Глава 1

Понедельник оказался тяжелым днем. В девять часов прозвонил будильник, и я сел на кровати (если это можно было назвать кроватью). Впрочем, я уже часа два не спал, а дремал, так как накануне лег в половине одиннадцатого. Я сплю много, вернее, много дремлю. В общем, это зависит от обстоятельств.

Я расправил постель, накрыл кровать синим бархатным вытертым покрывалом и придвинул ее к стене. В таком виде она напоминала канапе.

Я был в кальсонах. В комнате было холодно. Весна стояла в этом году гнилая. За матовым стеклом окна снова пошел дождь. Дождь шел во дворе и, видимо, во всем городе тоже. Я все-таки открыл окно, чтобы проветрить помещение, в результате чего вода стала стекать через проем окна на пол. Я закрыл окно, сложил в стопку журналы: старые «Экспресс», «Маг», «Чтение для всех» и один номер «Ньюс уик». Не то чтобы я говорю по-английски или по-американски или на каком-нибудь другом языке, но это придает мне вес. В глазах кого?

Я вышел на кухню, умылся и побрился над раковиной. Во время бритья я, как всегда, смотрелся в прямоугольное зеркало, висевшее на канализационной трубе. Вдобавок ко всему во время бритья я порезался и долго не мог остановить кровь. Часы показывали десять, когда я вышел из своей двухкомнатной квартиры. На лестничной площадке я заглянул в общественный туалет, затем спустился вниз и направился выпить чашечку кофе на углу улицы Сен-Мартен.

По дороге непрерывной вереницей ехали машины. Десять лет назад такое скопление автомобилей назвали бы пробкой, но сегодня это стало обычным явлением. Проститутки уже не прохаживались перед входом в отели. Через десять лет они задохнутся здесь от выхлопных газов.

Чтобы расплатиться за кофе, мне пришлось разменять последние сто франков. Нужно пойти в банк, но что ждет меня там? Менее ста тысяч. Через полтора месяца квартплата – сто двадцать тысяч. Плохи дела.

Я вернулся к себе, с трудом поднявшись на четвертый этаж. Неудивительно, что никто ко мне не заходит. Сколько времени я здесь живу? Почти три месяца. За это время все мои сбережения разошлись. Подойдя к двери, я увидел прикрепленную к ней кнопкой свою визитную карточку: «Э. Тарпон, частный детектив». Ее края пожелтели и завернулись. Может, лучше прикрепить дощечку внизу? Не стоит. В наше время люди перед приходом звонят по телефону. В этот момент в моей квартире зазвонил телефон.

Я быстро достал ключи и открыл дверь. Телефонный аппарат стоял в кабинете на письменном столе. Я снял трубку.

– Эжен?

– Кто говорит? – спросил я.

– Форан.

– Ты в Париже?

– Уже три недели. Я тоже ушел со службы.

– Вот как? Почему?

– Я объясню тебе при встрече. Мы можем встретиться?

– Да, конечно... – пробормотал я.

– Давай вместе пообедаем. Ты где-то рядом с Чревом Парижа? Там на каждом шагу бистро. Я зайду за тобой.

Я ответил, что согласен, а он сказал, что сейчас у него нет времени говорить, но что мы обо всем поговорим за обедом, после чего он повесил трубку и я тоже. По правде говоря, я не испытывал особого желания увидеться с Фораном.

С момента его звонка и до его прихода ничего интересного не произошло. Я позанимался физкультурой, затем помыл посуду на кухне и стал ее убирать, когда раздался звонок в дверь. Одиннадцать тридцать, для Форана еще рановато, может быть, это какой-нибудь клиент? Я вытер руки, надел пиджак и пошел открывать. Это были баптисты. Я вежливо послал их. Они вручили мне листовку, которую я, не читая, бросил в корзину. По крайней мере корзина не будет пустой.

Создавалось впечатление активной жизни.

Я взял с полки книгу и сел на синее канапе. Я слышал стук швейной машины у портного с верхнего этажа. Его звали Станиславский. В книге речь шла о конфликте поколений. Дело происходило в богатой семье, где сын стал хиппи. Отец отчаянно боролся за свое чадо, и когда он мог уже торжествовать победу, то сам утратил вкус к своему существованию. Юноша уже готов был встать на правильный путь и посещать университет, но в это время отец сбился с пути, исчезнув из дому. Автор поставил на этом точку, что показалось мне нечестным. Мне было бы интересно узнать, что произойдет дальше с отцом. Я подумал, что у автора просто не хватило на это воображения.

В дверь снова позвонили. Я закрыл книгу и пошел открывать. Это был Форан. Он еще больше растолстел, но был в штатском, так что теперь он меньше походил на Германа Геринга, чем раньше.

На нем были синий костюм, белая сорочка и красный галстук. Его лицо тоже напоминало французский флаг: маленькие голубые глазки, кирпичный цвет лица и зачесанные назад седые волосы. Он отдышался, затем сказал:

– Ноги сломаешь на твоей лестнице. Бедные клиенты!

Я пожал плечами.

– Как дела? – спросил я.

– Нормально. Дай мне что-нибудь выпить.

Мы прошли в кабинет.

– Садись, – предложил я.

Я прошел на кухню и закрыл за собой дверь, чтобы он не следовал за мной. Я налил две рюмки, наполнил кувшин водой, поставил все это на поднос и вернулся в кабинет.

– У меня нет льда, – сообщил я.

Он ничего не ответил. Он не сел, а прохаживался по кабинету, разглядывая мой письменный стол из светлого дерева под дуб с ящиками с двух сторон, сейф с пустыми ящиками, плетеный стул и мягкое кресло. Пепельницу «Мартини» и настольную лампу на столе. Листовку баптистов в корзине. Палас, прожженный в нескольких местах сигаретами.

– Как идут дела? – спросил он.

– Как видишь.

– Неважно.

Я снова пожал плечами. Он долил воды из кувшина в рюмки и чокнулся с моей рюмкой, стоящей на подносе.

– Именно поэтому я и пришел к тебе, – заявил он. – Хочу предложить тебе работу. Если я правильно понял, ты сейчас свободен?

– Какую работу?

– Мы обсудим это за обедом.

Мне не хотелось с ним обедать.

– Какую работу? – повторил я.

Он сел в кресло, покрутил рюмку перед своим носом и, улыбаясь, посмотрел на меня.

– Все такой же кислый? – спросил он. – Такой же недоверчивый? Спустись на землю, Эжен. Ты ничем не занят, и мы с тобой это прекрасно знаем. Чем ты занимался все это время? Может быть, следил за чьей-нибудь женой по просьбе ревнивого мужа? Или я ошибаюсь?

Я сел на стул и отпил глоток теплого виски.

– Мне скучно, Форан. Развлеки меня немного. Потом мы, может быть, пойдем вместе пообедаем. Но каждый заплатит за себя сам. Вот так я обращаюсь с тобой.

Он некоторое время еще улыбался, затем лицо его стало серьезным.

– Ладно, хорошо, – сказал он. – Пусть будет так. Я набираю команду. Частная полиция, так сказать, но я буду работать с конкретным материалом, мне не до мечтаний. Я уже связался с крупными фирмами. Работа состоит в наблюдении за персоналом. Я подумал о тебе.

– Наблюдение за персоналом? – повторил я за ним. – Каким персоналом?

– Персоналом завода.

– Понятно.

– Самый подходящий момент, – сказал он, и к нему вернулась улыбка.

– Понятно, – повторил я. – Убирайся.

Он подумал, что ослышался.

– Вон, – сказал я. – Исчезни.

Он даже не рассердился. Он встал, покачивая головой, и с интересом посмотрел на меня.

– Зря выпендриваешься, – сказал он. – Но я понимаю. Я оставлю тебе свою визитную карточку. Я не сержусь на тебя.

– Спасибо, не стоит.

– Карточка может пригодиться, если ты передумаешь.

– Прощай, Форан, – сказал я.

Он допил свое виски, затем сделал мне прощальный жест своей толстой короткой рукой и ушел. Я взял со стола оставленную им визитную карточку. Она походила скорей на карточку ресторана, чем на визитную: на картоне цвета прогорклого масла было напечатано коричневыми буквами: «Наблюдение за промышленным персоналом. Шарль Форан. Директор». И внизу мелкими буквами: «Группа бывших членов Национальной жандармерии и вооруженных сил». И в конце адрес в Сен-Клу с номером телефона.

Я покрутил карточку в руке, глубоко вздохнул и порвал ее. Затем бросил клочки бумаги в корзину для мусора, где уже лежала листовка с мистическим текстом. Это создавало впечатление еще большей активности. Если так пойдет дальше, то через полгода или год корзина будет полной.

В холодильнике оставались еще два яйца и кусок сыра. Я съел это в обед. Мне не хотелось спускаться в магазин. Потом помыл сковороду, тарелку и две рюмки из-под виски, заварил себе чашку растворимого кофе и принес ее в комнату. Цветы в вазе на ночном столике завяли. Я выбросил их, вернулся в комнату и сел на синее канапе. Я прочитал несколько страниц книги, которую мне дал портной Станиславский, под названием «Новое общество» некоего Мерлино. Она была издана в 1893 году, и печать была плохая. Книга меня не заинтересовала. У Станиславского довольно странный вкус.

Я подошел к письменному столу и снял телефонную трубку.

– Алло? – услышал я на другом конце провода после длительного ожидания. Так было всякий раз, когда я звонил в Алье.

– Говорите! – сказала телефонистка.

В трубке раздался сильный треск, затем связь наладилась.

– Кто говорит?

– Эжен Тарпон. Это мадам Марти?

Это была она, и она спросила, как я поживаю, я ответил, что хорошо, и попросил позвать мою мать. Она сказала «хорошо», но я понял, что она была недовольна, так как я не поговорил с ней о ее делах и самочувствии.

Мне пришлось некоторое время подождать, когда подойдет моя мать. Она живет в пятидесяти метрах от отеля «Шартье», но ей шестьдесят девять лет, и у нее больные ноги. Кроме того, она так и не научилась разговаривать по телефону. Она кричала в трубку, и я не донял и половины из того, что она говорила, а она не расслышала половину из того, что говорил я. Я думал еще о том, во сколько мне обойдется этот разговор.

– Что ты сказал? – кричала моя мать.

Почему она всегда кричит в трубку?

– Я возвращаюсь домой.

– Я не слышу, Эжен. Говори громче.

– Я возвращаюсь в деревню, – громко прокричал я.

– Ты возвращаешься?

– Да.

– Когда?

– Может быть, завтра, – вздохнул я.

– Ты приезжаешь на отпуск?

– Нет, мама, я просто возвращаюсь.

Зачем пытаться что-либо объяснить ей по телефону?

– Я плохо слышу тебя, Эжен.

– Неважно, мама. Я объясню все при встрече.

– Хорошо, – сказала она неуверенно.

– Целую тебя, мама. До завтра.

– Что ты сказал?

– До завтра!

Я повесил трубку. Я даже вспотел. Я налил себе еще виски. Было только пять часов, но мне необходимо было выпить. Когда я немного успокоился, то позвонил в справочную Лионского вокзала, чтобы узнать расписание поездов. Утренний поезд отходил в семь пятьдесят, так что в начале вечера я буду уже дома. Я записал время, после чего налил себе еще рюмку виски.

К ужину я уже достаточно набрался и голова была тяжелой. Я уложил свой багаж, что было несложно, и написал письмо домовладельцу, в котором сообщал ему, что он может располагать квартирой по своему усмотрению. Кроме того, я спрашивал его, может ли он вернуть мне часть взноса с учетом того, что я уезжаю. Я написал еще, что заберу мебель в конце недели и что оставляю ключи у Станиславского.

Некоторое время после этого я сидел просто так, ничего не делая и думая о том, не забыл ли я поставить еще кого-нибудь в известность о своем отъезде.

Затем я налил себе шестую рюмку виски и выпил ее безо льда и не разбавляя водой. Жаль, что у меня не было радиоприемника или телевизора, чтобы я мог их включить и убить вечер.

Над городом спустились сумерки. Я открыл окно в кабинете и заметил, что дождь прекратился. Если бы вместо того, чтобы открыть окно, я мог включить телевизор, я, возможно, увидел бы свою харю.

Вопрос: Но вы были ранены до того, как это произошло?

Ответ: Да, так точно.

Вопрос: Вы растерялись?

Ответа не последовало. Некоторое время в кадре крупным планом показывали лицо жандарма Эжена Тарпона...

Но я ни в коем случае не должен об этом думать.

Глава 2

Звонок в дверь.

Я подскочил и некоторое время сидел с растерянным видом на синем канапе. Я подошел, пошатываясь, к письменному столу, открыл ящик, сунул туда рюмку и взглянул на часы. Девять часов вечера. Я пошел открывать.

В коридор вошел молодой человек. Он сделал шаг вперед, и свет из комнаты осветил его. Ему было не больше двадцати лет. У него были длинные курчавые волосы. Выражение лица мне показалось наивным. Надо сказать, что я встретил его не очень приветливо. На нем были синие брюки в белую полоску и зеленая замшевая куртка. Он носил очки.

– Простите за беспокойство, – сказал он. – Вы господин Тарпон?

– Он самый.

– Я долго колебался, прежде чем подняться к вам. Из-за позднего часа...

Он осекся. Я по-прежнему одной рукой придерживал дверь. Точнее, я стоял, опершись о дверь, чтобы не качаться.

– Мне можно войти? – спросил он.

– Зачем?

У него был растерянный вид.

– Разве вы не частный детектив?

Романтический тип. Я пожал плечами и посторонился. Он вошел. Я не сказал ему, что покончил с этим, что не занимаюсь больше этим делом, так и не начав его. Я был рад кого-нибудь видеть.

Я вошел в кабинет, включил свет и, тяжело опустившись на стул, указал ему на кресло. Он также сел.

– В чем дело? – спросил я.

– Меня зовут Алэн Люилье, – сказал он и замолчал. Казалось, он чего-то ждал, и я понял. Я открыл несколько ящиков письменного стола, в том числе тот, где стояла рюмка, и в конце концов нашел бумагу и карандаш и записал его имя. Он казался довольным.

– Почему вы пришли ко мне? Я хочу сказать, откуда вы знаете мое имя? – спросил я, думая, что это хороший вопрос. Его часто задают в американских фильмах, правда, лучше формулируют.

– Вы дали объявление в «Поиске».

– Да, действительно.

Я вцепился в край стола, преодолевая тошноту. Мне удалось сдержать себя.

– Хорошо, – продолжал я, – так что у вас за дело?

– Мне угрожают рэкетиры. Но лучше я начну с начала.

Он неуверенно посмотрел на меня. Я одобрительно кивнул. Он продолжал:

– Я открыл нечто вроде клуба, в пятнадцатом округе, с друзьями. Раньше в этом помещении размещалась бакалейная лавка. Есть погреб. В конце концов, я только управляющий. Я ясно излагаю?

Я кивнул.

– Кто владелец?

– Один старик, он пенсионер. Но он уехал в деревню. Бакалейная лавка принадлежала ему, но он никого не нашел, чтобы передать дело. Тогда он позволил нам попытаться встать на ноги, мне и моим друзьям. Сначала мы сами не очень верили в нашу затею, но потом все пошло. К нам приходит много народу. Я думаю, это благодаря группе.

– Секунду, – сказал я. – Какой группе?

– "Значение оргазма", – ответил он, и я широко раскрыл глаза, но он сразу уточнил: – Это название группы, джаз-рок-группы.

– А! – сказал я с облегчением, – поп-группа.

– Не поп, а джаз-рок.

– Хорошо. Дальше.

– Все шло как по маслу. Мы открыли клуб только осенью, а сейчас каждый вечер он набит битком. Прекрасный доход. Кстати, я вам хорошо заплачу, хотя я еще вас не спросил, сколько вы берете.

– Посмотрим. Какие у вас проблемы?

Он заерзал в кресле, достал сигарету, и я протянул ему пепельницу «Мартини». Продолжая говорить, он постоянно стряхивал пепел, гораздо чаще, чем это было необходимо.

– Месяц назад ко мне явились два типа, после закрытия, во время уборки. Люди пожилые и респектабельные, в костюмах, галстуках, вам понятен тип?

Я кивнул. Мне стало понятно. В общем, обыкновенные люди. Он стряхнул пепел со своей «Житан» и продолжал:

– Они сказали мне, что представляют некое «Агентство по страхованию старости» для владельцев ресторанов и кафе. Короче, они посоветовали мне сделать взнос, поскольку это представляет уйму выгод и льгот. Когда я отказался, они стали настаивать, объясняя мне, что это обязательно для всех. Тогда я понял, в чем дело, и посоветовал им убраться. Они ушли, но сказали, что вернутся. Я ответил им, что не стоит. Одним словом, на следующий вечер, когда я пришел открывать, я уже забыл про них, но дверь оказалась открытой, то есть я хочу сказать, что замок был взломан, а усилители испорчены.

– Усилители? – повторил я.

Молодой человек посмотрел на меня с сожалением.

– Усилители звука, – объяснил он. – Вам понятно, о чем я говорю?

– Нет.

Ему было искренне жаль меня. Он объяснил, что все инструменты электрифицированы и подключаются к одному усилителю, величиною со шкаф, с многочисленными розетками и с разным напряжением, и что без этого играть нельзя.

– А, и его сломали, – сказал я. – Понятно.

– Хотя мы и купили его уже подержанным, нам все же пришлось выложить за него пять тысяч франков.

– Это еще не трагедия, – сказал я.

Он молча и грустно посмотрел на меня.

– Типы вернулись в тот же вечер, – продолжал он. – Я с трудом удержался, чтобы не прибить их.

– Вы правильно сделали, – заметил я.

Он заскрежетал зубами, чтобы показать мне, насколько он крутой. Странно, что вообще-то он мог вызывать симпатию, но меня он почему-то раздражал.

– Они были лаконичны. Они потребовали двадцать пять процентов выручки. Либо, сказали они, у меня будут серьезные неприятности с руками. Надо сказать, что я играю на соло-гитаре.

– Вы были в полиции?

– Нет.

– Можно узнать почему? Я, знаете ли, не бог.

– Я начинаю отдавать себе в этом отчет, – сказал он. – Я не пошел в полицию, потому что, если бы я туда явился, клуб взлетел бы на воздух. Мусора нас не любят и вместо того, чтобы начать расследование, накормили бы нас кучей дерьма, а клиенты и музыканты за это время все разбежались бы.

«Допустим», – подумал я.

– Это было месяц назад. И вы не обратились в полицию. Что же вы сделали?

– Я заплатил.

– И теперь вам надоело.

– Да, потому что теперь они хотят уже пятьдесят процентов.

– Они обнаглели, – сказал я. – Они вас потопят.

– Они просто хотят убрать меня, чтобы посадить туда своего человека.

Я мог бы и сам догадаться об этом. Неожиданно я разозлился на молодого парня. Я встал, достал из ящика рюмку, налил себе виски и залпом выпил. Парень мрачно смотрел на меня.

– Вы думаете, я смогу вам помочь? – спросил я.

– Я как раз задаю себе этот вопрос.

Я его тоже раздражал.

– Мой ответ – нет, – сказал я.

Он встал и с презрением посмотрел на меня. Затем бросил окурок на палас и спокойно раздавил его ногой. Я поставил рюмку на край стола, но она покачнулась и упала, не разбившись. Я подошел к парню и схватил его за ворот. Он попытался оттолкнуть меня, ударив кулаком по ребрам, но я ударил его в живот. Он согнулся пополам. Он был хрупким. Мне стало стыдно. Я изо всех сил пытался побороть в себе стыд. Не знаю, как мы до этого дошли.

– Старый дурак, грязный легаш, – прошипел он.

Продолжая держать за ворот, я упер его в стену. Он был бледен. Его лицо под гривой курчавых волос походило на маску Медузы Горгоны.

– Послушай, малыш, – сказал я. – Перестань воевать и убирайся к чертовой матери. И лучше не только отсюда. Оставь свой клуб. Ты слышишь меня? Сделать уже ничего нельзя. Все кончено.

– От вас несет перегаром, – заметил он. – Вы основательно нализались. Отпустите меня.

Я отпустил его. Я запыхался.

– Вы отвратительны, – спокойно сказал он, после чего вышел и тихо закрыл за собой дверь. Я слышал, как он спускается по лестнице.

Только раз в жизни я чувствовал себя хуже, чем в тот момент.

После ухода парня я действительно принялся пить.

Я прикончил всю бутылку. Вернее, то, что в ней оставалось. Мне было очень плохо. Самым ужасным было то, что каждый раз, когда подступала тошнота, я вынужден был тащиться в туалет на лестничную клетку, спотыкаясь и ударяясь о стены коридора.

В конечном счете рвота остановилась, и я испытывал одно-единственное желание – отключиться. Я посмотрел на часы и обнаружил, что было еще не так много времени, как я думал, – половина двенадцатого ночи. Я поставил будильник на половину седьмого, откинул покрывало с канапе, задернул шторы. Разделся до кальсон и пошел на кухню, где выпил три стакана воды, затем вернулся в комнату, думая, что вижу ее в предпоследний раз, выключил свет и направился к кровати. Я лег и мгновенно заснул.

В полночь меня разбудил резкий звонок в дверь. Я быстро встал, перевернув ночной столик и вазу, в которой оставалась вода из-под цветов. Я подбежал к двери и открыл ее. В дверном проеме стояла страшно взволнованная девушка. Так как я не включил света, ее освещала лишь желтая лампа из коридора, но я сумел различить страх в ее глазах, а когда она открыла рот, чтобы заговорить, я заметил, что от дрожи и волнения у нее зуб на зуб не попадает.

– Господин Тарпон, вы узнаете меня? Впустите меня, пожалуйста. Я вам все объясню.

Не дожидаясь, пока я ее впущу, она оттолкнула меня и вошла. Я зажег свет и отметил, что стою в одних кальсонах. Девушка ничего не заметила. Она смотрела на меня широко раскрытыми красивыми глазами, но это был взгляд, устремленный не на меня, а как бы сквозь меня. Впечатление было настолько сильным, что я машинально обернулся. Закрывая дверь, я не видел лица девушки, когда она сказала:

– Гризельду зарезали.

Я оперся о закрытую дверь и посмотрел на девушку. Она присела на мою разобранную кровать, но в этот момент ей стало плохо: она побледнела и соскользнула с кровати на пол. Я внимательно посмотрел на нее. Нет, я никогда раньше не встречал этой девушки. Я решил сварить кофе.

Глава 3

Я сварил настоящий кофе в глиняной кофеварке с бумажным фильтром. Пока кофе просачивался через фильтр, я прошел в комнату. Девушка по-прежнему лежала на полу, но тут она слабо пошевелилась. Я натянул на себя брюки и сорочку и надел чистые носки.

– Это ужасно, – сказала девушка. – Из нее вытекла вся кровь. Ей перерезали горло.

– Хотите что-нибудь выпить? – предложил я.

Она энергично кивнула и попыталась встать на ноги. Она вцепилась в подушку, но только уронила ее на пол, рядом с собой.

– Оставайтесь на полу, чтобы не упасть ниже, – посоветовал я с крестьянской мудростью, которую унаследовал от своих предков. – Обопритесь спиной о кровать. Я принесу вам что-нибудь выпить.

Сказать это было легче, чем сделать. Я перерыл весь кухонный шкаф, прежде чем нашел бутыль сливового ликера, почти полную. Должно быть, я когда-то купил его в кондитерских целях, чтобы чем-то занять себя в течение всех этих месяцев.

Я поставил на поднос ликер, кофейник и две рюмки и принес все это в комнату. Я все обыскал. Я все обыскал, но так и не нашел своих ботинок. Я чувствовал себя усталым.

Девушка взяла бутылку ликера, отвинтила металлическую пробку и опрокинула в себя добрую половину содержимого, прямо из горлышка.

– Ох! – сказала она, сморщив нос.

Между прочим, красивый нос. И девушка красивая. Но не для меня – мелковатая. Маленький зад, маленькое треугольное личико, тонкая, с золотистым оттенком кожа, длинные каштановые волосы, рассыпанные по плечам. Об остальном можно было догадываться, так как на ней был костюм из светло-коричневой кожи, облегающий фигуру. Она была без сумки, но ее куртка изобиловала всевозможными карманами. Она достала из одного из них пачку «Голуаз», предложила мне сигарету, которую я взял, и стала рыться в кармане в поисках зажигалки. Я был уверен, что она достанет «Ронсон» в футляре из ящерицы или что-нибудь в этом роде, но ошибся, так как она вынула коробок спичек. Ей удалось зажечь спичку с первого раза. Либо она быстро пришла в себя, либо ей вовсе не было так плохо, как она хотела это показать.

– Значит, Гризельде перерезали горло? – спросил я.

Она кивнула, но как-то странно, головой снизу вверх, и выпустила клубами дым изо рта и носа одновременно. Ее зрачки не были расширенными.

– Кто такая Гризельда? – спросил я.

– Я живу вместе с ней в комнате, вернее, в квартире. Когда я вошла, я обнаружила ее... Это ужасно. Вся эта кровь...

– Вы вызвали полицию?

Она энергично покачала головой.

– Я сразу пришла к вам.

Сегодня у меня был день улова, который распространился и на ночь.

– Кто вы? – спросил я.

– Вы меня не помните?

Она, видимо, привыкла к тому, что люди ее помнили, и, быть может, она была права, – я не знаю. Она обхватила колени руками и уткнулась в них подбородком. В зубах она держала сигарету и от дыма прищурила один глаз. Я покачал головой, я не помнил.

– Не прошло и года.

– Год назад меня еще не было в Париже, – заметил я.

– Я знаю. Вы были жандармом в Бретани. Я была там на съемках, когда у вас брали интервью. Что вы на меня так смотрите?

– Я не знаю, как я смотрю.

Я попытался снова прикурить мою сигарету, но увидел, что она не погасла.

– Ладно, хорошо, – сказал я. – Вы были на съемках, однако это еще не объясняет вашего присутствия здесь.

– Отчасти объясняет, – сказала она. – Вы меня поразили, я хочу сказать, что была поражена, что, слава богу, есть хоть один нормальный человек. Позднее Эрве... Вы помните Эрве? Режиссера?

Я кивнул. Она продолжала:

– Позднее Эрве сказал мне, что вы ушли из жандармерии и стали частным сыщиком. Он сказал, что хочет поставить фильм «Кем они стали?» Кем стал жандарм, который ушел из жандармерии в период морального кризиса. Он считал забавным, что вы стали частным сыщиком. Я отсоветовала ему снимать этот фильм, я считала, что вы имеете право на то, чтобы вас оставили в покое.

– Вы были неправы, – возразил я. – Этот фильм сделал бы мне рекламу.

– Во всяком случае, когда я вернулась и увидела Гризельду, я сразу подумала о вас.

Ее била нервная дрожь. Я налил в стаканы кофе. Она спросила, есть ли у меня сахар, я ответил, что нет.

– Вы не шутите? У вас действительно произошло убийство? – недоверчиво переспросил я ее.

– Пошли к черту! – сказала она.

У нее был красивый розовый рот.

– Немедленно вызовите полицию, – предложил я.

– Я не могу.

– Можете, и вы это сделаете. Как вас зовут?

– В вас заговорил жандарм, – сказала она, но ее тон был несколько вопросительным.

– Послушайте, – произнес я отеческим тоном. – Если произошло убийство, или самоубийство, или я не знаю что, следует вызвать полицию, и точка. И нечего было бежать к частному детективу. Тем более, что в реальной жизни частный детектив занимается чаще всего разводами, охраной магазинов и в некоторых случаях промышленным шпионажем. Но не насильственной смертью. Вот телефон, снимите трубку и вызовите полицию. Наберите «семнадцать», и вас соединят с вашим комиссариатом. Кстати, где вы живете?

Она молча выпила кофе и так же молча поставила стакан на место.

– Будет лучше, если я им позвоню от себя, – согласилась она, – если вы действительно считаете, что это необходимо. Кроме того, мое присутствие на месте тоже будет необходимо. Я полагаю, они захотят допросить меня.

Она встала. Она крепко стояла на ногах, как будто бы и не было этого глубокого обморока. Я понял, что она лгала. Я тоже встал. Я стоял между нею и дверью, и было очевидно, что ей это не нравится.

– Позвоните отсюда, – предложил я. – Они пришлют за вами машину.

– Моя машина стоит внизу.

– Позвоните отсюда, – повторил я.

– Вы не понимаете, – быстро заговорила она. – Они упекут меня. Они решат, что ее убила я. Я вся перепачкалась в крови. Даже нож, и тот мой, с моими отпечатками.

Я удивленно поднял брови.

– Я переоделась, – объяснила она жалобным тоном, – потому что я вся перепачкалась. И нож мой. Кроме того, у меня есть мотив.

Я взял ее за руку и потянул к письменному столу.

– Послушайте, – сказал я, – я потратил на вас столько времени только потому, что, когда вы пришли, я еще не проснулся, и потому, что сначала не поверил в вашу историю про острый нож. Кроме того, вчера вечером я надрался, и у меня еще и сейчас в крови много алкоголя. Но вы немедленно позвоните в полицию, потому что чем скорее приедет полиция, тем лучше будет для всех, кроме убийцы.

Она попыталась вырвать свою руку, как упрямый мул, и зацепилась каблуком за палас.

– Дурак, паршивый мусор, – произнесла она, – это еще не все. В квартире есть наркотики, а в погребе полно бомб.

– Прекрасно, – сказал я. – На чердаке фальшивые деньги, в холодильнике похищенные украшения, а в чемодане труп китайца с микропленкой в зубах. Звоните!

– Хорошо, – вздохнула она и перестала сопротивляться.

Она направилась мимо меня к телефону и неожиданно схватила меня за шею. Я решил, что за этим последует эротический поцелуй, как в американском кино, и схватил ее за бедро. Я не понял, был ли это прием дзюдо или что-то другое, но я оторвался от пола и стукнулся головой об электрический радиатор. Мне было больно. Мои ноги зацепились за провод настольной лампы, которая упала, не выключившись, и я слегка запутался в проводе. Это и задержало меня. Плутовка в это время успела схватить телефонную трубку и стала ею орудовать, как молотком. Она прекрасно знала, куда бить. Мои отношения с пространством и временем неожиданно были прерваны.

Глава 4

Как только я открыл глаза и увидел потолок, то сразу все вспомнил. Я немного сомневался в том, как это произошло в реальности, но не сомневался в самих фактах. Я потрогал голову и почувствовал боль, которую нельзя было отнести целиком на счет виски. Однако я лежал на канапе на спине, под головой у меня была подушка. Я находился в темном кабинете, дверь в переднюю была открыта, и там горел свет. Я попытался сначала сесть, а потом и встать. За окном была ночь. Я взглянул на часы: половина четвертого. Я осмотрел квартиру – никого.

На подносе стояла бутылка сливового ликера, и моим первым желанием было осушить ее. Однако меня бросило в дрожь, и я чуть не умер, но все же удержался на ногах, а через несколько секунд мне стало лучше. На кровати, на месте подушки, лежала записка, написанная на листке, вырванном из моей новой телефонной книжки: