(Это был не первый случай, когда клавиши управляли гризерами, вместо обратного). Гризер на минуту проснулся от своего летаргического сна и попытался бы нажать на клавишу генераторов космических лучей, которые превратили бы в облако космической пыли как Большую Желтую звезду, так и саму Гриз, а, быть может, и наш Большой дисколет. Только какая-то незначительная закупорка его правой мозговой артерии помешала ему выполнить свое намерение. И все-таки он обратился к двум другим Призерам, а те обратились за советом к сановникам, которые со своей стороны сунули данный вопрос в свои белые папки для дальнейшего рассмотрения и таким образом этот инцидент заглох. Это был, по словам Бен Коли, - единственный случай в истории Космоса, когда бюрократия оказала неоценимую услугу жизни.
      Не знаю как долго фиксировали мою память. Большая часть сеансов приходилась во время сна, а мой сон был глубоким и продолжительным. Во всяком случае, когда я вышел из камеры и увидел в первый раз своего сына, он уже вполне связно говорил и сам ходил в солярий-эдьюкатор, где росло новое поколение маленьких превениан.
      Очаровательным малышом был мой сын. Черноволосый - в свою мать, он рос неимоверно быстро, как любой превенианин, но в остальном был точной моей копией - зеленые глаза, длинный любопытный французский нос, и трудно поддавался воспитанию. Последнее обстоятельство заставило Высший Совет оставить его у нас с Йер Коли, вместо того, чтобы поместить навсегда в эдьюкатор, как всех остальных детей. В эдьюкатор, конечно же, он ходил каждый день, но вечером возвращался домой и мы с Йер Коли дополняли его воспитание домашними средствами.
      Мы назвали его Кил, в честь нашего друга Кила Нери, так что полное его имя было Кил Луи Гиле. Кил Нери и Сел Акл назвали свою дочь в мою честь именем Луизет и таким образом французские имена проникли в Космос. К концу моего путешествия на Большом космолете уже было несколько Жанов, одна Мари, одна Жозет, три Кола и один Пьер. Так что, если когда-нибудь француз попадет на дисколет, он окажется среди своих, а Франция может претендовать на право собственности на Галактику - эту патриотическую заслугу я осмеливаюсь приписать себе...
      Как я уже говорил, Кил Гиле трудно поддавался воспитанию, но это не означает, что он был тупым или недоразвитым. Наоборот. На четвертом году жизни он уже спорил со своей матерью по вопросам интергалактической релятивности времени и пространства; он доказывал, что сходство явлений приводит к анигиляции этих двух главных форм бытия и по этой причине профессия его отца теряет свой смысл - мысль, которая, как мне помнится, доставила большое удовольствие Ртэслри... В сущности, сложности его воспитания выражались лишь в том, что мы с трудом отучили его кивать головой на каждое слово, произнесенное взрослым. Йер ахала и охала, уверяя меня, что это - чисто земное качество. Она была права, но я возражал ей, пытаясь убедить, что у нас, французов, кивок головой - скорее выражение врожденной вежливости или инстинкта самосохранения в эпоху Президентов, чем знак согласия. И каково же было мое ликование, можете себе представить, когда однажды она стала доказывать сыну, что не нужно делать обратное сальто, потому что его ноги еще недостаточно устойчивы, а он, после того как несколько раз самым смиренным образом кивнул головой, сделал именно такое сальто у нее на глазах.
      Йер была потрясена:
      - Но он же только что согласился с моими доводами?
      - Что же делать, - сказал я. - Он - наполовину француз, как ты сама утверждаешь... Верно, что в далеком прошлом французы чаще подставляли голову под гильотину, чем соглашались кивать ею, но впоследствии они были вынуждены сохранять внешние атрибуты государственной дисциплины... Я, однако, всегда верил, что это до поры, до времени...
      - Но если вы, земляне, действительно обладаете такой психической устойчивостью, то весь наш Эксперимент становиться лишним...
      Нет, я непременно должна поговорить с Бан Имаяном.
      Она была очень взволнована и сразу ушла.
      На следующий день Секл Имаян позвал меня в свой кабинет в Дом Разума. После церемонии приветствий он пригласил меня сесть на один из невидимых стульев возле его невидимого стола, где хрустальный диктофон, книги и ручка просто висели в воздухе.
      - Луи Гиле, - сказал он, внимательно глядя на меня своими мудрыми черными глазами. - Вы с вашим сыном создали Йер Коли заботы и вместе с тем вселили в нее некоторые иллюзии.
      - Не нарочно, - сказал я виновато.
      - Ничего, не беспокойтесь. Я вам все разъясню... Ваша земная способность внешне приспосабливаться к определенной обстановке для того, чтобы сохранить мысль, заставила вашу жену допустить, что мы могли бы обойтись и без нашего Эксперимента, то есть, мы напрасно показывали вам Космос. Но я придерживаюсь другого мнения, Луи. Знаете ли вы, над чем, в сущности, вам необходимо было бы подумать? Над методом физических действий...
      - Но это театральная теория, Бан Имаян.
      - Прежде всего это - верная психологическая теория. Улыбайтесь, когда вам грустно, вы, земляне, к счастью, можете улыбаться, и вы увидите - ваше настроение улучшится. То есть вы начнете улыбаться искренне. Притворитесь оскорбленным, когда вам делают комплименты, и вы дойдете до того, что когда-нибудь ваш лучший друг получит от вас пощечину... Я хочу сказать, что физические действия приводят к психической перестройке и в конце концов вы начинаете соответствовать вашему внешнему поведению. Понимаете?
      Не дожидаясь моего ответа, он пригласил меня пройти в Большой зал Дома. В то время, как мы шли по коридору, я ломал голову над его словами. Черт бы побрал этого превенианского мудреца, он все-таки загнал меня в угол! Потому что я сразу же вспомнил историю одного нашего французского философа начала двадцать первого века. О нем рассказывали, что он начал свою карьеру несколькими гениальными трудами, в которых отрицал весь существующий общественный порядок и, в частности, обрушивался на римские имена наших президентов - что было опаснее даже отрицания порядка. Он доказывал, что все течет и изменяется, следовательно, глупо использовать древние имена, как и древние формы управления. Но вот однажды его пригласили на официальный прием в Ке д'Орсе. Он был настолько известным во всем мире, что просто неприлично было не пригласить его. На этом приеме присутствовал и сам Президент, который первым принял римское имя; проходя мимо гостей - французов и иностранцев, он благосклонно кивал им головой. Только перед философом остановился, наверное, из любопытства. Подал ему руку, спросил о здоровье. Философ любезно поклонился (не забывайте, что он тоже был французом), но при этом тут же нашел способ развить перед Президентом свою теорию о римских именах. Президент улыбнулся и ответил, что философ, наверное, прав, но, что ему, Президенту, обстоятельства не позволяют назвать себя по-другому, кроме как Калигула - во имя блага Восьмой республики, - на что философ возразил, что благо едва ли пострадало бы от имени Марсель Буше, которое было настоящим именем Президента. Завязался спор, вызвавший живой интерес у присутствующих. На следующий день мироч вая пресса была полна восторгов и анекдотов по поводу французского демократизма Президента, а философ был очень удивлен, когда его пригласили во второй раз на прием, уже в президентский дворец на Шан-з-Элизе. Там Президент опять уделил ему внимание и они оба, любезно кивая друг другу, снова заспорили о значении имен. По мнению философа, носить имя Буше было не так уж плохо, так как мясо являлось одним из основных продуктов питания французской нации, но Президент находил это имя простонародным... Постепенно философ привык к приемам и поклонам. В научных кругах он продолжал отстаивать свое учение. Но случаи, когда было необходимо соблюдать этикет, настолько участились, что в конце концов никто не удивился, когда однажды он опубликовал новый труд, где аргументированно доказал, что римские имена действительно не очень уместны, но, с другой стороны, они являются счастливой находкой для Франции. Только кое-кто из старых наборщиков, которые помнили еще конфискованные и сожженные книги философа, были несколько смущены, но меж собой они говорили, что он, наверное, заболел старческим склерозом. На это, однако, философ ответил публично: цитируя их осторожный шепот, он посоветовал, чтобы наборщиков поместили в самую лучшую психиатрическую больницу Калигулы.
      Так пришел конец этой полемике. А вместе с ней - и философу...
      Безусловно, я не рассказал об этом воспоминании Бан Имаяну, опять же заботясь о чести Франции, но не мог и не согласиться с его суждениями.
      Меж тем мы уже были в Большом зале. Потолок-карта Галактики светилась, как всегда. Секл Имаян подошел к трехэтажному "роялю" и, манипулируя клавишами, переместил карту пониже.
      - Да, - задумчиво протянул он. - Вы, несмотря на вашу "Историю грядущего века", слишком переоцениваете земную психику. Очевидно, придется еще немного попутешествовать.
      Он нажал уже на другую клавишу. Светящаяся стрела пронзила всю карту Галактики и остановилась в самом дальнем ее конце. Там поблескивали несколько оранжевых искорок.
      - Турцтвиц, - сказал Секл Имаян. - Или, на вашем языке, Созвездие Мирного заката. Две из этих оранжевых звезд вращаются вокруг планеты Эргон. С завтрашнего дня мы направляем дисколет туда.
      Меня прошиб пот. Расстояние, которое отделяло нас от Турцтвиц, в соответствии с масштабами карты составляло тысячу световых лет.
      - Но что мы там будем делать? - пробормотал я.
      - Вы дополните свои знания о галактических цивилизациях. Эргон третья и последняя. Гриз и вашу вы уже знаете.
      - Секл Имаян, - умоляюще промолвил я, - если я увижу чтото подобное Гризу, то...
      - О, нет, Луи. Вы увидите нечто совершенно отличное - эволюционирующую цивилизацию. Это вам нужно для того, чтобы вы могли "переварить" Гриз. Конечно, до Эргона несколько далековато, но истина никогда не постигается быстро.
      С этого дня Большой дисколет перемещался в пространстве так быстро, как только мог, и пролетал по десять отсеков в час. Основную часть времени мы все пребывали в анабиозе, то есть весь дисколет превращался в нечто вроде холодильника, где замораживают для того, чтобы сохранить от пагубного влияния времени. Размораживаясь, мы чувствовали себя как рыбы, которых вот-вот опустят в кипящее масло.
      Между состоянием анабиоза жизнь на Большом дисколете продолжалась так, будто в промежутках ничего и не происходило. Мы летели через усыпанную звездами центральную часть Галактики и часто открывали "окна" потолка дисколета, чтобы полюбоваться на белые, голубые, желтые, зеленые, красные, фиолетовые и прочие звезды, очень красивые, но, увы, без каких бы то ни было планет возле них, поэтому мы не могли пополнить свои запасы материи для кухни.
      Естественно, мы встречались с так называемыми белыми и черными карликами, то есть угасающими или уже угасшими звездами, но не обращали на них внимания, так как они давно сошли со сцены. Одним из наших развлечений было вычисление их возраста - что нам почти никогда не удавалось.
      А вообще-то наши будни протекали незаметно. Кил Луи отучился кивать головой. Мы с Йер усиленно готовили появление второго ребенка, на этот раз женского пола. Высший Совет Разума занимался проблемами, которые возникнут в грядущее миллионолетие в Галактике и вне ее. Лала Ки и ее супруг, очень симпатичный инструктор по превенианскому спорту, обзавелись третьим ребенком без облучения; Бан Имаян схватился за голову, но в конце концов решил, что небольшой прирост населения дисколета не будет фатальным. Сел Акл устроила несколько выставок своих скульптур: одно из ее произведений называлось "Разум в состоянии покоя" и было удивительно похоже на парадный цилиндр одного нашего французского социолога, который всю жизнь доказывал, что все существующее - высококачественно и не подлежит никакому сомнению. Услышав это мое сравнение, Кил Нери захотел узнать приблизительные размеры парадного цилиндра и тут же вычислил, что умственные кванты, которые излучал мозг социолога, равняются - 0,00000... - открытие, которое положительно вызвало бы фурор среди французской публики. С этого момента число - 0,00000 было названо Килиевым числом и использовалось превенианами в качестве единицы меры гениальности. Но с этого же момента я, однако, охладел к Кил Нери - боялся, как бы ему не пришло в голову узнать размеры и моей шляпы.
      Так и шли наши превенианские дни и ночи, до тех пор, пока однажды, после продолжительного анабиоза, я не услышал нежный шепот Йер Коли:
      - Луи, проснись, пора готовиться к посадке - вот она: ЧУДНАЯ ПЛАНЕТА ЭРГОН.
      Йер довольно долго растирала мой замерзший висок, поскольку мы, земляне, не привыкли к анабиозу и вообще им не пользуемся, кроме как в случае полного житейского краха. На этот раз Йер была совсем спокойна. Из этого я сделал вывод, что на Эргоне мне не грозят никакие опасности и радостно вскочил с нашей силовой кровати.
      Мой оптимизм подтвердил Ртэслри. Он сообщил, что на Эргон мы выйдем без спирали для искажения пространства - только с дешифратором в левом ухе и под языком и с антигравитатором в кармане. С нами должна пойти, я не понял почему, только Лала Ки.
      Наши костюмы для путешествия на этот раз были очень оригинальными. Чтобы не отличаться от аборигенов планеты, мы оделись так же, как они: атласные бриджи, затянутые под коленями золотыми завязками, белые гольфы, заканчивающиеся легкими, но прочными тапочками, широкая белая блуза. Спереди, на груди, блуза была украшена эргонской вышивкой - коричневым кругом, пронзенным надломленной стрелой, наподобие молнии. На головы мы надели широкополые шляпы, вроде сомбреро и таким образом стали похожими на южноамериканских туристов, которые собираются осматривать чудеса Соединенных Штатов.
      У Эргона не было цветной светящейся оболочки, и это сразу внушило мне доверие и симпатию. Эргон был просто населенной планетой, немного большей, чем Земля, и, естественно, более развитой. Однако он вращался вокруг одной двойной звезды, а точнее вокруг двух оранжевых звезд, описывая восьмерки по этой причине эргонцы не знали, что такое ночь и радовались вечному и яркому дню. У планеты было два естественных спутника, также хорошо освещенных; они не были видны с ее поверхности и, как я узнал, это оказывало определенное значение для постоянно хорошего настроения эргонцев. Но об этом - позже.
      Думаю, что этих космических данных на первое время достаточно для вас, братья земляне, чтобы сориентироваться в обстановке.
      Что касается эргонологических особенностей планеты, я только скажу, что на ней имелся один-единственный континент, занимающий треть ее поверхности, остальное было океаном. А по сведениям превениан эволюция эргонской цивилизации определялась в прошлом не социальной борьбой, а непрерывными мутациями в мозговой коре эргонцев, вызванными жесткой радиацией двух оранжевых солнц. К тому времени, однако, когда мы посетили Эргон, мутации уже сделали свое дело и были прекращены - не без помощи науки и искусства, как мы увидим, и на планете наступило благодатное равновесие.
      На этот раз мы оставили наш небольшой дисколет на орбите около планеты и, используя антигравитаторы, спустились прямо в ее столицу Фелисите - так мне перевел Ртэслри название столицы. (Имейте в виду, что за небольшими исключениями все эргонские названия и дальше будут передаваться мной только в переводе). Мы приземлились на крышу самого высокого здания Фелисите. Это здание оказалось каким-то храмом, единственным храмом Эргона, и носило название Храм Статус-кво, (В сущности на эргонском языке, между прочим невероятно описательном, это звучало приблизительно так: "Большой золотой дом для торжественных церемоний, посвященных Вечной Незыблемости и трем принципам Йауиюайя, имеющих своей целью сохранение правового порядка во Вселенной и, в частности, на Эргоне". Совершенно ясно, что если я стану произносить эргонские названия без известной адаптации, это отнимет у меня много времени и я не успею рассказать вам ничего существенного.) Итак, мы находились на крыше Храма, точнее, на его единственном квадратном куполе. Внизу под нами простиралась эргонская столица с квадратными прозрачными зданиями, легкими и воздушными, словно дрожащими в оранжевом отблеске двух оранжевых звезд, с прямоугольными улицами, квадратными площадями, квадратными крышами и кубообразными транспортными средствами, летящими по улицам. Вообще все здесь было квадратным, четырехугольным или кубическим, в отличие от круглых форм на Гризе и на Большом дисколете, и я в первый момент воспринял Фелисите как материализованную идею наших французских кубистов. Ртэслри, однако, вывел меня из заблуждения, объяснив, что эта кубоквадратная симфония является лишь выражением чувства порядка и гармонии у эргонцев. Некоторое нарушение гармонии допускали сами эргонцы, форма тела которых была овальной, особенно у эргонок.
      Мы поспешили спуститься на большую площадь перед Храмом.
      Отсюда мы могли уже оценить и его величественный вид. Квадратный купол, где мы только что были, терялся в небесах. К главному входу вела лестница с двумястами ступеньками. Стены Храма были абсолютно прозрачными, так .что все, находившееся внутри, было видно. В тот момент Храм был пустым и внутри вообще ничего не было, кроме громадной пирамиды из желтого блестящего металла с высеченными ступеньками. Пирамида находилась точно под куполом.
      Рядом с ней, на этой же высоте, возвышалась тонкая ажурная металлическая конструкция, подобная башне, с площадкой наверху. Площадка была окружена несколькими стреловидными серебристыми прутьями, обращенными своими остриями к куполу. Вот и все убранство.
      Мостовая самой площади перед Храмом была гладко-желтой, с металлическим блеском. Лала Ки нагнулась, отковырнула от мостовой крошечный кусочек и поднесла его к глазам.
      - Золото, - неодобрительно сказала она. - Какая безвкусица! Человек может ослепнуть от этого блеска.
      - Человек - да, - пробулькал Ртэслри. - Но эргонцы привыкли. Не забывайте про два оранжевых солнца.
      Гораздо интереснее, однако, оказалась небольшая толпа эргонцев, собравшихся перед Храмом. Они взирали на него с радостью и благоговением. Внешне они почти ничем не отличались от нас, потому что мы были одеты так же, только вот все они были с голубыми глазами и все без исключения улыбались. Это была восхитительная картина: в оранжевом свете эргонского дня их зубы блестели, как лепестки подснежников. У них был такой жизнерадостный вид, что я почувствовал неловкость за моих друзей-превениан с их печальными глазами. Оказалось, что почувствовали себя неловко и сами эргонцы.
      Мы уже собирались уходить с площади, когда один из них обратился к нам с сияющей улыбкой:
      - Йоооаоаоо? Ууоюй ый ааао? (Почему вы не улыбаетесь? Может быть, у вас болят зубы? Или вы нездешние?)
      - Еео. Яео яой. (Именно. И то, и другое), - сразу ответил Ртэслри, поражая меня своим совершенным знанием эргонского языка.
      Но еще больше меня удивил сам эргонский язык. Он состоял, как видите, только из гласных и сразу очаровал меня своей неповторимой звучностью - как часто случается на чужих планетах. Это была песня, щебетание, а не говор. Скорее, если быть более точным, эргонский язык был похож на утреннюю распевку оперного певца. Я вспомнил, что, в сущности, столица Эргона называлась Айюояйои - Городом божественной песни, - но превениане, зная, что тот, кто поет, о зле не помышляет, а кто не помышляет о зле, тот счастливчик, перевели мне его название словом Фелисите.
      После ответа Ртэслри, улыбка фелиситеанина стала еще шире.
      - Пройдите в первое же кибер-доорство, которое вам попадется по пути, там полечат ваши зубы, - посоветовал он нам. - Вы с какого конца планеты?
      - С верхнего, - ответил всезнающий Ртэслри. - Из Йы Уа.
      - О, понимаю. Там немного прохладнее. Но здесь вы должны привыкнуть улыбаться. На первое время, пока усвоите наши столичные нравы, обзаведитесь табличками, что вы из Йы Уа. Тогда вам не надо будет слишком долго объясняться с кибер-доорами.
      - Благодарю, - сказал Ртэслри.
      Фелиситеанин послал нам очаровательную улыбку. Мы поспешили повесить на грудь, рядом с коричневым кругом с молнией, надпись "Йы Уа".
      - Ртэслри, - сказала Лала Ки, - этот абориген два раза вспоминал о каких-то кибер-доорах. Что они собой представляют?
      - А, вы их увидите. Обыкновенные роботы-киберы, которые поддерживают порядок и хорошее настроение на планете. В силу древнего предрассудка, коренное население здесь не любит этой профессии. Она вверена машинам, которые умеют думать только в рамках своей должности.
      - Но нас посылают к ним лечить зубы. Неужели они и зубные врачи? спросил я.
      - По совместительству, - ответил, как всегда коротко, Ртэслри. - Пошли дальше.
      Мы вышли на одну из улиц Фелисите, широкую и прямую, как и все улицы здесь. На ней не было тротуаров, все полотно улицы использовалось пешеходами - и я еще раз восхитился разуму эргонцев. Они двигались в двух направлениях чинно и молчаливо, озаренные своими вечными улыбками. Двигались медленно, не так медленно, как гризиане, но все-таки... И я отнес это за счет их врожденного чувства достоинства. Что касается их транспортных средств, то они бесшумно пролетали на различной высоте над улицей и крышами, но всегда строго по прямой. Когда надо было повернуть, они останавливались в воздухе, поворачивались вокруг своей оси, на сколько было нужно, и потом уже летели в нужном им направлении. Они имели форму небольших прозрачных кубов на пять-шесть пассажиров или больших прозрачных гробов - для более широкой публики. Вообще все здесь было прозрачным и строгой геометрической формы, кроме самих эргонцев.
      Нет, братья земляне, такого чудесного порядка и дисциплины вы не встречали, я уверен, даже в городах Нибелунгии. Я не видел ни одного фелиситеанина, который бы кого-нибудь толкнул или обогнал, а Ртэслри сказал, что это относится ко всем эргонцам. Когда я выразил свое удивление, Ртэслри добавил: - Посмотрите под ноги, Луи.
      Я посмотрел. Черт возьми! Увлекшись летающими машинами и улыбками, я не заметил, что все желтое полотно улицы было прорезано широкими, прямыми, коричневыми линиями, по которым шагали фелиситеане. Мы сами шли по одной из таких линий. Я также обнаружил, что фелиситеане движутся на расстоянии трех метров один за другим и двух метров от локтя до локтя и никогда не нарушают этих дистанций. Когда они хотели изменить направление, то поступали точно так же, как транспортные средства - останавливались, проделывали поворот влево или вправо и продолжали свой путь. Если же они хотели вернуться, то выжидали, пока на соседней коричневой линии освободится пространство в шесть метров, перешагивали туда и, повернувшись, направлялись в обратную сторону. При этом все они были одинаково одеты - мужчины, женщины, дети что еще более усиливало эффект этой чудной дисциплины.
      Конечно, эргонцы были живыми существами. Случалось, кто-то из них вдруг терял равновесие и сходил с коричневой дорожки - изза головокружения или же из-за того, что какая-то случайная мысль оказывалась слишком тяжелой для головы. Тут же пешеходы по всей дорожке останавливались и терпеливо ждали до тех пор, пока не появится один или несколько киберов. Эти чудесные, почти мыслящие машины, размером не больше английского пуделя, снабженные восемью членистыми металлическими конечностями и зелеными видеолинзами во всех частях тела, включая и зад, быстро прибегали, хватали сошедшего с дорожки эргонца и деликатно водворяли его обратно. Потом они исчезали, а водворенный продолжал свой путь в том же ритме. Только до этого он какое-то время еще кланялся налево и направо, повторяя:
      - Ео аиие! Ая Доор Иаео ыя иииии! (Простите меня, я ошибся, если это повторится - пусть меня проклянет Супердоор!).
      - Какое чувство гражданской ответственности, - воскликнула Лала Ки, которая шла в трех метрах передо мной.
      - О, что вам еще предстоит увидеть! - пообещал Ртэслри, идя в трех метрах позади меня. - Кругом и направо, Луи.
      Мы с Лала Ки выполнили команду и спустя некоторое время вместе с Ртэслри остановились перед одним из прозрачных зданий Фелисите.
      - Куда мы направляемся, Ртэслри? - сообразил спросить я.
      - К одному приятелю.
      - Неужели у вас и здесь есть приятели?
      Ртэслри только указал на дверь здания, Мы вошли в квадратный вестибюль, нечто невидимое подняло нас на восьмой этаж, - из чего я сделал вывод, что в техническом отношении эргонцы также намного опередили нас, землян, - и очень скоро оказались в жилище двух сравнительно молодых эргонцев, мужа и жены. Мужа Ртэслри представил нам как Юй Оа - он был главным библиотекарем в Пантеоне интелохахохов (что бы это значило?); его жена - мадам Оа, работала программисткой в одном из заводов по производству киберов. Оба встретили нас радушными эргонскими улыбками, правда не такими широкими, как у нормальных эргонцев и даже немного печальными, как мне показалось.
      - Ртэслри, мы вас не ждали, - спокойно сказал Юй Оа, как будто бы до сих пор их разделяло не пространство Галактики, а всего одна-две улицы Фелисите. - Откуда вы?
      - С Земли.
      Юй Оа явно ничего не понял, но когда Ртэслри дал ему краткие координаты Солнечной системы, он вспомнил:
      - Ах да, тот аппендикс Галактики, как вы его назвали в прошлый раз. Нашли что-нибудь там?
      Ртэслри указал на меня и при этом намекнул, что я типичный землянин. Я поклонился. Юй Оа пришел в себя.
      - О! - сказал он на своем поющем языке. - И чем же вас так привлекла наша планета, мсье Гиле?
      Что я мог ему ответить? Что просто другие "привлекли" меня сюда и высадили на этой планете? Это было бы невежливо. Ртэслри пришел мне на помощь:
      - Мсье Гиле желал бы познакомиться с жизнью на Эргоне. Но имейте в виду, Юй Оа, у нас мало времени.
      - Насколько мне известно, вы располагаете тысячелетиями, Ртэслри, удивился Юй Оа.
      - Да, во мы не знаем, каким временем располагает Земля.
      - В таком случае мы вам покажем только самое интересное, - обернулся ко мне Юй Оа с любезной улыбкой. - Но сначала давайте перекусим.
      Пока мы сидели за трапезой в единственной комнате супругов Оа, я успел заметить, что это прозрачное снаружи жилище, в сущности, - очень уютное, поскольку изнутри абсолютно не было видно, что происходило снаружи. Меня это удивило, так как должно было быть наоборот, а именно - изнутри видеть, а снаружи нет. Хозяйка заметила мое недоумение.
      - У нас на Эргоне, мсье Гиле, еще не все слышно, но все видно. У нас считается аморальным, если то, что вы делаете, не видно с улицы, из соседних окон или, по крайней мере, с наблюдательной башни ближайшего робото-доорства.
      Воздух Эргона благоприятно подействовал на наши желудки, и мы за ужином все время молчали. Мадам Оа поднесла нам по тарелке какого-то кушанья и по рюмке желтой жидкости.
      - Очень полезно, - сказала она, поднимая рюмку и чокаясь с нами. - За вас, мсье Гиле! За вас Лала Ки! С уважаемым Ртэслри мы уже знакомы...
      Все мы отпили немного жидкости. Она имела приятный вкус солода, приправленного размельченным кирпичем. Лала Ки сразу спросила, где находится ванная комната. В то время как мы ее ждали, мадам Оа хвалила свое угощенье:
      - Ешьте спокойно и без страха, дорогие гости. Сегодня - пятый день декады и, следовательно, кушанье, которое перед вами - наше пентаблюдо. Попробуйте его.
      Я попробовал его. Огляделся. Ртэслри уже поглощал его без остановки, ложка за ложкой, удовлетворенно кивая. У этих превениан действительно железная воля. Или железные желудки. Заметив мое колебание, Юй Оа также съел немножко и сказал восторженно:
      - Чудесная каша, мсье Гиле, не находите? Давайте поблагодарим Большое доорство, которое нас одарило ею. Теперь мы знаем, что едим каждый день декады... А как было раньше? Ужасный хаос! Каждый готовил, что ему приходило в голову и как он хотел того сам. И в результате - разные расстройства желудка, душевные болезни, невероятный беспорядок на улицах: нельзя было пройти мимо толпы упавших на колени и раскаивающихся граждан. А теперь? Каждый уже знает, что он будет есть на следующий день и самое важное, как он будет есть... Между прочим, завтра нас ждет целая полевая мышь, хорошо Поджаренная, заметьте, с гарниром из пищевой соды для облегчения... О, не думайте, что это обыкновенные полевые мыши. Нет, это синтетические маленькие зверьки, которых мы специально выращиваем для сексаблюда.
      Увлеченный этим потоком слов, я не заметил, как проглотил всю кашу. Когда же я спросил, из чего она сделана, Юй Оа еще шире улыбнулся:
      - Из костного мозга синтетических жуков. Однако завтра, мсье Гиле...
      Я побежал следом за Лала Ки. Она как раз выходила из ванной комнаты. Собственно не из ванной, а из уборной, но в данном случае это было простительно. Так я познакомился с эргонской кухней. Каждый эргонский день в этом отношении преподносил нам новые сюрпризы. Общим во всех этих блюдах было то, что они были похожи по цвету, но не имели ни вкуса, ни запаха.
      - И еще кое-что, - неумолимо продолжал Юй Оа. - Раньше, до эпохи Доорства, мы питались мясом. Но, позвольте, что это означало? Это означало, что мы, эргонцы, стихийно стремились прикончить наши стада. Но извините! Если бы мы съели стада, то чем бы мы могли похвалиться перед Ни Гилом? Как проводили бы свои выходные дни, лишившись мелодии колокольчиков? Теперь вы понимаете, почему было введено декадное меню для охахохов?
      Я не понял, но из вежливости кивнул. Дала Ки, которая еще не пришла в себя от той жидкости, вмешалась в разговор:
      - Юй Оа, извините, но нам не все понятно в ваших объяснениях. Что представляет собой Доорство? Кто такие охахохи? Кто этот Ни Гил?
      Юй Оа и мадам Оа рассмеялись.
      - Ни Гил - это планета, уважаемая Лала Ки. Зловещая планета, держащая нас постоянно в напряжении. С Эргона, правда, ее не видно, хотя она вращается вокруг тех же двух оранжевых солнц, вокруг которых вращаемся и мы. Но это не мешает нам наблюдать ее и раскрывать ее козни посредством нашего видеофоноцентра, в чем вы сами убедитесь несколько позже... А дооры и охахохи - это два основных сословия на Эргоне. Все, что требует физических усилий, поддерживающих жизнь на планете, совершается охахохами. Они равны между собой и исполняют те обязанности, которые на них возлагает доорство. А все, что определяет судьбу Эргона, решают дооры. Они не равны между собой. Они делятся на степени и подстепени, последовательно восходя к рангу Супердоора, который, со своей стороны, выше подняться не может, потому что стоит на самом верху.