Пусть он и для грядущих поколений будет символом святого призвания матери воспитывать у детей нашего народа горячую волю к свободе, которая на вечные времена должна гарантировать нашей стране столь дорого доставшуюся независимость и нашему народу — внутреннее величие».

С весны 1942 года этот приказ, с Крестом Свободы и траурной лентой, висел в рамках под стеклом во всех церквях страны.

Ещё во время Зимней войны я указал, чтобы Крест Свободы IV или более высокой степени с мечами и на траурной ленте вручали в память о павших на войне их ближайшим родственникам. Супруге, старшей дочери или матери. В таком порядке и предоставлялось право ношения этого ордена.

На большинстве участков восточного германского фронта весной 1942 года было относительно спокойно, можно было бы сказать, господствовало затишье перед бурей. Только на южном и северном флангах шли бои местного значения, приведшие к тому, что немцы полностью овладели Крымом, а юго-восточнее Ленинграда им удалось выправить линию фронта, ликвидировать вмятины в кольце окружения, которые противник сделал во время зимы.

День моего семидесятипятилетия, 4 июня 1942 года, я хотел провести в инспекционной поездке по фронту, чтобы посреди войны не оказаться объектом чествований. Однако президент Рюти высказал пожелание, чтобы я на некоторое время прервал свою поездку и чтобы этот день мы провели в обусловленном месте, куда он прибудет с сопровождающими его людьми для встречи со мной. Это место, расположенное неподалёку от промышленного центра Каукопяя на мысе, вдающемся в озеро Сайма, куда была проложена ветка железной дороги, несомненно, было выбрано хорошо. Его окружала цветущая природа и одновременно оно находилось вблизи железнодорожной станции и аэродрома Иммола.

3 июня в восемь вечера президенту Рюти от посла Германии в Хельсинки Блюхера и мне в Ставку от первого адъютанта рейхсканцлера Гитлера генерала Шмидта поступила информация, что рейхсканцлер намерен прибыть самолётом в Финляндию, чтобы поздравить меня с днём рождения. Гитлер высказал пожелание, чтобы из-за него никаких изменений в существующую программу дня не вносили и чтобы я не выезжал на аэродром для его встречи. Сообщение об этом визите привело меня в изумление, обеспокоило и заставило задуматься над тем, к чему это приведёт. Времени было мало и необходимо было спешить позаботиться о практических мероприятиях, необходимых для приёма главы иностранного государства, и одновременно внести соответствующие изменения в программу моего дня.

На следующий день рано утром меня поздравили президент республики и некоторые члены правительства, а также председатель парламента со своими заместителями, лично пожелав мне счастья. Президент в краткой речи сообщил, что мне по предоставлению государственного совета присвоено звание маршала Финляндии. Само собой разумеется, что я высоко оценил адресованную главнокомандующему честь как признание заслуг всей армии Финляндии.

После этого меня поздравили представители офицерского корпуса и офицеры резерва, а также делегации различных гражданских организаций. Огромную радость мне доставило поздравление от имени организованных трудящихся, которое передал мне председатель Центральной организации профсоюзов Финляндии Вуори. Оно явилось для меня ценным признанием той деятельности, которую я вёл долгие годы в целях достижения согласия и доверия между разно мыслящими общественными группами. Генералы Дитл и Штумпф также почтили меня своими поздравлениями.

По окончании этой церемонии я был готов к приёму рейхсканцлера Германии, самолёт которого точно в указанное время совершил посадку на аэродроме Иммола, где почётного гостя встретил президент Рюти. Рейхсканцлера с сопровождавшими его лицами, в числе которых был генерал-фельдмаршал Кейтель, на автомашинах доставили на уже упоминавшийся мыс у озера Сайма. После того как я поприветствовал высокого гостя и представил своих офицеров, Гитлер за руку поздоровался с присутствовавшими немецкими офицерами. Его встреча с Дитлом, казалось, была очень сердечной. Нанеся краткий визит президенту республики в его вагоне, рейхсканцлер вместе с президентом Рюти прибыл ко мне в вагон, где состоялась продолжительная беседа. В ней участвовал и генерал-фельдмаршал Кейтель.

Поздравив меня и выразив несколькими дружескими словами как высоко он ценит то, что он, неизвестный солдат первой мировой войны, имеет сейчас возможность встретиться со мной, человеком, который и в те времена прославился как освободитель своего народа, рейхсканцлер перешёл на проблемы большой политики. Он выразил сожаление по поводу того, что Германия не могла оказать поддержку Финляндии во время Зимней войны. Для этого тогда у неё не было возможностей, поскольку это означало бы войну на два фронта, что было бы не под силу Германии, ведь её вооружённые силы были связаны на Западе, где из-за плохих условий погоды наступать было нельзя. Это было серьёзное невезение. Вооружение немцев было изготовлено в расчёте на хорошую погоду. Оно было прекрасным, эффективным, но, несмотря на это применять его можно было только в условиях хорошей погоды. Ещё с давних времён в Германии господствовало мнение, что вести войну зимой нельзя. Следствием этого заблуждения явилось то, что бронетанковое оружие и бронетанковые дивизии не подвергались испытанию в зимних условиях и не были оснащены для Зимней войны. Наоборот, целью проведённой опытной обкатки танков было доказано, что зимой вести войну нельзя. Если бы Франция была покорена ещё осенью 1939 года — рейхсканцлер рассчитывал захватить её в течение шести недель, — ход мировой истории был бы совершенно иным.

Большие успехи, достигнутые на Западе, были омрачены, продолжал рейхсканцлер, действительно огромным несчастьем — вступлением Италии в войну и её слабым боевым вкладом. Германия вынуждена была помочь своему союзнику в его трудном положении. Это означало рассредоточение ВВС и танковых войск Германии именно в тот момент, когда все имеющиеся в распоряжении силы намеревались сосредоточить на Востоке, поскольку, начиная с осени 1940 года, руководящие круги Германии начали подумывать о разрыве отношений с Советским Союзом. После переговоров с Молотовым в ноябре 1940 года стало ясно, что войны не избежать, ведь требования русских оказались совершенно неслыханными! В течение двадцати лет на вооружение будет брошено все, и становится ясно, что противник уничтожит наши народы, если мы сейчас общими усилиями не доведём борьбу до победы. Нельзя допустить, чтобы буря, сейчас угрожающая нации смертью, лет через пятнадцать-двадцать снова начала свирепствовать.

После этого на ленче, организованном в поезде главнокомандующего, выступил с речью президент республики. Затем речь произнёс рейхсканцлер. Он говорил без конспекта и очень часто повторялся. Выразив благодарность финской армии, он снова подчеркнул устрашающую масштабность подготовки коммунистов к наступлению на Европу и признался, как он счастлив тем, что принял решение встать на борьбу с угрозой, идущей с Востока.

В заключение речи рейхсканцлер от себя лично, от вооружённых сил Германии и от имени всего немецкого народа пожелал мне счастья в день моего 75-летия.

Днём раньше рейхсканцлер через адъютанта попросил приготовить для него питание согласно диете. Так мы и сделали. Когда многие на ленче ели предложенные хорошие, хотя и простые блюда, Гитлер удовлетворился небольшим количеством растительной пищи, запивая её чаем и водой. Один из присутствующих спросил у личного врача фюрера, неужели рейхсканцлер вынужден питаться так в связи с состоянием здоровья, на что тот ответил, что это не так. Эта спартанская привычка объясняется, прежде всего, психологическими причинами.

После ленча рейхсканцлер попрощался и самолётом отправился в обратный путь.

Моё предчувствие, что этот визит даст пищу излишним измышлениям, оправдалось. Финляндия за прошедшие военные годы занимала в отношениях с Германией самостоятельную позицию, и по этой причине можно было подумать, что действительной целью визита Гитлера было его стремление заставить нас участвовать в военных усилиях Германии. Примером шума, поднятого в мире этим визитом, можно привести следующие слова из газеты «Вашингтон Пост», которая всегда лояльно относилась к Финляндии: «Визит Гитлера в Финляндию может означать лишь одно. Нацистская Германия, сильно теснимая Россией, пытается уговорить финнов перерезать ту северную железную дорогу, по которой сейчас питают военный механизм России». Государственный секретарь США, господин Корделл Халл на одной из пресс-конференций говорил, что госдепартамент «тщательно следит за развитием ситуации, чтобы установить, будет ли следствием визита Гитлера в Финляндию более тесное сотрудничество, направленное против союзников». По его словам, визит был «с одной стороны, сознательно выполненным немецким трюком, целью которого было очернить Финляндию в глазах мира, выступающего против государств Оси, а с другой — попыткой замаскировать безнадёжные стремления в более эффективной форме втянуть Финляндию в военные действия государств Оси».

Эти сами по себе понятные толкования не имели под собой никакой почвы. Во время этого короткого визита, продолжавшегося всего три часа, никаких переговоров по военным или политическим проблемам не велось, рейхсканцлер ни в какой форме даже не пытался перевести беседу на эти вопросы.

Прошло некоторое время, и встал вопрос о том, кто должен нанести ответный визит. Поскольку объектом немецкого визита был главнокомандующий оборонительными войсками, то представлялось, что именно я должен отправиться в Ставку германских вооружённых сил. С другой стороны, рейхсканцлер был главой государства и в Финляндии встречался с президентом республики. После обсуждения этой проблемы было решено, что поеду всё-таки я.

27 июня я в сопровождении пяти офицеров отправился в путь — рейхсканцлер любезно предоставил в моё распоряжение вместительный самолёт. После спокойного перелёта самолёт приземлился вблизи Ставки германского главнокомандующего на некотором расстоянии от восточно-прусского города Голдап. На аэродроме гостей встретил генерал-фельдмаршал Кейтель, а также почётная рота и оркестр. До поезда рейхсканцлера, который стоял на одной из ближайших станций, нас доставили на автомашинах. Стряхнув с себя дорожную пыль, мы вышли на перрон ожидать прибытия рейхсканцлера, который вскоре прибыл в открытом автомобиле. Он подошёл бодрым шагом и крепко пожал мне руку, после чего я от своего имени и от имени армии поблагодарил Гитлера за его визит в Финляндию, а также передал ему привет от президента республики.

С железнодорожной станции рейхсканцлер увёз меня на автомашине в Ставку. Она находилась в обширном лесном массиве, где её отделы были расположены в тщательно замаскированных зданиях и в защищённых помещениях. Наиболее важные органы работали в огромных бункерах, и в одном из них состоялась довольно продолжительная беседа с глазу на глаз между рейхсканцлером и мной. Я, в принципе, ожидал, что он снова поднимет старый вопрос о совместных операциях против Ленинграда и Мурманской железной дороги, но, к моему удовлетворению, хозяин пожелал побеседовать о военном потенциале Финляндии. Представленные мной статистические сведения убедили его в том, что бремя, которое война возложила на плечи народа Финляндии, оказалось тяжёлым, даже более весомым, чем напряжения, выпавшие на долю Германии. Это дало рейхсканцлеру повод ещё признательнее говорить о наших военных успехах.

После этого генерал Йодль в большом бункере оперативного отдела рассказал об общей обстановке на различных театрах военных действий, в заключение чего рейхсканцлер произнёс резюмирующую речь, свидетельствовавшую как о знании дела, так и о доверии. Наступление, шедшее в это время в Ливии, которое, как казалось, идёт к победному концу, дало ему повод похвально отозваться об искусном командующем генерал-фельдмаршале Роммеле. Рейхсканцлер также сообщил нам, что наступление немецких войск на восточном фронте, видимо, начнётся в ближайшие дни и, он уверен, что прерванная зимой военная акция будет доведена до решающего конца: последней её стадией станет наступление на кавказскую нефть. Именно нефть, прежде всего, нужна Германии для продолжения борьбы! Очень важным, несомненно, было заявление о том, что скоро начнётся наступление на Ленинград.

После простейшего обеда в Ставке я отправился в генштаб армии нанести ответный визит его начальнику генерал-полковнику Гальдеру, которого не смог принять во время посещения им Финляндии несколько лет тому назад. Мне показалось, что рейхсканцлер и его ближайшее окружение были недовольны таким визитом вежливости. На основе более поздних событий я пришёл к выводу, что генерал-полковник Гальдер, которого в начале 1943 года вынудили покинуть пост, уже во время моего приезда в Германию был не в милости. Визит в генштаб был интересен. Затем я, выпив чаю в Ставке, попрощался с рейхсканцлером, поблагодарил его за приём, оказанный мне и сопровождавшим меня офицерам.

Рейхсмаршал Геринг пригласил нас на обед в свой охотничий дом, расположенный неподалёку от Ставки. Я познакомился с верховным командующим ВВС Германии ещё до войны, когда был его гостем на охоте, а также во время познавательной поездки, которую совершил по его приглашению в Германию в 1935 году. Сейчас мне представилась возможность поблагодарить его за то, что по его инициативе с некоторыми моими друзьями, поляками, бельгийцами, австрийцами, содержащимися в качестве политических заключённых в германских концлагерях, стали обращаться лучше обычного. Присущие Герингу качества гостеприимного хозяина были полностью проявлены в тот вечер непринуждённого общения. Ночь я провёл в том же охотничьем доме и на следующий день, 28 июня, самолётом возвратился в Хельсинки.

Генеральное наступление на южном участке восточного фронта началось 28 июня 1942 года штурмом Севастополя и выходом войск в полосе Курска к Воронежу, после чего части стали продвигаться вдоль реки Дон на юго-восток. Стало ясно, что русские, искусно маневрируя во время сдерживающих боев, в самый нужный момент отрывались от противника. Наступление продолжалось несколько недель, немцы захватывали все новые территории, но решающего сражения не было. Форсировав Дон, немцы 28 августа вышли к изгибу Волги севернее Сталинграда, но здесь сопротивление им стало ещё более упорным. Некоторое время спустя они вышли к Волге и южнее Сталинграда, после чего начались жестокие бои за сам город.

На северном участке протяжённого фронта лето и осень прошли без особых событий.

По соглашению с генералом Дитлем в конце июня — начале июля 1942 года была проведена новая граница между полосами обороны финнов и немцев. Участок Ухты оказался сейчас в том фронте, за который ответственность нёс я. Здесь финские войска, штаб 3-го армейского корпуса и 3-ю дивизию, подчинили мне, а немецкие подразделения постепенно вывели на север. Поскольку в составе 3-го армейского корпуса осталась всего лишь одна дивизия, штаб корпуса высвободился. Учитывая будущие потребности, я его не хотел расформировывать, и, после того, как командир корпуса генерал-лейтенант Сииласвуо был назначен инспектором боевой подготовки, этот штаб я подчинил командиру 3-й дивизии, и перед ним была поставлена задача заботиться о снабжении и управлении войск на ухтинском участке.

В конце февраля немцы вновь подняли вопрос о наступлении финнов на мурманскую железную дорогу. На этот раз просили наступать с направления Ругозера с целью связать русские войска, а сами немцы поведут в это время наступление на Кандалакшу. Я довёл их предложение до сведения президента Рюти, и мы его отвергли на тех же основаниях, что и предыдущее.

В эти дни у немцев в Лапландии гостил высший шеф войск СС и гестапо Гиммлер, продливший свою поездку в Норвегию и на финскую территорию. Он попросил встречи со мной, чтобы, как говорилось в просьбе, передать мне запоздавшие поздравления по случаю моего 75-летия. Имя Гиммлера не находило доброго отклика ни в Финляндии, ни в северных странах вообще, но поскольку он позаботился о том, чтобы большое число финских инвалидов войны получили специальный уход в немецких госпиталях, мы испытывали к нему благодарность. Кроме того, он по просьбе Геринга согласился смягчить условия содержания некоторых моих друзей в концентрационных лагерях, и от этого человека, обладающего огромной властью, зависела судьба нескольких близких мне людей.

29 июня Гиммлер прибыл ко мне в Ставку. Его сопровождала целая группа высокопоставленных офицеров СС, молодой вид большинства из них не соответствовал их высокому званию. Гиммлер во время визита сделал два показавшихся нам преувеличенными заявления, касавшихся новых противотанковых средств, предназначенных для использования одним человеком, а именно об «ужасе для танков» и «противотанковом кулаке». В связи с этим в сентябре группа немецких экспертов продемонстрировала мне их в учебном центре Ниинисало. Они оказались безоткатными полыми трубами, стрельба из которых велась при посредстве своего рода ракет; сейчас эти противотанковые ружья известны под американским названием «базука». Несмотря на простоту конструкции и применения, они отвечали высоким требованиям и в конце войны пользовались особой популярностью в Финляндии.

В конце августа я отправил начальника генерального штаба в германскую Ставку, которая в это время находилась в Виннице на Украине. В его задачу входило, прежде всего, выяснить, что немцы намерены предпринять на северном участке фронта. По прибытии в Винницу начальника генерального штаба пригласили на завтрак к Гитлеру, который в это утро получил от Геринга оптимистическую информацию о положении с продуктами питания и потому был в блестящем настроении. После завтрака Кейтель и Йодль ознакомили гостя из Финляндии с военной обстановкой. Самым примечательным в их сообщении было то, что немцы, которые в эти дни после тяжёлых боев овладели Севастополем, намерены сейчас, как говорил раньше и Гитлер, расправиться с Ленинградом. Осадная артиллерия, участвовавшая в захвате Севастополя, уже находится в пути на север, и начало указанной операции намечено на середину сентября.

25 сентября 1942 года нам через посла США в Хельсинки была вручена нота, в которой сообщалось, что правительство вышеназванной страны выражает сомнение в том, что Финляндия позволит себе согласиться с нажимом немцев принять участие в операциях наступательного характера. Посол Шонефельд заметил, что заявление, в котором бы говорилось, что у финской армии нет намерений переходить за достигнутые к этому времени рубежи, произвело бы в Америке хорошее впечатление. После того как я получил от президента Рюти извещение об этом, по его рекомендации сразу выехал в Хельсинки, где в этот момент обсуждалась форма ответа на американскую ноту. По причинам осторожности мы сейчас, как и раньше, в ответе на ноту Англии осенью 1941 года, не могли дать публично обязательство оставаться пассивными. Поэтому ответ был составлен с теми же мотивировками в дружеских тонах.

Я не знаю, преследовало ли американское правительство этой нотой какую-либо особенную цель. Может быть, американцы опасались, что Германия, которая в этот момент потребовала от Венгрии и Румынии увеличения их вклада в войну, потребует того же от Финляндии. И всё же явно нота была нацелена на проблему Ленинграда. Можно полагать, что американская разведка получила сведения о переброске осадной артиллерии немцев, действовавшей в севастопольской операции, на ленинградский фронт и сейчас американцы хотели быть уверенными в том, что финская армия не примет участия в запланированной немцами операции против города на Неве.

Само собой разумеется, что мы с растущим напряжением ожидали начала предсказанного наступления на северном фронте. Но о нём не было слышно ничего. На большие события указывал тот факт, что армейские корпуса немцев, находившиеся южнее Ленинграда, были сведены в армию под командованием генерал-фельдмаршала Манштейна и что штаб этой армии вместе со спецвойсками был отправлен с Крыма на север, но прошли сентябрь и октябрь, а операция не начиналась. Причина отсрочки заключалась в том, что немцы то и дело были вынуждены перебрасывать части, предназначенные для штурма Ленинграда, на разрешение критических ситуаций, возникавших на других фронтах.

Вскоре стало ясно, что запланированного наступления на Ленинград в 1942 году не будет, ибо общая военная ситуация стала принимать для немцев угрожающий характер. В конце октября — начале ноября британские войска под Эль-Аламейном разбили объединённые немецко-итальянские силы и постепенно оттеснили их на тунисскую границу. 8 ноября западные страны высадили десант на североафриканском побережье Атлантики и стали быстро продвигаться в направлении Туниса. Африканские армии Оси обнаружили, что им угрожают с двух сторон, и, таким образом, открытие «второго фронта», который вызывал столько разговоров, несколько приблизилось.

Оккупация Северной Франции и охрана побережья Атлантики с лета 1940 года связали значительные силы, а после того как немцы из-за угрозы наступления со стороны Африки оккупировали всю Францию, на Западе они были вынуждены держать ещё больше войск. В это же время, 19 ноября, русские перешли в контрнаступление в районе Сталинграда, и уже 23 ноября 6-я армия немцев оказалась в кольце окружения. Это контрнаступление русских и успешные боевые действия союзников в Африке с полным правом можно считать поворотным пунктом во Второй мировой войне.

Для Германии новый, 1943 год, таким образом, начался зловеще. Операции западных стран в Африке подходили к концу, который угрожал уничтожением действующим там немецким войскам. На востоке русские медленно, но уверенно под Сталинградом сжимали кольцо вокруг 6-й армии и отражали все попытки немцев прийти ей на помощь. 2 февраля остатки этой армии сдались. Одновременно русские на всех южных участках фронта перешли в наступление, и только ценой огромных усилий немцам удалось избежать поражения под Харьковом. С политической точки зрения венгерская и румынская армии, которые на Донском фронте получили слишком большие полосы, не соответствующие численности их личного состава и вооружению, были полностью разгромлены.

И на северных участках фронта события внушали тревогу, и эти изменения обстановки чувствовались и на нашем фронте. В период между 12 и 18 января русским после тяжёлых боев удалось открыть наземную связь с Ленинградом, прорвав немецкое кольцо окружения неподалёку от устья Невы близ Ладожского озера. Тем самым наш фронт на Карельском перешейке утратил характер второй линии обороны, что вместе с поворотом, произошедшим на большом театре военных действий, не предвещало ничего хорошего.

3 февраля, то есть на следующий день после того, как немцы сдались в плен в Сталинграде, в Ставку прибыли президент Рюти, премьер-министр Рангелл, а также министры Вальден и Таннер, чтобы узнать мою точку зрения на общую ситуацию.

В процессе беседы мы пришли к единому мнению, что большая война подошла к решающему поворотному моменту и что Финляндии при первой подходящей возможности необходимо попытаться найти способ выхода из войны. Одновременно мы констатировали, что мощь Германии пока ещё препятствует осуществить это решение на деле.

После этой встречи мне стало ясно, что необходима организация информационной встречи, где правительству и парламенту была бы разъяснена вся серьёзность создавшейся обстановки. Поскольку несколько позднее ко мне обратился министр обороны с просьбой, чтобы я выделил знающего офицера для доклада парламенту о положении, сложившемся на внешних фронтах и на нашем фронте, я с удовольствием согласился на это. Выполнить эту задачу поручили начальнику разведотдела Ставки полковнику Паасонену, который хорошо знал военную обстановку и мог дать честную оценку её изменениям.

На секретной сессии парламента 9 февраля полковник Паасонен, выступив перед депутатами парламента, собравшимися почти в полном составе, сделал общий обзор сложившейся к тому времени военно-политической обстановки. Докладчик констатировал, что силы немцев, бесспорно, начинают иссякать и подвергаются исключительно сильному испытанию: за зиму Германия и её союзники потеряли в целом почти 60 дивизий. Восполнить такие потери едва ли удастся. Кроме этого, полковник Паасонен остановился на серьёзных противоречиях, возникших между национал-социалистической партией и вермахтом, которые могут привести к откровенному конфликту. Общая ситуация полностью изменилась бы, если бы государства антигитлеровской коалиции осуществили давно ожидаемую высадку войск в Западной Европе, по всей вероятности, на французском берегу Па-де-Кале, и тем самым открыли бы второй фронт. Коснувшись Финляндии, докладчик заявил, что судьбу нашей страны до сих пор связывали с победой германского оружия, но в связи с развитием ситуации лучше привыкать к той возможности, что мы ещё раз будем вынуждены подписать Московский мирный договор.

Этот реалистический доклад был настоящим холодным душем для тех многочисленных представителей народа, которые не могли и не хотели понять, что обстановка уже не та, что была в первые успешные дни войны. Поскольку доклад вызвал большой шум, министр обороны посчитал необходимым повторить его перед той же аудиторией, выбросив некоторые неосмотрительные выражения и замечания, раздражавшие слушателей, но в то же время не говорить ничего такого, что противоречило бы сказанному полковником Паасоненом.

Такая задача успокоения волн с помощью разлитого масла была поручена начальнику генерального штаба. Подготовив вместе с министром обороны надлежащий общий военно-политический обзор, он выступил с ним перед депутатами парламента. В конце доклада было сказано, что у Финляндии пока ещё нет свободы для проведения собственной внешнеполитической линии и что она, таким образом, должна продолжать борьбу.

Однако народ уже начал приходить в себя, и 15 февраля социал-демократы выступили с заявлением, в котором партия акцентировала, что Финляндия имеет право на выход из войны в момент, который сочтёт желательным и возможным.

В эти дни необходимо было провести выборы нового президента, поскольку срок действия, на который Каллио был выбран на пост главы государства, истёк 1 марта 1943 года и поскольку Рюти был избран его преемником лишь до истечения этого срока. В связи с исключительной обстановкой и тем, что большая часть людей, обладающих правом голоса, была на фронте, выборы и на этот раз доверили тем же самым выборщикам, которые избирали Каллио и Рюти. По неизвестным мне причинам моё имя против моего желания включили в список для обсуждения кандидатов, и за несколько дней до выборов я получил от Аграрного союза телеграфное сообщение, что партия приняла решение выдвинуть меня своим кандидатом в президенты. Я поспешил ответить, что моего согласия не спрашивали и что я не намерен выдвигать свою кандидатуру. Одновременно я высказал пожелание, чтобы Рюти, которого я считал наиболее подходящим кандидатом на пост главы государства, был бы избран снова. Утром в день выборов пришёл аналогичный запрос со стороны коалиционной партии, но и на него я ответил отрицательно. 15 февраля 1943 года Ристо Рюти большинством голосов был снова избран президентом республики.

После выборов правительство Рангелла в соответствии с парламентской практикой подало в отставку. Первой задачей нового президента стало формирование нового правительства, мероприятие, которое, как считали многие, увеличит наши шансы на выход из войны. Новое правительство, в котором пост премьер-министра занял профессор Линкомиес, было сформировано 5 марта. Министром иностранных дел стал доктор Рамзай, а министром обороны остался генерал Вальден. Это сильно обрадовало меня, поскольку я считал, что участие генерала Вальдена в правительстве было важно с точки зрения интересов страны. Назначение доктора Рамзая в связи с его хорошими контактами с западными странами тоже представлялось правильным.

Вопрос о выходе из войны вскоре стал весьма актуальным. 20 марта правительству через временного поверенного в делах США господина Мак-Клинтока была вручена памятная записка, в которой государственный департамент предлагал нам помощь в этих стремлениях. Понятно, что предложение было серьёзно обсуждено в Хельсинки, но у меня возникло беспокойство, когда я узнал, что министру иностранных дел Рамзаю поручено посетить Берлин. Там он должен был, ссылаясь на обращение США, попытаться склонить немцев на обещание, что они добровольно уйдут из Финляндии, что, как мы надеялись, облегчит наши стремления к миру. Кто знает рыцарский характер министра Рамзая, тот поймёт, что он ожидал от своего немецкого коллеги фон Риббентропа такой же прямоты. Как бы не оценивали такой план действий, было совершенно очевидно, что немецкая разведка достаточно быстро узнала бы о нашем стремлении к миру.

Вмешиваться в это было не моим делом, но я всё же довёл до сведения Рамзая, что не считаю визит на Вильгельмштрассе желательным и что, по моему мнению, мы ничего этим не добьёмся. Наоборот, следует опасаться, как бы эта поездка не нанесла вреда нашей возможности добиться цели с помощью Америки.

Министр иностранных дел Рамзай поехал в Берлин, где ему был оказан такой приём, какой я и предполагал. Министр иностранных дел Германии не только потребовал отвергнуть предложение Америки, но и пожелал, чтобы мы дали обязательство не заключать ни перемирия, ни мира с Россией без согласия на то Германии. Он даже дал понять, что это требование исходит от самого рейхсканцлера и что с ним следует согласиться не мешкая.

Пока Рамзай находился в Берлине, финскому правительству стало ясно, что предложение Америки означает проведение зондажа о заключении мира только со стороны Финляндии. Ответ правительства, в котором подчеркнули, что Финляндия в условиях, сложившихся в данный момент, не может, к сожалению, воспользоваться предложением, был передан временному поверенному в делах США по прошествии нескольких дней.

Это, однако, не удовлетворило немцев, которые продолжали упорно настаивать на своём требовании, что Финляндия должна подписать вышеупомянутое обязательство. Когда я узнал о встрече Рамзая с Риббентропом, то посчитал необходимым предупредить правительство о том, чтобы оно не соглашалось на требование немцев. По моему мнению, требование исходило не от Гитлера, а было плодом собственного честолюбия Риббентропа.

Во время, когда шли эти переговоры, в Ставке Гитлера по очереди побывали главы Венгрии, Румынии, Болгарии и Словакии. Посол Германии в Хельсинки потребовал и от президента Рюти сделать то же самое и во время визита сообщить подробности контактов, которые были у Финляндии с правительством США. Президент Рюти отказался. Чаша терпения немцев была переполнена, и следствием этого стал демонстративный отъезд посла Блюхера из Хельсинки.