. Вот, значит, какой диагноз поторопился поставить мне благоверный. Ну, Славушка, погоди!

Муж сконфуженно насупился:

— Это только предположение.

— Да, да, конечно, диагноз будут ставить врачи, — натужно заулыбалась секретарь. — Наши врачи — прекрасные профессионалы. Может быть, чаю? — Проворно схватив с подставки электрический чайник, она выскочила из приемной.

— Вот видишь, все хорошо. Секретарша говорит, врачи здесь прекрасные. — Славочка мужественно пытался разрядить атмосферу.

Я благоразумно помалкивала. Боялась: открою рот — наговорю лишнего. Собачиться с собственным мужем на людях — удовольствие ниже среднего.

Он раздраженно посмотрел на часы. В сотый раз за последние десять минут.

— Ладно уж, — смилостивилась я, — иди! Сидишь, как на иголках. Я и сама здесь справлюсь.

— Правда? — неприлично откровенно обрадовался Славка. — Ты не обидишься? На самом деле время у меня еще есть, но я хотел подготовиться к встрече, посмотреть кое-какие документы. Так я пойду?

— Мг, — кивнула я, подставив щеку для поцелуя. — Только забрать меня отсюда не забудь. Помнишь, как ты забыл меня на почте?

Муж переменился в лице. Он не выносит напоминаний об этой старой истории. Мол, давно это было.

Действительно, давно. Но ведь было же! Бы-ло!!!

Славочке нужно было отправить телеграмму. Пока он стоял в очереди на телеграфе, я, дабы не терять времени даром, побежала на почту за заказным письмом. Муж посулил, что зайдет туда за мной сам. Велел не уходить с почты, не дождавшись его, чтобы не разминуться.

Вот я и ждала. Целый час. Как дурочка! Боялась, что разминемся.

Славочка же, отправив телеграмму, спокойненько двинулся дальше по своим делам. Задумался, видите ли, забыл.

Нет, он, конечно, потом вернулся за мной.

Вспомнил!

Но я к тому времени была уже никакая. Я и сама от беспокойства с ума сошла и всех работников почты своим поведением свела с ума. У меня ведь и в мыслях не было, что про МЕНЯ можно забыть, я ведь думала, что это со Славочкой что-то страшное случилось!

— Наташ. — Муж виновато прокашлялся. — Как скажешь. Если не хочешь, я вообще никуда не пойду. Позвоню в банк и отменю встречу.

— Нет, это выше моих сил, — простонала я, не на шутку перепугавшись, что он передумает и останется. — Сколько можно, Слава! Я тебя умоляю, иди уже Христа ради и делай свои дела. Мне так будет спокойнее.

Мне действительно без него спокойнее. Некому будет стоять у врача над душой, задавать ненужные вопросы, слушать, запоминать.

Славочка такой правильный, что с него станется бдительно следить за тем, чтобы я неукоснительно соблюдала все предписания врача.

Нет, это невозможно, вдруг мне пропишут постельный режим?! Муж силком уложит меня в кровать и примется кормить с ложечки, а как же свидание?!

Не могу же я не пойти. Это плохо скажется на репутации агентства.

К тому же деньги, те пятьсот долларов, что Верочка получила за меня с клиента, давно истрачены на зарплату сотрудникам, и взять нам их неоткуда.

Спровадив мужа, я капельку успокоилась. Правда, ненадолго. Нет счастья в жизни — не одно, так другое. Я поерзала в кресле.

Интересно, где здесь у них туалет?

Главное, спросить не у кого. Все как повымерли. И секретарша, как на грех, куда-то подевалась. Ушла с пустым чайником, якобы за водой, и пропала начисто. Очевидно, воду она берет в колодце, а ближайший колодец — на околице Питера.

Я выползла в коридор. Чистота стерильная, как в операционной, и ни одного указателя!!! Все массивные дубовые двери на одно лицо и все как одна заперты. Я потянула носом, чтобы сориентироваться по запаху.

Пустой номер! Не пахнет ни хлоркой, ни туалетным дезодорантом. Похоже, на административном этаже туалет либо отсутствует вовсе, либо находится в кабинете главного врача больницы.

Мне стало не по себе. Странная она какая-то, эта Михайловская больница. Чисто, пусто, безлюдно, как на космическом корабле из американского фантастического фильма — полное впечатление чего-то потустороннего.

Я дохромала до лифта и поднялась этажом выше, в травматологическое отделение.

Совсем другое дело — в меру обшарпанно, в меру грязно.

Разодранный линолеум, замызганные, выкрашенные красочкой цвета детской неожиданности стены, плотно уставленный койками коридор и стойкий запах карболки — обычное травматологическое отделение обычной муниципальной больницы.

— Скажите, пожалуйста, — направилась я к женщине, лежащей недалеко от входа, и замерла.

На кровати спала Люська.

Вот жизнь! Недавно она была жива и здорова, строила планы, а теперь лежит в травматологическом отделении. Правильно говорится: «Человек предполагает, а бог располагает!»

— Люся?!

Бледная, изможденная, непохожая на себя, с заострившимся носиком и спутанными волосами Люсенька Обуваева никак на мое обращение не отреагировала.

— Люся?! — Я подошла поближе. — Люсь? Люся-а!!!!!!! — завыла я в голос, осознав, что Люська мертва.

— Чего орать?! Все одно не слышит. — По моим ногам хлестнула грязная мокрая тряпка из серой мешковины. — Орет, как обосравшись! — Дыхнув перегаром, подвыпившая санитарка принялась старательно возить шваброй прямо у моих ног.

Я поспешно отступила в сторону:

— Врач уже был?

— Тебя дожидался! Тоже мне, командирша! Явилась, не запылилась. Придут в отделение без бахил и командуют. Читать надо! Объявление внизу видела?!

— Да, конечно, извините меня, пожалуйста, — потерянно лепетала я, заливаясь слезами. — Я… Нет, это невозможно, господи, Люсенька, как же это, как же так!

— Ладно тебе убиваться, — неожиданно смягчилась пьянчужка. — Слезами горю не поможешь. Ты, эта, денег лучше дай! Мало ли что! — туманно пояснила она, не сводя глаз с моей сумочки, и торопливо добавила:

— Тетя Роза меня зовут, если что.

— Денег? Да, конечно, денег. Сколько? — обрадовалась я, что хоть что-то могу сделать для Люськи.

Тетя Роза многозначительно пожала плечами:

— Сколько, сколько? Ты кто ей будешь-то?

— Я? Наташа. То есть подруга, — поправилась я.

— Подру-уга? — делано удивленно переспросила санитарка, искренне наслаждаясь своей властью. — Хороша подруга, нечего сказать. Баба третий день лежит без сознания, а ты только-только навестить соизволила.

— Но я не знала, — завела было я свою старую песенку, да так и застыла с протянутой рукой. — То есть.., как — без сознания?! Я не ослышалась, вы сказали — она без сознания?! — грозно переспросила я.

Не ожидавшая такого напора тетя Роза поспешно выхватила у меня приготовленные пятьсот рублей, сунула их в карман и, подобострастно причитая, засуетилась вокруг Люськи.

— Правильно поняла — без сознания. Обязательно без сознания! Еще бы не без сознания! Почитай, все три дня так и лежит без сознания, и не покушала за все время ни разу, и вообще, — как заведенная бубнила она, протирая никелированную спинку кровати. — Я вот присматриваю тута за ней. Подойду, послушаю. Живой человек все ж таки, мало ли чего понадобится.

— То есть вы хотите сказать, что Люся жива?! — не веря собственным ушам, на всякий случай еще раз уточнила я.

— Жива, матушка, жива, живее не бывает.

— Жива — и лежит здесь, в коридоре травматологического отделения? — взорвалась я. — Безобразие! Что вы мне голову морочите? Где врач? Где заведующий отделением? Почему пациентка, потерявшая сознание, лежит здесь, в коридоре, а не в отделении интенсивной терапии?! Она ведь так умереть может!

— Мы что, мы люди маленькие!

— Правильно, — возмутилась я, — перевести больную в отделение реанимации — это не в вашей компетенции. Этого от вас никто и не требует. Но уложить-то ее по-человечески вы могли? У нее ведь и руки, и ноги затекли. Неужели не видите? — Решительно отстранив в сторону превратившуюся в соляной столб тетю Розу, я подошла к Люсе и начала осторожно распрямлять ее вывернутые в локтевых суставах и изогнутые под немыслимым углом руки.

Глава 10

Неожиданно Люся очутилась в незнакомой, глубокой долине и увидела перед собой тропинку, по обочине которой росли кусты, усыпанные сказочными белыми цветами. Была теплая летняя ночь. Яркое южное небо усыпано звездами. Звезд множество, они теснятся, не умещаются на небосклоне и падают вниз бесшумным дождем.

Непроницаемая темнота не пугала. Люся чувствовала себя превосходно и была совершенно спокойна. Появилось ощущение легкости, уюта и умиротворенности. Это было удивительно.

Она пошла по тропинке.

Послышался перезвон, как будто китайские колокольчики звенят на ветру. Звон колокольчиков завораживал и манил.

Люся побежала быстрее и в конце тропинки оказалась вдруг в безмолвной пустоте, где вся ее жизнь промелькнула перед ней.

Яркие образные картины прошлого разворачивались по порядку и стремительно проносились мимо. Кадры сменяли друг друга, как в кинофильме, который крутят слишком быстро.

Она увидела себя трехлетним ребенком.

Тесная, ободранная комната в старом, покосившемся доме на окраине Стрельны. Стойкий запах сивухи, грязного белья и немытых тел. От круглой железной печки веет могильной стужей. Печь не топлена несколько дней.

Люська в доме одна. Она замерзла и хочет есть. Хлебные крошки с пола голодная девочка подобрала еще вчера, тогда же был пойман и съеден последний, заторможенный от холода таракан.

Родители Люси — пьяницы. Три дня назад отправились они на поиски выпивки. Ушли и пропали. Приблудились к какой-нибудь развеселой компании, пьют, гуляют, про дочку и думать забыли. Им не привыкать. Дети в этой семье появлялись и исчезали, как в калейдоскопе. Люсю мама родила пятнадцатой по счету.

— Поскребыш! — захлебываясь от самодовольства, хрипло смеялась мать, похлопывая себя по тощему животу. — Мой только глянет — меня тут же тошнить. Готово. Понесла. А все потому, что абортов ни в жисть не делала. Грех!

Мутный взгляд осоловелых блекло-голубых глаз, кипит, пузырится в уголках рта густая, белая слюна, сальные от грязи волосы стянуты круглой аптечной резинкой в жидкий мышиный хвостик, любимую прическу российских алкоголичек.

Одним словом — нелюдь!

Старшие дети давным-давно живут отдельно. Отчий дом вспоминают как страшный сон. Младших органы опеки определили в детский дом. Лишь до маленькой Люси никому нет дела.

А может, и не знает никто о Люсином существовании, не заметили люди добрые, закрутившись в житейской суете, что родилась у плодовитой четы Обуваевых еще одна кровинушка горемычная.

Каким чудом удалось ей тогда выйти из комнаты и открыть тяжелую входную дверь, обитую для тепла старым ватным одеялом, Люська сказать не может. Помнит только, как захлебнулась, закашлялась, вдохнув густого мартовского воздуха, и медленно поползла по талому снегу к калитке.

Из собачьей будки, что у самых ворот, выбежала ей навстречу Найда, большая лохматая дворняга.

Псина приласкала и успокоила, вылизала своим шершавым языком заплаканное личико ребенка, помогла забраться в будку.

Здесь, в старой собачьей конуре, и нашла Люся пристанище. Найда стала ее кормилицей. Девочка, словно щенок, научилась отыскивать в мохнатом брюхе сосок и пить собачье молоко. А повзрослев, грызла на пару с дворнягой косточки, которые та выискивала по всей Стрельнс.

Наконец родителей Люси лишили родительских прав. Девочку отдали в школу-интернат.

Несчастного истощенного ребенка пришлось обучать самым элементарным навыкам. Люся предпочитала сидеть по-собачьи, бегала на четвереньках, а эмоции выражала лаем.

Люсенька усваивала все быстро и очень скоро догнала в развитии своих сверстников, превратившись из дикой девочки-собачки в опрятного сообразительного ребенка.

Из старых повадок остались лишь необыкновенная гибкость да умение сидеть, подогнув под себя ноги, или сворачиваться в клубок.

В интернате жилось ей неплохо. Учиться нравилось, кормили сытно, воспитатели не обижали, с девочками она ладила. Ладила, и только.

Дружбы, задушевной, искренней, настоящей девчоночьей дружбы у Люси не было. Она переживала, плакала втихомолку, тяготясь своим одиночеством, но подружиться ни с кем из детдомовских так и не сумела.

Ситуация изменилась, когда Люся выросла и превратилась в бойкую приатекательную особу. С одиночеством было покончено. Девушкой она оказалась влюбчивой, с мужским полом общий язык находила легко и романы крутила напропапую.

Первое серьезное увлечение случилось у нее в пятнадцать лет. Школу к тому времени она уже окончила и училась в ПТУ, на штукатуршицу.

Парень был очень хороший, очень красивый и очень Люсю любил. Только вот продолжался их страстный роман недолго. Возлюбленного призвали в армию.

Люсенька проводила его, как полагается: плакала, обещала, что дождется и что письма будет писать каждый день. И правда писала. Целый месяц. А потом вдруг взяла и влюбилась в другого.

Влюбилась — себе на беду.

Мужчина ее мечты оказался никчемным самовлюбленным болваном. Пока обхаживал, золотые горы сулил. Говорил, что любит, что поженятся сразу, как только ей восемнадцать стукнет, мол, зачем нам, заинька, эти долбаные резинки, если мы, считай, почти что муж и жена.

Почти, да не почти! Сама, конечно, виновата. Развесила уши, как самая последняя дурочка, все ему позволяла, вот и залетела.

Поначалу беременность эта Люську не испугала. Все равно ведь жениться собирались. Поженятся прямо сейчас. Чего волынку тянуть? Беременных и в шестнадцать расписывают. Она это точно знает. Надо только справку от гинеколога в ЗАГС принести, и порядок! Есть основание для заключения брака.

Раз залетела, значит, так надо, и незачем слюни распускать и носом хлюпать. Все что ни делается — все к лучшему. В обшаге-то ей не больно сладко живется. Восемь девчонок в одной комнате. А у жениха своя жилплощадь имеется. Крохотная, правда, комнатенка в бараке без удобств, но зато своя. Собственная.

Люська поторопилась будущего папашу обрадовать: мол, беременная я.

— Правда? — слегка удивился возлюбленный, купил ей мороженое и, сославшись на занятость, запрыгнул на ходу в троллейбус, посулив, что заскочит завтра.

Не заскочил. Дружки сказали, уехал в командировку. На БАМ. Срочно. На полгода.

Люська и тогда еще не поняла, что ее бросили. Расстроилась, правда, не без этого. Но только чуть-чуть, самую малость. Работа есть работа. Командировка — это не навсегда. Из командировок возвращаются. А полгода — не такой уж и большой срок. Успеют еще расписаться. Платье она себе заранее сшила. С пышными оборками, размахаистое, на вырост, чтоб живот в глаза не бросался, когда регистрироваться пойдут.

Невеста без места!

Пелена с глаз спала, когда схватки начались. Уже в роддоме. Только тогда осознала Люська, что как ни крути, а будет она матерью-одиночкой.

Мальчик родился семимесячным. Кило семьсот всего. Сморщенный весь, ледащий — в чем душа держится? Не приведи, господи! Очень тогда Люся плакала, боялась, что ребенок не выживет.

Бог миловал, выправился ее сыночек.

Стал малыш в весе прибавлять — их на выписку. Люська в слезы. Идти-то некуда! Комендантша в общежитии, когда «Скорую» ей вызывала, строго-настрого наказывала, что с ребенком обратно не пустит. Не положено.

Отказаться от мальчика у Люськи и в мыслях не было. Сама — сирота при живых родителях.

Думала, она думала и надумала. Одна у нее дорога — в Стрельну. На поклон к мамаше. Может, пустит. Люська слышала, папаня преставился, хватанул с бодуна водки паленой. Царство ему небесное.

Взяла Люсенька своего сыночка, завернутого в казенное одеяло, и на трамвай. Тридцать шестой номер. За три копейки до самой Стрельны довозит.

Едет она, в окно смотрит, ни о чем не думает. Страшно думать. Что будет, если откажет ей маманя?

Вдруг она уже не одна, а с сожителем. Свинья грязи найдет!

Трамвай уже к кольцу подошел, выходить пора, а у нее ноги не идут. Опустила монетку, билетик оторвала и поехала обратно в город.

Три круга она так сделала, пока на одной из остановок не вошел в вагон Юрий Иванович.

Люська его сразу узнала. По этюднику. Дядя Юра у них в интернате истопником работал, в котельной, а еще он был художником. Картины писал, настоящие, маслом, и ребят учил рисовать. Тех, конечно, кто сам хотел. Добрый мужик, ничего не скажешь.

Обрадовалась она ему, как родному. Положение-то безвыходное. Ребенка кормить пора, а в трамвае холодно. Враз застудишься, грудницу схватишь. Да и неловко как-то на людях рассупониваться.

Ребенок пищит, молоко чует, а молока, будь оно неладно, уже столько скопилось, что груди словно иголками покалывает, ажио мороз по коже. Короче, кинулась Люсенька к дяде Юре и все ему рассказала. Тот пригласил к себе. Она согласилась. Так они с сыном оказались в квартире на Греческом.

Про замужество она тогда и не думала. Вы что?! Юрий Иванович ей в отцы годился. Хотела только первое время перебиться, а там видно будет. Только вот жизнь рассудила иначе.

Была у дяди Юры мачеха — Клеопатра Ивановна. Так вот эта самая тетка Клепа так в Люськиного сыночка вцепилась, что никакого с ней сладу не было. — Мой внучонок, и все тут! — кричит. — Он и похож-то весь на Юрика. Наша порода! Вылитый Шестерня! Не хотите, чтоб все чин чинарем, чтобы расписаться и жить по-людски — ляд с вами! Живите, как хотите! Сходитесь, разводитесь, только мальчика я вам все равно не отдам. Держите рот корытом! — И кастрюлей со щами об пол как жахнет!

Юрий Иванович, тот с мачехой вообще никогда не спорил, все по ее указке делал.

Не стала спорить и Люся. От добра добра не ищут!

Юрий Иванович с Люсенькой расписались. Сына назвали Ванечкой. Началась семейная жизнь.

К хозяйству и ребенку тетя Клепа молодую не подпускала. Сама справлялась. Волей-неволей пришлось Люське посвятить себя мужу. Без дела сидеть скучно.

И музой, япона мать, для него стала, и сподвижницей. Это ведь она, Люся, надумала, что мужнины картины продавать можно. Чего добру пропадать? Надумала и свекровушку свою уговорила. А там уж дело за малым стало.

Тетя Клепа так на пасынка навалилась, что не отвертишься.

Тот лишь рукой махнул:

— Делайте, что хотите!

Люське только того и надо. Ноги в руки — и на площадь Островского.

В те годы у решетки Катькиного садика настоящая художественная выставка-продажа была. Вот и Люсенька пристроилась там торговать. Другой раз погода такая, что хороший хозяин собаку на улицу не выгонит, а ей все нипочем. Стоит, посмеивается да на все лады нахваливает полотна своего благоверного.

Юрий Иванович картины свои раньше и Не показывал никому, разве что ребятишкам в интернате. Прямо бука букой был, а не человек. Люся же — девушка открытая, общительная, живо со всеми художниками с площади Островского перезнакомилась, подружилась и мужа на стезю праведную наставила. На самом деле художником Юрий Иванович был замечательным, ему только веры в свои силы не хватало. А тут, в кругу единомышленников, он словно второе дыхание почувствовал. Стал выставлять свои работы, его заметили, приняли в Художественный фонд и даже персональную мастерскую выделили.

Только недолго Люсенька успехам мужа радовалась. Не создана она, видно, для семейной жизни.

Порченая.

Пошла с сыном на Новогоднюю елку в ДК Горького — и влюбилась. В клоуна.

Правду сказать, с Юрием Ивановичем страстной любви у нее никогда не было. Так… Уважала она его, конечно. Благодарна была. Само собой. И только.

А тут так ее забрало! Япона мать! Вынь да положь ей этого шустрого озорного бабника с нагловатой ухмылкой и шальными глазами. Все мысли — только о нем.

Никто не нужен! Ни муж, ни сын!

Знала ведь, что Ванечку ей тетя Клепа ни за что не отдаст, знала и все равно ушла. Как будто затмение на нее тогда нашло. Все бросила.

Надо сказать, правильно тогда сделала, что отступилась. Не стала Ванечку забирать. С тетей Клепой ему по-любому лучше было, чем с ней, с матерью. Шутка ли, вся жизнь на колесах!

Новая Люсина симпатия был артистом разговорного жанра (конферанс, клоунада) и работал в областной филармонии.

Япона мать, не жизнь, а сплошные гастроли! По каким только медвежьим углам не мотались они с концертами. Люсенька, между прочим, тоже стала артисткой. Любовник пристроил, чтобы хлеб даром не ела.

Номер у нее был классный. Женщина-змея назывался. Она его хорошо делала. Легко, без напряга. Как будто вовсе была без костей. Еще бы — столько лет в собачьей будке, клубком свернувшись, провела. Вот где пригодилась ей собачья выучка Найды.

Глава 11

Люсю уже увезли в реанимацию, а тетя Роза все никак не могла успокоиться. Мои манипуляции с вывернутыми Люськиными конечностями довели ее до полного умопомрачения.

— Нечистая сила, нечистая сила, нечистая сила, — растерянно приговаривала она, испуганно глазела на меня и тряслась мелкой дрожью.

— Кому сказано, тетя Роза, уймись уже. Хватит! — изредка вскидывалась медсестра, виновато поглядывая в мою сторону.

Я вежливо улыбалась, успокаивающе прикрывала веки, примирительно пожимала плечами — изо всех сил старалась продемонстрировать доброжелательность, интеллигентность и понимание.

Мне было неловко.

Не далее получаса назад я учинила в коридоре травматологического отделения грандиозный скандал. Кричала, рыдала, требовала позвать заведующего. Я разодралась с тетей Розой и слегка укусила за палец медсестру, которая чуть ли не волоком пыталась тащить меня по непристойно чумазому больничному коридору.

В свое оправдание могу лишь сказать, что зачинщицей драки была не я. Тетя Роза первая начала!

Я только хотела уложить Люсю поудобнее. Распрямить ее вывернутые, будто бы на шарнирах, конечности.

Конечно, про уникальные способности Люсеньки Обуваевой гнуться в разные стороны, словно она совсем без костей, мне было прекрасно известно, но я рассудила, что долго находиться в такой неестественной позе должно быть неудобно даже женщине-змее. Она ведь не на сцене сейчас, а на больничной койке. К тому же без сознания.

Тетя Роза сама мне сказала, что Люся без сознания, а потом в драку полезла. Ни с того ни с сего.

— Ах, ты ж, мать твою! — благим матом заорала она и, опрокинув ведро с грязной водой, коршуном кинулась на меня. — Что ж ты делаешь, нечистая твоя сила?! — Она камнем повисла на моей руке.

Надо ли говорить, что тетя Роза предпочла вцепиться мне аккурат в больную руку.

От боли и обиды у меня потемнело в глазах. Я попыталась было вырваться, но поскользнулась на мокрой тряпке и рухнула прямо в заботливо подготовленную тетей Розой теплую вонючую лужу.

Водичка меня освежила. Я капельку взбодрилась, но стукнуть тетю Розу не посмела. Воспитание не позволило. Она же значительно старше, чем я.

Но и спустить санитарке эту дикую выходку я не могла. Я привалилась спиной к ножке кровати и изо всех сил дернула тетю Розу за полу халата.

Жест, не представляющий, по моему мнению, для пожилой особы никакой опасности. Я только хотела таким образом показать, что не такая уж я безобидная овечка и в случае чего смогу за себя постоять.

Ветхий халат только того и дожидался! Раздался треск, ткань лопнула, и большущий лоскут якобы белого цвета оказался у меня в руках.

От такого злодейства тетя Роза опешила.

— Ах, ты ж, мать твою! — обиженно прошептала она.

На маленькие тусклые глазки, подведенные ярко-синим карандашом, навернулась всамделишная слеза!

Я явно недооценила привязанности тети Розы к ее форменному халатику. Хотя должна была бы! Это так очевидно! Некогда девственно белый халат потому и замызган, что дорог хозяйке как память. Его не стирают, потому что берегут!

Память стирать нельзя!

Кто же тогда, скажите на милость, напомнит тете Розе те времена, когда не страдала она еще от алкогольной зависимости, была хорошенькой и приветливой и все окружающие называли ее не иначе как Розочка?

Тетя Роза была откровенно напугана.

— Убивают?! — с ласковым удивлением просипела она, беспомощно озираясь вокруг.

Больные, подтянувшиеся к месту нашей бататии, разглядывали тети-Розин рваный халатик с откровенным удовольствием и выручать свою заботливую нянечку не спешили.

Тетя Роза от такой людской неблагодарности сильно расстроилась, но быстренько взяла себя в руки и, забористо шмыгнув носом, заорала во всю мощь своих прокуренных легких:

— Держи вора!

Все поступили, как по инструкции из памятки «Как не стать жертвой преступления: если на вас напали в подъезде, надо звонить во все двери подряд и громко кричать: „Пожар! Горим!“ Практика показала, что на такие крики жильцы реагируют адекватно: открывают двери своих квартир и выходят на лестничную площадку. Не следует звать на помощь словами „Спасите!“ и „Помогите!“. В наше неспокойное время эти призывы, к сожалению, не дают желаемого эффекта, иными словами, вас слышат, но не реагируют».

В дверях процедурного кабинета появилась заспанная медсестра.

— Ну, что там у тебя опять стряслось, тетя Роза? — хмуро поинтересовалась она, недовольно разглядывая меня.

Я заискивающе улыбнулась и попыталась встать, но тетя Роза была начеку.

— Сиди уже, нечистая сила! — Она больно ткнула меня в плечо. — Ходят тут всякие, а потом полотенца пропадают! Вон, Петровна вчерась опять две штуки недосчиталась. Где, говорит, у тебя, тетя Роза, полотенца? Я, говорит, новые выдавала, вафельные, по полтора метра длиной, а ты, говорит, мне кончики какие-то обгрызенные суешь! А я что?! Я сроду чужого не брала! Всю жизнь в одном халате хожу. Двадцать лет скоро. Юбилей! А эта вон, нечистая сила, хапает, хватает ручищами своими. У, садюга! — захлебнувшись от злости, тетя Роза нацелилась пнуть меня своей тощей синюшной ногой алкоголички со стажем.

Я сжалась в комок. Меня никогда еще не били ногами. Даже в детстве, в дворовых потасовках.

— Не смейте! — забыв о чувстве собственного достоинства, дико заверещала я. — Не смейте до меня дотрагиваться! Не прикасайтесь! Я милицию вызову!

— Кто это? — искренне удивилась сестра милосердия. — Тетя Роза, почему у тебя посторонние в тихий час в отделении?

— Говорит, к этой пришла. Переломанной! Подружка, говорит! — опасливо косясь в мою сторону, подобострастно доложилась нянечка. — Подружка Нюшка! Глянь, чего вытворяет! Садюга! — Она торжественно показала на Люсеньку. — Вон как руку подружке своей вывернула. Нечистая сила!

Медсестра насупилась и, нехотя отлепившись от дверного косяка процедурной, двинулась в нашу сторону.

— Как это вывернула? Тетя Роза?! Чего ты мне горбатого лепишь?

— А вот так и вывернула! Без наркоза. Подошла и дернула по-живому. Внимание отвлекала. Воровка! Думала под шумок полотенца стибрить!

— Не правда! Не выдумывайте, — огрызнулась я. — Мне ваши грязные полотенца не нужны!

— Ой, гляньте, люди добрые! — торжествующе подбоченилась тетя Роза. — Барыня на вате! Грязные полотенца ей не нужны!!! А чистые, значит, нужны?! Самой постирать — рук негу?!

Сестра милосердия угрожающе фыркнула.

— У вас пропуск в отделение есть?! — подойдя вплотную ко мне, зловеще спросила она.

В руке у нее блеснул громадный шприц.

Мне действительно в тот момент показалось, что шприц медсестра приготовила для меня. У страха глаза велики! Я была убеждена, что мне хотят сделать укол. Я даже знала, каким лекарством наполнен шприц.

Аминазином!!!

Поэтому я укусила сестричку за палец. С перепугу. Я не хотела получить лошадиную дозу аминазина и стать «травкой».

Согласитесь, мне здорово досталось за эти дни. Ни разу еще за всю жизнь до сегодняшнего дня меня не обвиняли в воровстве, и никто и никогда не относился ко мне так незаслуженно плохо, как эта жуткая тетя Роза.

Я не могла тогда оценивать ситуацию адекватно по определению.

Меня напугали. Я была не только напугана, но и подавлена. Подавлена морально и физически!

Поэтому я и напала на медсестру. Только поэтому! Всем известно, что нападение — лучшая защита! Что произошло затем, следом за моей отчаянной выходкой, описывать не берусь.

Нет слов!

Скажу только, что выручила меня из передряги секретарша главного врача. Именно ей я обязана жизнью.

Наполнив чайник и поболтав с буфетчицей (отсутствовала-то всего-навсего минут сорок, не больше), секретарша вернулась в приемную и обнаружила, что та пуста. Убогая хромая пациентка, так прочно увязшая в глубоком кресле, куда-то пропала. Испарилась!

Секретарша расстроилась. Евгения Федоровна настоятельно просила ее быть к этой пациентке предельно внимательной и предупредительной. Так и сказала:

— Аллочка, сейчас ко мне должна подъехать семейная пара, это очень близкие мне люди. Я вас попрошу, будьте с ними предельно корректны. Это моя личная пациентка! Вы меня понимаете?

Аллочка понимала. Умом бог ее не обидел. Понимать-то она понимала, но поделать с собой ничего не могла. Не могла она усидеть на рабочем месте в то время, когда ее не видит начальство.

Кот из дома — мыши в пляс!

Секретарша подошла к дверям кабинета и прислушалась. Совещание шло полным ходом. Слабая надежда на то, что Евгения Федоровна освободилась и пригласила свою пациентку пройти в кабинет, исчезла.

Аллочка включила чайник (для создания эффекта собственного присутствия) и отправилась на поиски.

Истеричные вопли и шум драки она услышала уже на подходе к лифту. Аллочку прямо как в сердце что кольнуло, она даже лифта дожидаться не стала — вихрем взвилась по лестнице этажом выше.

Там ее самые худшие опасения подтвердились — медперсонал травматологического отделения трепал пропавшую из приемной VIP-пациентку Евгении Федоровны.

К счастью, командовать Аллочка умела.

Услышав начальственный рык секретарши главного врача больницы, и тетя Роза, и сестра милосердия мгновенно выпустили жертву из рук.

Я от неожиданности даже выругалась. Крепко! Как выругалась, повторить здесь не могу. Слова были матерные.

Затем села, растерянно огляделась, лягнула напоследок испуганную тетю Розу и с трудом поднялась на ноги.

— Большое спасибо, — важно сказала я Аллочке и поковыляла к Люськиной кровати.

Дабы завершить начатое!

Не люблю останавливаться на полпути. Я так приучена. Мне бабушка с детства талдычила: сначала закончи одно дело, потом берись за другое.

Секретарша разнервничалась.

— Нет, нет, нам не сюда, — елейно засюсюкала она, проворно семеня следом за мной. — Видите, здесь занято. Это не ваша кроватка. Чужая. На ней уже спят! — Она ласково обняла меня за плечи.

— Это моя знакомая, — с достоинством возразила я.

— Ну, так что ж, что знакомая?! — искренне удивилась Аллочка. — Даже если она ваша знакомая, зачем же вы будете с ней на одной кровати лежать? Мучиться. Тесно ведь! Мы вам отдельную кроваточку приготовим, в отдельной палаточке.

Она разговаривала со мной, как с безнадежно больной, пребывая в полной уверенности, что я не в себе и собираюсь улечься на чужую кровать. К знакомой полумертвой тетеньке под бочок!

Повредилась, дескать, VIP-папиентка от тети-Розиных колотушек в уме.

Объясняться с пустоголовой секретаршей главврача сил у меня не было. И так чуть жива! Я молча вырвалась из Аллочкиных нежных объятий и принялась осторожно выправлять зверски вывернутые в коленях ноги несчастной Люськи.

Тетя Роза тихо заплакала.

У Аллочки зазвонил мобильный:

— Да, Евгения Федоровна, — бойко застрекотала она, испуганно косясь в мою сторону. — Да, уже иду Приехали, приехали, не сомневайтесь. Еще час назад приехали. Так здесь она, пациентка ваша. Где ж ей еще быть? Да, да, Наталия Николаевна. Она самая. Короткова. Муж? Так уехал муж. Привез, сдал мне ее с рук на руки и уехал. Так что не сомневайтесь, со мной она! Мы на травме. Хорошо, хорошо. Сначала сами хотите осмотреть? Хорошо! Поняла. Уже идем, Евгения Федоровна!

Поспешно отключив мобильник, секретарша настойчиво потянула меня за рукав.

— Пойдемте уже! Евгения Федоровна вас обыскалась!

— Евгения Федоровна?! Меня?! — с нарочитым нажимом переспросила я, откровенно наслаждаясь замешательством опешившей от изумления сестры милосердия. — Очень хорошо! Пойдемте!

Я укрыла неподвижную Люсеньку одеялом и трижды ее перекрестила.

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа! — наскоро пробормотала я и, ухватившись за руку услужливой Аллочки, с гордым видом захромала прочь.

Напоследок все-таки не сдержалась — свредничала!

Залихватски осклабившись, я шаловливо подмигнула вконец потерянной тете Розе и нагло посулила, что скоро вернусь. И не одна!

Должна признаться, об этом своем поступке я вскоре пожалела. Практически сразу, как только переступила порог кабинета главврача.

Евгения Федоровна мне понравилась!

Милая интеллигентная женщина средних лет, со вкусом одета и причесана, тихий спокойный голос, умный внимательный взгляд. Настоящая тетя Доктор из кинофильмов моего детства.

Я растерялась. Как же я буду рассказывать ей про Люську?!

Нет, это невозможно! Я-то ожидала увидеть здесь этакую бой-бабу, пламенную мать-командиршу, сообщить которой о безобразиях, творящихся во вверенном ей учреждении, будет для меня истинным удовольствием.

Увы и ах! Придется мне резать правду-матку в глаза не стервозной начальнице, а кроткой славной докторше, заложнице своего служебного положения.

Бедная Евгения Федоровна! Я сама до недавнего времени работала в бюджетной организации и отлично понимаю, какое мизерное финансирование в муниципальных больницах и как трудно приходится руководителю — ни кадров, ни оборудования, ни лекарств.

В общем, добавлять проблем хорошему человеку мне не хотелось. Приятного мало. Но ничего не поделаешь. Промолчать я тоже не могла.

Если не я, то кто? Кто расскажет о Люсином бедственном положении?

По словам тети Розы, за все это время в больнице ее не навестили ни разу. Очевидно, муж Люси не знает о том, что случилась беда.

Выходит, мое шапочное знакомство с главврачом — это на данный момент единственный шанс спасти мою бывшую соседку по коммуналке на Греческом. Если Евгения Федоровна не вмешается, Люся запросто может погибнуть!

Я мысленно перекрестилась, глубоко вздохнула и начала свой рассказ. Рассказывала я аккуратно, с большими купюрами, тщательно подбирая слова и выражения, щадила профессиональное самолюбие Евгении Федоровны.

Она выслушала меня очень внимательно (пару раз уточнила детали, записала что-то в свой ежедневник), потом успокаивающе улыбнулась:

— Все будет хорошо. Разберемся, — и позвонила в отделение травматологии, пригласила заведующего спуститься к ней и захватить с собой историю болезни Обуваевой Людмилы Александровны.

Заведующий отделением, сердитый молодой человек со встрепанными волосами и детским стетоскопом на тощей шее, ворвался в кабинет буквально через минуту. Как будто дожидался все это время за дверью.

Ворвался и замер, испуганно глядя на меня.

Я занервничала. Больных он, что ли, никогда не видел? Нет, это невозможно. Неужели я так страшна, что даже доктор боится? Я пригладила волосы, поправила воротник пиджака, одернула юбку и, в свою очередь, вопросительно посмотрела на него. Дескать, ну как? Теперь лучше?

Молодой человек покраснел.

— Простите, — пробормотал он, кладя на стол тощую больничную карточку. — Вот, Евгения Федоровна, это история болезни Будиной.

— Будиной? — удивленно переспросила Евгения Федоровна. — Разве я просила вас принести карточку Будиной? — Она уткнулась носом в свои записи.

— Нет, но…

— Почему Будиной?! — сочла необходимым вмешаться я. — Вас просили принести карточку Обуваевой.

С деликатностью Евгении Федоровны и бестолковой нерасторопностью ее подчиненных мы так до морковкиных заговен ничего не выясним, и Люсенька останется без должной медицинской помощи.

— О-бу-ва-е-вой! — по слогам повторила я. — Обуваевой Людмилы Александровны.

— В нашем отделении нет пациентки по фамилии Обуваева, — хмуро огрызнулся заведующий и свирепо уставился на меня.

Нет, это невозможно! Кошмар какой! Как Евгения Федоровна умудряется руководить больницей с таким персоналом?

Ну и доктор! Нет у него, видите ли, в отделении пациентки по фамилии Обуваева. Нет так нет! На «нет» и суда нет! Зачем же вместо карточки Обуваевой нести никому не нужную карточку Будиной? Равноценная замена! Нечего сказать. А еще отделением заведует. Как он институт-то ухитрился окончить?

И потом, что значит — нет? Я сама своими собственными глазами видела, как…

— Простите, — прервал мои размышления травматолог, — это ведь ВЫ?!

Я на всякий случай недоуменно пожала плечами. Мол, откуда мне знать: я это или не я. Молодой заведующий травматологии мне категорически не нравился.

— Ну да! — Он резко вскочил со своего места. — Как же это я сразу не догадался! Розовый пиджак, забинтованная лодыжка! Вы та самая посетительница, о которой мне рассказали в отделении. Евгения Федоровна! — дико сверкая глазами, взвыл он. — Евгения Федоровна! Эта посетительница! Это та самая посетительница. Это… Нет, это не посетительница, это черт знает что такое, а не посетительница! Это она! Она вывернула суставы Будиной!

— Кому?! — Я не поверила своим ушам. — Кому я, по-вашему, вывернула суставы?! Какой Будиной?! Я вас умоляю!!! И потом, что значит — вывернула суставы?! Не вывернула, а вправила! То есть поправила. И не Будиной, а Обуваевой! Я вашу Будину в глаза никогда не видела. Как я могла ей что-то вправить? Я вообще до незнакомых людей никогда не дотрагиваюсь. Мне вообще… — я смолкла, задохнувшись от возмущения.

Вот дают травматологи!

Рады стараться, готовы на меня всех собак повесить. Ни стыда, ни совести у людей! Теперь, значит, если у них в отделении у кого-нибудь из больных будет что-то не так, виновата, получается, я?! Я им, видите ли, всех больных перетрогала.

Нашли девочку для битья! Ну уж нет! Не на ту напали!

— Евгения Федоровна!

— Да, Наталия Николаевна, — главврач дочитала историю болезни и отложила ее в сторону. — Ну, что ж, очень интересный случай. — Она задумчиво посмотрела на меня. — Очень. Скажите, пожалуйста, Наталия Николаевна, ваша знакомая…

— Обуваева? — меня не так-то легко сбить с толку.

— Обуваева, Людмила Александровна, — согласно кивнула Евгения Федоровна и успокаивающе похлопала меня по руке. — Вы ее знаете как Обуваеву, а к нам она поступила под фамилией Будина. В больницу Людмила Александровна попала по «Скорой помощи» и в приемном покое была зарегистрирована по тем документам, которые были при ней. Поправьте меня, Пал Палыч, если я ошибаюсь.

— Все верно. Больная поступила по «Скорой». Несчастный случай на улице. Точнее, не на улице, а в торговом центре, то есть в кафе торгового центра. Она поскользнулась, упала и потеряла сознание. Так написано в направлении. Менеджер кафе вызвал «Скорую помощь». Поскольку пострадавшая так и не пришла в сознание, то была зарегистрирована по паспорту, который находился в ее сумочке. Это обычная практика в таких случаях.

— А фотография? — не сдавалась я. — В каждом паспорте есть фотография. Неужели вы никогда не сравниваете паспорт с оригиналом? Для чего же тогда в паспорт вклеивается фотография?!

Я никак не могла успокоиться. Теперь понятно, почему Люсенька оказалась в таком ужасном положении.

Работнички! Зарегистрировали пострадавшую под чужой фамилией, положили ее в коридоре и сидят себе спокойненько, дожидаются, когда объявятся родственники, чтобы оплатить их бесценные услуги. Без денег и палец о палец не ударят!

А родственники-то ищут Обуваеву!

Меня просто распирало от негодования. Я была искренне убеждена в своей правоте. Мне даже в голову тогда не пришло, что, выйдя в очередной раз замуж, Люсенька сменила свою редкую фамилию «Обуваева» на заурядную фамилию мужа. Раньше-то не меняла! С какой стати будет менять теперь?

Я и сама, когда выходила замуж за Славочку, фамилию не сменила. Осталась с девичьей.

— Бог с ней, с фамилией, — устало поднялась Евгения Федоровна. — Лечим ведь человека, а не фамилию. Пал Палыч, давайте сейчас поднимемся к вам в отделение, я сама хочу осмотреть пациентку.

— Мгм. — Он смущенно закашлялся, — Будина уже не у нас. Ее перевели в отделение интенсивной терапии. Клиническая смерть. То есть я хочу сказать, она была в состоянии клинической смерти. Сейчас все в порядке. То есть не совсем все в порядке. Сердце реаниматологи завели, а вот дыхание не восстановилось. Ее сейчас подключили к аппарату искусственных легких.

— Сознание?

— Утрачено.

— Сознание утрачено, — задумчиво повторила главврач. — Интересно. Утраченное сознание при травматическом шоке! Так-то вот, мои дорогие. А вы говорите — фамилия! С фамилией будем разбираться потом. Фамилия нам не к спеху. Вот очнется пациентка — и скажет, какая у нее фамилия. Меня сейчас беспокоит другое — диагноз! В карточке написано: «Травматический шок». Так определил состояние пострадавшей врач «Скорой помощи». Впоследствии этот диагноз подтвердили и врачи нашей больницы. Не доверять этому диагнозу на первый взгляд нет оснований. У пациентки были тяжелые множественные травматические повреждения верхних и нижних конечностей, что послужило причиной развития болевого шока. Налицо были все признаки шокового состояния: низкая температура, низкое кровяное давление, частый нитевидный пульс, снижена чувствительность, отсутствовали кожные и сухожильные рефлексы, полная безучастность к окружающему. Лечение больной было назначено в соответствии с поставленным диагнозом: покой, иммобилизация поврежденных конечностей, капельницы с солевыми растворами. Все это делалось для того, чтобы устранить сопутствующие и осложняющие шок воздействия. К сожалению, сделать самое главное — прекратить доступ потока раздражения с места повреждения к центральной нервной системе, то есть устранить сами травмы — врачи не могли. Для этого потребовалась бы многочасовая операция. И не одна. Сами понимаете, больных в таком состоянии, как у Людмилы Александровны, не оперируют. Ни один врач на такое не пойдет. Деньги здесь ни при чем. Поверьте, — словно угадав мои давешние мысли, сказала Евгения Федоровна.

Я покраснела. Наверняка покраснела, так мне стало неудобно за свои подозрения. Оказывается, врачи делали все, что необходимо, а я-то думала, что к Люське никто не подходит.

Нет, это невозможно! Чем старше я становлюсь, тем подозрительней. Во всем вижу негатив. Кошмар какой-то!

Хорошо хоть, Евгения Федоровна в этот момент деликатно отвела глаза в сторону:

— Вот и вышло у нас с вами, Пал Палыч, по пословице: «Что ни делается, все к лучшему». Не нуждалась, оказывается, ваша подопечная ни в какой операции, не было у нее никаких травм. Это не вывихи, а синдром Марфана. Редкое, на самом деле, заболевание: так называемые резиновые суставы. Я сталкивалась с этим явлением за свою практику всего пару раз. Таких людей в просторечии называют человек-паук или человек-змея. Вы говорите, она в цирке работала?

— В цирке, — согласно кивнула я. — Только у нее это и до цирка было. Она с детства гибкая. Суставы туда и сюда разгибаются. Всю жизнь так.

— Понятно, — смущенно прокашлялся заведующий. — Выходит, диагноз поставлен неверно. Если не было самих травм, то не может быть и травматического шока. Но у нее все признаки шокового состояния! Больная находилась в шоке. Я ручаюсь!

— Судя по всему, да. Вот только в каком? Утраченное сознание смущало меня с самого начала. Не бывает при травматическом шоке утраченного сознания. Сопорозное — да! Бывает. Но утраченное?! Утраченное сознание указывает скорее на то, что шок мог быть анафилактическим. Но в этом случае меня смущает время! Слишком долго находилась наша пациентка в состоянии шока. Анафилактический шок не может быть таким продолжительным! И все-таки! Все-таки не нравится мне это утраченное сознание. Наталия Николаевна, вы случайно не знаете, не было ли у вашей знакомой непереносимости к каким-либо видам медикаментов?

— Аллергия? Кажется, была. Точно! Была. На клубнику. Люся клубнику не могла есть. Совсем! Ни ягодки. Сразу крапивницей покрывалась.

— Нет, клубника — это не совсем то. Я имела в виду лекарства. На лекарства у нее была аллергия? На антибиотики, например, витамины, анальгин. Не знаете?

— Не знаю, — расстроилась я. — Мы много лет не общались. Я даже не знаю… Может быть, родственники в курсе? Хотите, я у мужа спрошу? Может быть, он знает? То есть не у своего мужа, конечно, а у Люсиного. То есть он ей сейчас бывший муж. Первый! Юрий Иванович. Последнего я, к сожалению, не знаю. Но могу поискать. По справочному. Он, наверное, тоже волнуется. Ищет ее. Я все равно его искать собиралась, чтобы сказать про Люсю, заодно и про аллергию спрошу. Позвоню по 09, выясню их домашний телефон и спрошу. — Я полезла в сумочку за мобильным.

— Хорошо, хорошо, Наталия Николаевна, — мягко остановила меня доктор, — позвоните и сообщите. Потом. Все потом. А с аллергией мы сами разберемся. Не волнуйтесь. Сделаем необходимые анализы и разберемся, что к чему. Вы и так нам очень помогли. Прямо как в сказке: битый небитого везет! Помните? — улыбнулась она. — Вы ведь тоже за помощью к нам обратились, а мы вас так до сих пор и не обследовали. Пал Палыч, дорогой, не в службу, а в дружбу, займитесь, пожалуйста, моей пациенткой. Думаю, что начать надо с магнитно-резонансной томографии головного мозга. Затем сделать электроэнцефалограмму и нейросонографическое исследование. Это в первую очередь. С головой шутки плохи! Два сильных ушиба за последние три дня! Я правильно поняла? — Она вопросительно посмотрела на меня.

Я сочла за благо кивнуть. Скрывать мне нечего! Но Славочку все-таки мысленно обругала. Сплетник! Распускает о собственной жене черт знает какие слухи.

— Вы уж проследите, Пал Палыч, пожалуйста, чтобы все сделали по максимуму. Ну а потом к вам в отделение. Это уже ваша епархия — рентген правой руки и левой голени. Ну, да вы сами все увидите. Я подойду позже. Навещу нашу Будину-Обуваеву в реанимации — и сразу к вам. В травматологию.

Глава 12

За дракой трех незнакомых баб Люська наблюдала с немым восторгом.

Бабы дрались классно. Не на жизнь, а на смерть! Особенно усердствовала та, что постарше, в драном халате. Азарта ей было не занимать.

В какой-то момент Люське даже показалось, что это ее мамаша. Та тоже дралась с азартом. Любила, грешница, пьяные потасовки.

Потом пригляделась и успокоилась. Ерунда! Почудилось! Слишком молода эта разъяренная старушенция для того, чтобы быть ее маменькой.

Поле боя Люсеньке было видно отлично. Она ведь у самой люстры висела. Ощущение, надо сказать, необычное. Такое, словно ты превратилась в воздушный шарик и летаешь под потолком, царапая спину шершавой известкой.

Люся с интересом разглядывала длинный унылый коридор, уставленный койками, колченогую больничную каталку и капельницу, прислоненную к изголовью кровати, на которой лежала незнакомая рыжеволосая тетка. Она догадалась, что дело происходит в больнице.

Себя Люсенька не узнала.

Внезапно она поняла, что должна улететь. Улететь прямо сейчас. Обязательно!

Где здесь, в этом больничном коридоре, форточка? Ей крайне необходимо добраться до форточки. Чтобы улететь. К солнцу!

Пока она с этой форточкой путалась, не заметила, как дерущиеся тетки куда-то подевались. Вместо них внизу у кровати с рыжеволосой больной суетились какие-то незнакомые мужики в белых халатах. Люся слегка расстроилась. Наблюдать за ними было совсем не так увлекательно, как за тетками. Мужики суматошились молча, сосредоточенно, не матерились и не дрались. У одного из них на макушке блестела лысина.

Люсенька безразлично отметила, что дядька вспотел. Лысина его покрылась мельчайшими капельками пота.

Она отвернулась от лысого и посмотрела на шкаф. Белый больничный шкаф со стеклянными дверцами. На шкафу под толстым слоем пыли лежала старая выцветшая газета. Она заглянула за шкаф — там тоже было пыльно.

Люсенька снова подумала о форточке.

К тому, что творилось внизу, она была теперь абсолютно равнодушна и наблюдала за происходящим без всякого интереса.

До тех пор, пока лысый доктор не начал пристраивать к груди бледной рыжеволосой больной какую-то большую рогатую штуковину. Люсенька почему-то забеспокоилась, вгляделась попристальнее и ахнула.

Она узнала себя!

На больничной кровати лежала она сама, собственной персоной, Людмила Александровна Обуваева! Вернее, Будина, тут же поправила себя Люсенька. Не привыкла она еще к своей новой фамилии. И не скоро еще, наверное, привыкнет.

Столько лет с Сашкой прожили, он — Будин, она — Обуваева, а тут на тебе — расписались!

Сашка сам предложил.

Люся не обольщалась насчет него, понимала, что женился ее драгоценный Сашенька только из-за аферы со страховкой. Да он этого и не скрывал. Так прямо и сказал, с наглой своей ухмылочкой:

— Слышь, Люськ, не пора ли нам из тебя порядочную сделать? Стыдно небось, столько лет во грехе живешь?

Люся насторожилась. Япона мать! Что значит — «во грехе»? Неужели он бросить ее надумал? Другую себе нашел? Помоложе?

— Чего молчишь? Язык проглотила? — веселился сожитель. — Или я для тебя не хорош? Может, рылом не вышел? Давай, мать, давай, шевели батонами. ЗАГС — это тебе не ларек, круглые сутки браками не торгует. Доставай паспорта, пойду штампы проставлю, а ты пока на стол накрывай. Чтобы все тип-топ. Икорка, шампанское, все дела. Знаешь небось, что на стол брачующимся подавать надо. Не первый раз замужем!

Люся настороженно помалкивала. Выжидала, что дальше будет.

Сашка — мастер на всякие розыгрыши. Хлебом не корми, дай только подшутить над кем-нибудь. И чем злее шутка, чем обиднее, тем больше он от этого удовольствия получает.

— Ну, что стоишь, как пень с глазами?! Думаешь, ты одна у нас такая умная, так и будешь ни за что ни про что огребать денежки лопатой? Нет, милая моя, в страховых компаниях тоже не дураки сидят. Сколько раз ты уже получала компенсацию за свои липовые увечья? Сколько раз засветила свою редкую фамилию «Обуваева»? То-то же! У нас тебе не Америка. Серьезных страховых компаний, страхующих ответственность торговых сетей перед третьими лицами, на российском рынке работает всего ничего. Раз, два — и обчелся! Живо скумекают, что к чему! Или ты в тюрьму собралась? Так это завсегда пожалуйста — «акулы страхового бизнеса» тебе устроят. Что это, скажут, за госпожа Обуваева такая, с чего бы это, скажут, как ни приедет она из своей Рязани в столичный город Москву, так обязательно себе копыта переломает? И обязательно в дорогом магазине! Не пора ли, скажут, нам ее кальцием подкормить? На нарах! Уж больно кости у мадам Обуваевой того, хрупкие.

— Дык… — растерялась Люська.

— Вот тебе и «дык»! — зло передразнил возлюбленный. — Лично мне из-за твоей безалаберности под суд идти неохота. Пока тебя, дорогая моя, за задницу не прихватили, нам надо срочно зарегистрировать наши отношения. В следующий раз вымогать компенсацию будем уже на Будину. Понятно теперь?

Аферу со страховкой Сашка задумал давно. Еще при советской власти.

Он тогда статейку одну прочитал в газете «Известия». Про тяжелую жизнь безработных в Соединенных Штатах Америки. Мол, нет там у них работы. Никакой! Не хватает на всех, и все тут! И так их там при загнивающем капитализме от этого постоянного безденежья колбасит, что они, бедные, на все готовы пойти, лишь бы немножко подзаработать. Буквально на все!

Один молодой парнишка, здоровый и полный сил, по собственной своей воле, сознательно сам себя калечил, чтобы получать потом за свои увечья денежную компенсацию. Приходил он в какой-нибудь там большой супермаркет, падал на пол, ломал ногу или руку (когда что, для разнообразия) и требовал потом с этого супермаркета компенсацию за физический и моральный ущерб.

Это у них там, в Америке, так положено! Законы такие. Если человек в магазине упал, магазин ему лечение оплачивает. У самого-то человека денег нет. Он ведь безработный! А медицина у них вся платная. Капитализм, япона мать! Человек человеку волк!

Прочитал Сашка эту заметку — и загорелся!

Эх, говорил, Люсенька, жаль, что мы с тобой не в цивилизованной стране живем. Цены бы тебе там с твоими «резиновыми суставами» не было!

Растревожила эта статья Сашкино воображение не на шутку. Запала она ему в душу. Он одно время даже об эмиграции стал подумывать.

Правду сказать, жили они тогда очень даже тяжело. Плохо жили. Перебивались, можно сказать, с хлеба на квас!

А все по Сашкиной милости. Из-за его дурного характера.

Не повезло мужику с характером! Что тут поделаешь? Характер у Сашки — дрянь! Голова хорошая, а характер!

Характер — не приведи господи!

Мама Клепа про таких, как он, говорила, бывало: «С таким хорошо из одной тарелки дерьмо хлебать. Прямо изо рта выхватывает!»

Алчный был Люськин Сашенька до одури. До всего алчный: до денег, до славы, до баб!

Алчный и завистливый.

Не дай бог, если кто-то сорвал на концерте аплодисментов больше, чем он. Все! Вчерашний друг в одночасье становился врагом. Сашка физиологически не мог общаться с теми, кто вызывал у него чувство зависти.

На подкорковом уровне не мог!

Люся даже жалела его иной раз, так он страдал. Так мучился бедный, изводился от этой своей зависти.

Аж с лица, бывало, спадет. Почернеет весь!

Вот она, япона мать, какая вредная штука — эта черная зависть!

Никому от нее покоя нет. Ни самому завистнику, ни тому, кому он завидует.

К сценическим успехам Люси Сашка поначалу относился снисходительно. Приписывал эти успехи себе. Ведь идея номера «Женщина-змея» принадлежала ему. Это он придумал, как можно обыграть необычные свойства Люськиного организма.

Сашка не желал признавать очевидного. Он делал вид, что не замечает ни Люсиного артистизма, ни ее потрясающей работоспособности.

Когда ее пригласили в труппу «Цирк на сцене», он психанул.

Сашка здорово на нее тогда наорал:

— Больно шустрая, да?! Думаешь, самая умная, да?! Учти, кто высоко поднялся, тому больнее падать! — сказал, как припечатал, и вышел, хлопнув дверью так, что штукатурка со стен посыпалась.

Люся на него не обиделась. Ни капельки. Понимала прекрасно: все дело в зависти.

Он ей просто завидует. Дурной характер!

Ему, профессионалу со стажем, немыслимо было смириться с тем, что карьера у недоучившейся штукатурщицы складывалась успешнее, чем у него самого.

Труппа «Цирк на сцене» была в Ленинградской областной филармонии на привилегированном положении. Туда отбирали лучших, с лучшими номерами, и попасть в эту труппу не мечтал разве что ленивый.

Дело в том, что «Цирк на сцене» часто выезжал с гастролями за рубеж. А заграница, она и есть заграница. Это и ежу понятно. Заграница — это вам не колхоз «Красный Октябрь».

Это совсем другой уровень! И деньги тоже совсем другие.

Люська подумала, подумала и решила от столь лестного для нее предложения отказаться.

Жалко, конечно, но Сашку ей тоже было жалко. Того и гляди, у мужика крыша поедет. Вон как переживает. Места себе не находит. Даже в преферанс не пошел играть. Это уж, япона мама, ни в какие ворота не лезет!

К тому же она до смерти боялась, что он ее бросит. Разозлится и бросит. Со злости. Совсем! Сочтет, что это очень даже удобный повод для того, чтобы расстаться.

Люська всегда знала, что любит она без взаимности. Саша к ней нежных чувств никогда не питал. Так, терпел рядом. Потому что это ему было удобно: и щи наварены, и фрак концертный отглажен безукоризненно. Не домработницу же ему для глажки нанимать прикажете!

А любовь?! Не тот он человек, чтобы любить кого-нибудь еще, кроме себя, любимого.

Вернулся ее Сашенька в тот день поздно. Пьяный вдрызг! Никогда она его раньше таким не видела.

«Ну, — подумала, — все! Кончилась моя большая любовь. Кайки бегемотику! Бросит меня Сашенька, как пить дать бросит!»

Но Сашка наутро встал как ни в чем не бывало. Проспался и заговорил по-другому. Одумался, видно, понял, что и ему от Люськиной новой работы будет самая прямая выгода.

Жадность в ту ночь взяла верх над завистью.

Люся поступила в труппу «Цирк на сцене», начала ездить за границу и каждый раз привозила с зарубежных гастролей полные чемоданы парфюма и ШМОТОК.

Сашка же все это по своим каналам реализовывал.

«Ах, Сан Сергеич! Ах, спасибо! Ах, чтобы мы без вас делали?» — беззастенчиво лебезили и заискивали перед ним невыездные артисточки из областной филармонии и продавщицы из ближайшего гастронома — постоянная его клиентура.

Падкие до дефицитных тряпок девицы готовы были на все, лишь бы иметь возможность покупать «эксклюзивные» наряды, привезенные «оттуда», и всячески своего поставщика ублажали.

В те годы он жил припеваючи, раздуваясь от самодовольства, легких денег и чувства собственной значимости.

Сломался Саша на Японии.

Пока Люся в Болгарию ездила да в Польшу, он ничего, терпел. Поездку в Венгрию пережил со скрипом, а на Японии его зациклило.

Не смог он переварить Японию. Не смог! Запил.

По-черному.

Люся вернулась, увидела, какие дела у нее дома творятся, и подала заявление об уходе. По собственному желанию. Сашке, естественно, сказала, что ее уволили. Интриги, мол, зависть и все такое.

Должна же она была его как-то подбодрить. Живой человек все ж таки. Жалко!

Саша повеселел. Успокоился. Начал активно искать работу.

Из филармонии он к тому времени уже уволился (разругался с начальством) и пробавлялся в последнее время случайными заработками: затейником на утренниках в детских садах и ведущим на праздничных вечерах в производственных организациях. Говорил, что работает исключительно для души. Душа, мол, общения с народом просит.

Работу Люсенька нашла быстро. И себе, и Сашке.

Переговорила кое с кем из знакомых и нашла. Правда, не в Ленинграде, где Сашкин склочный характер был каждой собаке известен, а в областной филармонии города Рязани.

Сашка негодовал:

— Куда?! Куда, ты сказала, МЕНЯ пригласили? Не понял?! — ерничал он.

Пришлось ей тогда пуститься во все тяжкие. Наплела, наврала с три короба, что они там, в областной рязанской филармонии, задыхаются без артистов такого класса и уровня, как он, Сашенька, что спят там и видят, как будет у них работать талантливейший конферансье всех времен и народов Александр Сергеевич Будин.

Люся даже письмо ему предъявила от филармонического руководства, хвалебное, которое сама же и напечатала одним пальцем на старенькой пишущей машинке.

Сашка, падкий, как все завистники, на лесть, не устоял. Согласился. Поехали они в областной город Рязань.

И, надо сказать, не пожалели.

Так им в родном городе великого русского физиолога Ивана Петровича Павлова понравилось, что ОНИ даже квартиру свою ленинградскую на Рязань поменяли.

Очень удачный, кстати сказать, обмен у них получился. Малогабаритную невыплаченную кооперативную двушку в спальном районе Ржевка-Пороховые они поменяли на просторную сталинскую трехкомнатную квартиру в самом центре города. В престижном месте, на углу Первомайского проспекта и улицы Дзержинского.

Работалось им в Рязани хорошо. Классно работалось! Сашка расцвел. Плоские шуточки из его заезженного репертуара нетребовательная публика в рязанских селах принимала на ура.

Только вот длился сей «золотой век», к сожалению, недолго. В стране начались реформы: либерализация, приватизация, становление рыночных отношений, одним словом, шоковая терапия.

Не хлебом единым жив человек!

Это про то сказано, когда есть хлеб. А когда нету? Тут уж не до концертов.

Не до жиру, быть бы живу!

Народ перестал ходить в театры и потянулся к земле, на фазенды в шесть соток. Граждане России учились выживать в новых условиях, которые им предлагала новая власть.

Люся устроилась работать на вещевой рынок. Продавщицей. Торговала вещичками из солнечной Турции.

— Королева трусняка! — обидно смеялся Сашка, разбирая сумку с продуктами, купленными на деньги, заработанные Люсенькой.

Сам он не работал. Мечтал об эмиграции. И подходил к этому вопросу основательно.

Сашка вступил в деловую переписку с областными архивами всего бывшего СССР.

Он не хотел ехать в чужую страну на авось. Ему нужны были гарантии.

Твердая уверенность в том, что о них с Люсей позаботятся хотя бы в первое время после приезда. Ведь для осуществления его планов по мошенничеству со страховками понадобится какое-то время. Оглядеться, присмотреться, то, другое, третье.

Рисковать он не хотел и бедствовать, представьте себе, тоже.

Всеми правдами и не правдами Сашка пытался доказать, что предки его были евреями. Знал, что это не так, что нет в нем ни капли еврейской крови, и все равно с маниакальным упорством рассылал запросы по всем областным архивам. Вдруг, думал, да повезет.

Чем черт не шутит, пока бог спит!

Пока Люся торговала трусами, а Сашка мухлевал со своей родословной, реформы в России шли полным ходом.

Благосостояние отдельных россиян резко возросло, столица строилась и богатела, появились первые страховые компании, страхующие ответственность торговых сетей перед третьими лицами.

Сашка, как только про это прослышал, первой же электричкой рванул в Москву.

Выбирать потенциальную жертву!

Несколько элитных торговых центров он в тот день посмотрел. Устал, как собака. И все-таки выбрал! Самый шикарный и самый новый. Три дня как открылся!

К афере он подготовился тщательно. Все продумал, все обосновал.

Во-первых, в новейшем центре и полы новейшие! Нехоженые, можно сказать. Скользкий мраморный пол — это самое то для Люськиных «пируэтов». На таком полу Люсино падение будет выглядеть суперправдоподобно.

Во-вторых, в новой организации и руководство новое. Не притерлись еще люди друг к другу, не сработались, нет у них должной согласованности в действиях. Таких можно взять тепленькими.

Это на тот случай, если окажется, что не заключен еще у торгового центра договор со страховой компанией. Не успели. Понадеялись на авось!

В России ведь как?! Пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Жалеют наши торгаши денежки на страховку. Жадничают. Не хотят работать цивилизованно.

Доводить в таком случае дело до судебного разбирательства ему не хотелось.

Он надеялся взять деньги нахрапом.

Предъявить руководству компании справку из травматологического пункта о полученном увечье, парочку свидетелей из числа сотрудников магазина и сказать: мол, так и так, господа хорошие, помогите деньгами. На лечение. Сколько можете!

Не поможете добром, не заплатите энную сумму на лекарство, подадим на вас в суд, да еще на весь белый свет ославим!

Мошенничать Люське не больно-то хотелось. Не по нутру ей это. Уж лучше на лотке целыми днями торговать, без выходных, чем на такое дело идти. Но Сашка вцепился в нее, как клещ!

— Не вздумай! — сказал. — Я так готовился, а ты на попятную?! В жизни не прощу!!!

И Люся дрогнула. Сдалась!

Знать, планида у нее такая — ни в чем своему Сашеньке не отказывать.

Глава 13

Оставив жесткие директивы (как, где, когда и во сколько), Сашка отбыл в Москву.

Еще в свой прошлый приезд Люсин желанный снял там квартиру с временной регистрацией, на себя любимого.

По Сашкиному сценарию выходило, что с Люсенькой они вовсе даже и не знакомы. Он — петербургский артист, приглашенный известным режиссером на кинопробы в столицу, она — провинциальная торговка с вещевого рынка, приехавшая в свой выходной день в Москву. Посмотреть.

Просто посмотреть. Что, чего, как!

В элитный торговый центр зашла тоже из любопытства, как на экскурсию, тоже просто посмотреть. Покупать там она ничего не собиралась. Вы что?! Откуда у нее такие деньжищи, чтобы покупать по безумным ценам?

Театрально открыв рот (будто и не бывала никогда ни в Берлине, ни в Варшаве, ни в Токио), бродила она по пустынным торговым залам, приценивалась, изумленно ахала — изображала деревенскую простушку. Завернула в кафе, полюбовалась на витрину с десертами, спросила, сколько стоит вон тот кусочек торта, нет, не этот, что с настоящей живой клубникой, а тот, что попроще, просто с белковым кремом, не расслышала, переспросила еще раз и тотчас вышла, сокрушенно покачивая головой.

Актриса, япона мать, как есть актриса!

В бутик на третьем этаже, тот, что направо от эскалатора, она вошла в точно назначенное время.

Саша уже был там. У кассы стоял. Расплачивался за галстук.

Люсенька, как увидела, что он за шелковую никчемную тряпицу шесть тысяч рублей, как одну копеечку, на прилавок выложил, так навзничь и повалилась. Возле этого самого прилавка.

И притворяться не надо! Такое ее тогда зло взяло. Япона мама!

И на Сашку: за то, что деньги почем зря транжирит, и на магазин — за то, что слабовольных людей с пути истинного сбивает и бесполезные галстуки по сумасшедшей цене продает, а больше всего обозлилась она на продавщицу.

Продавщица была такая хорошенькая, такая молоденькая и так доверчиво, так нагло ее драгоценному Сашеньке улыбалась! Япона мать!

Хорошо хоть, Сашка держался безучастно.

Люська такому его непривычному поведению сильно обрадовалась. Обрадовалась и на радостях вспомнила, что зашла она в этот бутик не просто так, а по делу. Именно здесь, в этом магазине мужской одежды, Сашка велел ей упасть и вывернуть ногу.

И Люся вывернула. В колене. Под углом в 180°. Успела в самый последний момент.

— Господи! — Продавщица аккуратно сложила шесть тысяч в стопочку, бумажка к бумажке, убрала их в кассу, задвинула ящик, закрыла кассу на ключик и только после этого картинно схватилась за грудь. — Ужас какой!

Люся в изнеможении прикрыла глаза. Надежда на то, что деньги, так безрассудно уплаченные за галстук, удастся вернуть, испарилась с поворотом ключа. «Не смотри, что молоденькая, — устало подумала лежащая Люсенька, — молоденькая, молоденькая, а инструкции соблюдает четко. Как случилась внештатная ситуация, кассу сразу на замок!»

Полежала она так секунду, подумала — и еще и ступню развернула. Задом наперед! Для верности. Чтоб уж наверняка компенсацию за свои «увечья» получить.

Выброшенных на ветер кровных шести тысяч жалко ей было до слез!

Сашка потом орал:

— Что, блин, за самодеятельность? Что ты себе позволяешь? А если б они заметили, как ты клешнями туда-сюда ворочаешь?

Хорошо ему орать, когда он цену деньгам не понимает.

Это ведь не он, а Люся на вещевом рынке торгует. Сто рублей за день получает плюс три процента с продаж!

Да ей, чтоб такие деньги заработать, целый месяц горбатиться надо, и то при хорошем раскладе. Месяц на месяц не приходится! Бывают совсем месяцы для торговли пустые. Январь, например. В январе другой раз целый день отстоишь на морозе, а товару продашь на полтинник. Так, япона мать, с одной сотенной домой и шагаешь.

Зря он тогда расстраивался. Все у них прошло, как по маслу.

Ни менеджера, ни хозяина бутика на месте в тот момент не оказалось, продавщицы же только ахали и беспомощно толпились вокруг, пришлось Саше взять командование на себя.

Кое-как подобрав Люсю с пола и усадив ее на диванчик для примерки обуви, он важно ощупал поврежденную ногу и строго спросил, имеется ли здесь медпункт.

— Где? — дружно удивились бестолковые продавщицы.

— Здесь! — Сашка раздраженно поморщился. — В вашем торговом центре! Есть здесь какой-нибудь врач, фельдшер, медпункт, здравпункт, я не знаю, как это в таких заведениях называется. — Он отогнул безупречно белый манжет безупречной фирменной сорочки и недовольно посмотрел на часы.

— Не-ет! — нестройным хором проблеяли испуганные жизнью работницы элитных прилавков.

Люся наслаждалась. Сашка играл блестяще.

— Нет?! Вы уверены?! Тогда вызывайте «Скорую»! Боюсь, что у дамочки перелом со смещением.

— Ой, нет, мне нельзя «Скорую»! — жалобно гундося, повела свою партию дамочка. — Я не местная. То есть приезжая. Из Рязани. Мне б на вокзал. Поезд скоро.

— Не выдумывайте, — шикарный, элегантный Сашка был по-интеллигентному мягок и убедителен. — Вы не можете идти в таком состоянии. Могут быть осложнения.

— Но мне нельзя в больницу. Я без полиса! То есть у меня есть полис, конечно, но он дома лежит, в шкатулочке, на комоде. Я не взяла с собой. Думала, что не понадобится. А без полиса разве примут? То есть если за деньги, то, конечно, примут, но денег у меня тоже нет. Мне на вокзал надо. У меня билет обратный и кошка не кормлена! — твердо сказала она и с надеждой посмотрела на Сашку.

Он опять отогнул манжет, посмотрел на часы швейцарской фирмы «Certina», расстроился и с сомнением оглядел «изуродованную» ногу несчастной.

Люся судорожно всхлипнула. Неужели, дескать, такой положительный мужчина и не поможет бедной девушке?

Сашка решительно махнул рукой.

— Бог с вами. Отвезу я вас в ваше Иваново. Все равно уже везде опоздал.

— В Рязань! — не веря своему счастью, робко поправила она. — Мне в Рязань. Это с Казанского вокзала. Здесь недалеко.

— Хорошо, хорошо, — успокаивающе похлопав Люсеньку по плечу, он отошел чуть в сторону и достал мобильный. — Мне надо позвонить жене. Дорогая, — озабоченно нежным тоном мурлыкнул он, — во сколько там начало сегодня вечером? Ты уверена? Мне казалось, что в девять. Знаю, что обязательно должны быть? Ну, почему забыл? Помню, конечно. Помню, что обещал самому Михалкову. Конечно, пойдем. Обязательно. Я подъеду прямо туда. Да, в «Пушкин». На Тверскую. Нет, за тобой заехать не успеваю. Не успеваю, говорю. Возьми такси. Ну, почему «всегда на такси»? У меня очень важное дело. Потом расскажу. Да, ехать далеко. За город. Точнее, в Рязань. Конечно, постараюсь. Знаю, что опаздывать нельзя. Знаю. Ну, все, дорогая, до скорого. И я тебя.

Потом он сделал еще пару звонков, якобы отменяя назначенные ранее встречи, и вопросительно посмотрел на кассиршу:

— Врача у вас нет. Это я уже понял, — лучезарно улыбаясь, он обволакивал всех своим обаянием. — Ну а какие-нибудь другие мужчины, кроме вашего покорного слуги, в этом богоугодном заведении имеются? Боюсь, одному мне с такой очаровательной ношей не справиться. — Легкий поклон в сторону Люси.

Призванные на помощь охранники бодро потащили Люсеньку к лифту. На руках. Сложили руки замочком и понесли.

Роскошный зеркальный лифт бесшумно скользнул вниз, на третий уровень подземной парковки.

Люсю уложили на заднее сиденье серебристой «Ауди», взятой напрокат накануне вечером.

Сашка сел за руль.

Провожаемые сочувственными взглядами парней из охраны, они отбыли в город Рязань.

На этом деле начинающие аферисты заработали десять тысяч баксов.

Могли бы и больше. Им дали столько, сколько они попросили.

Переговоры с администрацией вел Саша.

Представляя интересы госпожи Обуваевой, Александр Сергеевич был предельно корректен, но тверд. Он взял это на себя из чисто христианских побуждений. Вы ж понимаете! Эта несчастная дамочка из Рязани — такая дикая и забитая, что он не мог оставить ее вот так, всю переломанную и зареванную, без всякой помощи посреди Москвы. Не в его правилах останавливаться на полпути. Он, знаете ли, чувствует себя в какой-то мере ответственным за то, что она оказалась в таком бедственном положении. Из-за травмы госпожа Обуваева потеряла свое место на рынке и до сих пор без работы. Впрочем, она и не может сейчас работать по своей специальности. Ей трудно выстоять целый день на ногах. Должно пройти какое-то время, период реабилитации, так сказать. Нужны деньги на лекарства, на еду, в конце концов. Больничный лист, выданный в травматологическом пункте города Рязани, ее хозяин оплачивать категорически отказывается. Вы ж понимаете! Конечно, он, Александр Сергеевич, дал своей подопечной некоторую сумму денег, помог на первых порах, чем мог. Но, увы! Его возможности небезграничны. Юрисконсульт киностудии, где он снимается в настоящее время, так, ничего особенного, знаете ли, обычное «мыло», как всегда, так вот, этот юрисконсульт, к которому он, Александр Сергеевич, обратился за советом, утверждает, что госпоже Обуваевой, пострадавшей по вине торгового центра, полагается страховая выплата. За полученные увечья. Как это?!

Не может быть?! Что значит — у вас еще не заключен договор страхования ответственности? Ах, не успели! Ну, знаете! Мы же цивилизованные люди, давайте вести дела цивилизованно, так, как это принято во всех цивилизованных странах. Нет договора со страховой компанией, значит, платите страховку сами. Вы ведь не хотите скандала?! Госпожа Обуваева тоже. Ей абсолютно непринципиально, кто выплатит пособие на лечение: страховая компания или же сам торговый центр. Главное для нее — эти деньги получить. Да, конечно, он понимает, сумма должна быть разумная. Десять тысяч долларов вас устроит? Согласитесь, это по-божески.

Так они потом и работали, как по накатанному.

Люся даже философию свою придумала. Личную. Для собственного своего успокоения. Мол, никакое это не мошенничество, а восстановление социальной справедливости, и они с Сашкой не мошенники, а современные Робин Гуды.

Откуда, спрашивается, такие мраморные дворцы с фонтанами и скользкими зеркальными полами в частной собственности оказались?

Откуда она вообще появилась вдруг, эта частная собственность?

При социализме, то бишь лет десять назад, про нее никто и слыхом не слыхивал. Разве что в книжках читали.

А тут, ни с того ни с сего, собственников в России развелось — тьма!

Но бедных людей все ж таки больше. Значительно больше!

Почему это одни стали совсем-совсем бедные, а другие — совсем-совсем богатые? Олигархи!

За какие такие заслуги одним — все, а другим — ничего?!

Раньше-то все одинаково жили. Плюс-минус пять копеек, вот и вся разница.

И вообще бог велел делиться!

Вот они с Сашенькой и делили, как могли, по собственному своему разумению.

И, надо признать, неплохо это у них получалось. За все время — ни одной осечки. Ни разу!

Многих они успели пощипать. И в Москве, и в других городах. Вот только Питер! В Петербург они еще не совались.

По правде сказать, Люсеньке в Питере жульничать не хотелось. Не совсем, видать, совесть еще потеряла. Все ж таки это ее родной город. Это вам не кот начихал! Неудобно ей было в родном городе аферы проворачивать. Не по себе!

Но Сашка сказал:

— Пора! Возвращаемся! Хватит нам с тобой кусочничать да крошками с барского стола пробавляться. Устал я, Люся. Хочу все и сразу. А для такого большого дела, что я задумал, Питер будет самое оно то! К тому же в Москву нам с тобой путь временно заказан. А в Северной столице и деньги крутятся немалые, и криминала хватает. Правовым органам не до нас, грешных! Им и так работы хватает. Без нас! Мы ведь с тобой не бандиты с большой дороги, не грабим, не убиваем, так, плутуем понемножку, и только! Вреда от нас государству нет. Кому мы нужны? А коли хватятся, так мы уже того, в завязке!

— Дык… — попыталась было возразить супружнику Люсенька.

Но тот и слушать ее не стал.

— Все! — рявкнул. — Я сказал: «Решено!» Возвращаемся домой, сорвем напоследок куш — и завязываем!

Расхрабрился Сашка, разважничался. Силу свою почувствовал.

Сразу, как приехали, только-только успели квартиру снять, Люська и вещи еще из чемоданов не вынула, он ее в отдел кадров послал. В областную филармонию. За справкой.

Люся, конечно, пошла. Надо, так надо. Заодно и с Марь Ванной, кадровичкой, поболтала. Похвасталась ей, что женился на ней таки ее драгоценный Сашенька.

Справкой он остался доволен.

— Лючия Растрелли! — дурашливо скосив глаза к носу, хорошо поставленным голосом пропел он. — Не слабо! Это ты, мать, хорошо придумала, что псевдоним свой сценический попросила вписать. За великую русскую актрису Лючию Растрелли они нам дорого заплатят!

— Как это? — слегка обиделась Люсенька. Обидно ей стало за свой псевдоним. Псевдоним Люсе нравился, он ей приносил удачу. У нее до сих пор афиша хранится: золотые буквы по изумрудному полю, перевитые черной переливающейся лентой: «Лючия Растрелли — женщина-змея!»

К тому же Сашка ей сам его и придумал, псевдоним этот, а теперь насмешки строит.

— А вот так! — тотчас разозлился он.

Аж в жар его кинуло от злости. Мгновенно. Ну что за человек, япона мама? Только сейчас радовался, справку читал, и тут же вспыхнул, прямо — как огонь. Вот характер! Не приведи, господи, никому такой характер. По семь раз на дню настроение меняется!

— Ты бы хоть иногда, для разнообразия, шевелила мозгами, пока они у тебя совсем не заржавели. Или у тебя только суставы гибкие? Думаешь, для чего я тебя за справкой в филармонию посылал — подтереться было нечем? Нет, моя дорогая, эта справочка будет веским аргументом при определении суммы компенсации. Одно дело — взыскивать возмещение за моральный ущерб, нанесенный рыночной торговке Будиной, и совсем другой коленкор, когда пострадавшая — актриса Людмила Будина, выступающая под псевдонимом Лючия Растрелли! Полжизни выступала мадам Растрелли на сцене, успехом пользовалась у зрителей, на гастроли ездила за рубеж, а теперь по вашей милости, господа хорошие, лежит наша несравненная Лючия, разиня рот, на больничной койке и на карьере своей артистической может смело поставить крест. Вот здесь и справочка от доктора прилагается. Полная, так сказать, потеря работоспособности. Бесподобная Лючия Растрелли потеряна для искусства навсегда. Поняла?!

— Поняла. — Люся поспешила убавить газ под кастрюлей со щами из щавеля. Еще немного — и убежали бы.

— Ну, и молодец, что поняла, — белозубо разулыбался Сашенька. — Полмиллиона хрустящих — вот минимальная сумма, на которую я готов согласиться на этот раз. Ни грамма не уступлю. Вплоть до суда!

— Рублей? — деловито уточнила она, помешивая гуляш.

— Баксов, дура! Вот деньги, поезжай, купи себе что-нибудь поприличнее из одежды и на ноги. Очень приличное! Ты меня поняла? Одежка на тебе должна быть высший класс! На обратном пути заедешь в фирму по прокату автомобилей, возьмешь джип. На свое имя. На три дня. Здесь адрес. — Он протянул ей визитку.

— Дык…

— Что «дык»?! Опять «дык»! Я скоро с ума сойду от этого твоего «дык»!

— Господи, Саш, — у Люськи сердце защемило от жалости, — ну, что ты так нервничаешь? На тебе же лица нет! Вон и про сметану забыл. — Она положила ему в тарелку полную ложку сметаны. — Какие же это зеленые щи без сметаны? Вкусно?

— Вкусно. Спасибо, — вымученно улыбнулся он. — Люсь, не обращай на меня внимания. А? Извини. Нервы сдают. Устал.

— Угу, — Люсенька проглотила ком в горле. — Саш, может, ну ее к ляду, эту большую компенсацию? Эти твои полмиллиона! Чем так мучиться, лучше сделаем все, как всегда?

— Так у нас и так с тобой все, как всегда. Как в первый раз! — озорно подмигнул он.

До чего ж все-таки обаятельный мужик, ее Сашенька. Век бы на него смотрела, любовалась, не отрываясь.

Не зря, выходит, он так нервничал. Беспокоился. Были у него на то причины. Были!

Иначе почему это вдруг оказалась она на больничной койке? В таком состоянии — и одна? Никогда у них раньше дело до больницы не доходило. Ни разу! Сашка умел с травматологами договариваться.

Нет, здесь явно что-то не так, имелась у него причина для беспокойства. Точно! Имелась. И Сашке эта причина была прекрасно известна. Потому и с ума он сходил в последнее время больше обычного, бросался на нее, как цепной пес. Что ни скажешь, все не так да не ладно.

Бросаться бросался, а тревогой своей не поделился. Пощадил Люсеньку. Не хотел волновать. Знал, что у нее нервишки ни к черту.

Сказал, мол, волноваться ей не о чем. Он все берет на себя. Сложности будут, но только на уровне переговоров. Ее это не касается.

Люся же делает все, как обычно. Пришла, поскользнулась, упала и вывернула себе все, что можно. Вот, мол, и вся разница.

Чем больше будет повреждений, тем больше мы срубим компенсацию!

Ты же актриса у нас, а не хухры-мухры. Отсюда и шмотье дорогое, и джип. Вот, мол, и все тебе отличия.

Все, да не совсем все! Подвела их отлаженная, не раз проверенная на деле схема. Дала сбой!

Началось с того, что Люся в тот день опоздала. Здорово опоздала. На целых полчаса!

Сначала ключ у нее в замке застрял. Из квартиры вышла, стала дверь за собой закрывать, ключ повернула, а вынуть не может. Заклинило его намертво. Ни туда, япона мать, ни сюда.

Люся — к соседке, соседка портниха, у нее всегда масло машинное припасено. Хорошо, та дома была, дала масленку. Пока масло из масленки в замочную скважину закапывала, пока ключ выворачивала, потом руки мыла — времени прошло уйма!

После этого еще и Наташку встретила. С той проваландалась!

К торговому центру подъехала, а Сашка уже на улице ее поджидает. Не выдержал. Не стал дожидаться в кафе, как договаривались.

Люся, как только его увидела, сразу же извинилась. Знает ведь, что он психованный.

— Извини, — издалека еще ему рукой помахала, как только увидела. Закивала, заулыбалась. — Извини, что опоздала. Подружку встретила. Пришлось подвезти. У нее неприятности. Разбилась вся. Ее тип один чуть не изнасиловал сейчас. На кладбище.

Сашка вначале вроде ничего. Пошутил даже:

— Покойная подружка-то?! — ухмыльнулся.

— Не, ты что? Зачем покойная?! Это Наташка Короткова. С Греческого.

— Кто?!

— Соседка моя бывшая. Мы с ней…

Но он уже не слушал. Развернулся и зашагал прочь.

Люсенька послушно засеменила следом. Бежала сзади, как собачонка, и продолжала рассказывать. По инерции. Смотрела в хорошо подстриженный раздраженный затылок и говорила, говорила, говорила… Без умолку. И про то, что у них с Наташкой дети ровесники, и про то, как в Таврическом садике с колясками круги нарезали вокруг озера, и про маму Клепу, и даже про свои надежды на то, что Короткова поможет ей, Люсеньке, помириться со всем семейством. Замолвит за нее словечко. Не может быть, чтоб не замолвила. Баба она добрая, а мама Клепа ее очень даже уважает. Смолоду уважает. К тому же общаются они до сих пор, мама Клепа с Наташкой-то. Хоть Короткова и съехала из коммуналки на Греческом, Клеопатра Ивановна все равно Наташке звонит. Не забывает. Люська и телефон у Наташки взяла. А как же! Сегодня же и позвонит. Не потерять бы только! Наташка его в сумку пихнула, блокнот-то, где телефон записала, в дорожную, в боковой карман.

Сашка остановился.

— Под ноги смотри! — буркнул через плечо. — Завалишься со своими рассказами раньше времени, только испортишь все.

— Дык…

— Я сказал, потом расскажешь. В кафе. Будешь представляться — и расскажешь. А то сидишь вечно, как воды в рот набравши.

В кафе Люсин желанный слегка успокоился. Расслабился, повеселел. Балагурил с официанткой, ухаживал за Люсенькой, был вежлив и мил, играл в нежного и любящего мужа.

Она подыгрывала ему, как могла: щебетала, смеялась, изображала счастливую в браке, благополучную, уверенную в себе женщину.

Они выпили пива, съели по сэндвичу, потом был фруктовый салат, кофе с мороженым, потом Люсе стало нехорошо. Появилось какое-то тягостное ощущение общего недомогания, как будто съела что-то не то.

«Объелась!» — подумала тогда Люся.

Не надо было на кофе с мороженым соглашаться. Пошла у Сашки на поводу. Уж больно он ее уговаривал. Пристал, как репей: выпей да выпей кофейку! Составь мне компанию. Ну, она сдуру и выпила. Рада стараться!

Кофе был явно лишним!

Теперь сидит вот с переполненным желудком и страдает, а удовольствия никакого от этой чашечки кофе не получила.

Не кофейница Люсенька, что тут поделаешь. Не жалует она кофе. Горечь одна. По ней, так лучше чаю выпить, чем эту бурду бразильскую.

Люся расстегнула на юбке пуговку и откинулась на спинку стула. Поерзала, усаживаясь поудобнее, прокашлялась, попила водички, еще раз прокашлялась.

— Люсь? — Это и Саша уже заметил, что она мается. — Ты как? Нормально?

А она и сказать уже ничего не может. В голове звон, в ушах шум, а горло будто клещами перехватило. Сидит и только глазами лупает. Луп, луп.

— Пора, думаешь? — забеспокоился возлюбленный.

Подобрался вмиг, посерьезнел. Решил, видно, что это Люся ему подмигивает. Знаки подает: дескать, пора начинать.

— Ну, — сказал, — с богом. Давай!

Люсенька и дала! На автопилоте. Встала и пошла к выходу, якобы в туалет.

Дошла до барной стойки и повалилась. Со всеми вытекающими из такого падения последствиями. В общем, сделала все, как договаривались. Все! Это она помнит доподлинно.

А вот дальше? Что было дальше?!

Люська уже почти «допрыгала» до вожделенной форточки, когда один из медиков вставил необычный прибор в розетку и сказал:

— Есть пять киловольт!

Раздался хлопок, будто ударили по футбольному мячу. Тело Люсеньки дернулось, и все изменилось.

Картинка перевернулась вдруг вверх ногами: потолок оказался наверху, а Люся — внизу, на больничной кровати. Она лежала пластом, как неживая, а рядом молча суетились врачи.

Глава 14

За выходные дни я немного пришла в себя. Вот что значат свежий воздух, козье молоко, общение с котом и забота мамочек!

Пользуясь деревенскими удовольствиями, я настолько окрепла, что в понедельник сочла для себя возможным отправиться на работу.

Не успела войти в свой кабинет, как зазвонили телефоны. Оба. Одновременно.

Я предпочла мобильник.

— Натуся! — заорала Аннушка, едва услышав мое «Да». — Ты где?

— В агентстве.

— О-бал-деть! — искренне удивилась подруга.

Я обиженно засопела. Что значит «О-бал-деть»? Можно подумать, я на работе бываю редко.

Митрофанова, между прочим, брачному агентству тоже не чужая. Она такая же хозяйка, как мы с Верочкой, только ее в «Марьяж» и калачом не заманишь. Времени у Анечки на сватовство не хватает.

На самом деле я Митрофанову понимаю прекрасно. Человек она занятой. Об уникальных способностях Анны Владимировны в деловых кругах Петербурга легенды слагают.

Уму непостижимо, как хрупкой, обаятельной женщине удается совмещать пост генерального директора государственного унитарного предприятия, пост президента финансовой компании, на пару с мужем заниматься семейным бизнесом, вести активную светскую жизнь, быть идеальной женой, матерью, хозяйкой загородного дома и выглядеть при этом на миллион долларов.

Досадно только, что я-то Анечку понимаю, а вот она меня — нет. Подумаешь, пропустила я по болезни несколько дней, и сразу: «О-бал-деть!»

— Как ты? — спохватилась она. — Как себя чувствуешь?

— Так себе, — для пущей важности приврала я.

— Отлично. Поможешь мне шубку выбрать. В Екатеринином пассаже грандиозная распродажа. Супер! Такой выбор! Я там намерила вчера парочку. Обе нравятся, а какая нравится больше, не пойму.

— Покупай обе! — разволновалась я.

— Не могу! — простонала Митрофанова. — Они почти одинаковые. Обе из стриженой норки, обе светлые, обе в пол, и цена у обеих одинаковая — двадцать тысяч «уев».

— Кошмар какой!

— Обалдеть! — Тяжело вздохнув, подтвердила она. — Я попросила, чтобы мне обе отложили. Обещала с утра подъехать. До одиннадцати. Думала, Сережу с собой возьму, а он занят. Короче, как хочешь, а ехать придется тебе. Должен же кто-то со стороны на меня посмотреть. Продавщицам я ни на йоту не верю. Мымры льстивые! Им лишь бы втюхать.

Последние слова Анна договаривала, уже входя в офис.

Я выразительно посмотрела на часы:

— Ань, мы до одиннадцати не успеваем. Может, тебе позвонить?

— Не выдумывай! — отмахнулась она. — Здесь ехать всего десять минут.

— В Царское Село? Я тебя умоляю, — засомневалась я. — Да мы за десять минут даже из Питера не успеем выехать, а…

— С чего ты взяла, что мы едем в Царское?

— Не знаю, — разволновалась я. — Наверное, по аналогии: Екатерининский дворец в Царском Селе, Екатерининский парк в Царском Селе, значит, и Екатерининский пассаж там же.

— О-бал-деть! — презрительно фыркнула она. — Скажешь тоже! Екатерининский!

— В смысле?

— Е-ка-те-ри-нин! — по слогам, как для слабоумной, отчеканила Анюта. — Катькин. Пассаж принадлежит Катьке!

— Какой Катьке?

— Малининой!

— Волчьей Ягодке! Я тебе сто раз про нее рассказывала. Катька Волчья Ягодка! Помнишь?

— Кошмар какой — Аня! Эта та, что у тебя кровь чашками пила?

— Ну, — с удовольствием подтвердила она. — Можешь себе представить, Волчья Ягодка — хозяйка элитного торгового центра. «Гранд Пассаж» называется. Везет дуракам!

— Не без твоей помощи, дорогая, — мягко напомнила я.

Прозвище свое, Волчья Ягодка, Екатерина Малинина получила от Митрофановой.

Получила давно и заслуженно.

Первый раз жизнь их столкнула в «почтовом ящике». Так назывались когда-то закрытые КБ. Анна трудилась там после окончания института.

В профессии конструктора школьная моя подружка разочаровалась довольно быстро. Действительно, что за интерес — стоять целый день за кульманом, не разгибая спины, чертить некую деталь и не иметь воображения представить себе, как эта деталь будет выглядеть в металле и кому на фиг вообще нужна такая хреновина.

Митрофанова огляделась, сориентировалась и занялась комсомольской работой. Организаторские способности и деловая хватка Анюты в скором времени были оценены по достоинству. Она стала освобожденным секретарем комитета комсомола.

Анька была счастлива. Она оказалась в своей стихии: собрания, слеты, походы с песнями под гитару. Что может быть лучше? Ты всегда на виду, все тебя уважают, все с тобой считаются. С начальством Анечка ладила, комсомольцы души в ней не чаяли. В общем, карьера комсомольской богини складывалась у Митрофановой успешно.

Счастливую комсомольскую жизнь отравляла ей только Катя Малинина.

В комитете комсомола Катерина возглавляла сектор учета и целыми днями сидела в кабинете секретаря, шурша бумажками, якобы членские взносы подсчитывала. На самом деле Катька плела интриги. Тихая, скромная, со слабым голосом и потупленным взором, бесцветная Волчья Ягодка мастерски сталкивала окружающих лбами.

Аннушка поняла это не сразу. Поначалу она Катьке симпатизировала и даже сочувствовала, сокрушаясь о неустроенной личной жизни перезрелой комсомолки. А когда разобралась, что к чему, долго не думала — сделала так, как делает большинство руководителей, оказавшихся в ее положении.

Митрофанова принялась хлопотать о Катькином повышении.

Старый как мир способ избавиться от неугодного сотрудника — отправить его от себя подальше, но на более высокую должность.

И волки сыты, и овцы целы.

Малинину взяли в райком комсомола, все в тот же сектор учета. Спустя полгода Митрофанову назначили вторым секретарем этого райкома.

Анюта не стала заморачиваться и изобретать велосипед. Она порекомендовала ненавистную Волчью Ягодку на должность инструктора горкома.

Так с тех пор и повелось. Анна продвигалась по служебной лестнице сама и продвигала Катьку.

Гонка эта завершилась в начале перестройки.

Оставив высокий партийный пост, Митрофанова перешла на хозяйственную работу, Малинина осталась прозябать инспектором сектора учета горкома партии.

Пути их разошлись, но Анечка, оказывается, из виду Катьку не теряла.

— Ты думаешь, она на самом деле хозяйка? — засомневалась я, разглядывая зеркальный фасад Катькиного пассажа. — Денег сюда вбухано немерено! Такой домище в центре города!

— Не волнуйся, он Волчьей Ягодке даром достался. Раньше в этом здании находились Курсы повышения квалификации идеологических кадров, а Катька была ректором. И проработала-то всего год с небольшим. Ее в девяностом туда назначали. Перед самым развалом. И была лишь и, о., исполняющая обязанности, а видишь, как получилось! В девяносто первом все развалилось, партию запретили, курсы прикрыли, а здание Малинина умудрилась приватизировать. Под шумок! Что называется, оказалась в нужном месте в нужное время. Это я, как проклятая, столько лет на партийной работе за «спасибо» отпахала. Потому что я — честная, я…

— Ладно тебе, Ань, не расстраивайся. — Улыбнувшись швейцару, я потянула ее к вращающимся дверям торгового центра. — Скажи лучше, какой из Катьки ректор, если у нее высшего образования нет? Я уж не говорю про ученую степень.

— Да есть у нее высшее образование. Есть! Будь она неладна. Вот! — Холеные Аннушкины руки, воздетые к небу трагическим жестом, промелькнули в каком-нибудь миллиметре от моего носа. — Своими собственными руками, как последняя дура, я помогла Волчьей Ягодке получить диплом. Без меня она так и сидела бы со своим средним техническим. Это сейчас все продается и все покупается. Были бы денежки. Знаешь, сколько сейчас стоит стать кандидатом наук?

— Пять тысяч баксов, — поспешила я проявить свою осведомленность.

— Правильно, — похвалила меня подруга. — Кандидатская диссертация стоит пять тысяч баксов, докторская — десять. Раньше мы про такое и не слыхивали. Вкалывали, как проклятые. Я всего добилась сама, своим трудом, я…

— Я тебя умоляю, Ань, поэтому ты…

— О-бал-деть! — грозно перебила меня Аннушка. — По-твоему, надо было спокойно смотреть, как она разваливает коллектив? Сплетничает, интригует, стучит на всех подряд? На кого можно и на кого нельзя? Она ведь тогда до чего додумалась — позвонила жене первого секретаря и наплела, что у меня с ним шуры-муры. Можешь себе представить?

— Нахалка какая!

— Именно! Хорошо, у того жена нормальная. Дома, по-тихому, по-семейному разобралась. Не стала сор из избы выносить. Накатай она тогда на мужа «телегу» — все! Никто бы нас и слушать не стал. Было, не было… Никого это не интересовало. Сигнал есть — надо реагировать. В общем, положение у меня тогда было — умереть, не встать. И работать с ней не могу, и повысить не могу (без «верхнего» образования дальше ей никуда), и выгнать не могу. Я ведь сама ее везде нахваливала: Малинина хороший специалист, морально устойчива, идеологически выдержанна, и т.д. и т.п. И потом, если честно, не хотела я с ней в открытую связываться. Боялась, что «запишет».

Один был выход — помочь Волчьей Ягодке получить диплом и рекомендовать ее на повышение. Я тогда науку в районе курировала. Отношения у меня с руководством вузов были хорошие. Выбрала я самый захудалый институтишко и пошла к ректору на поклон, мол, так и так, помогите! Разливалась, конечно, соловьем. Дескать, Екатерина Ивановна — такая умница, такой нужный специалист, так много делает для района, редчайшей души человек. Коммунист с тяжелой судьбой. Рано потеряла родителей, после окончания техникума вынуждена была пойти работать, учиться дальше не смогла по семейным обстоятельствам, а сейчас, сами понимаете, — возраст, положение. Неловко ей с молодежью за парту садиться, а без диплома — никуда! Помочь товарищу по партии я считаю своим долгом. Ну, и так далее…

Короче, отказать мне ректор не смог. Катьку зачислили на заочное отделение, где она в течение полугода сдала якобы экзамены экстерном за весь курс. Малинина получила диплом, перешла на работу в горком, а я вздохнула спокойно. Не вижу ничего смешного! — внезапно рявкнула Анечка на весь пассаж. — Я же не знала, что уже через неделю буду там заведовать отделом, и нечего улыбаться!

Я от такой несправедливости даже задохнулась:

— Да я не тебе вовсе улыбаюсь, Аня. Ты что? С ума сошла? Кричишь, как резаная. Зачем мне тебе улыбаться? Мне от твоих воспоминаний о славном прошлом плакать хочется, а не улыбаться. Я вон на ту витрину улыбаюсь. Смотри, какие ботиночки крохотные. Вон те, с зайчиком.

Митрофанова резко остановилась, посмотрела на витрину и тут же растаяла:

— Ой, какие хорошенькие! Лапочки мои! Какие славненькие! — слащаво засюсюкала она, прильнув к стеклу. — Это товары для новорожденных! Давай зайдем, Натуся, купим что-нибудь Алику. Порадуем парня. Он у нас мягкие игрушки любит. Сладкий мой мальчишка. Радость моя ненаглядная. И такой умница! Ты себе не представляешь, какой он умный!

— Не по годам, — пробурчала я и, взяв Аннушку под руку, настойчиво потянула ее прочь. — На обратном пути купим. Скоро одиннадцать. Продадут твои шубы, я же и буду виновата.

Если Аньку вовремя не остановить, она для своего драгоценного крокодила весь магазин скупит. Правду говорят, любовь зла! Что за радость общаться с индифферентной чешуйчатой рептилией?

Лежит целыми днями в саду, как бревно. Ни на руки его не возьмешь, ни поцелуешь. То ли дело кот!

Я передернулась, представив, как полутораметровый пупырчатый холодный Алик карабкается ко мне на колени и, нежно урча, трется зубастой мордой о подбородок.

Впрочем, неприязнь у нас с ним взаимная. Я это чувствую. Крокодил меня недолюбливает.

Тяжело вздохнув, Митрофанова нехотя отошла от витрины и направилась к эскалатору.

Шубки, что намерила вчера Аннушка, мне не понравились. Ни одна! Слишком экстравагантные.

Нет, надумай она купить их в начале сезона, я была бы только «за».

Анечка — женщина яркая, любит быть в центре внимания и броские тряпки носить умеет.

Вот только как эти шубки будут смотреться будущей зимой? Мода переменчива. Не покажутся ли суперстильные на сегодня шмотки в следующем сезоне смешными? На мой взгляд, на меховых распродажах можно покупать только спокойные вещи классического покроя.

Во всяком случае, Анька не в том положении, чтобы так рисковать. Купит она сейчас писк прошедшего сезона, сэкономит несчастную тысячу долларов, потом не сможет эту шубку носить, и в результате потеряет в двадцать раз больше, чем сберегла.

— Скупой платит дважды, — убеждала я Митрофанову, осторожно ступая по гладкому, как стекло, мраморному полу.

Но Анечка была неумолима. Шубки ей приглянулись, и она яростно требовала от меня одобрения на покупку:

— Сидит хорошо?

— Хорошо.

— Смотрится хорошо?

— Блестяще! Ань, я тебя умоляю, что на тебе плохо смотрится? У тебя же фигура! На тебе даже чехол от танка будет смотреться.

— Ты думаешь? — неожиданно быстро сдалась она. — Ладно. Будь по-твоему. — Губы ее дрогнули и расползлись в голливудском оскале. — Девочки, — она царственно скинула шубку на руки продавщицам, — эту я беру. Отложите. И, пожалуй, еще вон ту, спортивного покроя. Мы скоро вернемся. — Отдав распоряжения, Аннушка важно направилась к выходу. Я проворно заковыляла следом:

— Ты передумала?

— Не совсем. Пойдем кофейку попьем. Там все и решим. Кофе у Волчьей Ягодки варят вкусный! Вообще, кафе у нее — потрясающее. На крыше. Представляешь! Вид — обалденный! Весь центр как на ладони. Исаакиевский собор отдыхает.

— Ань, на крыше жарко, а у меня нога. — Я полюбовалась на свою забинтованную лодыжку.

— О-бал-деть! Жарко ей! — Презрительно фыркнув, Митрофанова яростно надавила на кнопку, вызывая лифт. — Еще не была, а уже критикуешь. Нет там никакой жары! В помещении кондиционеры, а на улице столики под зонтами стоят. Интерьер точь-в-точь как в гареме. Балет «Бахчисарайский фонтан» помнишь? Вот и у Катьки в кафе в точности так: пальмы, мраморный бассейн, фонтан и золотые рыбки. Умереть, не встать.

— Врет!

— Кто?

— Твоя Волчья Ягодка! Фонтан на крыше! Никакая она здесь не хозяйка, а самая обыкновенная марионетка. Настоящие владельцы пассажа — бандиты. Они здесь деньги отмывают, а Катьку твою просто используют. Ясно, как божий день! Реноме у нее благодаря таким доброхотам, как ты, прекрасное. Вот они ее и поставили. Пусть в городе думают, что торговый центр принадлежит порядочному человеку. Бандитские структуры, мол, здесь ни при чем.

— О чем ты, Натуся? Какие бандиты? Ты детективы писать не пробовала? Я ведь тебе русским языком говорю: Катька приватизировала свой торговый центр в начале девяностых. Тогда все хапнули, кто мог. Растащили страну по кусочкам.

— Нет, Анечка, ты сказала: она здание приватизировала. А здание я помню прекрасно. Чтобы сделать из него вот это, — я широко развела руками, указывая на окружающее нас великолепие, — такие деньги нужны! Я тебя умоляю! Откуда они взялись у безынициативной, тупой и бесперспективной Волчьей Ягодки? У нее даже мужа нет!

— Как это нет? — подбоченилась Митрофанова. — Все у нее есть! Ты за Ягодку не волнуйся. У нее все в порядке. И с деньгами (она под недвижимость такой кредит хапнула, что полы можно было не мраморными, а золотыми плитами выстелить), и с личной жизнью. Малинина у нас теперь окольцованная. Окрутила на старости лет какого-то недотепу и умудрилась дотащить его до ЗАГСа. Можешь себе представить?

— Я тебя умоляю. С таким приданым?

— О-бал-деть! — согласилась Анюта. — Мало того, он ей еще и бэби состряпал. У Волчьей Ягодки теперь все при всем. Счастливая жена и мать! А ты говоришь!

— Класс!!! — искренне восхитилась я. — Я думала, что в таком возрасте уже не рожают. Ей-богу, Аня, — она же старше нас. Ей лет немерено! Ань, сколько?

Митрофанова выдержала театральную паузу:

— О-бал-деть!

— Да ты что! А родила кого?

— Мальчика.

— Хорошенький?

— Я только на фотографии видела. Вроде ничего. Да сейчас разве поймешь? Маленькие все хорошенькие. Кудрявенький, розовенький, мордастейький. Ручки, ножки в перевязочках. Короче, когда разрастется, станет вылитая мамочка. Такой же противный!

— Может, он на папу будет похож, — почему-то обиделась я.

— Папа там такой же противный, как мама, — успокоила меня Митрофанова.

Слово за слово, мы с Анечкой так увлеклись, что запамятовали, зачем приехали. Попили кофейку, похихикали над аляповатым интерьером кафе и, увлеченно обсуждая личную жизнь Волчьей Ягодки и ее домочадцев, покинули торговый центр, начисто забыв про отложенные шубки.

Глава 15

В агентство я вернулась в растрепанных чувствах.

Нет, нельзя быть такой невнимательной, рассеянной и несобранной. Почему до меня все доходит, как до жирафа?

Битый час бродили мы с Митрофановой по суперэлитному «Гранд Пассажу» Волчьей Ягодки, еще столько же просидели в кафе, и мне даже в голову не пришло, что это то самое место, куда направлялась в день нашей встречи Люся. А кафе, где мы с Анечкой кофейничали, именно то самое, где случилось несчастье.

Это все Митрофанова виновата — с ее фантастическими рассказами о фантастическом богатстве, фантастической беременности и не менее фантастических родах престарелой Волчьей Ягодки.

Я слушала, ахала, изумлялась, фонтанируя эмоциями, вместо того чтобы просто сопоставить факты.

Вот они! Лежат на поверхности.

Мы с Люсей расстались в тот день на Загородном проспекте. Она переживала, боялась, что опоздает, и высадила меня у станции метро «Пушкинская». Сказала, что едет на встречу с мужем в новый торговый центр неподалеку.

Катькин «Гранд Пассаж» тоже новый, новее не бывает, и находится в двух шагах от «Пушкинской».

Сомнений нет, Люся ехала в пассаж Волчьей Ягодки!

Надо же быть такой идиоткой! Столько времени потратила на поиски Люсиного мужа, а когда представилась возможность расспросить об этом самом муже очевидцев происшествия, я эту возможность проигнорировала.

Я резко притормозила у своего рабочего стола, развернулась и, провожаемая удивленными взглядами сотрудниц, похромала на выход. Молча. Не говоря ни слова.

А что я могла им сказать? Сказать мне им было абсолютно нечего.

Некогда мне работать. Не-ког-да!!! Мне сейчас не до сватовства.

Я должна срочно ехать туда, откуда только что приехала, чтобы отыскать там хоть какой-то намек на следы совершенно незнакомого мне человека — мужа моей бывшей соседки по коммунальной квартире, которую я не видела последние двадцать лет.

Как в сказке: пойди туда, не знаю куда!

Господи, помоги! Сделай, пожалуйста, так, чтобы брачное агентство «Марьяж» не разорилось и мы с Верочкой сумели отдать все долги.

Нет, это невозможно! Почему у меня так жутко болит нога? Утром все было нормально, а сейчас лодыжку дергает так, как будто там не растяжение, а нарыв.

Большой, зеленый, со стержнем!

Я наклонилась и задрала штанину. Все ясно. Лодыжка распухла, и бинты впились в ногу. Как пиявки.

Так я и знала — чересчур тугая повязка.

Говорила ведь Славочке, что он слишком туго бинтует. Мне ни ногой, ни рукой не пошевелить.

Нет, разве моего благоверного переспоришь? Разве он меня когда-нибудь слушает?!

Никогда!

Делает все по-своему!

Дескать, ему виднее. Он, видите ли, серьезно занимался спортом и столько растяжений за свою жизнь повидал, столько наложил фиксирующих повязок, что, на его профессиональный взгляд, мне было бы лучше вообще не ходить сегодня на работу, а остаться дома. В постели!

— Правильно! — фыркнула я. — Я останусь в постели, а кто, интересно, вместо меня будет работать?!!

— Кому нужна такая работа? — огрызнулся муж. — Здоровье ни за какие деньги не купишь!

Слово за слово, и мы едва не разругались в пух и прах.

Я всплакнула, Славочка разобиделся, закончил меня перевязывать и, сердито сопя, отвез в «Марьяж».

Кое-как спустившись с лестницы, я вышла во двор, доковыляла до лавочки, села и попыталась ослабить повязку. Бесполезно! Узел Славка завязал на совесть. Развязать его можно было только зубами.

Теоретически это возможно. Ничего сложного. Но вот практически…

Грызть собственную забинтованную ногу, сидя на дворовой скамейке под окнами собственного брачного агентства, я постеснялась. Возвращаться в «Марьяж» за ножницами — тоже. Хватит смешить сотрудников!

И так уже насмешила! Болтаюсь сегодня весь день, как цветок в проруби, то туда, то сюда!

Лучше я потерплю. До «Гранд Пассажа». Ничего страшного. Какая мне разница, где сидеть и стонать от боли — в офисе или в машине?

Ехать недалеко, а там куплю ножницы, и кончатся мои мучения. На худой конец, разрежу повязку ножом. У Катьки в кафе ножи подают острые. Сама нынче утром имела возможность в этом убедиться. Верно говорят, дурная голова ногам покоя не дает! Все разглядела: и ножи, и спущенную петлю на черных колготках официантки, и безвкусные картины на стенах, и фонтан с рыбками. Не увидела главного!

Догадайся я обо всем вовремя, не пришлось бы сейчас возвращаться. Наверняка работники кафе еще не забыли несчастный случай, который произошел у них на глазах. Времени прошло всего ничего. Да и случай, надо признать, из ряда вон выходящий. Конечно, бывает, что люди в общественных местах спотыкаются и падают. Не без этого! Я сама сколько раз коленки била на глазах у всего честного народа. Но не до такой же степени?! Не до состояния же клинической смерти у них посетители каждый раз разбиваются?!

И Люсю они должны были запомнить, и ее мужа.

Представляю, какой он устроил шум! Я бы на его месте устроила.

Пришел мужик на свидание к собственной жене, задержался малость, с кем не бывает, а ему говорят: "Опоздал! Жену увезли на «Скорой».

Ищи-свищи!

Как бы то ни было, другой возможности разузнать что-либо о Люсином благоверном у меня нет.

Я уже все перепробовала: и в городскую справочную по 09 позвонила, и в компьютере по базе данных жителей Петербурга смотрела. Все напрасно. Нигде ничего!

Будин Александр Сергеевич в Питере не зарегистрирован, следовательно, номер его телефона неизвестен.

Фамилию мужа я узнала из паспорта. Мне Люсин паспорт Евгения Федоровна еще в пятницу показала, в больнице. Паспорт я рассмотрела очень внимательно. От корки до корки. Только что на зуб не попробовала. Судя по фотографии, он действительно принадлежал моей бывшей соседке, и фамилия ее в настоящее время действительно была Будина.

Будина Людмила Александровна.

Брак свой с гражданином Будиным Люся зарегистрировала месяц назад в ЗАГСе города Рязани, где проживала последние годы. Опять-таки, если судить по штампам в паспорте.

Цепляясь за соломинку, я Люськины данные тоже проверила. И старые, и новые. На всякий случай. Вдруг, думала, какие-то сведения о ней имеются? Ведь столько лет в Питере прожила. Коренная ленинградка.

Бесполезно.

Информации о Люсеньке не было. Вообще никакой! Как будто человек и не жил никогда в этом городе. Прямо Зазеркалье какое-то!

Бедная Люся! Она до сих пор находится между жизнью и смертью. Врачи ее оживили, вывели из состояния клинической смерти, но до конца привести в чувство так и не смогли.

Люся сейчас в коме. И сколько она в этой коме пробудет, не знает никто. Разве что сам господь бог! Говорят, коматозное состояние может длиться годами. И на лечение, и просто на поддержание жизни такого больного нужны деньги. Много денег!

Евгения Федоровна уже спрашивала, каковы финансовые возможности у моей знакомой. Спросила мягко, в деликатной форме, но все-таки спросила!

Я сосредоточилась, вспомнила Люсин джип, костюм и солнцезащитные очки от Шанель и с легким сердцем сказала, что, вероятнее всего, Люсин муж — человек обеспеченный.

Обеспеченный и беспечный!!! До сих пор не удосужился отыскать свою вторую половину.

Я оставила в покое бинт и посчитала на пальцах, сколько же дней находится Люся в больнице?

Упала она в среду, сегодня у нас понедельник. Среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье, понедельник — получается, что с момента падения пошел шестой день.

Ничего себе! Кошмар какой!

Если господин Будин сам не в состоянии сообразить, что больную, увезенную на «Скорой помощи», надо искать по больницам, почему он не обратился за помощью в милицию? Милиция бы разыскала ее в два счета.

Странно. Муж Люси ведет себя противоестественно. Никакой логики!

Нет, мужчин понять невозможно! Это выше моих сил.

Тем более что об этом конкретном мужчине я не знаю ничего, кроме фамилии, имени, отчества и семейного положения. Абсолютно ничего. Никакой информации.

Какая уж тут может быть логика?

Я собралась с духом, встала со скамейки и побрела на Лиговку. Ловить машину. На метро мне в таком состоянии до Катькиного пассажа не добраться. И думать нечего!

Не успела пристроиться на краю тротуара и вскинуть руку, как рядом притормозил «Запорожец».

Капризничать я не стала. Привыкла! Передо мной всегда останавливаются либо «Запорожцы», либо «Москвичи». Редко-редко притормозит «жигуленок».

Водители «мерсов» и «BMW» на мою протянутую руку не реагируют.

— На улицу Введенского канала, пожалуйста, — сказала я, заталкиваясь в тесное пространство доживающей свой век машины.

— Понятно, — сочувственно кивнул пожилой водитель, по виду отставной военный. — В госпиталь?

— Не совсем. — Я бережно устраивала больную ногу. — Но это рядом. Наискосок. Магазин новый знаете?

— Вот женщины! — восторженно хрюкнул дядечка. — С такой ногой — и в магазин!!!

— Охота пуще неволи! — с удовольствием поддержала я легкий, ни к чему не обязывающий полуфлирт-полутреп Словоохотливый водитель в два счета домчал меня до «Гранд Пассажа» и даже согласился подождать и отвезти обратно на работу, в том случае если я оплачу парковку.

— Конечно, конечно, — обрадованно заверила я его, показывая, как заехать в подземный гараж. — Спасибо большое. Я ненадолго.

— Да ладно, — развеселился он. — Ненадолго! Знаем мы эти «ненадолго»! У самого дома три девки на выданье. Всю плешь мне проели с этими магазинами: «Папа — то, папа — это!» — потешно передразнил он. — Вот и кручу баранку на старости лет. Замуж, главное дело, не идут. Ни в какую! Уж больно переборчивые! Все в мать!

— Замуж выйти — не напасть, как бы замужем не пропасть! — пошутила я и осеклась, заметив тоскливый взгляд.

Раздолбанная машина, потертый пиджак, показная веселость — нелегко, видать, дядьке приходится. Дочки со своими проблемами из него все жилы вытянули!

Мысленно костеря себя на все лады за нетактичность, я с трудом выбралась из «Запорожца» и, обойдя здоровенный джип, припаркованный рядом, направилась к лифту.

Совсем нюх потеряла! Вначале говорю, потом думаю. Я посмотрела на себя со стороны и вконец расстроилась. Высокомерная, самовлюбленная, самоуверенная особа, ничего не замечающая вокруг себя.

Эгопупизм — вот как это называется.

Думаю только о себе и о своих проблемах, походя обижая окружающих.

Ни за что ни про что огорчила симпатичного дядечку, который к тому же очень меня выручил.

Хорошо шутить про замужество, когда сама замужем! Дядька извелся весь из-за неустроенной жизни дочек, а я со своими шуточками: «Замуж выйти — не напасть!»

Кому как не свахе знать, что это на самом деле не так!

Народу в кафе было много. Я посмотрела на часы. Все правильно — обеденное время. Бизнес-ланч.

Столик, за которым мы с Анечкой пили сегодня утром кофе, только что освободился, и я похромала прямиком к нему.

Официантка со спущенной петлей на колготках приветливо заулыбалась. Узнала. Собственно, на это я и рассчитывала. Что узнает. Еще бы ей меня не узнать! Мы с Аннушкой такие чаевые оставили!

— Может, принести вам что-нибудь выпить, пока будете выбирать? — Официантка положила передо мной меню в добротном кожаном переплете. — Сок, пиво, минералка?

— Сок, пожалуйста, свежевыжатый из грейпфрута. — Я отодвинула «фолиант» в сторону. — Только вот выбирать я ничего не стану. Закажу сразу. На ваше усмотрение. Что вы мне посоветуете, то я и закажу. Полностью полагаюсь на ваш вкус. Утром вы нас покормили изумительно!

— У нас все вкусно, — радостно шмыгнув носом, конфиденциальным тоном сообщила она. — Салатик будем заказывать?

— Будем. Как же нам, грешницам, без салатика? Только салатиками и пробавляемся.

— Греческий? Очень вкусный, очень легкий салатик.

— Нет, греческий сегодня, пожалуй, нет. Он ведь с брынзой. А мне сейчас нельзя много пить. Нога болит, — доверительно пояснила я, громко шаркнув под столом ногами.

— Тогда средиземноморский? Очень вкусный салатик! С креветками.

— С креветками? — оживилась я. — Изумительно! Обожаю креветки. Хотя, — я заглянула под стол, — нет, с креветками мне сейчас тоже нельзя. У меня на них аллергия. Обычно я себя ни в чем не ограничиваю. Ем, что хочу, потом приму таблеточку супрастина — и никаких проблем. А сейчас не могу. И так слишком много лекарств принимаю. Ногу лечу. Упала.

— Может быть, вегетарианский?

Упс! Официантка явно не хотела распространяться на тему о больных ногах и падениях. Сочувственно покивала, и только.

Я решила, что уболтаю ее во что бы то ни стало. Дело чести!

— Вегетарианский — это как?

— Зеленый салат, огурцы, помидоры…

— Помидоры? Нет, спасибо. Такой салат я дома каждый день делаю. Хотелось бы чего-нибудь экзотического.

— Салат от шеф-повара? Свежие огурцы, морковь, яблоки и раковые шейки, заправленные майонезом.

— Раковые шейки?!

— Ах да, вам же нельзя. У вас аллергия.

— У меня нога, — мягко поправила я.

Меня не так-то легко сбить с толку.

— Тогда салат из курицы с грецкими орехами или салат из тунца, сырный салат, салат «Цезарь». У нас очень большой выбор. Очень! И цены доступные. Мы ведь совсем недавно открылись.

— Правда?! — изображая крайнюю степень восторженного озарения, я навалилась грудью на стол. — Так вот почему у вас в кафе такие идеальные полы. Ни царапинки, ни пылинки, аж глаза слепит. Не полы, а мечта хозяйки!

— М-да, мечта, — мрачно согласилась официантка и испуганно посмотрела по сторонам. — Только всем девочкам из-за этой самой мечты пришлось на тапочки перейти.

— ???

— Скользко очень! У нас тут одна клиентка на прошлой неделе так навернулась! Будьте нате! Не поверите, вся переломалась. Все, что можно сломать, у нее сломано. Не знаю даже, жива ли осталась! Ее без сознания увезли. Из горячего что будем заказывать? Стейк из говядины, эскалопы, баранина на ребрышках…

— Ой, нет! — Я не хотела заказывать горячее. Я хотела дослушать историю про падение Люсеньки.

— Шашлык из телятины, шашлык из баранины, шашлык куриный…

— Прямо здесь упала и разбилась? — Я недоверчиво таращила простодушные глазоньки. — Здесь? В вашем кафе?

— Нуда, — обиженно подтвердила она, — прямо здесь. Сидела вот за тем столиком, у фонтана. Потом встала, пошла к выходу — и как навернется! На ровном месте!

— Кошмар какой!

— А я про что! Менеджер сказал, что сама виновата. Пьяная, мол, была, вот и поскользнулась. А Надька говорит, она их столик в тот день обслуживала, так вот, Надька говорит, она только пиво пила. «Балтику», пшеничное, нефильтрованное, восьмой номер. Они вообще из спиртного только пиво заказывали. Кувшин взяли. Полтора литра на двоих.

— На двоих?! — вскинулась я. — Разве женщина была не одна?

— Нет, вы что?! Она с мужем была. Он тут после такой скандал устроил! Будьте нате! Пока «Скорая» ехала, всех свидетелей переписал. Имя, фамилия, адрес и место работы. Деловой дядечка.

— А он…

— Вика?! — Перед нашим столиком неслышно материализовался лощеный молодой человек с пренеприятным выражением на лице. — Добрый день! — обворожительно оскалился он в мою сторону. — Какие-то проблемы?

— Нет, — не слишком уверенно проблеяла официантка Вика.

По лицу девушки было видно, что она сильно расстроена. Я взглянула на бейдж, прикрепленный к лацкану черного форменного пиджака. Все ясно. К нам подошел менеджер. Не выдержал.

— Проблема одна! — надменно вскинув бровь, безапелляционным тоном заявила я. — В вашем кафе чересчур большой выбор. Боюсь, я так и не смогла определиться с горячим. Пожалуй, вместо второго я возьму еще один салат. Из тунца. Или… — Я оглянулась, вытянула шею и посмотрела, что лежит на тарелке у мужчины, сидящего за соседним столиком. — Это баклажаны? — Официантка утвердительно кивнула: мол, да, баклажаны. — Может, мне лучше попробовать баклажаны? Они с чесноком? Нет, с чесноком не хочу. Даже не знаю! А овощи? Овощи-гриль? Может, мне заказать овощи? Овощи-гриль у вас как? Вкусные?

— Да, — с жаром подтвердила слегка побледневшая Вика. — Вкусные. Цукини, баклажаны, помидоры…

— А грибы? Грибы там есть?

— Шампиньоны.

— Сильно зажарены?

— Средне.

— Не знаю. Наверное, ждать долго. У меня времени в обрез. Их быстро готовят?

Менеджер покачался, покачался с пятки на носок, послушал, послушал и благополучно от нас отчалил. Успокоился.

Скатертью дорожка.

— Вика? А он…

— Сок свежевыжатый из грейпфрута, салат «Цезарь», овощи-гриль и булочка, — на одном дыхании повторила она мой заказ и развернулась, собираясь уйти.

— Вика, — я проворно ухватила ее за подол коротенькой юбочки, — муж этой дамы…

— Десерт? Чай, кофе, мороженое?

— Нет, спасибо. Я только хотела спросить про мужа этой дамы. Он не оставил…

— Мороженое со взбитыми сливками или с сиропом? — нарочито громко спросила она, испуганно косясь в сторону менеджера.

— С фруктами, — сдалась я. — Мороженое с фруктами, со взбитыми сливками и с сиропом. Двойным! Муж этой дамы…

— Не знаю! Ничего не знаю. Не спрашивайте меня больше ни о чем! — умоляющим тоном прошептала она. — Я все равно ничего не скажу. Мне и так попадет, если менеджер слышал наш разговор. Он запретил нам обсуждать эту тему с посетителями.

Я сжалилась и отпустила Вику выполнять заказ.

На самом деле менеджер был прав, запретив официанткам распространяться про несчастный случай. Он боялся потерять клиентов. Это естественно. Я на его месте поступила бы точно так же. Ни к чему пугать посетителей страшными рассказами про падения с летальным исходом. Труп, лежащий у соседнего столика, — это, знаете ли, на любителя.

Я достала мобильный и позвонила Митрофановой.

— Да, Натуся, слушаю.

— Ань…

— У меня всего пять минут. Переговоры начинаются. С немцами. Guten Tag! Это я не тебе.

— Ясно, что не мне. Я еще пока из ума не выжила. Ань, позвони, пожалуйста, Волчьей Ягодке и попроси ее…

— Guten Tag!

— Попроси, чтобы она сказала менеджеру в кафе, чтобы он рассказал мне…

— Guten Tag. Что попросить? Ничего не поняла! Это так срочно? Может, потом перезвонишь?

— Срочно, конечно! Стала бы я тебя просить звонить Волчьей Ягодке по пустякам.

— Тогда давай еще раз. Только быстро, коротко и по порядку. Guten Tag!

— Если коротко, то твоя Волчья Ягодка знает, где можно найти Люсиного мужа. Позвони ей и попроси, чтобы она мне помогла. Срочно!

— Какого Люсиного мужа?

— Ань, я тебя умоляю, я же тебе в пятницу рассказывала!

— Помню я прекрасно, что ты мне в пятницу рассказывала. Вот только Волчья Ягодка здесь при чем?

— Ты же сама просила коротко!

— Просила, потому что мне некогда. Переговоры начнутся с минуты на минуту. Guten Tag! Так что там у нас с Люсей?

— Люся до сих пор в коме, я ищу телефон ее мужа или самого мужа, чтобы сообщить ему о том, что с его женой случилось несчастье, а твоя Волчья Ягодка…

Я замолчала, потому что и сама уже поняла, что говорю что-то не то.

Зачем сообщать Люсиному мужу о том, что с ней случилось несчастье, если он видел это несчастье собственными глазами и сам же, по словам официантки Вики, вызывал «Скорую помощь»? Кошмар какой! Ничего не понимаю. Совсем запуталась.

— Алле, Натуся? Алле! Так ты его до сих пор не нашла? О-бал-деть! А Валера что говорит?

— Ничего. Я…

— Что значит — «ничего»?! — вызверилась Анечка. — Полковник ФСБ не в состоянии в течение трех дней найти мужа своей старой знакомой, зная его фамилию? Ну, народ! Как они там вообще работают?! Зажрались! На деньги налогоплательщиков, между прочим, на наши с тобой денежки.

— Аня…

— Что — Аня?! Что — Аня?!!! Скажешь, это нормально?! ФСБ не может разыскать обычного человека, который и не думает от них скрываться! Что тогда говорить о преступниках? О террористах! Профессионалы хреновы!

— Ань, я тебя умоляю, ну что ты разошлась? Валерка знать ничего не знает об этой истории.

— То есть ты хочешь сказать, что за все это время, за все три дня, так и не удосужилась ему позвонить? Он же твой деверь! Славкин брат! К тому же фээсбэшник. В ФСБ лучшие силы задействованы. Так всегда было. Ну, ты, Натуся, даешь! Да ты в первую очередь должна была обратиться за помощью к профессионалам, а не заниматься самодеятельностью.

— Правильно, — обиженно засопела я. — Я и обратилась. Позвонила Валерке в пятницу, когда поняла, что сама не справляюсь, а Надька сказала, что он на рыбалку уехал. В Карелию. На неделю. И связи с ним никакой.

— Значит, на задании, — здраво рассудила Анечка. — Тоже мне, рыбалка!

— Не знаю, — не стала я спорить, — может, и на задании, а не на рыбалке. Факт тот, что Валерка находится вне зоны моего влияния и, следовательно, помочь мне сейчас в поисках господина Будина не может, а вот твоя Волчья Ягодка может. Потому что Люсеньке стало плохо именно в ее кафе. Это сто процентов.

— О-бал-деть!

— А я про что! Петербург — город маленький!

— Хорошо, — тяжело вздохнула Анюта. — Я позвоню Катьке и все выясню. Только не сейчас. Вечером.

— Ань…

— Все, Натуся, начинается. Я тебе перезвоню.

Глава 16

Славочке крупно, просто фантастически повезло, что к тому времени он уже успел уйти на работу. Окажись муж дома, я бы его убила. На месте. И присяжные бы меня оправдали.

Да и кому, скажите на милость, понравится со всего маху навернуться босой ногой о двухпудовую чугунную гирю?!

Устроил из квартиры фитнес-клуб: два тренажера, турник, резиновое чучелко голого мужика (лупи — не хочу), эспандеры, гири, гантели!

Нет, на самом деле я не очень сильно возражаю против этого безобразия. Понимаю, нарожала мальчишек — терпи. У мужиков ведь отношение к спорту совсем иное.

Трепетное!

Славочка, например, искренне убежден, что зарядку нужно делать каждый день, и если утром он в парке не побегает, то будет весить не девяносто килограммов, а все сто.

Ну и что?! На здоровье! Хорошего человека должно быть много.

На мое предложение распахнуть утром окна в квартире и протереть полы влажной тряпкой (чем не водные процедуры на свежем воздухе?) муж реагирует неадекватно.

Я уж и предлагать ему свою методику перестала. Покой в доме дороже. Пусть делает, что хочет!

Слабый пол совершенствует свои божественные формы, орудуя огородными тяпками и мокрыми тряпками, мужчины предпочитают силовые тренажеры. Бог в помощь, как говорится. Кто ж против?

Единственная просьба — не разбрасывать спортивные снаряды по всей квартире!!!

Глас вопиющего в пустыне! Мужчины по определению не способны класть вещи на место.

Где с гирей позанимался, там ее и бросил. Сегодня Славочка оставил свою двухпудовую чугунную подругу посреди спальни. Прямо на моем пути от кровати к большому зеркалу, висящему на стене.

К слову сказать, будь у меня такая мускулатура, я бы тоже гирю выжимала непременно перед зеркалом.

С ужасом наблюдала я за тем, как большой палец левой ноги синеет и увеличивается в размерах. Нет, это невозможно! Скоро весь дом провоняет уриной.

Сама виновата! Едва продрала глаза — понеслась, сломя голову, к зеркалу.

Герпес, видите ли! Верхняя губа неприятно зудела, и мне показалось, что выскочил герпес.

Кажется — креститься надо!

Я оставила в покое ногу и подошла к зеркалу. Точно! Губа вздулась и покраснела. Герпес! В свете предстоящего романтического свидания этого следовало ожидать!

У нормальных людей вирус простого герпеса дает о себе знать вследствие переохлаждения, перегрева, простуды, стресса, наконец, у меня же губа вздувается сразу, как только я собираюсь выйти в свет и должна непременно хорошо выглядеть.

Мистика!

Бедный Верочкин протеже! Он даже не подозревает, с кем связался. Увидев меня во всем великолепии, несчастный влюбленный совсем от страсти голову потеряет! Не иначе!

Я достала из аптечки мазь «Зовиракс» и щедро намазала губу.

Жуть!!!

Не удивлюсь, если клиент потребует вернуть свои денежки обратно.

Я вспомнила, как радовалась Верочка, заполучив эти несчастные пятьсот долларов, прикинула, сколь-кобаб нам нужно выдать замуж, чтобы заработать такую сумму, и разозлилась.

Ну уж дудки! Денег назад клиент с нас не получит. Верочка этого не переживет!

Пусть этот разлюбезный ловелас встречается с тем, что есть! За уши его никто не тянул.

Сам напросился:

— Хочу, хочу, хочу!

Хочешь — получай! Вот она я — женщина твоей мечты! Любуйся на здоровье.

Договор наше брачное агентство не нарушает, от встречи я не отказываюсь, а в том, что столь плохо выгляжу, вины моей нет! Так сложились обстоятельства!

Именно в силу стечения обстоятельств я временно больна на всю голову, косорука, припадаю сразу на обе ноги, а губы обметаны герпесом.

Се ля ви! Ничего не поделаешь!

Впрочем, все, что ни делается, все к лучшему. Я еще раз с пристрастием оглядела свое отражение в зеркале. С герпесом оно, пожалуй, даже лучше!

Проще будет выстраивать отношения с клиентом.

Нет, я не обольщаюсь по поводу своей внешности и не считаю себя неземной красавицей, увидев которую все мужики сходят с ума. Я реально оцениваю свои возможности, но ведь недаром говорят: на каждый товар найдется купец.

Кто может поручиться, что это не тот самый случай?!

Вдруг клиент, увидев мою персону воочию, западет на меня так же, как запал когда-то на мою фотографию. Начнет настаивать на втором свидании, на продолжении отношений, на…

Нет, это невозможно! Этого я допустить не могу. Мало ли что взбредет в голову подсевшему на бабские прелести мужику?! Мужики в таком состоянии делаются просто невменяемыми. Слова «нет» они не понимают. У них тогда только одно на уме: вынь да положь им эти самые вожделенные прелести!

Я открыла шкаф и достала свой палевый костюм. Костюмчик, надо признаться, не слишком удачный. Палевый цвет меня бледнит!

Герпес, палевый костюм и никакой косметики.

Пожалуй, у меня есть шанс вернуться сегодня домой пораньше. Не удивлюсь, если наше свидание закончится на том же углу, где назначена встреча. Несчастный воздыхатель сбежит сразу, как только увидит меня во всей красе.

Вот и чудненько! Хорошо, что не стала жарить котлеты на ужин с утра пораньше. Зачем, если собираюсь прийти домой вовремя? Приду и пожарю. Свеженькие, с пылу, с жару котлетки гораздо вкуснее, чем разогретые.

Я выпила стакан томатного сока и включила компьютер. С утра в агентстве сегодня дежурит Верочка, поэтому я могу спокойно поработать дома.

Дома мне лучше сватается. Никто не отвлекает, интуиция включается на полную мощность, и пары складываются безупречные.

Чем дольше работаю в брачном агентстве, тем больше удивляюсь. Какие все-таки у нас в России тетки красивые! Резюме читаешь — ничего особенного: инженер, продавщица, воспитательница детского сада, — а на фотографию глянешь — звезда экрана!

Нет, это невозможно! Полчаса работы с каталогом, и я не выдержала. Раззавидовалась!

Все клиентки на фото такие ухоженные, холеные, одна я — как девка-чернавка.

А ведь женщина моего возраста должна постоянно следить за собой. День пропустишь — и все! Потом будет слишком поздно. Упущенное уже не наверстаешь.

На миллион долларов мне, бесспорно, сегодня по понятным причинам выглядеть нельзя. Это я понимаю. Зачем дразнить гусей?

Но ведь минимальный уход за своей внешностью я могу себе позволить? Например, сделать питательный компресс для головы, чтобы волосы приобрели блеск и шелковистость. Почему нет?

— Я пошла на кухню, вынула из холодильника бутылку простокваши и намазала этой самой простоквашей волосы. Головушка, дважды за одну неделю стукнутая об асфальт, мгновенно начала мерзнуть. Простокваша-то холодная!

Подлый герпес на переохлаждение отреагировал тотчас же — губа раздулась почти до самого носа.

Всегда у меня так — одно лечишь, другое калечишь!

Герпес я еще раз помазала «Зовираксом», голову замотала большим махровым полотенцем и уселась перед компьютером. Ждать, пока в голову впитается простокваша. Она ведь должна как следует впитаться. Иначе вся акция теряет смысл.

Запах подсыхающей простокваши через полчаса стал просто невыносимым!

Я не выдержала и пошлепала в душ. Хорошенького понемножку!

Вымытые и высушенные волосы выглядели великолепно.

Несомненно, простокваша — это не патентованная маска для волос, есть определенные неудобства при ее применении, но, как говорится, на безрыбье и рак — рыба. Не бежать же мне было с больными ногами в парфюмерный магазин!

Кстати, о ногах!

Костюмчик мне все-таки придется надеть палевый. Бледнит, зато юбка короткая. Короче некуда!

Сверкающие коленки неизменно вызывают у мужчин живой интерес, отвлекая внимание от лица. Сейчас, из-за идиотского герпеса, мне это будет бесспорно кстати.

Я открыла шкаф, достала костюм и прикинула юбку. Нет, примерять не стала, просто приложила к талии, чтобы уточнить, какая же у нее длина.

Вот тут-то и позвонила Верочка.

— Алло, Татуля? Привет! Как дела? — Даже по голосу было понятно, что возбуждена моя подруженька сверх всякой меры.

— Герпес! — мрачно сообщила я.

— У тебя?! На губе? Мистика. Ну, ничего, ничего. Не надо впадать в панику. Ничего страшного. Помажь «Зовираксом». Пройдет. Зато у меня есть для тебя хорошая новость. Просто потрясающая!

Я навострила уши:

— Он передумал?

— Кто?

— Крыласов.

— Чего ради? — фыркнула Верочка. — Нет, моя дорогая, эта рыбка плотно сидит у нас на крючке.

Наоборот! Я нашла вам классное место. Для свидания. Помнишь, я ходила на занятия? Нет, нет, не в бассейн. В чайный клуб. Я там в Школе чайного мастерства занималась. Ну, бзик у меня такой был, помнишь? Хотела стать ведущей чайного действа. Так вот это то, что тебе нужно. Во-первых, клуб этот находится в центре города, угол Фонтанки и переулка. Он от Сенной площади начинается, переулок этот, и идет прямо к Фонтанке. Дай бог памяти! Нет, не помню. В общем, неважно, все равно на машине поедете, а не на метро. Во-вторых, место хоть и модное, но малолюдное. Там подают исключительно чай и разводят чайные церемонии. Спиртного нет и в помине, поэтому никаких тебе деловых обедов и шумных мужских компаний. Публика чисто рафинированная. Интеллектуальная элита. К тому же в этом клубе есть зал чайных церемоний для VIP-посетите-лей, а попросту говоря, отдельный кабинет. Даже если по каким-то причинам в день вашей встречи в клубе будет столпотворение, что маловероятно, но чем черт не шутит, вы всегда сможете уединиться.

— Что значит — уединиться?! — вскинулась я и покраснела, сама не знаю почему.

— А чего такого-то? — искренне обиделась Веруня. — Ты же сама ныла, что знакомые могут увидеть, как ты флиртуешь, и наябедничать Славику. Вот и уединитесь.

— Правильно, встречаться в этот момент со своими знакомыми мне не с руки, но и уединяться с чужим мужиком в отдельном кабинете я не собираюсь. Кто его знает, что он за человек? Вдруг он за коленки начнет хватать или целоваться с ходу полезет? Мне это надо?

— Не боись, моя дорогая, все продумано. Я уже обо всем позаботилась. Сходила и договорилась с… — Верочка выдержала театральную паузу, — с самим Лао Сюном. Можешь себе представить, чайную церемонию у вас будет проводить сам Лао Сюн!!! — радостно сообщила она.

— В смысле?

— Что значит — «в смысле»? — деланно возмутилась Веруня. — Лао Сюн — это же настоятель чайного клуба! Очаровательный мужчина! Настоящий китаец!

— Вер, я тебя умоляю, ты мне про своего очаровательного китайца еще два года назад все уши прожужжала.

— Ну и что! Лао Сюн — это величина в чайном мире! Глыба! Знаешь, как переводится Лао Сюн? Мудрый медведь. Мудрый! Не грех лишний раз про него и послушать. Он очень, очень приятный мужчина. Попасть на церемонию к самому настоятелю дорогого стоит. Люди месяцами ждут, заранее записываются. Он, между прочим, не отказал мне лишь потому, что я была его любимой ученицей. А ты говоришь!

— Хорошо, Верочка, хорошо. Спасибо тебе большое за хлопоты, но я сейчас о другом — я не хочу ни с кем никуда уединяться. Пусть настоятель разливает нам чай в общем зале. Мне так будет спокойнее.

— Пусть, — не стала спорить покладистая Верочка. — В общем зале так в общем зале. Как скажешь. Хозяин — барин!

— Вер…

— Ну?

— А ты не можешь… Нет, это неудобно!

— Да что неудобно-то? Договаривай, коли уж начала.

— Я просто подумала, что, если бы Лао Сюн согласился остаться с нами и после того, как завершит церемонию, если бы ты могла его об этом попросить, то тогда, конечно, в отдельном кабинете мне было бы спокойнее.

— Нет проблем! Он согласился за вами присмотреть. Я с ним уже договорилась. Пришлось рассказать ему про твое китайское детство. Дядька очень растрогался. Ты пару слов по-китайски сказать сможешь?

— Разве что поздороваться. Нинь хао! Если не ошибаюсь. Ну, да я в словаре посмотрю, уточню. Поздороваюсь правильно. Не волнуйся!

— Изумительно! Только не вздумай пойти в юбке. Тем паче в короткой. Замучаешься.

— Почему? — Я оторопело разглядывала приготовленную палевую юбчонку.

— Там стульев нет. Сидят на подушках или на татами, короче, прямо на полу. В юбке вся изведешься, устанешь поправлять. Лучше в брюках.

— Но я не могу в брюках! У меня герпес!

— Не морочь мне голову! — отрезала Верочка. — То ты вообще не хочешь ни с кем знакомиться, то тебе надо непременно произвести впечатление. Определись!!!

Глава 17

Крыласов в бешенстве наблюдал за своей визави. Оказывается, у мадам имеется муж!

Scheisse! С него срубили пятьсот баксов за порченый товар. Кто б мог подумать!

Они старательно законспирировались, эти брачные аферистки из «Марьяжа». О муже не обмолвились ни словом. Ни одна, ни другая.

О наличии мужа он узнал только сейчас. Из телефонного разговора.

— Привет, — смущенно лопотала в трубку эта безмозглая курица, старательно отводя взгляд от Крыласова. — Да, я еще на работе. Деловая встреча. Не знаю. А ты уже дома? Так рано? Ты же сказал, что сегодня задержишься? Мм… Нет, нет, ждать не надо. Ужинай без меня. Откуда я знаю? Как пойдет! Почему не будешь?! Слав, вдруг я задержусь? Посмотри в холодильнике, там котлеты, в лотке. Я утром пожарила, нужно только разогреть. Да, в микроволновке. Салат сделай сам. Почему не будешь салат? Слав, без салата невкусно, а я не успела. Что? Нет! Славочка, я тебя умоляю, его делать всего пять минут. Порежь! Ну, хорошо, хорошо, не хочешь, как хочешь. Возьми тогда огурчик. К котлеткам. Вчера посолила. Конечно, малосольный. Тоже в холодильнике. На второй полке стоят. В трехлитровой банке. А булочку, Слав, булку маслом помажь. И черешню… Алло, Славочка, алло!!! — Пару минут она ошарашенно пялилась на свой мобильник, потом тяжело вздохнула (так тяжело, будто корову продала) и принялась яростно терзать плоскую телефонную трубочку, нажимая на все кнопки подряд.

Мобильный пищит, надрывается, мол, разрядился я, подзарядить бы надо! А этой все по фигу, знай, наяривает.

В точности, как его родная мамаша. Та тоже с техникой не в ладу, даже пульт от телевизора не в состоянии освоить. Начнет с канала на канал переключать — выражение лица такое сделает, будто жизненно важные вопросы решает, а уж звук уменьшить — для нее вообще целая проблема. Лобик (и без того морщинистый) сморщит, в глазах растерянность. Полный дурдом!

Интеллекта — ноль. Весь ум ушел в задницу!

Усидчивая у него мамаша! Спятить можно — столько книг перечитать, в кресле сидючи.

Эта вот тоже, наверное, усидчивая. Библиотекарша!

Крыласов злобно посмотрел на свою новую «пассию».

Ишь, вертится, будто уж на сковородке! Сконфужена. Пришла девушка на любовное свидание, а тут муж названивает. Как говорится, застукали с поличным.

Ну, ну, посмотрим, как она станет выкручиваться из этой щекотливой ситуации.

— Вы позволите? — смущенно пролепетала она и настойчиво протянула лапку к мобиле Крыласова. — Можно ваш телефон? Мне надо позвонить. Трубка села, а я… Я не закончила разговор с мужем, — решительно завершила «невеста».

— Да, да, конечно. — Он предупредительно подвинул телефон поближе к ней.

— Спасибо. — На пальце сверкнуло кольцо с бриллиантом.

Карата три как минимум, определил Крыласов. Нехило!

Новый номер — поп с гармонью! Мадам у нас еще и обеспеченная. Тогда, на кладбище, она показалась ему убого одетой.

Вот только сабо!

Сабо, которое она потеряла, перепрыгивая через могилу, было дорогим. Тогда это его не очень смутило. Сейчас чего только не сыщешь на помойке? Нувориши, бывает, и не такое выбрасывают. Scheisse!

А может, это и не она вовсе? Не его тетка с кладбища?

Кладбищенская вроде была порезвее. Прыгала высоко, бегала быстро — спортсменка, одним словом. Эта же…

Нет, неуклюжей ее не назовешь, но ступает осторожно, ходит неуверенно. Хотя каблук у туфель низкий, удобный.

Туфельки у мадам, надо признать, тоже неслабые. Видно, что из дорогого магазина.

Да нет. Не может быть. Это она! Она самая! Просто нога еще, очевидно, побаливает. Навернулась она тогда будь здоров! Потому и свидание все откладывала.

В первую же телефонную беседу поспешила доложиться, что упала и расшибла ногу, поэтому встретиться прямо сейчас у них никак не получится. Не сказала, правда, где упала, но он и не спрашивал, чтобы не спугнуть.

Не обращая внимания на беспокойно заерзавшую под его тяжелым взглядом женщину, Крыласов продолжал рассматривать ее вялую астеничную шею.

«Лебедушка!» — злобно ухмыльнулся он, представив, как хорошо было бы свернуть эту шею прямо сегодня.

Свернуть, удушить, удавить. Удавить ее же собственными косами. Обернуть «хвостом» вокруг тонкой беззащитной шеи и дернуть. Хрясь — и готово! Ноу проблем!

Вот только одно «но»! Вернее, не одно — два! Муж и бриллиант! Наличие мужа и кольца с бриллиантом в корне меняет все дело. Усложняет.

Замужнюю походя не убьешь. Муж живо в ментовку накапает, дескать, пропала благоверная. Разыщите!

Не из-за бабы распсихуется, так из-за бриллианта! Нетрудно представить, в какую сумму обошлось муженьку такое колечко.

Жаль. Очень жаль! Какой великолепный был план, сколько сил потрачено на то, чтобы выманить эту кривляку на свидание, — и все псу под хвост! Из-за какого-то пустяка все его труды пошли насмарку. Придется теперь начинать все заново!

К тому же этот чертов китаец! Лао Сюн! Настоятель чайного клуба.

Чайный клуб! Scheisse! Придумают же такое!

Крыласов едва сдержался, чтобы не плюнуть на керамический поднос, то бишь «чабань». Кажется, так обозвал китаец это блюдо из темной керамики в самом начале церемонии. Он много чего лопотал, этот Лао Сюн, про свой чай. Виртуозно расставлял изящную фарфоровую посуду на этом самом чабане (сервировал чайную церемонию) и лопотал. Не переставая. С непроницаемым лицом.

Сейчас Лао Сюн смолк. Ждал, пока мадам наговорится по телефону со своим благоверным.

Китаец сидел на татами с важным видом, будто китайский император. Веки полуприкрыты, маленькие ручки уютно сложены на толстом круглом животике, на губах играет вежливая невозмутимая улыбка. Якобы погружен в думы о чае и отрешен от всего мирского.

Врешь, брат, меня не обманешь!

Твоя отрешенность — сплошное притворство. Восточное коварство, так сказать. Вон как хитро поблескивают из-под опущенных век быстрые узкие глазки.

Все видит, все слышит, все подмечает и при первой же возможности все расскажет. С превеликим удовольствием. Милиции. Или мужу.

Кто спросит, тому и расскажет. Что, где, как и с кем.

Крыласов заерзал на подушках, расправляя затекшие ноги.

Чертова кукла! Это она уговорила Крыласова пойти именно сюда.

— Вы были в чайном клубе на Фонтанке? — первое, что спросила сразу же после «здравствуйте». — Нет?! — Обрадовалась так, будто выиграла в лотерею. — Я тоже не была. Там так здорово! Просто прелесть! И интерьер, и обслуживание, и чай! Чай там совершенно особенный. Такого больше нигде нет. Во всем городе! Они его покупают на международных аукционах. В Индии, в Китае, везде. Есть даже элитные сорта. Можете себе представить: по семь тысяч долларов за килограмм! Или по пять. В общем, неважно, не помню. Там у них есть и доступные сорта, то есть по нормальной цене. Их каждый может попробовать. В смысле, они каждому по карману. Главное, что тот чай, который вы попробовали на церемонии и он вам понравился, этот чай вы можете купить — себе домой. Прямо в клубе. Там есть магазин. Представляете?! Сортов чая у них — море! Поэтому клуб так и называется «Море чая».

Крыласов слушал и тихо радовался, не верил своему счастью. Баба трещала, не переставая. Полная идиотка! В точности, как его мамаша. Лишь бы трещать. С кем и о чем — неважно! Говорит уже десять минут, а информации — ноль! Конечно, среди баб умные попадаются редко, но, надо признать, что и такие круглые дуры, как эта, — раритет!

Расслабился он тогда, лопухнулся. Купился на ее безумную трескотню о чае. Решил, хрен с ней. Пусть будет так, как ей хочется. Хочет кривляка пойти в чайный клуб — пойдут в клуб.

Удавить он ее всегда успеет. Как только выяснит, что она сумела разглядеть в склепе студию, так и удавит.

Пусть болезная напоследок себя потешит — попьет чайку.

На самом деле Крыласову в этом «Море чая» понравилось. Покойно, уютно, безмятежно. Тихо играет восточная музыка. Шелковые китайские картины по стенам, веера, цветные бумажные фонарики, бамбуковые ширмы, циновки — ненавязчивый, неагрессивный восточный колорит.

Даже канарейки, ординарные желтые канарейки, распевающие в клетке посреди зала, выводят какую-то необычную, неуловимо притягательную восточную мелодию.

Когда же эта бриллиантовая идиотка, то бишь его новая пассия, жеманясь и безбожно кокетничая, попросила китайца провести их в отдельный кабинет для VIP-персон, Крыласов и вовсе успокоился.

Посидят по-тихому, по-семейному, на двоих, без лишних свидетелей, он у этой безмозглой курицы все выспросит и тогда уже решит, что делать с ней дальше.

Кто ж знал, что этот чертов китаец не уйдет, а останется с ними. Разливать чай! Как будто они сами не в состоянии налить себе по чашке чаю.

Сидит теперь здесь, притворяется, а сам следит. Следит и мотает все на свой длинный китайский ус.

Уже за одно это ее следует придушить. Развела его, как мальчишку. Приглашал ведь по-хорошему в загородный ресторанчик на берегу Финского залива.

Тихо, малолюдно, шашлычки, салатик греческий, пиво холодное, все дела! Нет, сделала все по-своему, притащила его сюда. Лишь бы был ее верх! Лишь бы власть свою показать!

Почему все бабы такие?! Так и норовят подавить! Унизить! Вот и маманя у него такая же.

Все! Решено! Он убьет эту бриллиантовую идиотку по-любому. Убьет даже в том случае, если выяснится, что ничего она в склепе не видела. Убьет за то, что она обвела его вокруг пальца, притащив сюда, и за то, что заставляет все время вспоминать про мамашу.

Воспоминания о мамаше его просто бесят. А это никогда еще не доводило его до добра. Того и гляди, опять начнется припадок.

Крыласов изловчился и запустил руку в задний карман брюк. Проверил, взял ли с собой лекарство.

Слава богу, упаковка таблеток «Финлепсина» была на месте.

— Шурчик, дорогой, ты не забыл взять с собой лекарство? — вспомнил Крыласов любимую присказку своей мамочки и передернулся.

Притвора! Снявши голову, по волосам не плачут! Сначала довела его своим поведением до эпилепсии, а теперь о таблетках хлопочет.

Старая ведьма! Это по ее милости он чуть было не лишился своих корней.

Страшно подумать, что бы с ним сталось, не попадись ему тогда на глаза та старая газетная публикация с откровениями бывшего офицера медслужбы СС доктора Алессандро Джовенезе.

Вполне вероятно, он мог прожить всю жизнь, прозябая в монтажной «Леннаучфильма», и так и не узнать никогда о том, что он, Александр Александрович Крыласов, одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года рождения, — прямой потомок Адольфа Гитлера.

Приказ о создании на территории Германии сети родильных центров, где должны были рождаться «расово безупречные немецкие дети», был подписан в декабре 1935 года. Через двадцать лет эти новорожденные должны были стать армией в полмиллиона белокурых и голубоглазых арийцев. В основном это были внебрачные дети военнослужащих войск СС и немецких домохозяек. После анонимных родов матери оставляли младенцев в родильных домах, и все они считались «усыновленными Гитлером».

Собственных детей у фюрера не было. Его отношения с Евой Браун были больше платоническими, нежели любовными. Гитлер не был способен на физический секс, он испытывал к нему отвращение.

Впервые об искусственном оплодотворении женщин «арийской расы» «биологическим материалом» лидеры Третьего рейха заговорили в 1940 году. Заместитель фюрера по партии Рудольф Гесс выступил на секретном заседании в рейхсканцелярии с неожиданным предложением: Гитлер должен иметь своих собственных детей.

«Только те, в чьих жилах течет священная кровь фюрера, вправе наследовать его верховную власть в Германии», — заявил Гесс.

Фюрер, сначала вяло воспринявший эту идею, впоследствии проникся ею. Он всегда завидовал Сталину, что у того есть сыновья, которые могут сменить отца на посту управления государством.

Проблем с искусственным оплодотворением не должно было возникнуть. Опыты в этом направлении велись в Германии с 1927 года, а немецкая медицина считалась одной из лучших.

Долго обсуждался вопрос, как именно взять у фюрера «биологический материал» для оплодотворения. Открытым текстом предложить Гитлеру заняться мастурбацией никто не осмелился, поэтому было решено взять сперму непосредственно из семенников путем хирургической операции.

Планировалось оплодотворить спермой Гитлера около сотни женщин в возрасте от 18 до 27 лет, прошедших расовый отбор.

Женщины, разумеется, в подробности не посвящались — им говорили, что они будут вынашивать потомков «идеальных арийцев». Практически все суррогатные матери были немками, и только две — норвежками. Гитлер хотел, чтобы его кровь обязательно «смешалась с кровью викингов».

После того как ребенок рождался, его под тщательным наблюдением врачей перевозили в секретный комплекс в баварских Альпах, недалеко от австрийской границы. Официально база называлась «Отделение „Лебенсборн“ № 1446», и местные жители были уверены, что там, как и в других подобных отделениях, воспитывают детей, рожденных от эсэсовских офицеров.

Первый ребенок появился на свет в конце осени 1944 года, а незадолго до конца войны в комплексе уже находились не менее двух десятков новорожденных детей, биологическим отцом которых был Адольф Гитлер.

6 мая 1945 года в комплексе получили приказ об эвакуации. Все документы были уничтожены, а сотрудники проекта «Тор», имевшие на руках фальшивые паспорта, благополучно скрылись.

Дети были розданы в руки сердобольных крестьян в баварских и австрийских деревнях. Людям говорили, что это осиротевшие младенцы из крупного роддома, который разбомбила авиация союзников.

Здание основной лаборатории было взорвано.

Куда делись оставшиеся частицы «биологического материала» Гитлера, 94-летний доктор Джовенезе не знает, скорее всего они были уничтожены.

Крыласов прочитал интервью и понял все. Понял сразу и безоговорочно. Да и кто бы, окажись он на месте Крыласова, не понял?

Он достал из шкафа старую кожаную сумочку матери с документами. Вот они, факты, доказывающие его родство с фюрером. С такими фактами не поспоришь.

В свидетельстве о рождении в графе «Отец» черным по белому четко написано: Зоммерфельд Алекс, немец. Не указаны, правда, в этом свидетельстве дата и место рождения отца, но они есть в свидетельстве о браке его родителей: 31 декабря 1944 года, Германия.

Здесь же, в свидетельстве о браке, лежит фотография: старая, черно-белая, плохого качества — свадебная фотография его родителей.

— Единственная осталась, на память, — скорбно поджав губы, со слезами на глазах сокрушалась в который раз маменька. — Ведь целый альбом был свадебных фотографий! Ничего не взяла. Все там оставила, в ГДР.

Идиотка! Оставленные фотографии она, видите ли, жалела! Брак свой разрушила, не пожалела, сына оставила без отца — не пожалела, а фоток жалко!

Уж больно удачные фотографии вышли, считала мамаша. Нравилось ей, как она на них получилась.

— Красавица! Ты что! — умильно вторили ей придурковатые подружки, в очередной раз разглядывая поблекшую фотографию.

«Красавица, — злобно шептал про себя Крыла-сов, — три пуда дерьма сзади таскаются!»

Классика жанра — все бабы чересчур снисходительны к своей бабской внешности!

Он эту фотографию не любил. Его раздражало то, как выглядит мать. Рядом с красивым, стройным отцом слегка беременная маменька смотрелась на редкость безобразно. Напряженное лицо, застывший взгляд, жалкая растерянная улыбка. Под стать лицу и свадебный наряд: куцая, размером с носовой платок, фата, пришпиленная к высокой прическе «Колос», куцее же трапециевидное платьишко из прозрачного нейлона, неприлично обтягивающее округлившийся раньше времени животик, и босоножки. Фантастически уродливые, открытые босоножки, из которых веером торчат пальцы.

Как мог отец, истинный ариец, в чьих жилах текла кровь полубога, увлечься столь вульгарной особой, где были его глаза и разум, когда он делал ей предложение — неведомо!

Этому мезальянсу могло быть только одно объяснение — Алекс Зоммерфельд не знал имени своего настоящего отца, несчастный не знал о своем происхождении.

Объяснение, но не оправдание!

Алекс должен был обо всем догадаться! Просто обязан! Он ведь знал, что его усыновили, когда ему было всего четыре месяца. Знал и то, что приемные родители всю войну прожили в баварской деревне и только потом переехали во Франкфурт-на-Одере.

Знал — и так и не сумел установить истину!

Правду говорят, что на детях природа отдыхает!

Другое дело — внуки. Уникальные способности часто передаются через поколение. И главное доказательство тому — это он, Крыласов! Он сумел сопоставить все эти факты и догадался о своем родстве с фюрером!

— Спасибо большое, — нежно проворковала кривляка, протягивая телефон Крыласову, — поговорила. Только я трубочку вашу не выключила. Не знаю, на что здесь надо нажимать. — Сладко улыбнувшись, она беспомощно развела руками.

— Ничего страшного, — любезно пробурчал Крыласов, отключая мобильник.

Он едва сдержался, чтобы не вцепиться этой безмозглой курице в волосы. Сидит, бриллиантом посверкивает, кокетничает напропалую и горя не знает!

Мало того, что наговорила на стольник баксов, так еще и трубку отключить не в состоянии! Конечно, это ж не ее денежки каждую минуту со счета — тю-тю!

— Бирюзовый чай! — важно изрек Лао Сюн и с величественным поклоном подал им по маленькой чашечке горячей ароматной жидкости бирюзового цвета. — Женьшень Улун! Колодец дракона.

— Изумительно! — Жеманно отхлебнув чайку, бриллиантовая идиотка выразительно закатила глаза. — Какой необычный букет! Необыкновенный!

— Именно! — радостно подтвердил китаеза. — Это вкус женьшеня. Энергетический напиток древности.

— Правда?! А это как называется? — Она восторженно ткнула в маленький необычного вида чайничек.

— Ча хай! Чаша справедливости. Туда сливается заваренный чай.

— Изумительно!

От злости у Крыласова потемнело в глазах. Двое на одного — это уже слишком! Это чересчур даже для такого сверхчеловека, как он.

Крыласов извинился, поспешно достал из кармана блистер «Финлепсина», выдавил сразу две таблетки, но принять их не успел. Отключился.

Глава 18

Всю ночь я не сомкнула глаз. Ни на минуту. Терзалась угрызениями совести.

Зачем? Зачем я пошла на поводу у Верочки и согласилась пойти на это ненужное мне любовное свидание?

Как дитя малое, честное слово! Все время кого-то слушаю, сомневаюсь, спрашиваю совета, вместо того, чтобы просто прислушаться к себе, к собственной интуиции.

Интуиция меня никогда еще не подводила. Правда, я никогда к ней особенно и не прислушивалась.

Нет пророка в своем отечестве!

Вот и сейчас: чувствовала ведь, что не должна соглашаться на эту авантюру, — и все-таки согласилась. Ну и, конечно, влетела по полной схеме.

Что мне теперь делать, не знаю? Мало того, что поставила под угрозу отношения с мужем, так теперь и за Крыласова еще переживаю. Мне его, видите ли, жалко. Он такой больной! Такой одинокий! Такой несчастный!

И, главное, посоветоваться не с кем!

Муж и мама отпадают по определению.

Спрашивать совета у Митрофановой бесполезно: накричит! И будет права. Она с самого начала была против.

Верочка, главная моя советчица в этом малосимпатичном деле, тоже останется мной недовольна.

Изначально ее план выглядел совершенно иначе. Чистый бизнес, никаких эмоций! Коммерческое предприятие!

Агентство получает с клиента деньги за возможность встретиться с понравившейся особой, предоставляет ему за его денежки такую возможность — и все, умывает руки.

— Все!!! Понимаешь? — наставляла меня практичная Верочка. — Ты должна с ним встретиться всего один раз. И все! Ты ему ничем не обязана и можешь отказать под любым благовидным предлогом. Такова жизнь. Люди не властны над своими чувствами. Насильно мил не будешь. Нет, если он тебе, конечно, понравится, то ты, безусловно, можешь продолжить знакомство.

— Вера!!!

— А чего такого-то?! Подумаешь, — разобиделась Верочка. — Это я так, на всякий случай тебя предупредила. Вдруг, думаю, это судьба, а ты ее проморгаешь? В жизни всякое бывает. Я должна была тебе это сказать.

— Верочка, я тебя умоляю! С чего ты взяла, что это моя судьба? С какого такого перепугу?

— Вот здесь, моя дорогая, ты ошибаешься! Он видел тебя во сне, Крыласов этот. Вполне вероятно, он твой суженый. Это ведь все не просто так! Сны посылаются нам оттуда, — восторженно округлив глаза, она подобострастно махнула рученькой на подвесной потолок, — для того, чтобы мы корректировали свои поступки. Это предупреждение! Нужно только научиться правильно толковать свои сны, и жить сможешь без проблем. Припеваючи!

— Нет, Верочка, это невозможно! Сколько раз можно повторять, что я не видела твоего Крыласова ни во сне, ни наяву и толковать мне нечего!

— Так я и говорю: откажи! — Она недоуменно пожала плечами. — Какие проблемы?

Легко сказать: откажи!

Попробуй отказать, глядя человеку в глаза. Да еще после того, как он только что пришел в себя после приступа эпилепсии.

Это мне Лао Сюн объяснил, что у Крыласова эпилепсия. Сама бы я в жизни не догадалась.

Стыдно признаться, но вела я себя в той ситуации неадекватно. Перепугалась, как маленькая. Стояла и только растерянно глазами хлопала, глядя, как хлопочет вокруг моего бездыханного поклонника настоятель чайного клуба.

Хорошо еще, что приступ был недолгим, без судорог, и Крыласов быстро пришел в себя.

А то бы я вообще, наверное, сошла с ума. От ужаса!

После припадка несчастный молодой человек выглядел подавленным. Был вял и бледен, старательно отводил от меня глаза. Я видела, что он тяготится моим присутствием.

Оно и понятно: прийти на первое любовное свидание и свалиться с приступом эпилепсии на глазах у зазнобы — приятного мало!

Я тоже чувствовала себя не лучшим образом. Не знала, как разрядить ситуацию. Сидела и, глупо улыбаясь в пространство, разглядывала клетку с канарейками. Делала вид, что все изумительно.

Впервые я оказалась в таком дурацком положении: и уйти неудобно, и оставаться неловко, и помочь нечем, и сказать нечего!

В общем, я не смогла придумать ничего лучше и предложила Крыласову встретиться еще раз.

Сама предложила.

Сама!!!

Никто меня за язык не тянул!

Открыла свой поганый рот — и как в холодную воду с обрыва:

— Александр! Давайте сходим в кино. В следующий раз. Если вы, конечно, не против!

Он был не против. Нет! Александр Крыласов был явно «за»! Он так обрадовался моему предложению, что даже щеки у него порозовели.

Идиотка! Мне это надо — расхаживать с чужими мужиками по кинотеатрам?! Бедный Славочка! Нет, это невозможно!

А ведь поначалу так хорошо все складывалось. Я видела, что совершенно Крыласову не понравилась. Более того, мне показалось, что я ему неприятна и ни о каком продолжении знакомства и речи не может быть. Он так неприязненно меня разглядывал. Своим рыбьим взглядом.

У Крыласова странный взгляд — снулый, немигающий, одним словом, рыбий.

Я, как только это увидела, сразу успокоилась. Человеку с таким взглядом в случае чего и отказать не грех.

Свекровь утверждает, что такие люди — с гнильцой!

— А как же! — изумилась как-то «мама в законе», уяснив себе мое полное, абсолютное невежество в этом вопросе. — Люди с рыбьим взглядом — с гнильцой! Обязательно! Это и к бабке не надо ходить! Скрытные то есть. Взять ту же Тосю Тихомирову!

— Вашу одноклассницу?

— Ты что?! Зачем?! — возмутилась маман. — Одноклассница у меня Тихонравова, а не Тихомирова, и не Тося она вовсе, а Тоня. На Невском сейчас живет. Угол Невского и Малой Морской. Мы с ней до пятого класса вместе учились. А с Тосей Тихомировой я на курсах кройки и шитья познакомилась. Ну, и подружилась. Жили рядом. Мы с Колей на Удельном проспекте, а они с покойным Петром Ивановичем на Скобелевском. То есть это он сейчас покойный, Петр-то Иванович, а тогда был живехонек. Очень даже. Мы еще молодые совсем были. Я Славиком беременная ходила, а Тося — наоборот. Дочку ждала. Галю. Она всего на месяц Славика помладше будет. Да ты видела ее. У меня на юбилее. Полная такая, роскошная женщина.

— В красном костюме?

— Ну да. Одним словом — красавица. Снежная королева! Только правду люди добрые говорят: не родись красивой, а родись счастливой. И красавица, и умница — все при всем, а счастья нет. Столько лет вдовеет. Как смолоду замуж неудачно вышла, так у нее все наперекосяк и пошло. Муж у нее, правда, видный был. Ей все подруги завидовали. А я Тосе сразу сказала: «Тося, смотри, что-то здесь не то!» Взгляд мне его рыбий сразу не понравился, и, главное, все молчком. Слова лишнего из него не вытянешь. Скрытный был. Он эстонец по матери. А эстонцы, они, знаешь, какие аккуратные?! Очень даже. Аккуратные и педантичные. Вот ему от матери эти самые качества и передались. Руки по сто раз на дню мыл. Прям болезнь какая-то у него была с этим мытьем рук! Скажи он тогда тестю с тещей всю правду, мол, папа, мама, так и так, я эстонец, они бы ему, конечно, сразу посоветовали, что профессию надо менять. Он ведь моряком был, плавал на судах дальнего плавания старшим механиком. А на флоте аккуратных зануд не больно-то любят. Да и кто их, прости, господи, любит? Только вот у моряков разговор короткий. Надоел он им, видно, своими придирками, вот они его за борт и выбросили.

— Кошмар какой!

— Нет, Гале, конечно, этого прямо не сказали. Мне кажется, она до сих пор всей правды не знает. Официальная версия — мол, мужа ее смыло волной во время шторма у берегов Африки. Кто ж в таком злодействе признается? Никто! А Коля мой, Славкин папа, сразу сказал: «Ната, это убийство! Его выбросили за борт!» И верно, тело ведь Гале так и не вернули. Только урну с прахом. И не его это прах вовсе, так я тебе скажу. Насыпали чего-нибудь, пыли, например, да и прислали. Дескать, получайте, раз вы такие настойчивые. Ведь Галя почти полгода эту урну ждала. Не могла похоронить по-человечески. Он на Южном кладбище похоронен. Рядом с Петром Ивановичем. Конечно, Африка — не ближний свет, но полгода ждать — это уж чересчур. А ты говоришь — рыбий взгляд!

Боясь шелохнуться, следила я за нитью рассуждений маман и не уследила. Отступилась. Что скрывал рыбий взгляд покойного зятя Тоси Тихомировой, осталось для меня загадкой.

К чести свекрови, надо признать, она поняла, что в своем рассказе была, мягко говоря, не слишком убедительна, и, отложив в сторону вязание, принялась с жаром обращать меня в свою веру:

— А про Ванду Андреевну ты что скажешь?

— Жуткая баба! — брякнула я и тут же испуганно прикусила язык.

Как-никак маман с Вандой задушевные подруги. Моя откровенность тут неуместна.

— Именно что жуткая, — легко согласилась свекровь. — А ведь по виду не скажешь! Только взгляд ее и выдает. Я уж знаю, как глянет она так на кого-нибудь, так, значит, и жди — сейчас тяпнет.

Я дипломатично пожала плечами.

У «мамы в законе» семь пятниц на неделе. Минуту назад она без боя сдала свою закадычную подруженьку, а сейчас может внезапно передумать и с пеной у рта будет защищать ее от моих нападок.

Мне это надо — портить отношения с собственной свекровью? Нет! Пусть Ванду выводят на чистую воду другие.

Тем более что Ванду Андреевну не переделаешь. Горбатого могила исправит! Бедняжка и дня не проживет, не сказав кому-нибудь гадость.

— Да, я человек прямой, говорю то, что думаю, — фальшиво улыбаясь, доверительно сообщает она, заглядывая вам в глаза. — Тяжело, конечно, говорить людям в лицо правду, но иначе я не умею, не приучена. Мама меня так воспитала. Ничего не поделаешь. Вот вы, Наташенька, только не обижайтесь, пожалуйста, но вы так похожи на моего зятя! Характером, я имею в виду. Тот тоже себе на уме. По мне, так лучше самый распоследний пьяница, чем этот вшивый интеллигент! Как моя Маринка столько лет с ним прожила, ума не приложу?

Момент для нападения Ванда всегда выбирает верный.

Сижу, опустила глаза в тарелку и, жалко улыбаясь, стараюсь держать лицо. Не подать виду, что обиделась.

Ванда Андреевна ведь настоятельно просила — не обижаться.

Сказать в свое оправдание мне нечего. Мифического зятя Вандочки я и в глаза не видела, поэтому крыть мне нечем, а другие заинтересованные лица, муж и свекровь, заступиться за меня не могут. Они увлечены беседой на другом конце стола и попросту не слышали обидных слов, сказанных в мой адрес. Зато остальные гости Ванды Андреевны внимают ее сентенциям с неподдельным живым участием.

Взгляд у Крыласова, которым он рассматривал меня там, в чайном клубе, точь-в-точь как у Ванды перед броском. Такой же неподвижно-стеклянный и отстраненно-неприязненный.

Жестко и беспардонно разглядывал он меня, пока я говорила по телефону со Славочкой.

Думал, что не замечаю? Почему? Непонятно.

Я ведь не слепая. Решил, очевидно, что делать два дела одновременно — смотреть и говорить — мне не под силу.

Еще одно очко не в пользу Крыласова. Недооценивают других, как правило, люди недалекие и самоуверенные.

Вот, Ванда Андреевна, например.

Ой, нет! Это невозможно! Не дай бог! Только этого мне не хватало!

У меня даже дыхание перехватило от мысли, что у Крыласова с Вандой сходен не только взгляд, но и характер, и даже черты лица.

Сплюнув три раза через плечо, я, как безумная, замолотила кулаком по деревянной спинке кровати.

Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить!

Если они действительно родственники, пусть даже дальние, о моей афере с романтическими свиданиями за пятьсот долларов рано или поздно узнает «мама в законе», а потом и муж.

Прости-прощай тогда и ненаглядный мой Славочка, и вполне счастливый, благополучный брак.

Нет, этого не может быть! Ванда и Крыласов не могут состоять в родстве. Не могут!!! И все тут. Иначе мне лучше умереть прямо сейчас, не сходя с супружеского ложа. Это во-первых.

Во-вторых, я никогда не слышала от маман фамилии «Крыласов».

А в-третьих… В-третьих, разве мало в Петербурге людей с хорошей формой носа?

Подумаешь — правильные черты лица!

Таких лиц полным-полно. На каждом втором петербуржце сидит идеальный, безупречный нос! Нет, не на втором. На втором — это чересчур. Это я хватила. А вот на третьем или на пятом… На пятом — точно!

Взять ту же Ванду Андреевну…

Нет, нет, нет, забудем про Ванду Андреевну. Она для нас неудачный пример!

Я резко тряхнула головушкой, чтобы загнать в дальний угол светлый образ задушевной подруги маман.

Хватит заниматься ерундой! У меня завтра куча дел, а я лежу и полночи мусолю проблему, высосанную из пальца. Даже если Крыласов окажется внебрачным сыном Ванды — наплевать! Я сумею все объяснить мужу.

В чем, собственно, моя вина?

В том, что я согласилась пойти на свидание и получила за это деньги? На то была производственная необходимость. Я сделала это в интересах фирмы!

Сама я никакого удовольствия от глупой романтической встречи с чужим мужиком не получила. Не влюбилась и даже не увлеклась. Только головную боль получила и стойкое чувство вины.

Я тихонечко, чтобы не разбудить Славу, встала с кровати и поплелась на кухню. Попить водички.

Выпила стакан минералки, съела бутерброд с колбасой, потом бутерброд с сыром, еще попила водички, подошла к окошку, полюбовалась на луну, вернулась в спальню, улеглась в постель и вконец расстроилась.

Нет, это невозможно! И зачем только я пригласила Крыласова в кино? Ах, как было бы мне сейчас хорошо и спокойно на душе, если бы не пригласила!

Из-за этого спонтанного приглашения какой-то у меня теперь замкнутый круг получается.

Куда не кинь, все клин! Пойду в кино — неудобно перед Славочкой, не пойду — неудобно перед Крыласовым.

Кругом, выходит, я виновата. Просто незадача какая-то!

Взять ту же Люсю.

До сих пор я так и не имею ни малейшего представления о том, где же сейчас находится ее муж.

Столько трудов потратила на поиски, совершенно случайно напала на след — и испортила все своими собственными руками.

Митрофанова мне, видите ли, посулила, что сама расспросит у Волчьей Ягодки про случай в кафе, а я и рада стараться, обрадовалась, что Анечка, как всегда, все за меня сделает.

Лентяйка!

Лень было сразу же после разговора с официанткой спуститься этажом ниже, разыскать Волчью Ягодку и по горячим следам выспросить у нее, куда же в результате делся Люсин муж.

Не думаю, что она отказалась бы со мной разговаривать. Катька должна была бы меня вспомнить — закадычную подругу своей заклятой врагини. Мы с ней пересекались пару раз. Правда, давно это было, в далекой комсомольской молодости, но это делу не помеха. Не с улицы же я пришла, а по рекомендации Митрофановой.

Нет! Зачем я понадеялась на Аннушку и пустила все на самотек?

Теперь время безвозвратно упущено.

Митрофанова в тот день обещание свое выполнила и Волчьей Ягодке позвонила. Дозвонилась, к сожалению, поздно, уже за полночь.

Катька, естественно, ни о каком несчастном случае в своем кафе и слыхом не слыхивала. Подчиненные от нее все скрыли.

Ягодка разахалась, разоралась, стала жаловаться на свою нелегкую жизнь успешной бизнес-вумен, мол, все ей завидуют, все, кому не лень, норовят обмануть, обобрать, подставить бедную девушку.

Анечка отнеслась к ее жалобам с пониманием, искренне посочувствовала, пожалела от всей души, а потом попросила помочь в расследовании инцидента с бывшей подругой ее лучшей подруги.

— Конечно, конечно! О чем речь! Друзья наших друзей — наши друзья!

Волчья Ягодка дала Митрофановой честное комсомольское слово, что вытрясет из своих подчиненных всю информацию о муже подруги ее лучшей подруги, буде им эта информация известна.

Вот только сделать это прямо завтра она, к великому своему сожалению, не сможет, так как этой же ночью, ровно через три с половиной часа, вылетает в Париж. На Неделю высокой моды.

Нет, это невозможно!

Катька Малинина, всю жизнь проходившая в унылых, безбожно вытянутых на заднице и локтях трикотажных костюмах, — и «слет кутюрье»!

Смех, да и только!

Надо отдать должное Митрофановой, она никогда не сдается. Анечка на самом деле что тот репей. Уж если пристанет, то все, пиши пропало.

Она попросила, чтобы Катька позвонила менеджеру кафе прямо сейчас. Подумаешь, час ночи! Время-то детское.

Катенька слегка посомневалась, дескать, этично ли это — названивать подчиненным по ночам, но потом подумала и согласилась, что дело не требует отлагательства. Позвонила.

Подлый менеджер не снял трубку.

Волчья Ягодка отбыла в столицу мировой моды.

Можно подумать, что нельзя было позвонить менеджеру из Парижа! Париж ведь не за тридевять земель, не на Луне находится, а всего-навсего в трех часах лета от Питера!

Кошмар какой-то!

Уму непостижимо, как она умудрилась разбогатеть, эта Волчья Ягодка, если не имеет никакого понятия о роуминге.

Впрочем, бог с ним, с роумингом, а заодно и с менеджером. Потому что говорить мне нужно вовсе не с менеджером кафе, а с самой Катериной. И говорить не по телефону, а лично. По телефону заторможенная Волчья Ягодка вряд ли что вспомнит, а вспомнить она может многое.

Сдается мне, что и о Люсе, и о ее муже Катька знает гораздо больше, чем злосчастный менеджер злосчастного кафе. Знает, только сама об этом не догадывается.

Митрофанова ведь не назвала ей Люсину фамилию. Сказала просто: подруга подруги.

Вот Катька и не сообразила, что эта подруга подруги на самом деле — ее собственная знакомая. Вернее, деловая партнерша.

К кому еще могла ехать Люся в торговый центр, как не к директору? Она ведь мне русским языком сказала, что едет не за покупками, а по очень важному делу.

Кто в торговом центре важнее директора?! Уж, конечно, не менеджер кафе.

Странная все-таки история. Чем больше думаю, тем больше удивляюсь. Куда он делся, этот Будин Александр Сергеевич?

Официантка Вика сказала, что Люсенька упала у мужа на глазах. Он вызвал «Скорую помощь», а потом опросил свидетелей.

Каких свидетелей?! Господи! Зачем ему свидетели?!

Что они должны были засвидетельствовать?

Люсино падение?

Возможно, он собирался предъявить иск к администрации кафе, дескать, это они виноваты в том, что его жена переломала себе конечности?

Официантка говорила что-то о скользких полах…

Но ведь на самом деле все произошло совсем не так!

Люся ничего себе не ломала и упала она не из-за скользких полов, а потому что плохо себя почувствовала. Из-за аллергии!

Падение не может привести к анафилактическому шоку, наоборот, это анафилактический шок может привести к потере сознания и, как следствие, к падению.

Конечно, Люсин муж мог и не понять в тот момент, что у его жены — аллергический шок. Это вполне естественно. Врачи, и те разобрались не сразу.

Но про особенности Люсиных суставов он должен был знать.

Или не должен?!

Не знаю!

Всякое может быть. Женаты они недавно. Возможно, в любовном угаре медового месяца Люсенька и не успела поведать новоиспеченному супругу о своих «резиновых» суставах.

К слову не пришлось!

В цирке она больше не работает, а часами разглагольствовать о состоянии собственного здоровья, упиваясь наличием болячек, способен далеко не каждый. Это занятие на любителя.

Для этого нужна здоровая психика!

Что ж, незнание господина Будина объясняет многое: и возню со свидетелями, и то, почему он не предупредил о Люсиных «резиновых» суставах врача «Скорой помощи», и почему не поехал с женой в больницу.

Стоп! Последнее объяснить незнанием нельзя.

Почему муж не поехал вместе с Люсенькой на «Скорой» — непонятно! Обычно врачи настаивают на сопровождении родственников.

У Люсиного мужа должна была быть веская причина для отказа. Но вот какая? Сложно представить.

Я сама однажды не смогла поехать с бабушкой в больницу, потому что мне не с кем было оставить грудного Кирилла.

Мы были дома втроем: восьмидесятилетняя баба Таля, полугодовалый Кирюша и я. Зазвонил телефон, бабуля со всех ног кинулась на звонок, боялась, что проснется Кирюха, и, зацепившись за ковер, упала. Во весь рост. Со всего маху. Бедняжка!

Бабушка была женщиной эмоциональной и порывистой, поэтому часто падала.

Склонность к падениям я определенно унаследовала от нее. Яблочко от яблони недалеко падает.

В тот раз баба Таля сильно разбилась. Пришлось даже вызывать «Скорую». Бабулю с переломанной ногой повезли в больницу, а я вынуждена была остаться дома.

Взять в машину мамашу с орущим младенцем на руках врач «Скорой помощи» категорически отказался.

У Люсеньки с мужем ребенка с собой не было. Официантка сказала, они были вдвоем. Зато у них была машина. Дорогущий джип «Лексус». Я видела его собственными глазами. Или «Ниссан»?

Не знаю. Не уверена. Я не слишком хорошо разбираюсь в марках машин.

Но в том, что это был джип, я убеждена. Это совершенно точно. Только в джипах бывают такие высокие подножки. А из Люсиной машины я выбиралась с трудом.

Вот он и нашелся — камень преткновения — джип!

Для мужиков машина, что ребенок. Муж Люсеньки не захотел оставлять джип без присмотра и поехал в больницу на нем. Вслед за «Скорой».

Очень похоже на правду.

Только вот куда господин Будин делся потом? Почему он не доехал до больницы? Почему ни разу за все эти дни так и не появился у постели больной жены?

Объяснение я видела только одно — с ним что-то случилось! Несчастный случай, авария, дорожно-транспортное происшествие или же….

Нет, это невозможно! Или возможно?! Я вспомнила лощеного администратора кафе, ее бегающий настороженный взгляд и испугалась до смерти.

Возможно! В этой жизни возможно все.

Опросом свидетелей Люсин муж подписал себе приговор. Ему помогли не доехать! Это не несчастный случай, это покушение!

Уснула я только под утро. Наверное, уснула, потому что видела сон.

Яркий, образный, красочный сон! Не сон, а явь. Картинки из жизни! Прошлой жизни маркизы де Монтеспан.

Представляете, во сне я была Франсуазой Атенаис маркизой де Монтеспан! Фавориткой Людовика XV, короля Франции!

В смятении металась маркиза де Монтеспан по собственным роскошным покоям в Лувре. Ее, могущественную фаворитку короля, подарившую его величеству четверых детей, ждала безжалостная отставка.

«Король-солнце» обзавелся новой пассией. Ослепительно юная маркиза де Фонтан готовится занять ее место, так же как сама Франсуаза заступила когда-то место постригшейся в монахини Лавальер.

Монтеспан не из тех, кто сдается без боя. Она не собирается постригаться в монахини. Нет! Она бьется за своего Людовика всеми правдами и не правдами.

Испробовано уже приворотное зелье, приготовленное из высушенных и истолченных в порошок кротов, крови летучих мышей, шпанских мушек и смешанного с колдовскими травами вина.

Отчаявшаяся маркиза сама, своими собственными руками подала «любовный напиток» королю, но все напрасно. Отведав зелья, венценосный любовник не вернулся в ее объятия. Он по-прежнему увлечен Фонтан.

Медлить нельзя, и отвергнутая метресса решается на черную мессу. Под покровом ночи пробирается она в заброшенную церковь Сен-Марсель, где сатанист Гибур творит сей дьявольский обряд.

Близится полночь. Горят оплывшие свечи, ухает сова, взмывает вверх стая летучих мышей. Бездушная луна равнодушно освещает атрибуты изуверской церемонии: жертвенный стол, стоящий у восточный стены, и колдовскую чашу, наполненную кровью новорожденного младенца.

Дрожа от холода и страха, ложится обнаженная маркиза на каменную столешницу. Согласно ритуалу черной магии, аббат Гибур должен окропить ее тело кровью зарезанного младенца, и тогда ее король к ней вернется.

«Желаю, желаю, желаю! — яростно заклинает маркиза де Монтеспан. — Пусть навсегда сохранит король дружбу ко мне! Пусть и впредь останется королева бесплодной, и пусть покинет ее король ради меня! Пусть король изгонит Фонтан и никогда больше не взглянет на нее! И пусть расторгнет король свой брак с королевой и обвенчается со мной!»

Изувер-священнослужитель поднимает вверх чашу, и…

— Не-е-е-е-т!!!

Разбудил меня собственный крик.

Рядом безмятежно посапывал Славочка. Не проснулся от моих воплей. Очевидно, кричала я исключительно во сне.

Я долго непонимающе таращилась на спящего мужа и фотографию детей, стоящую на ночном столике, пока не осознала, что я — это я, Наташа Короткова, библиотекарь по призванию и сваха поневоле, а не продавшая душу дьяволу Франсуаза Атенаис маркиза де Монтеспан, могущественная фаворитка короля Франции Людовика XV, дочь Габриеля де Рошшуар, герцога де Мортмар.

Осознав, поспешила на кухню — варить на завтрак манную кашу. Славочка любит каши.

Глава 19

Алик вошел в гостиную и испуганно замер перед зеркалом.

Старинное зеркало в резной деревянной раме, венецианское стекло, серебряная амальгама. Отражение в этом зеркале выглядит всегда несоизмеримо краше оригинала.

Алик предпочитает его всем другим зеркалам в доме. Даже в бронзовом суперстильном зеркале, что стоит в спальне Анны Владимировны, он нравится себе куда меньше.

Но сегодня… Сегодня унылое отражение крокодильей морды не в силах оживить даже это чудесное стекло.

«Да, блин, ну и видок! По виду мне сейчас можно дать лет сто. Не меньше!»

Впрочем, чему удивляться? Его внешний вид верно отражает его сегодняшнее настроение и то душевное состояние, в котором он пребывает последние дни, — состояние подавленности и тревоги.

«Фрустрация, блин!»

Тяжко вздохнув, Алик переместился поближе к камину и утомленно прикрыл глаза. Ну и лето выдалось в этом году. Уже середина июня, а по-настоящему жарких дней так и не было.

Камин разожгли недавно, и воздух в просторной гостиной нагреться еще не успел. Но здесь, возле самого каминного экрана, было уже довольно сносно, приятно пахло теплом и яблоневым дымом.

Алик принюхался. Точно. Яблоня. Горьковатый, ностальгически притягательный запах.

Он любит, когда камин топят старыми яблоневыми деревьями. Этот запах нравится ему больше других.

«Изысканность во всем, блин, — вот мое жизненное кредо!»

И все-таки! Все-таки, что же с ним такое происходит? Почему в его голову перестали приходить мудрые мысли? В ней пустота — нет ни цитат, ни терминов, ни сентенций.

Жить так невыносимо скучно. Весь последний год мышление было для Алика главным занятием, любимым делом, придающим смысл всей жизни.

Он думал, так будет вечно. Не берег свой талант. Транжирил! Играл мыслями, как шариками от пинг-понга! Играл просто так, из спортивного интереса. Неужели он потерял свой дар навсегда?

Вот уж поистине: что имеем — не храним, потерявши — плачем!

Часы на каминной полке пробили шесть раз. Скоро позовут ужинать. Прислуга еще в обед предупредила, что ужин Алику сегодня подадут на полчаса раньше. Вечером хозяева ждут гостей — зарубежных партнеров Анны Владимировны по бизнесу.

Он прислушался к суматохе на кухне. Матерится, гремя кастрюлями, кухарка, возбужденно хихикает домработница Оленька. Грандиозный прием намечается, если судить по той суете, что царит в доме.

Он дернулся, как от удара.

«Суета, блин! Вот оно — ключевое слово. Суета сует! Пустые, блин, хлопоты».

Философские мысли не приходят в его голову потому, что голова занята! Занята мелкими, суетными мыслями. Не мыслями, а мыслишками!

И виновата во всем — Короткова!

Мелкие нудные дрянные мысли, бессонница и состояние смятения — все это из-за Наташки. Вечно с ней что-нибудь приключается!

Тревога за подругу хозяйки снедает Алика в буквальном смысле этого слова, мутит душу, подавляет творческий порыв и не дает заниматься любимым делом.

Интуиция подсказывает: Наташа опять влипла в какую-то передрягу. Влипла сама и тянет за собой окружающих.

«Пристала, блин, со своими проблемами, как банный лист к заднице. Голова, блин, пухнет!»

Послал же господь его хозяйке подруженьку. С такой подружкой и враги не нужны!

Целыми днями эта Короткова Анне Владимировне названивает, все совета просит. А та, добрая душа, ересь ее часами слушает, во все мелочи вникает, ну и советует, конечно. Не без этого!

«Страна советов, блин!»

Думаете, Короткова дорожит этими бесценными советами? Вовсе нет! Выслушает, поблагодарит (раз сто «спасибо» скажет, не меньше), а сделает все по-своему.

Вот давеча привязалась: мол, не знает, что ей делать с поклонником. Встречаться ей с ним или не встречаться? И если встречаться, то где?

Как уж там этой невыразительной безмозглой клуше удалось заполучить себе ухажера, Алик сказать затрудняется. Самое начало разговора он пропустил. Поздно спохватился. Не может же он все телефонные звонки контролировать.

Своих дел хватает!

Пока сообразил, с кем хозяйка по телефону беседует, да подошел поближе — Анна Владимировна уже на повышенные тона перешла.

— О-бал-деть! — потеряв терпение, вопила она, надрывая и без того натруженные голосовые связки. — Я тебе еще раз повторяю, тебе самой это надо?! Он тебе нужен? Ты сама хочешь пойти на это свидание?

— Не-ет, — проблеяла Короткова, прикидываясь овечкой.

«Притвора, блин!»

— Тогда не ходи!

— Не могу.

— Почему?!

— Я уже обещала, что приду.

— Ну и что?

— Неудобно.

— Кому?!

— Мне.

— О-бал-деть!

И так в течение всего разговора.

Целый час терзала она его хозяйку, прежде чем согласилась, что да, мол, пожалуй, ты, Анечка, права: делать всегда надо только так, как это нужно тебе самой.

А в результате?

В результате полубезумная Короткова сделала все по-своему и на свидание все-таки пошла, а потом, как ни в чем не бывало, позвонила им и, заливаясь слезами, опять попросила совета.

Она расстроена. Молодой человек серьезно болен. У него эпилепсия. Она это видела собственными глазами. Припадок случился с ним прямо на свидании.

Алик не смог удержать улыбку, представив, как струхнула тогда Наташка. Она ведь трусиха, каких свет не видывал. Трусиха и дура. Небось сначала решила, что это от ее неземной красоты у него крышу снесло.

Сидели они, говорит, спокойно в чайном клубе, чай пили, беседовали. Вдруг ухажер ее ни с того ни с сего потерял сознание и завалился на бок, придавив ей ноги. Еле, говорит, откачали. Хорошо еще, у него лекарство было с собой. Парень, видно, почувствовал, что на него накатывает, таблеточки из кармана вынул, а принять-то не успел.

Представляете, говорит, что бы со мной было, если бы он умер у меня на руках?

Я бы сама, говорит, умерла от страха, да и Славка бы меня никогда не простил, если б догадался, что свидание было не деловым, а любовным.

Теперь Короткова терзается угрызениями совести. Ума, бедняжка, не приложит, как же ей быть дальше. С одной стороны, ей поклонника жалко. Несчастный влюбился без памяти, страдает ужасно и настаивает на продолжении отношений.

А Наташка сама встречаться с ним больше не хочет. Ей это ни к чему. Она, мол, мужа любит.

Казалось бы, скажи ты парню обо всем откровенно, и дело с концом. Нет, она помалкивает. Не хочет огорчать. Боится, вдруг ему хуже станет. Болезнь у него, что ни говори, серьезная.

Вот Короткова и лопочет в ответ на его приглашения что-то невразумительное:

— Ой, нет, не сейчас. Сейчас не могу. Плохо себя чувствую. Может быть, когда-нибудь потом…

Потом! После дождичка в четверг!

Вполне естественно, влюбленный молодой человек, не зная настоящей причины отказа, решил, что она кокетничает.

Влюбленные мужики умом не блещут! Нет, есть, конечно, исключения. Но очень, очень редкие.

Короче, от бесконечных Наташкиных отнекиваний мужик пуще прежнего вошел в раж и заваливает ее цветами. Завоевывает!

Алик даже грешным делом подумал: может, он поспорил с кем? На Наташку! Как в кинофильме «Девчата»? Показывали тут недавно по телевизору. В прошлую пятницу, кажется. Алик смотрел. Там тоже двое поспорили — влюбится главная героиня в одного из них или не влюбится? На шапку спорили.

Так и этот! Поспорил с кем-нибудь, вот и дарит теперь цветы. Бросает деньги на ветер!

Короче, своими недомолвками Короткова только всем хуже делает.

И поклонник зря тратится, и сама ночами не спит. Все думает: вдруг Славка узнает?

И ему, Алику, от всей этой истории одно беспокойство!

«Скверная история. Я, блин, нутром чувствую — скверная. Дурно-с, блин, пахнет!»

И дело даже не в том, что какой-то любитель добродетельных матрон и подержанных прелестей настучит Наташкиному мужу о ее похождениях. Вовсе нет. Семейному счастью Коротковой ничего не грозит.

Вячеслав — мужик нормальный. Таких поискать! Он все поймет правильно. Не поймет сам, так Анна Владимировна подскажет. Здесь Алик спокоен.

Страшит другое.

Звериное чутье на неприятности подсказывает, что лучшей подруге его хозяйки грозит смертельная опасность.

Силы зла подступают со всех сторон!

Он физически ощущает черные сгустки негативной энергии, окружающие эфирное тело Коротковой. Чакры ее пробиты, биополе деформировано, а подпитка из космоса сведена на нет.

Беспечность людей поражает!!!

Никакого чувства опасности! Упала на кладбище, попала в парке под велосипед — остановись! Подумай! Почему? Почему жизнь подает тебе сигналы? Что ты делаешь не так?

«Нет, блин, прет напролом, а мне беспокойство!»

Случись что с Коротковой непоправимое — Анна Владимировна ведь не переживет. Так она к своей подружке детства привязана.

Правду сказать, он и сам не желает Наташе зла.

Безобидное существо. Вредит только по недомыслию. Обделила природа умом!

Идиоты — они ведь трех категорий бывают: идиоты от рождения, идиоты по определению и идиоты на генетическом уровне.

Короткова из тех, что на генетическом! Больной человек! Она себя не контролирует.

Алик до такой степени от мыслей этих разжалобился, что даже всплакнул. Так, слегка, но в голове просветлело, и хаотичные обрывки размышлений оформились в четкое, единственно правильное решение — Коротковой надо помочь!

Сделать это, конечно, будет непросто. Возможности крокодила в мегаполисе весьма ограничены. И все-таки один способ у Алика есть.

Телепатия!

Передача мыслей и чувств на расстоянии — вот выход в сложившейся ситуации.

Он должен использовать экстрасенсорные способности Анны Владимировны и дать ей возможность прочитать свои мысли об опасности, грозящей Коротковой.

А там уж хозяйка сама разберется, что, чего и как! Баба она боевая. Ей палец в рот не клади!

Прав был Антуан де Сент-Экзюпери, когда сказал, что мы в ответе за тех, кого приручили. Анна Владимировна полюбила его как сына, значит, он за нее в ответе, и вытащить ее лучшую подругу из передряги — его прямая обязанность!

Да что там говорить, ради спокойствия и счастья хозяйки он и живота не пощадит!

Алик удовлетворенно хмыкнул:

«Нет, блин, предела креативу!» — и, аккуратно расправив завернувшийся угол ковра, отправился искать хозяйку.

Глава 20

Нет, это невозможно! Я, наверное, скоро сойду с ума. И сведу с ума Славочку!

Битый час мыла одну сковородку. Никак не могла отмыть. Пока не сообразила, что вместо Fairy поливала губку оливковым маслом.

Перепутать на самом деле сложно. И бутылочки разные: моющее средство в маленькой круглой пластмассовой, а оливковое масло — в большой стеклянной граненой, и стоят они на разных столах: Fairy по правую руку от мойки, а масло по левую, а вот, поди ж ты, перепутала.

Полный отвал башки, как сказала бы Верочка.

Все потому, что мыслями своими я очень далека от кухни и сковородок. Все мои мысли — о Люсином муже.

Ума не приложу, куда он мог подеваться?

Вчера полдня звонила по больницам. Узнавала, не лежит у них случайно некий Будин Александр Сергеевич?

Не лежит?! Ах, как жаль. Так, может, лежал и уже выписался? Нет?! Странно. Он должен был поступить на прошлой неделе, в среду, пострадал в дорожно-транспортном происшествии. Не поступал? Спасибо большое.

И так в каждом справочном отделении каждой больницы.

А больниц в Питере много, более полусотни (не считая детских и психиатрических), и ни в одну я не дозвонилась с первого раза.

Вечно занято, занято, занято!

Представляете, сколько у меня времени на это ушло? И все впустую. Люсиного мужа в больницах не было. Во всяком случае, в тех, которые указаны в телефонном справочнике.

Больницы обзвонила, принялась названивать в морги.

Неприятно, конечно, но что поделаешь. Я должна была отработать и эту версию.

Вполне вероятно, что Люсиного мужа уже нет в живых. Авария, которую подстроил лощеный администратор кафе, могла оказаться очень серьезной, и господина Будина отвезли прямиком в морг.

Бедная Люська! Сама на больничной койке, и муж неизвестно где.

Слава богу, в моргах Люсиного мужа тоже не оказалось.

В одном морге меня, правда, пригласили приехать и убедиться самой, дескать, по документам у них Будина нет, а там — кто его знает, есть тут парочка неопознанных трупов, приезжайте, посмотрите.

Я поблагодарила и отказалась. Категорически!

Какой смысл мне ехать на опознание, если я этого Будина никогда раньше не видела? Как я могу его опознать?

И вообще, я боюсь покойников.

На морги у меня ушла вся вторая половина рабочего дня.

На часы глянула — кошмар какой! Я ведь еще в адресное бюро собиралась зайти. На Литейный, дом 6.

Митрофанова сказала, что у них там самые новые данные обо всех жителях города. Гораздо более свежие, чем на пиратском диске «Адресная база данных жителей Петербурга», который я проутюжила вдоль и поперек.

Нет, это невозможно! Не понимаю, как люди, работающие с полной нагрузкой, умудряются справляться с бытовыми неурядицами? Как они все успевают?

Как я сама, еще до недавнего времени работавшая по восемь часов в день в Публичке и тратившая уйму времени на дорогу туда и обратно, ухитрялась воспитывать двоих сыновей, заниматься хозяйством, часами стоять в очередях за продуктами и вязать вечерами носки?

Не понимаю!!!

Или в сутках было больше, чем 24 часа, или я начала стареть!

Сейчас я не успеваю ничего. При том что на работе бываю далеко не каждый день. Некогда!

Но даже при таком вольготном рабочем режиме я постоянно зашиваюсь с домашними делами и посему неизменно недовольна собой.

Сколько раз я твердила себе: «Наташенька, детка, возьми себя в руки и прекрати, наконец, планировать день на завтра?»

Бесполезно! Каждый вечер я заканчиваю фантазиями на тему: «Что мне надо успеть сделать».

Запланирую всегда столько, что засыпаю с чистой совестью.

Приятно, знаете ли, сознавать, что с завтрашнего дня начинаешь новую жизнь. Не когда-нибудь, не с понедельника, который будет на следующей неделе, а именно завтра.

Уже завтра ты будешь сильной, выносливой и организованной, сумеешь управиться со всеми проблемами и делами не только на работе, но и по хозяйству, и твои близкие наконец-то будут жить, словно в раю. Чего они, кстати сказать, очень даже заслуживают. Благими намерениями вымощена дорога в ад!

Из запланированного я успеваю сделать разве что половину и ем потом себя поедом: «Ах, какая я плохая! Какая неорганизованная и ленивая!»

Поем, поем, потом составлю новый план на завтра и, успокоившись, засыпаю. Завтра начнется новая жизнь!

Казалось бы, за столько лет пора приспособиться и не загонять себя в угол бесконечными понуканиями: «Надо, надо, надо!»

Существуют же маленькие хитрости, несложные приемы, как жить в согласии с собой. Их знает каждый!

Зачем планировать (если уж ты без плана никак не можешь обойтись) много дел? Наметь себе заведомо меньше, чем сможешь сделать, и у тебя не будет повода для недовольства собой.

Прополола клумбу — и радуйся!

Ты молодец, ты все успела, ты быстро справилась с делами. Ты просто супер!!! И можешь теперь спокойно почитать книжку, а можешь и вторую клумбу прополоть, ту, что за домом. Вольному воля!

Только не забывайте себя хвалить. Не ругать и понукать, а хвалить!!! Положительные эмоции на дороге не валяются.

В теории все понимаю, а на практике сделать ничего не могу. Горбатого могила исправит!

Вчера вечером уже спать легла, глаза слипались, а я все никак не могла успокоиться — планировала. И то я должна успеть, и это, и пятое, и десятое! А в результате? В результате все мое планирование пошло насмарку.

Ни свет ни заря позвонил дядюшка. Ночью тетку Женю увезли с сердечным приступом в больницу. Дядька напуган, расстроен, растерян.

Успокоила, как могла, посулила, что навещу тетушку в больнице сегодня же.

Хорошо хоть, больница та же, где Люся лежит, — Михайловская. Во-первых, там Евгения Федоровна, во-вторых, я все равно планировала подъехать туда в первой половине дня. Хотела Люсю проведать.

Не успела почистить зубы — опять звонок. На этот раз соседка Миши по подъезду. В ее почтовый ящик по ошибке опустили грозное послание на имя моего ребенка.

Отправители грозятся подать на Мишку в суд за незаконное подключение к кабельному телевидению, если он в течение пяти дней не явится по указанному адресу и не заключит с ними договор об услугах.

Милейшая, добрейшая Людмила Васильевна встревожена. Срок, указанный в повестке, давно прошел. Она переживает, что у Миши будут неприятности. Винит себя, мол, была последние две недели на даче, поэтому вытащила повестку из ящика так поздно.

— Что будет, Наталия Николаевна? Они грозят судебными санкциями.

— Какие санкции, Людмила Васильевна, я вас умоляю! Ни к какому кабельному телевидению Миша не подключался. Уверена на сто процентов. Он вообще телевизор не смотрит. Ему некогда. Только новости. Не расстраивайтесь. Это они на испуг берут. Шантажисты! Никто с ними по-хорошему договор заключать не хочет, вот они и придумали для себя лазейку. Шарашкина контора!

Успокаиваю Людмилу Васильевну, а у самой на душе кошки скребут. Кто его, думаю, этого Мишу, знает? Вдруг и правда подключился? Не он, так приятель его какой-нибудь. Из технически продвинутых. Зашел в гости и подключил телевизор к какому-нибудь не тому проводу, а Мише сказать забыл.

Молодые все такие легкомысленные!

Нет, это невозможно! Мишка из командировки вернется не скоро, значит, разбираться со всей этой историей придется мне.

Как оно, интересно, выглядит, это подключение? В повестке сказано, мол, выявлен факт подключения. А как выявлен, поди, разберись!

Я так себя накрутила, что чуть было к Мише домой не кинулась — выявлять сей вопиющий, позорный, возмутительный факт незаконного подключения. Если честно признаться, не побежала лишь потому, что ключи от его квартиры не нашла. Искала, искала — бесполезно! Так и не вспомнила, куда запихнула! Вот до чего распереживалась.

Потом спохватилась — можно же ребенку позвонить! Позвонить и спросить.

Дозванивалась ровно час. Занято, занято, занято!..

— Мишенька!

— Да, мама. У вас все нормально? У меня все нормально. Позже перезвоню! — И хлоп трубку!

Меня не так-то легко сбить с толку. Я позвонила еще раз.

— Миша, не вешай трубку! Ты к кабельному телевидению свой телевизор не подключал?

— Я?! Нет!

— Миша, не вешай трубку! Они повестку…

— Не подключался я, мама, ни к какому кабельному. Все, я на работе. Целую.

— Мишенька!

Но он уже снова повесил трубку.

Я не обиделась. Работа есть работа. Главное, что она сыну нравится.

А наговориться можно и потом, когда он сам позвонит. Выберет время и позвонит. Когда будет посвободнее.

К тому же все, что хотела, я выяснила — ребенок перед законом чист. Ну, аферисты из шарашкиной конторы, держитесь!

До аферистов дозванивалась еще два часа. Быстрее было бы туда съездить! Сто раз пожалела, что не взяла у Людмилы Васильевны адрес.

Нет, улицу я знала! Людмила Васильевна успела сказать мне ее название, а вот номер дома я и слушать не стала. Перебила старушку, заверещала, как резаная:

— Нет, нет, Людмила Васильевна, спасибо! Не надо! Я вас умоляю. Все равно я туда не поеду. Это у черта на куличках, а мне некогда! Я им лучше позвоню!

Вот и названивала полдня.

— Алле! — наконец-то откликнулись на том конце провода.

— Добрый день! Это кабельное?

— Закрытое акционерное общество, — бодро начала некая особа женского пола, а потом скисла, конец фразы пробормотала так неразборчиво, будто у нее горячая картофелина во рту.

Переспрашивать я не стала. Зачем цепляться по пустякам? Сделала вид, что все расслышала. Какая мне разница, как они называются!

— Девушка, — проникновенно мурлыкнула я, пытаясь завоевать расположение невидимой сотрудницы «непойми-какой фирмы», — мне тут повестка пришла из вашего закрытого акционерного общества.

— Адрес?! — оглушительно рявкнула дива.

— Мой? — кротко уточнила я, не теряя надежды навязать собеседнице свой стиль разговора.

— Да!

Я промурлыкала Мишкин адрес. Меня не так-то легко сбить с толку.

— Ждите!

— Спасибо большое, — не выходя из образа, пропела я и отправилась в ванную красить ресницы.

Накрасила один глаз, переложила трубку в другую руку, накрасила второй глаз и только тогда услышала:

— Все верно. По нашей базе данных ваша квартира подключена к антенне кабельного телевидения. Вам нужно подъехать к нам и заключить договор.

— Да, но…

— В течение трех дней!

— Девушка!

— По адресу…

— Девушка, но я не подключалась ни к какому кабельному телевидению. Я вообще телевизор не смотрю.

— То есть вы не согласны?!

— Нет! — твердо сказала я.

— Тогда вам нужно подъехать к нам и написать жалобу на имя нашего генерального директора. Возьмите ручку и запишите фамилию! — приказным тоном распорядилась она.

— Какую жалобу?! Девушка, мне некогда писать жалобы и развозить их по всему городу. Я точно знаю, что никуда не подключалась. Почему же я должна тратить свое время, чтобы выяснить то, в чем я и так уверена?

— Если вы так уверены, пишите жалобу.

— Но…

— Если вы будете меня перебивать, я повешу трубку.

— Ой, нет! — заверещала я, вспомнив про судебные санкции. — Не вешайте, пожалуйста! Я позвонила совсем не для того, чтобы поскандалить. Я не поругаться хочу, а разобраться!

— А я вам и объясняю, как надо сделать, чтобы все было по правилам, а вы меня все время перебиваете. Будете записывать?

— Буду, — смирилась я.

— Пяткин, Петр Гургенович. Записали?

— Записала.

— Ну вот, — повеселела она, — очень хорошо. Пишите жалобу и привозите сюда. Петр Гургенович в течение месяца с вашим заявлением разберется и даст ему ход.

— А на что мне пожаловаться? — совершенно искренне спросила я, так как ничего из объяснений строгой сотрудницы не поняла. — На то, что мне кабельное не нужно?

— Нет, конечно. При чем здесь — нужно или не нужно? Вы ведь сказали, что не согласны с мнением ревизии, вот и напишите, что не согласны. Тогда Петр Гургенович вторую ревизию назначит. Если сочтет нужным.

Едва сдержавшись, чтобы не вспылить, я смиренно уточнила:

— Ревизию назначают для того, чтобы выявить факт подключения?

— Да.

— И ревизоры придут прямо ко мне в квартиру?

— Ну не ко мне же! Ясное дело, к вам.

— А каким-нибудь другим способом этот факт выявить можно?

— Нельзя, — с видимым удовольствием сообщила она.

— То есть вы хотите сказать, что…

— Вот именно, — строго подтвердила она, даже не дослушав вопроса. — Вам нужно быть в это время дома!

— Но…

— Вам позвонят заранее. Договорятся о времени.

— Но в прошлый раз мне не звонили, и никто ко мне не приходил, я вообще все это время жила на даче (вдохновенно врала я), как же тогда ваши ревизоры смогли установить факт подключения? Взломали квартиру?

— Адрес?

Предвкушая победу, я безропотно продиктовала Мишин адрес во второй раз.

— Ждите!

Я нанесла на веки тени и подкрасила губы.

— Вы слушаете?

— Да.

— Корпус какой?

— Второй.

— Второй?! Вы уверены?

— Ну да.

— Можете не приезжать.

— В смысле?

— Ошибка.

— Спасибо большое, — с чувством поблагодарила я.

Все-таки хорошо, что я не поехала туда сама, а позвонила. Разбирать дрязги по телефону гораздо проще, чем при личной встрече. Не так нервничаешь.

Я посмотрела на часы. Полдня псу под хвост! Вот тебе и планирование! Собиралась с утра, до того как идти в больницу, приготовить на ужин буженину (Славочка любит) и забежать в химчистку за галстуками. Теперь уже ничего не успеваю!

Нет, это, конечно, не смертельно! Галстуки подождут, а на ужин можно приготовить рыбу. Я вынула из морозилки форель. И возни меньше, и готовится она быстрее, чем буженина.

В Михайловскую больницу я попала только после обеда. В самый тихий час!

Естественно, в кардиологическое отделение, куда сегодня ночью положили тетушку, меня не пустили.

Сказали:

— Нельзя! Ни в коем случае! Только после четырех.

— Ну, пожалуйста, в виде исключения, — заныла я. — Я не могу после четырех. Никак не могу. Я только на одну минутку. Я дядюшке обещала!

Ныла я скорее по инерции. Так, на всякий случай. Ни на что особо не рассчитывая.

Вдруг пропустят? Чем черт не шутит! А не пропустят, тоже ничего страшного. Поднимусь к главврачу. Она-то уж точно разрешит. Евгения Федоровна почему-то все еще хорошо ко мне относится. Несмотря ни на что!

— Проходите! — неожиданно смилостивилась медсестра. — Палату знаете?

— Нет. Не знаю. Я еще не была ни разу. Ее только сегодня ночью положили.

— Кого ее? — недоверчиво переспросила она. — Вы же только что сами сейчас сказали, что идете к дядюшке?

— Нет. Вы меня не правильно поняли. Я не говорила вам, что пришла к дядюшке. — Меня не так-то легко сбить с толку. — Я сказала, что обещала дядюшке, что схожу к тетушке.

— Фамилия?

— Короткова.

— Девушка! — вызверилась сестричка. — Что вы мне здесь голову морочите?! Выписалась ваша Короткова.

— То есть как это выписалась?! Вы уверены?! Короткова Евгения Семеновна выписалась?! Ее же только что положили!

— А вот так и выписалась. Под расписку! А то вы свою тетушку не знаете? Очень беспокойная дама. Сокрушалась, что собачку ей не с кем оставить. Никого, говорит, собачка не слушается, кроме нее. Доктор кардиограмму ей сделал — и выписал. Час назад как уехала. Сын увез. На машине. Очень неспокойная дамочка.

— Спасибо вам большое! — искренне обрадовалась я.

Я свою тетушку знаю. Если выписалась (пусть даже и под расписку), ей действительно стало легче.

Рассыпавшись в извинениях, я поспешила в реанимацию.

Слава богу, там никому и ничего объяснять не придется. В отделении интенсивной терапии меня уже знают и пропускают к Люсеньке беспрепятственно. В любое время дня и ночи.

Вот только толку от моих посещений — чуть!

Приду, постою, поплачу и отправляюсь восвояси. Сказать мне Люсеньке нечего. Нет у меня для нее новостей.

А ведь именно они, хорошие новости, могут вывести человека из комы. Я это точно знаю. Столько коматозных больных за свою жизнь повидала, столько раз наблюдала за тем, как они возвращаются к жизни, — не сосчитать!

И причина выздоровления была всегда одна и та же — стресс от положительных эмоций.

Видела я это, правда, по телевизору. В бразильских сериалах.

Но, согласитесь, какая разница? Кома, она и в Африке кома!

Почувствует Люсенька присутствие мужа, услышит его голос, обрадуется, и сердце ее забьется сильнее, кровь быстрее побежит по жилам, а там, глядишь, и выйдет болезная из небытия. Очнется, придет в себя и пойдет на поправку.

Я вытерла слезы и тихонечко вышла из палаты.

Конечно, муж — это хорошо. Но если его нету?! Не могу я его разыскать, хоть ты тресни!

Что ж мне теперь, сесть, сложа ручки, и дожидаться, когда Люси не станет? Чтобы потом всю жизнь корить себя за то, что могла помочь — и не помогла?

Нет, это невозможно! Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть.

Да, я знаю, Люся не хотела пока встречаться с семьей сына. Она сказала мне об этом сама, в нашу прошлую встречу. Считала, что время еще не пришло. Люся ждала получения каких-то больших денег, хотела купить Клеопатре норковую шубу, подарки внучкам и только тогда собиралась пойти на Греческий. На поклон. Надеялась, что сумеет восстановить отношения.

Но ведь тогда она была здорова и не помышляла, что попадет в такой переплет.

Я не стала звонить Ивану и предупреждать его о своем приезде. Что я могла ему сказать? Как объяснить свое внезапное желание встретиться и поговорить?

Пугать Ваньку по телефону страшным известием о том, что его мать при смерти, я не хотела. Это не телефонный разговор. О таком говорят, глядя человеку в глаза.

Звонить и объяснять свое желание встретиться с ним несуществующей, надуманной причиной тоже не стала.

Поехала в картинную галерею без предупреждения. И всю дорогу, пока ехала в метро, изводилась, что не застану Ваню на работе.

Нет, надо было мне все-таки позвонить. Позвонить и предупредить о своем приезде. Можно ведь и не подзывать к телефону Ивана. Передать сообщение через секретаршу или любого другого сотрудника, того, кто возьмет трубку.

Глядишь, ехала бы себе сейчас спокойно и не переживала.

К тому же точный адрес Ванькиной картинной галереи я представляла себе слабо. Ведь была там всего один раз, на открытии. И то сто лет назад!

Помнила только, что находится она на углу Старо-Невского проспекта и какой-то улицы, то ли Исполкомской, то ли Харьковской, в общем, где-то недалеко от площади Александра Невского.

Но я уже и Полтавскую улицу прошла, дошла почти до Суворовского проспекта, а художественной галереи Ивана все еще не было видно.

Может, они вообще переехали в другое место? Или закрылись совсем?

Тетка Клепа давненько мне не звонила. Она сейчас на даче живет, в Зеленогорске.

А на даче с маленькими детьми, сами знаете, жизнь какая: только успевай поворачиваться! По телефону болтать некогда.

Ну, наконец-то! Вот она — знакомая вывеска: "Арт-галерея «Петербургский современник».

Я прибавила шагу, как хорошая лошадь, почуявшая стойло, и вдруг…

— Девушка! — Передо мной неожиданно, словно из-под земли, образовался некий господин.

В длинном сером плаще с поднятым воротником, на глаза надвинута серая широкополая шляпа. Гангстер из голливудского фильма!

— Девушка! — Он настойчиво придерживал меня за локоть. — Перейдите, пожалуйста, на другую сторону проспекта.

— Но мне не надо на другую сторону! — удивилась я. — Мне вот сюда. В картинную галерею. Вон в тот подвальчик!

Опереточный господин бойко помахал у меня перед носом маленькой красненькой книжечкой:

— Служба безопасности Санкт-Петербурга! Галерея заминирована! Туда нельзя!

— А?!

— Бомба! В урне! Возле входа. Видите?! Ждем саперов. Пройдите, пожалуйста. Здесь небезопасно.

— Но мне срочно! — Я не собиралась сдаваться. — Мне нужно срочно поговорить с директором. Я успею до саперов.

— Девушка, милая, здесь в любую минуту все может взлететь на воздух! А вы говорите: «Директор!» Какой, к чертовой матери, директор?

— Директор галереи! — истерично взвизгнула я, поддавшись панике. — Иван Юрьевич!

— Иван Юрьевич? Но его нет. Он в отъезде. Я бы сам не прочь побеседовать с ним, узнать, что он думает по поводу бомбы. Бизнес-разборки, конкуренты, теракт? По какой такой причине бомбу подложили именно в его картинную галерею? Но — увы. В галерее сейчас только одни продавщицы. Ваш Иван Юрьевич в творческой командировке. В Японии.

— Надолго?!

— Надолго, гражданочка, надолго. Все, кончаем базар и быстренько переходим на другую сторону улицы. Это приказ! — Он подхватил меня под руку и поволок к пешеходному переходу.

— Спасибо большое! — Я попыталась вырваться из цепких лап сотрудника службы безопасности. — Дальше я сама. Я все поняла. Спасибо.

Я перешла на другую сторону Старо-Невского и оглянулась.

Сотрудника и след простыл. Очевидно, зашел в галерею. Какая опасная у него работа. Кошмар!

Интересно, он правильно понял мой вопрос? Я спросила его про командировку Ивана, а что имел в виду он, когда ответил: «Надолго!» Бомбу?!

Господи, сделай так, чтобы Ванька приехал из Японии как можно скорее!

Что ему делать там, в чужой стране? Картины писать? Так это и дома можно прекрасно делать. В России. Съездил, напитался впечатлениями — и пиши! По памяти. Совсем необязательно для этого уезжать надолго.

Придя на работу, я первым делом позвонила на Греческий. Я знала, что в квартире сейчас никого нет (все семейство, кроме Ивана, летом живет на даче), поэтому безбоязненно оставила сообщение на автоответчике:

— Ваня, это тетя Наташа Короткова. Позвони мне сразу, как вернешься!

Я продиктовала все свои телефоны и повесила трубку.

Потом подумала, подумала и перезвонила еще раз:

— Ванечка, это опять я. Ты только не пугайся, пожалуйста, но твоя мама сейчас больна. Она лежит в Михайловской больнице. В Питере. Позвони мне сразу, как приедешь из Японии. Не волнуйся. Все будет хорошо.

Ничего лучшего придумать в тот момент я не смогла.

Глава 21

— Si-iegfried! Si-iegfried!!! Ich Hebe Si-iegfried!!! — страстно взывала Брунгильда.

Зал замер. Сотни глаз устремлены на сцену. На одном дыхании, словно единое целое, внимали зрители страданиям оперной дивы.

— Si-iegfried!

Нет, это невозможно! Я уронила бинокль. Опять. В пятый раз с начала спектакля. Мне сегодня определенно не до любовных перипетий Зигфрида и Брунгильды. Впервые в жизни музыка Вагнера оставила меня равнодушной.

И это в Мариинке! Дирижирует сам Гергиев!

Кошмар какой-то!

Извиваясь всем телом, я скользнула вниз, нашарила на полу бинокль и, вернувшись на место, обиженно посмотрела на Митрофанову.

Сидит — само внимание, даже слезу пустила. Сопереживает Валькирии.

Я же, по ее милости, сама не своя. Подруга, называется! Взяла и испортила мне настроение. Знает ведь, что я без ума от Вагнера. Нет, надо было перед самым спектаклем завести этот бессмысленный, никому не нужный разговор.

— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — хорошо поставленным голосом поинтересовалась Аннушка, едва только мы вошли в шестую ложу бенуара.

— Места изумительные.

— О-бал-деть! — на весь зал рявкнула подруженька, обозревая полный партер иностранцев.

— В смысле? — рассеянно поинтересовалась я, сверяя билеты.

— Я тебе еще раз повторяю, — она раздраженно загромыхала стульями, пробираясь на первый ряд, — на тебя было покушение. И не одно! А ты только глазами хлопаешь. Программку купила?

— Какую программку, Аня? Зачем ты меня пугаешь? С чего ты взяла, что на меня были покушения?

— А по-твоему, не было?!

— Не было.

— Не ври! — Анечка выхватила у меня из рук либретто. — Кто сейчас опоздал на полчаса, а потом оправдывался?! Я?!

— Ань, я тебя умоляю, сколько можно психовать из-за пустяка? Ты тоже иногда опаздываешь.

— Я тебе еще раз повторяю, я опаздываю только потому, что всегда езжу на машине. А ты?! Ты же сегодня приехала на метро!

— Правильно, — разобиделась я, — в метро пробок нет, но до метро еще надо дойти, а я после того, как на меня нечаянно наехал велосипедист, парком ходить боюсь. Пошла в обход, по Бассейной, вот время и не рассчитала.

— Нечаянно?! Сначала бомж на кладбище, потом велосипедист в парке! И все нечаянно? За тобой охотятся! Неужели ты этого не понимаешь?

— Нет, конечно. Зачем на меня охотиться?

— То есть ты у нас ни во что не ввязывалась, ничего не видела, ничего не слышала, ничего никому лишнего не говорила и убивать тебя не за что?

— Не за что, — совершенно искренне заверила я.

— О-бал-деть! — Нервно скомкав программку, Митрофанова свирепо уставилась на пожилую супружескую пару иностранцев, сидящую в соседней ложе.

Вопреки Аничкиным ожиданиям, маневр ее не удался. Супруги ни капельки не смутились и продолжали разглядывать нас с неподдельным восторгом.

И не только они. Наш эмоциональный диалог привлек внимание многих зарубежных любителей оперы.

Митрофанова поправила бриллиантовое колье:

— А бомба?

— Что — бомба? — чуть слышно пролепетала я, страдая от повышенного внимания окружающих.

— Бомба, взрывное устройство, которое перед самым твоим приходом подложили в картинную галерею! О-бал-деть! Почему мне никто никогда и нигде не подкладывал бомбу? А ведь я, кажется, далеко не последний человек в этом городе! Согласись!

— Нет, Аня, это невозможно! При чем здесь бомба? Тебя послушать, так можно подумать, что бомбу в урну неподалеку от Ванькиной картинной галереи подложили из-за меня! Где галерея, а где я, Аня?! Кто мог знать, что я пойду в тот день к Ивану, если я и сама не знала, что собираюсь к нему идти? В последний момент надумала. Это случайность!

— Там нечаянно, здесь случайно! Ты сама-то понимаешь, что говоришь? Рассуждаешь, будто святая!

— Ань, я тебя умоляю, почему сразу — святая? Нет, конечно, но и убивать меня не за что.

— Не за что?! — На холеной шее вздулись жилы. — Не за что, говоришь! Я тебе еще раз повторяю, несколько покушений подряд — это не случайность! Не бывает таких случайностей! Понимаешь?! За тобой охотятся. Нутром чувствую. Что там у нас с Валерой? Когда он возвращается?

— Не знаю, — без малейшего зазрения совести соврала я.

Какой Валера?! Господи! При чем здесь Валера?! Мне нужен Валера сейчас, когда у меня на хвосте Крыласов?! Нет!

Сразу видно, что Анькин муж — единственный ребенок в семье. Анечка понятия не имеет, что такое деверь. Да еще когда твой деверь — полковник ФСБ!

Да Валерка из меня всю душу своими вопросами вытянет! И не захочешь, да все ему выложишь. Как на духу!

Сама не заметишь как!

Я уж его манеру «разговоры разговаривать» за столько лет родства изучила. Начнешь рассказывать про одно, а расскажешь совсем-совсем про другое! Про аферу с романтическими свиданиями, например.

Кошмар какой!

Господи, когда уже закончится эта рыбалка? У меня вся надежда на ФСБ. Вот вернется Валерочка — и найдет мне Люськиного господина Будина. Как пить дать, найдет. Из-под земли достанет. Для него это не вопрос.

— Нет, так нет. Обалдеть! — Грозно мазнув взглядом притихшую публику в соседней ложе, Митрофанова развернулась всем корпусом в мою сторону. — Мы и сами не лыком шиты. Разберемся! Что там у нас на сегодня с «Марьяжем»?

— Да вроде нормально все, — не совсем уверенно сказала я, старательно отводя взгляд. — Налоги платим вовремя, зарплату девочкам тоже.

— Налоговая за тобой по старым кладбищам на велосипеде гоняться не будет. У них другие методы. Может, конкуренты?

— Да нет. Никаких наездов не было.

— Тогда клиенты? Гомики, например, или трансвеститы. Они все с прибабахом.

— Какие гомики, Аня? Я тебя умоляю! «Марьяж» позиционирует себя как брачное агентство. У нас своя ниша — знакомства для создания семьи!!! Нетрадиционными ориентациями, групповухой и прочей экзотикой мы не занимаемся. Откуда у нас гомики?

— Ну, хорошо, — тяжело вздохнула она, — допустим, ты права — в агентстве все тип-топ. А в библиотеке? Может, ты там что-нибудь натворила?

— В библиотеке?! Аня! Что такое можно натворить в библиотеке, чтобы за тобой охотились? Ты меня поражаешь!

— Нет, моя дорогая, это ты меня поражаешь! Я тебе еще раз повторяю, у вас там такое творится! Олигархи отдыхают!

— У нас? В Публичке?!

— У вас, Натусечка, у вас. Сколько лет отсидел за вашу Публичку этот, как его, из головы выскочило… Фамилия у него на букву "Я"… Мордатый такой!

— Януковский?

— Точно. Януковский. Генерал Дима! — чересчур радостно подтвердила она.

— Аня, я тебя умоляю, он же книги украл. Редкие!!! При чем здесь Публичка?! Разве можно обвинять лучшую российскую библиотеку в том, что какой-то подонок польстился на ее уникальные фонды и совершил кражу? Какое отношение имеет твой Януковский к Публичной библиотеке? Он ведь не был нашим сотрудником.

— О-бал-деть! — подозрительно легко согласилась Митрофанова. — Сам генерал в библиотеке не работал, но у него был сообщник из ваших сотрудников. Должен был быть. Не спорь! Или сообщница. Януковскому помогал тот, кто знает все здания Публички как свои пять пальцев, знает не со стороны, как читатель, которого дальше читальных залов и курилки не пускают, а именно изнутри, знает не только черные лестницы, потайные углы и проходы, но и все подвалы, внутренние дворы, короче, все ходы-выходы. А знать это может только особа, проработавшая в катакомбах Публички не один десяток лет, — заключила она с делано безразличным видом.

Я недоверчиво посмотрела на Анечку.

Обалдела, что ли?

С какой стати вздумалось ей по прошествии стольких лет обвинять меня в пособничестве Януковскому? Бредит?

Парилась вчера со своими зарубежными гостями в сауне, потом перекупалась в бассейне, простудилась — и теперь бредит.

У Митрофановой жар, она бредит, а я слушаю ее горячечную абракадабру, принимаю ее за чистую монету и расстраиваюсь.

Я придвинулась к бедной своей подруженьке поближе и осторожно коснулась губами ее лба.

— О-бал-деть, — мягко отстранившись, растроганно сказала Аннушка. — Дошло наконец. То-то же, горе ты мое луковое. У меня на такие дела нюх! Ой, Натуся, Натуся… Захожаев! Видела? Захожаев!

— Где?! — Я чуть не вывалилась из ложи, решив, что тенор спустился в зрительный зал.

— Да вот же, — Митрофанова сунула мне под нос растерзанную, помятую программку. — Вот, смотри. Действующие лица и исполнители: Зигфрид — Леонид Захожаев. Я его обожаю. Какой голос! У меня от его голоса мурашки по коже. Слушай, Натуся, а ты не допускаешь мысли, что это может быть твой новый поклонник?

Час от часу не легче! То пособница Януковского, то пассия Захожаева! Эк ее разбирает! Нет, это не просто простуда. Анька подхватила инфекцию. Это менингит!

Судорожно схватив Анечку за руку, я сжала тонкое запястье и принялась сосредоточенно считать пульс несчастной, незаметно поглядывая на часы, висящие над сценой.

Уф-фф! Слава богу, пульс не частит, температура нормальная. Мой скороспелый диагноз, к счастью, оказался не правильным.

— Точно, точно. Это твой ухажер! — не унималась тем временем Аннушка. — Я должна была догадаться сразу. — Яростно долбанув свободной рукой по бархатной обивке ложи, она победоносно оглядела притихших ценителей Вагнера. — Согласна?

Я поспешно кивнула:

— Согласна.

Еще бы не согласна, конечно, согласна. Захожаев так Захожаев. Почему нет? От меня не убудет, если соглашусь еще на одного поклонника. Одним воздыхателем больше, одним меньше — какая мне разница?

Главное сейчас, чтобы Митрофанова успокоилась. Вон как распалилась, бедняжка: глаза горят, грудь ходит ходуном. Того и гляди, кондратий хватит.

— Знаешь, Натуся, меня его настойчивость смущала с самого начала. С какой стати он так в тебя втрескался? Букетами заваливает, о-бал-деть! Поводов ты ему не давала, ни словом, ни взглядом не поощряла, чего, думаю, мужика так разбирает? — Анька одобрительно похлопала меня по колену. — На самом деле, ты у нас еще вполне смотришься, но, согласись, в его поступках нет логики. Тоже мне, Дон Жуан выискался!

— Захожаев? — решилась я прояснить ситуацию.

— Да погоди ты со своим Захожаевым, — отмахнулась Митрофанова. — До начала еще целых пятнадцать минут, а ты — Захожаев! Вспомни лучше, что у тебя влюбленный Шурик про Публичку выспрашивал.

— Крыласов?!

— Крыласов, Крыласов, кто же еще? За тобой охотится твой настойчивый поклонник! Он знает, что ты раньше в Публичке работала?

— Угу, — машинально кивнула я, пытаясь вникнуть в очередную версию подруги.

— Вот видишь, все сходится. Теперь в его поступках просматривается логика. Ему нужна закрытая информация о Публичной библиотеке, вот он и приударил за тобой. Дескать, не устоишь под напором его нежных чувств и роскошных букетов, дрогнешь, влюбишься и в любовном угаре все ему выложишь.

— Ну?

— Баранки гну! — возмутилась подружка. — Надоело ему за тобой ухаживать, понимаешь? Ни один нормальный мужик твои цирлих-манирлих не выдержит. На дворе третье тысячелетие, а ты все «нет да нет!». Вот он и решил подстраховаться. Сменил тактику.

— Ань!

— Я тебе еще раз повторяю, Натусечка: Шурик Крыласов решил подстраховаться. И бомж на кладбище, и велосипедист в парке, и бомба… Нет, с бомбой я не уверена! А вот бомж и велосипедист — это его люди. Точно! Не получилось выведать у тебя нужные сведения по-хорошему, выведают по-плохому. Короче, дадут тебе по башке и силой получат всю секретную информацию о Публичке.

— Какую секретную информацию о Публичке, Аня? Я тебя умоляю, я сто лет уже не работаю в библиотеке!

— Правильно, — вызверилась Анечка, — в том-то и смысл, что уже не работаешь. На том у него весь расчет и построен. Раз не работаешь, значит, в круг подозреваемых лиц не войдешь, связи твои правоохранительные органы отрабатывать не станут, а следовательно, ни на него, Крыласова, ни на его преступную группировку, промышляющую кражей раритетных изданий, никогда не выйдут!

— Нет, это невозможно, какие раритетные издания?! Где раритеты, а где я, Аля?! Зачем за мной охотиться? Можно подумать, я работала хранителем фонда редких книг. Ты же знаешь, я к книжным фондам вообще никогда никакого отношения не имела, всю жизнь была систематизатором и работала только с новыми поступлениями. Пришли в библиотеку книги, я их просмотрела, индекс ББК поставила — и все. Все! Понимаешь? Никакой закрытой информацией о хранении раритетов я не владею.

— Я-то понимаю, — Митрофанова с треском разорвала обертку из золотистой фольги, — а вот ты — нет! — Она раздраженно протянула мне половинку подтаявшей плитки молочного шоколада. — Наверняка знать, кому перешла дорожку, можешь только ты сама. Только! Я же могу лишь предполагать. Но что-то мне подсказывает, что без Публички здесь не обошлось. Все, Натуся, Гергиев вышел, — энергично зааплодировала она, приветствуя именитого дирижера.

Я надкусила шоколадку и погрузилась в малоприятные размышления.

Легко сказать: «Без Публички не обошлось», сложнее вспомнить, кому из библиотечных дам я могла так насолить, чтобы на меня объявили охоту.

Проработать четверть века на одном месте — это много. Очень много! Коллектив в основном женский, всякое за эти годы случалось: ссоры, обиды, конфликты. К тому же десять лет я была руководителем группы. Двадцать баб изо дня в день в одной комнате, заваленной книгами, — это вам не шутки.

Но до убийства дело не доходило даже в мыслях.

Нет, и думать нечего, все это полная ерунда! На самом деле за все эти годы хорошего было больше, чем плохого.

Вот уволилась, а в библиотеку все равно тянет. Нет-нет да и забегу на минутку — поболтать с коллегами, поделиться новостями.

И вообще, что бы там ни говорила Митрофанова, сотрудники Публичной библиотеки на преступление не способны по определению. Там нет случайных людей.

Публичка для них — это не просто место работы, это — стиль жизни, состояние души!

— Siitgfried!!!

Нет, это невозможно. Я в изнеможении поправила тяжелый узел волос. От духоты и тягостных мыслей разболелась голова, а тут еще шпильки!

Впились в кожу и давят так, что ломит затылок.

Ради кого, спрашивается, я уложила сегодня привычный конский хвост в замысловатую прическу? Кому хотела понравиться?

Суета сует и тщеславие!

Презрев условности и правила хорошего тона, я прямо в ложе, не сходя с места, взяла и вытащила все шпильки. Узел распался, волосы блестящей волной рассыпались по спине.

Фу-у, совсем другое дело. Даже в головушке прояснилось.

Отцепить бы еще ту прядь, что запуталась в деревянной резьбе спинки кресла, и можно будет спокойно дослушать хотя бы последнее действие. Пытаясь освободиться из резного капкана, я повернулась назад и испуганно замерла.

Кошмар какой!

Стриженные под ноль фрау, сидящие сразу за нами, любовались моим хвостом столь хищно и откровенно, что я поняла все. Все!!! Поняла мгновенно и безоговорочно.

Волосы! Вот причина моих несчастий!

На меня охотятся из-за длинных волос.

Глава 22

Дома я первым делом позвонила Верочке. Посоветоваться. Прирожденный маркетолог, она всегда в курсе городских цен абсолютно на все виды товаров.

— Волосы? Смотря, сколько берешь, — ничуть не изумившись вопросу, деловито уточнила она. — Все зависит от партии. Если оптом — одна цена, в розницу конский волос идет существенно дороже. Тебе на подушку?

— Какую подушку, Вера? Я тебя умоляю, мне конский волос в подушке на фиг не нужен! Я на гречишной лузге сплю. Ты объявления видела? По всему городу на водосточных трубах расклеено: «Дороже всех покупаем волосы!»

— Так бы сразу и говорила, — разобиделась Веруня. — Это у баб волосы скупают, для наращивания.

— Почем?

— По-разному. А тебе зачем? Покупать или продавать?

— Даже не знаю, как сказать, — на секунду замешкавшись, промямлила я.

Мне не хотелось расстраивать Верочку раньше времени.

Волосы у нее роскошные: блестящие, густые, длинные, до самой… В общем, вы наверняка уже догадались, какой длины волосы у Веруни. Такие сейчас редкость.

Наслушается подруга на ночь моих рассказов об охотниках за женскими скальпами, переполошится, не будет спать, а утром выяснится, что вся эта история яйца выеденного не стоит.

Мне это надо? Нет. Вначале сама во всем разберусь, а уж потом буду народ пугать.

Бог даст, бомжи и велосипедисты, гоняющиеся с парикмахерскими ножницами в руках за длинноволосыми петербурженками, — не что иное, как плод моего больного воображения, разогретого Аннушкиными фантазиями.

Верочкины дедуктивные способности я недооценила.

— Ты сошла с ума! — возмутилась она. — Чтобы поправить финансовое положение агентства, ты готова продать наши волосы?!

— Нет, конечно. Наоборот! — поспешно заверила я подругу. — Верочка, миленькая, я все тебе расскажу. Обязательно! Только позже, когда сама до конца разберусь. А сейчас сосредоточься, пожалуйста, и расскажи все, абсолютно все про тех, кто скупает женские волосы.

— Все? — растерялась она. — Но я не знаю всего. Знаю только, что появились эти фирмы недавно. Покупают в основном, чтобы перепродать за рубеж. В наших салонах красоты такая услуга, как наращивание волос, тоже есть, но большой популярностью она не пользуется. Не тот менталитет. Зачем платить деньги за чьи-то волосы, если можно отрастить свои?

— Да уж, — передернулась я, представив на своей голове приклеенные чужие волосы, — за ними ведь надо ухаживать. Мыть, причесывать, трогать руками. Нет, это невозможно.

— Это ты так думаешь. Многие рассуждают по-другому. К чему тратить время и силы, истощать организм, если можно приобрести роскошную шевелюру за один поход в парикмахерскую? На Западе ведь в лес по грибы не ходят. Покупают дары природы в супермаркете, хотя грибов в европейских лесах — немерено. Помнишь, в Финляндии, в городке Иматра, мы видели, как подосиновики росли прямо на газоне перед жилым домом.

— Что русскому здорово, то немцу смерть! — фыркнула я.

— Именно, — развеселилась Веруня. — Западники первое время скупали волосы в странах третьего мира: Индия, Малайзия, Вьетнам — а потом на нас перекинулись. Азиатские волосы, сколько их ни крась, все равно от европейских по структуре отличаются.

— Пустили Дуньку в Европу! Спасибо, хоть по типу волос на европейцев тянем, — мрачно сказала я.

— Хорошо, Лерочка, спокойной ночи. Иди ложись. Я скоро, — ангельским голоском проворковала Веруня. — Благоверный мой, — раздраженно пояснила она. — Нервный какой-то стал последнее время. Сколько, говорит, можно по телефону разговаривать! Можешь себе представить?! А я сегодня всего какой-то час поболтала. От силы — два. С мамой. Потом Валя позвонила. С сестрицей мы, правда, часа три покалякали, но он в это время занят был — футбол смотрел. Наверное, на работе неприятности. Чудо в перьях! Не рассказывает ведь ничего. Щадит! Прямо не знаю, что и делать. Может, ему бром в чай подливать, незаметно, чтобы успокоился? Как думаешь?

— Бром — плохо. Он вонючий. Валера сразу унюхает. К тому же бром не все переносят. Лучше мед.

— Точно. Буду давать мед. Он сладкое любит. Так о чем это я?

— О наращивании волос.

— А, ну да. Можешь себе представить, сейчас в женских колониях все заключенные — лысые!!! Честно. Я сама читала. Осужденных стригут якобы в целях гигиены, а волосы тюремное начальство продает на Запад. Деньги, естественно, берет себе. Особо, правда, на этом не разбогатеешь. Деньги фирмачи дают небольшие.

— Небольшие — это как?

— Тысяч десять, если не ошибаюсь.

— Рублей?

— Ну не долларов же!!! Размечталась! — возмутилась Веруня. — Конечно, рублей. Десять тысяч рублей за килограмм. Это в том случае, если товар — супер. Седые и крашеные идут дешевле.

Я поспешила на кухню, открыла шкафчик и достала безмен, чтобы выяснить, сколько же весит мой «хвост».

Нет, это невозможно! С какой стороны ни подцеплю волосы крючком безмена, циферблат все равно не вижу. Пришлось идти в ванную, чтобы посмотреться в зеркало.

Увы, увиденное меня не порадовало. Стрелка не дотянула даже до единицы. Остановилась на седьмом делении.

Негусто!

Получается, что выручить за мой хвост можно максимум семь тысяч. Это в том случае, если в приемном пункте не заметят, что волосы крашеные.

Я, конечно, волосы свои за такую цену продавать не стану, а вот маргиналы…

Преступные элементы вполне могут на эти деньги польститься. Дареному коню в зубы не смотрят! А для какого-нибудь непутевого бомжа длинные волосы петербургских бабенок — самый настоящий подарок.

Сиди себе под кустом в безлюдном месте и поджидай беспечную длинноволосую красотку. Одно движение ножницами — и денежки в кармане.

— Алло! Татуля! Алло!

— Да, Верочка, слушаю.

— Ты куда-то пропала. Я думала, нас разъединили.

— Нет, это я отвлеклась. Волосы взвешивала.

— Сколько?

— Семьсот граммов.

— Круто! — восхитилась Веруня. — Без головы взвешивала?

— Ве-ера!!! Скажи лучше, ты в последнее время ничего подозрительного не замечала? Может, кто-то наблюдал за тобой, смотрел оценивающе или сказал что-то типа «какие красивые волосы!»?

— Было! — разволновалась подружка. — Было, вчера вечером. Еду я в метро. Народу полно. Свободных мест нет. Час пик, сама понимаешь. Стою. Устала, как собака. Вдруг прямо передо мной освобождается местечко — мужик засобирался на выход. Я хочу сесть и вдруг слышу: «Девушка! Девушка, подождите, не садитесь!» Оборачиваюсь — тетка! Взгляд сосредоточенно-безумный, пузо торчит вперед, пробирается с другого конца вагона с кошелками наперевес. Я посмотрела: тетка — моя ровесница, только выглядит безобразно. Знаешь, из тех, что моют голову раз в неделю, а на голове — перманент. Ну, думаю, моя дорогая, место я тебе уступать не обязана. Чего ради, спрашивается, если мы с ней в одной возрастной категории? Короче, я села, а эта сумасшедшая, глядя мне прямо в глаза, говорит: «Распустят свои патлы, думают, что красиво!» Можешь себе представить?!

— Идиотка!

— Ну.

— А ты?

— А что я? Я, как всегда, по «системе йогов».

— Умница! — с чувством одобрила я подружку.

Вера действительно умница! В любой конфликтной ситуации она предпочитает сохранять спокойствие. Лишь только запахло в воздухе скандалом, Веруня закрывает глазки и посылает обидчика на три буквы. Молча, про себя, по «системе йогов».

В телефонной трубке противно запикало.

— Ой, Верочка, все! У меня телефон садится. Два слова, и я закругляюсь. Алло! Вера! Ты меня слышишь? Помнишь, за мной гнались на кладбище, а потом в парке? Вера, это банда! Ловят баб и срезают с них волосы.

— Совсем? — усомнилась она.

— Под корень! — поспешно заверила я.

— Какой ужас!

— Кошмар!!! Верочка, я тебя умоляю, будь осторожна! Не ходи с распущенными волосами!

— Нет, мне это нравится! — гневно перебила она. — Из-за каких-то ленивых богатых проституток, не способных отрастить собственные волосики, мне придется менять прическу?! Но мне идут распущенные волосы! Почему я должна себя уродовать?

— Вер, ну почему сразу уродовать? Может, просто какое-то время прятать волосы под парик? Синтетический. Пока все не уляжется.

— Синтетический парик?! Летом!!! Это же полный отстой!!! — дурным голосом завопила моя выдержанная подруга. — Мы облысеем!!! Подожди, кажется, Валера проснулся. — Послышался глухой непонятный шум, как от водопада Ниагара. — Да, Лерочка, иду, дорогой. А? Нет, я в душе. Что?! Нет! Уже все. Все, говорю, заканчиваю. Иди ложись. Нет, ты слышала? Вот чудо в перьях! Мне это надо? Рискуя жизнью, ношу эти длинные лохмы — и вот результат! Опять чем-то недоволен. Завтра же подстригусь.

— Ой, Верочка, нет! — Я с содроганием вспомнила времена, когда носила короткую стрижку.

Жизнь женщины с короткой стрижкой — это не жизнь, а сплошные хлопоты. День начинается с мытья головы. Мыть голову вечером, перед сном — нерационально. За ночь волосы на вашей беспокойной голове примнутся так, что утром вы потратите на укладку уйму времени.

А сама укладка? Гели, муссы, пенки, лаки и фиксаторы! Фен!!!

Фен — это монстр, методично, изо дня в день, лишающий ваши волосы жизненных соков.

Привели голову в порядок? Отлично!

На улице светит солнышко, влажность в пределах нормы, вполне вероятно, ваша прическа продержится до вечера. А если нет? Если на дворе непогода: льет дождь, дует ледяной ветер, и без шляпки из дома носа не высунешь?

Можно, скажете вы, вообще не делать укладку. Можно. В том случае, если вы предпочитаете совсем короткую стрижку. Но тогда, чтобы выглядеть комильфо, вам придется каждые десять дней посещать парикмахера.

Нет, это невозможно!

— Алло, Татуля?

— Да, Берусь. Давай не будем опережать события. Подстричься мы успеем всегда, даже после нападения.

— Успеем, — мрачно согласилась она, — если голова на плечах останется.

На том мы с Верочкой и порешили.

Глава 23

Всю последнюю неделю, начиная со вторника, меня терзали гастрономические фантазии.

Я даже слегка струхнула, решив, что беременна. А как еще, прикажете, объяснить неожиданные вкусовые пристрастия?

Утром просыпаюсь, открываю глазоньки, а мысли все — о еде.

Началось все с селедки под шубой. Мелко нарезанная атлантическая селедочка, молодая картошка, лучок и горка нежнейшей свеклы, потертой на крупной терке, от души сдобренные майонезом, мерещились мне до тех пор, пока я не приготовила селедку под шубой.

Селедки я приготовила много, целый тазик, как на Маланьину свадьбу, и к вечеру все «приговорила».

На следующий день история повторилась.

Мне привиделась манная каша. Потом были малосольные огурцы, ведерная кастрюля постного борща, приготовленного по папиному рецепту, экзотический салат из авокадо с креветками, не менее экзотическая по нынешним временам тюря из ржаного хлеба, потом, слава богу, начались критические дни.

На этот раз пронесло! Тревога по поводу беременности оказалась ложной. У меня от радости чуть крыша не съехала.

Нет, беременность, конечно, дело хорошее. Вот только не в моем возрасте!

Возраст, состояние здоровья, два взрослых сына и маленькая приемная дочь — достаточно веские аргументы в пользу того, что с деторождением мне пора успокоиться.

Женские недомогания у меня начались, я слегка повеселела, но навязчивые фантазии на тему «чего бы такого съесть?» не прекратились. Сегодня, например, мне весь день упорно грезился чизбургер.

Аппетитная круглая булочка с кунжутом, начиненная котлетой, сыром и маринованным огурчиком, завернутая в тонкую папиросную бумагу, мерещилась мне с самого утра, мерещилась так явственно, что скулы сводило и рот наполнялся слюной.

Я решительно выключила компьютер. Хватит издеваться над организмом! Все равно много не наработаешь, когда все мысли только о еде. Пойду в «Макдоналдс», съем свой чизбургер и успокоюсь.

Того странного типа, с бутылочкой кока-колы в руках, я заметила сразу, едва вышла на Лиговку. Он стоял у театра «Комедианты», на самом солнцепеке, и с озабоченным видом разглядывал афишу с репертуаром прошлого сезона.

— Простите, — сквозь зубы пробурчал молодой невежа, зверски отдавив мне ногу на пешеходном переходе через Кузнечный переулок.

— Ничего страшного, — мило улыбнувшись, заверила я его и мысленно обругала косолапым идиотом.

У газетного киоска на углу Колокольной и улицы Марата — опять он. Я обратила на него внимание только из-за неестественно напряженной спины. У театра парень так же старательно вчитывался в афишу, водя носом по стеклу витрины.

В витрине обувного магазина на Владимирском проспекте я увидела изумительные мужские полуботинки хорошего коричневого цвета и забежала узнать, есть ли в продаже Славочкин размер.

Парень зашел следом.

«Очевидно, не знает, какие здесь цены», — посочувствовала я любителю колы и старых афиш, отметив стоптанные ботинки китайского производства.

И только заворачивая на улицу Рубинштейна, я заподозрила неладное, увидев, что знакомая фигура опять маячит позади меня.

Вот оно. Началось. Охота за скальпами!

Из-за собственного чревоугодия и переживаний, связанных с мнимой беременностью, я совсем запамятовала об опасности, которая подстерегает меня на каждом шагу.

Я нервно схватилась за голову. Что там у нас с прической? Ну, конечно, так и есть, вместо «кички» на голове — «конский хвост»!

На самом деле ничего удивительного. Ведь утром, причесываясь, я думала только о булочке с сыром и котлетой, совершенно забыв о том, что в свете последних событий должна быть предельно осторожна.

Не убавляя шага, я заправила волосы под пиджак и обернулась назад. Может, теперь, когда волосы спрятаны, преследователь оставит меня в покое?

Нет, охотник за скальпами упрямо тащился следом.

Я задохнулась от возмущения. Что этот тип вообще себе позволяет?! Что он возомнил? Нашел легкую добычу?

Устроил охоту на женщину средь бела дня, в самом центре города, в пяти минутах ходьбы от Невского! Он думает, я буду молча смотреть, как отрезают мою девичью красу?

Нет, мой миленький, не на ту напал! Так просто я не дамся!

Тоже мне, горе-охотник выискался. Неужели не понимает, что я его вычислила и шанс отрезать «хвост» незаметно он упустил? Нет преимущества внезапности.

А силой! Силой пусть только тронет! Заору так, что мало не покажется. Заору и сдам охраннику. Должен же в «Макдоналдсе» быть охранник? Почему нет?

Я прибавила шагу.

На дверях «Макдоналдса» — табличка: «Закрыто по техническим причинам».

Сегодня, определенно, не мой день.

Прощай, чизбургер! Видать, не судьба!

Мгновенно сориентировавшись, я, не сбавляя шага, повернула с улицы Рубинштейна на Невский проспект.

Сориентировалась-то я быстро, но не правильно. Мне надо было повернуть налево, в сторону Фонтанки, и минут через десять я была бы уже в стенах родной Публички, в безопасности.

Я же, ничтоже сумняшеся, повернула направо и неслась теперь в сторону Московского вокзала, на ходу придумывая всевозможные версии собственного спасения.

Одна лучше другой!

Обратиться за помощью к первому встречному? Выбрать мужика помоложе да пошире в плечах, кинуться, заливаясь слезами, ему на грудь, поплакаться и попросить защиты?

Так ведь не поверит. Примет за городскую сумасшедшую. И правильно сделает. Я бы сама еще пару дней назад именно так и подумала. Кому нужны чужие крашеные волосы?

Оказывается, нужны!

Я обернулась назад. Парень с бутылочкой колы в руках, как приклеенный, шел следом за мной.

На Невском, как назло, ни одного милиционера. Народу полно, а милиции нет.

Моя милиция меня бережет!

Я притормозила у лотка с мороженым, хотела пожаловаться продавщице. Уж больно она мне понравилась. Здоровая баба, грудастая, руки как кувалды.

Если такая надумает заступиться — сам черт не страшен!

А если не надумает?! То-то и оно! Характер у таких баб взрывной, непредсказуемый.

Хоть бы кого-нибудь из знакомых встретить. Ведь это Невский!!! Нет. Все как повымерли!

Правильно говорят, нет ума смолоду — и не будет!

Надо было мне сразу на ту сторону проспекта перейти — укрылась бы в стоматологической клинике. Я с тоской посмотрела на клинику «Меди»: солидное здание в четыре этажа. Есть где спрятаться. Заодно бы и зубы подлечила. Сто лет к стоматологу не могу выбраться.

Ну да что об этом говорить, когда пешеходный переход остался уже далеко позади.

Теперь вся надежда на отель «Коринтия Невский палас»!

Отель огромный, выходит сразу на две улицы. Зайду со стороны Невского, пробегу насквозь и выйду, как ни в чем не бывало, на Стремянную.

Представляю, какую рожу скорчит мой преследователь. Ведь его самого швейцар в отель не пропустит.

Я вспомнила стоптанные китайские ботинки и совершенно успокоилась. Абсолютно точно — не пустит. И думать нечего.

Стеклянные двери бесшумно сомкнулись за моей спиной, ограждая от суеты и нервозного гомона Невского проспекта.

Я попала в другой мир — надежный, благополучный, респектабельный. Все недавние страхи показались в такой обстановке глупыми.

Что это я взъелась на бедного парня? С какого такого перепугу? Подумаешь, шел следом! Ну и что? Что же ему теперь — разрешения у меня спрашивать: дескать, извините, пожалуйста, дорогая Наталия Николаевна, можно я буду ходить по тем же улицам, что и вы?

Улицы в Питере пока еще не приватизированы, каждый ходит, где пожелает.

Я так расхрабрилась, что даже в бутик забежала, на распродажу. Соблазнилась словом «Sale». Никуда, думаю, моя Стремянная не денется. Подождет!

Такие распродажи не каждый день случаются. На некоторые товары цены аж на семьдесят процентов скинули. Стою, зарылась в ворох нижнего белья, наслаждаюсь жизнью.

Согласитесь, приятно почувствовать себя состоятельной женщиной — любые трусики по карману.

Глаза от топика (славненький такой, в мелкий цветочек) поднимаю, а за стеклянной витриной — он! Пустили-таки!

Идет по пассажу, словно хищный зверь по лесу рыщет. Весь подобрался, напружинился, глаза злые-презлые, и зорко так по сторонам посматривает.

Я первую попавшуюся тряпку схватила и в примерочную кабину шмыгнула. Стою ни жива ни мертва, боюсь даже в щелочку между занавесками посмотреть. Тут, как на грех, в примерочную очередь собралась.

Продавец нервничает, интересуется:

— Девушка, пижама подошла?

Какая пижама? Господи! До пижамы ли мне сейчас? Я к ней и не притронулась.

— Нет, девушка, не подошла. Мала, к сожалению. Принесите, пожалуйста, на размер больше, — умильным тоном попросила я, только бы потянуть время и остаться в спасительной примерочной.

С духом собралась, в щель глянула, а он уже тут как тут. В бутик, правда, входить не стал, остановился в дверях и глазами вокруг шарит. Пошарил, пошарил и дальше отправился.

Я из кабинки выскочила, пижамку неведомого размера продавщице вернула и быстренько за манекен, тот, что у самого входа, спряталась. Стою, жду, чтобы змей этот подальше отошел.

— Девушка, — опять продавщица со своей пижамой (есть же люди настойчивые), — вот, посмотрите, нашла. Шестьдесят второй! На размер больше, чем та, что вы только что примеряли. Так возьмете без примерки или примерять будете? — и радостно так у меня перед носом кружевной попоной для слона размахивает.

— Буду, девушка, буду, конечно. Как же без примерки? — сиплю страшным шепотом, а сама, как загипнотизированная, глаз с преследователя своего не спускаю.

Вдруг услышит и вернется! Отошел-то — всего ничего!

— Девушка! — не унимается моя продавщица. — Можете пройти! Примерочная освободилась!

Вот привязалась! Издевается она надо мной, что ли? Видит ведь, что у меня сорок восьмой размер, нет, пристала с этим шестьдесят вторым. Примерь да примерь! Лишь бы продать! И голос такой пронзительный. Невозможно!

Пижаму я не взяла, но поблагодарила. Сдержанно.

— Спасибо, девушка, — тихонько так прошелестела (личным примером дала понять — настоящие леди разговаривать должны на полтона тише), — примерю чуть позже. Дождусь мужа — и примерю. Он уже выехал. Минут через сорок будет. Я без мужа себе ничего не покупаю. Никогда. Боюсь, что ему не понравится.

Продавщица глаза возмущенно выкатила, полную грудь воздуха набрала и даже рот раскрыла, чтобы всласть на меня наорать, потом передумала и закрыла. Сочла за благо с больной не связываться. Отошла в сторонку.

Охотник за тремя волосинами тем временем до картинной галереи добрался. Остановился в дверях, к косяку вальяжно так привалился, картины созерцает.

Мне бы сразу этим моментом воспользоваться и к выходу из отеля бежать, а я в магазине замешкалась.

Умом понимаю, что медлить нельзя, а ноги не идут. Начала зачем-то считать до трех, потом кинулась было к дверям, да за манекен зацепилась, тот повалился, я подхватила, продавщица взвизгнула…

Драгоценное время было безнадежно упущено.

Пришлось мне не на улицу бежать, а на второй этаж, на форум «Торговля большого города».

Про форум я узнала только что, из объявления. Прочитала, пока за манекеном пряталась.

Есть у меня такая невинная библиотечная привычка — читать все подряд. Как только буквы печатные вижу (кириллица, латиница, без разницы), начинаю их в слова складывать. Надо, не надо — складываю, и все тут, даже если смысл не улавливаю.

Вот и тут — когда за манекеном пряталась, от страха была сама не своя, а объявление все-таки прочитать умудрилась. Одним глазом за преследователем своим наблюдала, другим, как безумная, всю информацию о петербургском форуме торговых работников считывала: где, кто, во сколько.

Привычка — вторая натура!

Как я к лестнице бежала, как наверх поднималась — не помню. Очнулась уже на втором этаже. Ноги подкашиваются, в глазах мушки черные мельтешат, сердце колотится как бешеное. Пятьсот ударов в минуту!

И отдышаться некогда!

«Господи, — думаю, — вот попала! За какие такие грехи на меня этакая напасть?»

Форум должен начаться с минуты на минуту, а мне еще в зал надо пробиться! Сумею попасть — считай, спасена. Даже если преследователь и заглянет туда ненароком, вряд ли меня заметит. Конференц-зал большой, человек двести вмещает, если не больше.

Руку к сердцу прижала, чтобы оно ненароком из груди не выскочило, и бочком, бочком к дверям начала пробираться.

В дверях зала вышколенная, неулыбчивая до одури дама-администратор с пристрастием проверяла пригласительные билеты. Ясно как божий день, у такой и мышь без приглашения не проскочит.

И что обидно, у входа в зал — никакой толкотни. Под шумок не прорвешься! Единственный выход — исхитриться и добыть бейдж участника.

Я приосанилась и уверенным шагом направилась к столу регистратора.

Регистрация явно подходила к концу. На столе осталось всего три бейджа. Браво организаторам! Почти стопроцентная явка участников.

Три белых прямоугольничка, три фамилии, и только у одной из трех на конце стоит буква "а".

— Чайка, — торопливо прочитала я фамилию, оканчивающуюся на "а".

Имя, написанное более мелким шрифтом, как ни силилась, разобрать не смогла.

Согласитесь, читать написанное вверх ногами, да еще в спешке — сложно.

— Эдуард Ильич? — любезно уточнила администратор.

— Эдуард Ильич, — я твердо стояла на своем. — Эдуард Ильич Чайка. Он сейчас подойдет. Сложности с парковкой.

— Хорошо. — Администратор демонстративно отложила бейдж Чайки в сторону и вопросительно посмотрела на меня.

— Бойко! — радостно прочитала я следующую фамилию.

Вдруг подойдет. Почему нет? «Бойко» — хорошая женская фамилия.

— Богдан Тарасович? — устало поинтересовалась она.

— Совершенно верно. Богдан Тарасович. Он сейчас.., он, — я смущенно потупилась, — господин Бойко в туалете.

— Понятно, — вежливый кивок, и бейдж Богдана Тарасовича переместился к бейджу Эдуарда Ильича.

— Акопян, — теряя остатки самообладания, я прочитала фамилию с третьего, последнего бейджа.

— Офелия Ричардовна? — Ослепительно улыбаясь, администратор невозмутимо протянула мне вожделенную представительскую карточку.

— Спасибо, — застенчиво шмыгнув курносым носом, я радостно прицепила бейдж Акопян к карману своего пиджака и гордо прошествовала в зал.

Сбылась мечта идиотки!

Теперь и отдышусь, и подумаю над тем, почему за мной следит молодой незнакомец (не из-за волос же, в самом деле, он устроил весь этот гон), и, чего греха таить, смогу наконец-то перекусить.

Какой же форум без фуршета?

Он появился в зале ровно через пять минут после меня. Подошел и сел сзади. Молча.

Сидит, сопит, готовится.

Дожидаться, пока меня удавят моим же «хвостом», я не стала. Резво поднялась, вышла из зала и направилась прямиком в женский туалет.

Все. Хватит. Устала!

Я уселась на столешницу между умывальниками. Буду сидеть здесь до тех пор, пока за мной не приедет муж. Почему я должна решать все проблемы сама? Для чего тогда выходить замуж?

И в горе, и в радости…

В общем, или Славочка приезжает сюда и сам, лично забирает меня из этого туалета, или я остаюсь в общественном нужнике навечно. Других вариантов нет! Без мужа я отсюда и носа не высуну.

Поразительно, но до Славки я дозвонилась мгновенно, практически с первого раза. Вот только разговора у нас с ним не получилось.

— У меня оперативка, перезвоню чуть позже, — сдавленным шепотом прошипел благоверный и отключил телефон.

Нет, это невозможно! Он, видите ли, перезвонит чуть позже. Нашел себе Пенелопу! Даже не поинтересовался, зачем я звонила.

А если я не доживу до этого самого «чуть позже»! Умру! От страха или от голода.

Желудок скрутила жгучая боль. Я открыла сумочку и вынула плитку шоколада. Съесть, что ли?

Обед в нужнике!

Нет, пожалуй, часочек еще потерплю. Трескать шоколад, любуясь на унитазы, — это выше моих сил. Не век же у них будет идти эта оперативка?

Сглотнув слюну, я убрала шоколадку обратно в сумочку и достала губную помаду. Пробник. Покупала на днях крем для лица, продавщица раздобрилась и вручила мне крохотный тюбик. Рекламная акция. А я, неблагодарная, так и не попробовала. Все времени не было. Да и цвет не мой — ярко-алый, насыщенный.

Я вымыла руки, салфеткой сняла с губ свою бежевую помаду и от души намазалась новым пробником. Шик! Губы получились кроваво-красные, как у женщины-вамп.

Эльвира — повелительница тьмы отдыхает!

Цвет лица, правда, подкачал. Для инфернальной дивы я чересчур смугла. Такие губы предполагают интересную бледность. Я бы даже сказала — нездоровую бледность.

Я слегка попудрилась, надела черные очки и закрутила «конский хвост» в «кичку». Чуток поразмыслила и повязала голову черным шарфом, завалявшимся на дне сумки.

Классно вышло. Из зеркала на меня смотрела совершенно незнакомая женщина.

Далее я действовала уже не по наитию. Я четко представляла себе, кого хочу видеть в зеркале, и создавала свой новый образ с энтузиазмом.

Прежде всего я сняла белый пиджак, изрядно намозоливший глаза моему преследователю, и осталась в шелковой красной блузке. Пиджак убрала в яркий пластиковый пакет. За пиджаком в пакет отправилась элегантная дамская сумочка.

Затем я увеличила грудь. С помощью бумажных полотенец. Я их помяла, аккуратно сложила и затолкала в бюстгальтер. Получилось очень даже ничего, впечатляюще.

Брюки пришлось закатать и закрепить отвороты английскими булавками. Вышло нечто отдаленно напоминающее брючки-капри.

Знойная особа с непомерно большим бюстом и огромным пластиковым пакетом в руках стремительно вышла из туалета и, непринужденно вихляя бедрами, направилась в сторону лифта.

На молодого человека, стоящего возле входа в конференц-зал, ее появление особого впечатления не произвело. Равнодушно мазнув взглядом по тонким лодыжкам, он ухмыльнулся, сказал что-то неулыбчивой даме-администратору и, аккуратно поправив бейдж, неторопливо вернулся в зал.

Неужели воображение опять сыграло со мной злую шутку?!

Глава 24

За мной началась слежка!

Когда началась, сказать трудно. Я поняла это не так давно, но зато отчетливо.

Нет, ничего определенного, никаких конкретных фактов, кроме разве что инцидента с любителем колы, я назвать не могла. И тот на поверку оказался плодом моего больного воображения.

Я убедилась в этом тогда же! В тот же день.

Вышла из отеля на Стремянную, повернула на улицу Марата, спустилась в метро и все поняла. Поняла сразу, как только увидела свое отражение в оконном стекле вагона.

Страшная? Да! Размалеванная? Да! Но вполне уз-на-ва-е-мая!

Преследователь не мог не узнать меня в этой нарочито раскрашенной особе с вульгарным бутафорским бюстом, если только он действительно следил за мной.

Почему он оставил меня в покое?

Я играла в прятки сама с собой?!

Версия с бомжами, охотящимися за длинноволосыми горожанками, по здравом размышлении тоже не выдерживала никакой критики. Слишком уж все надумано. Притянуто за уши.

В общем, кто и зачем за мной следит, сказать я затруднялась. Знала только, что следят.

Может, у меня началась мания преследования?!

Я постоянно ощущала за своей спиной чужое присутствие. Странное это ощущение — чувствовать на своей спине посторонний взгляд.

Стойкое непрерывное ощущение дискомфорта между лопатками. Впечатление такое, будто крылышки режутся.

До ангела мне далеко. Поэтому я сменила лифчик. Решила, что некомфортное ощущение — из-за проблем с застежкой.

Надела мягкий спокойный лифчик из серии «Белье-антистресс»: из тонкого хлопчатобумажного трикотажа с удобной застежкой. Неприятное ощущение между лопатками осталось!

Правда, дома и на работе я чувствовала себя нормально. Ни малейшего намека на «крылышки».

Но стоило мне только выйти за порог — и пошло-поехало!

Сегодня, например, ехала я в метро. Встала себе спокойненько на эскалатор, еду, про слежку и думать забыла.

Вдруг чувствую — началось!

Кто-то уставился мне в спину и так и сверлит взглядом, так и сверлит! Того и гляди, в блузке дырку просверлит.

Я стою, напряглась, конечно, но виду не подаю.

Потом «раз!» — и обернулась. Резко обернулась. Внезапно.

За спиной — никого!

Нет, на самом деле народу на эскалаторе было полно. Озабоченная старушка с букетом гвоздик, стайка школьниц в драных джинсах, пожилой дядечка, уткнувшийся носом в книжку.

Но ни одного злобного лица!

Никто на меня не смотрел, никому до меня не было дела.

Мне даже неловко стало за свое поведение. Шарахаюсь по ступенькам, как шальная, людей пугаю. Представляю, какое у меня самой сейчас выражение лица. Наверняка злобное.

Я спустилась вниз, дошла до конца платформы и села на скамеечку.

Подошел поезд, я не шелохнулась.

Сидела и поглядывала по сторонам. Делала вид, будто жду кого-то. Назначила якобы встречу, а человек этот опаздывает. С кем не бывает?

Несколько поездов метро я так пропустила. Платформа то пустела, то вновь наполнялась людьми, но, как я ни старалась, как ни вглядывалась в череду незнакомых лиц, ничего подозрительного не заметила.

Не могла же я сидеть на этой скамейке вечно!

Завтра пятница, надо на дачу ехать, а у меня еще уйма дел не сделана. Даже белье не выгладила, которое в прошлое воскресенье с дачи привезла. Хорошо, хоть выстирать успела.

Техническому прогрессу спасибо надо сказать. Машины стиральные сейчас такие, что сами стирают. А то бы и гладить мне сегодня было нечего.

Подошел поезд, я встала, зашла в вагон, и все началось по новой!

Не успела еще за поручень ухватиться, как почувствовала, что за мной наблюдают. Прямо «спинным мозгом» почувствовала, как у Хазанова.

Домой от метро я пошла парком. Последнее время одна, без Славы, я этой дорогой не ходила. Предпочитала более длинный путь по Бассейной улице. Все из-за случая с велосипедистом. Помните?

А тут пошла. Специально пошла! Я хотела покончить с этим вопросом сегодня же. Прямо сейчас. Убедиться, что за мной следят, — и успокоиться.

Я надеялась, что в парке вычислить моего преследователя будет проще. Травка, кустики, цветочки… Расслабится человек на природе, а тут я — цап-царап!

Не в шапке же невидимке он за мной следит, в конце концов? Что за чертовщина такая? Почему он меня видит, а я его нет?

Я купила мороженое и медленно пошла по аллее к дому. Прогулочным шагом, нога за ногу.

Несколько раз внезапно останавливалась и замирала на месте. При каждом удобном случае. То клумбой с анютиными глазками полюбуюсь, то японской айвой, то уточек в пруду покормлю — эдакая восторженная любительница природы.

Бесполезно! Усилия мои не увенчались успехом. Кто за мной следит, определить я так и не сумела — при том, что слежку ощущала непрестанно.

Значит, все-таки мания преследования!

Будем смотреть правде в глаза. Чем раньше я признаюсь себе, что нездорова и начну лечение, тем скорее вылечусь.

Если это вообще лечится!

Нет, так не годится. Нельзя впадать в уныние и опускать руки. Надо лечиться и верить в успех. Даже в том случае, если шансов на излечение нет, надо надеяться на чудо.

Чудеса бывают! Я верю. Должна верить. Ради детей, ради Славки.

Каково это — жить с ненормальной мамочкой под одной крышей?

Тут я вспомнила роман Шарлотты Бронте «Джен Эйр», безумную жену мистера Рочестера, и вконец расстроилась.

Нет, это невозможно! Где я могла подхватить эту заразу?!

С наследственностью у меня вроде бы все в порядке.

И потом — эти телефонные звонки!

Уж они-то мне не мерещатся. Слава — свидетель! Он тоже несколько раз снимал трубку, а там — молчание.

Муж кричит:

— Алле! Алле! Я вас слушаю!

А ему в ответ посопят, посопят, да и отключатся.

Славочка, правда, реагировал на это сопение куда спокойнее меня. Но он вообще человек более выдержанный. Адекватный.

К тому же дома он находится гораздо меньше времени, чем я. Как уйдет с раннего утра на свою работу, так до позднего вечера на ней и работает. Посмотрела бы я на него, если бы он все вечера подряд так в молчащую трубку «алекал». Как бы он в этом случае реагировал? Спокойно?

Поначалу я думала, что названивает мне, чтобы помолчать в трубку, Крыласов. Потом поняла — ошибаюсь.

Звонят и молчат — двое. Два разных человека. Поэтому и молчание такое разное.

Тот, кто звонит мне домой, не просто молчит: он сопит. Сопит неприязненно, раздраженно. Своим сопением он нагоняет на меня страх!

Крыласов молчит по-другому. Его молчание завораживает и тревожит! Молчание влюбленного Крыласова такое пронзительное, что сердце разрывается от тоски.

И еще! Он никогда не звонит мне домой! Только в «Марьяж». В скором времени после того, как приносят цветы.

Цветы в агентство приносят ежедневно. Ровно в полдень.

— Букет для Наталии Николаевны от Александра Крыласова, — с непроницаемым лицом заявляет посыльный и отдает цветы секретарше.

Ни каких-либо пояснений, ни записочки, ничего. Только цветы. И так — уже две недели.

Я посмотрела на календарь. Нет. Не ошиблась. Прошло ровно две недели с того дня, как я начала получать цветы.

Сегодня принесли ландыши. Низкая плетеная корзина с изящной ручкой, а в ней ландыши. Настоящие, лесные. Я не сдержалась и уткнулась носом в корзинку с цветами.

Меленькие, фарфоровые колокольчики пахли умопомрачительно, вызывая неясные воспоминания о романтических свиданиях, тропинках, уводящих в чащу леса, и мягкой шелковистой траве потаенных полян.

Нет, это невозможно! Меня искушают?! Берут измором? Меня?!!!

Сама виновата. Дала повод.

Ну, не хочу я с ним больше встречаться. Не хочу! И вовсе не потому, что боюсь влюбиться. Нет! В своих чувствах к Славочке я уверена.

Мне просто лень! Я не хочу тревожить свою душу. Волноваться, переживать, глядя на то, как страдает безнадежно влюбленный в меня молодой человек.

Мне это надо? Нет!

Что изменится для Крыласова, если я соглашусь еще на одну встречу? Я уверена — ничего. Ничего, кроме новых страданий, это свидание ему не даст.

Рвать, так одним махом!

Да, я пообещала! Ну и что?! Мало ли что и кому я пообещала за свою жизнь?! Что ж мне теперь, в лепешку расшибиться прикажете, чтобы все обещания выполнить?

Я вот вторую неделю уже обещаю Славке пришить вешалку к новой куртке. Все никак не пришью. Не могу собраться! И что? Ничего. Славочка терпит.

Да, Крыласов — особый случай. Согласна. Он болен, его нельзя нервировать.

Но не могу же я полюбить его из жалости. Нет, теоретически, конечно, могу. Не такая уж я бесчувственная, но ведь я замужем.

Как быть со Славой? Он-то в чем виноват?

Да и не нужен мне этот Крыласов. Ни с цветами, ни без! По-любому не нужен!

Сотрудницы за моей спиной посмеиваются, дескать, пора открывать цветочный салон. Весь офис уставлен букетами: левкои, ирисы, хризантемы, лилии, гиацинты…

Нет только роз. Розы поклонник не дарил мне ни разу. В отличие от мужа.

Славочка дарит исключительно розы. Других цветов мой благоверный не признает.

На самом деле — сказать, что розы мне совсем не нравятся, я не могу. Это красивый цветок с тонким ароматом. Но полевые лютики мне, привередливой, милее. Изящный букет из желтых лютиков и белой кружевной сныти так радует глаз!

А розы… Розами я предпочитаю любоваться в саду, когда они полны жизни.

Срезанные розы слишком быстро вянут, а легкий сладкий запах тлена, исходящий от их увядших лепестков, вызывает стойкие неприятные ассоциации с чахоткой, питерской слякотью и романом Максима Горького «Жизнь Клима Самгина».

Розы в букетах меня угнетают.

Первые годы супружества я боролась за свое право получать в подарок цветы, которые нравятся мне.

Нет, я не швырялась в мужа очередным, преподнесенным от чистого сердца букетом роз и не рыдала, уколовшись шипами.

Действовала я деликатно, исподволь. Намеками и пространными рассуждениями на тему о многообразии растительного мира вообще и цветов в частности.

Переделикатничала!

А может, любовь к бездушным чопорным розам у мужа в крови? Не знаю.

Как бы то ни было, в попытках своих перевоспитать благоверного я не преуспела и смирилась.

Пусть Славочка дарит то, что хочет, лишь бы любил.

Мне не нужны букеты от другого мужчины. Даже самые распрекрасные! И все-таки! Все-таки! Душевный мужик мой новый знакомый, ничего не скажешь, тонко чувствует женскую душу.

Немудрено, что у меня от его ухаживаний поехала крыша. Искушение любовью!

Я взяла трубку и позвонила Сереже Алсуфьеву. Посоветоваться. Должен же психотерапевт знать, как начинается мания преследования и почему? По каким причинам?

Может, я заболела из-за чувства вины?

— Наташечка, ты прелесть! — в ответ на мои стенания проникновенно сказал мой друг детства. — Я думаю, ты заблуждаешься. Жалеть мужиков — последнее дело. Не такие уж мы беспомощные, как это тебе кажется. Ухаживать за тобой или не ухаживать — это только его выбор. Так что бог с ним, с Крыласовым. Сам справится. Ты мне лучше скажи, про странные телефонные звонки Слава знает? Что значит — не все? Про какие-то звонки знает, про какие-то нет? Понятно. А мама, ты говоришь, живет сейчас на даче, и квартира у вас, если мне не изменяет память, не на сигнализации?

— Ты думаешь, нас проверяют?!

— Похоже на то. Хочешь совет? Расскажи Славе про звонки, и поставьте квартиру на охрану.

Кошмар какой!

Проблемы, казавшиеся мне такими важными еще минуту назад, мигом вылетели у меня из головы. И мания преследования, и Крыласов с его ландышами были благополучно забыты. Я сосредоточилась на мысли о неизвестных взломщиках.

По всей видимости, Сережа прав. Нас проверяют. Выясняют, в какое время суток в квартире никого нет. Позвонят, позвонят, составят график и обворуют. Кража со взломом!

Я знаю, что это такое. Знаю не понаслышке! Нас со Славочкой уже обворовывали.

Приходишь с работы домой, входная дверь приоткрыта, а в квартире гуляет ветер. Темно и очень холодно. На дворе январь, но воры почему-то открыли настежь окно.

Им было душно? Не знаю.

В тот раз у нас украли много книг: Майн Рид, Джек Лондон, Сервантес, Гейне. Вынесли все подписные издания, которые мои родители покупали в середине пятидесятых.

Я выросла на этих книгах.

Увидев пустые полки, я зарыдала. Что будет читать Мишенька, когда подрастет?

Кроме книг, воры ничего не взяли. Да и нечего больше-то у нас со Славочкой было тогда брать. Молодая семья, молодые специалисты, мизерные зарплаты.

Столько лет прошло, а я до сих пор помню те чувства беспомощности и брезгливости, с которыми ходила по своей разоренной квартире.

Шкафы открыты, белье выброшено на пол, рылись даже в корзине с детскими игрушками.

Я вызвала милицию. Позвонила на работу Славе (он почему-то всегда много работал и приходил домой много позже меня).

Пришли оперативники, затоптали грязным мокрым снегом мои паркетные полы, перепачкали черным порошком всю мебель, сняли у нас с мужем отпечатки пальцев, составили протокол и, оживленно обсуждая между собой перипетии личной жизни Клавки-буфетчицы, ушли, посулив на прощание, что будут искать.

Самое ужасное, что вора они действительно нашли! Одного! Подельников он не сдал. Воровские законы суровы!

Вопреки здравому смыслу вор стоял на своем: утверждал, что книги из двух книжных шкафов вынес он сам, за один присест.

Вынес и тут же и продал. На углу, у входа в букинистический магазин. Продал за полчаса. В Советском Союзе любили книги!

Вора судили. Мы были не единственными, потерпевшими от его рук. Наша квартира была у него двадцать пятой. На его счету были действительно серьезные, крупные ограбления.

За все про все суд дал ему шесть лет. Ни книг, ни денег за книги мы с него так никогда и не получили.

Поимка преступника принесла нам лишь чувство глубокого морального удовлетворения и хлопоты, связанные с проведением следственного эксперимента и с участием в судебном разбирательстве.

Наверное, это звучит ужасно, и вы вправе сказать, что у меня нет чувства гражданской ответственности, но лучше б его тогда не поймали, этого вора.

Наглый небритый рыжий коротышка! Мерзкий, отвратительный тип! Он так развязно держался, когда его привезли из Крестов к нам домой. На следственный эксперимент.

Слава, естественно, уйти с работы никак не мог, и я вынуждена была принять удар на себя — обеспечить доступ к месту преступления.

Страху я тогда натерпелась! Жуть! Вор так враждебно смотрел на меня исподлобья, так многозначительно ухмылялся, по-хозяйски расхаживая по нашей квартире.

Мне, правда, в тот момент ничто не угрожало. Его приковали наручниками к сотруднику милиции, но все равно мне было тогда очень и очень не по себе. Я думала о будущем.

Отсидит коротышка свой срок, выйдет из тюрьмы и начнет мстить своим жертвам. Что тогда?!

Они даже снились мне по ночам: вор и следственный эксперимент.

Успокоилась я только, когда мы переехали на другую квартиру.

К тому времени, когда раздался телефонный звонок, я так себя этими воспоминаниями накрутила, что была на пределе.

— Говорите! — рявкнула я, в очередной раз услышав в ответ на свое «Алле!» лишь сопение. — Говорите же! Я слушаю вас!!! Алле! Не молчите!

В трубке пошуршало, повозилось, пошелестело, и неуверенный женский голос тихо промямлил:

— Наташа?

— Да.

— Наташа Короткова?

— Да, это я.

— Вы знаете Люсю Обуваеву?

— Да, — не слишком уверенно подтвердила я, все еще пребывая под впечатлением от кражи двадцатилетней давности. — Знаю. А что случилось? Вы из больницы? Люся пришла в себя?

— Нет. Я не из больницы. Я вам звоню по просьбе ее мужа, Саши Будина. Только пообещайте, что об этом звонке никто не узнает. Это очень важно. Очень! Для Люси. Саша все объяснит вам при встрече. Завтра. Он будет ждать вас в полдень на углу Мойки и Гороховой. У входа в китайский ресторанчик.

— А как я его узнаю?

Но неизвестная доброжелательница уже повесила трубку.

Ну и ладно. Велика важность, не успела спросить, как он выглядит, этот Саша Будин! Ничего страшного. Разберемся.

Господи, наконец-то! Наконец-то он нашелся, пропавший Люсенькин муж! Хоть в чем-то появится ясность. Я так устала от неопределенности.

Скорей бы завтра!

Глава 25

Нет, это невозможно! Умудрилась потерять ключи от дома, не выходя из дома!

Я еще раз проверила все места, где ключи должны были находиться по определению.

В дверях — нет, на крючке за дверью — нет, нет ни в сумке, ни в кармане пиджака, ни на телефонном столике.

Не оказалось ключей ни в гостиной, ни в ванной, ни в кухне. Я заглянула даже в стенной шкафчик в туалете. Напрасно!

Проверила под ковром в прихожей, под ковриком для «мышки», в вазе для фруктов и под подушками в спальне.

Бодрой рысью пробежалась по комнатам мамы, Ниночки и Кирилла! Бесполезно. Ключей нет!

Я и богу молилась, и к нечистому приставала:

— Черт, черт, поиграй, да отдай!

Толку — чуть!

Куда?! Куда, скажите на милость, можно запихнуть увесистую связку блестящих никелированных ключей? Не иголка же это, в конце концов.

В том, что ключи находятся в квартире, я не сомневалась ни минуты. Сегодня я из дома еще не выходила, а вчера…

Вчера не могла потерять ключи на улице, иначе просто-напросто не попала бы в квартиру. Вернулась я рано, Славы еще не было, и я собственноручно открывала ими дверь.

Это я помню четко.

Открыла дверь ключом. Вошла в квартиру. Поставила тяжелую сумку с продуктами на пол и закрыла дверь. Закрыла ключом, на три оборота.

А вот ключи? Куда я дела ключи? Оставила в дверях или вынула из замка и припрятала?

Полный провал!

Я налила себе еще одну чашечку чаю, на сей раз сладкого, и уселась в прихожей. Буду сидеть здесь и распивать чаи до тех пор, пока не восстановится мозговое кровообращение и я все не вспомню.

В дверь позвонили. Я не шелохнулась. Бессмысленно спрашивать, кто пришел, если все равно не сможешь никого впустить.

Незваный гость не унимался, терзал звонок, не переставая. У меня даже уши начало закладывать. Есть же такие люди настойчивые!

Хотела встать и посмотреть в глазок, кто это так надрывается. Потом раздумала. Неловко стало. Решила: вдруг тот, кто стоит за дверью, услышит шум и догадается, что я дома..

Что он обо мне подумает?

Господи! Какая разница?! Какое мне дело до того, что подумает о моей особе неизвестный посетитель или посетительница, если я сама о себе думаю хуже некуда!

Нет, это невозможно! Какая нелепая ситуация! Со мной такое впервые — не войти, не выйти!

Зашумел лифт. Упорный звонарь уехал восвояси.

Мне стало нехорошо. Тошнота, апатия…

Еще немного — и заработаю клаустрофобию. Или уже заработала? Интересно, какие у нее, у этой самой фобии, симптомы?

Я сорвалась с места и побежала за словарем.

Описания симптомов в словаре не оказалось. Только определение: «Клаустрофобия — страх закрытых помещений».

Коротко и внятно.

Что ж, судя по определению, клаустрофобия у меня уже началась.

Мне действительно страшно. Страшно, что из-за какой-то пустяковой случайности я так и просижу весь день взаперти и не смогу встретиться с Люсиным мужем. А вдруг он больше не позвонит?! Не сможет позвонить?!

Господи, ну почему я потеряла ключи именно сегодня? Почему?! Кошмар какой-то!

Еще раз (сотый за последние полчаса) я попыталась дозвониться до Славки.

Увы. Муж был по-прежнему недоступен. Мобильный отключен. У секретаря, как всегда, занято.

А на прямой линии вместо Славочки — бездушный автоответчик, мол, ответить вам сейчас я не могу, оставьте ваше сообщение после гудка.

Оставила (сотое за последние полчаса).

Муж, называется!

Зачем, спрашивается, вообще нужен такой муж, до которого нельзя дозвониться?

Ну и ладно, сам виноват, пускай сам и расхлебывает. Положение у меня безвыходное. Ни ключей, ни мужа! Придется вызывать МЧС. Должен же меня кто-то отсюда выпустить?!

Посмотрим, хватит ли у Славки наглости возмущаться, что спасатели взломали дверь.

— Вер, — до Верочки я дозвонилась мгновенно, — ты телефон МЧС знаешь?

— Тебе зачем?

— Выйти! — со всхлипом пояснила я. — Битый час не могу выйти из квартиры.

— Славка запер? — восторженно ахнула она.

— Скажешь тоже, — обиделась я. — С какой это стати он будет меня запирать? Просто ключи потеряла.

— И сразу в МЧС? Круто! — восхитилась Веруня.

— Думаешь, не поедут? — вконец расстроилась я.

— Поехать-то они поедут, но оно тебе надо? Поищи вначале сама. Посмотри как следует! Может, карман порвался, и ключи лежат за подкладкой. У меня так было однажды.

— Смотрела. Сто раз смотрела, если не больше. Где я только не смотрела! У меня уже руки опустились.

— А домового кормила?

— Домового?! Днем?!

— Ну и что! Какая тебе разница? — искренне удивилась она. — Ты ведь одна. В квартире тихо, как ночью. Чего ему бояться?

— Верочка, ты прелесть! Пока! — обрадовалась я такому простому решению и побежала кормить домового.

Век живи, век учись — дураком помрешь! Почему я решила, что угощать домового можно только по ночам? Потому, что делала так всегда?

Твердолобость и ограниченность мышления!

Выбрав самый красивый жостовский поднос, я сервировала легкий завтрак для хозяина квартиры. Сделала все так, как он любит: слегка подогретое молоко налила в блюдце тонкого костяного фарфора и положила две шоколадные конфеты в развернутых фантиках.

Снимать фантики совсем нельзя ни в коем случае, только слегка развернуть.

Малыш вправе знать название конфет, которыми будет лакомиться.

— Миленький домовой, добренький, не сердись, угостись и помоги мне найти ключи от квартиры! — умильным тоном попросила я и, поставив поднос на пол, поспешила покинуть кухню.

Дело сделано!

Домовой поможет. Всякие мелочи он ищет классно! И всегда мне помогает, если хорошенько попросить.

Вопрос только в том, как быстро сумеет он с этим справиться?

Помнится, в прошлый раз, когда я попросила его найти мой зарубежный паспорт, бедняжка промучился почти сутки.

В полночь я выставила угощение, а на следующий день к вечеру утерянный паспорт нашелся. В аптечке лежал, под коробочкой с березовыми почками.

Правда, паспорт искать сложнее, нежели ключи. Он не такой заметный.

Что ж, будем надеяться на лучшее.

Я обошла всю квартиру, погасила свет, опустила жалюзи, задернула шторы и отключила телефон.

Пусть домовенок думает, что наступила ночь. Ночью ему спокойнее.

Немножко подумала, смыла косметику, переоделась в ночную рубашку и улеглась в постель.

Ночь, так ночь.

— Спит, — удивленно сказал муж, заходя в спальню.

«Сплю, — сквозь сон подумала я и сладко потянулась, — сплю, и мне снится, что Слава пришел с работы».

Я перевернулась на другой бок.

В спальне пронзительно запахло кофе. Я с шумом потянула носом воздух. Принюхалась.

Точно. Пахнет кофе. Мне это не показалось. Стало быть, Славочка уже дома. Сон в руку.

Молодец все-таки у нас домовой! Не получилось быстро найти ключи, так он мужа прислал. Умница!

Главное для меня сейчас — выйти из квартиры, чтобы попасть на встречу. Бог с ними, с ключами. Найдутся! А не найдутся, новые закажу. Ничего страшного. Я ведь не на улице их потеряла, а в квартире, значит, замки менять не надо.

На кухне почему-то хозяйничал деверь. Один. Без Славочки.

Я мрачно оглядела залитую кофейной гущей плиту. Теперь понятно, откуда кофейный запах на всю квартиру.

— Привет! — Я отобрала у Валерки пустую джезву. — Садись, я сама сварю. Тебе только кофе или приготовить что-нибудь посущественнее? Могу поджарить свиные отбивные. На косточке. Будешь?

— Буду. Все буду, и отбивные, и борщ. Я видел, в холодильнике стоит кастрюля с твоим фирменным. Только сначала свари, пожалуйста, кофе. Я без кофе никакой! А потом можно и борщ, и отбивные на косточке, коли не шутишь.

— С едой не шутят, как любит говорить твой братец. Кстати, где он?

— На работе, — пожал плечами Валерка.

— То есть — как это.., на работе? — Я закончила мыть плиту и поставила на огонь воду для кофе. — Мне показалось, я слышала его голос.

— Правильно показалось. Слава только что ушел. Впустил меня и ушел. Иначе как бы я попал в вашу квартиру?

— А ключи? — вскинулась я. — Ключи он оставил? У меня важная встреча, а ключей нет. Сижу, как привязанная!

— Оставил. — Валера достал из кармана ключи и положил их на край стола.

— Ой, нет, на стол не клади, денег не будет! — Я коршуном кинулась на связку ключей. — Примета такая. Ключи нельзя держать на столе! — пояснила я, ошеломленно разглядывая брелок. — Нет, это невозможно! Это же мои ключи! Мои собственные! Так я и знала. Славка унес?! Кошмар какой! Унес и не хватился! Даже не позвонил. А я обыскалась. Все утро потратила! Всю квартиру вверх дном перевернула! Уборки теперь на целый день. Можно подумать, мне делать больше нечего!

— Да ладно тебе, — примирительно сказал деверь. — Смотри, кофе сейчас опять убежит. — Он выключил газ и разлил кофе по чашкам. — Кончай мельтешиться. Садись лучше, кофейку попей. Разговор у меня к тебе есть. Серьезный!

— А отбивные? — для порядка уточнила я. — Я же обещала отбивные тебе поджарить.

— Отбивные потом! — решительно сказал Валера, усаживаясь за стол. — После разговора.

Потом так потом. Насильно мил не будешь.

— Слышь, мать, давай начистоту. Не люблю я ходить вокруг да около. Твои ключи от квартиры Славка унес сегодня с собой потому, что я его об этом попросил. По моей же просьбе он ночью перевел все часы в доме на два часа назад. Это на тот случай, если ты все-таки умудришься каким-то образом выйти из закрытой на все замки квартиры. МЧС, например, догадаешься вызвать.

— Часы?! Ты попросил Славу перевести все наши часы назад?! — ничего не понимая, я посмотрела на светящееся табло микроволновой печки. — И часы на микроволновке тоже? То есть сейчас на самом деле…

— Да, ты правильно поняла, на свою важную встречу ты уже опоздала! — довольно ухмыльнулся он и с удовольствием отхлебнул глоток кофе. — Митрофановой спасибо скажи. Это она подняла тревогу. Позвонила мне на трубу, когда я на Вуоксе рыбу ловил, и устроила форменную истерику. Во всех смертных грехах меня обвинила. Кричала, что я равнодушный, невнимательный, безответственный человек, не испытывающий никаких родственных чувств к жене своего брата! Не деверь, а монстр, которому наплевать на то, что происходит с его единственной невесткой, матерью его племянников. Так я узнал про Крыласова.

Я ошеломленно помалкивала. Я не ожидала услышать от деверя фамилию: «Крыласов». Никак не ожидала!

Ну, Митрофанова, ну, двуличная, ну!..

Взяла и наябедничала про меня Валерке.

Нет, это невозможно! У Аньки просто страсть какая-то нездоровая к нашим доблестным органам. Слепая вера в их неограниченные возможности.

Подумаешь, ФСБ!

Что ж мне теперь — и шагу без деверя ступить нельзя? Я теперь, что ли, должна ему все о себе рассказывать, если он полковник ФСБ?

Кошмар какой! Я мысленно похвалила себя за предусмотрительность. Хорошо, что коварная Анечка не все еще про мои художества знает.

Я постеснялась рассказать ей о том, что дрогнула, после того как Крыласову стало плохо, там, в «Море чая». Дрогнула и сама, первая, предложила ему встретиться еще раз. Пожалела больного.

Славно бы я выглядела сейчас в глазах деверя, расскажи я Митрофановой все без лукавства!

— Про Крыласова? — невинно округлив глаза, на всякий случай уточнила я.

Вдруг ослышалась? С кем не бывает. На воре и шапка горит!

— Про Крыласова, — совершенно спокойно подтвердил младший брат моего мужа. — И про Крыласова, и про покушения на твою жизнь, и про банду, промышляющую кражей раритетных книг, в которую тебя пытаются втянуть.

— Валер, я тебя умоляю, — делано рассмеялась я. — Охота тебе слушать Анькины фантазии? Она и меня пыталась запугать. У нее предчувствия всякие нехорошие, а я, по-твоему, должна дома сидеть?! Она ведь до чего дошла, Валера, ты себе не представляешь! Митрофанова мне теперь по несколько раз на день звонит и все мои передвижения пытается контролировать. Это при ее-то занятости! Ладно — днем. Днем она еще отвлекается на других. Но вечера!!! Валера! Все свободные от работы вечера Митрофановой посвящены исключительно мне. Моей персоне! По вечерам у нее, видите ли, видения. Нет, ничего определенного она мне не рассказывает. Так, поток сознания. Я вообще думаю, что это у нее от переутомления. Наработается Анечка за день всласть на своих двух работах, домой приходит и валится замертво перед телевизором. А по телику, сам знаешь, вечерами сплошь ужастики показывают. Вот у Митрофановой ум за разум и заходит. Ей кажется, что это видение, а на самом деле сон сквозь триллер или триллер сквозь сон. Не знаю, как правильнее. Одним словом, виртуальная реальность в кресле у камина. Анька, правда, мне с пеной у рта доказывала, что никогда перед телевизором не засыпает. Как, говорит, я могу уснуть, если у меня в ногах Алик лежит? Должна же я ему внимание уделять. А то парень одичает совсем без общения.

— Парень — это Любин крокодил? — вскинулся деверь.

— Ну да. Скоро год будет, как он у Аньки живет. Они с ним не разлей вода. Крокодил за Аннушкой по пятам ходит, а она вообще от него без ума. Говорит: «У нас с Аликом родство душ! Или же я в прошлой жизни была крокодилицей, или он — топ-менеджером с партийным прошлым». Можешь себе представить?! Она ведь до чего с этим крокодилом дошла, моя Митрофанова. Валер, дай только честное слово, пожалуйста, что никому не расскажешь! А то Анька меня убьет!

— Могила! — фыркнул Валерка. — Закурить можно?

— Можно, конечно. Что ты спрашиваешь, будто в гостях? — Я поставила перед ним пепельницу. — Так вот, Анечка утверждает, что видения у нее начинаются сразу после того, как крокодил подает ей сигнал. Дескать, у нее с ним телепатическая связь! Ежевечерние сеансы! Не слабо?! А?! Славка еще подозревает меня, мол, это у меня с головой непорядок, потому что я очеловечиваю кота. Но кот у нас умница! Валера, ты же знаешь, какой Тим Чен Вэй умный. Он все, абсолютно все понимает. Только что не говорит. Он столько слов знает! Уму непостижимо, Валера! Мы между собой разговариваем, а Тимка слушает и всегда правильно реагирует на сказанное. Даже если говоришь не ему, у него все равно реакция верная: где надо — улыбнется, где надо — пригорюнится. Да, он и без слов все прекрасно понимает. Только присядешь на минутку, он уже тут как тут, лезет на руки. Вот он я, и давай наглаживай! Но чтобы телепатия?! Валер, я не знаю. Мне кажется, Анька преувеличивает. Нет, я, конечно, своего кота тоже понимаю, что он мне сказать хочет. Но он ведь мяукает, Валера! Выразительно мяукает, каждый раз с различной интонацией. И выражение мордочки у него всегда разное. Ну, что ты смеешься? У Тимки правда очень красноречивое выражение лица. Трудно было бы не понять. «Погаси свет! Мне пора спать!» — одна мордочка; «Немедленно откройте дверь в бабушкину комнату, я соскучился!» — другое выражение на морде и совсем другая интонация. А этот?! Анечкин Алик то есть. Валера, он же все молчком. Он разговаривать вообще не умеет. Ни по-каковски! И выражение лица всегда одинаковое. На все про все одно и то же выражение — неприветливое! Посмотрит, как рублем подарит. Я, например, глядя на него, вообще ничего, кроме чувства вины, не испытываю. Как будто я ему чем-то обязана. А Анька говорит: «Телепатия!» Да ты больше слушай Анечку и ее угрюмого крокодила. Они тебе после совместных телепатических сеансов еще и не такое выдадут! Митрофанова, знаешь, какая упертая. Ее не свернешь. Если она себе в голову что-нибудь вобьет, то все! Спорить бесполезно. Анечка будет стоять на своем, пока всех с ума не сведет. Это у нее с детства. Ее не переделаешь. Ладно — я! Мне деваться некуда. Я Митрофанову должна выслушивать, потому что мы дружим с пеленок, а ты?! Валера, я тебя умоляю, как ты купился на ее бредни? Еще и Славку подговорил! — Я гневно потрясла связкой ключей перед носом деверя. — Какой Крыласов, Валера?! Какая банда?! При чем здесь вообще Крыласов?! Если хочешь знать, Крыласов здесь совершенно ни при чем! Встреча у меня была назначена вовсе не с ним, а совсем-совсем с другим человеком. А Крыласов твой — самый обычный клиент нашего брачного агентства. И у нас с ним…

— У вас с ним чисто деловые отношения! — с усмешечкой продолжил за меня деверь. — Знаю, мать, все знаю. И про твои отношения с Крыласовым, и про то, что встречу тебе сегодня назначил не он, а некий господин Будин, то бишь законный муж Людмилы Обуваевой.

— А вот и нет! Совсем даже и не Будин, а человек, который знает, где его можно найти. И вообще, это не мужчина, а женщина, к твоему сведению, а я…

— А ты, мать, — дурашливо скосив глаза к носу, Валера жалобно уставился на холодильник, — ты, помнится, обещала меня борщом накормить.

— Господи! — Я так и подскочила на стуле. — Что ж ты молчишь? Я тебя умоляю! Сам же сказал, что будешь обедать чуть позже, вот я и рада стараться, сижу, уши развесила…

— Уши развесила, говоришь? Ну, ну. Это хорошо, что уши развесила. Я тогда, с твоего позволения, закончу свою историю. Пока борщ греется.

Глава 26

— Когда Митрофанова позвонила мне и рассказала про Крыласова, я тут же перезвонил Славке. Спросил — как дела?

Он сказал, что в принципе все нормально. В рабочем режиме. Вот только Наташе не повезло. Упала и сильно разбилась. Причем падала невезучая Наташа дважды! За одну неделю.

Что такое не везет и как с этим бороться?

Старшой посетовал, что, несмотря на ушибы и плохое самочувствие, дома тебя не удержать. Ты целыми днями в бегах. Носишься по городу, колотишься за процветание своего брачного агентства. Дескать, нет ему с тобой никакого сладу. Вся в бинтах, на обе ноги хромаешь, таблетки от головной боли горстями пьешь, и все никак не уймешься!

Лавры Ханумы не дают вам с Верочкой покоя.

Услышанное мне не понравилось. Откуль такая непривычная резвость у моей любящей полежать с книжечкой на диване невестки? Я смотал удочки и выехал в Питер.

А клев был!!! Мать, я тебе скажу, такой клев бывает раз в сто лет!

К моему возвращению ребята из моего отдела подготовили досье на Крыласова.

Личность он в нашей конторе небезызвестная. Проходил свидетелем по делу о производстве порнографических фильмов.

На самом деле Александр Крыласов — не просто свидетель. Он стоял у истоков создания подпольной порнографической студии «Эроспродакшн». Был ее идеологом, идейным вдохновителем, так сказать. Он был не только кино— и звукооператором, но и режиссером, сценаристом, монтажером. Короче, на все руки от скуки.

Но к тому времени, когда «Эроспродакшн» взяла в разработку наша контора, Крыласов уже отошел от дел и не имел к деятельности порнографической киностудии никакого отношения.

Более того, мы даже не смогли допросить его как свидетеля, потому что на тот момент он находился на лечении в психиатрической клинике.

Александр Крыласов — психотик. Он тяжело болен. Психически болен. Основной диагноз — эпилептический параноид. Плюс маниакально-депрессивный психоз, плюс вялотекущая шизофрения, плюс…

В общем, не буду загружать тебя перечислением всех его болячек, скажу только, что человек он чрезвычайно опасный!

Наташ, я серьезно. Твой настырный поклонник Крыласов болен вдрызг! Он способен на все!

Горе тому, кто встает у него на пути. А ты встала.

Себя не жалко — Славку пожалей! Очертя голову кидаешься из одной авантюры в другую, совершенно не думая о последствиях.

Славка с твоими приключениями уже до ручки дошел. Еще немного, и он готов был накормить тебя слабительным!

— Слабительным?! — Я не поверила своим ушам. Решила, что ослышалась, потому что в тот момент полностью сосредоточилась на тарелке с борщом. Боялась, что не донесу. Расплещу через край. — Слава хотел накормить меня слабительным? Каким слабительным, Валера?!!

— Любым, — невозмутимо пояснил деверь, нарезая хлеб. — Для того чтобы удержать человека дома, годится любое слабительное. Как в том старом анекдоте про неверного мужа и ревнивую жену. Только муж начинает «налево» похаживать, жена ему быстренько пургенчику с димедролом в чаек добавляет. Выкушает ходок сей убойный коктейль из слабительного со снотворным — и все! Калачом его из дому не выманишь. Сидит, болезный, дома, дремлет на унитазе.

— Очень смешно!

— Да нет, мать, не смешно! Грустно!!! Грустно, потому что неизвестно, чем бы закончились твои «брачные игры» с Крыласовым, не начнись у него очередное обострение МДП. Твое счастье, что он очень вовремя загремел в психиатрическую клинику.

Я на радостях чуть сковородку с отбивными не выронила.

— В клинику?! Валера! Ты сказал, что Крыласов загремел в психиатрическую клинику! Он сейчас в клинике?! Я тебя умоляю! Нельзя же так, честное слово. Ты меня своим рассказом чуть до инфаркта не довел. Я ведь тебе почти поверила. Перепугалась до смерти. А ты?! Валера! Ты следил не за тем! Ты все перепутал, Валерочка! Это не тот Крыласов! Мой Крыласов, к твоему сведению, не может сейчас находиться в психиатрической клинике. По определению не может. Потому что по несколько раз в день мне названивает и еще цветы присылает. Чудные, душевные букеты. Каждый день!

— Правильно, — с наглой ухмылочкой подтвердил Валерка. — Присылает. Я сам проверял. Он звонит в магазин и заказывает букет. Букеты для тебя в агентство посыльный приносит?

— Посыльный.

— Вот видишь, все просто. В нашей конторе, мать, ошибок не бывает. Тот это Крыласов, не сомневайся! Он самый, Александр Александрович Крыласов, одна тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года рождения. Это он по первости в обычных психиатрических больницах лечился. Сейчас Александр Крыласов человек богатый и имеет возможность лечиться не в одиозной больничке имени Скворцова-Степанова, а в частной психиатрической клинике. А там возможности, сама понимаешь, совсем-совсем другие, нежели в городской психушке. Оттуда не только букеты, но и бриллианты можно заказывать. Были бы деньги.

А деньги у Крыласова есть. И немалые!

Кстати сказать, он один из немногих вкладчиков, кому удалось разбогатеть на финансовой пирамиде МММ.

Крыласов, естественно, ставит это в заслугу себе, своей проницательности, своему финансовому чутью, но на самом деле не прогореть в пух и прах ему помог случай, вернее, болезнь.

Он почувствовал себя плохо как раз в тот момент, когда получил деньги за сданные билеты МММ и встал в очередь, чтобы приобрести новую, еще большую партию этих «фантиков». Крыласов понял, что не сможет выстоять (очереди, если помнишь, там были колоссальные), и ушел домой, решив, что вложит свои денежки завтра. А на следующий день все пункты, торгующие акциями МММ, были уже закрыты.

Финансовая пирамида рухнула!

Крыласов остался при деньгах.

Эту историю мне рассказала его мать — Ирина Ивановна Крыласова. Весьма и весьма приятная женщина, кстати сказать. Умная, интеллигентная, выдержанная. И очень несчастная!

Жить с сознанием того, что болезнь твоего сына неизлечима, — что может быть страшнее?

Ирина Ивановна адекватно оценивает состояние своего сына, знает, что он может быть опасен для окружающих, поэтому постоянно начеку.

Вот и на этот раз она вовремя обратила внимание на то, что сын стал чрезмерно активен, более агрессивен по отношению к ней, и позвонила лечащему врачу, наблюдавшему Александра последние пять лет.

Врач настоял на госпитализации.

Еще раз говорю, Наташа, тебе повезло, что Крыласов очень вовремя попал в больницу.

— Повезло?! Валера! Ты действительно считаешь, что мне повезло?! Ничего себе везеньице! Ну, знаешь, я от тебя этого не ожидала. Я думала, ты ко мне хорошо относишься. А ты?! Ты, Валера?! В меня влюбился сумасшедший, а ты считаешь, что мне повезло?! Я должна радоваться?! Да?! Ты считаешь, что нормальный человек увлечься мной уже не может?!

По-твоему, я вышла в тираж и ни на что не гожусь? Да?! У меня неприятности, а ты веселишься?! Тебе смешно?! Да?! Ну, Валерочка! — Я выхватила у него из рук пустую тарелку из-под борща. — Добавку будешь?!

— Борщ? Нет, спасибо. И рад бы, да не могу. Борщ классный, но я должен оставить место под отбивные.

— Отбивные с картошкой или…

— Нет, мать, пощади! Какая картошка?! И так чуть жив. Ты мне лучше скажи, этот Крыласов, он…

— Кошмар какой! Валера! Битый час одно и то же: Крыласов, Крыласов, Крыласов! Я тебя русским языком спрашиваю: «С чем ты будешь отбивные? С картошкой фри или достаточно будет салата из помидоров с репчатым луком и базиликом?» А ты мне талдычишь про Крыласова! При чем здесь Крыласов, если ты сам сказал, что он уже в сумасшедшем доме? Или… Нет, это невозможно! Неужели ты думаешь, что его там от меня не вылечат?! Это не лечится?! Он так и будет волочиться за мной всю оставшуюся жизнь?

— Так я и знал. — Деверь с тяжелым вздохом откинулся на спинку стула. — Ты и вправду решила, что Крыласов приударил за тобой из чистого интереса? Ты ничего не видела там, в склепе? Крыласов боялся зря?

— В склепе?!

— Ну да, в склепе на Волковском кладбище. Крыласов собирался снимать там фильм. Одна из его многочисленных маний — мания величия. Он считает себя великим и по рождению, и по сути. Великий сценарист, режиссер и оператор всех времен и народов, он собирался снимать в склепе фильм. Шедевр!

Главный фильм своей жизни! Жесткое порно, замешанное на черной магии с элементами сатанизма, мистицизма и прочей хрени. Короче, что-то с чем-то! Чепуха на постном масле. Напыщенно-болезненная дребедень, претендующая на шедевр.

Рабочее название фильма: «Черная месса для некрофила». Как тебе такое названьице?! Не слабо?!

Крыласов долго готовился к этим съемкам. Все питерские кладбища проутюжил, искал подходящий склеп. Он считал, что фильм о любовных томлениях зомби и некрофилов должно снимать только на кладбище, там, дескать, аура, максимально приближенная к ауре потустороннего мира. Он нашел склеп, смонтировал декорации, освещение, и вот, когда все уже было практически готово и можно было начинать съемки, появляешься ты!

— Но я ничего не видела! Валера, я…

— Ты ничего не видела. Это я уже понял. Заметь, мать, понял, потому что я нормальный. А Крыласов — больной! Он зациклился на тебе, на том, что от тебя исходит опасность. Понимаешь?! Он был уже в том психическом состоянии, когда совершенно неважно, что там было на самом деле — видела, не видела, — ему было все равно. Он болезненно ненавидел тебя за сам факт твоего существования на этом белом свете и хотел избавиться от тебя по-любому. Поэтому еще раз говорю: твое счастье, что Ирина Ивановна Крыласова вовремя заметила у сына симптомы острого расстройства сознания и поспешила положить его в клинику.

Для достижения своей призрачной цели психически больной Крыласов был способен на все! И наезд велосипедиста, и случай с бомбой как раз в его духе. Он запросто мог поднять на воздух полквартала, лишь бы избавиться от нежелательного препятствия — Наталии Николаевны Коротко вой.

Только вот выяснилось, что в больницу Крыла-сов попал за несколько дней до того, как ты отправилась в галерею к Ивану, и, следовательно, к взрывному устройству в мусорной урне не мог иметь никакого отношения.

И я подумал, а было ли оно, это взрывное устройство?!

Проверил. Не было!

Не было в тот день в районе Старо-Невского проспекта спецоперации по обезвреживанию бомбы! Более того, ни в милицию, ни куда-либо еще не поступало никакого сигнала о том, что в урну возле художественной галереи «Петербургский современник» подложено взрывное устройство.

Следовательно, сделал я вывод, это была персональная информация, предназначенная только для ушей моей неугомонной невестки.

Кто-то очень и очень не хотел, чтобы ты встретилась с Иваном, и попытался таким образом этой встрече помешать.

Ты встала кому-то поперек дороги, и я должен был выяснить — кому?

Извини, мать, но я вынужден был попросить своих парней, чтобы они за тобой присмотрели.

В первый же день, как только было установлено наблюдение, выяснилось, что за тобой ведется слежка.

Да, да, моя дорогая, слежка! Самая настоящая тотальная слежка. И подожди, пожалуйста, падать в обморок, пока я не сказал главного. Ты еще не знаешь, кто следил за тобой! — деверь выдержал театральную паузу. — Это Будин! За тобой следил небезызвестный тебе господин Будин.

— Будин?!

— Именно. Будин Александр Сергеевич, которого ты так настойчиво искала последнее время.

— То есть как это Будин, Валера?! Я тебя умоляю! Как он мог за мной следить, если мы незнакомы? Откуда он вообще узнал о моем существовании, этот Будин?! И зачем ему было за мной следить, если я от него и не думала прятаться? Наоборот! Я сама его разыскивала! Кошмар какой, Валера! Интересно, зачем я ему вообще понадобилась?

— Чтобы убить. — Деверь достал из холодильника бутылочку валерьянки и аккуратно накапал в стакан двадцать пять капель.

— Убить?!

— Ну да, — с олимпийским спокойствием подтвердил он, — убить. Зачем же еще?! Ну, все, мать, все, успокойся! Выпей валерьяночки, успокойся и слушай дальше. Тебе сегодня еще много чего предстоит услышать интересного.

— Инфефесного?! — Зубами выдернув из валерьянки пластмассовую пробку-дозатор, я щедрой рукой плеснула в стакан остатки капель (чуть больше, чем полбутылочки) и выпила. Залпом. Не разбавляя водой.

«Господи, помоги! Вразуми и наставь!»

От убойной порции кошачьего лакомства мне значительно полегчало. По телу разлилось приятное тепло, в голове слегка зашумело, появилось смутное ощущение нереальности всего происходящего и твердая уверенность в том, что меня разыгрывают.

Розыгрыш, съемка скрытой камерой, деловые игры работников ФСБ — называйте, как хотите.

Этот разговор с деверем может быть всем, чем угодно, только не может он быть непредвзятой реальностью!

С какой стати Валерка рассказывает мне все эти небылицы? Его послушать, так за мной гоняется пол-Питера: тот хочет убить, этот хочет убить!

Нет, это невозможно! Это просто кошмар какой-то!

Я ведь не писаная раскрасавица из латиноамериканской мыльной оперы, чтобы на меня западали все питерские умалишенные.

Тоже мне, нашел дурочку! Так я ему и поверила!

Вначале про киностудию в склепе нагородил несусветных глупостей. Ладно. С этим я смирилась. Девушка я доверчивая, да и Крыласов действительно сильно смахивает на одержимого искусством.

Теперь за господина Будина принялся! Зачем?! Зачем Валерке про Люсиного мужа сказки сочинять? Не знаю. Неужели он думает, что я совсем «ку-ку»?

Я пристально посмотрела на жующего деверя. Насмехается? Разыгрывает? Выполняет задание?

Может, у них в ФСБ эксперимент проводят, изучают реакцию баб среднего возраста на сигнал об угрожающей им опасности, а я для Валерки — подопытный кролик?

Пожалуй, эта версия выглядит наиболее правдоподобно. Деверь — на задании.

Ну, дорогой, не смотри, что я криво повязана, я ведь тоже не лыком шита! Блаженно хихикнув, я села поудобнее и приготовилась вывести деверя на чистую воду.

— Значит, по-твоему, Валерочка, выходит, что Будин, как и Крыласов, одержим только одной мыслью — убить меня?! — как можно ироничнее спросила я.

— Не совсем так. — Деверь с тяжелым вздохом отправил в рот последний кусочек румяной сочной отбивной и изумленно посмотрел на опустевшую тарелку. — Будин в отличие от Крыласова не маньяк. Преступник? Да! Убийца? Да! Но не маньяк. Убийство для Будина — не самоцель. Он убивает не для того, чтобы просто убить. Он убивает, чтобы получить определенную выгоду. Смерть Люси должна была принести ему деньги. Большие деньги. Настолько большие, что в это трудно поверить. Я сам поверил в сумму в три миллиона долларов США только после того, как своими собственными глазами прочитал договор страхования.

Для твоего убийства у него тоже была достаточно веская причина. Вернее, две причины. Угроза разоблачения и… Мать, неужели ты не понимаешь, что элементарно его достала?! Ты ведь все время крутилась у него под ногами, мешая завершить начатое: добить Люсю и получить страховку!

Кстати говоря, ты глубоко заблуждаешься, утверждая, что вы с Будиным незнакомы и что он не мог знать о твоем существовании. Все он прекрасно знал. Вы с ним знакомы без малого лет двадцать. Будин — это фамилия клоуна, к которому Люся ушла из семейства тети Клепы.

Знал Будин и о вашей последней встрече. Перед тем как упасть и потерять сознание, Люся успела рассказать мужу и о встрече с тобой, и о твоей предполагаемой роли в ее планах по примирению с сыном и бывшей свекровью.

Именно поэтому твое неожиданное появление в Михайловской больнице у постели умирающей Люси так неприятно удивило господина Будина.

Поначалу он начал следить за тобой с одной целью — помешать твоей встрече с Иваном. Он боялся, что ты расскажешь Ивану о матери, и тот будет претендовать на половину страховой суммы, положенной за смерть Люси.

А Будин делиться не хотел!

Он рассчитывал, что, получив страховку за смерть жены, в одночасье станет миллионером. Долларовым миллионером! Он хотел получить все и сразу!

Будин не мог допустить ущемления своих материальных интересов из-за появления еще одного прямого наследника. Не для того он решился убить курицу, несущую золотые яйца!

Именно такой безотказной курочкой, несущей золотые яйца своему благоверному, и была для него Люся.

Используя редкое заболевание своей сожительницы (ты знаешь, у Люси синдром Марфана), отставной клоун придумал аферу со страховками.

Мошенничала наша парочка, надо признать, довольно ловко. Они занимались этим противозаконным делом уже много лет, и за все эти годы — ни одного прокола. Им все сходило с рук.

Страховые компании безропотно выплачивали страховку за липовые увечья Люсеньки, ни разу не уличив аферистов в мошенничестве. Суммы, правда, там были не слишком значительные (в пределах нескольких тысяч долларов), впрочем, как и сами фиктивные травмы госпожи Обуваевой.

Будин прекрасно понимал, что долго так продолжаться не может. Как веревочке ни виться, а конец будет.

Страховых компаний, страхующих ответственность перед третьими лицами, как и самих торговых компаний, желающих заключить такой договор страхования, в России раз, два — и обчелся.

А тут еще тотальная компьютеризация. С каждым днем увеличивалась вероятность того, что страховые компании создадут общий банк данных и фамилия «Обуваева» попадет в черный список, а сами мошенники — на скамью подсудимых.

Налаженный непыльный бизнес в любой момент мог накрыться медным тазом. Будин идет ва-банк. В голове его зреет дьявольский план — убийство, замаскированное под несчастный случай.

Все гениальное просто!

Убить! Получить страховку! Начать новую жизнь!

Роскошную беззаботную жизнь нувориша и, что также немаловажно для Будина, без ненавистной Люси под боком. Навязчивая услужливость без памяти влюбленной в него сожительницы надоела ему хуже горькой редьки!

Для начала Будин предлагает Люсе оформить брак, якобы для того, чтобы она официально сменила фамилию. Дескать, тогда они смогут безбоязненно мошенничать дальше.

На самом деле женился он потому, что, став законным супругом, стал соответственно и законным наследником, то бишь узаконил свои права на получение страховой выплаты в случае Люсиной смерти.

Придумать способ убийства не составляет для Будина никакого труда. Он знает, что у его жены сильнейшая аллергия на атропин.

Немного белого кристаллического порошка, разбавленного в воде или в спирте, — и анафилактический шок с летальным исходом его законной супруге обеспечен.

Он приглашает Люсю в кафе, добавляет атропин в ее кофе и хладнокровно наблюдает за тем, как женщина, с которой он прожил почти двадцать лет, выпивает смертельный для нее напиток.

Заметив, что атропин начал действовать, этот мерзавец с безмятежной улыбкой командует: «Пора!»

«Команда дадена, время засекено», — как сказал бы наш прапорщик Веня Голополосов!

Несмотря на затуманенное сознание, Люсенька понимает команду правильно. В соответствии с прежними договоренностями. Она послушно встает из-за столика, идет в центр зала, к бару, и падает там, выворачивая себе все, что только можно вывернуть.

Менеджер кафе вызывает «Скорую помощь». Врач «Скорой» ставит «правильный» диагноз — болевой шок, и потерявшую сознание Люсю увозят в больницу.

Будин спокойно отправляется домой. На съемную квартиру. Ждать Люсиной смерти.

Он был уверен, что все прошло как по маслу. Не сегодня завтра Люся умрет, и можно будет предъявлять имущественные претензии к торговому центру, где произошел «несчастный случай».

В успехе своего предприятия он не сомневался. В прошлый раз, когда Люсенька впервые в жизни имела дело с атропином (ей проверяли глазное дно), бедняжку еле-еле откачали. А доза тогда была несоизмеримо меньше. Подумаешь, закапали по две капли в каждый глаз!

Он, Будин, на этот раз плеснул атропина как следует! От души! Не поскупился.

Главное, чтобы врачи не расчухали, что к чему. Лечить бы не начали от того, от чего надо.

Кто их, этих эскулапов, знает, возьмут, да и вылечат!

Будин по несколько раз в день в «Справочное» названивал, справлялся, как дела у пациентки Будиной? Нервы-то не железные! Не терпелось ему услышать радостную весть.

В пятницу не выдержал. Пошел в больницу сам. С проверочкой. Посмотреть — что, чего, как.

Сколько можно ждать?!

Для верности Будин прихватил с собой шприц с атропином. Решил подстраховаться: ввести супруге дополнительную дозу лекарства. Если, конечно, возможность такая представится.

Не представилась!

Незаметно подойти к Люсе и сделать укол он не смог.

В отделении было полно народу. И все крутились возле постели его жены, наблюдали за дракой.

Будин появился в травматологическом отделении в самый разгар вашей драки с тетей Розой.

Узнал он тебя не сразу. Только потом, прислушавшись к твоему разговору с секретаршей, он вспомнил сбивчивый рассказ Люси о встрече с бывшей соседкой и связал концы с концами.

Узнав же, поспешил ретироваться, дабы не привлекать к своей персоне излишнего внимания и не вызывать ненужных вопросов.

Не было теперь никакого смысла форсировать события и добивать Люську. Поспешишь — людей насмешишь! Убить он всегда успеет. Главное на данный момент — обезопасить себя от претензий других наследников.

Он находит в Люсиной сумке твой телефон и устанавливает за тобой слежку.

Будин все еще спокоен. Ему кажется, что ситуация находится полностью под его контролем. Ведь он знает об опасности, а следовательно, сумеет ее избежать. Он по-любому не допустит твоей встречи с Иваном.

Настроение Будина резко меняется сразу после звонка сообщницы.

Он в панике. Оказывается, Короткова, у которой он вот уже несколько дней сидит на хвосте, сама разыскивает его по всему городу, и разыскивает именно в связи с несчастным случаем, произошедшим в кафе. Коротковой известны не только его фамилия, имя и отчество, знает она и о его родственных отношениях с Люсей, и даже то, что прописана Люся в Рязани.

Действует бывшая соседка его жены весьма энергично, привлекая к поискам не только своих знакомых, но даже знакомых своих знакомых. В милицию по непонятным причинам она пока не обращалась.

Будин понимает, что от столь пронырливой и не в меру любопытной особы нужно избавляться. И как можно скорее! Пока она весь город на уши не поставила.

Но все не так просто!

Сообщница предупредила его, что у этой вездесущей пролазы влиятельный муж, масса высокопоставленных знакомых, а в близких подругах ходит сама Анна Владимировна Митрофанова.

Будин начинает тщательно подготавливать новое преступление.

Кстати, хотел спросить тебя. О твоей хваленой интуиции. Она не подсказала тебе, что ты стоишь бок о бок с убийцей? Там, у картинной галереи, в тот момент, когда клоун парил тебе мозги про бомбу в мусорной урне?

Нет?! Странно!

Ты была на волосок от смерти! Будин еле-еле сдержался, чтобы не расправиться с тобой тогда же. Ты ведь у нас такая доверчивая, мать. Всему веришь! Вот и в бомбу поверила, и в опереточного представителя правоохранительных органов. Грех было бы не воспользоваться такой наивностью! Заманить в подворотню и придушить, недолго думая.

Спасли тебя, моя дорогая, три миллиона! Да, да! Только мысль о вожделенных миллионах долларов удержала Будина. Он боялся расследования и хотел представить твое убийство как несчастный случай.

К инсценировке он был тогда еще не готов, поэтому сдержался.

Зато сегодня! Сегодня, мать, он шел на свидание к тебе во всеоружии: клофелин, фенол, дигитоксин… Полный джентльменский набор пузырьков с лекарствами и отравляющими веществами был изъят у него при задержании.

Действовать Будин собирался сообразно обстановке. Коли ты согласишься на бокал вина, в дело пойдет клофелин. Ежели откажешься от спиртного, сославшись на больное сердце, получишь к чаю хорошую порцию дигитоксина, подмешанного в кусочек торта (дигитоксин плохо растворяется в воде и в спирте), ну, и так далее.

Вариантов у него была масса, благо в аптеках теперь любое лекарство можно купить без рецепта, а наш отставной клоун по первому образованию — фармацевт. После школы он два года проучился в фармацевтическом училище.

Все эти подробности стали известны от его сообщницы. Она тоже задержана.

Сейчас оба находятся в отделении милиции. Дают показания. Им предъявлено обвинение по факту: «Покушение на убийство».

Будин поначалу предпочитал играть в молчанку. Что называется, ушел в глухую несознанку. Отвечать на вопросы он начал только после того, как понял, что сообщница пытается свалить всю вину на него и без зазрения совести сдает его со всеми потрохами.

Да, эта особа сотрудничает со следствием весьма и весьма охотно. Показания дает складно, подробно и с большим энтузиазмом. Все про Будина рассказывает: что, где, как, с кем, каким образом, почему и зачем.

Правда, говоря о себе, Екатерина Ивановна Малинина не столь откровенна. Она упорно изображает из себя жертву преступления, делает вид, будто не понимает, что задержана как соучастница, а не как свидетель…

Услыхав фамилию Волчьей Ягодки, я ни капельки не удивилась и не расстроилась. Я даже бровью не повела. Не было сил. Сидела, как заторможенная, и безучастно пялилась в окно.

За окном тополь. На тополе воронье гнездо. В гнезде — ворона с воронятами. Кричат воронята. Радуются жизни. Хорошо им, весело. Гнездо высоко, кошки далеко. Мамка еды принесла. Ешь, не хочу! Погода стоит изумительная. Солнышко светит.

Расчудесно там! За окном! Удивительно!

А здесь?! На моей собственной уютной кухне?!

Здесь плохо. Настроения никакого, голова, словно чугунная, и деверь рядом сидит. Сидит и нудит.

Нудит, нудит, нудит!

Надоел!

Чего он от меня хочет? Какая мне разница, на пару с кем хотел укокошить меня разлюбезный Люсенькин Будин?

С Катькой так с Катькой. На самом деле и очень даже хорошо, что с Катькой, а не с какой-нибудь другой моей знакомой. По крайней мере, ничего для меня нового! Никаких непосильных разочарований для психики.

Я всегда знала, что Волчья Ягодка — не подарок и от нее можно ждать всего, чего угодно.

— Э-эй! — Деверь с озабоченным видом пощелкал у меня перед носом пальцами. — Ты как, мать?! Нормально? Слушать можешь?

— Могу, — кивнула я.

— Ну, так я, с твоего позволения, продолжу? Да? Слышь, мать?! Я должен досказать тебе все до конца. Просто обязан. Я Славке обещал. Я хочу, чтобы ты выслушала меня, сделала правильные выводы и никогда больше никуда ни под каким соусом не ввязывалась. Ты слышишь меня?

— Слышу! — огрызнулась я. — Рассказывай!

— Госпожа Малинина утверждает, что познакомилась с господином Будиным недавно. Уже после того, что произошло с Люсей в кафе ее «Гранд Пассажа».

Будин сам пришел к ней в торговый центр и обратился с деловым предложением: провернуть аферу со страхованием ответственности перед третьими лицами. Екатерина Ивановна-де помогает ему получить в страховой компании страховку за смерть жены и получает за это половину страховой выплаты, что составляет полтора миллиона долларов США.

Кристально честная, неподкупная Екатерина Ивановна согласилась. Для виду. Понарошку. Только лишь с одной-единственной целью — помочь следствию!

Она-де хотела выяснить все подробности преступных замыслов беспринципного негодяя и сообщить об этих самых замыслах в милицию!

Несмотря на предательство Горбачева, распад СССР и запрет Коммунистической партии Советского Союза, она, Екатерина Ивановна Малинина, продолжает ощущать себя гражданкой великой страны и считает своим гражданским долгом помогать нашим доблестным органам милиции.

Она собиралась пойти к следователю прямо сегодня. Не успела! Работники милиции ее опередили. Сами, без какой-либо помощи с ее стороны, раскрыли это тяжелое преступление и вышли на убийцу.

Большое, человеческое спасибо вам, дорогие товарищи милиционеры!

Екатерина Ивановна лукавит. С Александром Будиным они знакомы давно, еще по комсомольской работе.

Активный комсомолец Саша Будин был членом комитета комсомола и отвечал за работу с подшефными организациями. Хорошее дело, кстати сказать. Комсомольцы областной филармонии давали бесплатные концерты в детских домах, санаториях, домах престарелых. Будин был не только участником этих концертов, на нем лежала вся организационная работа по их проведению. Со стороны райкома комсомола работу по проведению концертов в подшефных организациях курировала Екатерина Малинина.

Этот факт, ни минуты не сомневаясь, подтвердила и твоя Митрофанова. Память у Анны, я тебе скажу, феноменальная. Сразу четко назвала годы, когда Малинина отвечала за проведение концертов. Правда, не удержалась, тут же добавила, что с работой этой Катерина справлялась плохо, поэтому занималась этим всего год с небольшим. Потом ее отстранили и вернули обратно, в сектор учета.

Так что Будин не врет, говоря о своем давнем знакомстве с Екатериной Ивановной. Со слов Будина, госпожа Малинина была знакома и с Люсей. Не раз и не два видела она в ее исполнении номер «Женщина-змея», знала об уникальных особенностях Люсиных суставов и о том, что Люся — гражданская жена Будина.

Теперь, мать, держись крепче за стул, а то упадешь. Речь пойдет о совпадениях. Тех совпадениях, в которые верится с трудом, но, если хорошенько поразмыслить, понимаешь, что в реальной жизни их полным-полно.

Екатерина Ивановна, ни сном, ни духом не ведая о преступной деятельности своих давних знакомых, сама, своим умом дошла до того, как можно провернуть аферу со страховкой. Знаешь, как бывает с научными открытиями? Одни и те же идеи приходят в головы двум разным ученым из разных стран одновременно или с небольшой разницей во времени. Взять то же радио, например. До сих пор не утихают споры о том, кто же первый изобрел радиоприемник: русский физик Попов или итальянец Маркони.

Госпожа Малинина всегда хорошо разбиралась в людях и умело манипулировала их слабостями. Она знала, что с Сашей Будиным о деньгах можно говорить открыто. Человек он алчный и беспринципный. Короче, они с ним одного поля ягоды.

По версии Будина, она разыскала его в Рязани и предложила уже готовый план преступления.

Ты знаешь, мать, я склонен Будину поверить.

Сдается мне, что в данном конкретном случае инициатором преступления была именно она, Екатерина Ивановна Малинина.

ООО «Гранд Пассаж» — на грани разорения. Не сегодня завтра банк, в котором Малинина брала кредит на развитие своей компании, может начать процедуру банкротства. И тогда Екатерина Ивановна потеряет все. Ведь кредит был взят под залог здания!

Поначалу, когда Волчья Ягодка сумела так мастерски приватизировать здание курсов, где работала ректором, дела она вела осторожно. Старалась не рисковать, на большие проекты не замахивалась. Понимала, что не достает у нее для этого ни ума, ни знаний, ни деловой хватки. Сидела себе тихохонько, сдавала в аренду помещения под офисы разным фирмам и фирмочкам и получала за это деньги. Очень даже неплохие деньги, кстати сказать. В середине девяностых, по петербургским меркам, Екатерина Ивановна считалась женщиной состоятельной.

Но, как говорится, аппетит приходит во время еды! К тому же наша Ягодка на старости лет влюбилась и вышла замуж. За молодого, амбициозного и пустоголового стриптизера.

За проект торгового дома «Гранд Пассаж» она взялась под влиянием мужа. Молодой супруг хотел большого дела и больших денег.

Надо отдать должное Екатерине Ивановне: она реально оценивала деловые способности — и свои, и своего благоверного — и понимала, что своими силами они этот проект не вытянут. Она наняла управляющую компанию, которую ей посоветовал банк.

Сознательно ли, нет ли, не берусь судить, но именно управляющая компания довела ООО «Гранд Пассаж» до состояния банкротства.

Грубейшие ошибки были допущены еще на стадии технико-экономического обоснования проекта: завышены арендные ставки и не правильно посчитан метраж торговых помещений.

А сама реконструкция здания!

На строительстве торгового центра «Гранд Пассаж» не нагрел руки разве что ленивый. Была значительно завышена смета строительства (почти на два миллиона долларов). На полную катушку использовалась система «откатов», из-за чего были не только сорваны сроки строительства, но и пострадало качество работ.

В результате к окончанию строительства Екатерина Ивановна оказалась с торговым центром, по определению не способным приносить ту прибыль, на которую она рассчитывала и которая, заметь, была ей обещана специалистами на ранней стадии проекта, и с огромным невыплаченным кредитом, взятым в банке под огромные проценты.

Положение, мать, у твоей Волчьей Ягодки было аховое!

Поэтому я убежден, что она попросту врет, говоря о своей полной непричастности к афере со страхованием, и с пеной у рта сваливает все на Будина.

Начнем с того, что Будин не мог знать, о какой сумме идет речь в договоре страхования, а Екатерина Ивановна знала.

Убить Люсю и получить максимальную страховую сумму за причинение вреда жизни, указанную в договоре страхования, а это, как ты знаешь, ни много ни мало, а три миллиона долларов, предложила она. Я уверен!

И преступление это владелица «Гранд Пассажа» задумала еще до того, как подписала «Договор страхования ответственности» со страховой компанией «Вестстрах».

Я заявляю это со всей определенностью, так как имел возможность ознакомиться с этим документом.

Скажу более, я убежден, что заключен этот договор был только с целью получения страховой выплаты за причинение вреда жизни.

Посуди сама: договор, заключенный с компанией «Вестстрах», вступил в силу 2 апреля, то есть заключен он был всего три месяца назад. Тогда же по инициативе ООО «Гранд Пассаж» был расторгнут страховой полис, заключенный со страховой компанией «Риски».

Два эти договора похожи между собой, как две капли воды. Отличие только одно — сумма! Они отличаются суммой лимита по каждому страховому случаю.

В последнем договоре сумма страховой выплаты сильно завышена. Это засвидетельствовали эксперты. Обычно лимит по каждому страховому случаю не превышает одного миллиона долларов США.

В нашем случае это не один, а три миллиона долларов.

Представитель страховой компании утверждает, что на сумме в три миллиона настаивала сама Екатерина Ивановна. Страховая компания не возражала. Им это выгодно, ведь от величины страховой суммы зависит размер платы за страхование. Чем выше страховая сумма, тем выше плата за страхование!

Как бы то ни было, пока это только мои домыслы. Степень виновности каждого из соучастников выяснит следствие и определит суд.

Многое будет зависеть от Люсиных показаний. Она в этом деле — и главный свидетель, и главная потерпевшая. Я имею в виду дело о покушении на убийство. Впрочем, никакого другого дела и нет.

Ведь афера со страховкой не состоялась. Люся жива, и Будин так и не смог предъявить страховой компании иск о возмещении ущерба за причинение вреда жизни. И теперь уже не предъявит. Сидя под стражей!

Так что, мать, выходит, Люська твоя перед законом чиста. Нет состава преступления — нет и уголовного дела.

Что же касается прошлого…

Ты знаешь, я не кровожадный! Расследованием этим я занимался частным образом и никому докладывать о Люсиных аферах с вывихнутыми конечностями и получением страховых выплат не собираюсь. Она и так уже достаточно наказана!

Что скажешь, Наталья? Согласна? Ты ведь знаешь свою соседушку лучше, чем я. Надеюсь, она не примется за старое?

Эй, мать, очнись! Ну что ты прямо как неживая?! Я ведь с тобой разговариваю. Все позади. Преступники арестованы, Люся пришла в себя.

— Люся?!

— Ну да. Разве я не сказал?! Люся вышла из комы. Еще вчера. Сразу после визита тетки Клепы. Клеопатра приехала с дачи, прочитала на автоответчике твое сообщение и сразу рванула в больницу. Можешь себе представить ее реакцию, когда она увидела, что Люсенька не просто больна, а находится в коме! Тетка Клепа жутко расстроилась и от расстроенных чувств подняла, по своему обыкновению, такой хай! Мертвого поднимет!

Вот Люсенька и очухалась. Услышала, как Клепа воет по ней, словно по покойнице, и пришла в себя.

Правду сказать, Клеопатра Ивановна там целое представление в лицах устроила для всех желающих. Плакала, прощения у Люси просила за то, что замуж ее за Юрика своего уговорила пойти и тем самым ей жизнь испортила. Дескать, надеялась, стерпится-слюбится, хотела, как лучше, а получилось, как всегда.

Сейчас Клеопатра Ивановна все еще в больнице. Уже сутки там сидит безвылазно. Люсю выхаживает. Никуда, сказала, с места не двинусь, пока бабушку своих правнучек на ноги не поставлю. И не мечтайте!

Медперсонал смирился. В реанимационном отделении поставили еще одну койку. Для Клепы. Человек пожилой, надо же ей где-то спать. Она ведь из отделения — ни ногой. Боится: если выйдет, обратно ее не пустят.

Напрасно боится. В реанимации врачи опытные, сразу поняли, что Клеопатра Ивановна — это клиника! С ней лучше не связываться. Себе дороже!

Так что за Люсеньку можно не волноваться. Она в надежных руках!