7

В этот вечер Стефан совершил путешествие в жизнь Герберта Молина. За строчками заметок, докладных, заключений и протоколов, успевших накопиться в папках у Джузеппе, несмотря на то, что следствие только недавно началось, вырисовывался портрет совершенно незнакомого человека. Кое-что из того, что он прочитал, заставило его задуматься, а кое-что просто поразило. Молин, которого, как ему представлялось, он неплохо знал, оказался совершенно другим человеком, совершенно ему незнакомым.

Уже за полночь он захлопнул последнюю папку. Время от времени Джузеппе заходил в кабинет, но они почти ни о чем не разговаривали – пили кофе и обменивались впечатлениями, как проходит оперативное дежурство в эстерсундской полиции. В первые часы все было спокойно, но в девять Джузеппе пришлось ехать на место преступления – взлом квартиры в Хеггеносе. Его не было несколько часов, а когда он вернулся, Стефан дочитал последнюю папку.

И что же он обнаружил?

Карта, подумал он. Карта с большими белыми пятнами. Человек, в жизни которого то и дело появляются странные провалы. Он то вдруг исчезает из поля зрения, то неожиданно появляется вновь. Ускользающая биография, которую местами совершенно невозможно отследить.

Он весь вечер делал заметки. Захлопнув последнюю папку, он просмотрел свой блокнот и попытался систематизировать прочитанное.

Больше всего Стефана удивило, что Герберта Молина когда-то звали совсем иначе. Судя по выписке из налогового управления, запрошенной полицией, Герберт Молин родился под другим именем. Он появился на свет 10 марта 1923 года в родильном доме в Кальмаре и получил при крещении имя Август Густав Герберт. Фамилия его была никак не Молин, поскольку родителями его были капитан кавалерии Аксель Маттсон-Герцен и его жена Марианна. Но полученное при рождении имя исчезло в июне 1951 года, когда регистрационная служба удовлетворила его просьбу переменить фамилию на Молин. Одновременно он поменял первое имя: стал из Августа Гербертом.

Стефан довольно долго сидел, вглядываясь в эти имена. У него сразу возникли два вопроса. Почему, собственно, Маттсон-Герцен поменял фамилию и почему выбрал третье имя в качестве первого? Что заставило его это сделать? И почему он взял фамилию такую же обычную, как и Маттсон? Большинство меняет фамилию, потому что она слишком банальна, людям надоедает, что их постоянно с кем-то путают.

Он вкратце переписал его биографию в блокнот. В 1951-м Августу Маттсону-Герцену было двадцать восемь лет. Он тогда служил в армии, был лейтенантом пехотного полка в Будене. И тогда-то, наверное, что-то случилось, думал Стефан, пытаясь проследить биографию Молина. Вообще, начало пятидесятых – очень важная эпоха в его жизни. Сначала он меняет имя. Через год, в марте 1952 года, уходит из армии в отставку с хорошими рекомендациями. Но нигде ничего не сказано, на что он жил после этого. Тем не менее в тот же год он женится, и у него рождаются двое детей, в 1953 и 1955 году – вначале сын Герман, потом дочь Вероника. Вместе с женой по имени Жанетт он покидает Буден и, если верить документам, переезжает в Сольну под Стокгольмом и живет по адресу Росундавеген, 132. Лишь через пять лет, 1 октября 1957 года, появляются первые сведения о его профессиональной деятельности. Он начинает работу в Алингсосе, в одной из контор существовавшего тогда управления по поддержанию общественного порядка. После этого его переводят в Бурос, и после того, как в начале шестидесятых полиция становится государственной, он начинает службу в полиции. В 1980 году разводится с женой. Через год вновь женится, на этот раз на Кристине Седергрен – брак, который через несколько лет, в 1986 году, тоже распался.

Стефан изучал свои записи. Итак, с 1952-го по 1957 год Герберт Молин зарабатывал на жизнь чем-то, чего нельзя установить по следственным материалам. Это не такой маленький срок, больше пяти лет. К тому же он перед этим сменил фамилию. Почему?

Когда Джузеппе вернулся с выезда в Хеггенос, Стефан стоял у окна, уставясь на пустую улицу. Джузеппе в двух словах рассказал о взломе – полная чепуха, взломали дверь гаража и унесли две бензопилы.

– Мы их возьмем, – пообещал он. – Это два брата в Йерпене, только они и промышляют таким образом. Мы их возьмем. А ты как? Нашел что-нибудь?

– Очень странно, – сказал Стефан. – Я думал, что знаю его. Оказывается, совершенно не знаю.

– Что ты имеешь в виду?

– Смену фамилии. Почему он сменил фамилию? И этот странный пробел в его жизни с 1952-го по 1957 год.

– Меня тоже удивила смена фамилии, – сказал Джузеппе. – Но мы еще до этого просто не дошли, если ты понимаешь, о чем я говорю.

Стефан прекрасно понимал. Расследование убийства ведется по определенному шаблону. В начале всегда есть надежда быстро обнаружить преступника. Если это не удается, начинается долгий и скучный сбор материалов, а потом их анализ.

Джузеппе зевнул.

– Долгий день, – сказал он. – Надо выспаться – завтрашний будет не короче. Когда ты собираешься назад, в Вестеръётланд?

– Не знаю.

Джузеппе снова зевнул:

– Вижу, у тебя есть что мне рассказать. Я заметил это, еще когда здесь был Рундстрём. Вопрос – это может подождать до завтра?

– Безусловно.

– То есть назвать преступника ты пока не можешь?

– Нет.

Джузеппе поднялся:

– Я зайду с утра в гостиницу. Может быть, позавтракаем вместе? Полвосьмого?

Стефан кивнул. Джузеппе поставил папки на место и погасил настольную лампу. Они вместе прошли через темную приемную. В одной из комнат сидел дежурный оперативник – он принимал вызовы.

– Всегда важно понять мотив, – сказал Джузеппе, когда они вышли на улицу. – Кто-то хотел убить Герберта Молина. Это мы знаем точно. Убить хотели именно его, и никого другого. Мотивом был он сам – для этого кого-то, кто хотел его убить.

И он опять широко зевнул.

– Поговорим завтра.

Джузеппе направился к своей машине. Стефан помахал ему вслед, а сам пошел пешком – немного в гору и налево. Город был совершенно пуст.

Ему стало зябко.

И вновь пришли мысли о болезни.

В половине восьмого Стефан спустился в ресторан. Джузеппе уже ждал его. Они выбрали угловой столик, где им никто бы не мешал. За едой Стефан рассказал о беседе с Авраамом Андерссоном и о своей прогулке вдоль озера, наведшей его на покинутый палаточный лагерь. Тут Джузеппе отодвинул наполовину съеденный омлет и начал слушать очень внимательно. Стефан вынул сверточек с окурком и кусочком головоломки.

– Думаю, что собак туда просто не водили – слишком далеко, – закончил он. – Надо подумать, может, есть смысл снова послать туда патруль.

– Не было никаких зацепок, – сказал Джузеппе, – на следующий же день после убийства нам доставили на вертолете трех собак. Но они так и не взяли след.

Он поднял с пола свой портфель и достал ксерокопию топографической карты местности вокруг дома Герберта Молина. Стефан взял зубочистку и начал искать точное место. Джузеппе опять нацепил свои маленькие очки для чтения и вгляделся в карту.

– Тут отмечены тропки для снегоходов, – сказал он, – но никакой дороги к этому месту нет. Наш турист должен был продираться как минимум два километра через непроходимый лес. Если он, конечно, не воспользовался тропинкой от дома Молина. Но это вряд ли.

– А как насчет озера?

Джузеппе кивнул:

– Такая возможность не исключается. На той стороне есть просеки, лесовозы разворачиваются на самом берегу. Так что на резиновой лодке или шлюпке озеро, разумеется, пересечь можно.

Он еще несколько минут изучал карту.

– Ты, похоже, прав, – сказал он наконец и отодвинул карту.

– Я ничего не разнюхивал, – сказал Стефан. – Просто случайно набрел на это место.

– С полицейскими никогда и ничего не происходит случайно. Ты, может быть, и бессознательно, но что-то искал, – сказал Джузеппе и принялся изучать остатки табака и кусочек головоломки.

– Я отдам это техникам, – продолжил он. – И место лагеря тоже надо хорошенько обследовать.

– А что скажет Рундстрём?

Джузеппе улыбнулся:

– Ничто не мешает сказать, что это я обнаружил лагерь.

Они встали, чтобы взять добавки. Стефан обратил внимание, что Джузеппе все еще хромает.

– А что говорит маклер?

Стефан рассказал. И снова Джузеппе был весь внимание.

– Эльза Берггрен?

– Он дал мне ее адрес и номер телефона.

Джузеппе прищурился:

– Ты уже с ней говорил?

– Нет.

– Будет лучше, если ты предоставишь это мне.

– Естественно.

– Все это очень важные наблюдения, – сказал Джузеппе. – Но Рундстрём, конечно, прав – мы должны заниматься следствием сами. Мне хотелось дать тебе возможность познакомиться с тем, что мы уже сделали. Но дальше – извини.

– Я на большее и не рассчитывал.

Джузеппе медленно допил кофе.

– А почему ты вообще приехал в Свег? – спросил он, поставив чашку.

– Я на больничном, и мне было совершенно нечего делать. И потом, я неплохо знал Герберта Молина.

– Думал, что знаешь, – поправил Джузеппе.

Стефан подумал, что человека, сидящего перед ним, он совсем не знает. Но почему-то ему захотелось рассказать Джузеппе о своей болезни. Наверное, он был уже не в силах справляться со своим несчастьем в одиночку.

– Я уехал из Буроса, потому что я болен. У меня рак, и я жду начала лечения. Я выбирал между Майоркой и Свегом. И выбрал Свег – мне было интересно, что случилось с Гербертом Молином. Теперь думаю, правильно ли поступил.

Джузеппе кивнул. Несколько минут они сидели молча.

– Меня всегда спрашивают, откуда у меня такое имя, – сказал Джузеппе, – а ты не спросил. Скорее всего, потому, что думал о чем-то другом. И я пытался догадаться, о чем. Хочешь выговориться?

– Не знаю. Наверное, нет. Просто я хочу, чтобы ты знал.

– Тогда я больше ничего не буду спрашивать.

Джузеппе, нагнувшись, снова полез в портфель и достал блокнот. Нашел нужную страницу и протянул Стефану. На открытой странице был эскиз следов, образующих определенный рисунок. Стефан сразу понял, что это кровавые следы в доме Молина. Он уже видел их фотографии в одной из папок. И тут же сообразил, что не рассказал Джузеппе, что заходил в дом. Скрывать это было бы глупо – ведь его видел Авраам Андерссон, которого конечно же будут допрашивать опять.

Он сказал Джузеппе, как все было. Джузеппе нисколько не удивился и тут же вернулся к блокноту.

– Этот рисунок представляет собой основные па в волнующем танце по имени танго.

Стефан посмотрел на него с удивлением:

– Танго?

– В этом нет никаких сомнений. И это значит, что кто-то таскал за собой тело Молина и намеренно оставлял следы. Ты же читал предварительную экспертизу. Спина рассечена ременным кнутом, сделанным из кожи пока еще не установленного животного, подошвы изуродованы тем же кнутом.

Стефан читал результаты экспертизы, по спине то и дело пробегал холодок. Фотографии были страшными.

– Много вопросов, – продолжил Джузеппе. – Кто таскал его? Зачем? И кто должен был потом увидеть эти кровавые следы?

– Возможно, это какой-то намек для полиции.

– Правильно. Но опять остается вопрос – зачем?

– Ты, конечно, допускал возможность, что их могли фотографировать. Или снять на видео.

Джузеппе сунул блокнот в портфель.

– Из чего следует вывод, что это не рядовое убийство. Здесь что-то иное.

– Сумасшедший?

– Садист. Как назвать то, что он проделал с Молином?

– Пытка?

Джузеппе кивнул:

– По-другому не назовешь. И это меня беспокоит.

Джузеппе закрыл портфель.

– А Герберт Молин танцевал танго в Буросе?

– Насколько я знаю, нет.

– Рано или поздно все узнаем.

В другом конце зала закричал младенец. Стефан оглянулся.

– Здесь было театральное фойе, – сообщил Джузеппе. – А там, за стойкой, – зал.

– Когда-то в Буросе был красивый деревянный театр, – сказал Стефан. – Но его не стали перестраивать в гостиницу. Просто снесли. Многие тогда возмущались.

Ребенок продолжал кричать. Стефан вышел с Джузеппе в вестибюль.

– Может быть, тебе стоит и в самом деле поехать на Майорку, – сказал тот. – Я могу тебе сообщать, как идут дела.

Стефан не ответил. Джузеппе конечно же прав. У него нет никаких причин оставаться в Херьедалене.

Они расстались на улице. Стефан пошел в номер, взял сумку, заплатил за ночь и уехал из Эстерсунда. На прямом участке дороги до Стенставика он ехал очень быстро, но потом сбросил скорость. Надо на что-то решиться. Если он сейчас же вернется в Бурос, у него останется достаточно времени, чтобы съездить на юг. Например, на Майорку. Или куда угодно. У него в запасе как минимум две недели. Здесь, в Свеге, он будет только нервничать. К тому же он обещал Джузеппе больше не вмешиваться в следствие. Джузеппе познакомил его со всеми материалами. Теперь ему больше не нужно тайком пробираться за заграждения. Следствием занимается полиция Эстерсунда. Вот пусть и выслеживает убийцу.

Решение пришло само собой. Завтра он возвращается в Бурос. Экскурсия в Свег закончена.

Он по-прежнему ехал очень медленно, чуть быстрее шестидесяти километров. Его то и дело обгоняли —. водители с удивлением пытались разглядеть его через боковое стекло. Мысли Стефана крутились вокруг фактов, вычитанных накануне в папках Джузеппе. Следствие велось тщательно и эффективно. Когда пришло сообщение, оперативники реагировали строго по правилам. Первая группа немедленно выехала на место происшествия, тут же поставили заграждение, на вертолете привезли трех кинологов с собаками из Эстерсунда. Криминалисты поработали очень грамотно. Это была чистая случайность, что именно Стефан нашел место лагеря. Раньше или позже они бы его тоже нашли. Допрос Ханны Тунберг подтвердил, что Герберт Молин был одиночкой и нелюдимом. Опрос соседей показал, что никто ничего подозрительного не заметил – никаких незнакомых людей или машин. Турбьорн Лунделль из магазина ИКА тоже утверждал, что признаков тревоги Герберт Молин не выказывал и вел себя как обычно.

Все было как обычно, подумал Стефан. Застывшие картинки провинциальной жизни.

Но внезапно в этот натюрморт кто-то вплывает на лодке, разбивает палатку и нападает на полицейского на пенсии. Убивает собаку. Применяет слезоточивый газ. Потом таскает за собой умирающего или уже мертвого Молина, оттискивая на полу кровавые следы. Следы, образующие рисунок танго. После этого он снимает палатку, переправляется назад, и в лесу снова становится тихо.

Стефан внезапно понял, что отсюда следует два вывода. То, что он предполагал раньше, подтвердилось. Скрыться в лесу Герберта Молина заставил страх.

А второй вывод логически вытекал из первого – кому-то удалось найти его убежище.

Но зачем?

Что-то произошло в начале пятидесятых, думал он. Герберт Молин уходит в отставку и прячется под другим именем. Он женится, появляются двое детей. Но где и кем он работал, чем зарабатывал на жизнь до 1957 года, когда он вдруг объявился в Алингсосе – непонятно.

Неужели события пятидесятилетней давности настигли его сейчас?

Здесь его рассуждения зашли в тупик. Он остановился в Иттерхугдале, заправился и поехал дальше. В Свеге поставил машину у гостиницы. За стойкой администратора сидел незнакомый мужчина. Он дружески улыбнулся Стефану и протянул ключ от номера. Стефан поднялся к себе, снял обувь и вытянулся на кровати. В соседнем номере работал пылесос. Он снова сел. Почему бы ему не уехать прямо сейчас? В Бурос он, конечно, не успеет, но можно заночевать по дороге. Подумав так, он снова лег. Он не сможет организовать поездку на Майорку, нужно что-то предпринимать, куда-то ходить, а он совершенно парализован. Мысль о том, что придется вернуться в квартиру на Аллегатан, показалась ему невыносимой. Там он будет сидеть сутки напролет и думать о том, что его ждет.

Так он и лежал на постели, не в силах прийти ни к какому решению. Пылесос замолчал. В час он решил поесть, хотя голода не чувствовал. Где-то должна быть библиотека. Надо пойти туда и прочитать все, что удастся найти, о лучевом лечении. Врач в Буросе все ему растолковала, но у него было такое чувство, что он начисто забыл все ее объяснения. Или может быть, просто не слушал. Или слушал и не понимал?

Он надел ботинки и решил сменить сорочку. Открыл замок на чемодане, стоявшем на маленьком шатком столике у двери в ванную.

Он потянулся к лежащей на самом верху сорочке – и замер. Сначала он не понял, что его остановило, но что-то было не так. В свое время мать учила его упаковывать чемоданы. Он умел складывать рубашки так, что они не мялись. За много лет это стало педантично соблюдаемой привычкой – тщательно упаковывать чемодан.

Сначала он решил, что ему показалось.

Потом понял, что кто-то рылся в его чемодане. Очень аккуратно, но тем не менее он это обнаружил.

Стефан, не торопясь, проверил содержимое. Все было на месте.

Но сомнений не было. Кто-то шарил в его вещах, пока он был в Эстерсунде.

Это могла быть, конечно, любопытная уборщица. Но маловероятно.

Кто-то проник в его номер и что-то искал в его вещах.

8

Стефан в ярости побежал к администратору. Но когда вновь заступившая на пост знакомая девушка приветливо ему улыбнулась, он остыл. Скорее всего, уборщица. Наверное, нечаянно свалила чемодан, пока убиралась. Все остальное – его фантазии. Ничего не пропало. Он только кивнул, положил ключ на стойку и вышел. На крыльце он остановился, пытаясь сообразить, чем ему заняться. У него было ощущение, что он напрочь потерял способность принимать даже простейшие решения. Он прикоснулся языком к зубам. Узелок был на месте. У меня во рту смерть, подумал он. Если я выживу, обещаю, что всегда буду заботиться о своем языке. Он тряхнул головой – настолько идиотской была последняя мысль. И в этот момент он решил посмотреть, где живет Эльза Берггрен. Он, конечно, обещал Джузеппе ни о чем ее не спрашивать, но почему бы не прогуляться и просто поглядеть на ее дом? Он вернулся в вестибюль. Пока девушка за стойкой говорила по телефону, он изучал висевшую на стене карту. Дом, где жила Эльза Берггрен, находился за рекой, в районе под названием Ульвчелла. Туда вел другой мост, старый железнодорожный, по которому тоже можно было попасть на другой берег.

Он вышел из гостиницы. Над Свегом висели тяжелые облака. Он перешел улицу, остановился у витрины редакции местной газеты и почитал, что пишут об убийстве Молина. Пройдя несколько сот метров по Фьелльвеген, дошел до бывшего железнодорожного, а ныне пешеходного моста. Стефан остановился посередине одного из арочных пролетов и посмотрел вниз. Вода в реке была темно-коричневой. Перейдя мост, он пошел налево к дому Эльзы Берггрен. Это был белый деревянный домик в глубине ухоженного сада. Рядом с домом – пустой гараж с открытыми воротами. Он медленно шел вдоль дома. В какой-то момент ему показалось, что штора в окне на первом этаже шевельнулась. Он пошел дальше. Посреди мостовой стоял человек, задрав голову к небу. Он посмотрел на Стефана и кивнул.

– Снег будет? – спросил он.

Стефану понравился диалект – он звучал очень дружелюбно, угадывалась неиспорченность.

– Вполне может быть, – ответил он. – Но не рановато ли? В октябре?

Незнакомец покачал головой:

– В наших краях бывает и в сентябре. И в июне.

Человек был стар. Небрежно выбритое лицо было изрезано морщинами.

– Что, кого-то ищешь? – спросил старик, даже не пытаясь скрыть любопытство.

– Да нет, я здесь просто так, заехал посмотреть. Вот гуляю.

Он обещал Джузеппе не говорить с Эльзой Берггрен, но о том, что нельзя говорить о ней, не было сказано ни слова.

– Красивый домик, – сказал он.

– Эльза очень заботится о доме. И о саде тоже. Ты с ней знаком?

– Нет.

Тот поглядел на него, ожидая продолжения.

– Меня зовут Бьорн Вигрен, – сказал старик, помолчав. – Живу всю жизнь здесь, самое длинное путешествие за всю мою жизнь – как-то раз побывал в Хеде. Теперь все ездят. А я – нет. В детстве жил на той стороне реки, а теперь переселился сюда. Потом опять переселюсь на ту сторону. На кладбище.

– Стефан. Стефан Линдман.

– Так ты, говоришь, тут просто так?

– Да.

– У тебя родня здесь?

– Нет. Я же говорю – я тут проездом.

– И пошел прогуляться?

– Да.

Разговор иссяк. Любопытство Вигрена не раздражало, наверное, потому, что старик был так приветлив. Стефан пытался придумать, под каким соусом начать разговор об Эльзе Берггрен.

– Я живу здесь с пятьдесят девятого года, – вдруг сообщил новый знакомый. – И никогда не видел, чтобы кто-то из приезжих тут гулял. По крайней мере, в октябре.

– Кто-то должен быть первым.

– Хочешь кофе? – предложил Бьорн. – Если хочешь. Жена у меня умерла, дети разъехались.

– Хорошая идея.

Они зашли в калитку. Может, Бьорн Вигрен стоял посреди улицы в надежде заманить кого-нибудь к себе, чтобы ему было не так одиноко?

Дом Бьорна оказался одноэтажным. Картинка в прихожей изображала цыганку с обнаженной грудью, в гостиной – рыбака. Были также охотничьи трофеи. Рога лося. Стефан насчитал четырнадцать отростков и никак не мог сообразить, много это или мало. На столе стоял термос и укрытое полотенцем блюдо с булочками. Вигрен поставил еще одну чашку и пригласил Стефана сесть.

– Разговаривать не обязательно, – неожиданно сказал он. – Вполне можно пить кофе молча, даже с незнакомыми.

Они пили кофе, каждый взял по коричной булочке. Часы на стене пробили четверть какого-то. Стефан мысленно поинтересовался, как люди общались раньше, до того, как в этой стране появился кофе.

– Как я понимаю, вы пенсионер, – сказал Стефан и тут же осудил себя за идиотскую реплику.

– Я тридцать лет проработал в лесу, – сказал Бьорн Вигрен. – Иногда самому не верится. Лесорубы были сущими рабами у компаний. Мне кажется, нынче люди просто не понимают, каким счастьем стало появление бензопил. А у меня начались боли в спине, и я уволился. Последние годы работал в дорожном управлении. Был ли там от меня прок, не уверен. В основном я стоял у станка и точил коньки школьникам. Хотя одну полезную вещь я сделал, пока там работал, – выучил английский. Сидел по вечерам, обложившись книгами и кассетами. Часто хотелось бросить все к черту, но я дал себе слово. А потом ушел на пенсию. Ровно через два дня после этого умерла моя жена. Я проснулся утром, а она уже холодная. Семнадцать лет тому назад. Мне же восемьдесят два стукнуло, в августе.

Стефан широко раскрыл глаза. Было трудно поверить, что Бьорну Вигрену уже за восемьдесят.

– Я не вру, – сказал Вигрен, очевидно уловив его недоверие. – Мне восемьдесят два года, и здоровье такое, что вполне могу рассчитывать прожить до девяноста и больше. Если только это кому-нибудь нужно.

– А у меня рак, – сказал Стефан. – Я даже не знаю, доживу ли до сорока.

У него просто вырвались эти слова. Вигрен удивленно поднял брови:

– Не так уж обычно, что кто-то сообщает совершенно незнакомому человеку, что у него рак.

– Я сам не знаю, почему я это сказал.

Бьорн подвинул ему блюдо с булками.

– Сказал, потому что тебе надо было это сказать. Если хочешь рассказать еще, я слушаю.

– Лучше не надо.

– Не надо – значит, не надо. Хочешь говорить – хорошо, не хочешь – тоже хорошо.

Стефан вдруг сообразил, как перевести разговор на Эльзу Берггрен.

– А если покупать дом в ваших краях, вроде того, что у соседки, во сколько это обойдется?

– У Эльзы? Здесь дома дешевые. Я иногда читаю объявления. Только не в газетах, в Интернете. Я подумал, что грош мне цена, если я не овладею этой штукой. Дело идет не так быстро, но времени у меня хватает. У меня дочка в Евле, она работает в управлении коммуной – она привезла компьютер и показала, как с ним обращаться. Я сейчас переписываюсь с одним – ему девяносто шесть лет. Его зовут Джим, он из Канады. Тоже работал лесорубом. Чего только нет в этом компьютере! Мы сейчас пытаемся создать страницу, где бывшие лесорубы могли бы поболтать друг с другом. А у тебя какие любимые сайты?

– Я об этом ничего не знаю. У меня и компьютера-то нет.

Его собеседник огорчился:

– Компьютер ты должен купить. Особенно если болен. Миллионы людей больны раком, я видел сам. Я один раз сделал запрос по раку скелета, а это, наверное, самый худший, – и было двести пятьдесят тысяч попаданий.

Он осекся:

– Не буду говорить о раке. Мы же договорились.

– Не важно. К тому же у меня рак не скелета. Пока, во всяком случае, насколько мне известно.

– А я этого и не думал.

Стефан вернулся к вопросу о ценах:

– Так сколько же стоит такой дом, как у Эльзы?

– Двести-триста тысяч, не больше. Но я не думаю, что она собирается продавать свой дом.

– А она живет одна?

– Она, по-моему, никогда не была замужем. Иногда она малость нос задирает. После смерти жены мне как-то пришло в голову, что мы могли бы объединиться. Но она не захотела.

– А сколько ей лет?

– Семьдесят три, я думаю.

То есть примерно ровесница Герберта Молина, подумал Стефан.

– И она всегда здесь жила?