- Опасность? - спросила она деловито.
      Она оглянулась: где там Норт и Илейна - и я уже знаю, что надо делать. Мне очень не хочется этого делать, но только это нас может спасти.
      - Мне надо уйти, - говорю я ей. - Со мной пойдет Норт. Вы будете ждать нас здесь.
      - Почему? - спросила она сурово. Сдвинула брови, в глазах угрюмый огонь; она ушла, укрылась за каменный щит, и опять она для меня закрыта.
      - Оставаться опасней, - объясняю я ей, и это правда. - Будет очень страшно. Фоил может не выдержать страха. Ты должна его удержать.
      - Он вернется сюда?
      - Да, Элура. Я его позвал.
      - Хорошо, - говорит она. - Мы будем ждать.
      - Куда это они? - спросила Илейна.
      Я догадалась, но промолчу. Я молча усаживаюсь на траву и молча киваю Илейне, чтоб села рядом.
      Илейна уже не та. Хорошенький стройный мальчик с обветрившимся лицом, и каждый взгляд на нее - мучительное напоминание. Мой Эрд. Он был таким же юным и стройным...
      - Элура, - тихо спрашивает Илейна. - Зачем мы ушли из Мира? Даже если мы не умрем... зачем мы одни?
      - Мы не одни. Ортан ведет нас туда, где живут люди.
      - Такие, как он? А если я не хочу с ними жить? - помолчала - и уже совсем спокойно: - Прости, Элура. Я знаю, что ты поклялась отцу. Но я не хочу!
      Мягким, совсем материнским движением Элура прижала ее к себе.
      - Да ведь и я не хочу! Просто это наш долг - продолжить род. А что, разве Норт тебе не нравится?
      - А кому это интересно? Должна! А я его не люблю. Я никого не люблю! - сказала она с тоской. - Даже отца. Ведь я знаю: он... его уже, наверное... и ничего!
      - Глупая! Это не сразу приходит... я-то знаю. Сначала только пусто... а потом уже боль...
      - Элура! - горько сказала Илейна. - Я не хочу вот так, по приказу. Меня все время кому-нибудь обещали... вечная невеста! Я слышала, как женщины смеялись...
      - Ну и что? А ко мне вот никто и не сватался - думаешь, это приятней? Глупости, Илейна! Никто тебя не неволит. Будем живы - сама решишь.
      - Правда, Элура? - жадно спросила она. - Правда?
      Зной окружает нас. Тусклый тяжелый зной, он течет, потрескивает, дымится. Мы не смеем сбросить тяжелые куртки, расстегнули - и паримся в них.
      - Пить хочется, - сказала Илейна.
      - Только глоток. Нам скоро бежать.
      Она кивнула, послушно сделала лишь глоток и протянула обратно флягу.
      - Элура, - спросила она, - а почему мне не страшно? Все такое чужое, жуткое... а мне не страшно. И только жизни боюсь, - сказала она. Понимаешь? Вот дойдем - и будет, как... как должна.
      - Ты мать совсем не помнишь?
      - Нет. Мне было два года, когда она...
      - Все наши матери умерли, - сказала Элура. - И мы с тобой тоже скоро умрем. Чего нам бояться жизни, раз она так коротка?
      - А зачем такая жизнь? Из одних женских покое в другие... а потом только рожать и умереть в родах? Со мной никто не разговаривал, - сказала Илейна. - Только говорили, что делать. Должна! Я хотела убежать, - сказала она. - К тебе, в Обсервату. Я знала, что ты враждуешь с отцом. Думала: может быть, не выдашь.
      - Может быть, - сказала Элура. - Вот мы и убежали. А ты все ждешь, кто же даст тебе свободу.
      Илейна отпрянула, зеленой вспышкой блеснули ее глаза и тонкие пальцы сомкнулись на рукоятке кинжала.
      - Все будет, как я захочу! - сказала она. - Я все сама за себя решу, слышишь, Элура!
      Фоил вернулся. Словно нить натянулся внутри, отозвавшись короткой приятной болью.
      Фоил! сказала она про себя. Не подумала, а молча позвала: Фоил! Фоил, мы здесь. Онои сказал, чтобы ты был с нами!
      Черная точка, черная тень, тонкая, быстрая, размазанная в движении.
      Черное жаркое облачко страха.
      Фоил! Говори со мной! Я тебя не слышу!
      Он летел - и застыл в десяти шагах, только мышцы играют под бархатной кожей. Страх! Трепет страха в очертаньях точеного тела, рунги очень пугливы, подумала вдруг она, даже те, что совсем не рунги.
      Онои нас спасет, молча сказала она, говори со мной, я тебя не слышу!
      И испуганный слабенький голосок: гата. Много-много-много. Они слышат. Они убьют.
      Онои вернется, сказала она. Мы будем ждать. Иди ко мне, Фоил.
      Он подошел, медленно, через силу, и она погладила его по щеке. Нежное, вкрадчивое движение, если бы это был Ортан! Может быть, мы сегодня умрем, и уже ничего...
      Фоил тихонько вздохнул и прижался ко мне.
      Грохот. Знакомый треск раздираемой чем-то земли. Фоил рвется из рук, я схватила его за шею и шепчу, как безумная: про себя или вслух?
      - Фоил, не бойся! Фоил, все правильно! Это Ортан привел налтов. Фоил, подожди, мы сейчас убежим, Фоил, милый, ну, не надо, ну, пожалуйста! Ну, еще, еще немного. Фоил!
      Грохот. Это второй грохот. Облако пыли, заслонившее горизонт. Я не могу взглянуть на Илейну - только Фоил. Фоил, прошу тебя, ну, не надо, ну еще, ну еще чуть-чуть...
      Онои! воскликнул Фоил.
      Мы между двух грозовых туч. И там впереди, в просвете, две черненькие фигурки.
      Онои говорит идти!
      Фоил, возьми Илейну, она не успеет!
      Он вскинул голову, фыркнул, подпрыгнул на месте. Илейна, быстро! Илейна уже верхом, и мы срываемся с места, несемся в узкий просвет, все более, более, более... ох, совсем уже узкий!
      Черная туча громыхающих налтов. Рыжая куча тяжелых стремительных тел. Запах! Душный, тяжелый звериный запах, мы мчимся в сужающийся просвет, топот и треск, топочущий треск, грохочущий топот, Фоил уже далеко, одна! Одна! Стены сошлись, совсем, совсем! Нет, они далеко, но я не успею. Грохот. Пыль. Пот заливает глаза. Только не сбить дыхание. Я не успею. Все равно. Вы-ыдох - и вдох. Вы-ыдох - и вдох.
      Я успел ее подхватить и тогда уже помчался так, как не бегал еще ни разу в жизни. Мне повезло - крохотная отсрочка: вожак все понял и закричал, пытаясь остановить стадо, первые гата задержались, и я едва успел проскочить.
      Первые задержались, и стало ударило в них и зашвырнуло прямо на стену налтов. Новые звуки: хлопанье щупалец по телам, треск, удары и крики боли. Они и во мне отдаются болью, но надо бежать; закон не нарушен, думаю я, и налты и гата - Стражи Границы, они вне Запрета, думаю я, но мне все равно и больно, и стыдно, и как хорошо, что надо бежать.
      Элура обняла меня за шею, она молчит, и мысли ее молчат, но тихое ласковое тепло просачивается сквозь ее защиту, и мне не так больно и больше не стыдно, если я все-таки спас ее.
      День и ночь... День или ночь... То день, то ночь... Все перепуталось, свилось в клубки голубого и черного света. Острые перекрестия черно-оранжевых теней, солнце и луны, ветер сметает звезды, тихие голоса снаружи или внутри? - но они бормочут, просят и угрожают, сюда, шепчет кто-то, сюда, здесь хорошо, здесь сон, усни, шепчет кто-то, ус-ни...
      Ортан схватил меня за руку и потащил вперед, я спотыкаюсь, сон затягивает меня, ноги вязнут в мягкой трясине сна, ус-ни, ус-ни, но тревога, Ортан тащит меня из сна, почему? Я не хочу, и тогда я бью себя по лицу, раз, другой, сон раздался, Фоил толкает мордой Илейну, я сама, говорю я Ортану, помоги Норту, и вперед, вперед! в перекрестие рыжих теней, в ночь-день, в никуда-низачем...
      Мы вырвались из Границы. Это неправильно и непонятно, но мы еще живы. И я, наконец, могу отдохнуть...
      Ручей позвал меня сам. Он юный и безрассудный, он просто так захотел, и я ему благодарен.
      Впервые я смог заснуть. Я лег на траву у воды, открыл для ручья свой разум, и он стал вплетаться в меня. Мы с ним потекли вдвоем сквозь белое и голубое, упали в холодную глубь, и там была тварь без имени, ворочавшаяся в мороне, но мы протекли сквозь нее, и бездна стала прозрачно-синей, такою синей, такой прозрачной, что это была уже не вода. И я полетел высоко-высоко над горами Хаоса, над Границей, но ручей, хохоча, потянул меня вниз, и мы плыли сквозь белое и голубое...
      Оставайся со мною, сказал ручей, будь моим сном, будь моим тэми.
      У меня уже есть тэми.
      Твой тэми уйдет, а для меня не бывает Трехлуния.
      Для меня скоро будет Трехлуние, ты чувствуешь: я не один.
      Как жалко, сказал ручей, мне скучно течь одному. Побудь со мною, сказал ручей, я всех отгоню и усыплю обманом, и мы с тобой потечем...
      И когда мы вытекли из сна, был большой сияющий лень. Огромный, полный день, каких не бывает в Хаосе. Я чувствовал, как жизнь наполняет меня, заглядывает в мой разум, притрагивается к мыслям. Просторная радостная свобода быть целым и частью, собою - и всем. Не разумом, заточенным в себе, как орех в скорлупе, а целым миром, полным равных со-ощущений и со-мыслей.
      Мы с Фоилом тихо стоим над ручьем в сияющем облаке звонкого счастья, но что-то темное, смутная тяжесть... И я вдруг понял: это Элура. Она одна. Она вне. Ей плохо.
      И я поскорей нашел ее взглядом. Усталое бледное лицо и глаза, как темные камни. Холодные, твердые, лишенные глубины. И темное, твердое, каменное окружает ее.
      Откройся, сказал я ей. Впусти меня.
      Она закрыта, она не слышит меня. Такая просторная, радостная свобода, а она, как орех, в своей скорлупе.
      - Элура! - сказал я вслух. - Мы вырвались в Мир!
      Она кивнула устало и безучастно.
      - В твой мир, - сказала она. - А я со своим прощаюсь. Погоди, Ортан, - сказала она. - Наверное, мне придется принять твой мир, но пока я его не хочу. Мне нужен тот, в котором я родилась.
      - Он уже умер, Элура.
      - Он не может исчезнуть, пока я жива. Ведь я - последняя ниточка, Ортан. Язык, предания, крохи знаний. Традиции, - глухо сказала она. Пойми, я унесла из Мира сокровище, которому нет цены. Да, - сказала она, я знаю: никому это все не нужно. Меня убили бы вместе с ним. И все-таки это как воровство: без спросу забрать с собою все то, что делало нас такими как есть - людьми и потомками Экипажа.
      Я не знаю, что ей сказать, я просто не понимаю, я только слушаю и молчу.
      - Ты не поймешь, - сказала она. - Они тоже не смогут понять, - она кивнула на спящих Илейну и Норта. - Их мир был прост. И если отбросить обычаи и одежду, они немногим отличаются от дафенов. А мой мир был двойственным, Ортан. Я жила в сегодняшнем мире - среди одичания и войны. Воевала, правила Обсерватой, изощрялась в интригах и обманах, чтобы сберечь свой маленький край. Но была и другая жизнь. Каждую третью ночь я поднималась в священную башню, к телескопу, наблюдала за звездами и вносила записи в книгу. Триста лет наблюдений, Ортан! Этим знаниям нет цены. Я не сумела их взять с собой. Они остались в надежном месте, там, наверное, и истлеют, не пригодившись никому. И еще, каждые десять дней, я добавляла несколько строк в Хронику Экипажа. Триста лет велись эти записи - со дня основания Обсерваты, от Третьего Штурмана Родрика Трента, внука того, кто привел нас в Мир. И эти книги тоже истлеют там, в тайнике.
      - Ортан, - сказала она, - ведь это и было главным, ты понимаешь? Ведь все жестокости и обманы - все было только затем, чтобы спасти Обсервату. Не просто край, в котором я родилась, а последний оазис знания, последнюю паутинку, что тянется из глубины веков - от звездного мира, от утраченного могущества, от почти забытой, но еще не утерянной сути!
      - Элура, - сказа я тихо, - ты просто еще не знаешь. В Мире ничего не может исчезнуть. Все, что в тебе... Общая Память это возьмет и сохранит.
      - Для кого? - горько спросила она. - Кому теперь это нужно?
      Ортан велел:
      - Будьте тут. Нельзя отходить от ручья, - и они с Фоилом тотчас исчезли. Я представила, как они бегут по степи, мчатся легкими, радостными прыжками, и печаль чуть-чуть отпустила меня. Нет. Мне стало легче после этого разговора. Чтобы понять что-то, надо назвать, я назвала - и поняла, что со мною.
      Это глупо - то, что со мною. Глупо и бесполезно. Глупо, потому что бесполезно. Я сама сделала выбор, и теперь остается только принять то, что этот выбор влечет за собой.
      Я сижу у самой воды в жидкой тени склоненных кустов. Почему-то я знаю, что здесь безопасно. Тихий лепет воды, чуть заметная рябь - просто блестки, иголочки желтого света на сверкающей голубизне. Здесь покой. Освежающий ясный покой, свобода и чистота. Может быть, я еще полюблю этот мир...
      - Дурища ты, моя леди! - сказал Норт за кустами. - Очень я ей нужен!
      - А она тебе?
      Ого! Неужели можно ко мне ревновать? И все-таки мне досадно, что Норт засмеялся.
      - Элура - отличный парень и умнейший мужик! А мне, вроде, замуж ни к чему. Ну, перестань дурить, детка!
      Хлесткий звук оплеухи, возня и сразу охрипший голос Норта.
      - Брось, говорю! Слово-то я дал, так сам не железный. Чего ты от меня хочешь?
      - Ты не любишь меня! - сказала Илейна.
      - А Мрак тебя забери! Кругом поехали! Стал бы я твои штучки терпеть, когда б тебя не любил! Илейна, - сказал он серьезно, - я в казарме родился, а в драке вырос, я ваших выкрутасов не знаю. Надо будет - жизнь за тебя положу, а кривляться не стану - не обучен.
      Ну вот, эти двое уже разобрались, кто кому нужен. А я? подумала вдруг она. Ортан...
      И сразу горячая злая волна: унизиться. Смешать кровь Экипажа!
      И сразу привычная, тупая тоска. Я! Невзрачная старая девка, которая никогда никому не была желанной.
      И твердый спокойный холод внутри: пусть будет, как будет. Ничего не бояться и ни о чем не мечтать. Разве что только увидеть море...
      Здесь была совсем другая равнина: уютная, мирная, с зеленой сочной травой - у нас трава бывает лишь в самом начале лета. Оказывается, равнина - это тоже красиво.
      - Здесь опасно?
      - Не знаю, - ответил Ортан. - Я всем говорю, что нас лучше не трогать. Мы соблюдаем закон, но если на нас нападут - мы убьем.
      - А это можно?
      - Да, - ответил он неохотно. - Если защищаться. Только не оружием. Оружием нельзя.
      Мы отдохнули за день, идти легко и приятно; мягкий ветер слегка разбавляет зной. Фоил, как бабочка, носится возле нас: то убегает, то возвращается, мелькает то слева, то справа; чистый восторг, ясная детская радость, теплые волны окатывают меня, гасят печаль и согревают душу.
      Кажется, мне все-таки нравится здесь...
      Быстрые темные пятнышки на горизонте. Ортан? Но он спокоен и отвечает, не глядя:
      - Неил. Они умные, как этэи.
      Фоил сердито фыркнул, и я засмеялась. До чего же приятны простые вещи!
      Быстрый табун почти домчался до нас. Незнакомые грациозные легкие звери - они мельче, чем рунги, но, пожалуй, так же красивы. Здесь все красиво, с удивлением думаю я, это какой-то обман, так не бывает...
      И опять словно мягкий шелест в мозгу, дуновение мысли. Какие-то мысли пролетали рядом со мной. Фоил сердито топнул ногой, табун повернул и умчался.
      Поссорились?
      - Немного, - с улыбкой ответил Ортан. Улыбка взрослого человека, который смотрит на ссору детей. - Вожак сказал, что Фоил делает то, чего не надо делать. А Фоил ответил, что в табуне есть белый теленок. - И отвечает на мой молчаливый вопрос: - Это значит, вожак не заботится о табуне. Он позволил самкам есть плохую траву. - И опять в его голосе и во взгляде спокойная твердая нежность. - Фоил будет хорошим вожаком.
      - По виду он молод.
      - Да. Он еще ни разу не дрался.
      Мимолетное темное облачко: печаль или тень тревоги? - но оно уплыло, и снова светло.
      - Если все будет хорошо, когда мы доберемся до моря?
      - Дней через десять. Но все хорошо не будет.
      - Все хорошо не будет, - сказал я ей, и смутная тень на душе вдруг превратилась в мысль. Это была одинокая мысль - такая же, как в Хаосе. Она пришла откуда-то изнутри, чужая, чуждая Сообитанию, людская.
      Общее хотело, чтоб я привел их сюда.
      Я улыбнулся Элуре и отошел от них. Я не хочу, чтобы в ней просочилась моя тревога.
      Мы не прорвались через Границу - нас пропустили. Просто нас слегка попугали, чтобы я не успел усомниться и не вернулся назад.
      Я незаметно ускорил шаг, они далеко позади, но это не страшно, я открыт, я чувствую все вокруг. Мир наполнен и пуст; ха зеленой чертой горизонта тугое движение, жаркое беспокойство - скоро Трехлуние, все готовятся к брачной поре. Но это там, далеко, а здесь тишина. Это значит: Сообитание уволит от нас живое, чтобы мы не сумели нарушить закон.
      Общему нужно, чтобы я привел из сюда. Почему? думаю я. Если Общее хотело того же, что я, почему для меня закрылась Общая Память? Для чего был нужен обман в Границе?
      Оно хочет совсем не того, что я. Оно знает, если бы я понимал, чего оно хочет, я бы не стал приводить их сюда.
      Холодные, неприятные мысли - мертвые и тяжелые, будто камень в мозгу. Общее не может так со мной поступить. Между разумными невозможен обман. Сообитание может так поступить со мной. Оно начало Изменение, включая в себя людей, а когда идет Изменение, Сообитание подчиняет себе даже Общую Память.
      Почему я это знаю? думаю я. Как я могу это знать? Неужели я все-таки связан с Общим?
      День был долог и безмятежен. Мы шли по красивому, очень пустому краю, Ортан был молчалив, Фоил вдруг присмирел, и уже не носился вокруг, а степенно шагал рядом с нами.
      Странно, но я совсем не верю в опасность. Мне хорошо и спокойно, словно все уже сбылось и нечего больше желать.
      Это неправильно, думаю я лениво, что-то не так. Надо...
      Мне ничего не надо. Только идти и молчать, пусть вечно будет покой, тишина и чувство, что все уже сбылось.
      Норт и Илейна взялись за руки, молчат и идут, как во сне.
      Сон, думаю я, надо стряхнуть, но я не могу, так хорошо во сне...
      Ортан остановился и поднял руку. Он стоит, огромный и черный, рассекая желтый закат. День ушел. Но куда он ушел? Почему он кончился так внезапно?
      - Здесь вода, - говорит Ортан. - Останемся тут. Погоди, - говорит он мне. - Будет ночь. Мне надо беречь силы.
      Будет ночь, и небо уже догорело; посерело, обуглилось, разлетелось брызгами звезд. Выше, выше, совсем высоко, темнота и звезды, и остренький лучик света, одинокая блестка огня. Белая искра, сияющий шар, огромное, медленное, серебряно-голубое. Оно опускается, опустилось, впитало зелень травы и голубые отблески неба.
      Корабль, подумала я удивленно. Значит, он был? Какой большой! Давным-давно... Я чувствую это давно, между днем корабля и ночью, в которой мы, словно бы пласт времени, тугой и прозрачный. Нет! Живая, упругая, добрая плоть; она обступает и обнимает меня теплым кругом мгновенных существований. Я есть, мы - есть, тогда - и теперь, давно - и сейчас, никогда - вечно.
      Живущее время в одновременности бытия, и мне почему-то совсем не страшно, хоть рядом со мной те, что умерли так давно, что видели это своими глазами. И те, что живут сейчас - они тоже рядом со мной и смотрят со мной сквозь время глазами тех, кто умер.
      - Общая Память, - сказал мне кто-то. - Осторожно, Элура, ты входишь в Общую Память. Я рядом, сказал он, не бойся. Я сумею тебя закрыть.
      - Кто вы? - спросила я у тех, что вокруг, и они ответили.
      - Общая Память. Мы - те, что живут и жили. Не бойся, Это было давно.
      Этот было давно, и мир вокруг корабля менялся. Словно в сказке, исчезла зелень травы: черная раненная земля, а на ней - поверх боли душная корка. Серая каменная броня, серые домики - будто из-пол земли, серые тени странных чудовищ. Живые - но не живые, словно бы разумные - но не способные мыслить. Они изменяют мир и убивают; тысячи смертей безвозвратных и бесполезных, потому что они ничего не дают живым, потому что смерть уносит, не забирая, тех, кто должен оставить потомство, и тех, кто не должен.
      И - люди. Наконец-то я вижу людей. Они далеко. Они за невидимым, которое убивает, они внутри непонятных серых. Мне странно: это они, божественные предки, которых я обязана почитать. Прекрасные и всемогущие, пришедшие звездным путем, от которых остались нам лишь предания и неяркие блики знаний. Серые пугливые тени, убивающие из страха. Страх окружает их стеною из смерти, мозг их глух - разум не может к нему пробиться, а если внешняя мысль вдруг коснется его - он цепенеет в тяжелом испуге.
      Значит, и они боялись себя...
      Они боятся, но Общее окружает, просачивается, проникает к ним, и я уже среди людей - в поселке и в корабле. Их лица, их запах, их голоса; я слышу слова, но они лишены смысла. Одежда, приборы, непонятные вещи. И все-таки я кое-что узнаю! Но все сменяется слишком быстро: люди, дома, начиненные смертью башни; рушится лес - ствол за столом, серые твари вгрызаются в трупы деревьев, море, огонь, непонятное, бурая кровь в зеленой воде.
      И - уже не мелькает. Я внутри корабля. Странное место, которое мне почему-то знакомо. Чем-то знакомо, но я не пробую вспомнить чем, потому что слова вдруг обретают смысл. Мне трудно их понимать. Я никогда не слыхала, как звучит Древний язык, и мне нелегко совместить написанное со звучащим.
      Двое, связанных уважением и неприязнью. Два знакомых лица, хоть я уверена, что одно я не видела никогда, никогда и не могла бы увидеть его и остаться дивой - но я его знаю. А второе - я встречала его много раз измененным в бесчисленной череде портретов, и живым - хотя и другим - я его тоже знаю. Капитан Савдар. Первый Капитан. Полубог.
      Он был совсем не похож на бога. Высокий, крепкий, рыжеволосый, с суровым и упрямым лицом.
      А второй - невысокий и черноглазый - он, пожалуй, красив; мягкий, сдержанный - и опасный, как бездымный вулкан, как лесной пожар, затаившийся в еле тлеющей искре.
      - Дафен, - сказал капитан Савдар, - мне не нравится эта планета. Вам угодно считать ее безопасной, но - черт побери! - когда насмотришься этих планет, что-то такое появляется - чутье? Так вот, она мне не нравится!
      - Это прелюдия к разговору о пункте три?
      - Да! - сказал капитан. - И нечего улыбаться! Я возражал и возражаю. Координаты планеты немедленно должны быть переданы в Бюро регистрации. Не-мед-ленно!
      - А я настаивал и настаиваю, - ответил Дафен спокойно. - Капитан, вы не вчера получили этот приказ. Вы ознакомились с ним перед полетом и вполне могли отказаться. Тогда согласились, значит, теперь уже не о чем говорить. Всего три пункта, - сказал Дафен. - Первые два выполнены - и тут у нас нет претензий. Вы доставили нас сюда. Вы обеспечили высадку и закрепление. Дело за главным, капитан. Теперь мы должны исчезнуть. Оказаться забытыми на несколько сотен лет.
      Они сидят и смотрят друг другу в глаза; капитан в ярости, а его противник спокоен. Так спокоен, что вспоминаешь бездымный вулкан и тлеющую в буреломе безвредную искру.
      - Вы! - сказал капитан. - Безумец! Вы просто проклятый идиот, вот что я вам скажу! Вы понимаете, какой опасности подвергаете ваших людей? Вы понимаете: если что-то случится, вам никто не сможет помочь? Черт вас побери! А я? Какого дьявола я из-за вас рискую своим экипажем? Дафен, сказал он угрюмо, - я требую, чтобы вы разблокировали передатчик!
      - И об этом вы не вчера узнали, - равнодушно ответил Дафен. - Степень риска была указана в договоре и учтена при оплате. Вам предложили рискнуть - и вы согласились. А что касается нас... Капитан, - сказал он, - задайте себе вопрос: почему вы получили такой приказ? Почему Федерация согласилась на это?
      - Кто бы не согласился! - проворчал капитан. - После резни, что вы устроили на Элоизе...
      - Не резня, а война, капитан! - отрубил Дафен, и глаза его вспыхнули темным, жестоким блеском. - Мы потеряли не меньше людей, чем новые поселенцы, но о наших потерях не принято вспоминать! Мы - мирные люди, сказал он угрюмо. - Мы всегда уступали - пока могли. Некогда мы покинули Старое Солнце, потому что там нам не давали жить так, как мы считали правильным и разумным. Нам пришлось покинуть десять планет, капитан! Стоило нам приручить и обжить планету, как на ней появлялись вы - с вашей моралью, с вашей нетерпимостью, с вашей узколобой привычкой мерить все на один аршин! И мы уходили - пока могли уходить. А когда не смогли случилось то, что случилось. А теперь мы ушли совсем, - сказал он спокойно. - Человечество согласно о нас забыть, а мы в нем всегда не слишком нуждались. Я думаю, - жестко сказал он, - что чем скорее "Орринда" покинет планету, тем лучше будет для нас и для вас. Мне очень не нравится, как экипаж относится к поселенцам!
      - А мне, по-вашему, нравится, как поселенцы относятся к экипажу?
      Значит, вот как все началось. Значит... но это уже ничего не значит.
      На миг я проснулась в своей, сегодняшней ночи, где спят Илейна и Норт, а Ортан не спит, он сидит и смотрит на нас, и серебряный лунный свет...
      Серебряный лунный свет потянул меня вверх, я плаваю в воздухе, я улетаю. Все выше и выше - из ночи в свет, в огромное золотистое утро. Все выше и выше, а внизу зеленые шкуры гор, зеленые покрывала равнин в синеющих жилах рек, и звонкая тишина - нет! шум, грохот, песня, нет, словно бы разговор, но голосов так много, что их не разделить, и жизнь, жизнь! кругом и во мне, и радость - всепроникающая, растворяющая, прозрачная радость.
      Радость одновременности всех существований, бесконечности жизней, что вне тебя - но они причастны к тебе, они прикасаются, согревают, продлевают тебя. Страх - и все-таки радость. Сопротивление - и все-таки радость. И жажда - внешняя, но моя: открыться, слиться, смешаться с миром...
      И - толчок. Мягкая ласковая преграда между сияющим миром и мной. Заботливая стена - она окружила, она укрыла, она защищает меня. Ортан, думаю я, это Ортан! Я сам, говорит он, не помогай, сейчас мы выйдем, и я открываю глаза: ночь, просто ночь, полная звезд и ветра...
      Мне страшно. Мне жалко. Зачем...
      - Ортан, - шепчу я. - Ортан! Что это было? Зачем?
      Мне не знакомо то, что нас связало. Это слегка похоже на тэми, не только слегка - тэми радостно и свободно, а это тревожно и непонятно. И немного стыдно, ведь я вошел потихоньку, чтобы она не заметила и не закрылась. Я не знаю слов, чтобы это назвать. Они за Вторым Пределом там, где приходят ответы.
      - Ортан, - шепчет она. - Ортан! Что это было? Зачем?
      Я не знаю зачем. Я говорю:
      - Я тоже видел Начало. Общее мне показало. Но я не знаю Древнего Языка.
      - Зачем?
      - Оно вас не понимает. Вы не понимаете Сообитание, а оно не поймет вас. Я тоже не понимаю, - говорю я ей. - Я шел за тобой, но совсем ничего не понял.
      Она засмеялась. Ночной переливчатый смех, тревожный и мягкий, как лепет ручья на перекате.
      - Ортан, - сказала она, - ты думаешь, Норт понял бы то, что нам показали? Ты думаешь, я многое поняла? Да, - сказала она, - теперь я знаю, как все это началось. Я знаю, почему нас загнали в клетку. Я знаю, почему Звездный Путь закрылся для нас. Я могу догадаться, почему дафены и мы всегда воевали. Ну и что? - сказала она. - Слишком поздно, чтобы что-либо изменить. Почему они не открыли нам этого раньше?
      - Не знаю, Элура.
      - А то, что было потом? Что это было, Ортан?
      - Оно поднимало тебя ко Второму Пределу. Чтобы прочесть, - отвечаю я и чувствую, как противятся правде слова. - Чтобы узнать из тебя все, что ты знаешь. Что поняла, - говорю я, и мне неприятно, потому что это правда и все же неправда. - Ты бы не вернулась, - говорю я с тоской. - Не смогла бы. Твой ум не умеет.
      Опять смеется - сухо и резко.
      - И ты снова спас меня? Не слишком оно церемонится, твое Сообитание!
      - Ты не понимаешь, Элура. Это не смерть. Ты бы все равно осталась в Общей Памяти. Погоди, - говорю я, - я попробую объяснить. Общая Память... понимаешь, это все, кто живет и кто жил. Понимаешь, - говорю я, - если сейчас я умру, я все равно буду жить - такой, как есть. Здесь меня не будет - но я буду жить. И все, кто жил - ну, хоть тысячу лет назад - они тоже живые. Если пройти за Второй Предел, можно говорить с любым... даже увидеть, и он будет такой, как тогда. У меня есть друзья, - говорю я, - я даже не знаю, когда они жили, но они учили меня и помогали мне. С утратившими имена мне легче, чем с теми, кто жив... живущие ныне не любят раздумий. У них ведь есть для этого целая вечность. Там будут мудрость и сила, но не будет вкуса плодов и чуда Четвертой ночи...
      Она не слышит. Она прижалась ко мне и шепчет:
      - Я не хочу! Ортан, я боюсь мертвецов! Что они с нами сделают, Ортан?!
      Все мы не выспались, и все не в духе. Припасы кончились, мы лениво жуем плоды, которые притащил откуда-то Ортан.
      - Мясца бы! - бормочет Норт. - Ноги протянем на травке!
      - Нельзя, - серьезно ответил Ортан. - Если дойдем до моря, наловим рыбы.
      Мне все равно, что есть и что пить. Мне все равно, что над нами прохладное утро, полное птичьих песен, сияющее росой. Все все равно...
      Но что-то веселое, легкое... Фоил! Он ткнул меня мордой в плечо и словно бы засмеялся, и я, удивляясь себе, улыбнулась в ответ. И мир, сияющий и огромный, живущий и радостный мир вдруг улыбнулся мне.
      - Вперед! - сказала я весело и вскочила на ноги. - А ну-ка, Норт, поторапливайся, если рыбки хочешь!
      Вперед! И трава уклоняется от ноги, я чувствую, куда можно ступить, а куда нельзя, и жизнь вокруг, невзрачная, мелкая, травяная, чуть слышно отзвучивает во мне мгновенными вспышками узнавания. Но тоненький, остренький страх во мне, недреманный колокольчик тревоги...
      - Элура, - говорит Норт. - Эта ночь... тебе... ну, ничего такого не снилось?
      Фоил ведет нас: Ортан отстал, он разговаривает с Илейной. Я не знаю, что он ей говорит, но смутное тягостное ощущение... она так молода! Она так красива!
      - Нет, - говорю я, - мне не снилось. Мне показали наяву.
      - Что показали? Кто?
      - Не надо, Норт, - говорю я. - Об этом незачем говорить. А ты? Что тебя мучит?
      - Сон, - отвечает он. - Поганый такой сон, и будто все наяву. Будто я - это сэр Нортон Фокс Пайл, - он невесело усмехнулся, - вот, выходит, от кого я род-то веду! И вот, будто это я начал ту, первую, войну против дафенов.
      - Как же это было?
      - Пакость! - говорит он с досадой. - Если правда, так то, что теперь... все поделом. А! - говорит он. - Ерунда! Кто это может знать?
      - Знают, Норт. Все знают, можешь не сомневаться.
      - Кто?
      - Что! Вот этот самый мир, куда мы пришли.
      Он смотрит с тревогой, и я ему говорю:
      - Норт, ты прости, я ничего не могу объяснить. Я не понимаю сама. Ты ведь знаешь: это Нелюдье, здесь другие законы, здесь правят могучие силы, которых нам не дано понять. Норт, - говорю я, - нам будет очень трудно! Я даже боюсь подумать о том, что нас ждет. Но мы должны продержаться, Норт! Мы должны ему доказать!