Диана (Богини, или Три романа герцогини Асси - 1)

      - Да, мы обе победим, Биче, ведь ты веришь в это? И я люблю тебя по-прежнему...
      Она остановилась, растерянная. Дыра закрылась, больше не было слышно даже эхо.
      Она долго созерцала успокоенное вечным забвением лицо. Оно было не очень бледно, на нем опять, как когда-то, был отблеск кроткого счастья, легкая грусть и склонность к тихой скорби. Она опять узнавала ее. Эта голова была очагом насмешливой и нежной поэзии, которая останется в мире и после ее исчезновения. Эта элегантная фигура шла своим путем, одинокая, уверенная, изящная, знающая страдание и сдержанная. Как было возможно то, что стало из прелестной служительницы духа: вещь и безоружная жертва красивого животного, темного потомка темных крестьян, вечно пьяных и сквернословящих, под влиянием алчности и вина всегда готовых взяться за нож. Откуда грозила такая судьба, и кому не грозила она, если могла постигнуть такую женщину, как Бла?
      Герцогиня с трудом преодолела припадок слабости. Ей было страшно.
      * * *
      После смерти подруги она чувствовала себя в Риме совершенно одинокой, и жизнь свою здесь бесцельной. Она ускорила свой отъезд. В последнюю минуту, когда двери уже не оберегались, к ней ворвался монсиньор Тамбурини. Она стояла перед зеркалом, готовая к выходу.
      - Что вам угодно? - спросила она.
      - Герцогиня, в последнее время доступ к вам был закрыт для меня. Совершенно понятно, что после всего, что, по воле господа, постигло вас здесь, вы хотите оставить Рим. Но, конечно, вы сделаете необходимые распоряжения.
      - Какие распоряжения?
      - Наше поражение чувствительно ослабило партию Асси.
      - Партии Асси больше не существует.
      - Как это?
      В своем смущении он спросил без околичностей:
      - Ваша светлость не хотите больше давать денег?
      Она ответила еще короче:
      - Нет.
      Она вошла в салон. Тамбурини бросился за ней.
      - Вы не обдумали этого, герцогиня. Что вы бросаете свое дело, - это жаль, но меня не касается... Но у вас есть обязанности. Или вы будете отрицать, что у вас есть обязанности перед бедняками, поднявшими восстание?
      - Я не признаю за собой никаких обязанностей, к тому же у меня нет лишних денег.
      - Теперь, когда ваше имущество возвращено вам!
      - Я скажу вам кое-что: вы получили достаточно. Мне нужны теперь миллионы, чтобы воздвигнуть дворец, купить статуи и заказать много-много картин.
      Тамбурини попеременно негодовал и сокрушался.
      - Конечно, вы не обдумали этого. Далматские монастыри ради вас возбуждали народ против правительства, теперь им грозит закрытие. Тысячи крестьян разорены или погибли - за вас, герцогиня!
      - Не за меня. Каждый хотел стать счастливее, и если за это понятное стремление они еще получили от меня на чай, то умолчим об этом. О монахах я вообще не говорю, они чересчур обогатились. Пожалуйста, не притворяйтесь, монсиньор, что мы не знаем исхода этой борьбы за свободу. Один господин, по имени Пизелли, получил слишком много; другой, по имени Тамбурини, по его мнению, получил пока слишком мало - вот и все. Какое это имеет отношение ко мне?
      - Какое отношение это имеет к вам? - воскликнул Тамбурини, грозный от смущения. - Все те жертвы, которых вы потребовали, тысячи, которые истекли кровью за вас, тысячи, которым предстоит рабство, и их жены и дети, умирающие с голоду вместе с ними, - вы дадите погибнуть всем им?
      - Они уже погибли, а если нет, то все равно, что погибли. Картины же, которые ждут меня, существа незаменимые. Я не имею права забыть их и дать им погибнуть в тени небытия. Бессмысленная и бесцельная жизнь нескольких тысяч человек нам обоим - будем честны! - совершенно безразлична.
      - Нет! Apage!
      Священник крикнул это громовым голосом. Он оперся левой рукой о стол и, заклиная, простер руку по направлению к кощунствующей. Его выпрямившаяся фигура, черная, широкая, угловатая и желчное, костлявое и властное лицо застыли в нравственном возмущении.
      Герцогиня с интересом смотрела на него.
      - Я готова была счесть вас лицемером, монсиньор. Поздравляю вас с вашей честностью.
      И она вышла из комнаты.