Дидерих опустил голову. Он понял - это прощение за судебный процесс, стоивший гражданской чести зятю старого Бука; у него перехватило дыхание от такого великодушия и... такого безграничного презрения. Старик, правда, прибавил:
      - Я уважаю борьбу и хорошо знаю, что это такое, вот почему я далек от ненависти к тем, кто борется против моих близких.
      Дидерих, боясь, что эта тема слишком далеко заведет их, стал от всего отпираться. Он, дескать, сам не знает... Иной раз тебя вовлекают в такие дела... Старик выручил его:
      - Понимаю. Вы ищете себя и еще не нашли.
      Его седая остроконечная бородка нырнула в шелковый шарф, а когда вынырнула, Дидерих понял, что разговор примет новый оборот.
      - Вы так еще и не купили соседний дом? - спросил господин Бук. - Ваши планы, по-видимому, изменились?
      Дидерих подумал: "Он все знает", - и ему уже казалось, что раскрыты все его тайные помыслы.
      Старик хитро и добродушно усмехнулся:
      - Вы, очевидно, хотите сначала перевести свою фабрику на новое место и уже затем расширить ее? Мне представляется, что вы задумали продать свой дом и только ждете подходящего случая... а у меня как раз наметился такой случай... - И, внезапно взглянув в глаза Дидериху, он сказал: - Город предполагает учредить приют для грудных младенцев.
      "Старый пес! - подумал Дидерих. - Да это же ставка на смерть его лучшего друга". В то же мгновение у него блеснула идея: вот оно! Теперь он знает, что предложить Вулкову для завоевания Нетцига.
      - Нет, нет, господин Бук, - пробормотал он. - Отцовское наследие я продавать не собираюсь.
      Старик еще раз взял его руку в свою.
      - Я не хочу быть искусителем. Ваше уважение к памяти отца делает вам честь.
      "Осел", - подумал Дидерих.
      - Что ж, придется нам подыскать другой участок. Быть может, вы нам посодействуете? Бескорыстное служение обществу, дорогой Геслинг, всегда очень ценно, даже если оно временно устремляется на ложный путь. - Он поднялся. - Если вы захотите выставить свою кандидатуру в гласные, обещаю вам поддержку.
      Дидерих уставился на него, ничего не понимая. Глаза старика светились глубокой синевой, он предлагал Дидериху почетный пост, с которого Дидерих спихнул его зятя. Остается одно из двух: либо клюнуть, либо сгореть со стыда. Дидерих предпочел щелкнуть каблуками и корректно поблагодарить.
      - Вот видите, - ответил господин Бук на изъявление благодарности, служение обществу перебрасывает мост от молодого поколения к старому и даже к тем, кого уже нет в живых.
      Описав рукой широкий полукруг, он указал на стены: из нарисованных глубин смотрели прошлые поколения, запечатленные живописцами в веселых, уже выцветающих тонах. Старик Бук улыбнулся девушке в кринолине и одновременно своей племяннице и Мете Гарниш, проходившим мимо. Когда Бук повернулся лицом к старому бургомистру, который выходил из городских ворот, окруженный детьми и цветами, Дидериха поразило необычайное сходство между обоими. Бук показывал то на одну, то на другую фигуру стенной росписи.
      - Об этом господине я много слышал. А с этой дамой был лично знаком. Разве не похож тот священник на пастора Циллиха? Нет, между ними не может быть серьезных расхождений. Мы, люди доброй воли, связаны обетом стремиться ко всеобщему прогрессу; связаны хотя бы теми, кто оставил нам "Гармонию".
      "Хороша гармония, нечего сказать", - подумал Дидерих, помышляя об одном: под каким бы предлогом улизнуть. Старик, по обыкновению, перешел от деловых разговоров к сентиментальной болтовне. "Как ни верти, а писака проглядывает", - снова сказал про себя Дидерих.
      Мимо них прошли Густа Даймхен и Инга Тиц. Густа держала Ингу под руку, а та расписывала волнения, которые ей пришлось пережить за кулисами.
      - А какой был ужас, когда они там завели: кофе, чай, кофе, чай...
      - В следующий раз Вольфганг сочинит драму получше этой, - уверяла Густа, - и я получу в ней роль.
      Инга выдернула руку и отстранилась от Густы, в глазах у нее стоял испуг.
      - Вот как? - произнесла она, и наивное оживление, игравшее на пухлом лице Густы, сразу померкло.
      - А почему бы и нет? - возмущенно спросила она плачущим голосом. - Чего ты так вскинулась?
      Дидерих, который слышал вопрос Густы и мог бы ей ответить, поспешно повернулся к старому Буку. Тот продолжал болтать:
      - Тогда, как и теперь, у нас были друзья, но были и враги. Хотя бы вон тот изрядно слинявший железный рыцарь, это пугало, которым стращают детей, вон там, в нише у городских ворот. Жестокий дон Антонио Манрике, генерал от кавалерии, в Тридцатилетнюю войну разоривший наш бедный Нетциг; если бы не Рикештрассе, названная по твоему имени, Манрике, последний его отзвук давно бы развеялся... Он тоже был один из тех, кому не по вкусу пришлось наше свободомыслие и кто стремился сокрушить нас.
      Старик вдруг затрясся от беззвучного смеха и взял Дидериха за руку.
      - Вам не кажется, что он похож на нашего фон Вулкова?
      Дидерих придал своему лицу еще более сдержанное выражение, но старик ничего не замечал, он оживился, ему пришла в голову какая-то новая мысль. Он повел Дидериха в уголок, загороженный кадками с комнатными растениями, и показал две фигуры, изображенные на стене: пастушок страстно простирает руки к пастушке, между ними ручей. Пастушка собирается перепрыгнуть к нему.
      - Как, по-вашему, соединятся они? - зашептал старик. - Это знают теперь лишь немногие, я в том числе. - Он оглянулся по сторонам - не наблюдают ли за ними - и вдруг открыл маленькую дверцу, которую непосвященный никогда бы не обнаружил. Пастушка на дверях двинулась навстречу возлюбленному. Еще мгновение, и в темноте за дверью она непременно упадет в объятия пастушка... Старик указал в глубь комнаты:
      - Она называется "Приют любви".
      Свет фонаря, который горел где-то во дворе, падал через незанавешенное окно на зеркало и тонконогую кушетку. Старик вдыхал удушливый воздух, хлынувший из комнаты, невесть сколько времени не проветриваемой, и блаженно улыбался каким-то своим, далеким воспоминаниям. Постояв немного, он прикрыл маленькую дверцу.
      Дидерих же, которого все это не очень занимало, увидел нечто, сулившее более сильные ощущения. Это был член окружного суда Фрицше; да, Фрицше. По-видимому, отпуск его кончился, он вернулся с юга и явился на вечер, правда, с опозданием и без Юдифи Лауэр, - ее-то отпуск затягивался на все время, пока супруг сидит за решеткой. Где бы Фрицше ни проходил, как-то странно дергаясь и тем выдавая свое смущение и неловкость, вслед за ним несся шепоток, и все, кто с ним раскланивался, украдкой косились на старика бука. Фрицше, как видно, понимал, что ему необходимо что-то предпринять, он подтянулся и решительно двинулся в атаку. Старик, никак не ожидавший его появления, вдруг увидел его перед собой. Он так побледнел, что Дидерих испугался и уже протянул руки, готовый поддержать его. Но все обошлось благополучно, старик овладел собой. Он стоял, напряженно выпрямившись, судорожно откинув назад плечи, и холодно смотрел прямо в лицо человеку, совратившему его дочь.
      - Так скоро вернулись, господин советник? - громко спросил он.
      Фрицше сделал попытку весело улыбнуться.
      - Прекрасная погода была нынче на юге. Но то что в наших краях! А искусство!
      - Здесь мы видим лишь его слабый отблеск. - И старик, не спускавший глаз с Фрицше, указал на стены. Его выдержка произвела впечатление на многих, кто следил за ним, подстерегая мгновенье слабости. Он стоял неколебимо, он держал себя с достоинством, а ведь в его положении была бы простительна известная несдержанность. Он держал себя с достоинством, один за всех - за свою разрушенную семью, за тех, кто некогда следовал за ним и теперь покинул его. В это мгновенье он снискал симпатии кое-кого из присутствующих, - и это было все, что он выиграл взамен столь многого, утраченого им... Дидерих слышал, как он сказал сухо и четко:
      - Лишь во имя сохранения этого дома и этой живописи я добился, чтобы в план реконструкции старого города были внесены изменения. Пусть это всего лишь картины прошлого, но художественное произведение, увековечивающее свою эпоху и ее нравы, вправе рассчитывать на вечность.
      И Дидерих незаметно скрылся - ему стыдно было за Фрицше.
      Теща бургомистра спросила у него, что сказал старик по поводу "Тайной графини". Дидерих стал припоминать, и оказалось, что тот даже не упомянул о пьесе. Оба были разочарованы.
      Вдруг Дидерих заметил, что Кетхен Циллих бросает на него насмешливые взгляды, но уж кому-кому, а ей бы следовало держать себя тише воды, ниже травы.
      - Интересно знать, фрейлейн Кетхен, - довольно громко сказал он, - что вы думаете о "Зеленом ангеле"?
      - О зеленом ангеле? - повторила она еще громче. - Это вы, что ли? - И рассмеялась ему в лицо.
      - Вам бы не мешало быть поосторожнее, - сказал он, наморщив лоб. - Я считаю своим долгом поговорить с вашим уважаемым отцом.
      - Папа! - тотчас же крикнула Кетхен.
      Дидерих испугался. К счастью, пастор Циллих не услышал.
      - Я, конечно, немедленно рассказала папе о нашей маленькой прогулке. Что в ней зазорного, ведь это были только вы.
      Она чересчур зарвалась. Дидерих засопел:
      - А для любителей красивых ушей там был Ядассон. - Видя, что попал в цель, он прибавил: - В следующий раз, когда мы встретимся в "Зеленом ангеле", мы выкрасим ему уши в зеленый цвет, это создает настроение.
      - Вы думаете, вся суть в ушах? - спросила она, взглянув на него с таким безмерным презрением, что он решил любыми средствами проучить ее.
      Они стояли в углу, в том самом, где были кадки с комнатными растениями.
      - Как вы думаете, - спросил он, - удастся пастушке перепрыгнуть через ручей и осчастливить пастуха?
      - Овца вы, - сказала она.
      Дидерих пропустил ее слова мимо ушей, подошел к стене и стал ее ощупывать. Вот и дверь.
      - Видите? Она прыгает!
      Кетхен подошла поближе и, с любопытством вытянув шею, просунула голову в дверь. Вдруг - толчок в спину, и она очутилась в потайной комнате. Дидерих захлопнул дверь и, прерывисто дыша, молча обхватил Кетхен.
      - Выпустите меня, я буду царапаться! - взвизгнула она и хотела поднять крик. Но ее вдруг разобрал смех, и она обессилела.
      А Дидерих все подталкивал ее к кушетке. Рукопашная с Кетхен, ее обнаженные руки и плечи окончательно лишили его самообладания.
      - Ну вот, - пыхтел он, - теперь я вам покажу. - При каждой отбитой пяди он повторял: - Теперь я вам покажу овцу! Ага, кто считает девушку порядочной и питает серьезные намерения, тот - овца. Ну, я вам покажу овцу.
      Он еще поднатужился и повалил ее на кушетку.
      - Ой! - крикнула она и задохнулась от смеха. - Что еще вы мне покажете?
      Вдруг она стала отбиваться всерьез и вырвалась; в полосе света от газового фонаря, падавшего через незанавешенное окно, она сидела встрепанная, разгоряченная, устремив взгляд на дверь. Дидерих повернул голову: на пороге стояла Густа Даймхен. Она ошеломленно уставилась на обоих; у Кетхен глаза чуть не выскочили из орбит. Дидерих, стоявший коленями на кушетке, едва не свернул себе шею... Густа притворила за собой дверь; решительными шагами она подошла к Кетхен.
      - Потаскуха! - вырвалось у нее из глубины души.
      - От такой же слышу! - быстро ответила Кетхен.
      Густа задохнулась. Она ловила ртом воздух, она смотрела то на Дидериха, то на Кетхен так беспомощно и возмущенно, что в глазах у нее блеснули слезы.
      - Фрейлейн Густа, это же только шутка, - сказал Дидерих.
      Но его слова встретили плохой прием. Густа крикнула:
      - Вас-то я знаю, от вас всего можно ждать!
      - Вот как, ты его знаешь, - насмешливо протянула Кетхен.
      Она встала, Густа шагнула ей навстречу. Дидерих, улучив удобный момент, с достоинством отступил в сторону, предоставив дамам самим переговорить друг с другом.
      - И вот такое приходится видеть!
      Кетхен в ответ:
      - Ничего ты не видела. Чего ради вообще тебе смотреть?
      Теперь и Дидериху все это показалось странным, тем более что Густа молчала. Кетхен явно брала верх. Высоко вскинув голову, она сказала:
      - С твоей стороны это вообще странно. У кого так подмочена репутация, как у тебя!..
      Густа сразу встревожилась.
      - У меня? - протянула она. - Это почему же?
      Кетхен приняла вид оскорбленной невинности, и Дидерих отчаянно перетрухнул.
      - Сама знаешь. Мне совестно об этом говорить.
      - Ничего я не знаю, - жалобно прохныкала Густа.
      - Даже не верится, что на свете бывают такие вещи, - сказала Кетхен и презрительно наморщила нос.
      - Да что ж это, наконец, такое! - вспылила Густа. - Что вы все взъелись на меня?
      Дидерих предложил:
      - Давайте лучше уйдем отсюда.
      Но Густа топнула ногой:
      - Я с места не двинусь, пока не узнаю, в чем дело. Весь вечер пялятся на меня так, будто я бабушку родную зарезала.
      Кетхен отвернулась:
      - Ничего удивительного. Будь довольна, если тебя вообще не вышвырнули отсюда вместе с твоим сводным братом Вольфгангом.
      - С кем?.. С моим сводным братом?.. Почему братом?
      В глубокой тишине слышно было, как тяжело дышит Густа: она обводила комнату блуждающим взглядом. И вдруг поняла.
      - Какая низость! - в ужасе крикнула она.
      По лицу Кетхен расползлась блаженная улыбка. А Дидерих от всего открещивался и уверял, что он здесь ни при чем. Густа показала пальцем на Кетхен.
      - Это все вы, негодницы, выдумали! Вы завидуете моим деньгам!
      - Как же! - сказала Кетхен. - Кому нужны деньги с такой придачей?
      - Ведь это все неправда! - взвизгнула Густа, бросилась ничком на кушетку и горестно заплакала. - О боже, боже, что ж это такое!
      - Теперь ты понимаешь? - сказала Кетхен без тени сочувствия.
      Густа всхлипывала все громче. Дидерих дотронулся до ее плеча.
      - Фрейлейн Густа, вы ведь не хотите, чтобы сюда сбежались люди. - Он пытался утешить ее. - Все это одни догадки! Сходства между вами никакого.
      Но такое утешение лишь подхлестнуло Густу. Она вскочила и перешла в атаку.
      - Ты... ты вообще известная птичка, - зашипела она в лицо Кетхен. - Я всем расскажу, что видела!
      - Так тебе и поверят! Так и поверят! Таким, как ты, ни одна душа не поверит. А обо мне все знают, что я порядочная девушка.
      - Порядочная! Одерни хоть юбку!
      - С такой низкой особой...
      - Можешь сравниться только ты.
      Обе вдруг испугались, замолкли на полуслове и как вкопанные застыли друг против друга с искаженными от страха и ненависти толстощекими лицами, очень похожие друг на друга. Выпятив грудь, вздернув плечи, руки в боки, они надулись так, что, казалось, их воздушные бальные платья вот-вот лопнут. Густа еще раз предприняла вылазку:
      - А я все равно расскажу!
      Но Кетхен закусила удила:
      - В таком случае поторопись, не то я опережу тебя и повсюду раззвоню, что не ты, а я нашла эту дверь и застукала здесь вас обоих.
      В ответ Густа только заморгала. Тогда Кетхен, внезапно протрезвев, прибавила:
      - Должна же я думать о своей репутации, для тебя-то все это, разумеется, уже не имеет значения.
      Дидерих встретился глазами с Густой, взгляд его скользнул по ее фигуре и нашел сверкавший на мизинце бриллиант, который они вместе выудили в тряпье. Он рыцарски улыбнулся, а Густа покраснела и почти вплотную придвинулась к нему, точно хотела прильнуть. Кетхен кралась к дверям. Склонившись над плечом Густы, Дидерих тихо сказал:
      - Однако ваш жених надолго оставляет вас и одиночестве.
      - Ах, что о нем толковать, - ответила она.
      Он еще ниже склонил голову и прижался подбородком к плечу Густы. Она не шевелилась.
      - Жаль, - сказал он и так неожиданно отступил, что Густа едва не упала.
      Она вдруг поняла, что ее положение коренным образом изменилось. Ее деньги уже не козырь, цена такому мужчине, как Дидерих, куда выше. В глазах ее появилось жалкое выражение.
      - На месте вашего жениха, - сдержанно сказал Дидерих, - я действовал бы иначе.
      Кетхен с величайшей осторожностью прикрыла за собой дверь и вернулась.
      - Знаете, что я вам скажу? - Она приложила палец к губам. - Третье действие началось и, думаю, давно уже.
      - О боже! - сказала Густа, а Дидерих заключил:
      - Значит, мы в ловушке.
      Он обшарил стены, ища запасной выход: даже отодвинул кушетку. Не найдя второй двери, он рассердился:
      - Это и вправду настоящая ловушка. И ради такого вот старого барака господин Бук обошел при реконструкции эту улицу. Он у меня дождется, что я ее снесу! Мне бы только в гласные пройти!
      Кетхен хихикнула:
      - Чего вы злитесь? Здесь очень мило. Что хочешь, то и делай.
      И она прыгнула через кушетку. Густа вдруг оживилась и последовала за ней. Но она зацепилась и застряла. Дидерих подхватил ее. Кетхен тоже повисла на нем. Он подмигнул обеим.
      - Ну, что теперь?
      - Предлагайте, - сказала Кетхен. - Вам и карты в руки! Мы друг друга теперь узнали.
      - И терять нам нечего, - сказала Густа.
      Все трое прыснули со смеху. Но Кетхен пришла в ужас:
      - Дети, в этом зеркале я похожа на свою покойную бабушку.
      - Оно совсем черное.
      - И все исцарапано.
      Они прильнули лицами к стеклу и в тусклом свете газового фонаря увидели на стекле старые даты, сдвоенные сердца, вазы, фигурки амуров и даже могилы, и на каждом рисунке - какое-нибудь восклицание или ласкательное имя. Они с трудом разбирали слова.
      - Здесь на урне... нет, что за чушь! - воскликнула Кетхен. - "Теперь лишь мы познаем страдание". Почему? Только потому, что они попали в эту комнату? Вот ненормальные!
      - Зато мы вполне нормальны, - заявил Дидерих. - Фрейлейн Густа, дайте ваш бриллиант!
      Он нацарапал три сердца, сделал надпись и предложил девушкам прочесть. Когда они с визгом отвернулись, он гордо сказал:
      - Недаром же комната зовется "Приют любви"!
      Внезапно у Густы вырвался крик ужаса:
      - Там кто-то подсматривает!
      И правда, из-за зеркала высовывалось мертвенно-бледное лицо!.. Кетхен бросилась к дверям.
      - Идите сюда, - позвал Дидерих. - Это же нарисовано.
      Зеркало с одной стороны отделялось от стены, он повернул его немного. И теперь стала видна вся фигура.
      - Это все та же пастушка, которая прыгала через ручей!
      - Все уже свершилось, - сказал Дидерих, так как пастушка сидела и плакала. На задней стенке зеркала виден был удаляющийся пастушок.
      - А вот и выход! - Дидерих показал на полоску света, проникавшую сквозь щель, и пошарил по стене. - Когда все свершилось, открывается выход. - С этими словами он прошел вперед.
      - Со мной ничего еще не свершилось, - насмешливо бросила ему вслед Кетхен.
      - И со мной тоже... - печально проронила Густа.
      Дидерих прикинулся глухим, он установил, что они находятся в маленьком салоне позади буфета. Поспешно добравшись до зеркальной галереи, он смешался с толпой, только что хлынувшей из зрительного зала. Публика еще была под впечатлением трагической участи тайной графини, которой все же пришлось соединиться узами брака с учителем музыки. Фрау Гарниш, фрау Кон, теща бургомистра - у всех были заплаканные глаза. Ядассон, уже без грима, явившийся пожать лавры, встретил у дам плохой прием.
      - Это вы во всем виноваты, господин асессор! Она все-таки ваша родная сестра!
      - Простите, сударыни! - И Ядассон произнес речь в защиту своих прав. Ведь он законный наследник графских владений!
      Мета Гарниш сказала:
      - Но у вас был слишком вызывающий вид!
      Тотчас же все взгляды устремились на его уши; послышались смешки. И Дидерих, в предчувствии близкой мести, со сладостно бьющимся сердцем взял под руку Ядассона, пронзительным голосом вопрошавшего, в чем же, наконец, дело, - и повел его туда, где президентша, прощаясь с Кунце, выражала майору свою живейшую признательность за его услуги, которые так способствовали успеху пьесы. Увидев Ядассона, она попросту показала ему спину. Ядассон так и примерз к полу, Дидерих не мог сдвинуть его с места.
      - Что с вами? - осведомился он с наигранным участием. - Ах да, фрау фон Вулков. Вы ей не понравились. Прокурором, сказала она, вам не быть. Очень уж торчат у вас уши.
      Дидерих был ко всему готов, но такой чудовищной гримасы он не ожидал! Куда девалась высокомерная резкость, которую Ядассон всю жизнь вырабатывал в себе!
      - Я это знал, - прошептал он, но в этих словах, сказанных шепотом, слышался мучительный вопль... Вдруг он весь задергался, точно приплясывал на месте, и закричал: - Вам смешно, драгоценнейший! Но вы и не подозреваете, чем владеете. Ваша внешность - капитал. Дайте мне ваше лицо, ничего больше, и через десять лет я министр!
      - Но-но! - воскликнул Дидерих. - Всего лица вам и не нужно, достаточно одних ушей.
      - А вы не продадите их мне? - спросил Ядассон и так взглянул на Дидериха, что тот не на шутку струхнул.
      - А разве это возможно? - неуверенно возразил он.
      Ядассон с циничной усмешкой на губах уже подходил к Гейтейфелю.
      - Господин доктор, вы ведь специалист по ушам.
      Гейтейфель рассказал, что и в самом деле, - пока, правда, лишь в Париже, - такие операции делаются: уши можно уменьшить вдвое.
      - Да их и не к чему убирать целиком, - заметил Гейтейфель. - Половина еще вам пригодится.
      Ядассон уже вполне овладел собой.
      - Остроумно! Бесподобно! Расскажу в суде. Ах, пройдоха! - И он похлопал Гейтейфеля по животу.
      Дидерих тем временем решил уделить внимание сестрам, которые только что вышли из гардеробной, переодетые к балу. Их поздравляли с успехом, а они рассказывали о волнениях, пережитых на сцене.
      - Чай, кофе, боже мой! У меня душа в пятки ушла, - говорила Магда.
      Дидерих, на правах брата, тоже принимал поздравления. Он шел между сестрами. Магда опиралась на его руку, зато Эмми ему пришлось удерживать чуть ли не силой.
      - Прекрати эту комедию! - шипела она.
      А он, расточая улыбки и приветствия, в промежутках глухо рычал ей на ухо:
      - У тебя, правда, была маленькая роль, но будь довольна, что тебе хоть такую-то дали. Бери пример с Магды.
      Магда кокетливо прильнула к нему, проявляя готовность изображать идиллию семейного счастья так долго, как он того пожелает.
      - Детка, - сказал ей Дидерих с нежностью и уважением, - ты имела успех. Но, должен сказать, и я тоже. - Он даже сделал ей комплимент. - Ты сегодня прелесть как хороша. Даже досадно отдавать тебя за Кинаста.
      А после того, как президентша, уходя, благосклонно кивнула им, они уже встречали на своем пути только почтительнейшие улыбки. В зале очистили место для танцев; в углу за пальмами оркестр грянул полонез. Дидерих, грациозно склонившись перед Магдой, торжествующе повел ее сразу же за майором Кунце, открывшим бал. Так они прошли мимо Густы Даймхен. Густа не танцевала. Она сидела рядом с кривобокой фрейлейн Кюнхен и смотрела на них взглядом побитой собаки. От выражения ее лица Дидериху стало не по себе, как в ту минуту, когда он увидел Лауэра за тюремной решеткой.
      - Бедная Густа, - сказала Магда.
      Дидерих насупился.
      - Да, да, это все оттого же.
      - Но, в сущности, отчего же? - И Магда, прищурившись, посмотрела на него исподлобья.
      - Не все ли равно, дитя мое, это так - и все тут.
      - Дидель, пригласи ее на вальс.
      - Не могу. Долг перед самим собой на первом месте.
      И он сейчас же покинул зал. Молодой Шпрециус, теперь уже не лейтенант, а снова гимназист-выпускник, пригласил на танец кривобокую фрейлейн Кюнхен, которая весь вечер подпирала стены. Вероятно, он старался снискать благосклонность ее отца. Густа Даймхен осталась в одиночестве... Дидерих прошелся по боковым комнатам, где мужчины постарше играли в карты, получил длинный нос от фрейлейн Кетхен, которую застал с каким-то актером в укромном уголке за дверью, и добрался до буфета. Здесь за столиком расположился Вольфганг Бук; он зарисовывал в записной книжке мамаш, сидевших вдоль стен в ожидании дочерей.
      - Очень талантливо, - сказал Дидерих. - А портрет своей невесты вы уже набросали?
      - С этой стороны она для меня не представляет интереса, - ответил Бук таким безразличным голосом, что Дидерих даже усомнился, заинтересовало ли бы вообще жениха Густы то, что произошло в "Приюте любви".
      - Вас никогда не поймешь, - разочарованно сказал он.
      - Зато вас нетрудно понять, - заметил Бук. - Когда вы произносили на суде свой длинный монолог, мне хотелось вас зарисовать.
      - Совершенно достаточно было вашей речи; в ней вы попытались, к счастью неудачно, скомпрометировать меня и в самом презренном виде представить мою деятельность.
      Дидерих сверкнул испепеляющим оком. Бук с удивлением посмотрел на него.
      - Вы, кажется, обиделись. А я ведь так хорошо говорил. - Он помотал головой и улыбнулся задумчиво и восхищенно. - Хотите, разопьем бутылочку шампанского? - сказал он.
      - Мы с вами?.. - переспросил Дидерих. Но все же не отказался. - Своим решением суд отметил, что ваши упреки адресованы не только мне, а всем немцам националистического образа мыслей. И я считаю этот вопрос исчерпанным.
      - Что будем пить? Гейдзик? - Дидериху пришлось волей-неволей чокнуться с ним. - Вы не можете не признать, милейший Геслинг, что так основательно, как я, вашей особой никто еще не занимался... Скажу откровенно, роль, которую вы разыграли на суде, интересовала меня больше, чем моя собственная. Потом, дома, я сам исполнил ее перед зеркалом.
      - Моя роль? Вы, вероятно, хотели сказать - мои убеждения. По-вашему, правда, характерная фигура нашего времени - актер.
      - Я тогда имел в виду... другого. Но вы видите, что за объектами для наблюдения мне так далеко ходить не приходится. Если бы завтра мне не надо было защищать прачку, якобы укравшую у Вулковов кальсоны, я, может быть, сыграл бы Гамлета. Ваше здоровье!
      - Ваше здоровье! Для этого вам, во всяком случае, нет нужды обзаводиться убеждениями.
      - Боже ты мой, да они у меня есть. Но никогда не менять их?.. Значит, вы советуете мне стать актером? - спросил Бук. Дидерих уже открыл было рот, чтобы одобрить намерения Бука, но в это мгновенье вошла Густа, и он покраснел: именно о ней он и подумал, когда Бук задал свой вопрос. - Тем временем перестоится мой горшок с колбасой и капустой, а ведь это такое вкусное блюдо, - мечтательно сказал Вольфганг.
      Густа, бесшумно подкравшись сзади, закрыла ему глаза руками и спросила:
      - Кто это?
      - Оно самое, - сказал Бук и легонько шлепнул ее.
      - У вас здесь, видно, интересный разговор? Может, мне уйти? - спросила Густа.
      Дидерих поспешил принести ей стул; но, честно говоря, он предпочел бы остаться вдвоем с Буком: лихорадочный блеск ее глаз не предвещал ничего доброго. Она говорила быстрее обычного:
      - В сущности, вы одного поля ягода. Только почему-то чинитесь, церемонии разводите.
      - Это взаимное уважение, - сказал Бук.
      Дидерих смутился, но тут с языка у него сорвалось нечто такое, чему он и сам удивился:
      - Вы понимаете, фрейлейн Густа, когда мы расстаемся с вашим уважаемым женихом, я злюсь на него, но при следующей встрече опять ему рад. Он выпрямился. - Должен сказать, что не будь я националистом, он бы меня им сделал.
      - Зато будь я националистом, - мягко улыбаясь, молвил Бук, - он бы меня живо отвадил. В этом вся прелесть.
      Но Густа была явно чем-то встревожена. Она была бледна и нервно глотала слюну.
      - Я хочу тебе кое-что сказать, Вольфганг. Держу пари, тебе сделается дурно.
      - Господин Розе, подайте нам вашего генесси! - крикнул Бук.
      Он смешивал коньяк с шампанским, а Дидерих вцепился в руку Густы и, так как бальный оркестр в это мгновение оглушительно загремел, умоляюще шепнул:
      - Не глупите!
      Она пренебрежительно улыбнулась:
      - Доктор Геслинг трусит! Он находит эту сплетню слишком подлой, по-моему же, она просто уморительна, - и Густа громко рассмеялась. - Как тебе это нравится? Говорят, будто твой отец и моя мать... Ты понимаешь? И поэтому якобы мы с тобой... ты понимаешь?
      Бук медленно повернул голову, потом ухмыльнулся:
      - А хотя бы и так.
      Густа уже не смеялась.
      - То есть, что значит хотя бы и так?
      - А то, что если нетцигчане верят в нечто подобное, значит, это им не в диковинку, и нечего волноваться.
      - Пустые слова, - отрезала Густа. - От них ни тепло, ни холодно.
      Дидерих решил отмежеваться от такой точки зрения.
      - Поскользнуться может всякий. Но никто не может безнаказанно пренебречь мнением окружающих.
      - Он все думает, - вставила Густа, - что рожден не для этого мира.
      Дидерих в тон ей:
      - Времена нынче суровы. Кто не защищается, тот погибает.
      Впадая в истерический восторг, Густа выкрикнула:
      - Доктор Геслинг не то что ты! Он за меня вступился! У меня есть доказательство, я об этом узнала от Меты Гарниш; я ее вынудила заговорить. Он вообще единственный, кто за меня заступился. На твоем месте он проучил бы тех, кто осмеливается обливать меня грязью.
      Дидерих кивнул, как бы подписываясь под этими словами. Бук вертел перед собой бокал, глядя на свое отражение в стекле. Вдруг он резко отодвинул его.
      - А кто вам сказал, что у меня нет желания как следует проучить кого-нибудь одного - так вот выхватить одного, не выбирая, - ведь почти все тут одинаково безмозглы и гнусны.
      Он закрыл глаза. Густа пожала голыми плечами.
      - Болтовня, они вовсе не глупы, они знают, чего хотят. Эти дураки умных за пояс заткнут, - вызывающе объявила она, и Дидерих иронически кивнул.
      Но тут Бук поднял на него глаза, из которых вдруг будто глянуло безумие. Судорожно водя дрожащими кулаками вокруг шеи, он заговорил:
      - Если же... - он вдруг охрип, - если же я схвачу за горло того мерзавца, который все это плетет, который воплощает в себе все, что есть низменного и злого в людях; если я схвачу за горло его, этот собирательный образ всего бесчеловечного, всего недочеловеческого...